Страница:
Валерий Шаров
Шаг в сторону. За чертой инстинкта
© Шаров В. Ю., 2012
© Дюкова М. В., рисунки, 2012
© Ланских Д. И., обложка, 2012
© Издательство «РТСофт», 2012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
© Дюкова М. В., рисунки, 2012
© Ланских Д. И., обложка, 2012
© Издательство «РТСофт», 2012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Вместо предисловия
Это случилось в начале семидесятых годов двадцатого века в живописной российской глубинке. Яркое летнее солнце топило воздух и землю, отчего в середине дня не то что люди, но звери и птицы затаились в тени до вечерней прохлады. Тишину поспевающей на колхозном поле пшеницы не нарушал даже ленивый тёплый ветерок – только неутомимые кузнечики словно плели над разомлевшей от зноя землёй паутину своего незамысловатого стрекотания.
В этой сладостной расслабляющей истоме вдруг загорелся стоящий у края поля колхозный трактор. Поначалу робко и беззаботно, под стать разленившейся природе и не посягая на монотонное звучание невидимого оркестра, а вскоре – высоко и широко, поднимаясь огненным голосом до стрекотания беззаботных насекомых и перекрывая его. То ли нестерпимая жара воспламенила что-то в небрежно оставленной машине, то ли бросил кто-то незатушенный окурок, или ещё что-то непредвиденное стряслось, но это не главное в понимании последующих событий, тем более что истинную причину пожара так и не удалось потом установить. Главное – огонь полностью охватил трактор и принялся уже за поспевающую пшеницу, вплотную подходящую к посёлку, а рядом оказались два живущих в этом посёлке человека. Судьба неотвратимо привела их в ту точку пространства, времени и обстоятельств, где нужно было незамедлительно делать выбор. Очень жёсткий выбор, поскольку пламя набрало уже хорошую силу и само в такую жару и сушь отступить не могло. Эти единственные оказавшиеся поблизости люди, никогда ранее в такую ситуацию не попадавшие, могли либо броситься тушить пожар, либо уйти подальше и не проявлять никакого героизма. Но один из этих людей, восемнадцатилетний Толя Мерзлов, кинулся в пламя, отчаянно начал его тушить и… погиб в итоге в неравной борьбе с разбушевавшейся стихией. Другой же свидетель пожара на колхозном поле шагнул в сторону. И остался жив.
Понятно, после такого начала хочется больше узнать о шагнувшем в огонь человеке и о том, как и почему совершил он подобный поступок. Об этом событии под Рязанью было написано несколько подробных статей в главной в то время молодёжной газете страны «Комсомольская правда», после которых в редакцию посыпались письма. Нужно ли оценивать его поступок как геройский, оправданная ли это смерть? Какие личные качества и духовные ценности заставили парня шагнуть в огонь? Кто в подобной ситуации поступил бы так же, а кто осознанно не стал бы рисковать своей жизнью ради колхозного имущества? Разговор об Анатолии Мерзлове, погибшем в том огне, и о людях, которые проявляют в необычных ситуациях качества, свойственные человеку как разумному существу с высокими духовными ценностями, будет во второй книге моей трилогии.
А в этой речь пойдёт о людях, которые в критических обстоятельствах, что называется, «пасуют», уходят в сторону. Делают шаг в сторону не только от чреватых опасностью для их здоровья и жизни внешних обстоятельств, но и от того, что мы понимаем как проявление высоты человеческого духа. То есть о таком поведении людей в необычных ситуациях, которое в определённой мере обозначил шаг того, другого человека в сторону от пожара на колхозном поле с пшеницей – подальше от огня. Подальше от пусть морально высоко оцениваемого обществом, но чреватого опасностью героизма. Спасение собственной шкуры и бездействие в ситуациях, когда нужно и должно помочь нуждающимся в этой помощи. Или, наоборот, бессмысленный риск собственной, а порой даже чужой жизнью ради материальных ценностей. Установление власти над другими людьми, упоение ею и жажда лёгкой наживы, чрезмерные страдания от возникающих личных проблем и неоправданное перекладывание их на окружающих.
Люди есть люди. Схожие воспитанием и условиями быта, физическими данными и принадлежностью к одной идеологии или религии. Похожие даже поведением в обычных ситуациях, они в непривычных для них, экстремальных обстоятельствах вдруг выдают такое, что их близкие и хорошие знакомые хватаются за голову и восклицают: «Не может быть!» Потому что, кроме биологических, инстинктивных опор, являющихся главными в поведении животных, которое от этого становится весьма предсказуемым, поведение человека определяется огромным набором психических и социальных мотивов. Таких как семейные и общественные ценности, религиозные и идеологические взгляды, совесть и долг, интеллектуальный уровень, карьера, понятие смысла жизни. И многое другое, что, подобно скрывающимся в земле корням дерева, уходит ещё в необъятную и важную для поведения человека сферу его психики – бессознательное. И если в обычных ситуациях человек как бы играет прочно усвоенную социальную роль, то чрезвычайные условия, заставляющие действовать, обнажают его внутреннюю суть. Порой не очень понятную и приятную окружающим, да и ему самому. Поведение людей здесь куда более разнообразно и менее предсказуемо.
Задумав рассказать о поведении человека в необычных ситуациях, я меньше всего задавался целью оценить с позиции «хорошо-плохо» действия того или иного своего героя, которые все без исключения реальны. Как реальны и условия, в которых они действуют. По этическим соображением изменены или опущены лишь некоторые имена. Я также далек от мысли наставлять кого-то, как вести себя в той или иной ситуации, хотя заинтересованный читатель и мыслящий человек всегда сможет сделать вывод из ошибок, поражений или побед других людей. Просто мне захотелось узнать, каковы тут пределы… непредсказуемости, что ли, и разнообразия человеческого поведения в необычных обстоятельствах. Ну и, быть может, если сильно повезёт, то попытаться понять, почему в одной и той же ситуации один человек ведёт себя так, а другой – совершенно иначе. И вот, приоткрыв уголок занавеса над грандиозным и непостижимым до конца действием под названием «ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ» и подсмотрев там нечто, поразившее меня, я спешу поделиться увиденным.
В этой сладостной расслабляющей истоме вдруг загорелся стоящий у края поля колхозный трактор. Поначалу робко и беззаботно, под стать разленившейся природе и не посягая на монотонное звучание невидимого оркестра, а вскоре – высоко и широко, поднимаясь огненным голосом до стрекотания беззаботных насекомых и перекрывая его. То ли нестерпимая жара воспламенила что-то в небрежно оставленной машине, то ли бросил кто-то незатушенный окурок, или ещё что-то непредвиденное стряслось, но это не главное в понимании последующих событий, тем более что истинную причину пожара так и не удалось потом установить. Главное – огонь полностью охватил трактор и принялся уже за поспевающую пшеницу, вплотную подходящую к посёлку, а рядом оказались два живущих в этом посёлке человека. Судьба неотвратимо привела их в ту точку пространства, времени и обстоятельств, где нужно было незамедлительно делать выбор. Очень жёсткий выбор, поскольку пламя набрало уже хорошую силу и само в такую жару и сушь отступить не могло. Эти единственные оказавшиеся поблизости люди, никогда ранее в такую ситуацию не попадавшие, могли либо броситься тушить пожар, либо уйти подальше и не проявлять никакого героизма. Но один из этих людей, восемнадцатилетний Толя Мерзлов, кинулся в пламя, отчаянно начал его тушить и… погиб в итоге в неравной борьбе с разбушевавшейся стихией. Другой же свидетель пожара на колхозном поле шагнул в сторону. И остался жив.
Понятно, после такого начала хочется больше узнать о шагнувшем в огонь человеке и о том, как и почему совершил он подобный поступок. Об этом событии под Рязанью было написано несколько подробных статей в главной в то время молодёжной газете страны «Комсомольская правда», после которых в редакцию посыпались письма. Нужно ли оценивать его поступок как геройский, оправданная ли это смерть? Какие личные качества и духовные ценности заставили парня шагнуть в огонь? Кто в подобной ситуации поступил бы так же, а кто осознанно не стал бы рисковать своей жизнью ради колхозного имущества? Разговор об Анатолии Мерзлове, погибшем в том огне, и о людях, которые проявляют в необычных ситуациях качества, свойственные человеку как разумному существу с высокими духовными ценностями, будет во второй книге моей трилогии.
А в этой речь пойдёт о людях, которые в критических обстоятельствах, что называется, «пасуют», уходят в сторону. Делают шаг в сторону не только от чреватых опасностью для их здоровья и жизни внешних обстоятельств, но и от того, что мы понимаем как проявление высоты человеческого духа. То есть о таком поведении людей в необычных ситуациях, которое в определённой мере обозначил шаг того, другого человека в сторону от пожара на колхозном поле с пшеницей – подальше от огня. Подальше от пусть морально высоко оцениваемого обществом, но чреватого опасностью героизма. Спасение собственной шкуры и бездействие в ситуациях, когда нужно и должно помочь нуждающимся в этой помощи. Или, наоборот, бессмысленный риск собственной, а порой даже чужой жизнью ради материальных ценностей. Установление власти над другими людьми, упоение ею и жажда лёгкой наживы, чрезмерные страдания от возникающих личных проблем и неоправданное перекладывание их на окружающих.
Люди есть люди. Схожие воспитанием и условиями быта, физическими данными и принадлежностью к одной идеологии или религии. Похожие даже поведением в обычных ситуациях, они в непривычных для них, экстремальных обстоятельствах вдруг выдают такое, что их близкие и хорошие знакомые хватаются за голову и восклицают: «Не может быть!» Потому что, кроме биологических, инстинктивных опор, являющихся главными в поведении животных, которое от этого становится весьма предсказуемым, поведение человека определяется огромным набором психических и социальных мотивов. Таких как семейные и общественные ценности, религиозные и идеологические взгляды, совесть и долг, интеллектуальный уровень, карьера, понятие смысла жизни. И многое другое, что, подобно скрывающимся в земле корням дерева, уходит ещё в необъятную и важную для поведения человека сферу его психики – бессознательное. И если в обычных ситуациях человек как бы играет прочно усвоенную социальную роль, то чрезвычайные условия, заставляющие действовать, обнажают его внутреннюю суть. Порой не очень понятную и приятную окружающим, да и ему самому. Поведение людей здесь куда более разнообразно и менее предсказуемо.
Задумав рассказать о поведении человека в необычных ситуациях, я меньше всего задавался целью оценить с позиции «хорошо-плохо» действия того или иного своего героя, которые все без исключения реальны. Как реальны и условия, в которых они действуют. По этическим соображением изменены или опущены лишь некоторые имена. Я также далек от мысли наставлять кого-то, как вести себя в той или иной ситуации, хотя заинтересованный читатель и мыслящий человек всегда сможет сделать вывод из ошибок, поражений или побед других людей. Просто мне захотелось узнать, каковы тут пределы… непредсказуемости, что ли, и разнообразия человеческого поведения в необычных обстоятельствах. Ну и, быть может, если сильно повезёт, то попытаться понять, почему в одной и той же ситуации один человек ведёт себя так, а другой – совершенно иначе. И вот, приоткрыв уголок занавеса над грандиозным и непостижимым до конца действием под названием «ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ» и подсмотрев там нечто, поразившее меня, я спешу поделиться увиденным.
Глава 1. Кошелёк или жизнь?
Январским субботним утром 1987 года на станции московского метро «Войковская» остановился поезд, идущий в центр, и пассажиры стали заполнять вагоны. «Осторожно, двери закрываются», – прозвучала уже из динамиков знакомая предупредительная фраза, но спускавшиеся по лестнице на перрон люди всё вскакивали и вскакивали в последний вагон. Признаюсь, я веду себя точно так же, особенно когда спешу, нисколечко не задумываясь о последствиях такого нарушения правил. Более того, и в закрывающиеся двери нередко впрыгиваю. И не испытываю при этом ни сомнения, ни страха. А если зажмёт дверьми руку или ногу, то приоткрыть их, как правило, не составляет чрезмерного труда. Что нередко со мной бывало. Да многие так делают.
И напрасно!
Тем утром я никуда шибко не спешил. Поэтому решил не суетиться и вместо судорожного проскальзывания в сходящиеся двери, наоборот, шагнул назад. В тот же момент заметил метнувшуюся мимо меня в вагон женщину. Она явно не успевала, но в последний миг сделала несвойственное для подземки движение – такое делают пловцы при отрыве от стартовой тумбы. Но за закрывшиеся двери, как мне показалось, успели проникнуть только её руки с небольшой матерчатой сумкой. По логике двери после этого должны были бы открыться – с помощью машиниста, пассажиров в вагоне или самой попавшейся – и впустить человека внутрь. Или освободить его. Произошло, однако, иное. Поезд тронулся. Все подробности последовавшей за этим жуткой сцены, которая длилась не более минуты, отпечатались в моём сознании, как на киноплёнке.
Женщина сначала сделала несколько шагов вслед за движущимся составом. При этом она смотрела в сторону головного вагона, вероятно ожидая оттуда спасительных действий. Но их не было. Поезд пошёл быстрее. Несчастная женщина уже бежала за ним, что-то крича…
Простите, а где же была дежурная по станции? Почему не сработал этот первый уровень безопасности и среди немногочисленных пассажиров на платформе не оказалось человека в красной шапочке, который поднятием отправного диска даёт машинисту сигнал «Всё в порядке – можно трогаться»? Позднее в разговоре с дежурной я услышал следующее: «Да разве за всем усмотришь?! Ведь я одна на станции, даже помощника теперь нет. А должна и за поездами следить, и за порядком на платформе. И штаты в моём ведении, и работа в кассах. Там за сигнализацией проследи, там свет выключи, здесь включи. У идущего в тоннель рабочего документы проверь. Ну как тут за всем поспеть?»
А поезд стремительно уходил со станции. Его несчастная жертва уже с неестественной для её возраста и комплекции скоростью неслась по платформе, едва успевая перебирать ногами. Её истошные крики мешались с криками очевидцев происходящего и тонули в грохоте разгоняющегося состава…
Но другая ступень страховки? Почему в кабине машиниста не знали о зажатом в дверях человеке? Я и мысли не допускаю, что знали, но ничего не делали для спасения, – уверен, не знали! Потом, в инструкторской машинистов на этой станции услышал я от специалистов, что, действительно, существует сигнализация, оповещающая машиниста состава о незакрытии или неполном закрытии дверей. Поезд не должен трогаться, если в дверях оказался человек или застряла чья-то рука, нога (кто не слышал грозного окрика машиниста по селектору «Не держите двери!»?!), но для этого ширина зазора несомкнувшихся створок дверей не должна превышать одного-двух сантиметров.
Между тем часть состава уже скрылась в тоннеле. Бедную женщину, не выдержавшую безумной гонки и, видимо споткнувшуюся, теперь просто волокло по платформе. Ещё мгновение – и её затащит в тоннель, ударит о заграждение или швырнёт на рельсы. Она и не пыталась встать. Возможно, ужас или страх парализовали её волю и лишили способности действовать. Не исключено, что человек уже и вовсе был без сознания. Со смешанным чувством ужаса и собственного бессилия смотрел я вслед стремительно удаляющемуся последнему вагону. Кажется, кричал. Или даже непонятно почему свистел, отчаянно махал рукой, не осознавая в тот драматичный момент: если машинист не видит «привязанного» к поезду человека, то мои знаки не видит и подавно…
Выходит, отказал и третий уровень безопасности – визуальный! То ли машинист не посмотрел перед отправлением в большое обзорное зеркало на платформе, перед которым останавливается головной вагон, то ли загородил ему кто-то обзор. А через маленькое зеркало возле окна машиниста всего происходящего возле состава не увидишь.
И всё же сработало что-то! Когда казалось, что трагедия уже неминуема, поезд вдруг резко, со скрежетом затормозил. Видимо, кто-то в вагоне успел подать машинисту тревожный сигнал. Или сам он глянул в маленькое зеркальце слева и… воображаю его чувства в этот момент! Экстренное торможение за секунды остановило почти разогнавшийся состав. Когда он наконец замер и открылись двери, большая часть вагонов была не видна – они скрылись в тоннеле. Стало как-то потрясающе тихо. Тут же бросились к лежащей женщине, подняли её, отвели подальше от края платформы. На шпалах, метрах в восьми от последнего вагона, как немое напоминание того, чем всё это могло закончиться, осталась лежать её испачканная и помятая меховая шапка. К великому счастью, всё закончилось благополучно. Если не считать кровоточащей ссадины на руке пострадавшей, синяков на локтях да её разбитых очков.
И, как часто бывает после сильного потрясения, которое не успеваешь осознать в стремительные мгновения происходящего, теперь, когда всё уже было позади, меня вдруг забила дрожь, затряслись руки. А в сознании замельтешили, перебивая друг друга, вряд ли уместные сейчас вопросы: «Как могло такое произойти? Кто ответит за случившееся?»
Придя наконец в относительно нормальное состояние, я подошёл к ещё трясущейся и сильно побелевшей женщине. Как и обступившие её люди, постарался как-то успокоить, сказав несколько соответствующих ситуации слов.
– У вас что же, дверью защемило руку? – скорее просто автоматически, нежели специально, задал ей вопрос.
– Нет, – ответила женщина, – туда попала сумка…
– ?
– А в сумке деньги и документы, – поспешила развеять моё нарождающееся и, конечно же, прописавшееся на лице недоумение её попутчица.
Ошарашенный таким поворотом дела, я замолчал. Удивлённо смотрел на стоящую передо мной – без шапки и очков, в испачканном пальто, с кровоточащими ссадинами, минуту назад выбравшуюся с того света… И не понимал. И не хотел верить услышанному. А она растерянно мяла в руках злополучную сумку и, похоже, сама начинала осознавать дикую несуразность происшедшего с ней. Затем попыталась восстановить картину случившегося:
– Я не могу точно сказать, что же попало в двери: то ли рука, то ли пальцы. Когда это случилось, думала, вот сейчас двери откроются. А поезд вдруг поехал. Я прошла, потом пробежала за ним несколько шагов. И тут налетел страшный поток воздуха… Я упала от него. Слетели очки, шапка… Не понимала вообще, что со мной происходит. Протащило по платформе метров десять. Потом он остановился… Сумку, по-моему, мне кто-то после этого принёс.
– Но как же вы упали, если, как говорите, ваша рука или пальцы были зажаты в дверях?
На это она уже ничего вразумительного ответить не смогла.
– Это моя или халатность, или невменяемость – не знаю, – съехала с начатой мною темы.
– У меня в двери, наверное, нога попала… – произнесла ещё как-то весьма неуверенно.
Но, видимо вспомнив, как бежала по платформе, замолкла. А передо мной с потрясающей очевидностью начинала вставать истинная картина этого нелепого происшествия. Тут подошёл милиционер, пострадавшая попала под его опеку, и, растерянный, отправился я своей дорогой. Не спросив даже, что за документы и какие деньги были в сумке, которую не выпускала женщина из своих рук даже перед угрозой гибели. Да неужто решится кто-то назвать такие деньги или даже документы, ради которых можно забыть обо всём, в том числе и о собственной жизни?!
Пожалуй, не стоило марать бумагу и надолго обременять сознание этим курьёзным случаем, будь он уникальным. Чего не случается? Ну потерял человек контроль над ситуацией, не сообразил вовремя, что к чему. Однако происшествие не шло у меня из головы, будоражило и лишало покоя. И тогда любопытства ради обратился я в службу движения Московского метрополитена и, так же движимый чистым любопытством, стал просматривать пухлую папку со сведениями о несчастных случаях на одной из его линий. И вот после непродолжительной работы наткнулся на запись, поразившую меня подобно удару тока.
«…31 июля 1984 года в 20 часов 21 минуту на станции «Автозаводская» в шестом вагоне у гражданки Кулешовой Клавдии Михайловны 1914 года рождения зажало дверьми сумку, где были 273 рубля и продукты. Державшись за ручки сумки, женщина бежала по платформе за поездом. Потеряв равновесие, упала и метров десять её протащило по платформе. Её успела отдернуть от двери другая пассажирка. Поезд не останавливался. Причина происшествия – личная неосторожность… Последствия – отделалась лишь лёгкими ссадинами на ноге».
Бог мой, да это же один к одному виденный мною случай! Только помимо года ещё и станция другая. Однако не описанием инцидента, как две капли воды похожего на наблюдаемый мною, поражали сухие строчки из рапорта дежурной. Нет! А тем, что здесь с точностью до рубля была названа сумма. Цена жизни. Так вот ради чего можно потерять голову и напрочь забыть о смерти!
Впрочем, может, я слишком строго сужу семидесятилетнюю пенсионерку, у которой не то что три с лишним сотни – каждый рубль на счету? Да и первую женщину тоже – вряд ли в её сумке было намного больше денег. К тому же страшного-то ничего не произошло, хотя было, как говорится, на грани… Но вот ещё одно происшествие из летописи службы движения Московского метрополитена. За несколько лет до увиденного мною и так поразившего меня случая на той же самой станции произошла куда более трагичная история.
Ранним июньским утром из поезда вышел молодой, спортивного вида парень. Когда двери сомкнулись, он вспомнил, что забыл на сиденье грампластинку. Ни секунды не раздумывая, бросился к раскрытому окну уже тронувшегося поезда. Крепко зацепился за металлическую раму, подтянулся. Попытался влезть внутрь, но сей спелеологический финт у него не вышел. Состав между тем уже набрал приличную скорость и исчезал в тоннеле. Болтавшегося на окне человека с силой ударило о заграждение и бросило в темноту. Поезд затормозил. С многочисленными серьёзнейшими травмами и без чувств вынесли парня на платформу. Когда пришёл в сознание, то первыми его словами были: «Где моя пластинка?»
– О чём вы говорите?! – попытался вразумить его кто-то из находящихся рядом. – Сейчас приедет скорая помощь, и вас отвезут в больницу.
– Да вы что! Я заплатил за неё пятьдесят рублей…
Вот цена его жизни. Правда, он не умер. Но стал инвалидом.
Можно, конечно, предположить, что тут во всём виновато… метро, а точнее – пребывание людей под землёй. Дескать, условия хоть и довольно обширного, но всё-таки замкнутого подземного пространства так подспудно воздействуют на психику человека, что она начинает вытворять чёрт знает что и подводит своего хозяина под монастырь. Однако это предположение начисто опровергает трагикомический случай, происшедший за тысячи километров от Москвы и какого бы то ни было подземелья метро – на океанских просторах возле полуострова Камчатка. Случай, чудом не закончившийся трагедией.
Средний рыболовный траулер СРТ-17 дальневосточного объединения «Дальрыба», успешно в течение полутора месяцев отработавший в восточной части Охотского моря, возвращался во Владивосток. До родного порта оставалось чуть более двух суток хода. Трюмы траулера были полны красной рыбы, стоял конец сентября, и, хотя температура воздуха напоминала уже о приближающейся к этим краям зиме, обычно суровое Охотское море было на удивление спокойно – балла четыре, не более. Разве это волнение для эсэртэшки, привыкшей не то что праздно идти по морю, а выбирать сети и в куда более грозные волны?!
Настроение у экипажа было преотличное, а у весёлой компании, собравшейся в каюте радиста по случаю его вовремя подоспевшего дня рождения, – прекрасное вдвойне. Уже успели пропустить по три стакана – за именинника, за кормильца-море и за удачную ловлю, – и все собравшиеся никак не могли нахвалить повариху Настю Короткову, умудрившуюся сделать из изрядно надоевшей всем за полтора месяца горбуши нечто такое, что шло за водкой, не вызывая привычного уже чувства отвращения. Но всё-таки многодневная «красная» диета брала своё. И потому, разливая по гранёным стаканам очередную порцию заботливо припасённой именинником для такого случая «Столичной», старпом Михеич мечтательно затянул:
– Эх, братцы, кабы под такой напиток да по такому поводу не будничную «горбушку», которой наша Настюшка сумела придать самый что ни есть праздничный антураж, а что-нибудь более деликатесное скушать… Тем паче что и тост грядёт особый – за тех, кто на берегу.
Все поняли, в чей адрес из присутствующих была выпущена ленивая и беззлобная эта стрела – в адрес Сергея Николаевича Усманова, буквально в последнюю минуту появившегося на судне и записанного в судовую роль метеорологом, но так до конца никому и не понятному, ибо этой самой метеорологией он, мягко говоря, занимался мало. Впрочем, люди, прошедшие суровую школу «Дальрыбы», мало интересовались, зачем и почему появляются вдруг на борту работники, которые не всегда тут нужны или не соответствуют записанной должности. Раз начальство там, во Владике, решило, а капитан тут подписал, то это больше никого касаться не должно.
Оно и не касалось. Каждый делал своё чётко определённое дело, а если что и думал о пребывании в море непривычного для эсэртэшки метеоролога, то в компании более двух ничего об этом не говорил. Точно так же никто ни слова не сказал о бурной деятельности Сергея Николаевича во время подхода их судна к крабообрабатывающей плавбазе, которую посетили они по каким-то капитанским делам. За полтора часа стояния у борта этой громадины метеоролог проявил необычайную активность, итогом которой стали два ящика великолепного камчатского краба – он умудрился выменять их у истосковавшихся по «газу» работяг с плавбазы всего за две бутылки спирта.
Этот краб, закатанный, как и положено левому товару в банки из-под икры минтая, в считаные секунды перекочевал с борта на борт и находился теперь в холодильнике у артельщика, ведающего на судне всем провиантом. Ждал своего часа по прибытии в порт. То ли в оплату пойдёт кому-то в конторе за устроенный рейс, то ли поддержит бюджет семьи Усмановых. А может, просто дети его очень любят этот морской продукт и съедят его сами, ни с кем не делясь. Так или иначе, но почти все о двух этих двадцатикилограммовых ящиках знали, однако вряд ли кто-нибудь когда-нибудь и что-нибудь о них метеорологу сказал бы. Так бы, наверное, после рейса забыли и о метеорологе, и о его столь удачно выменянном крабе. Мужик-то он, в общем, был нормальный, что и подтверждало его присутствие на дне рождения радиста. Но вот тут, после трёх первых стаканов, крабы эти, почти уже уплывшие в небытие, вдруг всплыли посредством замысловатой тирады старпома. Все мгновенно поняли, о чём идёт речь, хотя предмет назван не был. И, поняв также, о ком идёт речь, никто не удостоил Усманова даже коротким взглядом. Просто в весёлой и непринуждённой атмосфере гуляющей каюты вдруг разлился довольно редкий в этих краях аромат напряжения и ожидания.
Первым на него среагировал сам метеоролог. То ли чувствуя свою подспудную вину перед этими морскими работягами за то, что он внаглую появился здесь и задарма ел казённый хлеб, то ли безотносительно к его нахождению в море проснулось вдруг у Сергея Николаевича компанейское чувство или желание широкого жеста, но он вдруг решительно отстранился от томно прильнувшей к нему хвалёной поварихи Насти и весело воскликнул:
– А как насчёт краба? У меня тут есть кое-что на этот счёт!
И, увидев восторг на окружающих его лицах, уже вставая, бросил артельщику:
– Коля, дай ключи.
– Погоди, Настюша, сейчас вернусь, – это – потревоженной и недовольной его вставанием женщине.
И, наконец, – в адрес всей компании:
– Ребята, разливайте, но не пейте без меня. Я – мухой.
Усманов зажал в кулак взятые у артельщика ключи от кладовой-холодильника и под одобрительные возгласы покинул прокуренную каюту. При первом же шаге по коридору его здорово мотануло влево, и он понял, что дело тут вовсе не в сильной болтанке.
– Вот чёрт, уже окосел, – весело подумал Сергей Николаевич, крепко ухватившись за поручень и концентрируясь на предстоящем пути до первой двери, – а всего-то граммов двести принял. Надо умерить темпы, не то ночью будет плохо.
Артельная находилась на нижней палубе. Чтобы попасть в неё, нужно было пройти небольшой коридорчик по средней палубе и после двери спуститься по короткой, но крутой лесенке вниз. Так что дорога туда и обратно и впрямь должна была занять не более пяти минут. Но будто назло торопившемуся Усманову кто-то основательно задраил коридорную дверь, и после нескольких неудачных попыток открыть её он понял, что придётся идти в обход – ведь не звать же ребят, чтобы помогли открыть дверь, засмеют, черти.
Чертыхаясь и кляня почём зря неизвестного блюстителя судовых правил, Сергей Николаевич пошёл в обход: вновь по узкому коридорчику мимо гуляющей каюты, затем по лесенке вверх на основную открытую палубу и далее, через две лесенки вниз – к двери артельной. Проходя по верхней палубе и всякий раз крепко хватаясь за поручни при каждом даже слабом крене судна, он успел отметить неизменную красоту морского заката. Осеннее солнце уже коснулось линии горизонта, и казалось, свинцовые волны заботливо умывают медный диск отходящего ко сну светила.
В артельной, подойдя к своим ящикам, он быстро вскрыл верхний и начал вытаскивать оттуда маленькие баночки с крабами. Затем вспомнил, что не взял с собой никакой сумки и попытался рассовать банки по карманам. Туда влезло штук пять. Столько же он взял в руки и уже хотел идти, как вдруг представил своё появление с этими жалкими десятью баночками перед оравой жаждущих обещанного деликатесного закуса. Немного подумал и, решив, что его появление с целым ящиком крабов будет куда больше соответствовать уже продекларированному широкому жесту, стал засовывать их обратно.