Страница:
– А, голубок! Раз ты говоришь по-русски, значит, понимаешь и бранные слова. Иди сюда, я научу тебя новым ругательствам.
– Хорошо, бабушка, но сначала позволь нам заняться делом. – Клаус повернулся к своим спутникам: – Что делать с ранеными?
– С ними можно подождать или нет?
– Гюнтер сказал, что может позаботиться о них на месте, если мы не двинемся дальше.
– Здесь хорошо. Крестьянам придется немного позаботиться о нас, раз уж партизаны не всех нас прикончили. Предлагаю остаться здесь на несколько дней. Разведку будет проводить каждый взвод по очереди.
– Хорошо, я предупрежу Ревны по радио.
– А как быть с убитым?
Хайнц пожал плечами.
– Добро бы одни раненые. Но убитые… похоронят их здесь или там, это на самом деле уже не имеет значения. Взвод возьмет себе его жетон (идентификационные жетоны, обычно из цинкового сплава (с 1935 по 1941-й алюминиевые), с информацией на двух половинках, разделенных разрезами, позволявшими легко разломить жетон. В случае гибели военнослужащего одна половинка жетона отламывалась, другая оставлялась на трупе. – Ред.), оружие и довольствие. Предлагаю взять также ботинки и защитный комбинезон. Кстати, думаю, ему полагались сани и лошадь. Поэтому попросим старую жабу уважить наши требования.
На слова Клауса откликнулась Женя. Немного охрипшим голосом она предложила собрать у крестьян транспортные средства. Манфред вышел с ней под насмешливым взглядом Хайнца.
– Если мы останемся здесь, ни в коем случае нельзя размещать парней малыми группами по домам. Два месяца назад в таких же условиях под Бобруйском уничтожили полроты. Ближе к полуночи партизаны окружили деревню и перестреляли наших всех разом. Ребят ухлопали, как кроликов.
Хайнц кивнул. Конечно, Клаус был хорошим солдатом, приверженцем традиций. Он мыслил в основном по уставу. Может быть, ему не хватало воображения. Но не было ни куража, ни дерзости.
Между тем Женя в сопровождении Манфреда обошла ряд домов, чтобы собрать лошадей и сани, которые Манфред с вежливым интересом проверял. В одной избе он остановился, чтобы поклониться иконе, которая изображала голову святого с немного раскосыми глазами. Взгляд этих глаз его завораживал: печальный взгляд, который придавал всему облику выражение смиренного и отрешенного покоя. Нос у святого был слишком правильным, губы – полные, шея – мощная. Пятна сырости источили сине-зеленую мантию, которая покрывала его плечи. Икона была красивой и, конечно, очень древней.
Женя потянула его за рукав. Они продолжили обход деревни.
Весь полдень был посвящен обустройству солдат. Четыре избы, сектора обстрела из которых перекрывались, были превращены в укрепления, защищенные барьером из мин-ловушек. Эти мины, по замыслу братьев Ленгсфельд, должны были вызвать больше шума, чем вреда. Практичный Хайнц считал массированную атаку партизан возможной, хотя предполагал, что их спасение – в бегстве.
Когда наступающим нужно будет пересечь поле, желательно, чтобы дальнейший выбор у них оказался небольшим (и выгодным для немцев!).
Карл Вернер, в свою очередь, построил возниц – на глазах весьма любопытных крестьян, которые возводили забор.
Гюнтер окончательно выбрал местом проживания дом старой Усыгиной. На этот выбор не могло не повлиять присутствие Жени, хотя он опасался конкуренции.
Более повезло определенно неразлучным Людвигу и Эрнсту Райхелю. Их избой стали в этот раз столовая, кладовка и погреб с овощами. Посредством шлепков по ягодицам они привлекли к работе трех здоровых крестьянок и готовили многочисленные блюда.
Три офицера между тем составили подробный план караульной службы, предусматривавший пять постов из двух солдат на каждом, которые сменялись каждые два часа. Караульные сообщили Хансу Фертеру о своем обустройстве и условились о часах отдыха друг друга. Затем они внимательно просмотрели карту местности для обозначения маршрутов патрулирования.
Можно было убедиться, что на севере Брянск и его ближайшие окрестности находились в безопасности: там партизаны замечены не были. Южнее территория на сорок километров от Навли заслуживала изучения. К востоку тянулась пресловутая железная дорога. Но местоположение деревни Миликонец, если там находились партизаны, сейчас серьезно затрудняло доступ к значительной части полотна дороги, и Клаус понимал, почему Яковлев выбрал именно это место для базирования своего отряда.
Оставались запад и река Десна.
По другую сторону реки располагалась территория, которую они должны пройти за один день. Река произвела сильное впечатление на большинство солдат. Неторопливая, таинственная, могучая, она представлялась барьером между двумя мирами. Позже, когда они оказались перед рекой, у них возникло ощущение, что, форсировав ее, они изменят свою жизнь.
С наступлением ночи сытая и обогретая деревня заснула. Бодрствовали одни лишь часовые.
Манфреда одолевали впечатления от иконы с обликом святого и от Жени. Караульная вахта, на которую он должен был заступить, как и все другие, избавила бы его от кошмара с видением упавшей на его постель иконы и давившей на него так, словно весила тонну.
Завтра с наступлением ночи первый дозор под командованием Манфреда должен был выступить.
Помня о рекомендациях офицера разведки, Клаус решил уделить особое внимание участку железной дороги. Ему нужно было подумать о быстрых и осязательных результатах рейда, которые обеспечили бы ему благожелательный нейтралитет Генштаба.
Манфред и его солдаты, к которым присоединился Карл Вернер, экспериментировали с санями – надо сказать, к своему большому удовлетворению, поскольку сани позволяли им быстро перемещаться.
Они рискнули проехать через несколько хуторов, вместо того чтобы их объехать. Из-за холма выглянула луна, и стала заметной железная дорога. Они медленно спускались вниз сквозь ночь и снег. Ожидался поезд, и Манфред молился небесам, чтобы он благополучно прибыл по назначению. Поезд прошел по равнине, издалека словно игрушечный, и все коммандос вздохнули с большим облегчением.
Они продолжили поездку еще в течение целого часа, а затем, сделав большой полукруг, вернулись в деревню Миликонец.
Ковалев был взбешен. Он помнил последнее 7 ноября в деревне Миликонец, когда все ее жители собрались на празднование годовщины революции, а теперь деревня находилась под сапогами этих скотов. А Женя, что с ней случилось? Если эти ублюдки прикоснутся к ней, он разорвет на куски первого из них, который попадется под руку.
Яковлев и Терентьев приняли двойное решение. Во-первых, послать донесение А.Ф. Федорову (первый секретарь Черниговского обкома, руководивший очень активными партизанскими отрядами и подпольщиками на Украине, дважды Герой Советского Союза. – Ред.) с информацией об обстановке. Во-вторых, переправиться на другую сторону Десны и отыскать свои осенние базы. Надо непременно действовать. Важно отыскать эту банду фашистов.
Яковлев был вынужден долго объяснять партизанам причины, по которым он заставил их уходить. Причем отлично зная, что его люди хотят драться. Но в этом районе их держала более важная причина. Для них всех Миликонец была первой деревней, где они жили как люди со времени летнего отступления, где нашли подобие дома и семьи. А теперь пришлось снова ступить на путь скитаний, подобно бродягам.
Десна еще оставалась скованной льдом. Для большей безопасности Яковлев три месяца назад все-таки переправил людей на лодках-плоскодонках скрытно от войск. Лодки скользили по льду с серебряным звоном, который вызывал у Королева улыбку удовлетворения. На Украине во время сбора урожая колокольчики на шеях лошадей издавали примерно такой же звук.
В деревне Миликонец сохранялось спокойствие. Патрули, не обнаруживая ничего угрожающего, заканчивали свою вахту с наступлением рассвета.
Егеря наведались во все хутора этого района в радиусе двадцати – тридцати километров. Их принимали без искреннего дружелюбия или откровенной вражды. Ханс Фертер, находящийся в Ревнах, подтвердил отсутствие диверсий на железной дороге.
Для коммандос это был необыкновенный период. Весна принесла определенное спокойствие, и люди оживились. Клаус и Хайнц, как и другие, наслаждались радостями жизни, может быть, потому, что понимали временный характер всего происходящего.
Что касается Манфреда, то он проводил долгие часы в доме старой Усыгиной. Он узнал теперь много русских слов и жаргонных выражений. Женя однажды пополудни повела его в лес, почти до Мертвого Дерева.
Воспользовавшись моментом невнимания Манфреда, она подбежала к тайнику Яковлева и достала из него записку. Когда она вернулась, Манфред встал сбоку от нее и оглядел ее насмешливым взглядом. Но он не сделал попытки отобрать клочок бумаги.
Они вернулись в деревню под ручку.
Этим вечером Женя услышала широкие размеренные шаги, которые уже хорошо знала. Она направилась к двери своей комнаты и стала ждать появления Манфреда.
Гюнтер тоже услышал эти шаги и рассмеялся.
Именно Хайнц первым проявил некоторое возбуждение. Он счел, что в эти пятнадцать дней произошло благоприобретенное восстановление сил. Эти дни отдыха выполнили свою роль, оснований медлить больше не было.
Манфред тоже нервничал и тревожился.
Он хорошо понимал, что отряду коммандос пора выступать. Но что случится тогда с деревнями и населением? Партизаны наверняка оставили шпионов (он невольно улыбнулся), которые предупредят об отбытии егерей. Необходимо было, по его мнению, опасаться двух вещей: во-первых, того, чтобы партизаны не укрепились здесь снова; во-вторых, того, чтобы они не занялись казнями и репрессиями.
От Ханса Фертера пришло обнадеживающее сообщение. На смену коммандос, которых ожидали важные дела на другом берегу Десны, выступила рота пехоты.
В деревне последний вечер был меланхоличным. Даже Эрнст и Людвиг не стали досаждать своим здоровенным крестьянкам.
А Манфред и Женя занимались любовью с особым неистовством.
К девяти часам утра часовые оповестили о прибытии пехотной роты.
Рядом с Клаусом и Хайнцем остановилась бронемашина, и перед удивленными взорами двух офицеров предстал капитан в прекрасной шинели с меховым воротником, который поздоровался с ними военным приветствием. Чисто выбритый, без единой складки на мундире и хотя бы пятнышка на блестящих сапогах, он выступал перед ними в несколько комичной в этих условиях роли доблестного воина.
– Дорогие друзья, я хочу сказать вам кое-что: этот сектор будет самым спокойным на всем протяжении фронта. Эти так называемые «партизаны» не более чем вульгарные воры. Им достаточно погрозить кулаком, чтобы они сгинули надолго.
Клаус не ответил и передал капитану карту сектора, на которой тщательно обозначил пути следования дозоров, все осмотренные деревни и хутора.
Он собирался дать несколько дополнительных пояснений, но собеседник прервал его:
– Не хочу вас обидеть, дружок, но каждый из методов, и, я думаю, ваш метод тоже, откровенно говоря, ортодоксален. Мне нужно закрепить то, что вы до сих пор достигли. И кстати, – добавил он после короткой паузы, – как насчет расквартирования?
Хайнц указал неопределенным и брезгливым жестом в направлении изб. Клаус пожал плечами и ответил сухо, что они привыкли ночевать в сараях.
В некотором замешательстве офицер заявил, что намерен немедленно собрать всю деревню, чтобы объявить о новом хозяине. Он быстро расстался с Хайнцем и Клаусом, чтобы отдать распоряжения. Манфред находился рядом во время этой короткой беседы и наблюдал за солдатами, которые передвигались будто у казарм Потсдама в воскресное утро!
Затем жители деревни вышли из домов и столпились на пустом пространстве, освобожденном для них солдатами.
На мгновение Клаус пожелал всем сердцем объявления часовыми тревоги, чтобы прекратилась наконец эта глупая комедия. Его желание тотчас осуществилось. Прозвучал взрыв, и в ту же секунду солдаты залегли, а крестьяне вернулись по домам. Что касается офицера, то он исчез с такой быстротой, будто, как показалось Манфреду, испарился.
Виной всему, естественно, был один из братьев Ленгсфельд. Пехотный унтер, заметив его трехдневную щетину, заставил его стоять навытяжку с руками по швам, а затем отжаться на руках двадцать пять раз. Вольфганг, переполненный яростью, смотрел на унтера и взорвал одну из своих маленьких коробок с взрывчаткой в пяти метрах от собственных ног.
Его брат между тем поспешил предупредить Клауса, кто устроил инцидент… как вдруг соизволил появиться гордый офицер.
Егеря построились по взводам для выступления из деревни. Им решительно нечего было делать в деревне Миликонец, и каждый из них смутно чувствовал, что вся эта неразбериха устроена для того, чтобы он скорее убрался отсюда.
Они прошли через лагерь, брошенный партизанами. Никто из них сюда не возвращался. Коммандос использовали для собственного обустройства то, что осталось от землянки, подорванной гранатой.
С наступлением ночи егеря добрались до селения Ревны.
Клаус, Манфред, Хайнц и Гюнтер застали Ханса Фертера за обедом. Тот передал им сначала комплименты Генштаба, сообщил последние новости с фронта, затем предложил им девочек, что было охотно принято.
Глава 4 Стая
– Хорошо, бабушка, но сначала позволь нам заняться делом. – Клаус повернулся к своим спутникам: – Что делать с ранеными?
– С ними можно подождать или нет?
– Гюнтер сказал, что может позаботиться о них на месте, если мы не двинемся дальше.
– Здесь хорошо. Крестьянам придется немного позаботиться о нас, раз уж партизаны не всех нас прикончили. Предлагаю остаться здесь на несколько дней. Разведку будет проводить каждый взвод по очереди.
– Хорошо, я предупрежу Ревны по радио.
– А как быть с убитым?
Хайнц пожал плечами.
– Добро бы одни раненые. Но убитые… похоронят их здесь или там, это на самом деле уже не имеет значения. Взвод возьмет себе его жетон (идентификационные жетоны, обычно из цинкового сплава (с 1935 по 1941-й алюминиевые), с информацией на двух половинках, разделенных разрезами, позволявшими легко разломить жетон. В случае гибели военнослужащего одна половинка жетона отламывалась, другая оставлялась на трупе. – Ред.), оружие и довольствие. Предлагаю взять также ботинки и защитный комбинезон. Кстати, думаю, ему полагались сани и лошадь. Поэтому попросим старую жабу уважить наши требования.
На слова Клауса откликнулась Женя. Немного охрипшим голосом она предложила собрать у крестьян транспортные средства. Манфред вышел с ней под насмешливым взглядом Хайнца.
– Если мы останемся здесь, ни в коем случае нельзя размещать парней малыми группами по домам. Два месяца назад в таких же условиях под Бобруйском уничтожили полроты. Ближе к полуночи партизаны окружили деревню и перестреляли наших всех разом. Ребят ухлопали, как кроликов.
Хайнц кивнул. Конечно, Клаус был хорошим солдатом, приверженцем традиций. Он мыслил в основном по уставу. Может быть, ему не хватало воображения. Но не было ни куража, ни дерзости.
Между тем Женя в сопровождении Манфреда обошла ряд домов, чтобы собрать лошадей и сани, которые Манфред с вежливым интересом проверял. В одной избе он остановился, чтобы поклониться иконе, которая изображала голову святого с немного раскосыми глазами. Взгляд этих глаз его завораживал: печальный взгляд, который придавал всему облику выражение смиренного и отрешенного покоя. Нос у святого был слишком правильным, губы – полные, шея – мощная. Пятна сырости источили сине-зеленую мантию, которая покрывала его плечи. Икона была красивой и, конечно, очень древней.
Женя потянула его за рукав. Они продолжили обход деревни.
Весь полдень был посвящен обустройству солдат. Четыре избы, сектора обстрела из которых перекрывались, были превращены в укрепления, защищенные барьером из мин-ловушек. Эти мины, по замыслу братьев Ленгсфельд, должны были вызвать больше шума, чем вреда. Практичный Хайнц считал массированную атаку партизан возможной, хотя предполагал, что их спасение – в бегстве.
Когда наступающим нужно будет пересечь поле, желательно, чтобы дальнейший выбор у них оказался небольшим (и выгодным для немцев!).
Карл Вернер, в свою очередь, построил возниц – на глазах весьма любопытных крестьян, которые возводили забор.
Гюнтер окончательно выбрал местом проживания дом старой Усыгиной. На этот выбор не могло не повлиять присутствие Жени, хотя он опасался конкуренции.
Более повезло определенно неразлучным Людвигу и Эрнсту Райхелю. Их избой стали в этот раз столовая, кладовка и погреб с овощами. Посредством шлепков по ягодицам они привлекли к работе трех здоровых крестьянок и готовили многочисленные блюда.
Три офицера между тем составили подробный план караульной службы, предусматривавший пять постов из двух солдат на каждом, которые сменялись каждые два часа. Караульные сообщили Хансу Фертеру о своем обустройстве и условились о часах отдыха друг друга. Затем они внимательно просмотрели карту местности для обозначения маршрутов патрулирования.
Можно было убедиться, что на севере Брянск и его ближайшие окрестности находились в безопасности: там партизаны замечены не были. Южнее территория на сорок километров от Навли заслуживала изучения. К востоку тянулась пресловутая железная дорога. Но местоположение деревни Миликонец, если там находились партизаны, сейчас серьезно затрудняло доступ к значительной части полотна дороги, и Клаус понимал, почему Яковлев выбрал именно это место для базирования своего отряда.
Оставались запад и река Десна.
По другую сторону реки располагалась территория, которую они должны пройти за один день. Река произвела сильное впечатление на большинство солдат. Неторопливая, таинственная, могучая, она представлялась барьером между двумя мирами. Позже, когда они оказались перед рекой, у них возникло ощущение, что, форсировав ее, они изменят свою жизнь.
С наступлением ночи сытая и обогретая деревня заснула. Бодрствовали одни лишь часовые.
Манфреда одолевали впечатления от иконы с обликом святого и от Жени. Караульная вахта, на которую он должен был заступить, как и все другие, избавила бы его от кошмара с видением упавшей на его постель иконы и давившей на него так, словно весила тонну.
Завтра с наступлением ночи первый дозор под командованием Манфреда должен был выступить.
Помня о рекомендациях офицера разведки, Клаус решил уделить особое внимание участку железной дороги. Ему нужно было подумать о быстрых и осязательных результатах рейда, которые обеспечили бы ему благожелательный нейтралитет Генштаба.
Манфред и его солдаты, к которым присоединился Карл Вернер, экспериментировали с санями – надо сказать, к своему большому удовлетворению, поскольку сани позволяли им быстро перемещаться.
Они рискнули проехать через несколько хуторов, вместо того чтобы их объехать. Из-за холма выглянула луна, и стала заметной железная дорога. Они медленно спускались вниз сквозь ночь и снег. Ожидался поезд, и Манфред молился небесам, чтобы он благополучно прибыл по назначению. Поезд прошел по равнине, издалека словно игрушечный, и все коммандос вздохнули с большим облегчением.
Они продолжили поездку еще в течение целого часа, а затем, сделав большой полукруг, вернулись в деревню Миликонец.
Ковалев был взбешен. Он помнил последнее 7 ноября в деревне Миликонец, когда все ее жители собрались на празднование годовщины революции, а теперь деревня находилась под сапогами этих скотов. А Женя, что с ней случилось? Если эти ублюдки прикоснутся к ней, он разорвет на куски первого из них, который попадется под руку.
Яковлев и Терентьев приняли двойное решение. Во-первых, послать донесение А.Ф. Федорову (первый секретарь Черниговского обкома, руководивший очень активными партизанскими отрядами и подпольщиками на Украине, дважды Герой Советского Союза. – Ред.) с информацией об обстановке. Во-вторых, переправиться на другую сторону Десны и отыскать свои осенние базы. Надо непременно действовать. Важно отыскать эту банду фашистов.
Яковлев был вынужден долго объяснять партизанам причины, по которым он заставил их уходить. Причем отлично зная, что его люди хотят драться. Но в этом районе их держала более важная причина. Для них всех Миликонец была первой деревней, где они жили как люди со времени летнего отступления, где нашли подобие дома и семьи. А теперь пришлось снова ступить на путь скитаний, подобно бродягам.
Десна еще оставалась скованной льдом. Для большей безопасности Яковлев три месяца назад все-таки переправил людей на лодках-плоскодонках скрытно от войск. Лодки скользили по льду с серебряным звоном, который вызывал у Королева улыбку удовлетворения. На Украине во время сбора урожая колокольчики на шеях лошадей издавали примерно такой же звук.
В деревне Миликонец сохранялось спокойствие. Патрули, не обнаруживая ничего угрожающего, заканчивали свою вахту с наступлением рассвета.
Егеря наведались во все хутора этого района в радиусе двадцати – тридцати километров. Их принимали без искреннего дружелюбия или откровенной вражды. Ханс Фертер, находящийся в Ревнах, подтвердил отсутствие диверсий на железной дороге.
Для коммандос это был необыкновенный период. Весна принесла определенное спокойствие, и люди оживились. Клаус и Хайнц, как и другие, наслаждались радостями жизни, может быть, потому, что понимали временный характер всего происходящего.
Что касается Манфреда, то он проводил долгие часы в доме старой Усыгиной. Он узнал теперь много русских слов и жаргонных выражений. Женя однажды пополудни повела его в лес, почти до Мертвого Дерева.
Воспользовавшись моментом невнимания Манфреда, она подбежала к тайнику Яковлева и достала из него записку. Когда она вернулась, Манфред встал сбоку от нее и оглядел ее насмешливым взглядом. Но он не сделал попытки отобрать клочок бумаги.
Они вернулись в деревню под ручку.
Этим вечером Женя услышала широкие размеренные шаги, которые уже хорошо знала. Она направилась к двери своей комнаты и стала ждать появления Манфреда.
Гюнтер тоже услышал эти шаги и рассмеялся.
Именно Хайнц первым проявил некоторое возбуждение. Он счел, что в эти пятнадцать дней произошло благоприобретенное восстановление сил. Эти дни отдыха выполнили свою роль, оснований медлить больше не было.
Манфред тоже нервничал и тревожился.
Он хорошо понимал, что отряду коммандос пора выступать. Но что случится тогда с деревнями и населением? Партизаны наверняка оставили шпионов (он невольно улыбнулся), которые предупредят об отбытии егерей. Необходимо было, по его мнению, опасаться двух вещей: во-первых, того, чтобы партизаны не укрепились здесь снова; во-вторых, того, чтобы они не занялись казнями и репрессиями.
От Ханса Фертера пришло обнадеживающее сообщение. На смену коммандос, которых ожидали важные дела на другом берегу Десны, выступила рота пехоты.
В деревне последний вечер был меланхоличным. Даже Эрнст и Людвиг не стали досаждать своим здоровенным крестьянкам.
А Манфред и Женя занимались любовью с особым неистовством.
К девяти часам утра часовые оповестили о прибытии пехотной роты.
Рядом с Клаусом и Хайнцем остановилась бронемашина, и перед удивленными взорами двух офицеров предстал капитан в прекрасной шинели с меховым воротником, который поздоровался с ними военным приветствием. Чисто выбритый, без единой складки на мундире и хотя бы пятнышка на блестящих сапогах, он выступал перед ними в несколько комичной в этих условиях роли доблестного воина.
– Дорогие друзья, я хочу сказать вам кое-что: этот сектор будет самым спокойным на всем протяжении фронта. Эти так называемые «партизаны» не более чем вульгарные воры. Им достаточно погрозить кулаком, чтобы они сгинули надолго.
Клаус не ответил и передал капитану карту сектора, на которой тщательно обозначил пути следования дозоров, все осмотренные деревни и хутора.
Он собирался дать несколько дополнительных пояснений, но собеседник прервал его:
– Не хочу вас обидеть, дружок, но каждый из методов, и, я думаю, ваш метод тоже, откровенно говоря, ортодоксален. Мне нужно закрепить то, что вы до сих пор достигли. И кстати, – добавил он после короткой паузы, – как насчет расквартирования?
Хайнц указал неопределенным и брезгливым жестом в направлении изб. Клаус пожал плечами и ответил сухо, что они привыкли ночевать в сараях.
В некотором замешательстве офицер заявил, что намерен немедленно собрать всю деревню, чтобы объявить о новом хозяине. Он быстро расстался с Хайнцем и Клаусом, чтобы отдать распоряжения. Манфред находился рядом во время этой короткой беседы и наблюдал за солдатами, которые передвигались будто у казарм Потсдама в воскресное утро!
Затем жители деревни вышли из домов и столпились на пустом пространстве, освобожденном для них солдатами.
На мгновение Клаус пожелал всем сердцем объявления часовыми тревоги, чтобы прекратилась наконец эта глупая комедия. Его желание тотчас осуществилось. Прозвучал взрыв, и в ту же секунду солдаты залегли, а крестьяне вернулись по домам. Что касается офицера, то он исчез с такой быстротой, будто, как показалось Манфреду, испарился.
Виной всему, естественно, был один из братьев Ленгсфельд. Пехотный унтер, заметив его трехдневную щетину, заставил его стоять навытяжку с руками по швам, а затем отжаться на руках двадцать пять раз. Вольфганг, переполненный яростью, смотрел на унтера и взорвал одну из своих маленьких коробок с взрывчаткой в пяти метрах от собственных ног.
Его брат между тем поспешил предупредить Клауса, кто устроил инцидент… как вдруг соизволил появиться гордый офицер.
Егеря построились по взводам для выступления из деревни. Им решительно нечего было делать в деревне Миликонец, и каждый из них смутно чувствовал, что вся эта неразбериха устроена для того, чтобы он скорее убрался отсюда.
Они прошли через лагерь, брошенный партизанами. Никто из них сюда не возвращался. Коммандос использовали для собственного обустройства то, что осталось от землянки, подорванной гранатой.
С наступлением ночи егеря добрались до селения Ревны.
Клаус, Манфред, Хайнц и Гюнтер застали Ханса Фертера за обедом. Тот передал им сначала комплименты Генштаба, сообщил последние новости с фронта, затем предложил им девочек, что было охотно принято.
Глава 4 Стая
Яковлев и его люди устроились в своем старом лагере на другом берегу Десны. За зиму землянки обветшали, для их восстановления потребовались топоры и лопаты. Дозорная служба вновь обеспечила связь с соседними деревнями, вербовку новых партизан и постоянный контроль за работой подпольных партийных ячеек, которые добывали для Гайкина важную, по его мнению, разведывательную информацию.
Люди чувствовали себя несколько дезориентированными и сбитыми с толку. Приход Мити принес им некоторое облегчение. В новой форме, как настоящий солдат Красной армии, он к тому же с гордостью объявил, что принес важные новости.
Это произвело впечатление.
Мартовская встреча под Черниговом собрала военных и политических руководителей партизанских отрядов, действовавших в Белоруссии (в районе на стыке Белорусской ССР (Гомельская область), РСФСР (Брянская область) и Украинской ССР (Черниговская и Сумская области). – Ред.). По согласованию с московским ЦК были приняты масштабные решения по восстановлению военной и гражданской власти Советов в освобожденных партизанами деревнях и селах и по организации подпольной деятельности в оккупированных городах. Договорились о целой серии боевых операций. Партизаны должны были получить в качестве усиления большое количество армейских парашютистов, технических средств и специально обученных солдат.
К отряду Яковлева добавили еще четыреста человек, которые присоединились к партизанам его отряда в течение зимы. Яковлев остался комиссаром этого нового отряда, который перешел под командование старого кадрового офицера Мясенко.
Яковлеву недолго пришлось ждать новых товарищей. Люди прибыли хорошо экипированные, основательно нагруженные боеприпасами и продовольствием, в сопровождении группы связи. Их дисциплинированность и вооружение произвели на Яковлева и Ковалева самое благоприятное впечатление.
Командир Мясенко оказался крупным мужчиной, немолодым, с очень широким лицом. Маленькие круглые глазки и огромная физиономия напоминали карикатуру из журнала «Крокодил». Но этот великан отличался поразительной быстротой реакции и сообразительностью. Он был подвержен одной-единственной слабости: войне. Мясенко был также нетерпелив и через полчаса после прибытия приказал собраться на совещание всем командирам взводов и их заместителям по политчасти.
Он говорил прямо: через три дня партизаны должны организовать нападение на Красный Рог, где дислоцирован немецкий гарнизон численностью в триста– триста пятьдесят человек. Нападение должно быть успешным, и он рассчитывает на то, что каждый сделает все, что в его силах, и в первую очередь коммунисты. Для лучшего усвоения плана нападения Мясенко соорудил что-то вроде макета этого небольшого городка.
Строго говоря, Красный Рог не был особо важным населенным пунктом (это была также станция на важнейшей железной дороге на участке Гомель– Брянск. – Ред.), но немцы построили там радио-пеленгаторную станцию, которая ретранслировала письма с фронта и в особенности сильно затрудняла радиосвязь между партизанскими отрядами и Большой землей (так именовалась не оккупированная немцами территория СССР).
Городок располагался среди льняных полей, примерно в тридцати километрах по прямой линии от Почепа (также станция на вышеупомянутом участке железной дороги. – Ред.). Он вытянулся к северу в сторону небольшого холма, четырех опорных пунктов – долговременных оборонительных позиций, одно из которых, особенно важное, было сооружено на гребне этого холма.
План Мясенко был прост, но требовал безукоризненной координации действий всех партизанских отрядов.
В течение более двух месяцев партизаны, готовившиеся выполнить приказ на атаку Красного Рога, получили массу ценной информации: о конкретном времени смены караулов и их составе; о маршрутах следования дозорных; расположении пулеметных гнезд, артиллерийских позиций, складах боеприпасов. Им поставлялись сведения о расположении различных КП; о домах, занятых противником; именах офицеров. Информация шла от партизан, устроившихся в силы местной вспомогательной полиции, чтобы выявить особенности каждой оборонительной позиции изнутри. Мясенко также знал, что опорный пункт на севере поддерживал радиосвязь со штаб-квартирой в городе по два часа днем и ночью.
Ключ к успеху наступательной операции состоял в быстром захвате этой позиции немцев после очередного сеанса радиосвязи с тем, чтобы позволить партизанам располагать временем для проведения двух других необходимых операций: снятия часовых трех других опорных пунктов, которые прикрывали город, и, главное, закладки мин на обратном склоне северного опорного пункта. На все это отводилось примерно девяносто минут. Нападение должно было осуществляться с запада, юга и востока. Важно было, однако, чтобы партизаны захватили северный форт бесшумно.
Фактически Мясенко рассчитывал воспользоваться тем, что войска гарнизона в течение зимы расслабились и привыкли к спокойной обстановке. Вместо того чтобы сражаться, жертвуя собой, фашисты, как предполагалось, будут пытаться отступать по единственному пути, который им казался безопасным, к холму, и, продвигаясь таким образом, попадут на минное поле. Тем более что советские партизаны будут подавать немцам из захваченного северного укрепления ложные сигналы.
Сам Мясенко должен будет командовать лобовой атакой. Яковлев и Терентьев займут фланги, а Ковалев возьмет на себя ответственность за захват северного опорного пункта.
Затем каждый командир отряда, каждый партизан отрабатывал в течение нескольких часов на макете маневры, которые должно было совершать его подразделение, и повторял их много раз.
Рядом всегда находился Мясенко, объясняя партизанам без задержки многочисленные подробности: вот заброшенный дом, но этому нельзя доверять, он может быть заминированным. Вот глухой забор: он поможет укрыться. Ночью, когда вы будете атаковать южное укрепление, там будет грязная немецкая свинья по имени Шпренгер, Эмиль Шпренгер. Он изнасиловал мать из семьи коммунистов в Брянске.
Мясенко умело возбуждал боевой дух партизан рассказами подобного рода, реальными или выдуманными. Это уже не имело значения. Если немец виновен, то это некому засвидетельствовать, это еще один солдат, который насиловал, убивал и жег. (К сожалению, выдумывать не было необходимости. Зверства немецких оккупантов и их пособников не знали границ. Обычным делом было сожжение заживо в запертых сараях, забивание колодцев убитыми (и еще живыми) малолетними детьми, не говоря уже об обычной практике оккупантов (виселицы, расстрелы, насилия). – Ред.)
Все радиоустановки немцев следовало уничтожить посредством взрывчатки: за это была ответственна особая группа подрывников. Каждый партизан должен был собрать оружие и боеприпасы в количестве, которое способен унести.
Что касается гражданских лиц, то их следовало предупредить о штурме партизанами домов, за исключением предателей, которых надо было ликвидировать. Когда речь зашла о возможных немецких пленных, Мясенко безнадежно махнул рукой: это не хотелось обсуждать.
Обрадованный предстоящим боем, Ковалев решил помыться и побриться. Он любил и уважал Яковлева, но такого, как их новый командир, у них еще не было. Ковалев вспомнил трактор, который он водил день за днем на полях у селения Воржны. Возможно, он и был силен в своей профессии, но только на войне почувствовал себя настоящим человеком. Стреляющий пулемет был столь же горяч и подвижен, как женщина. А мина напоминала маленького зверька, который прячется в земле. Старикам, которые прожужжали ему уши своими рассказами о революции и Гражданской войне, пришлось сейчас замолкнуть. Конечно, прошлое лето (когда происходило немецкое наступление) не радовало, и он в глубине души иногда испытывал страх. Но как справедливо говорил Яковлев, «впереди богатый урожай».
Ханс Фертер, находившийся в Ревнах, был огорчен. Один из партизанских отрядов вдруг сорвался с места, и он не обнаружил его следов. Ни один из его агентов не доложил ему об этом, несмотря на настойчивые требования.
Фертер знал, что в последнее время состоялось важное совещание командиров партизан, и, соответственно, его разведывательной сети необходимо было усилить наблюдение: это совещание неизбежно должно было привести к новым боевым операциям партизан, сведения о которых ему надо попытаться добыть. Следовательно, это было не время для неэффективных действий его агентов.
Люди чувствовали себя несколько дезориентированными и сбитыми с толку. Приход Мити принес им некоторое облегчение. В новой форме, как настоящий солдат Красной армии, он к тому же с гордостью объявил, что принес важные новости.
Это произвело впечатление.
Мартовская встреча под Черниговом собрала военных и политических руководителей партизанских отрядов, действовавших в Белоруссии (в районе на стыке Белорусской ССР (Гомельская область), РСФСР (Брянская область) и Украинской ССР (Черниговская и Сумская области). – Ред.). По согласованию с московским ЦК были приняты масштабные решения по восстановлению военной и гражданской власти Советов в освобожденных партизанами деревнях и селах и по организации подпольной деятельности в оккупированных городах. Договорились о целой серии боевых операций. Партизаны должны были получить в качестве усиления большое количество армейских парашютистов, технических средств и специально обученных солдат.
К отряду Яковлева добавили еще четыреста человек, которые присоединились к партизанам его отряда в течение зимы. Яковлев остался комиссаром этого нового отряда, который перешел под командование старого кадрового офицера Мясенко.
Яковлеву недолго пришлось ждать новых товарищей. Люди прибыли хорошо экипированные, основательно нагруженные боеприпасами и продовольствием, в сопровождении группы связи. Их дисциплинированность и вооружение произвели на Яковлева и Ковалева самое благоприятное впечатление.
Командир Мясенко оказался крупным мужчиной, немолодым, с очень широким лицом. Маленькие круглые глазки и огромная физиономия напоминали карикатуру из журнала «Крокодил». Но этот великан отличался поразительной быстротой реакции и сообразительностью. Он был подвержен одной-единственной слабости: войне. Мясенко был также нетерпелив и через полчаса после прибытия приказал собраться на совещание всем командирам взводов и их заместителям по политчасти.
Он говорил прямо: через три дня партизаны должны организовать нападение на Красный Рог, где дислоцирован немецкий гарнизон численностью в триста– триста пятьдесят человек. Нападение должно быть успешным, и он рассчитывает на то, что каждый сделает все, что в его силах, и в первую очередь коммунисты. Для лучшего усвоения плана нападения Мясенко соорудил что-то вроде макета этого небольшого городка.
Строго говоря, Красный Рог не был особо важным населенным пунктом (это была также станция на важнейшей железной дороге на участке Гомель– Брянск. – Ред.), но немцы построили там радио-пеленгаторную станцию, которая ретранслировала письма с фронта и в особенности сильно затрудняла радиосвязь между партизанскими отрядами и Большой землей (так именовалась не оккупированная немцами территория СССР).
Городок располагался среди льняных полей, примерно в тридцати километрах по прямой линии от Почепа (также станция на вышеупомянутом участке железной дороги. – Ред.). Он вытянулся к северу в сторону небольшого холма, четырех опорных пунктов – долговременных оборонительных позиций, одно из которых, особенно важное, было сооружено на гребне этого холма.
План Мясенко был прост, но требовал безукоризненной координации действий всех партизанских отрядов.
В течение более двух месяцев партизаны, готовившиеся выполнить приказ на атаку Красного Рога, получили массу ценной информации: о конкретном времени смены караулов и их составе; о маршрутах следования дозорных; расположении пулеметных гнезд, артиллерийских позиций, складах боеприпасов. Им поставлялись сведения о расположении различных КП; о домах, занятых противником; именах офицеров. Информация шла от партизан, устроившихся в силы местной вспомогательной полиции, чтобы выявить особенности каждой оборонительной позиции изнутри. Мясенко также знал, что опорный пункт на севере поддерживал радиосвязь со штаб-квартирой в городе по два часа днем и ночью.
Ключ к успеху наступательной операции состоял в быстром захвате этой позиции немцев после очередного сеанса радиосвязи с тем, чтобы позволить партизанам располагать временем для проведения двух других необходимых операций: снятия часовых трех других опорных пунктов, которые прикрывали город, и, главное, закладки мин на обратном склоне северного опорного пункта. На все это отводилось примерно девяносто минут. Нападение должно было осуществляться с запада, юга и востока. Важно было, однако, чтобы партизаны захватили северный форт бесшумно.
Фактически Мясенко рассчитывал воспользоваться тем, что войска гарнизона в течение зимы расслабились и привыкли к спокойной обстановке. Вместо того чтобы сражаться, жертвуя собой, фашисты, как предполагалось, будут пытаться отступать по единственному пути, который им казался безопасным, к холму, и, продвигаясь таким образом, попадут на минное поле. Тем более что советские партизаны будут подавать немцам из захваченного северного укрепления ложные сигналы.
Сам Мясенко должен будет командовать лобовой атакой. Яковлев и Терентьев займут фланги, а Ковалев возьмет на себя ответственность за захват северного опорного пункта.
Затем каждый командир отряда, каждый партизан отрабатывал в течение нескольких часов на макете маневры, которые должно было совершать его подразделение, и повторял их много раз.
Рядом всегда находился Мясенко, объясняя партизанам без задержки многочисленные подробности: вот заброшенный дом, но этому нельзя доверять, он может быть заминированным. Вот глухой забор: он поможет укрыться. Ночью, когда вы будете атаковать южное укрепление, там будет грязная немецкая свинья по имени Шпренгер, Эмиль Шпренгер. Он изнасиловал мать из семьи коммунистов в Брянске.
Мясенко умело возбуждал боевой дух партизан рассказами подобного рода, реальными или выдуманными. Это уже не имело значения. Если немец виновен, то это некому засвидетельствовать, это еще один солдат, который насиловал, убивал и жег. (К сожалению, выдумывать не было необходимости. Зверства немецких оккупантов и их пособников не знали границ. Обычным делом было сожжение заживо в запертых сараях, забивание колодцев убитыми (и еще живыми) малолетними детьми, не говоря уже об обычной практике оккупантов (виселицы, расстрелы, насилия). – Ред.)
Все радиоустановки немцев следовало уничтожить посредством взрывчатки: за это была ответственна особая группа подрывников. Каждый партизан должен был собрать оружие и боеприпасы в количестве, которое способен унести.
Что касается гражданских лиц, то их следовало предупредить о штурме партизанами домов, за исключением предателей, которых надо было ликвидировать. Когда речь зашла о возможных немецких пленных, Мясенко безнадежно махнул рукой: это не хотелось обсуждать.
Обрадованный предстоящим боем, Ковалев решил помыться и побриться. Он любил и уважал Яковлева, но такого, как их новый командир, у них еще не было. Ковалев вспомнил трактор, который он водил день за днем на полях у селения Воржны. Возможно, он и был силен в своей профессии, но только на войне почувствовал себя настоящим человеком. Стреляющий пулемет был столь же горяч и подвижен, как женщина. А мина напоминала маленького зверька, который прячется в земле. Старикам, которые прожужжали ему уши своими рассказами о революции и Гражданской войне, пришлось сейчас замолкнуть. Конечно, прошлое лето (когда происходило немецкое наступление) не радовало, и он в глубине души иногда испытывал страх. Но как справедливо говорил Яковлев, «впереди богатый урожай».
Ханс Фертер, находившийся в Ревнах, был огорчен. Один из партизанских отрядов вдруг сорвался с места, и он не обнаружил его следов. Ни один из его агентов не доложил ему об этом, несмотря на настойчивые требования.
Фертер знал, что в последнее время состоялось важное совещание командиров партизан, и, соответственно, его разведывательной сети необходимо было усилить наблюдение: это совещание неизбежно должно было привести к новым боевым операциям партизан, сведения о которых ему надо попытаться добыть. Следовательно, это было не время для неэффективных действий его агентов.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента