— Принесите нам две порции лапши, — прервал его судья Ди, — а также блюдо соленых овощей и большой чайник. Все.
— Но разрешите хотя бы предложить вашей чести чашу вина! — воскликнул павший духом хозяин. — для аппетита!
— Благодарю вас, у меня прекрасный аппетит, — отказался судья. После того как хозяин передал прислужнику скромный заказ, судья спросил: — По Кай часто посещал ваше заведение?
— Ха! — воскликнул хозяин. — Я всегда был уверен, что он опасный преступник! Всякий раз, как он здесь появлялся, я обращал внимание на его тяжелый взгляд. Мне казалось, сейчас он достанет из рукава нож. Когда я сегодня услышал о развешанных всюду объявлениях, где повелевается его арестовать, я сказал себе: «Я бы давно должен был рассказать о нем судье».
— Жаль, что вы этого не сделали, — сухо заметил судья. Он понял, что хозяин относится к тому типу горе-свидетелей, которые ничего не видели, но зато имеют богатое воображение. — Пришлите ко мне старшего прислужника, — попросил он.
Старший прислужник оказался человеком с проницательным взглядом.
— Должен сказать, ваша честь, — начал он, — я не предполагал, что господин По Кай может оказаться преступником! А люди моей профессии умеют распознавать характер посетителей. Он, безусловно, образован и отменно воспитан, что было заметно даже тогда, когда он напивался. Он всегда был вежлив с прислужниками и никогда не опускался до фамильярности. Однажды я случайно услышал, как глава школы, находящейся около храма Конфуция, упомянул, что По Кай пишет очень хорошие стихи.
— Часто ли он приходил сюда выпить и закусить с кем-нибудь из друзей? — спросил судья Ди.
— Нет, ваша честь, — ответил прислужник. — Обычно он обедал здесь один или в компании с Ким Саном. Они много шутили, эти два господина. Господин По Кай при этом очень забавно выгибал брови. Иногда я замечал, что глаза его не смеялись, они как бы не имели ничего общего с его лицом. В эти моменты я спрашивал себя: а не маскировка ли это своего рода? Но потом он снова начинал хохотать, и мне приходилось признать, что я был не прав.
Судья поблагодарил его и принялся быстро есть лапшу. Потом он оплатил счет, несмотря на энергичные протесты хозяина харчевни, дал щедрые чаевые прислужнику и ушел.
На улице он обратился к старшине:
— Прислужник произвел на меня впечатление весьма наблюдательного человека. Я очень боюсь, что По Кай действительно носит маску. Помнишь, когда он встретил госпожу Цзао, так искусно притворился, что поразил ее своим «видом начальника». Он — наш основной противник, он — преступных дел мастер! Не стоит надеяться нa то, что ваши люди отыщут его. Ему ведь и прятаться не надо — он просто наденет очередную маску. Как жаль, что я ни разу не видел его!
Хун не слышал последних слов судьи. Его внимание было приковано к звукам тимпанов и флейт, раздававшихся с улицы, где расположен храм бога-Города покровителя
— В город прибыла труппа бродячих актеров, ваша честь, — взволнованно сказал он. — должно быть, они узнали о сегодняшней церемонии в храме Белого облака и устроили представление, чтобы получить деньги с жителей, которым надо будет всю ночь не спать. давайте сходим и посмотрим, ваша честь.
Судья знал об увлечении старшины Хуна сценой — всю жизнь он обожал лицедеев, не пропускал их выступлений. Поэтому с улыбкой кивнул.
На большой площадке перед храмом толпился народ. Выше судья увидел сцену, построенную из бамбуковых шестов и дощатого настила. На ветру реяли красные и зеленые ленты. По сцене двигались актеры в ярких костюмах, освещаемые множеством горящих ламп.
Хун и судья проталкивались сквозь толпу, чтобы добраться до деревянных скамеек, за места на которых надо было платить. Сильно накрашеная женщина в пестром костюме приняла деньги и указала на два места в заднем ряду. Никто не обращал на них внимания, взоры присутствующих были устремлены на сцену.
Судья Ди равнодушно следил за происходящим на подмостках. Он не был поклонником театра, не знал его условностей, но догадался, что старик в зеленой одежде из парчи, с волосистой седой бородой, который, жестикулируя, стоял в центре сцены, является главным героем. Кого изображали два других актера, стоящие перед стариком, и женщина, что плакала на коленях, судья понять не мог.
Оркестр смолк, и старик высоким голосом начал долгий монолог. Судья не был знаком с особенностями театральной декламации, когда намеренно растягивают гласные, и не понимал произносимых слов.
— О чем эта пьеса? — спросил он Хуна.
— Этот пожилой человек — старейшина, — тут же ответил старшина. — Спектакль движется к развязке, ваша честь. Сейчас старейшина подводит итог рассмотрения жалобы, которую подал мужчина — тот, что слева, — на свою жену. Другой мужчина — его брат. Он пришел, чтобы подтвердить показания родственника. — Хун прислушался и взволнованно продолжал: — Муж в течение двух лет путешествовал, а вернувшись, узнал, что жена беременна. Он подал жалобу старейшине, чтобы тот позволил ему отречься от неверной супруги.
— Тише! — прошипел толстяк, сидевший перед судьеи.
Вдруг оркестр разразился грохотом тимпанов и визгом скрипок. Женщина грациозно встала и запела страстную песню, смысла которой судья также не уловил.
— Она поет о том, — шептал Хун, — что восемь месяцев назад поздним вечером ее муж вернулся домой и провел с ней ночь, а перед рассветом опять исчез.
На сцене все пришло в движение. Все пели и говорили, перебивая друг друга; старейшина ходил кругами, его борода забавно летала, обвивая тело. Муж повернулся к залу лицом и, размахивая руками, запел скрипучим голосом, что его жела лжет. Указательный палец на его правой руке находился в тени, и казалось, этого пальца вовсе нет. Его брат стоял и одобрительно кивал, сложив руки и спрятав ладони в длинных рукавах. Его так загримировали, что он внешне был очень похож на обманутого супруга.
Внезапно музыка смолкла. Старейшина что-то закричал брату несчастного мужа, на лице которого отразился сильнейший испуг, он стал пятиться по сцене, округлив глаза и громко топая ногами. Старейшина снова крикнул, и мужчина вытащил правую ладонь из рукава. У него тоже не было указательного пальца.
Оркестр неистово загрохотал. Но звуки музыки потонули в одобрительном реве зрителей. Старшина Хун не отставал от остальных.
— Что все это значит, — раздраженно спросил судья Ди, когда шум утих.
— Мужчина был близнецом мужа, и это он приходил к жене в ту ночь, — торопливо объяснил старшина. — Он отрезал себе палец, чтобы жена приняла его за мужа. Вот почему пьеса называется «Один палец за одну весеннюю ночь».
— Вот так история! — вставая, усмехнулся судья Ди. — Пойдем-ка домой.
Толстяк впереди принялся чистить апельсин и бросать корки через плечо прямо на колени судьи.
В это время подсобные рабочие развернули на сцене огромное красное полотнище с написанными на нем пятью иероглифами.
— Посмотрите, ваша честь! — взволнованно воскликнул Хун. — Следующая пьеса называется: «Три тайны, чудесно разгаданные судьей Ю».
— Надо же, — протянул судья Ди. — Судья Ю был величайшим сыщиком семьсот лет назад, во времена славной династии Хан, Давай посмотрим, что за пьеса у них получилась.
Старшина Хун, с облегчением вздохнув, опустился обратно на свое место.
Пока оркестр играл жизнерадостную мелодию, подсобные рабочие вынесли на сцену большой красный стол. Из-за занавеса появилась огромная фигура с черным лицом и длинной бородой. На человеке был черный, расшитый драконами плащ, а на голове — черная шапочка, окантованная поверху блестящим узором. Бурно встреченный публикой, актер тяжело опустился за красный стол.
Двое, выскочив на сцену, пали перед ним на колени. Пронзительным фальцетом они начали исполнять дуэт. Судья Ю слушал их, расчесывая пальцами бороду. Потом он поднял руку, но судья Ди не увидел, куда тот указывал, поскольку в этот момент маленький оборванец, торгующий булочками, попытался взобраться на скамью как раз перед судьей. Между мальчишкой и толстяком мгновенно возник спор. К этому времени судья Ди уже приноровился к утрированной дикции актеров и стал разбирать отдельные фразы из песен, которые доносились до него со сцены сквозь шум препирательств на переднем ряду. Когда продавец булочек исчез, судья спросил старшину Хуна:
— В этой пьесе опять участвуют два брата? Мне показалось, один из них обвиняет другого в убийстве отца?
Старшина кивнул. Судья на сцене встал и сделал вид, что положил па скамью какой-то маленький предмет. Потом, будто бы зажав его между большим и указательным пальцами, стал внимательно изучать его.
— Что это? — спросил судья Ди.
— У вас ушей нет, что ли? — злобно оглянулся толстяк. — Это миндальный орех.
— Понятно, — сухо ответил судья.
— Их старик отец, — начал быстро объяснять Хун, — оставил этот орех миндаля как ключ к разгадке своего убийства. Старший брат сейчас говорит, что отец написал на бумажке имя убийцы и спрятал в скорлупе ореха.
Судья Ю изображал на сцене, будто аккуратно развертывает клочок бумаги. Вдруг перед зрителями, словно из ничего, возник лист длинной более пяти футов с написанными на нем двумя иероглифами. По залу пронесся ропот.
— Это имя младшего брата! — воскликнул старшина Хун.
— Заткнись! — завизжал сидящий перед ними толстяк.
Оркестр взорвался: ударили в гонг, зазвенели медные тарелки, ухнули маленькие барабаны. Младший брат встал и под визгливый аккомпанемент флейты страстно запел, отрицая, видимо, свою вину. Судья Ю посмотрел на одного брата, потом на другого и начал сердито вращать глазами. Внезапно музыка прекратилась. В абсолютной тишине судья Ю наклонился, схватил за одежду обоих братьев и притянул к себе. Сначала он понюхал рот у младшего брата, затем сделал то же со старшим. Потом сердито оттолкнул последнего, стукнул кулаком по столу и закричал что-то громовым голосом. Неистово заиграл оркестр. Зрители шумно выражали одобрение.
— Отлично! Отлично! — вскочив, заорал толстяк.
— Что случилось? — помимо воли вслух спросил судья Ди.
— Судья Ю сказал, — высоким голосом, дрожащим от волнения, объяснял Хун, — что запах миндаля исходит от старшего брата! Отец знал, что старший сын убьет его, и пытался перехитрить его, оставив подсказку, которая помогла бы раскрыть преступление. Он положил записку в миндальный орех. Он знал, что старший сын очень любит миндальное молоко, и надеялся, что миндаль станет ключом к разгадке!
— Неплохо, — заметил судья Ди. — Я подумал было, что…
Оркестр в очередной раз взорвался оглушительной музыкой. Двое мужчин в одеждах, расшитых золотом, опустились на колени перед судьей Ю. Каждый взмахнул рукой с зажатым в ней конвертом, скрепленным красной печатью. Из их декламации судья Ди понял, что актеры исполняют роли приближенных вельможи. Их господин оставил им в наследство поместья, земельные участки, недвижимость, невольников и другие ценности, разделив все поровну. Об этом свидетельствовали бумаги, которые они принесли с собой. Каждый из спорящих заявлял, что раздел несправедлив и соперник получил больше.
Судья Ю сердито посмотрел на алчных мужчин и закачал головой, отчего блестки на его шапочке замерцали в свете ламп. Музыка звучала все тише, подчеркивая накалившуюся на сцене атмосферу, и это напряжение передалось судье Ди.
— Огласите свое решение! — в нетерпении закричал со своего места толстяк.
— Заткнись! — вдруг к своему изумлению услышал свой голос судья Ди.
Раздались громкие звуки гонга. Судья Ю встал. Он взял из рук истцов документы и поменял их местами. Подняв руки, судья дал понять, что дело решено. Мужчины ошеломленно смотрели на бумаги.
В зрительских рядах разразились оглушительные аплодисменты. Толстяк повернулся к судье Ди заговорил покровительственным тоном:
— Ну, хоть это-то вы поняли? Слушайте, эти двое… — Он замолк на полуслове. С открытым ртом он уставился на судью — узнал его.
— Я все прекрасно понял, — сухо сказал судья.
Потом встал, стряхнул с одежды апельсиновые корки и стал сквозь толпу пробираться к выходу. Хун последовал за ним, с сожалением оглядываясь на сцену, где в это время появилась актриса, которая продала им билеты.
— Сейчас будет история о женщине, которая выдавала себя за мужчину, ваша честь. — Он вздохнул. — Очень интересная пьеса.
— Нам действительно пора идти, Xyн, — твердо заявил судья.
Шагая по заполненным людьми улицам, судья Ди вдруг проговорил:
— Как правило, все складывается не так, как хочется, Хун. Должен тебе сказать, что, когда я был студентом, моя будущая работа представлялась мне примерно такой, как ее показали в сегодняшней пьесе о судье Ю. Я думал, что буду сидеть за судейским столом, снисходительно выслушивать разные длинные и запутанные истории, оценивать противоречивые заявления. Потом сама собой в моем мозгу сложится картина преступления, я объявлю решение, обескуражив преступников, восхитив зрителей моей проницательностью. Теперь, Хун, я знаю, как трудно разбирать реальные дела.
Они посмеялись и направились к зданию суда.
Там судья Ди пригласил Xyнa к себе в кабинет и сказал:
— Завари мне чашку хорошего крепкого чая, Хун. И себе тоже. Потом достань мою праздничную одежду для церемонии в храме Белого облака. Досадно, но придется на ней присутствовать, хотя я бы предпочел побыть здесь и еще раз обдумать все нюансы нашего дела об убийстве. Однако ничего не поделаешь!
Когда старшина принес чай, судья после нескольких глотков снова заговорил:
— Должен признаться, старшина, теперь я понял твое увлечение театром. Нам надо ходить туда чаще. Сначала все кажется таким непонятным, но к концу начинаешь соображать, что к чему, и все становится кристально ясным. Хорошо бы и в нашем деле наступила минута озарения. — И судья в задумчивости подергал себя за усы.
— Об атом последнем деле судьи из спектакля, — сказал старшина Xyн, осторожно доставая из коробки парадную шапочку начальника, — я уже слышал. Оно связано со стремлением выдать себя за…
Судья, казалось, забыл о его существовании. Внезапно он ударил кулаком по столу.
— Хун! — воскликнул он. — Мне кажется, я все понял! О Небо! Если я прав, то вскоре преступник будет у нac в руках. — С минуту он задумчиво молчал, а потом попросил: — Дай мне карту провинции.
Старшина быстро развернул на столе красочную карту. Судья Ди бегло взглянул на нее и кивнул. Потом вскочил и начал расхаживать по кабинету, сложив руки за спиной и нахмурив брови.
Хун пристально следил за пим. Судья много раз пересек кабинет из одного конца в другой, потом вдруг остановился как вкопанный и сказал:
— Все так! Все правильно! Теперь, Хун, мы должны приступить к работе. Сделать предстоит очень много, а времени у нас так мало!
Глава 17
Когда судью в паланкине несли по мосту, он заметил, что народу вокруг было совсем немного. Час открытия церемонии вот-вот должен был наступить, и жители Пэнлая собрались на территории вокруг храма. Судью сопровождали три его помощника и два стражника. Старшина Хун сидел напротив него в паланкине, Ма Жун и Чао Тай двигались следом на лошадях, а стражники шли впереди с плакатом «Суд Пэнлая».
Паланкин пронесли вверх по мраморной лестнице мимо будки привратника. Судья услышал звуки тимпанов и гонгов, перекрывающие монотонное пение монахов, которые хором исполняли буддийскую молитву. Из ворот плыла густая волна индийских благовоний.
Главный двор храма был плотно забит людьми. Перед парадным залом на красном лакированном кресле, подобном трону, восседал, скрестив ноги, настоятель и обозревал толпу. На нем были фиолетовые одежды — признак высокого сана, — а на плечах красовалась накидка из золотой парчи. По левую руку от него сидели судовладелец Ку Meнпинь и наместник корейского квартала, рядом на более низких стульях разместились два председателя гильдий ремесленников. Стоящее на почетном месте справа от настоятеля высокое кресло пока пустовало. Рядом с этим креслом расположился воин, которого прислал начальник гарнизона. Он был в блестящих доспехах, с длинным мечом, далее сидел сюцай Цзао и еще два представителя гильдии ремесленников.
Перед террасой был воздвигнут большой помост, на котором стоял круглый алтарь, богато украшенный шелковыми лентами и живыми цветами. Деревянную копию статуи бога Майтреи поместили под фиолетовым балдахином, который держался на четырех позолоченных колоннах. Вокруг алтаря сидело около пятидесяти монахов. Те, что находились слева, играли на различных музыкальных инструментах, а сидящие справа изображали хор. Вокруг помоста, образуя кордон, стояли стражники в сверкающих доспехах и шлемах. И уже за этим оцеплением толпились простолюдины. Опоздавшие и оставшиеся без места с риском для жизни пытались влезть на цоколи колонн, украшавших фронтон здания.
Паланкин судьи Ди опустили перед входом в храм. Его приветствовала делегация из четырех пожилых монахов, облаченных в одежды из великолепного желтого шелка. Пока судью вели по узкому проходу, огороженному канатами, он успел разглядеть в толпе много китайских и корейских моряков, которые пришли помолиться своему святому покровителю.
Судья поднялся на террасу и поклонился маленькому настоятелю. Пришлось объяснять, что его задержали неотложные дела. Настоятель милостиво кивнул, взял чашу со святой водой и окропил судью. Судья сел на предназначенное место, а за ним встали трое помощников. Воин, Ку и другие знатные гости встали и низко поклонились судье. Когда все снова заняли свои места, настоятель дал знак, и заиграл оркестр. Хор монахов грянул торжественный гимн во славу Будды.
В конце гимна к их голосам присоединился большой медный колокол храма. На помост вышли десять монахов во главе с Хупэнем и стали вышагивать вокруг алтаря, размахивая курильницами. Густое облако фимиама окутало статую, покрытую чудным коричневым лаком.
Завершив обряд, Хупэнь спустился с помоста и приблизился к креслу настоятеля. Он встал на колени и поднял над головой свиток желтого шелка. Настоятель наклонился вперед и принял свиток из рук Хупэня. Тогда тот встал и снова занял свое место во главе процессии на помоете.
Над площадью прозвучали три удара храмового колокола, и наступила тишина. Она ознаменовала начало церемонии посвящения. Началась она с того, что настоятель стал читать молитвы с желтого свитка, потом окропил его святой водой; в конце церемонии свиток и небольшие обрядовые предметы должны были быть помещены в углубление в спине статуи. Таким образом копии статуи должны передаться мистические силы, которыми обладает оригинал из сандалового дерева, хранящийся в пещере.
Как только настоятель развернул желтый свиток, судья Ди поднялся с места. Он подошел к краю помоста и стал внимательно изучать толпу. Взгляды всех присутствующих были устремлены на внушительную фигуру в длинной одежде из зеленой переливающейся парчи. Свет факелов падал на его черную бархатную шапочку, играл на золотом шитье. Судья какое-то время поглаживал бороду, потом сложил руки в широких рукавах. Когда он заговорил, его отчетливо услышали в самых дальних уголках площади.
— Правительство императора милостиво предоставило свою защиту буддистам, так как их возвышенное учение оказывает благотворное влияние на умы несметного числа наших темноволосых жителей. Поэтому моя обязанность, — обязанность судьи, который является представителем правительства здесь, в Пэнлае, — защитить это святое место: храм Белого облака. Более того, я с удвоенной энергией буду защищать храм, ибо здесь хранится статуя бога Майтреи, оберегающего жизни моряков, которые храбро встречают опасности на морских просторах.
— Аминь! — возгласил маленький настоятель. Сначала выступление судьи вызвало в нем раздражение, поскольку oнo нарушило ход церемонии, но теперь он с понимающей улыбкой кивал, одобряя эту незапланированную речь.
— Судовладелец Ку Менпиль, — продолжал судья, — передал в дар храму копию статуи бога Майтреи, И мы все были свидетелями ее торжественного освящения. Правительство императора благосклонно дало согласие на то, чтобы после церемонии статую под военной охраной перевезли в столицу. Тем самым правительство демонстрирует свое почтение к должным образом освященному буддийскому божеству и дает гарантии безопасности ее перевозки. Поскольку я несу полную ответственность за все происходящее во вверенной мне провинции, то считаю своим долгом удостовериться в том, что с этой копией из кедрового дерева все в порядке. А потом она отправится в долгое путешествие.
В толпе послышался рокот удивленных восклицаний. Настоятель ошеломленно посмотрел на судью, озадаченный столь неожиданной концовкой его речи, которая начиналась как поздравление.
Судья Ди поднял руку, и шум быстро смолк.
— Сейчас я прикажу своему помощнику, — провозгласил судья, — осмотреть статую.
Он подал знак Чао Таю, и тот быстро сошел с помоста. Расталкивая монахов, он встал перед алтарем и вынул меч.
Хупэнь отошел к балюстраде и закричал тонким голосом:
— Неужели мы разрешим осквернить святую статую, неужели рискнем навлечь на себя ужасный гнев бога Майтреи, подвергнем опасности драгоценные жизни наших моряков?
Толпа издала гневный вопль. Подстрекаемые моряками, люди с протестующими криками бросились к помосту. Настоятель, в страхе открыв рот, не спускал глаз с высокой фигуры Чао Тая. Ку, Цзао и председатели гильдий возбужденно перешептывались. Воин из гарнизона обеспокоено наблюдал за толпой, его рука машинально потянулась к мечу.
— Остановитесь! — повелительно крикнул судья Ди, поднимая обе руки. — Статуя еще не освящена, следовательно, поклоняться ей рано!
— Слушайте и подчиняйтесь! — раздались крики от ворот во двор храма. Обернувшись, собравшиеся увидели десятки воинов и стражников суда, которые в полном вооружении приближались к ним.
Чао Тай плашмя ударил мечом Хупэня по голове и сбил его с ног. Подняв меч, он вторым ударом хотел рассечь статую. Меч вылетел у него из рук и упал на помост, а статуя осталась неповрежденной.
— Чудо! — в экстазе воскликнул настоятель.
Толпа подалась к помосту, и стражникам пришлось сдерживать ее, выставив пики вперед.
Чао Тай спрыгнул с возвышения. Воины расступились, освобождая ему дорогу к террасе. Там он подал судье маленький кусочек, отколовшийся от статуи. Судья поднял над головой блестящий обломок, чтобы все могли видеть его, и закричал:
— Совершен подлый обман! Нечестные люди нанесли оскорбление богу Майтрее! — Перекрикивая поднявшийся ревообразный шум, он продолжал: — Эта статуя сделана не из кедрового дерева, а из чистого золота! Жадные подлецы хотели переправить контрабандный металл в столицу. Таким образом они намеревались нажить огромное состояние. Я, судья провинции, обвиняю в ужасном святотатстве жертвователя статуи Ку Менпиня и его сообщников Цзао Хосиня и Хупэня, а также объявляю об аресте настоятеля и остальных обитателей храма за соучастие в этом преступлении.
Толпа затихла, до нее начал доходить смысл слов судьи Ди. На растерявшихся зевак искреннее выступление судьи произвело сильное впечатление. В них разгорелось любопытство, и теперь они с нетерпением ждали, чем все это кончится. Воин со вздохом облегчения убрал ладонь с рукоятки меча.
Снова зазвевел голое судьи Ди:
— Теперь я хочу выслушать объяснения Ку Меньпиня, которого государство обвиняет в том, что он осквернил святое место поклонения верующих, обманул императора, занимался контрабандой золота и убил государственного чиновника.
Двое стражников стащили Ку со стула и поставили на колени перед судьей. Он, казалось, не мог поверить происходящему. Его лицо стало пепельно-серым, он весь дрожал.
Судья Ди сурово обратился к нему:
— В суде я сформулирую обвинение против вас окончательно. Пока же я скажу вам вот что. Мне известен ваш коварный заговор: вы тайно перевозили золото из Японии в Корею, а затем контрабандой переправляли его сюда, в корейский квартал, и после этого — в храм. Монахи переносили золото в виде плоских слитков, которые они прятали в своих вещах и одежде. Обвиняемый Цзао Хосивь получал эти слитки в заброшенном храме на западе города и отправлял их в столицу, вкладывая в упаковки своих книг. Когда судья Ван заподозрил неладное, вы его отравили. Яд был спрятан в потолочной балке над его чайным столиком. Теперь признавайтесь: что вы собирались сделать после того, как переправили бы в столицу золотую статую? Какова конечная цель ваших дерзких преступлений?
— Я невиновен, ваша честь! — закричал Ку. — Я не знал, что эта статуя сделана из золота, и я…
— Хватит лжи! — прервал его судья Ди. — Его превосходительство Ван сам рассказал мне о ваших намерениях убить его! Я покажу вам его послание.
— Но разрешите хотя бы предложить вашей чести чашу вина! — воскликнул павший духом хозяин. — для аппетита!
— Благодарю вас, у меня прекрасный аппетит, — отказался судья. После того как хозяин передал прислужнику скромный заказ, судья спросил: — По Кай часто посещал ваше заведение?
— Ха! — воскликнул хозяин. — Я всегда был уверен, что он опасный преступник! Всякий раз, как он здесь появлялся, я обращал внимание на его тяжелый взгляд. Мне казалось, сейчас он достанет из рукава нож. Когда я сегодня услышал о развешанных всюду объявлениях, где повелевается его арестовать, я сказал себе: «Я бы давно должен был рассказать о нем судье».
— Жаль, что вы этого не сделали, — сухо заметил судья. Он понял, что хозяин относится к тому типу горе-свидетелей, которые ничего не видели, но зато имеют богатое воображение. — Пришлите ко мне старшего прислужника, — попросил он.
Старший прислужник оказался человеком с проницательным взглядом.
— Должен сказать, ваша честь, — начал он, — я не предполагал, что господин По Кай может оказаться преступником! А люди моей профессии умеют распознавать характер посетителей. Он, безусловно, образован и отменно воспитан, что было заметно даже тогда, когда он напивался. Он всегда был вежлив с прислужниками и никогда не опускался до фамильярности. Однажды я случайно услышал, как глава школы, находящейся около храма Конфуция, упомянул, что По Кай пишет очень хорошие стихи.
— Часто ли он приходил сюда выпить и закусить с кем-нибудь из друзей? — спросил судья Ди.
— Нет, ваша честь, — ответил прислужник. — Обычно он обедал здесь один или в компании с Ким Саном. Они много шутили, эти два господина. Господин По Кай при этом очень забавно выгибал брови. Иногда я замечал, что глаза его не смеялись, они как бы не имели ничего общего с его лицом. В эти моменты я спрашивал себя: а не маскировка ли это своего рода? Но потом он снова начинал хохотать, и мне приходилось признать, что я был не прав.
Судья поблагодарил его и принялся быстро есть лапшу. Потом он оплатил счет, несмотря на энергичные протесты хозяина харчевни, дал щедрые чаевые прислужнику и ушел.
На улице он обратился к старшине:
— Прислужник произвел на меня впечатление весьма наблюдательного человека. Я очень боюсь, что По Кай действительно носит маску. Помнишь, когда он встретил госпожу Цзао, так искусно притворился, что поразил ее своим «видом начальника». Он — наш основной противник, он — преступных дел мастер! Не стоит надеяться нa то, что ваши люди отыщут его. Ему ведь и прятаться не надо — он просто наденет очередную маску. Как жаль, что я ни разу не видел его!
Хун не слышал последних слов судьи. Его внимание было приковано к звукам тимпанов и флейт, раздававшихся с улицы, где расположен храм бога-Города покровителя
— В город прибыла труппа бродячих актеров, ваша честь, — взволнованно сказал он. — должно быть, они узнали о сегодняшней церемонии в храме Белого облака и устроили представление, чтобы получить деньги с жителей, которым надо будет всю ночь не спать. давайте сходим и посмотрим, ваша честь.
Судья знал об увлечении старшины Хуна сценой — всю жизнь он обожал лицедеев, не пропускал их выступлений. Поэтому с улыбкой кивнул.
На большой площадке перед храмом толпился народ. Выше судья увидел сцену, построенную из бамбуковых шестов и дощатого настила. На ветру реяли красные и зеленые ленты. По сцене двигались актеры в ярких костюмах, освещаемые множеством горящих ламп.
Хун и судья проталкивались сквозь толпу, чтобы добраться до деревянных скамеек, за места на которых надо было платить. Сильно накрашеная женщина в пестром костюме приняла деньги и указала на два места в заднем ряду. Никто не обращал на них внимания, взоры присутствующих были устремлены на сцену.
Судья Ди равнодушно следил за происходящим на подмостках. Он не был поклонником театра, не знал его условностей, но догадался, что старик в зеленой одежде из парчи, с волосистой седой бородой, который, жестикулируя, стоял в центре сцены, является главным героем. Кого изображали два других актера, стоящие перед стариком, и женщина, что плакала на коленях, судья понять не мог.
Оркестр смолк, и старик высоким голосом начал долгий монолог. Судья не был знаком с особенностями театральной декламации, когда намеренно растягивают гласные, и не понимал произносимых слов.
— О чем эта пьеса? — спросил он Хуна.
— Этот пожилой человек — старейшина, — тут же ответил старшина. — Спектакль движется к развязке, ваша честь. Сейчас старейшина подводит итог рассмотрения жалобы, которую подал мужчина — тот, что слева, — на свою жену. Другой мужчина — его брат. Он пришел, чтобы подтвердить показания родственника. — Хун прислушался и взволнованно продолжал: — Муж в течение двух лет путешествовал, а вернувшись, узнал, что жена беременна. Он подал жалобу старейшине, чтобы тот позволил ему отречься от неверной супруги.
— Тише! — прошипел толстяк, сидевший перед судьеи.
Вдруг оркестр разразился грохотом тимпанов и визгом скрипок. Женщина грациозно встала и запела страстную песню, смысла которой судья также не уловил.
— Она поет о том, — шептал Хун, — что восемь месяцев назад поздним вечером ее муж вернулся домой и провел с ней ночь, а перед рассветом опять исчез.
На сцене все пришло в движение. Все пели и говорили, перебивая друг друга; старейшина ходил кругами, его борода забавно летала, обвивая тело. Муж повернулся к залу лицом и, размахивая руками, запел скрипучим голосом, что его жела лжет. Указательный палец на его правой руке находился в тени, и казалось, этого пальца вовсе нет. Его брат стоял и одобрительно кивал, сложив руки и спрятав ладони в длинных рукавах. Его так загримировали, что он внешне был очень похож на обманутого супруга.
Внезапно музыка смолкла. Старейшина что-то закричал брату несчастного мужа, на лице которого отразился сильнейший испуг, он стал пятиться по сцене, округлив глаза и громко топая ногами. Старейшина снова крикнул, и мужчина вытащил правую ладонь из рукава. У него тоже не было указательного пальца.
Оркестр неистово загрохотал. Но звуки музыки потонули в одобрительном реве зрителей. Старшина Хун не отставал от остальных.
— Что все это значит, — раздраженно спросил судья Ди, когда шум утих.
— Мужчина был близнецом мужа, и это он приходил к жене в ту ночь, — торопливо объяснил старшина. — Он отрезал себе палец, чтобы жена приняла его за мужа. Вот почему пьеса называется «Один палец за одну весеннюю ночь».
— Вот так история! — вставая, усмехнулся судья Ди. — Пойдем-ка домой.
Толстяк впереди принялся чистить апельсин и бросать корки через плечо прямо на колени судьи.
В это время подсобные рабочие развернули на сцене огромное красное полотнище с написанными на нем пятью иероглифами.
— Посмотрите, ваша честь! — взволнованно воскликнул Хун. — Следующая пьеса называется: «Три тайны, чудесно разгаданные судьей Ю».
— Надо же, — протянул судья Ди. — Судья Ю был величайшим сыщиком семьсот лет назад, во времена славной династии Хан, Давай посмотрим, что за пьеса у них получилась.
Старшина Хун, с облегчением вздохнув, опустился обратно на свое место.
Пока оркестр играл жизнерадостную мелодию, подсобные рабочие вынесли на сцену большой красный стол. Из-за занавеса появилась огромная фигура с черным лицом и длинной бородой. На человеке был черный, расшитый драконами плащ, а на голове — черная шапочка, окантованная поверху блестящим узором. Бурно встреченный публикой, актер тяжело опустился за красный стол.
Двое, выскочив на сцену, пали перед ним на колени. Пронзительным фальцетом они начали исполнять дуэт. Судья Ю слушал их, расчесывая пальцами бороду. Потом он поднял руку, но судья Ди не увидел, куда тот указывал, поскольку в этот момент маленький оборванец, торгующий булочками, попытался взобраться на скамью как раз перед судьей. Между мальчишкой и толстяком мгновенно возник спор. К этому времени судья Ди уже приноровился к утрированной дикции актеров и стал разбирать отдельные фразы из песен, которые доносились до него со сцены сквозь шум препирательств на переднем ряду. Когда продавец булочек исчез, судья спросил старшину Хуна:
— В этой пьесе опять участвуют два брата? Мне показалось, один из них обвиняет другого в убийстве отца?
Старшина кивнул. Судья на сцене встал и сделал вид, что положил па скамью какой-то маленький предмет. Потом, будто бы зажав его между большим и указательным пальцами, стал внимательно изучать его.
— Что это? — спросил судья Ди.
— У вас ушей нет, что ли? — злобно оглянулся толстяк. — Это миндальный орех.
— Понятно, — сухо ответил судья.
— Их старик отец, — начал быстро объяснять Хун, — оставил этот орех миндаля как ключ к разгадке своего убийства. Старший брат сейчас говорит, что отец написал на бумажке имя убийцы и спрятал в скорлупе ореха.
Судья Ю изображал на сцене, будто аккуратно развертывает клочок бумаги. Вдруг перед зрителями, словно из ничего, возник лист длинной более пяти футов с написанными на нем двумя иероглифами. По залу пронесся ропот.
— Это имя младшего брата! — воскликнул старшина Хун.
— Заткнись! — завизжал сидящий перед ними толстяк.
Оркестр взорвался: ударили в гонг, зазвенели медные тарелки, ухнули маленькие барабаны. Младший брат встал и под визгливый аккомпанемент флейты страстно запел, отрицая, видимо, свою вину. Судья Ю посмотрел на одного брата, потом на другого и начал сердито вращать глазами. Внезапно музыка прекратилась. В абсолютной тишине судья Ю наклонился, схватил за одежду обоих братьев и притянул к себе. Сначала он понюхал рот у младшего брата, затем сделал то же со старшим. Потом сердито оттолкнул последнего, стукнул кулаком по столу и закричал что-то громовым голосом. Неистово заиграл оркестр. Зрители шумно выражали одобрение.
— Отлично! Отлично! — вскочив, заорал толстяк.
— Что случилось? — помимо воли вслух спросил судья Ди.
— Судья Ю сказал, — высоким голосом, дрожащим от волнения, объяснял Хун, — что запах миндаля исходит от старшего брата! Отец знал, что старший сын убьет его, и пытался перехитрить его, оставив подсказку, которая помогла бы раскрыть преступление. Он положил записку в миндальный орех. Он знал, что старший сын очень любит миндальное молоко, и надеялся, что миндаль станет ключом к разгадке!
— Неплохо, — заметил судья Ди. — Я подумал было, что…
Оркестр в очередной раз взорвался оглушительной музыкой. Двое мужчин в одеждах, расшитых золотом, опустились на колени перед судьей Ю. Каждый взмахнул рукой с зажатым в ней конвертом, скрепленным красной печатью. Из их декламации судья Ди понял, что актеры исполняют роли приближенных вельможи. Их господин оставил им в наследство поместья, земельные участки, недвижимость, невольников и другие ценности, разделив все поровну. Об этом свидетельствовали бумаги, которые они принесли с собой. Каждый из спорящих заявлял, что раздел несправедлив и соперник получил больше.
Судья Ю сердито посмотрел на алчных мужчин и закачал головой, отчего блестки на его шапочке замерцали в свете ламп. Музыка звучала все тише, подчеркивая накалившуюся на сцене атмосферу, и это напряжение передалось судье Ди.
— Огласите свое решение! — в нетерпении закричал со своего места толстяк.
— Заткнись! — вдруг к своему изумлению услышал свой голос судья Ди.
Раздались громкие звуки гонга. Судья Ю встал. Он взял из рук истцов документы и поменял их местами. Подняв руки, судья дал понять, что дело решено. Мужчины ошеломленно смотрели на бумаги.
В зрительских рядах разразились оглушительные аплодисменты. Толстяк повернулся к судье Ди заговорил покровительственным тоном:
— Ну, хоть это-то вы поняли? Слушайте, эти двое… — Он замолк на полуслове. С открытым ртом он уставился на судью — узнал его.
— Я все прекрасно понял, — сухо сказал судья.
Потом встал, стряхнул с одежды апельсиновые корки и стал сквозь толпу пробираться к выходу. Хун последовал за ним, с сожалением оглядываясь на сцену, где в это время появилась актриса, которая продала им билеты.
— Сейчас будет история о женщине, которая выдавала себя за мужчину, ваша честь. — Он вздохнул. — Очень интересная пьеса.
— Нам действительно пора идти, Xyн, — твердо заявил судья.
Шагая по заполненным людьми улицам, судья Ди вдруг проговорил:
— Как правило, все складывается не так, как хочется, Хун. Должен тебе сказать, что, когда я был студентом, моя будущая работа представлялась мне примерно такой, как ее показали в сегодняшней пьесе о судье Ю. Я думал, что буду сидеть за судейским столом, снисходительно выслушивать разные длинные и запутанные истории, оценивать противоречивые заявления. Потом сама собой в моем мозгу сложится картина преступления, я объявлю решение, обескуражив преступников, восхитив зрителей моей проницательностью. Теперь, Хун, я знаю, как трудно разбирать реальные дела.
Они посмеялись и направились к зданию суда.
Там судья Ди пригласил Xyнa к себе в кабинет и сказал:
— Завари мне чашку хорошего крепкого чая, Хун. И себе тоже. Потом достань мою праздничную одежду для церемонии в храме Белого облака. Досадно, но придется на ней присутствовать, хотя я бы предпочел побыть здесь и еще раз обдумать все нюансы нашего дела об убийстве. Однако ничего не поделаешь!
Когда старшина принес чай, судья после нескольких глотков снова заговорил:
— Должен признаться, старшина, теперь я понял твое увлечение театром. Нам надо ходить туда чаще. Сначала все кажется таким непонятным, но к концу начинаешь соображать, что к чему, и все становится кристально ясным. Хорошо бы и в нашем деле наступила минута озарения. — И судья в задумчивости подергал себя за усы.
— Об атом последнем деле судьи из спектакля, — сказал старшина Xyн, осторожно доставая из коробки парадную шапочку начальника, — я уже слышал. Оно связано со стремлением выдать себя за…
Судья, казалось, забыл о его существовании. Внезапно он ударил кулаком по столу.
— Хун! — воскликнул он. — Мне кажется, я все понял! О Небо! Если я прав, то вскоре преступник будет у нac в руках. — С минуту он задумчиво молчал, а потом попросил: — Дай мне карту провинции.
Старшина быстро развернул на столе красочную карту. Судья Ди бегло взглянул на нее и кивнул. Потом вскочил и начал расхаживать по кабинету, сложив руки за спиной и нахмурив брови.
Хун пристально следил за пим. Судья много раз пересек кабинет из одного конца в другой, потом вдруг остановился как вкопанный и сказал:
— Все так! Все правильно! Теперь, Хун, мы должны приступить к работе. Сделать предстоит очень много, а времени у нас так мало!
Глава 17
Благочестивый настоятель храма проводит великолепную церемонию; философ-скептик остается без своих самых убедительных аргументов
Мост Радуги перед Восточными воротами был украшен гирляндами разноцветных огней, отражающихся в темной воде канала. Дорога, ведущая к храму Белого облака, также была украшена и освещена многочисленными фонариками, висящими на столбах. Да и сам храм переливался огнями факелов и масляных ламп.Когда судью в паланкине несли по мосту, он заметил, что народу вокруг было совсем немного. Час открытия церемонии вот-вот должен был наступить, и жители Пэнлая собрались на территории вокруг храма. Судью сопровождали три его помощника и два стражника. Старшина Хун сидел напротив него в паланкине, Ма Жун и Чао Тай двигались следом на лошадях, а стражники шли впереди с плакатом «Суд Пэнлая».
Паланкин пронесли вверх по мраморной лестнице мимо будки привратника. Судья услышал звуки тимпанов и гонгов, перекрывающие монотонное пение монахов, которые хором исполняли буддийскую молитву. Из ворот плыла густая волна индийских благовоний.
Главный двор храма был плотно забит людьми. Перед парадным залом на красном лакированном кресле, подобном трону, восседал, скрестив ноги, настоятель и обозревал толпу. На нем были фиолетовые одежды — признак высокого сана, — а на плечах красовалась накидка из золотой парчи. По левую руку от него сидели судовладелец Ку Meнпинь и наместник корейского квартала, рядом на более низких стульях разместились два председателя гильдий ремесленников. Стоящее на почетном месте справа от настоятеля высокое кресло пока пустовало. Рядом с этим креслом расположился воин, которого прислал начальник гарнизона. Он был в блестящих доспехах, с длинным мечом, далее сидел сюцай Цзао и еще два представителя гильдии ремесленников.
Перед террасой был воздвигнут большой помост, на котором стоял круглый алтарь, богато украшенный шелковыми лентами и живыми цветами. Деревянную копию статуи бога Майтреи поместили под фиолетовым балдахином, который держался на четырех позолоченных колоннах. Вокруг алтаря сидело около пятидесяти монахов. Те, что находились слева, играли на различных музыкальных инструментах, а сидящие справа изображали хор. Вокруг помоста, образуя кордон, стояли стражники в сверкающих доспехах и шлемах. И уже за этим оцеплением толпились простолюдины. Опоздавшие и оставшиеся без места с риском для жизни пытались влезть на цоколи колонн, украшавших фронтон здания.
Паланкин судьи Ди опустили перед входом в храм. Его приветствовала делегация из четырех пожилых монахов, облаченных в одежды из великолепного желтого шелка. Пока судью вели по узкому проходу, огороженному канатами, он успел разглядеть в толпе много китайских и корейских моряков, которые пришли помолиться своему святому покровителю.
Судья поднялся на террасу и поклонился маленькому настоятелю. Пришлось объяснять, что его задержали неотложные дела. Настоятель милостиво кивнул, взял чашу со святой водой и окропил судью. Судья сел на предназначенное место, а за ним встали трое помощников. Воин, Ку и другие знатные гости встали и низко поклонились судье. Когда все снова заняли свои места, настоятель дал знак, и заиграл оркестр. Хор монахов грянул торжественный гимн во славу Будды.
В конце гимна к их голосам присоединился большой медный колокол храма. На помост вышли десять монахов во главе с Хупэнем и стали вышагивать вокруг алтаря, размахивая курильницами. Густое облако фимиама окутало статую, покрытую чудным коричневым лаком.
Завершив обряд, Хупэнь спустился с помоста и приблизился к креслу настоятеля. Он встал на колени и поднял над головой свиток желтого шелка. Настоятель наклонился вперед и принял свиток из рук Хупэня. Тогда тот встал и снова занял свое место во главе процессии на помоете.
Над площадью прозвучали три удара храмового колокола, и наступила тишина. Она ознаменовала начало церемонии посвящения. Началась она с того, что настоятель стал читать молитвы с желтого свитка, потом окропил его святой водой; в конце церемонии свиток и небольшие обрядовые предметы должны были быть помещены в углубление в спине статуи. Таким образом копии статуи должны передаться мистические силы, которыми обладает оригинал из сандалового дерева, хранящийся в пещере.
Как только настоятель развернул желтый свиток, судья Ди поднялся с места. Он подошел к краю помоста и стал внимательно изучать толпу. Взгляды всех присутствующих были устремлены на внушительную фигуру в длинной одежде из зеленой переливающейся парчи. Свет факелов падал на его черную бархатную шапочку, играл на золотом шитье. Судья какое-то время поглаживал бороду, потом сложил руки в широких рукавах. Когда он заговорил, его отчетливо услышали в самых дальних уголках площади.
— Правительство императора милостиво предоставило свою защиту буддистам, так как их возвышенное учение оказывает благотворное влияние на умы несметного числа наших темноволосых жителей. Поэтому моя обязанность, — обязанность судьи, который является представителем правительства здесь, в Пэнлае, — защитить это святое место: храм Белого облака. Более того, я с удвоенной энергией буду защищать храм, ибо здесь хранится статуя бога Майтреи, оберегающего жизни моряков, которые храбро встречают опасности на морских просторах.
— Аминь! — возгласил маленький настоятель. Сначала выступление судьи вызвало в нем раздражение, поскольку oнo нарушило ход церемонии, но теперь он с понимающей улыбкой кивал, одобряя эту незапланированную речь.
— Судовладелец Ку Менпиль, — продолжал судья, — передал в дар храму копию статуи бога Майтреи, И мы все были свидетелями ее торжественного освящения. Правительство императора благосклонно дало согласие на то, чтобы после церемонии статую под военной охраной перевезли в столицу. Тем самым правительство демонстрирует свое почтение к должным образом освященному буддийскому божеству и дает гарантии безопасности ее перевозки. Поскольку я несу полную ответственность за все происходящее во вверенной мне провинции, то считаю своим долгом удостовериться в том, что с этой копией из кедрового дерева все в порядке. А потом она отправится в долгое путешествие.
В толпе послышался рокот удивленных восклицаний. Настоятель ошеломленно посмотрел на судью, озадаченный столь неожиданной концовкой его речи, которая начиналась как поздравление.
Судья Ди поднял руку, и шум быстро смолк.
— Сейчас я прикажу своему помощнику, — провозгласил судья, — осмотреть статую.
Он подал знак Чао Таю, и тот быстро сошел с помоста. Расталкивая монахов, он встал перед алтарем и вынул меч.
Хупэнь отошел к балюстраде и закричал тонким голосом:
— Неужели мы разрешим осквернить святую статую, неужели рискнем навлечь на себя ужасный гнев бога Майтреи, подвергнем опасности драгоценные жизни наших моряков?
Толпа издала гневный вопль. Подстрекаемые моряками, люди с протестующими криками бросились к помосту. Настоятель, в страхе открыв рот, не спускал глаз с высокой фигуры Чао Тая. Ку, Цзао и председатели гильдий возбужденно перешептывались. Воин из гарнизона обеспокоено наблюдал за толпой, его рука машинально потянулась к мечу.
— Остановитесь! — повелительно крикнул судья Ди, поднимая обе руки. — Статуя еще не освящена, следовательно, поклоняться ей рано!
— Слушайте и подчиняйтесь! — раздались крики от ворот во двор храма. Обернувшись, собравшиеся увидели десятки воинов и стражников суда, которые в полном вооружении приближались к ним.
Чао Тай плашмя ударил мечом Хупэня по голове и сбил его с ног. Подняв меч, он вторым ударом хотел рассечь статую. Меч вылетел у него из рук и упал на помост, а статуя осталась неповрежденной.
— Чудо! — в экстазе воскликнул настоятель.
Толпа подалась к помосту, и стражникам пришлось сдерживать ее, выставив пики вперед.
Чао Тай спрыгнул с возвышения. Воины расступились, освобождая ему дорогу к террасе. Там он подал судье маленький кусочек, отколовшийся от статуи. Судья поднял над головой блестящий обломок, чтобы все могли видеть его, и закричал:
— Совершен подлый обман! Нечестные люди нанесли оскорбление богу Майтрее! — Перекрикивая поднявшийся ревообразный шум, он продолжал: — Эта статуя сделана не из кедрового дерева, а из чистого золота! Жадные подлецы хотели переправить контрабандный металл в столицу. Таким образом они намеревались нажить огромное состояние. Я, судья провинции, обвиняю в ужасном святотатстве жертвователя статуи Ку Менпиня и его сообщников Цзао Хосиня и Хупэня, а также объявляю об аресте настоятеля и остальных обитателей храма за соучастие в этом преступлении.
Толпа затихла, до нее начал доходить смысл слов судьи Ди. На растерявшихся зевак искреннее выступление судьи произвело сильное впечатление. В них разгорелось любопытство, и теперь они с нетерпением ждали, чем все это кончится. Воин со вздохом облегчения убрал ладонь с рукоятки меча.
Снова зазвевел голое судьи Ди:
— Теперь я хочу выслушать объяснения Ку Меньпиня, которого государство обвиняет в том, что он осквернил святое место поклонения верующих, обманул императора, занимался контрабандой золота и убил государственного чиновника.
Двое стражников стащили Ку со стула и поставили на колени перед судьей. Он, казалось, не мог поверить происходящему. Его лицо стало пепельно-серым, он весь дрожал.
Судья Ди сурово обратился к нему:
— В суде я сформулирую обвинение против вас окончательно. Пока же я скажу вам вот что. Мне известен ваш коварный заговор: вы тайно перевозили золото из Японии в Корею, а затем контрабандой переправляли его сюда, в корейский квартал, и после этого — в храм. Монахи переносили золото в виде плоских слитков, которые они прятали в своих вещах и одежде. Обвиняемый Цзао Хосивь получал эти слитки в заброшенном храме на западе города и отправлял их в столицу, вкладывая в упаковки своих книг. Когда судья Ван заподозрил неладное, вы его отравили. Яд был спрятан в потолочной балке над его чайным столиком. Теперь признавайтесь: что вы собирались сделать после того, как переправили бы в столицу золотую статую? Какова конечная цель ваших дерзких преступлений?
— Я невиновен, ваша честь! — закричал Ку. — Я не знал, что эта статуя сделана из золота, и я…
— Хватит лжи! — прервал его судья Ди. — Его превосходительство Ван сам рассказал мне о ваших намерениях убить его! Я покажу вам его послание.