Страница:
Я говорю "окончательно" потому, что эта конструкция рождалась несколько лет. И, несомненно, могла быть взята на вооружение еще до войны, от чего наша страна лишь выиграла бы в час, когда над ней нависла грозная опасность вражеского нашествия. Но своевременному завершению соответствующих работ помешали, по моему глубокому убеждению, те же ошибки, допускавшиеся в предвоенный период в отношении специалистов и руководителей промышленности. Имею в виду не только необоснованные репрессии, но и неоправданную поспешность при возведении "на пьедестал" тех или иных работников. И то, и другое нанесло немалый вред, в частности, развитию авиационного вооружения в предвоенное время.
Прежде всего надо сказать, что еще в начале 30-х годов советская авиация была вооружена лишь пулеметами двух типов. Они имели хороший калибр - 7,62 миллиметра, но небольшую скорострельность. По мере увеличения скоростей самолетов они перестали соответствовать новым требованиям ВВС. Значительно лучшим оказался пулемет, созданный к 1933-1934 годам талантливыми конструкторами Б. Шпитальным и И; Комарницким. Это была оригинальная конструкция, которая при том же калибре увеличивала число выстрелов до 2 тысяч в минуту. Приняв на вооружение эту скорострельную систему, получившую название "Шкас", Военно-Воздушные Силы СССР по пулеметному оружию выдвинулись на первое место в мире. Примерно тогда же Б. Шпитальный и С. Владимиров создали крупнокалиберный (12,7 миллиметра) пулемет "Швак".
От промышленности переход к высокой скорострельности автоматического оружия потребовал еще большей точности в исполнении чертежей, расчетах допусков, изготовлении авиационного оружия и особенно высокого качества стали и термической обработки деталей, предопределявших живучесть и безотказность автоматики. Тактико-технические требования (ТТТ) к этому вооружению, которые всегда были выше, чем к наземному, вновь намного возросли. Оружейное же производство, хотя оно и находилось на сравнительно высоком техническом уровне, все же оказалось недостаточно подготовленным к выпуску скорострельного авиационного автоматического оружия, полностью отвечающего предъявленным ТТТ.
Наибольшие трудности возникли при подборе высокопрочных специальных сталей для самых напряженных деталей и пружин и при создании технологии их термической обработки. В те годы автоматизация в производстве только зарождалась, да и то лишь на отдельных участках. А без автоматизации изготовления и контроля изделий нельзя было добиться требуемой стабильности их и высокого качества.
Освоение выпуска пулеметов "Шкас" отставало и по многим другим техническим и производственным причинам. Так, авторы конструкции, возведенные на вышеупомянутый "пьедестал" и позволяя себе этакую "небрежность гения", плохо отработали чертежи, вносили в них множество изменений уже после запуска в серийное производство. При испытаниях допускались нарушения условий, давали необъективные оценки выявленных недочетов, что было опять-таки связано с "особым" положением конструкторов, а это, в свою очередь, предопределяло новые и новые исправления;
Все эти задержки вызывали беспокойство И. В. Сталина, уделявшего много внимания развитию авиации. А так как пулемет "Шкас" был для нее новым могучим огневым средством и обеспечивал ей значительные преимущества на случай войны, Сталин взял на себя непосредственный контроль соответствующих работ конструкторского бюро и заводов. Он вызывал представителей промышленности и авиации, лично решал возникавшие между ними разногласия.
Много раз эти вопросы обсуждало Политбюро ЦК ВКП(б). В таких случаях приглашали также конструкторов и директоров предприятий. Производственники в основном докладывали о действительных трудностях освоения новой системы. Конструкторы же, пользуясь тем, что им верили на слово, вначале стремились переложить на промышленность даже свои собственные ошибки. Это усиливало нервозную обстановку, в которой часто происходили заседания, и вело к "особым мерам".
Так, по жалобе конструкторов был арестован главный технолог производства пулемета "Шкас" инженер Сандомирский, обвиненный в саботаже. Готовили репрессии в отношении других специалистов. Несколько раз при обсуждении упоминали, например, главного инженера одного из заводов Лебедко, которого на основании жалоб конструкторов сочли виновником задержки, хотя это был честный и высококвалифицированный специалист, упорно работавший над исправлением конструктивных недостатков пулемета "Шкас".
Приостановить репрессии мог только Сталин. Поэтому я и обратился к нему с такого рода просьбой, попутно изложив действительное положение дел и истинные причины отставания в освоении производства нового авиационного вооружения. И хотя инженера Сандомирского все же не освободили, но больше не было арестов. Одновременно, для того, чтобы выправить положение, была создана большая группа квалифицированных специалистов во главе с крупным оружейником военным инженером Майном. Они заново переработали чертежи и провели тщательные расчеты размеров и допусков. Осуществление этой большой работы, как и принятые тогда же меры по упорядочению производства пулеметов "Шкас", обеспечили вскоре их выпуск для ВВС в требуемом количестве.
По мере совершенствования авиационной техники требовалось усиливать мощь авиационного оружия. Пулеметный огонь становился менее эффективным в отношении самолетов возможного противника: уязвимые места, которые стали бронировать, нужно было теперь поражать бронебойными малокалиберными снарядами, а увеличившиеся несущие поверхности - разрывами на больших площадях.
Появилась необходимость создать осколочно-разрывные снаряды с взрывателями высокой чувствительности, и был выдвинут вопрос об авиационном пушечном вооружении. На этот счет тогда имелись различные точки зрения.
Одни считали, что главным оружием самолета остается скорострельный пулемет. Посему, говорили они, задача состоит в дальнейшем повышения темпа стрельбы и уменьшении веса материальной части, что позволит ставить спаренные пулеметы.
Другие называли вооружение пулеметами - второстепенным, пригодным только для решения частных задач. Сторонники этого взгляда утверждали, что по мере совершенствования техники пулеметы вообще не нужны будут самолетам и что главным и единственным авиационным вооружением станут пушки, калибр которых будет все более возрастать.
Наконец, третьи отстаивали жизненность пулеметного оружия на длительный период и вместе с тем придавали важное значение пушечному вооружению. Иначе говоря, предлагали совершенствовать и тот и другой виды вооружения как дополняющие друг друга. Именно такую точку зрения поддержал И. В. Сталин.
Обмен мнениями способствовал углубленному изучению и освещению проблем развития авиационного вооружения. Вместе с тем не только на итоги дискуссии, но и на все дальнейшее развитие авиационного пушечного вооружения отрицательно повлияла позиция конструкторов пулеметов. Если тогда еще можно было спорить о том, правы они или нет, то теперь уж, во всяком случае, ясно, что своим стремлением сохранить монопольное положение созданных ими систем они способствовали недооценке пушечного вооружения.
Произошло это так.
В обстановке, когда советские авиационные пулеметы по тактическим и техническим данным были, как уже говорилось, лучшими в мире, а работа по созданию авиационных пушек велась у нас недостаточными темпами и еще не вышла за рамки конструирования и изготовления опытных образцов пушек калибров 23 и 37 миллиметров, Б. Шпитальный и С. Владимиров предложили для крупнокалиберного пулемета "Швак" сменный ствол калибра 20 миллиметров и к нему бронебойные и осколочно-разрывные снаряды. Получалась вроде бы пушка без изменения материальной части системы и установок к ней. Она была принята на вооружение; таким образом, появилась, казалось бы, возможность очень быстро оснастить авиацию пушками.
Но то был всего лишь паллиатив.
Сам по себе калибр 20 миллиметров вполне мог тогда удовлетворить потребности нашей авиации, особенно для легких самолетов, если бы новая пушка не была своего рода гибридом, причем явно неполноценным. Автоматика конструкции и питание оставались теми же, у гильзы патрона лишь дульце увеличивалось с 12,7 до максимально возможного внутреннего диаметра - 20 миллиметров, а сама она ни по размерам, ни по геометрии не изменилась, объем ее сохранился. Таким образом, пороховая камора для 20-миллиметрового снаряда оставалась такой гае, как и для пули диаметром 12,7 миллиметра. А так как снаряд был значительно больше и тяжелее пули, его начальная скорость при таком же пороховом заряде снизилась. Вынужденной была и геометрия этого снаряда, рассчитанная лишь на то, чтобы уложиться в существующую геометрию автоматики, а вовсе не на повышение эффективности его действия...
Самолетостроители и ВВС приветствовали 20-миллиметровый калибр даже в варианте авиационной пушки "Швак" с неполноценным патроном, так как это открывало выход из создавшегося положения. Но выход был кажущимся, неперспективным, мог удовлетворить авиацию лишь ненадолго; вместе с тем усилились сомнения в необходимости для боевых самолетов больших калибров, чем 20 миллиметров, отвлечено было внимание от работы, направленной на создание полноценных авиационных пушек с эффективным патроном. А такую работу, как уже отмечено, вели. В частности, конструкторы промышленности боеприпасов изготовили унитарный патрон калибра 23 миллиметра со снарядом, обладавшим хорошими баллистическими качествами, и гильзой с мощной пороховой каморой. Вооруженцы разрабатывали конструкции соответствующих авиационных пушек.
23-миллиметровый патрон был значительно тяжелее и больше, чем 20-миллиметровый, а следовательно, материальная часть и установки для конструируемой системы неизменно оказывались по весу и по габаритам крупнее, чем у пушки "Швак". Значительней была и сила отдачи. Но названные параметры были решающими при конструировании самолетов, и самолетостроители, которые в своих расчетах при создании новых боевых машин исходили из веса, габаритов и силы отдачи пушки "Швак", настаивали на близких к ней показателях новых систем.
Конструкторы-вооруженцы на первых порах сопротивлялись требованиям конструкторов-самолетостроителей и отстаивали параметры, соответствующие полноценному пушечному вооружению. В результате процесс согласования технических условий затягивался, а вместе с тем усиливался нажим на вооруженцев в ходе совещаний по этому вопросу у Г. М. Маленкова. Поскольку давление оказывали без учета технической стороны дела, некоторые условия принимались чисто формально, выполнить же их не удавалось.
Но завышенные обязательства принимали не только под нажимом. Особенности тех лет, когда решения по важным технологическим вопросам подчас вырабатывали некомпетентные в них инстанции и лишь на основании тех или иных обещаний, способствовали тому, что некоторые конструкторы пушек из желания "выдвинуться" становились на путь, который наносил ущерб делу и был опасен для них самих.
Так получилось и с конструктором Таубиным, разрабатывавшим одну из конструкций 23-миллиметровой авиационной пушки. Его проект был оригинальным, содержал много хороших технических решений, да и продвинулся он в изготовлении опытных образцов дальше других. Словом, эта пушка была лучшей и могла своевременно обеспечить нашей боевой авиации большие преимущества, если бы Таубин не пожелал преждевременно "блеснуть" не только достигнутыми успехами, но и такими, которых у него не было. Он же поступил именно так, объявив заниженные вес, габариты и силу отдачи пушки и добившись тем самым выдвижения своего проекта на первый план. Руководители наркомата вооружения, в том числе такие крупные инженеры, как заместитель наркома И. А. Барсуков, начальник технического отдела Э. А. Саттель и другие, попытались было разъяснить, что параметры пушки, разрекламированные Таубиным, пока что не обоснованы, но их критику расценили как "выступление против прогрессивного конструктора". Самолетостроители приняли обещания Таубина на веру и положили их в основу при конструировании самолетов.
Однако так называемые заводские испытания, которые Таубин старался проводить без "посторонних", то есть без представителей авиационной промышленности и военных, выявили ряд конструктивных недочетов его пушки. Наиболее серьезно было то, что сила отдачи при стрельбе значительно превышала обещанную. Впрочем, сила отдачи вполне соответствовала калибру и мощности пушки, но выявилось несоответствие техническим условиям, предложенным самим Таубиным.
Чтобы привести этот показатель в соответствие с установленными ранее требованиями и устранить другие недочеты, нужно было серьезно потрудиться. Таубин же преуменьшал значение выявленного несоответствия техническим условиям и даже пытался объяснить его "необъективностью" испытателей, их ошибками и т. п. Сами недочеты устранялись наскоро. Таубин руководствовался при этом главным образом так называемой "конструкторской интуицией", не изучал н не анализировал причины своей неудачи, и его попытки выполнить обещанное не имели успеха. Тогда он попробовал добиться, чтобы конструкцию приняли в таком виде, но, естественно, натолкнулся на сопротивление со стороны авиаконструкторов. Повышенная сила отдачи пушек, размещенных в крыльях, при неодновременной стрельбе сбивала с курса легкие самолеты.
К тому времени подоспели результаты испытания создававшихся тогда Других авиационных пушек, и оказалось, что и у них сила отдачи превышала требуемую самолетостроителями. Тогда конструкторы, как вооруженны, так и авиационные, вынуждены были признать, что подошли к этому вопросу легковесно. Стало ясно, что нужно либо отказаться от авиационных пушек, развивающих значительные силы отдачи, либо исходить из иных параметров в расчетах при конструировании самолетов.
Вновь возникшие в связи с этим сомнения в целесообразности применять мощное пушечное вооружение для боевых самолетов усилились после того, как Б. Шпитальный, явившись на прием к И. В. Сталину, показал ему свой новый тонкостенный осколочно-разрывной снаряд калибра 20 миллиметров для пушки "Швак". За счет уменьшения толщины стенок снаряда конструктор увеличил разрывной заряд, повысив взрывную силу и количество осколков. Они, хотя и стали мельче, были вполне эффективными. При увеличении заряда это позволяло наносить большие разрушения поверхностям самолетов того времени. Продемонстрировав все это, Б. Шпитальный заявил, что пушка "Швак" с новым тонкостенным снарядом вполне может удовлетворить требования, предъявляемые авиацией к пушечному вооружению, причем без изменения остаются принятые параметры - вес, габариты и сила отдачи.
Сталин положительно оценил тонкостенные снаряды и дал указание изготовлять их в большом количестве. Поддержали Шпитального и авиаконструкторы. Но военные отнеслись к этому вопросу более сдержанно, высказав мнение, что тонкостенный снаряд под пушку "Швак" приемлем, однако необходимость в пушке калибра 23 миллиметра с мощным патроном не снимается.
После подробного обсуждения к этой точке зрения присоединился и Сталин.
Так, после очередного периода колебаний вновь было принято решение форсировать соответствующие работы.
Что касается Таубина, то он на одном из совещаний, отвечая на вопрос Сталина, заявил, что добьется значительного снижения силы отдачи, хотя и в данном случае не имел твердых оснований для такого обещания. И. В. Сталин же, по-видимому, счел его ответ вполне обоснованным. Я сужу об этом по тому, что после совещания он сказал мне, что следовало бы награждать конструкторов "немного авансом", например, Таубина, как только он представит образец на приемочные испытания.
Я высказал сомнение в целесообразности такого метода, полагая, что награждение "авансом" приведет не к ускорению, а к затяжке работ, так как толкнет конструкторов к еще большей спешке. В результате, говорил я, снизится качество отработки образцов и технической документации, а это, как показала практика, создаст при освоении серийного производства большие трудности и в конечном итоге приведет к потере времени и ухудшению качества вооружения. Свое мнение по этому вопросу я сформулировал так: лучше награждать конструкторов и вместе с ними производственников после промышленного освоения нового изделия, так как это будет способствовать большей слаженности и взаимной помощи в их работе.
Выслушав, Сталин сказал, что подумает. В дальнейшем он к этому вопросу не возвращался.
Когда об этом разговоре узнал Таубин, он воспринял мои слова как нежелание представить его к награде и развернул целую кампанию против наркомата вооружения, обвиняя его в "саботаже 23-миллиметровой пушки". На такого рода деятельность он затрачивал много усилий, а в работе над пушкой по-прежнему выбирал окольные пути. Не добившись значительного уменьшения силы отдачи, Таубин попытался найти выход из положения, создав дополнительное устройство типа салазок с пружинными амортизаторами для пушки. Это могло в известной степени решить вопрос, если бы не вело к резкому увеличению веса и габаритов всей пушечной установки, что грозило новыми неувязками.
Авиаконструкторы были недовольны, но не решились довести дело до конфликта с Таубиным, так как чувствовали и свою долю вины. Они предпочли усилить у мотора то место, к которому крепится пушка, и - по-видимому, даже без разрешения руководства наркомата авиационной промышленности - договорились об этом с авиазаводами. Хотя такое усиление не оказало никакого влияния на конструкцию мотора, а для установки пушки было весьма полезно, тем не менее оно нарушало установленный порядок, по которому изменения в утвержденные чертежи на продукцию, переданную в серийное производство, можно было вносить только с разрешения правительства.
Каким-то путем о нарушении узнал Сталин. А поскольку как раз тогда он настойчиво требовал соблюдения упомянутого порядка, то "самовольничанье" вызвало у него особенно острую реакцию. Случайно мне довелось быть свидетелем того, как Сталин в сильном возбуждении обвинил наркома авиационной промышленности А. И. Шахурина в недисциплинированности и под конец сказал ему резким, повышенным тоном:
- Вам за это будет объявлен выговор с предупреждением от ЦК и СНК. Я заявлю в Политбюро, что я с вами работать не могу...
На следующий день постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР А. И. Ша-хурину действительно был объявлен выговор за внесение изменений без разрешения правительства.
Я пришел к концу разговора и не знаю, что говорил А. И. Шахурин. Но полагаю, что столь сильное раздражение Сталина было, вероятно, вызвано несогласием наркома авиационной промышленности с отрицательной оценкой характера изменения. Этот вывод я делаю отчасти потому, что не раз видел недовольство Сталина стремлением Шахурина отстаивать свою точку зрения.
Вместе с тем Сталин благоприятно относился к изменениям, которые предлагались в процессе конструирования и представляли собой улучшенный вариант. Конструкторы же иногда выдвигали такие предложения главным образом для того, чтобы получить дополнительные значительные сроки. Таким образом, по существу поощрялась безответственность в отношении своевременного выполнения заданий, ибо даже в том случае, когда предлагаемые новые варианты действительно могли дать некоторое преимущество, их можно было без ущерба осуществить в последующих сериях, не задерживая производство нужного оружия.
В 1941 году, за несколько месяцев до начала войны, Таубин тоже внес изменения в свою конструкцию и попросил установить новые сроки. А в наркомате вооружения, где уже потеряли надежду получить законченную пушку в ближайшее время, тогда уже был иной план: передать доводку конструкции Таубина заводским конструкторам и технологам, обладавшим высокой квалификацией и огромным опытом, для чего, пойдя на риск, принять ее в серийное производство до проведения окончательных испытаний.
Оба эти предложения были внесены одновременно. При рассмотрении их Г. М. Маленков поддерживал Таубина, но в конечном счете наркомат вооружения добился согласия, правда, устного, на осуществление своего плана.
Итак, мы передали судьбу 23-миллиметровой пушки в руки замечательного коллектива одного из самых мощных артиллерийских заводов. Там были хорошие конструкторы и технологи, прекрасное оборудование и отличная металлургическая база, поставлявшая лучшие стали и заготовки. Такое благоприятное сочетание возможностей обеспечивало быструю доводку и запуск пушки в серийное производство,
Работы на заводе уже шли быстрыми темпами, как вдруг совершенно неожиданно для наркомата конструкция Таубина была объявлена вредительской, а сам он арестован. Вызвав к себе меня и И. А. Барсукова, Г. М. Маленков стал упрекать нас в содействии "вредителю" Таубину. Сославшись на указание Сталина, он предложил мне выехать на завод и представить предложения относительно этой "никуда не годной" пушки.
На заводе я не встретил сколько-нибудь значительного числа противников пушки Таубина, хотя здесь уже знали о его аресте, а это обычно вызывало довольно сильные "перестраховочные" настроения. Подавляющее большинство коллектива во главе с директором завода крупным инженером-оружейником В. Н. Новиковым считало возможным и целесообразным продолжать работу над пушкой. Такое же мнение высказал прибывший со мной представитель наркомата обороны военный инженер Сакриер, Это был опытный специалист, пользовавшийся большим авторитетом, и, в частности, его высоко оценивал К. Е. Ворошилов, когда был наркомом обороны.
По возвращении в Москву я был принят Сталиным и коротко доложил ему о результатах поездки. Казалось, он остался удовлетворенным. Но вскоре после этого начались новые аресты. Как-то у себя на квартире в Кремле, куда он после одного из совещаний пригласил нас, несколько человек, поужинать, Сталин сказал мне:
- Знаете, среди военных инженеров оказались подлецы, которые вредили в области авиационного оружия. Их скоро арестуют.
У меня, как говорится, "екнуло сердце". Я почему-то сразу подумал о Сакриере, которого и раньше обвиняли в поддержке конструкции Таубина. Но спросить не решился. А спустя два дня Сакриер был арестован. Вероятно, он, как и Таубин, погиб. Больше о них сведений не было.
Когда началась война, я тоже был в тюрьме, а потом, как уже сказано, работал в другой отрасли оборонной промышленности. Обстоятельства сложились так, что мне не приходилось заниматься авиационным вооружением, Но я знал, что после ареста Таубина все варианты пушек его конструкторского бюро были отвергнуты, причем к этому приложили руку некоторые конструкторы, особенно Б. Шпитальный, стремившийся во что бы то ни стало продвинуть свои собственные проекты.
Конечно, Таубин был человеком неуравновешенным и легкомысленным, но, безусловно, талантливым конструктором, автором прекрасного, я бы сказал, лучшего в то время проекта мощной авиационной пушки. Он мог принести неоценимую пользу обороне страны. И его неудача, а затем и гибель были результатом непоследовательных и неоправданных действий, нередких в сложившейся тогда обстановке.
Тогдашние же руководители наркомата вооружения, в том числе и я, занимая правильную позицию, не проявили, однако, твердости и принципиальности до конца, выполняли требования, которые считали вредными для государства. И в этом сказывались не только дисциплинированность, но и стремление избежать репрессий.
После описанных выше событий прошел год. Однажды мне позвонил по телефону Сталин.
- Знаете ли вы что-нибудь о пушке Нудельмана и каково ваше мнение о ней? спросил он.
Я знал, что ближайший помощник Таубина инженер Нудельман, несмотря на сложную обстановку, которая сложилась и для него после ареста руководителя проекта, смело выступил в защиту конструкторского бюро, возглавил его и, реорганизовав доработку авиационных пушек, добился хороших результатов. Но тут он столкнулся с новыми большими трудностями, к сожалению, опять-таки связанными с противодействием со стороны Б. Шпитального. Доверие, которое последнему оказывал Сталин, еще больше укрепилось после неудач Таубина и некоторых других конструкторов авиационного вооружения. Шпитальный же неблагоразумно использовал свой авторитет. В эгоистических целях, стремясь сохранить собственную "монополию", он заведомо необъективно давал отрицательные оценки пушкам других конструкторов, ополчился даже против тогдашнего наркома вооружения Д.. Ф. Устинова и других руководителей наркомата только за то, что они поддерживали Нудельмана, и пустил в ход свое обычное средство - обвинения чуть ли не во вредительстве.
Ко мне Сталин обратился в связи с тем, что Нудельман попросил его вмешательства в это дело. В ответ я сообщил все, что мне было известно, добавив, что хотя пушку Таубина в 1941 году называли вредительской, тем не менее Нудельман при поддержке наркомата вооружения добился на ней очень хороших результатов. Спрошенный далее Сталиным о том, лучше ли она, чем пушки Шпитального, я ответил, что не берусь судить об этом, так как уже год не занимаюсь вопросами вооружения и мне неизвестны подробные результаты последних работ конструкторов в этой области.
Прежде всего надо сказать, что еще в начале 30-х годов советская авиация была вооружена лишь пулеметами двух типов. Они имели хороший калибр - 7,62 миллиметра, но небольшую скорострельность. По мере увеличения скоростей самолетов они перестали соответствовать новым требованиям ВВС. Значительно лучшим оказался пулемет, созданный к 1933-1934 годам талантливыми конструкторами Б. Шпитальным и И; Комарницким. Это была оригинальная конструкция, которая при том же калибре увеличивала число выстрелов до 2 тысяч в минуту. Приняв на вооружение эту скорострельную систему, получившую название "Шкас", Военно-Воздушные Силы СССР по пулеметному оружию выдвинулись на первое место в мире. Примерно тогда же Б. Шпитальный и С. Владимиров создали крупнокалиберный (12,7 миллиметра) пулемет "Швак".
От промышленности переход к высокой скорострельности автоматического оружия потребовал еще большей точности в исполнении чертежей, расчетах допусков, изготовлении авиационного оружия и особенно высокого качества стали и термической обработки деталей, предопределявших живучесть и безотказность автоматики. Тактико-технические требования (ТТТ) к этому вооружению, которые всегда были выше, чем к наземному, вновь намного возросли. Оружейное же производство, хотя оно и находилось на сравнительно высоком техническом уровне, все же оказалось недостаточно подготовленным к выпуску скорострельного авиационного автоматического оружия, полностью отвечающего предъявленным ТТТ.
Наибольшие трудности возникли при подборе высокопрочных специальных сталей для самых напряженных деталей и пружин и при создании технологии их термической обработки. В те годы автоматизация в производстве только зарождалась, да и то лишь на отдельных участках. А без автоматизации изготовления и контроля изделий нельзя было добиться требуемой стабильности их и высокого качества.
Освоение выпуска пулеметов "Шкас" отставало и по многим другим техническим и производственным причинам. Так, авторы конструкции, возведенные на вышеупомянутый "пьедестал" и позволяя себе этакую "небрежность гения", плохо отработали чертежи, вносили в них множество изменений уже после запуска в серийное производство. При испытаниях допускались нарушения условий, давали необъективные оценки выявленных недочетов, что было опять-таки связано с "особым" положением конструкторов, а это, в свою очередь, предопределяло новые и новые исправления;
Все эти задержки вызывали беспокойство И. В. Сталина, уделявшего много внимания развитию авиации. А так как пулемет "Шкас" был для нее новым могучим огневым средством и обеспечивал ей значительные преимущества на случай войны, Сталин взял на себя непосредственный контроль соответствующих работ конструкторского бюро и заводов. Он вызывал представителей промышленности и авиации, лично решал возникавшие между ними разногласия.
Много раз эти вопросы обсуждало Политбюро ЦК ВКП(б). В таких случаях приглашали также конструкторов и директоров предприятий. Производственники в основном докладывали о действительных трудностях освоения новой системы. Конструкторы же, пользуясь тем, что им верили на слово, вначале стремились переложить на промышленность даже свои собственные ошибки. Это усиливало нервозную обстановку, в которой часто происходили заседания, и вело к "особым мерам".
Так, по жалобе конструкторов был арестован главный технолог производства пулемета "Шкас" инженер Сандомирский, обвиненный в саботаже. Готовили репрессии в отношении других специалистов. Несколько раз при обсуждении упоминали, например, главного инженера одного из заводов Лебедко, которого на основании жалоб конструкторов сочли виновником задержки, хотя это был честный и высококвалифицированный специалист, упорно работавший над исправлением конструктивных недостатков пулемета "Шкас".
Приостановить репрессии мог только Сталин. Поэтому я и обратился к нему с такого рода просьбой, попутно изложив действительное положение дел и истинные причины отставания в освоении производства нового авиационного вооружения. И хотя инженера Сандомирского все же не освободили, но больше не было арестов. Одновременно, для того, чтобы выправить положение, была создана большая группа квалифицированных специалистов во главе с крупным оружейником военным инженером Майном. Они заново переработали чертежи и провели тщательные расчеты размеров и допусков. Осуществление этой большой работы, как и принятые тогда же меры по упорядочению производства пулеметов "Шкас", обеспечили вскоре их выпуск для ВВС в требуемом количестве.
По мере совершенствования авиационной техники требовалось усиливать мощь авиационного оружия. Пулеметный огонь становился менее эффективным в отношении самолетов возможного противника: уязвимые места, которые стали бронировать, нужно было теперь поражать бронебойными малокалиберными снарядами, а увеличившиеся несущие поверхности - разрывами на больших площадях.
Появилась необходимость создать осколочно-разрывные снаряды с взрывателями высокой чувствительности, и был выдвинут вопрос об авиационном пушечном вооружении. На этот счет тогда имелись различные точки зрения.
Одни считали, что главным оружием самолета остается скорострельный пулемет. Посему, говорили они, задача состоит в дальнейшем повышения темпа стрельбы и уменьшении веса материальной части, что позволит ставить спаренные пулеметы.
Другие называли вооружение пулеметами - второстепенным, пригодным только для решения частных задач. Сторонники этого взгляда утверждали, что по мере совершенствования техники пулеметы вообще не нужны будут самолетам и что главным и единственным авиационным вооружением станут пушки, калибр которых будет все более возрастать.
Наконец, третьи отстаивали жизненность пулеметного оружия на длительный период и вместе с тем придавали важное значение пушечному вооружению. Иначе говоря, предлагали совершенствовать и тот и другой виды вооружения как дополняющие друг друга. Именно такую точку зрения поддержал И. В. Сталин.
Обмен мнениями способствовал углубленному изучению и освещению проблем развития авиационного вооружения. Вместе с тем не только на итоги дискуссии, но и на все дальнейшее развитие авиационного пушечного вооружения отрицательно повлияла позиция конструкторов пулеметов. Если тогда еще можно было спорить о том, правы они или нет, то теперь уж, во всяком случае, ясно, что своим стремлением сохранить монопольное положение созданных ими систем они способствовали недооценке пушечного вооружения.
Произошло это так.
В обстановке, когда советские авиационные пулеметы по тактическим и техническим данным были, как уже говорилось, лучшими в мире, а работа по созданию авиационных пушек велась у нас недостаточными темпами и еще не вышла за рамки конструирования и изготовления опытных образцов пушек калибров 23 и 37 миллиметров, Б. Шпитальный и С. Владимиров предложили для крупнокалиберного пулемета "Швак" сменный ствол калибра 20 миллиметров и к нему бронебойные и осколочно-разрывные снаряды. Получалась вроде бы пушка без изменения материальной части системы и установок к ней. Она была принята на вооружение; таким образом, появилась, казалось бы, возможность очень быстро оснастить авиацию пушками.
Но то был всего лишь паллиатив.
Сам по себе калибр 20 миллиметров вполне мог тогда удовлетворить потребности нашей авиации, особенно для легких самолетов, если бы новая пушка не была своего рода гибридом, причем явно неполноценным. Автоматика конструкции и питание оставались теми же, у гильзы патрона лишь дульце увеличивалось с 12,7 до максимально возможного внутреннего диаметра - 20 миллиметров, а сама она ни по размерам, ни по геометрии не изменилась, объем ее сохранился. Таким образом, пороховая камора для 20-миллиметрового снаряда оставалась такой гае, как и для пули диаметром 12,7 миллиметра. А так как снаряд был значительно больше и тяжелее пули, его начальная скорость при таком же пороховом заряде снизилась. Вынужденной была и геометрия этого снаряда, рассчитанная лишь на то, чтобы уложиться в существующую геометрию автоматики, а вовсе не на повышение эффективности его действия...
Самолетостроители и ВВС приветствовали 20-миллиметровый калибр даже в варианте авиационной пушки "Швак" с неполноценным патроном, так как это открывало выход из создавшегося положения. Но выход был кажущимся, неперспективным, мог удовлетворить авиацию лишь ненадолго; вместе с тем усилились сомнения в необходимости для боевых самолетов больших калибров, чем 20 миллиметров, отвлечено было внимание от работы, направленной на создание полноценных авиационных пушек с эффективным патроном. А такую работу, как уже отмечено, вели. В частности, конструкторы промышленности боеприпасов изготовили унитарный патрон калибра 23 миллиметра со снарядом, обладавшим хорошими баллистическими качествами, и гильзой с мощной пороховой каморой. Вооруженцы разрабатывали конструкции соответствующих авиационных пушек.
23-миллиметровый патрон был значительно тяжелее и больше, чем 20-миллиметровый, а следовательно, материальная часть и установки для конструируемой системы неизменно оказывались по весу и по габаритам крупнее, чем у пушки "Швак". Значительней была и сила отдачи. Но названные параметры были решающими при конструировании самолетов, и самолетостроители, которые в своих расчетах при создании новых боевых машин исходили из веса, габаритов и силы отдачи пушки "Швак", настаивали на близких к ней показателях новых систем.
Конструкторы-вооруженцы на первых порах сопротивлялись требованиям конструкторов-самолетостроителей и отстаивали параметры, соответствующие полноценному пушечному вооружению. В результате процесс согласования технических условий затягивался, а вместе с тем усиливался нажим на вооруженцев в ходе совещаний по этому вопросу у Г. М. Маленкова. Поскольку давление оказывали без учета технической стороны дела, некоторые условия принимались чисто формально, выполнить же их не удавалось.
Но завышенные обязательства принимали не только под нажимом. Особенности тех лет, когда решения по важным технологическим вопросам подчас вырабатывали некомпетентные в них инстанции и лишь на основании тех или иных обещаний, способствовали тому, что некоторые конструкторы пушек из желания "выдвинуться" становились на путь, который наносил ущерб делу и был опасен для них самих.
Так получилось и с конструктором Таубиным, разрабатывавшим одну из конструкций 23-миллиметровой авиационной пушки. Его проект был оригинальным, содержал много хороших технических решений, да и продвинулся он в изготовлении опытных образцов дальше других. Словом, эта пушка была лучшей и могла своевременно обеспечить нашей боевой авиации большие преимущества, если бы Таубин не пожелал преждевременно "блеснуть" не только достигнутыми успехами, но и такими, которых у него не было. Он же поступил именно так, объявив заниженные вес, габариты и силу отдачи пушки и добившись тем самым выдвижения своего проекта на первый план. Руководители наркомата вооружения, в том числе такие крупные инженеры, как заместитель наркома И. А. Барсуков, начальник технического отдела Э. А. Саттель и другие, попытались было разъяснить, что параметры пушки, разрекламированные Таубиным, пока что не обоснованы, но их критику расценили как "выступление против прогрессивного конструктора". Самолетостроители приняли обещания Таубина на веру и положили их в основу при конструировании самолетов.
Однако так называемые заводские испытания, которые Таубин старался проводить без "посторонних", то есть без представителей авиационной промышленности и военных, выявили ряд конструктивных недочетов его пушки. Наиболее серьезно было то, что сила отдачи при стрельбе значительно превышала обещанную. Впрочем, сила отдачи вполне соответствовала калибру и мощности пушки, но выявилось несоответствие техническим условиям, предложенным самим Таубиным.
Чтобы привести этот показатель в соответствие с установленными ранее требованиями и устранить другие недочеты, нужно было серьезно потрудиться. Таубин же преуменьшал значение выявленного несоответствия техническим условиям и даже пытался объяснить его "необъективностью" испытателей, их ошибками и т. п. Сами недочеты устранялись наскоро. Таубин руководствовался при этом главным образом так называемой "конструкторской интуицией", не изучал н не анализировал причины своей неудачи, и его попытки выполнить обещанное не имели успеха. Тогда он попробовал добиться, чтобы конструкцию приняли в таком виде, но, естественно, натолкнулся на сопротивление со стороны авиаконструкторов. Повышенная сила отдачи пушек, размещенных в крыльях, при неодновременной стрельбе сбивала с курса легкие самолеты.
К тому времени подоспели результаты испытания создававшихся тогда Других авиационных пушек, и оказалось, что и у них сила отдачи превышала требуемую самолетостроителями. Тогда конструкторы, как вооруженны, так и авиационные, вынуждены были признать, что подошли к этому вопросу легковесно. Стало ясно, что нужно либо отказаться от авиационных пушек, развивающих значительные силы отдачи, либо исходить из иных параметров в расчетах при конструировании самолетов.
Вновь возникшие в связи с этим сомнения в целесообразности применять мощное пушечное вооружение для боевых самолетов усилились после того, как Б. Шпитальный, явившись на прием к И. В. Сталину, показал ему свой новый тонкостенный осколочно-разрывной снаряд калибра 20 миллиметров для пушки "Швак". За счет уменьшения толщины стенок снаряда конструктор увеличил разрывной заряд, повысив взрывную силу и количество осколков. Они, хотя и стали мельче, были вполне эффективными. При увеличении заряда это позволяло наносить большие разрушения поверхностям самолетов того времени. Продемонстрировав все это, Б. Шпитальный заявил, что пушка "Швак" с новым тонкостенным снарядом вполне может удовлетворить требования, предъявляемые авиацией к пушечному вооружению, причем без изменения остаются принятые параметры - вес, габариты и сила отдачи.
Сталин положительно оценил тонкостенные снаряды и дал указание изготовлять их в большом количестве. Поддержали Шпитального и авиаконструкторы. Но военные отнеслись к этому вопросу более сдержанно, высказав мнение, что тонкостенный снаряд под пушку "Швак" приемлем, однако необходимость в пушке калибра 23 миллиметра с мощным патроном не снимается.
После подробного обсуждения к этой точке зрения присоединился и Сталин.
Так, после очередного периода колебаний вновь было принято решение форсировать соответствующие работы.
Что касается Таубина, то он на одном из совещаний, отвечая на вопрос Сталина, заявил, что добьется значительного снижения силы отдачи, хотя и в данном случае не имел твердых оснований для такого обещания. И. В. Сталин же, по-видимому, счел его ответ вполне обоснованным. Я сужу об этом по тому, что после совещания он сказал мне, что следовало бы награждать конструкторов "немного авансом", например, Таубина, как только он представит образец на приемочные испытания.
Я высказал сомнение в целесообразности такого метода, полагая, что награждение "авансом" приведет не к ускорению, а к затяжке работ, так как толкнет конструкторов к еще большей спешке. В результате, говорил я, снизится качество отработки образцов и технической документации, а это, как показала практика, создаст при освоении серийного производства большие трудности и в конечном итоге приведет к потере времени и ухудшению качества вооружения. Свое мнение по этому вопросу я сформулировал так: лучше награждать конструкторов и вместе с ними производственников после промышленного освоения нового изделия, так как это будет способствовать большей слаженности и взаимной помощи в их работе.
Выслушав, Сталин сказал, что подумает. В дальнейшем он к этому вопросу не возвращался.
Когда об этом разговоре узнал Таубин, он воспринял мои слова как нежелание представить его к награде и развернул целую кампанию против наркомата вооружения, обвиняя его в "саботаже 23-миллиметровой пушки". На такого рода деятельность он затрачивал много усилий, а в работе над пушкой по-прежнему выбирал окольные пути. Не добившись значительного уменьшения силы отдачи, Таубин попытался найти выход из положения, создав дополнительное устройство типа салазок с пружинными амортизаторами для пушки. Это могло в известной степени решить вопрос, если бы не вело к резкому увеличению веса и габаритов всей пушечной установки, что грозило новыми неувязками.
Авиаконструкторы были недовольны, но не решились довести дело до конфликта с Таубиным, так как чувствовали и свою долю вины. Они предпочли усилить у мотора то место, к которому крепится пушка, и - по-видимому, даже без разрешения руководства наркомата авиационной промышленности - договорились об этом с авиазаводами. Хотя такое усиление не оказало никакого влияния на конструкцию мотора, а для установки пушки было весьма полезно, тем не менее оно нарушало установленный порядок, по которому изменения в утвержденные чертежи на продукцию, переданную в серийное производство, можно было вносить только с разрешения правительства.
Каким-то путем о нарушении узнал Сталин. А поскольку как раз тогда он настойчиво требовал соблюдения упомянутого порядка, то "самовольничанье" вызвало у него особенно острую реакцию. Случайно мне довелось быть свидетелем того, как Сталин в сильном возбуждении обвинил наркома авиационной промышленности А. И. Шахурина в недисциплинированности и под конец сказал ему резким, повышенным тоном:
- Вам за это будет объявлен выговор с предупреждением от ЦК и СНК. Я заявлю в Политбюро, что я с вами работать не могу...
На следующий день постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР А. И. Ша-хурину действительно был объявлен выговор за внесение изменений без разрешения правительства.
Я пришел к концу разговора и не знаю, что говорил А. И. Шахурин. Но полагаю, что столь сильное раздражение Сталина было, вероятно, вызвано несогласием наркома авиационной промышленности с отрицательной оценкой характера изменения. Этот вывод я делаю отчасти потому, что не раз видел недовольство Сталина стремлением Шахурина отстаивать свою точку зрения.
Вместе с тем Сталин благоприятно относился к изменениям, которые предлагались в процессе конструирования и представляли собой улучшенный вариант. Конструкторы же иногда выдвигали такие предложения главным образом для того, чтобы получить дополнительные значительные сроки. Таким образом, по существу поощрялась безответственность в отношении своевременного выполнения заданий, ибо даже в том случае, когда предлагаемые новые варианты действительно могли дать некоторое преимущество, их можно было без ущерба осуществить в последующих сериях, не задерживая производство нужного оружия.
В 1941 году, за несколько месяцев до начала войны, Таубин тоже внес изменения в свою конструкцию и попросил установить новые сроки. А в наркомате вооружения, где уже потеряли надежду получить законченную пушку в ближайшее время, тогда уже был иной план: передать доводку конструкции Таубина заводским конструкторам и технологам, обладавшим высокой квалификацией и огромным опытом, для чего, пойдя на риск, принять ее в серийное производство до проведения окончательных испытаний.
Оба эти предложения были внесены одновременно. При рассмотрении их Г. М. Маленков поддерживал Таубина, но в конечном счете наркомат вооружения добился согласия, правда, устного, на осуществление своего плана.
Итак, мы передали судьбу 23-миллиметровой пушки в руки замечательного коллектива одного из самых мощных артиллерийских заводов. Там были хорошие конструкторы и технологи, прекрасное оборудование и отличная металлургическая база, поставлявшая лучшие стали и заготовки. Такое благоприятное сочетание возможностей обеспечивало быструю доводку и запуск пушки в серийное производство,
Работы на заводе уже шли быстрыми темпами, как вдруг совершенно неожиданно для наркомата конструкция Таубина была объявлена вредительской, а сам он арестован. Вызвав к себе меня и И. А. Барсукова, Г. М. Маленков стал упрекать нас в содействии "вредителю" Таубину. Сославшись на указание Сталина, он предложил мне выехать на завод и представить предложения относительно этой "никуда не годной" пушки.
На заводе я не встретил сколько-нибудь значительного числа противников пушки Таубина, хотя здесь уже знали о его аресте, а это обычно вызывало довольно сильные "перестраховочные" настроения. Подавляющее большинство коллектива во главе с директором завода крупным инженером-оружейником В. Н. Новиковым считало возможным и целесообразным продолжать работу над пушкой. Такое же мнение высказал прибывший со мной представитель наркомата обороны военный инженер Сакриер, Это был опытный специалист, пользовавшийся большим авторитетом, и, в частности, его высоко оценивал К. Е. Ворошилов, когда был наркомом обороны.
По возвращении в Москву я был принят Сталиным и коротко доложил ему о результатах поездки. Казалось, он остался удовлетворенным. Но вскоре после этого начались новые аресты. Как-то у себя на квартире в Кремле, куда он после одного из совещаний пригласил нас, несколько человек, поужинать, Сталин сказал мне:
- Знаете, среди военных инженеров оказались подлецы, которые вредили в области авиационного оружия. Их скоро арестуют.
У меня, как говорится, "екнуло сердце". Я почему-то сразу подумал о Сакриере, которого и раньше обвиняли в поддержке конструкции Таубина. Но спросить не решился. А спустя два дня Сакриер был арестован. Вероятно, он, как и Таубин, погиб. Больше о них сведений не было.
Когда началась война, я тоже был в тюрьме, а потом, как уже сказано, работал в другой отрасли оборонной промышленности. Обстоятельства сложились так, что мне не приходилось заниматься авиационным вооружением, Но я знал, что после ареста Таубина все варианты пушек его конструкторского бюро были отвергнуты, причем к этому приложили руку некоторые конструкторы, особенно Б. Шпитальный, стремившийся во что бы то ни стало продвинуть свои собственные проекты.
Конечно, Таубин был человеком неуравновешенным и легкомысленным, но, безусловно, талантливым конструктором, автором прекрасного, я бы сказал, лучшего в то время проекта мощной авиационной пушки. Он мог принести неоценимую пользу обороне страны. И его неудача, а затем и гибель были результатом непоследовательных и неоправданных действий, нередких в сложившейся тогда обстановке.
Тогдашние же руководители наркомата вооружения, в том числе и я, занимая правильную позицию, не проявили, однако, твердости и принципиальности до конца, выполняли требования, которые считали вредными для государства. И в этом сказывались не только дисциплинированность, но и стремление избежать репрессий.
После описанных выше событий прошел год. Однажды мне позвонил по телефону Сталин.
- Знаете ли вы что-нибудь о пушке Нудельмана и каково ваше мнение о ней? спросил он.
Я знал, что ближайший помощник Таубина инженер Нудельман, несмотря на сложную обстановку, которая сложилась и для него после ареста руководителя проекта, смело выступил в защиту конструкторского бюро, возглавил его и, реорганизовав доработку авиационных пушек, добился хороших результатов. Но тут он столкнулся с новыми большими трудностями, к сожалению, опять-таки связанными с противодействием со стороны Б. Шпитального. Доверие, которое последнему оказывал Сталин, еще больше укрепилось после неудач Таубина и некоторых других конструкторов авиационного вооружения. Шпитальный же неблагоразумно использовал свой авторитет. В эгоистических целях, стремясь сохранить собственную "монополию", он заведомо необъективно давал отрицательные оценки пушкам других конструкторов, ополчился даже против тогдашнего наркома вооружения Д.. Ф. Устинова и других руководителей наркомата только за то, что они поддерживали Нудельмана, и пустил в ход свое обычное средство - обвинения чуть ли не во вредительстве.
Ко мне Сталин обратился в связи с тем, что Нудельман попросил его вмешательства в это дело. В ответ я сообщил все, что мне было известно, добавив, что хотя пушку Таубина в 1941 году называли вредительской, тем не менее Нудельман при поддержке наркомата вооружения добился на ней очень хороших результатов. Спрошенный далее Сталиным о том, лучше ли она, чем пушки Шпитального, я ответил, что не берусь судить об этом, так как уже год не занимаюсь вопросами вооружения и мне неизвестны подробные результаты последних работ конструкторов в этой области.