25 ноября 1897
Когда вникаю я, как робкий ученик,
В твои спокойные, обдуманные строки,
Я знаю – ты со мной! Я вижу строгий лик,
Я чутко слушаю великие уроки.
О Лейбниц, о мудрец, создатель вещих книг!
Ты – выше мира был, как древние пророки.
Твой век, дивясь тебе, пророчеств не постиг
И с лестью смешивал безумные упреки.
Но ты не проклинал и, тайны от людей
Скрывая в символах, учил их, как детей.
Ты был их детских снов заботливый хранитель.
А после – буйный век глумился над тобой,
И долго ждал ты час, назначенный судьбой…
И вот теперь встаешь, как Властный, как Учитель!
К портрету М. Ю. Лермонтова
6 – 7 мая 1900
Казался ты и сумрачным и властным,
Безумной вспышкой непреклонных сил;
Но ты мечтал об ангельски-прекрасном,
Ты демонски-мятежное любил!
Ты никогда не мог быть безучастным,
От гимнов ты к проклятиям спешил,
И в жизни верил всем мечтам напрасным:
Ответа ждал от женщин и могил!
Но не было ответа. И угрюмо
Ты затаил, о чем томилась дума,
И вышел к нам с усмешкой на устах.
И мы тебя, поэт, не разгадали,
Не поняли младенческой печали
В твоих как будто кованых стихах!
На смерть И. Лялечкина
2 марта 1895
Набегают вечерние тени,
Погасает сиянье за далью.
Облелеянный тихой печалью,
Уронил я письмо на колени.
Облелеянный тихой печалью,
Вспоминаю ненужные грезы…
А в душе осыпаются розы,
Погасает сиянье за далью.
Да, в душе осыпаются розы.
Милый брат! ты звездой серебристой
Заблестел над тропинкой росистой,
Ты внушил нам ненужные грезы!
Милый брат! ты звездой серебристой
Заблестел на ночном небосклоне,
Но предтечей безвестных гармоний
Закатился за далью росистой.
Ты предтечей безвестных гармоний
Тихо канул в вечерние тени!
Уронил я письмо на колени,
Утонул я в ночном небосклоне…
К портрету К. Д. Бальмонта
1899
Угрюмый облик, каторжника взор!
С тобой роднится веток строй бессвязный,
Ты в нашей жизни призрак безобразный,
Но дерзко на нее глядишь в упор.
Ты полюбил души своей соблазны,
Ты выбрал путь, ведущий на позор;
И длится годы этот с миром спор,
И ты в борьбе – как змей многообразный.
Бродя по мыслям и влачась по дням,
С тобой сходились мы к одним огням,
Как братья на пути к запретным странам,
Но я в тебе люблю, – что весь ты ложь,
Что сам не знаешь ты, куда пойдешь,
Что высоту считаешь сам обманом.
К. Д. Бальмонту
Ноябрь 1900
Нет, я люблю тебя не яростной любовью,
Вскипающей, как ключ в безбрежности морской,
Не буду мстить тебе стальным огнем и кровью,
Не буду ждать тебя, в безмолвной тьме, – с тоской.
Плыви! ветрила ставь под влажным ветром косо!
Ты правишь жадный бег туда, где мира грань,
А я иду к снегам, на даль взглянуть с утеса.
Мне – строгие стези, ты – морем дух тумань.
Но, гребень гор пройдя, ущелья дня и ночи,
И пьян от всех удач, и от падений пьян,
Я к морю выйду вновь, блеснет мне пена в очи, —
И в Город я вступлю, в столицу новых стран.
И там на пристани я буду, в час рассветный, —
Душа умирена воскресшей тишиной, —
С уверенностью ждать тебя, как сон заветный,
И твой корабль пройдет покорно предо мной.
Мой образ был в тебе, душа гляделась в душу,
Былое выше нас – мы связаны – ты мой!
И будешь ты смотреть на эту даль, на сушу,
На город утренний, манящий полутьмой.
Твой парус проводив, опять дорогой встречной,
Пойду я – странник дней, – и замолчит вода.
Люблю я не тебя, а твой прообраз вечный,
Где ты, мне все равно, но ты со мной всегда!
Юргису Балтрушайтису
Декабрь 1900
Ты был когда-то каменным утесом
И знал лишь небо, даль да глубину.
Цветы в долинах отдавались росам,
Дрожала тьма, приветствуя луну.
Но ты был чужд ответам и вопросам,
Равно встречая зиму и весну,
И только коршун над твоим откосом
Порой кричал, роняя тень в волну.
И силой нам неведомых заклятий
Отъятый от своих стихийных братии,
Вот с нами ты, былое позабыв.
Но взор твой видит всюду – только вечность,
В твоих словах – прибоя быстротечность,
А голос твой – как коршуна призыв.
«Призраки», картина М. Дурнова
11 марта 1900
Это они – соблазненные! —
В час умилений ночных, —
Усыпленные, полусонные…
Не надо помнить об них.
Облака потянулись холодные,
Птиц таинственный рой,
Цветы раскрылись бесплодные, —
Зелень ярка под горой.
Вам близки отжившие, мертвые!
Дьяволы шепчут об чем?
Это мечты, – мечты полустертые
В одиноком, далеком былом.
Г. Г. Бахману
25 ноября 1899
Вся красота тебе доступна!
Тебе ясна ее звезда:
И в глубине мечты преступной,
И в безднах рабского труда.
Толпа безвестных, безымянных,
Покорно бивших о гранит,
Среди пустынь, как сон пространных,
Воздвигла чудо пирамид.
И ты вступаешь в сонмы черни,
Ее речами говоря,
И славишь труд, – да суеверней
Она приветствует царя.
Случайной
Одна из осужденных жриц…
Chefs d'œuvre
5 июня 1899
Я люблю в глазах оплывших
И в окованной улыбке
Угадать черты любивших —
До безумья, до ошибки.
Прочитать в их лживых ласках,
В повторительных движеньях,
Как в бессмертно-верных сказках,
О потерянных томленьях.
За бессилием бесстрастья,
Не обманут детской ложью,
Чую ночи сладострастья,
Сны, пронизанные дрожью,
Чтя, как голос неслучайный,
Жажду смерти и зачатий,
Я люблю за отблеск тайны
Сон заученных объятий.
Памяти Е. И. П.
28 августа 1897
Мы встретились с нею в пустыне,
Утром в пустыне.
Солнце палило песок.
Торопливо шел я – на Запад,
Она – на Восток.
Лицо ее, полное светом,
Полное светом,
Словно сияло в лучах;
И таились вещие тайны
В глубоких очах.
Надеждой сердце забилось,
Сердце забилось,
Веря, что миг тот высок…
И мы молча прошли, я – на Запад,
Она – на Восток.
Ей же
7 сентября 1897
Огонь еще горит, и светит, светит нам, —
А тени серые легли по сторонам
И чутко сторожат его невольный трепет.
Но не мерцает он, и дрожь его, как лепет,
Как лепет медленный, как тихие слова.
Он шепчет свой завет пред ликом божества,
Он с нами говорит, слабеет, но сияет,
И – светлый, как всегда – покорно угасает.
По поводу сборников «Русские символисты»
22 января 1900
Мне помнятся и книги эти,
Как в полусне недавний день;
Мы были дерзки, были дети,
Нам все казалось в ярком свете…
Теперь в душе и тишь и тень.
Далеко первая ступень.
Пять беглых лет – как пять столетий,
По поводу «ME EUM ESSE»
8 ноября 1897
«О, эти звенящие строки!
Ты сам написал их когда-то!»
– Звенящие строки далеки,
Как призрак умершего брата.
«О, вслушайся в голос подруги!
Зову я к восторгам бесстрастъя!»
– Я слышу, на радостном Юге
Гремят сладострастно запястья.
«Я жду, я томлюсь одиноко,
Мне луч ни единый не светит!»
– Твой голос далеко, далеко,
Тебе не могу я ответить.
К самому себе
28 июля 1900
Я желал бы рекой извиваться
По широким и сочным лугам,
В камышах незаметно теряться,
Улыбаться небесным огням.
Обогнув стародавние села,
Подремав у лесистых холмов,
Раскатиться дорогой веселой
К молодой суете городов.
И, подняв пароходы и барки,
Испытав и забавы и труд,
Эти волны, свободны и ярки,
В бесконечный простор потекут.
Но боюсь, что в соленом просторе
Только сон, только сон бытия!
Я хочу и по смерти и в море
Сознавать свое вольное «я»!
Книжка для детей
Зеленый червячок
13 июня 1900
Как завидна в час уныний
Жизнь зеленых червячков,
Что на легкой паутине
Тихо падают с дубов!
Ветер ласково колышет
Нашу веющую нить;
Луг цветами пестро вышит,
Зноя солнца не избыть.
Опускаясь, подымаясь,
Над цветами мы одни,
В солнце нежимся, купаясь,
Быстро мечемся в тени.
Вихрь иль буря нас погубят,
Смоет каждая гроза,
И на нас охоту трубят
Птиц пролетных голоса.
Но, клонясь под дуновеньем,
Все мы жаждем ветерка;
Мы живем одним мгновеньем,
Жизнь – свободна, смерть – легка.
Нынче – зноен полдень синий,
Глубь небес без облаков.
Мы на легкой паутине
Тихо падаем с дубов.
Красная Шапочка
Подражание Тристану Клингсору
13 января 1898
«Красная шапочка! Красная шапочка!
Девочка, что ты спешишь?
Видишь, порхает за бабочкой бабочка,
Всюду и прелесть и тишь.
Что там уложено в этой корзиночке?»
«Яйца, и сыр, и пирог…
Ах, по росе как промокли ботиночки,
Путь так далек, так далек!»
Девочка дальше бежит все поспешнее,
Волка боится она…
Кто на пригорке сидит? – то нездешние?
Ах, это сам сатана.
В шапку с рогами и в плащ поизношенный
Он, словно нищий, одет.
Вот он навстречу встает и, непрошеный,
Ей говорит свой привет.
«Ах, господин сатана, вот вы видите:
Яйца здесь, сыр и пирог.
Если сегодня меня не обидите,
На небо примет вас бог».
«Ну, покажи мне дорогу, миньоночка!» —
Поднял он руку свою,
Нож засверкал под сиянием солнышка…
Девочка! вот ты в раю.
Дозор
27 декабря 1899
Я слежу дозором
Медленные дни.
Пред пристальным взором
Светлеют они.
Люблю я березки
В Троицын день,
И песен отголоски
Из ближних деревень.
Люблю я шум без толку,
Когда блестит мороз,
В огнях и в искрах елку,
Час свершенных грез.
И братские бокалы,
Счастье – Новый год!
Вечно неусталый
Времени оборот.
Люблю я праздник чудный
Воскресенье Христа.
Поцелуй обоюдный
Сближает уста.
И дню Вознесения
Стихи мои.
Дышит нега весенняя,
Но стихли ручьи.
Так слежу дозором
Времени оборот.
Пред пристальным взором
Прекрасен весь год.
Рождество Христово
23 декабря 1898
Он вошел к Ней с пальмовой ветвью,
Сказал: «Благословенна Ты в женах!»
И Она пред радостной вестью
Покорно склонилась во прах.
Пастухи дремали в пустыне,
Им явился ангел с небес,
Сказал: «Исполнилось ныне!» —
И они пришли в Вифлеем.
Радостью охвачен великой,
Младенца восприял Симеон:
«Отпущаеши с миром, Владыко,
Раба твоего – это Он!»
Некто, встретив Филиппа,
Говорит: «Гряди по Мне!»
И пошел рыбак Вифсаиды
Проповедовать мир земле.
Блаженны не зревшие,
Все сердцем понявшие,
В восторге сгоревшие!
Как дети,
Тайну принявшие!
Им поклоняюсь,
В их свете
Теряюсь.
Я, раб господен,
Им да буду подобен.
Пасха, праздникам праздник
25 декабря 1898
Проклинайте молодость,
Осуждайте девственность, —
Нам в пороке холодно,
Любим мы естественность:
Небо и воды,
Пещерные своды,
Все раздолье природы.
Не хотим мы радостей
Духа бестелесного;
Счастливы мы сладостью
Земного, известного.
Мы любим сказки,
Заката краски,
Любовные ласки.
О дети заблудшие
Мира бездольного,
Что в мире лучше
Звона колокольного
В туманной тени
Ночи весенней,
В час молений?
В старинном храме
29 августа 1899
В этой храмине тесной,
Под расписанным сводом,
Сумрак тайны небесной
Озарен пред народом.
В свете тихом и чистом,
В легком дыме курений,
Словно в мире лучистом,
Ходят ясные тени.
Слышно детское пенье,
Славословие светам,
В сладкой смене молении
Умиленным ответом.
А вдали в полусвете
Лики смотрят с иконы,
К нам глядят из столетий
Под священные звоны.
Слепой
13 октября 1899
Люблю встречать на улице
Слепых без провожатых.
Я руку подаю им,
Веду меж экипажей.
Люблю я предразлучное
Их тихое спасибо;
Вслед спутнику минутному
Смотрю я долго, смутно.
И думаю, и думаю:
Куда он пробирается,
К племяннице ли, к другу ли?
Его кто дожидается?
Пошел без провожатого
В путину он далекую;
Не примут ли там старого
С обычными попреками?
И встретится ль тебе, старик,
Бродяга вновь такой, как я же?
Иль заведет тебя шутник
И бросит вдруг меж экипажей?
Мыши
8 января 1899
В нашем доме мыши поселились
И живут, живут!
К нам привыкли, ходят, расхрабрились,
Видны там и тут.
То клубком катаются пред нами,
То сидят, глядят;
Возятся безжалостно ночами,
По углам пищат.
Утром выйдешь в зал, – свечу объели,
Масло в кладовой,
Что поменьше, утащили в щели…
Караул! разбой!
Свалят банку, след оставят в тесте,
Их проказ не счесть…
Но так мило знать, что с нами вместе
Жизнь другая есть.
Демоны пыли
21 февраля 1899
Есть демоны пыли,
Как демоны снега и света.
Есть демоны пыли!
Их одежда, багряного цвета,
Горит огнем.
Но серым плащом
Они с усмешкой ее закрыли.
Демоны пыли
На шкапах притаились, как звери,
Глаза закрыли.
Но едва распахнутся двери,
Они дрожат,
Дико глядят;
Взметнутся, качнутся демоны пыли.
Где они победили,
Там покой, там сон, сновиденья,
Как в обширной могиле.
Они дремлют, лежат без движенья,
Притаясь в углу,
Не смотрят во мглу,
Но помнят сквозь сон, что они победили.
О демоны пыли!
Вы – владыки в красочном мире!
О демоны пыли!
Ваша власть с веками все шире!
Ваш день придет, —
И все уснет
Под тихое веянье серых воскрылий.
Коляда
Баба-Яга
Кощей
Я Баба-Яга, костяная нога,
Где из меда река, кисель берега,
Там живу я века – ага! ага!
Солнце
Я бессмертный Кощей,
Сторож всяких вещей,
Вместо каши да щей
Ем стрекоз и мышей.
Утренняя звезда
Люди добрые, солнцу красному,
Лику ясному,
Поклонитеся, улыбнитеся
Распрекрасному.
Месяц
Пробудись, земля сыра!
Ночи минула пора!
Вышла солнцева сестра!
Звезды
Я по небу хожу,
Звезды все стерегу,
Все давно заприметил,
Сам и зорок и светел.
Радуга
Мы звездочки, частые,
Золотые, глазастые,
Мы пляшем, не плачемся,
За тучами прячемся.
Дед
Распустив волоса,
Разлеглась я, краса,
Словно путь-полоса
От земли в небеса.
24 декабря 1900
Мы пришли,
Козу привели, —
Людей веселить,
Орешки дробить,
Деток пестовать,
Хозяев чествовать.
Девочка
6 ноября 1899
Что же ты плачешь,
Девочка, – во сне?
Голову прячешь
На грудь ко мне?
Ангел божий
Любит, если смеются.
На него похожи
Дети, когда проснутся.
Ты меня не узнала?
Прижмись ко мне.
А что тебя испугало,
Это было во сне.
Утро
25 июня 1900
Ночным дождем повалена,
Вся в серебре трава;
Но в облаках проталина —
Живая синева.
Шагам песок промоченный
Дает певучий скрип.
Как четки, как отточены
Верхи дубов и лип!
Цветы, в жару завялые,
Смеются мне в глаза,
И с песней птицы малые
Летят под небеса.
Пред грозой
Июнь – июль 1900
В миг пред грозой набегающей трепет
Листья деревьев тревожит.
Ветер из облака образы лепит,
Формы чудесные множит.
Пыль поднялась по широкой дороге,
Громче смятение птичье.
Все на земле в ожиданьи, в тревоге.
В небе и блеск и величье.
Капель начальных послышится лепет,
Волен, певуч, многовесен…
В миг пред грозой набегающей трепет
Это ль предчувствие песен?
Из дневника
Глаза
18 июля 1898
На берегу Мерцающих Озер
Есть выступы. Один зовут Проклятым.
Там смотрит из воды унылый взор.
Здесь входит в волны узкая коса;
Пройди по ней до края пред закатом,
И ты увидишь странные глаза.
Их цвет зеленый, но светлей воды,
Их выраженье – смесь тоски и страха;
Они глядят весь вечер до звезды
И, исчезая, вспыхивают вдруг
Бесцветным блеском, как простая бляха.
Темнеют воды; тускло все вокруг.
И, возвращаясь сквозь ночной туман,
Дыша прибрежным сильным ароматом,
Ты склонен счесть виденье за обман.
Но не покинь Мерцающих Озер,
И поутру под выступом Проклятым
Ты вновь усмотришь неотступный взор.
К Большой Медведице
25 июля 1898
Волшебница северной ночи,
Большая Медведица, – ты
Ласкаешь усталые очи,
Смежаешь больные мечты.
В часы увлекающей встречи
Близка нам царица луна,
Мы шепчем прерывные речи,
Мы жаждем безумного сна.
Но скукой сменяется счастье,
Мы вновь безучастьем больны,
И страшен нам зов сладострастья
Всегда опьяненной луны.
И в трезвые, жгучие ночи,
Когда так бессильны мечты,
Ласкаешь усталые очи,
Большая Медведица, – ты!
Величание
27 июля 1898
Величит душа моя господа,
И дух мой восторженно-радостен!
Источник молитвы так сладостен,
Но дерзостным нет к нему доступа.
Сама я печатью таинственной
Колодец любви опечатала,
И ужас на дне его спрятала,
Мучительный ужас, единственный.
Я слышу поток его внутренний,
Но дерзостным нет к нему доступа.
И радостно славлю я господа
Молитвой вечерней и утренней.
Тени прошлого
Апрель 1898
Осенний скучный день. От долгого дождя
И камни мостовой, и стены зданий серы;
В туман окутаны безжизненные скверы,
Сливаются в одно и небо и земля.
Близка в такие дни волна небытия,
И пет в моей душе ни дерзости, ни веры.
Мечте не унестись в живительные сферы,
Несмело, как сквозь сон, стихи слагаю я.
Мне снится прошлое. В виденьях полусонных
Встает забытый мир и дней, и слов, и лиц.
Есть много светлых дум, погибших, погребенных, —
Как странно вновь стоять у темных их гробниц
И мертвых заклинать безумными словами!
О тени прошлого, как властны вы над нами!
Вила
17 августа 1899
Я тебе скажу, мой милый,
Что над нами веют силы:
Властны в смене впечатлений
Духи, демоны и тени.
Ведь душа людей – родник,
Где глядится каждый миг
Неизменно новый лик,
Странен, волен и велик.
Образ женский недоступный,
Призрак дьявольский преступный,
Старца взор невозмутимый,
Ведьмы, эльфы, херувимы.
Днем вы слепнете вполне,
Смутно грезите во сне.
Жизнь – как отблеск на волне,
Нет волненья в глубине.
И в тиши, всегда бесстрастной,
Тайне мира сопричастной,
Властны в смене отражений
Духи, демоны и тени.
Звезда морей
La mer sur qui prie
La vierge Marie.
P. Verlaine[7]
30 августа 1897
И нам показалось: мы близко от цели.
Вдруг свет погас,
И вздрогнул корабль, и пучины взревели…
Наш пробил час.
И был я проклятием богу исполнен,
Упав за борт,
И три дня носился по пенистым волнам,
Упрям и горд.
Но в миг, как свершались пути роковые
Судьбы моей,
В сияньи предстала мне Дева Мария,
Звезда морей.
К металлам
29 августа 1899
Золото, убранство тайного ковчега,
Где хранят издревле благостные мощи,
Золото, добыча хищного набега,
Золото, ты символ сладострастной мощи,
И в твоем сверканьи медленная нега.
Серебро сияет тихо на иконе,
Мученице юной покрывает плечи,
Серебро так ясно в перелетном звоне,
Голос серебристый мне звучал предтечей
Прежде недоступных сладостных гармоний.
И люблю я бронзу: сумрачные тени
Томной баядерки в роскоши вечерней.
В твердости изгибов столько легкой лени,
Отблески так чисты на холодной черни!
Да, люблю я в бронзе тайну отражений.
Но не эти тени дороги в металле!
Не сравню их блестки я с кинжальным блеском!
Змеи резких молний быстро засверкали,
Я прильнул, ревнивый, к белым занавескам…
Ты – моя надежда, мщенье верной стали!
За пределами сказок
29 августа 1899
Они сошлись в дубраве дикой,
Они столкнулись в летний день,
Где луг, поросший повиликой,
Огородила сосен тень.
Она, смеясь, в притворном страхе,
На мягкий мох упала вдруг;
Любовь и страсть была в размахе
Высоко приподнятых рук.
Он к ней припал с веселым криком,
В борьбе порвал ей волоса…
Пронзительно в молчаньи диком
Их раздавались голоса.
Случайности
1 – 3 сентября 1900
Я верю всегдашним случайностям,
Слежу, любопытствуя, миги.
Так сладко довериться крайностям,
Вертепы менять на вериги.
Раздумья свободно качаются,
Покорны и рады мгновенью;
И жизнями жизни сменяются…
Действительность кажется тенью.
Я быть не желаю властителем
Судьбы, подчинившейся мере.
Иду я по звездным обителям,
Вскрывая безвестные двери.
Все дни направляются случаем, —
Могу упиваться я всеми, —
И ночи подобны созвучиям
В одной беспредельной поэме.
Дачи осенью
8 сентября 1900
Люблю в осенний день несмелый
Листвы сквозящей слушать плач,
Вступая в мир осиротелый
Пустынных и закрытых дач.
Забиты досками террасы,
И взор оконных стекол слеп,
В садах разломаны прикрасы,
Лишь погреб приоткрыт, как склеп.
Смотрю я в парки дач соседних,
Вот листья ветром взметены,
И трепеты стрекоз последних,
Как смерть вещающие сны.
Я верю: в дни, когда всецело
Наш мир приветит свой конец,
Так в сон столицы опустелой
Войдет неведомый пришлец.
Песня
Апрель 1900
Мне поется у колодца,
Позабыт кувшин.
Голос громко раздается
В глубине долин.
Приходи, мой друг желанный!
Вот тебя я жду.
Травы – одр благоуханный,
В скалах грот найду.
Нет, никто, никто доныне
Не ласкал меня!
Грудь и плечи, как святыни,
Охраняла я.
День настал. Иди, желанный!
Кто ты – знает бог!
Травы – одр благоуханный,
Мягок серый мох.
Оплету, вот так, я руки, —
Спи между грудей.
Вечер. Гаснут, гаснут звуки.
Где ты, сын полей?
Жду кого-то у колодца;
Позабыт кувшин;
Песня громко отдается
В тишине долин.
Папоротник
23 июля 1900
Предвечерний час объемлет
Окружающий орешник.
Чутко папоротник дремлет,
Где-то крикнул пересмешник.
В этих листьях слишком внешних,
В их точеном очертаньи,
Что-то есть миров нездешних…
Стал я в странном содроганьи,
И на миг в глубинах духа
(Там, где ужас многоликий)
Проскользнул безвольно, глухо
Трепет жизни жалкой, дикой.
Словно вдруг стволами к тучам
Вырос папоротник мощный.
Я бегу по мшистым кучам…
Бор не тронут, час полнощный.
Страшны люди, страшны звери,
Скалят пасти, копья точат.
Все виденья всех поверий
По кустам кругом хохочут.
В сердце ужас многоликий…
Как он жив в глубинах духа?
Облик жизни жалкой, дикой
Закивал мне, как старуха.
Предвечерний час объемлет
Окружающий орешник.
Небо древним тайнам внемлет,
Где-то крикнул пересмешник.
Жизнь
Подобна жизнь огням потешным,
Раскрасившим пустую тень.
Они сияют пляскам грешным,
Но зажжены в Успеньев день.
Поют псалмы о смерти близкой
И славят первую из дев, —
А мы меняемся запиской,
Обеты прежние презрев.