Страница:
А внизу бурлил красочный, особый мир хоккея. Вратари стояли тогда без масок, их бесстрашие смогло быть оценено лишь потом, некоторые игроки носили танкистские шлемы. Защитная амуниция, помимо прочего, еще и грела. Звенела стужа, скрипели промерзшие доски трибун, морозные клубы дыхания висели над толпой, визжали коньки, трещали клюшки.
Безвестный «Химик» оказал стойкое сопротивление и хотя проиграл, но минимально, с достоинством.
Теперь эта команда хорошо известна не только в нашем, но и в мировом хоккее. В фойе Воскресенского Дворца спорта выставлены под стеклом многочисленные призы, завоеванные ею в турнирах самого высокого ранга. У «Химика» прочная репутация.
Но вот судьба. Так же, как когда-то куйбышевцы, «Химик» регулярно расстается со своими лучшими игроками. Этот конвейер отлажен идеально. Из хоккеистов, которых он поставляет другим, можно было бы сформировать несколько классных команд. Вспомню только «звезд» первой сборной – А. Рагулина, Ю. Ляпкина (сейчас он возвратился), А. Голикова. И, несмотря ни на что, команда из маленького районного городка никогда не покидала высшую лигу.
И надо было случиться, чтобы через двадцать лет, в 1976-м, я присутствовал в Воскресенске на матче тех же самых команд. «Химик» – «Крылья Советов». Я сидел во дворце на удобном месте, читал программку, где говорилось и о том, давнем, матче.
Это было открытие сезона. Трогательный город. Диктор по радио с гордостью перечислял всех Воскресенских знаменитостей, хотя они покинули свое родимое гнездо. Потом, когда уже вышли команды, выкатились на лед тоже весьма известные здесь личности, победители всесоюзного турнира «Золотая шайба» – хоккеисты Воскресенской «Снежинки», и их капитан бодро сказал в микрофон: «Дорогие рыцари хоккея! Сражайтесь, отстаивайте честь нашего спорта, а мы подрастем и вас заменим…»
Игра закончилась вничью – 1:1. Бодунов забил, Веригин сравнял, и потом воскресенцы имели преимущество, но шайба не шла, да к тому же хорошо стоял Сидельников. Добродушная публика в Воскресенске. Надо мной кто-то, явно приезжий, – приезжают на матчи и из Москвы – орет, не умолкая: «Давай, «Крылышки!» В другом городе его с лестницы бы спустили, да и не рискнул бы он, а здесь терпят весьма снисходительно.
Вообще наши трибуны могут освистать свою команду, не поддерживают ее любой ценой. Бывало, перед важными играми в Лужниках даже специально призывали зрителей оказать своей команде активную поддержку. И что вы думаете – помогало!
Там, в Воскресенске, рядом со мною сидели совсем маленькие ребятишки, человек пятнадцать. Они смотрели игру совершенно спокойно, и я мельком удивленно подумал, что им неинтересно. Вдруг один из них спросил меня: «Дядя, у них шайба за 17 копеек или за 33?…»
Я, разумеется, не сумел ответить.
10
11
12
Безвестный «Химик» оказал стойкое сопротивление и хотя проиграл, но минимально, с достоинством.
Теперь эта команда хорошо известна не только в нашем, но и в мировом хоккее. В фойе Воскресенского Дворца спорта выставлены под стеклом многочисленные призы, завоеванные ею в турнирах самого высокого ранга. У «Химика» прочная репутация.
Но вот судьба. Так же, как когда-то куйбышевцы, «Химик» регулярно расстается со своими лучшими игроками. Этот конвейер отлажен идеально. Из хоккеистов, которых он поставляет другим, можно было бы сформировать несколько классных команд. Вспомню только «звезд» первой сборной – А. Рагулина, Ю. Ляпкина (сейчас он возвратился), А. Голикова. И, несмотря ни на что, команда из маленького районного городка никогда не покидала высшую лигу.
И надо было случиться, чтобы через двадцать лет, в 1976-м, я присутствовал в Воскресенске на матче тех же самых команд. «Химик» – «Крылья Советов». Я сидел во дворце на удобном месте, читал программку, где говорилось и о том, давнем, матче.
Это было открытие сезона. Трогательный город. Диктор по радио с гордостью перечислял всех Воскресенских знаменитостей, хотя они покинули свое родимое гнездо. Потом, когда уже вышли команды, выкатились на лед тоже весьма известные здесь личности, победители всесоюзного турнира «Золотая шайба» – хоккеисты Воскресенской «Снежинки», и их капитан бодро сказал в микрофон: «Дорогие рыцари хоккея! Сражайтесь, отстаивайте честь нашего спорта, а мы подрастем и вас заменим…»
Игра закончилась вничью – 1:1. Бодунов забил, Веригин сравнял, и потом воскресенцы имели преимущество, но шайба не шла, да к тому же хорошо стоял Сидельников. Добродушная публика в Воскресенске. Надо мной кто-то, явно приезжий, – приезжают на матчи и из Москвы – орет, не умолкая: «Давай, «Крылышки!» В другом городе его с лестницы бы спустили, да и не рискнул бы он, а здесь терпят весьма снисходительно.
Вообще наши трибуны могут освистать свою команду, не поддерживают ее любой ценой. Бывало, перед важными играми в Лужниках даже специально призывали зрителей оказать своей команде активную поддержку. И что вы думаете – помогало!
Там, в Воскресенске, рядом со мною сидели совсем маленькие ребятишки, человек пятнадцать. Они смотрели игру совершенно спокойно, и я мельком удивленно подумал, что им неинтересно. Вдруг один из них спросил меня: «Дядя, у них шайба за 17 копеек или за 33?…»
Я, разумеется, не сумел ответить.
10
Бывал в Воскресенске и ЦСКА или ЦСК МО, как называлась одно время эта команда. Не хоккеисты, разумеется: те регулярно проводят здесь матчи чемпионата, случается, и проигрывают. Нет, приезжала футбольная команда на товарищескую игру. В ней были и только что сошедшие корифеи – Николаев, Никаноров – и тогдашняя молодежь – Ванзел. А воскресенцы собирались тогда выступать по классу «Б», но что-то не получилось, не разрешили, и, может быть, к лучшему: все силы были сосредоточены на хоккее. Тот матч армейцы выиграли 2:0, но попотеть пришлось. Я, стоя за их воротами, слышал, как Никаноров несколько раз кричал защитникам: «Играйте! Не в деревню приехали!…»
Я глубоко убежден, что такие вот наезды, пусть даже слегка гастрольные, пусть даже только бывших «звезд», приносят несомненную пользу, если они серьезны и уважительны.
Летом 1952 года я был по делам во Владимире и обедал как-то с друзьями в ресторане «Клязьма». И вдруг за соседними сдвинутыми столами появились подтянутые, уверенные в себе люди, смутно напоминавшие кого-то. Я не сразу догадался, что это московские динамовцы. Дело в том, что во Владимире вступал в строй новый большой стадион «Торпедо» – в честь этого события и прибыли на товарищескую встречу именитые гости. Это было перед началом Олимпийских игр в Финляндии. Внутренний чемпионат был прерван, Бесков и Трофимов – в сборной, а стареющие динамовские мастера – Леонид и Сергей Соловьевы, Блинков, Савдунин – оказались свободными. Вместе с ними приехали и игроки помоложе – Саная и совсем молодые – Рыжкин. До начала игры оставалось еще часа четыре, футболисты неторопливо обедали – некоторые, как мне показалось, с пивом.
Мы поехали на матч.
Было торжественное открытие, физкультурный парад, массовые гимнастические упражнения на поле, после которых участники, приседая на корточки, выдергивали из грунта невидимые публике колышки разметки. Наконец началась игра. Местные торпедовцы – команда неплохая – слишком робели. Москвичи играли с ощущением заранее данного им преимущества. Они победили 6:2. Лучшим на поле был Блинков. Отлично стоял в воротах Саная. А вот Савдунин, не успевая за напористым владимирским инсайдом, временами толкал его руками, хватал за майку. Местный судья, подавленный авторитетом гостей, старался не замечать этого. Уже тогда начала входить в моду смена мест нападающими по ходу игры. Сейчас это происходит непринужденно и естественно: только что Блохин был у левого углового флага, и тут же вы его замечаете на месте оттянутого правого полузащитника. А в ту пору это проводилось гораздо бесхитростней. С. Соловьев играл левого крайнего, Рыжкин – правого Соловьев махал ему рукой, звал – мол, иди сюда, и сам бежал ему навстречу. Таким образом они пересекали поле поперек и менялись местами. Как правило, за каждым следовал прикрепленный к нему защитник. Персональная опека, «персоналка» – это было в ходу.
И все-таки такой приезд бывал полезен для местной публики и футбола и, видите, оставлял след в памяти.
И потом это было прощание со многими, как принято говорить сейчас, ветеранами, блиставшими и гремевшими на футбольных полях.
С годами, с возрастом начинаешь особенно ценить «старичков» в спорте и сожалеть о тех, кто сошел слишком рано. Как могло получиться, что в двадцать семь лет покинул хоккей такой выдающийся спортсмен, как Альметов? Ведь канадцы играют до сорока и более. Уже за одно это нужно быть благодарными их опыту: Михайлов и Викулов перешагнули роковую черту тридцатилетия, а никто и не думает их отчислять. Они ведь играют лучше, чем прежде. Есть писатели, которые, старея, начинают повторяться, тускнеть – исписываются. Особенно поэты. Но ведь имеются и обратные примеры, когда поэт, увенчанный сединами, не утрачивает прекрасного накала молодости и одновременно приобретает опыт, мудрость, зрелость. Здесь не может быть единого закона, свода правил. Важен результат. Мы восхищаемся многократными чемпионами Санеевым, Лагутиным, Голубничим, их умением отдать всего себя до конца в самый необходимый миг.
И в искусстве то же. Не экономить себя, свои силы и впечатления – выложить все, что имеешь, даже больше того, ибо в таких случаях открывается и новое. И лишь потом, если удастся, «восстановиться» – есть такое спортивное выражение.
Еще более восхищают меня спортсменки-женщины, после громких побед сошедшие с высокого небосклона, незаметно исчезнувшие, забытые и вдруг появляющиеся вновь под двойной или совсем другой фамилией – матерью ребенка, а то и двоих, и даже троих! – и вновь достигающие самых больших вершин. Сколько в этом женственности, жизненной естественности, истинного спортивного упорства, трогательной помощи семьи!
Особая прелесть районного, заводского футбола. Его наивность, неиспорченность. Мы открываем его для себя, для души. В довоенные и первые послевоенные годы эта его привлекательность заключалась и в том, что турниры, чемпионаты на таком уровне зачастую не устраивались, – просто по организационным причинам. Никто не гнался за очками, местом в таблице. Это был спорт или физкультурное движение в чистом виде. Но дух соревнования присутствовал, да еще какой! Чаще всего велось постоянное соперничество с достойными по силам командами соседних предприятий или районов. И оттого, что противник порой бывал один и тот же, острота не пропадала, наоборот, усиливалась: прежние встречи помнились во всех подробностях.
Летом 1949 года я гостил в зеленом городке Прилуки, на Черниговщине, у своего однокашника и друга Ивана Завалия. Теперь Ивана давно уже нет. А в то волшебное лето мы много ездили по району, по колхозам, бродили, разговаривали. Посещали мы и местный стадион. Приятель Завалия, центр защиты прилукской городской команды, все допытывался у меня, в чем сила игры Ивана Кочеткова. Он его никогда не видел.
Я сказал: «В выборе позиции…»
А играл парень хорошо, грамотно, сильно. Встречались они главным образом с одной из местных команд. И вот тут я без преувеличения был поражен. Там играл врач, лет тридцати пяти. Он ничего не понимал в футболе: ни с того ни с сего пускал «свечи» в высоту; когда нужно было отдать пас, бил вперед, где никого из своих не было. Он ничего не хотел и не умел, кроме одного – бить по воротам. Но зато в этом ему не было равных. При каждом удобном и неудобном случае – с ходу, с разворота, с лета, с полулета – он лепил с обеих ног, да главное – точнейшим образом, все по углам. Я не верил своим глазам. Это был, конечно, не гений, не гигант футбола, но это был редчайший талант – забойщик, забивала. Попади он в свое время к настоящему тренеру, его натаскали бы в коллективной игре – он бы блистал. А может быть, он и не захотел бы. Сейчас он играл только для себя, в свое удовольствие. И тут можно признаться, что мы – а ведь мы считаем себя знатоками – ценим не только уровень. Увлеченность, самозабвение, бескорыстие – вот что прекрасно. Мы можем остановиться и, не отрываясь, смотреть, как играют мальчишки на пустыре, – и тоже восторгаться.
А летом 1951 года мы ездили с Евгением Винокуровым на строительство Каховской ГЭС по командировке одного из солидных наших журналов. Забегая вперед, скажу, что ни он, ни я не написали тогда стихов об этой грандиозной стройке. Почему? Трудно объяснить. Не написалось. Но свою роль эта поездка сыграла в нашей дальнейшей работе, дала определенный толчок, помогла разглядеть что-то новое и в нас самих.
Стройка эта была столь популярна, что кассирша на вокзале без тени сомнения выдала нам билеты до Каховки. В дальнейшем оказалось, что железной дороги там нет. Мы сошли в Днепропетровске, выяснили, что зря, поехали в Запорожье, там ночью добрались пешком через весь город до пристани. Парохода нужно было ждать сутки, мы легли на скамью над самой водой и немного поспали.
Через четырнадцать лет я написал об этом стихи. Привожу их не полностью:
Через несколько дней в грохоте и пылище стройки нам встретились наш литинститутовец Юзеф Островский и студент Института кинематографии, ныне автор многих сценариев Игорь Болгарин. Они пригласили нас посетить пристань Большая Лепетиха, где постоянно проживали родители Игоря. В результате мы оказались там и обосновались в доме приезжих, в комнате на восемь коек. Действительно, большое село над рекой утопало в садах. Мы переплывали на лодке через широченный в этом месте Днепр на ту сторону, купались, валялись на мелкомолотом горячем песке.
И, разумеется, – к тому веду – в Большой Лепетихе оказалась футбольная команда, не помню уже, кого она представляла, но настоящая футбольная команда, в форме, в бутсах, в майках с номерами на спинах. Она томилась – ей не с кем было играть. И мы дважды встречались с нею. Мы – это мы с Винокуровым, Островский и Болгарин. Доукомплектована наша сторона была местными мальчишками. Вскоре после начала матча выяснилось, что вся игра у противника ведется через их капитана – «семерку». Мне поручили выключить его из игры, и, как ни странно, мне это удалось. Я старался атаковать его, когда он лишь готовился принять мяч. Но я совершенно не мог за ним угнаться: он неутомимо носился по всему полю, а я ждал его у своей штрафной. Когда же я шел вперед (мне тоже хотелось забивать), сзади оставался Винокуров. Играли, правда, на условиях, позволявших некоторые упрощения правил. Когда нам били пенальти, я заменил нашего малолетнего голкипера и стал в ворота – только на этот случай.
Если вы смотрели футбол по телевизору, или бывали на стадионе, или даже стояли за воротами, вы не представляете, насколько ворота велики при одиннадцатиметровом. Для того чтобы понять это, надо находиться в них. С этим может не согласиться лишь один человек – бьющий.
– Он за московское «Торпедо» стоял, – сказал Болгарин обо мне небрежно. Но, устыдясь, добавил: – За дубль.
«Семерка» устрашающе длинно разбежался и пустил мяч прямо в меня.
Мы играли с ними дважды, с интервалом в один день. Первый раз выиграли 7:4, второй – точно с таким же счетом проиграли.
Больше всего гордились и радовались местные мальчишки. Но и нам это дало нелишнюю встряску.
И еще через двадцать лет. Рассматриваю фотографии: Вычегда, Сольвычегодск, Благовещенский собор XVI века. А рядом открытый стадиончик, и мы сидим, смотрим футбол – мой фронтовой друг котлашанин Борислав Бурков, критик Ал. Михайлов, архангельский журналист Евгений Салтыков. Играют команды сплавных контор. Другой снимок: я стою за воротами, сразу за сеткой. Салтыков написал на обороте: «В сетях провинциального футбола».
Я глубоко убежден, что такие вот наезды, пусть даже слегка гастрольные, пусть даже только бывших «звезд», приносят несомненную пользу, если они серьезны и уважительны.
Летом 1952 года я был по делам во Владимире и обедал как-то с друзьями в ресторане «Клязьма». И вдруг за соседними сдвинутыми столами появились подтянутые, уверенные в себе люди, смутно напоминавшие кого-то. Я не сразу догадался, что это московские динамовцы. Дело в том, что во Владимире вступал в строй новый большой стадион «Торпедо» – в честь этого события и прибыли на товарищескую встречу именитые гости. Это было перед началом Олимпийских игр в Финляндии. Внутренний чемпионат был прерван, Бесков и Трофимов – в сборной, а стареющие динамовские мастера – Леонид и Сергей Соловьевы, Блинков, Савдунин – оказались свободными. Вместе с ними приехали и игроки помоложе – Саная и совсем молодые – Рыжкин. До начала игры оставалось еще часа четыре, футболисты неторопливо обедали – некоторые, как мне показалось, с пивом.
Мы поехали на матч.
Было торжественное открытие, физкультурный парад, массовые гимнастические упражнения на поле, после которых участники, приседая на корточки, выдергивали из грунта невидимые публике колышки разметки. Наконец началась игра. Местные торпедовцы – команда неплохая – слишком робели. Москвичи играли с ощущением заранее данного им преимущества. Они победили 6:2. Лучшим на поле был Блинков. Отлично стоял в воротах Саная. А вот Савдунин, не успевая за напористым владимирским инсайдом, временами толкал его руками, хватал за майку. Местный судья, подавленный авторитетом гостей, старался не замечать этого. Уже тогда начала входить в моду смена мест нападающими по ходу игры. Сейчас это происходит непринужденно и естественно: только что Блохин был у левого углового флага, и тут же вы его замечаете на месте оттянутого правого полузащитника. А в ту пору это проводилось гораздо бесхитростней. С. Соловьев играл левого крайнего, Рыжкин – правого Соловьев махал ему рукой, звал – мол, иди сюда, и сам бежал ему навстречу. Таким образом они пересекали поле поперек и менялись местами. Как правило, за каждым следовал прикрепленный к нему защитник. Персональная опека, «персоналка» – это было в ходу.
И все-таки такой приезд бывал полезен для местной публики и футбола и, видите, оставлял след в памяти.
И потом это было прощание со многими, как принято говорить сейчас, ветеранами, блиставшими и гремевшими на футбольных полях.
С годами, с возрастом начинаешь особенно ценить «старичков» в спорте и сожалеть о тех, кто сошел слишком рано. Как могло получиться, что в двадцать семь лет покинул хоккей такой выдающийся спортсмен, как Альметов? Ведь канадцы играют до сорока и более. Уже за одно это нужно быть благодарными их опыту: Михайлов и Викулов перешагнули роковую черту тридцатилетия, а никто и не думает их отчислять. Они ведь играют лучше, чем прежде. Есть писатели, которые, старея, начинают повторяться, тускнеть – исписываются. Особенно поэты. Но ведь имеются и обратные примеры, когда поэт, увенчанный сединами, не утрачивает прекрасного накала молодости и одновременно приобретает опыт, мудрость, зрелость. Здесь не может быть единого закона, свода правил. Важен результат. Мы восхищаемся многократными чемпионами Санеевым, Лагутиным, Голубничим, их умением отдать всего себя до конца в самый необходимый миг.
И в искусстве то же. Не экономить себя, свои силы и впечатления – выложить все, что имеешь, даже больше того, ибо в таких случаях открывается и новое. И лишь потом, если удастся, «восстановиться» – есть такое спортивное выражение.
Еще более восхищают меня спортсменки-женщины, после громких побед сошедшие с высокого небосклона, незаметно исчезнувшие, забытые и вдруг появляющиеся вновь под двойной или совсем другой фамилией – матерью ребенка, а то и двоих, и даже троих! – и вновь достигающие самых больших вершин. Сколько в этом женственности, жизненной естественности, истинного спортивного упорства, трогательной помощи семьи!
Особая прелесть районного, заводского футбола. Его наивность, неиспорченность. Мы открываем его для себя, для души. В довоенные и первые послевоенные годы эта его привлекательность заключалась и в том, что турниры, чемпионаты на таком уровне зачастую не устраивались, – просто по организационным причинам. Никто не гнался за очками, местом в таблице. Это был спорт или физкультурное движение в чистом виде. Но дух соревнования присутствовал, да еще какой! Чаще всего велось постоянное соперничество с достойными по силам командами соседних предприятий или районов. И оттого, что противник порой бывал один и тот же, острота не пропадала, наоборот, усиливалась: прежние встречи помнились во всех подробностях.
Летом 1949 года я гостил в зеленом городке Прилуки, на Черниговщине, у своего однокашника и друга Ивана Завалия. Теперь Ивана давно уже нет. А в то волшебное лето мы много ездили по району, по колхозам, бродили, разговаривали. Посещали мы и местный стадион. Приятель Завалия, центр защиты прилукской городской команды, все допытывался у меня, в чем сила игры Ивана Кочеткова. Он его никогда не видел.
Я сказал: «В выборе позиции…»
А играл парень хорошо, грамотно, сильно. Встречались они главным образом с одной из местных команд. И вот тут я без преувеличения был поражен. Там играл врач, лет тридцати пяти. Он ничего не понимал в футболе: ни с того ни с сего пускал «свечи» в высоту; когда нужно было отдать пас, бил вперед, где никого из своих не было. Он ничего не хотел и не умел, кроме одного – бить по воротам. Но зато в этом ему не было равных. При каждом удобном и неудобном случае – с ходу, с разворота, с лета, с полулета – он лепил с обеих ног, да главное – точнейшим образом, все по углам. Я не верил своим глазам. Это был, конечно, не гений, не гигант футбола, но это был редчайший талант – забойщик, забивала. Попади он в свое время к настоящему тренеру, его натаскали бы в коллективной игре – он бы блистал. А может быть, он и не захотел бы. Сейчас он играл только для себя, в свое удовольствие. И тут можно признаться, что мы – а ведь мы считаем себя знатоками – ценим не только уровень. Увлеченность, самозабвение, бескорыстие – вот что прекрасно. Мы можем остановиться и, не отрываясь, смотреть, как играют мальчишки на пустыре, – и тоже восторгаться.
А летом 1951 года мы ездили с Евгением Винокуровым на строительство Каховской ГЭС по командировке одного из солидных наших журналов. Забегая вперед, скажу, что ни он, ни я не написали тогда стихов об этой грандиозной стройке. Почему? Трудно объяснить. Не написалось. Но свою роль эта поездка сыграла в нашей дальнейшей работе, дала определенный толчок, помогла разглядеть что-то новое и в нас самих.
Стройка эта была столь популярна, что кассирша на вокзале без тени сомнения выдала нам билеты до Каховки. В дальнейшем оказалось, что железной дороги там нет. Мы сошли в Днепропетровске, выяснили, что зря, поехали в Запорожье, там ночью добрались пешком через весь город до пристани. Парохода нужно было ждать сутки, мы легли на скамью над самой водой и немного поспали.
Через четырнадцать лет я написал об этом стихи. Привожу их не полностью:
Наутро мы отправились маленьким автобусом в аэропорт и после долгого ожидания вылетели наконец на двухместном открытом ПО-2 в Каховку. Парило, над яркими квадратами полей стояла серебряная дымка, довольно сильно болтало, что мешало Винокурову, для которого такой полет был в новинку. Приземлились на травяном, вполне полевом аэродромчике.
Скопилась дневная жара
В нагретом вокзале,
И люди теперь до утра
На пристани спали.
Лежал от дверей в двух шагах,
Как возле духовки,
Солдат. На его сапогах
Светились подковки.
Лелея усталость свою,
Порою ночною
Мы тоже легли на скамью
Друг к другу спиною.
Плыла и качалась скамья,
Как лодочка в море.
Ты спал безмятежно.
А я Курил уже вскоре.
Средь грузных корзин и узлов
Мне чудился шорох
И шелест волнующих слов,
Опасных, как порох.
Над лицами спящих детей
И спящих их кукол
Стоял в неоглядности всей
Сияющий купол.
Светился спасательный круг
Над лепкой вокзала.
И смутною радостью вдруг
Меня пронизало.
Сквозь звездный пылающий дым,
Сквозь эту безбрежность
К тебе и ко всем остальным
Я чувствовал нежность.
…Так явственно вижу я ту
Ночь, звездные блестки,
Что вновь ощущаю во рту
Вкус той папироски.
И, радость скрываю свою,
Средь ночи июля,
Над спящими тихо стою,
Их сон карауля…
Через несколько дней в грохоте и пылище стройки нам встретились наш литинститутовец Юзеф Островский и студент Института кинематографии, ныне автор многих сценариев Игорь Болгарин. Они пригласили нас посетить пристань Большая Лепетиха, где постоянно проживали родители Игоря. В результате мы оказались там и обосновались в доме приезжих, в комнате на восемь коек. Действительно, большое село над рекой утопало в садах. Мы переплывали на лодке через широченный в этом месте Днепр на ту сторону, купались, валялись на мелкомолотом горячем песке.
И, разумеется, – к тому веду – в Большой Лепетихе оказалась футбольная команда, не помню уже, кого она представляла, но настоящая футбольная команда, в форме, в бутсах, в майках с номерами на спинах. Она томилась – ей не с кем было играть. И мы дважды встречались с нею. Мы – это мы с Винокуровым, Островский и Болгарин. Доукомплектована наша сторона была местными мальчишками. Вскоре после начала матча выяснилось, что вся игра у противника ведется через их капитана – «семерку». Мне поручили выключить его из игры, и, как ни странно, мне это удалось. Я старался атаковать его, когда он лишь готовился принять мяч. Но я совершенно не мог за ним угнаться: он неутомимо носился по всему полю, а я ждал его у своей штрафной. Когда же я шел вперед (мне тоже хотелось забивать), сзади оставался Винокуров. Играли, правда, на условиях, позволявших некоторые упрощения правил. Когда нам били пенальти, я заменил нашего малолетнего голкипера и стал в ворота – только на этот случай.
Если вы смотрели футбол по телевизору, или бывали на стадионе, или даже стояли за воротами, вы не представляете, насколько ворота велики при одиннадцатиметровом. Для того чтобы понять это, надо находиться в них. С этим может не согласиться лишь один человек – бьющий.
– Он за московское «Торпедо» стоял, – сказал Болгарин обо мне небрежно. Но, устыдясь, добавил: – За дубль.
«Семерка» устрашающе длинно разбежался и пустил мяч прямо в меня.
Мы играли с ними дважды, с интервалом в один день. Первый раз выиграли 7:4, второй – точно с таким же счетом проиграли.
Больше всего гордились и радовались местные мальчишки. Но и нам это дало нелишнюю встряску.
И еще через двадцать лет. Рассматриваю фотографии: Вычегда, Сольвычегодск, Благовещенский собор XVI века. А рядом открытый стадиончик, и мы сидим, смотрим футбол – мой фронтовой друг котлашанин Борислав Бурков, критик Ал. Михайлов, архангельский журналист Евгений Салтыков. Играют команды сплавных контор. Другой снимок: я стою за воротами, сразу за сеткой. Салтыков написал на обороте: «В сетях провинциального футбола».
11
Когда мы вспоминаем радио– и телевизионных комментаторов спорта, первый, кото хочется назвать, – Вадим Синявский.
Глубокой осенью сорок пятого года московское «Динамо», усиленное несколькими игроками из других команд, посетило Англию и породило сенсацию победами над британскими профессионалами. Через атмосферные разряды Европы летел в Россию рассказывающий об этом взволнованный, ликующий голос Синявского. Он прошел и над Венгрией, где я тогда еще служил.
Голос Синявского звучал в наших домах и общежитиях, сопровождал нас в дороге. От него мы узнавали и о хоккейной победе на чемпионате мира в Стокгольме – в первый раз – и о футбольной победе на Олимпиаде в Мельбурне – тоже впервые. Причем эти репортажи помнятся почти так же, как виденное собственными глазами.
Комментаторы! Давно, когда у меня появился классный радиоприемник, жена, занимаясь какими-то домашними делами, включила его и случайно наткнулась на непонятную передачу на иностранном языке: один человек с необыкновенной быстротой, страстью и экспрессией, не смолкая ни на миг, но с множеством оттенков в голосе, о чем-то говорил или что-то проповедовал, а громадная толпа ревела, стонала и ахала. Вскоре жена поняла, что это футбольный репортаж, потом, что играют итальянские команды «Наполи» и «Рома». Весьма спокойно относящаяся к футболу, она не смогла, однако, выключить приемник. Вернувшись домой, я застал только конец, но вполне понял ее. Она была захвачена музыкой спорта.
Вспомнил сейчас по ассоциации: на миланских улицах продавались лакированные открытки «Тайная вечеря» Леонардо и рядом – карточки такого же формата, новые апостолы «Интера» и «Милана».
Радиокомментатор рассказывает нам о том, что он видит, стараясь охватить все или останавливаясь на подробностях, о которых он считает нужным поведать нам. Мы должны верить ему на слово, мы всецело в его власти. В телевидении, казалось бы, ему проще, но на деле гораздо сложней. Здесь мы имеем собственное мнение, мы видим сами, а иногда бываем наблюдательней, чем он. Хороший комментатор это понимает, плохой – нет.
Чудо первых спортивных телерепортажей на экранах крохотных К.ВН-49 с линзой, наполненной водой, или даже без линзы…
В чем была прелесть тогдашнего телерепортажа при всей его наивности, неумелости, промахах? Почему восприятие было эмоциональнее? Сейчас есть термин: прямой репортаж… «Мы ведем прямой репортаж о хоккейном матче»… Произносится это с некоторой гордостью. Еще бы. Ведь могут сказать и так: «Третий период хоккейного матча смотрите после информационной программы «Время»… Теперь в спортивном телевидении главенствует видеозапись. Тебе показывают событие, а ты уже знаешь не только общий результат, но и детали.
Раньше были только прямые передачи. Диктовала программа, сетка – в нее следовало втиснуться любой ценой. Я сам не раз участвовал в «поэтических вечерах» на телевидении. Дается, например, полчаса. Шесть участников. Один ведущий. Примерно по четыре минуты на человека. Но если первые превысят свою норму, последнему времени не остается. Теперь просто – настригут лоскутков, сократят. А тогда человек, выступая, видел себя на экране стоящего в студии монитора, хотя в эфире уже другая передача. Он звонит домой: «Ну, как я выглядел?» А ему отвечают: «Тебя не было. Где ты был?…»
В начале пятидесятых передачи с Шаболовки носили торжественно-волнующий характер. Объявлялась получасовая готовность. Десятиминутная. Пятиминутная. Наконец: «До выхода в эфир осталась одна минута!…» И почти следом голос режиссера, сверху, как с небес: «Выходим в эфир. Счастливого пути, друзья!…» И зажигался красный глазок на камере.
Спортивные соревнования еще долго передавались лишь в прямой трансляции. Летом 1966 года проводился мировой футбольный чемпионат в Англии, и транслировалось большинство матчей – по два в вечер. Даже по европейскому времени они заканчивались поздно, а у нас – двухчасовая разница – глубокой ночью. Мы смотрели их за городом, и у меня, как бывает в таких случаях, сдал телевизор. Пустил сосед, инвалид войны Виктор Михайлович Никольский – замечательный человек. Сейчас его уже нет на свете. И деда нашего тоже нет. Он, как и Никольский, садился смотреть, но вскоре не выдерживал, начинал клевать носом. Однажды он поднял голову и произнес в задумчивости: «Станга!»
Рядом со мной сидел мой приятель, конструктор вертолетов, живший в то лето по соседству. За стеною спала семья Никольских, было неловко, что мы мешаем, но нельзя же было отказаться от этого. В перерывах между таймами и матчами мы выходили в сад, закуривали. Высоко над нами мерцало небо, густо наполненное звездами, заслоняя чуть ли не половину его, черной стеной нависал над поселком лес. И во всех окнах, как пруды под луной, молочно отсвечивали телевизоры. Курящие тушили сигареты – пора! А там – перехватывал мячи белокурый красавец Бобби Мур, бил с разворота всеобщий любимец Бобби Чарльтон, потрясая кулаком, взвивался в воздух празднующий удачу Эйсебио, закрывая лицо руками, шел с поля плачущий Пеле. И все это было не вчера, не утром, не в записи, а сию минуту, сейчас.
С того чемпионата Юрий Трифонов привез мне в подарок книжку о футболе, об этом всемирном съезде лучших, увенчанных успехом, и – неудачников. Там были итоговые турнирные таблицы и снимки, среди них главный интерес представляли маленькие, как для документа, фотографии 352 футболистов, то есть всех участников финальных игр. Они были сняты в студии, некоторые в пиджаках и галстуках, их лица не выражали страсти, упорства, боли, жажды борьбы. Были и наши, в их числе выдающиеся игроки – Яшин, Шестернев, Воронин, Численко. Они заняли тогда четвертое место.
А через девять лет Булат Окуджава привез из ФРГ и подарил мне книгу о чемпионате мира 1974 года.
– Как же ты даришь такую книгу? – растрогался я.
– А я буду брать у тебя смотреть, – ответил он тут же.
Эта книга замечательна прежде всего тем, что она состоит из кусков жизни футбола, неоглядной радости и неподдельной печали.
Бывают документальные фильмы о спорте. Без текста – слова не нужны. Частый прием в них – съемка «рапидом», замедленное движение под музыку, как во сне. Эта книга напоминает мне такой фильм.
Или даже другое. Порою когда нам показывают по телевидению спортивное состязание в цвете, режиссер вдруг на несколько секунд останавливает выбранный кадр, чтобы мы могли рассмотреть подробнее, и он, этот кадр, как бы сам собой приобретает черты обобщения, искусства. Так и называется: стоп-кадр. В буквальном смысле остановленное мгновение, уже прошедшее. Режиссер вернул его и остановил. Результат гораздо более сильный, чем просто от фотографии. Такое впечатление оставляют снимки в этой книге.
Чудовищные пирамиды высоко в воздухе – по четыре человека. Трое, взмывшие к мячу и крепко зажмурившиеся от напряжения и ожидания встречи с ним. Летящие кубарем по траве в разные стороны. Крики восторга. Объятия. Жалобы. Броски вратарей. И голы, голы, голы. Пара: Круифф и Беккенбауэр рядом, психологический портрет. Ливень в матче Польша – ФРГ. Стена дождя, зонты за воротами, и обреченная фигура вратаря. Комья земли, дерна, газона. Пот и грязь на лицах. Счастье победы, радость малых удач. Ободряющие или карающие жесты судей. Горькие по большей части лица и глаза тренеров… Футбол!…
Да, так вот комментаторы. Есть у них и «ответные контратаки», и «неожиданные сюрпризы», и выражения типа: «Три динамовца вышли один на один с вратарем «Зенита» (сам слышал), и «импровизированная телевизионная кабина» – то есть у борта, у бровки. Беда не в ошибке, не в оговорке, а в привычке каждый раз говорить одинаково – как в прошлый. Это все равно, что если бы писатель каждую новую книгу писал точно, как прежнюю. И еще некоторые из них, как ни поразительно, не видят, не слышат, не замечают происходящего, путают, сбиваются и, конечно уж, не в состоянии ничего рассказать дополнительно, к месту, не мешая основному.
Прекрасно, когда ведут репортажи бывшие сильные спортсмены, но еще лучше, когда они могут рассказать нам нечто такое, о чем способны сообщить только они. Так, Набутов, ведя футбольный репортаж, сказал как-то: «Вратарь в прыжке потерял ориентировку…»
Потеря ориентировки в пространстве случается с мореходами в океане, с летчиками в воздухе. И вот с вратарями… Вратарь выбежал из ворот, прыгнул, не достал до мяча, его развернуло, и он на мгновение потерял ориентировку, не понимая, где мяч и в какой стороне ворота. Поведать о таком смог лишь бывший вратарь сборной.
К слову, о другом комментаторе, тоже бывшем вратаре. Владимир Федотов забил ему гол, судьи гол не зафиксировали. Они не только оказались невнимательными в игровой ситуации, но и не проверили перед игрой, надежно ли укреплена сетка на воротах: сильный низовой мяч прошел под ней. Это видели тысячи людей, вратарь, понятно, тоже. Он в ту минуту потерял не ориентировку, а нечто другое, когда поставил мяч на угол вратарской и как ни в чем не бывало выбил его.
Глубокой осенью сорок пятого года московское «Динамо», усиленное несколькими игроками из других команд, посетило Англию и породило сенсацию победами над британскими профессионалами. Через атмосферные разряды Европы летел в Россию рассказывающий об этом взволнованный, ликующий голос Синявского. Он прошел и над Венгрией, где я тогда еще служил.
Спустя три года в Литературном институте наш замечательный профессор, языковед Александр Александрович Реформатский приводил эти выделенные слова как пример очень удачного и естественного развития идиомы – золотые руки.
Может быть, я слыхал его прежде,
Но забыл, и в другой уже срок,
В сорок пятом году в Будапеште
Я расслышал его говорок.
Еще небо дышало багрово,
И недавний посверкивал свет.
Золотыми ногами Боброва
Восхищался он, словно поэт.
Голос Синявского звучал в наших домах и общежитиях, сопровождал нас в дороге. От него мы узнавали и о хоккейной победе на чемпионате мира в Стокгольме – в первый раз – и о футбольной победе на Олимпиаде в Мельбурне – тоже впервые. Причем эти репортажи помнятся почти так же, как виденное собственными глазами.
Комментаторы! Давно, когда у меня появился классный радиоприемник, жена, занимаясь какими-то домашними делами, включила его и случайно наткнулась на непонятную передачу на иностранном языке: один человек с необыкновенной быстротой, страстью и экспрессией, не смолкая ни на миг, но с множеством оттенков в голосе, о чем-то говорил или что-то проповедовал, а громадная толпа ревела, стонала и ахала. Вскоре жена поняла, что это футбольный репортаж, потом, что играют итальянские команды «Наполи» и «Рома». Весьма спокойно относящаяся к футболу, она не смогла, однако, выключить приемник. Вернувшись домой, я застал только конец, но вполне понял ее. Она была захвачена музыкой спорта.
Вспомнил сейчас по ассоциации: на миланских улицах продавались лакированные открытки «Тайная вечеря» Леонардо и рядом – карточки такого же формата, новые апостолы «Интера» и «Милана».
Радиокомментатор рассказывает нам о том, что он видит, стараясь охватить все или останавливаясь на подробностях, о которых он считает нужным поведать нам. Мы должны верить ему на слово, мы всецело в его власти. В телевидении, казалось бы, ему проще, но на деле гораздо сложней. Здесь мы имеем собственное мнение, мы видим сами, а иногда бываем наблюдательней, чем он. Хороший комментатор это понимает, плохой – нет.
Чудо первых спортивных телерепортажей на экранах крохотных К.ВН-49 с линзой, наполненной водой, или даже без линзы…
В чем была прелесть тогдашнего телерепортажа при всей его наивности, неумелости, промахах? Почему восприятие было эмоциональнее? Сейчас есть термин: прямой репортаж… «Мы ведем прямой репортаж о хоккейном матче»… Произносится это с некоторой гордостью. Еще бы. Ведь могут сказать и так: «Третий период хоккейного матча смотрите после информационной программы «Время»… Теперь в спортивном телевидении главенствует видеозапись. Тебе показывают событие, а ты уже знаешь не только общий результат, но и детали.
Раньше были только прямые передачи. Диктовала программа, сетка – в нее следовало втиснуться любой ценой. Я сам не раз участвовал в «поэтических вечерах» на телевидении. Дается, например, полчаса. Шесть участников. Один ведущий. Примерно по четыре минуты на человека. Но если первые превысят свою норму, последнему времени не остается. Теперь просто – настригут лоскутков, сократят. А тогда человек, выступая, видел себя на экране стоящего в студии монитора, хотя в эфире уже другая передача. Он звонит домой: «Ну, как я выглядел?» А ему отвечают: «Тебя не было. Где ты был?…»
В начале пятидесятых передачи с Шаболовки носили торжественно-волнующий характер. Объявлялась получасовая готовность. Десятиминутная. Пятиминутная. Наконец: «До выхода в эфир осталась одна минута!…» И почти следом голос режиссера, сверху, как с небес: «Выходим в эфир. Счастливого пути, друзья!…» И зажигался красный глазок на камере.
Спортивные соревнования еще долго передавались лишь в прямой трансляции. Летом 1966 года проводился мировой футбольный чемпионат в Англии, и транслировалось большинство матчей – по два в вечер. Даже по европейскому времени они заканчивались поздно, а у нас – двухчасовая разница – глубокой ночью. Мы смотрели их за городом, и у меня, как бывает в таких случаях, сдал телевизор. Пустил сосед, инвалид войны Виктор Михайлович Никольский – замечательный человек. Сейчас его уже нет на свете. И деда нашего тоже нет. Он, как и Никольский, садился смотреть, но вскоре не выдерживал, начинал клевать носом. Однажды он поднял голову и произнес в задумчивости: «Станга!»
Рядом со мной сидел мой приятель, конструктор вертолетов, живший в то лето по соседству. За стеною спала семья Никольских, было неловко, что мы мешаем, но нельзя же было отказаться от этого. В перерывах между таймами и матчами мы выходили в сад, закуривали. Высоко над нами мерцало небо, густо наполненное звездами, заслоняя чуть ли не половину его, черной стеной нависал над поселком лес. И во всех окнах, как пруды под луной, молочно отсвечивали телевизоры. Курящие тушили сигареты – пора! А там – перехватывал мячи белокурый красавец Бобби Мур, бил с разворота всеобщий любимец Бобби Чарльтон, потрясая кулаком, взвивался в воздух празднующий удачу Эйсебио, закрывая лицо руками, шел с поля плачущий Пеле. И все это было не вчера, не утром, не в записи, а сию минуту, сейчас.
С того чемпионата Юрий Трифонов привез мне в подарок книжку о футболе, об этом всемирном съезде лучших, увенчанных успехом, и – неудачников. Там были итоговые турнирные таблицы и снимки, среди них главный интерес представляли маленькие, как для документа, фотографии 352 футболистов, то есть всех участников финальных игр. Они были сняты в студии, некоторые в пиджаках и галстуках, их лица не выражали страсти, упорства, боли, жажды борьбы. Были и наши, в их числе выдающиеся игроки – Яшин, Шестернев, Воронин, Численко. Они заняли тогда четвертое место.
А через девять лет Булат Окуджава привез из ФРГ и подарил мне книгу о чемпионате мира 1974 года.
– Как же ты даришь такую книгу? – растрогался я.
– А я буду брать у тебя смотреть, – ответил он тут же.
Эта книга замечательна прежде всего тем, что она состоит из кусков жизни футбола, неоглядной радости и неподдельной печали.
Бывают документальные фильмы о спорте. Без текста – слова не нужны. Частый прием в них – съемка «рапидом», замедленное движение под музыку, как во сне. Эта книга напоминает мне такой фильм.
Или даже другое. Порою когда нам показывают по телевидению спортивное состязание в цвете, режиссер вдруг на несколько секунд останавливает выбранный кадр, чтобы мы могли рассмотреть подробнее, и он, этот кадр, как бы сам собой приобретает черты обобщения, искусства. Так и называется: стоп-кадр. В буквальном смысле остановленное мгновение, уже прошедшее. Режиссер вернул его и остановил. Результат гораздо более сильный, чем просто от фотографии. Такое впечатление оставляют снимки в этой книге.
Чудовищные пирамиды высоко в воздухе – по четыре человека. Трое, взмывшие к мячу и крепко зажмурившиеся от напряжения и ожидания встречи с ним. Летящие кубарем по траве в разные стороны. Крики восторга. Объятия. Жалобы. Броски вратарей. И голы, голы, голы. Пара: Круифф и Беккенбауэр рядом, психологический портрет. Ливень в матче Польша – ФРГ. Стена дождя, зонты за воротами, и обреченная фигура вратаря. Комья земли, дерна, газона. Пот и грязь на лицах. Счастье победы, радость малых удач. Ободряющие или карающие жесты судей. Горькие по большей части лица и глаза тренеров… Футбол!…
Да, так вот комментаторы. Есть у них и «ответные контратаки», и «неожиданные сюрпризы», и выражения типа: «Три динамовца вышли один на один с вратарем «Зенита» (сам слышал), и «импровизированная телевизионная кабина» – то есть у борта, у бровки. Беда не в ошибке, не в оговорке, а в привычке каждый раз говорить одинаково – как в прошлый. Это все равно, что если бы писатель каждую новую книгу писал точно, как прежнюю. И еще некоторые из них, как ни поразительно, не видят, не слышат, не замечают происходящего, путают, сбиваются и, конечно уж, не в состоянии ничего рассказать дополнительно, к месту, не мешая основному.
Прекрасно, когда ведут репортажи бывшие сильные спортсмены, но еще лучше, когда они могут рассказать нам нечто такое, о чем способны сообщить только они. Так, Набутов, ведя футбольный репортаж, сказал как-то: «Вратарь в прыжке потерял ориентировку…»
Потеря ориентировки в пространстве случается с мореходами в океане, с летчиками в воздухе. И вот с вратарями… Вратарь выбежал из ворот, прыгнул, не достал до мяча, его развернуло, и он на мгновение потерял ориентировку, не понимая, где мяч и в какой стороне ворота. Поведать о таком смог лишь бывший вратарь сборной.
К слову, о другом комментаторе, тоже бывшем вратаре. Владимир Федотов забил ему гол, судьи гол не зафиксировали. Они не только оказались невнимательными в игровой ситуации, но и не проверили перед игрой, надежно ли укреплена сетка на воротах: сильный низовой мяч прошел под ней. Это видели тысячи людей, вратарь, понятно, тоже. Он в ту минуту потерял не ориентировку, а нечто другое, когда поставил мяч на угол вратарской и как ни в чем не бывало выбил его.
12
Но что все футбол да хоккей? А русский хоккей, любимый всеми, кто связан с футболом! А Куц, Болотников, Тер-Ованесян, а прежде – Знаменские, Попов, Ванин! Их бег или прыжки стоят перед глазами. А та, годами недостижимая высота – 2 метра, которая, как звуковой барьер, вдруг была преодолена резко, свободно, многими. Поразительный прогресс Степанова, Кашкарова, Шавлакадзе! И явление Брумеля. Результаты росли неправдоподобно, и мы понимали, что это будет продолжаться. Я присутствовал при установлении Брумелем трех мировых рекордов, в том числе и последнего – 228 см.
Прыжки в высоту – один из самых удивительных видов легкой атлетики. Конечно, поражают воображение и прыжки с шестом благодаря своему головокружительному, под 6 метров, уровню. Однако бурный рост результатов связан там не только с техникой владения снарядом, но и с самим снарядом, с самой техникой. Бамбуковые, металлические или изготовленные из новейших пластмасс шесты, сгибаясь в дугу, поразному бросают вверх спортсмена.
Здесь же может варьироваться лишь техника непосредственно прыжка.
Прыжки в высоту – один из самых удивительных видов легкой атлетики. Конечно, поражают воображение и прыжки с шестом благодаря своему головокружительному, под 6 метров, уровню. Однако бурный рост результатов связан там не только с техникой владения снарядом, но и с самим снарядом, с самой техникой. Бамбуковые, металлические или изготовленные из новейших пластмасс шесты, сгибаясь в дугу, поразному бросают вверх спортсмена.
Здесь же может варьироваться лишь техника непосредственно прыжка.