Страница:
– Не верю, – фыркнул Артем, – у вас не было возможности сделать копию с картины.
Гергерт засмеялся – ну в точности демоническим смехом.
– У нас – не было. Но была у людей, к которым попала картина после того, как ее обнаружили в Брюсселе. Работал эксперт, доказавший подлинность шедевра, после него работал опытный копиист. Не будем уточнять, каким путем мы завладели копией. В ней нет ничего демонического, разумеется. Эксперт, а такой у Ватяну неизбежно сыщется, вычислит фальшивку, но это уже наша проблема – как успеть среагировать.
– Отсюда следует вопрос, – сказал Артем, – каким образом вы собираетесь контролировать ситуацию и вытаскивать из задницы своих «внештатных агентов»? Или не собираетесь?
– Собираемся, – деловито кивнул Гергерт, – иначе пропадает смысл операции. Не ваша забота, Артем Олегович. Вопрос решенный. Проблему нужно снять в течение месяца. Неделя на раскачку – пусть полиция свыкнется с мыслью, что в расследовании убийства Оливье Варнера ей не видать прогресса как своих ушей. Потом исчезайте – сочинив, разумеется, благовидный предлог. Билеты, деньги, прикрытие – об этом можете не волноваться. Вам же хочется вернуться ненадолго в Россию?
– Мечтается, просто сил нет, – съязвил Артем, – баня, водка, гармонь и лосось. Вы уверены, что Павел Фельдман не спустит меня с лестницы? Вы не в курсе, что он собирается стать отцом?
– Бывает, – сухо кивнул Гергерт. – Никто, как говорится, не застрахован. Можете намекнуть своему другу, что имеется шанс стать БОГАТЫМ отцом. С вами свяжутся в Сибири, Артем Олегович. Одних не оставят…
Оставшись в одиночестве, он долгое время тупо созерцал пространство. В ушах звенело. Такое впечатление, что за стенкой пианист в черном фраке и белых штиблетах исполняет траурного Шопена. Потом он спохватился: самое время приготовить зарядное устройство системы «стакан»…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Гергерт засмеялся – ну в точности демоническим смехом.
– У нас – не было. Но была у людей, к которым попала картина после того, как ее обнаружили в Брюсселе. Работал эксперт, доказавший подлинность шедевра, после него работал опытный копиист. Не будем уточнять, каким путем мы завладели копией. В ней нет ничего демонического, разумеется. Эксперт, а такой у Ватяну неизбежно сыщется, вычислит фальшивку, но это уже наша проблема – как успеть среагировать.
– Отсюда следует вопрос, – сказал Артем, – каким образом вы собираетесь контролировать ситуацию и вытаскивать из задницы своих «внештатных агентов»? Или не собираетесь?
– Собираемся, – деловито кивнул Гергерт, – иначе пропадает смысл операции. Не ваша забота, Артем Олегович. Вопрос решенный. Проблему нужно снять в течение месяца. Неделя на раскачку – пусть полиция свыкнется с мыслью, что в расследовании убийства Оливье Варнера ей не видать прогресса как своих ушей. Потом исчезайте – сочинив, разумеется, благовидный предлог. Билеты, деньги, прикрытие – об этом можете не волноваться. Вам же хочется вернуться ненадолго в Россию?
– Мечтается, просто сил нет, – съязвил Артем, – баня, водка, гармонь и лосось. Вы уверены, что Павел Фельдман не спустит меня с лестницы? Вы не в курсе, что он собирается стать отцом?
– Бывает, – сухо кивнул Гергерт. – Никто, как говорится, не застрахован. Можете намекнуть своему другу, что имеется шанс стать БОГАТЫМ отцом. С вами свяжутся в Сибири, Артем Олегович. Одних не оставят…
Оставшись в одиночестве, он долгое время тупо созерцал пространство. В ушах звенело. Такое впечатление, что за стенкой пианист в черном фраке и белых штиблетах исполняет траурного Шопена. Потом он спохватился: самое время приготовить зарядное устройство системы «стакан»…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Сибирская земля встретила непризнанного художника проливными дождями. Зимы в этот год на исторической родине не было, весна осталась незамеченной (зазеленело еще в апреле), теперь и лето отменялось. Низкие тучи, промозглый ветер, температура чуть выше десяти. Уныло, слякотно. Он тоскливо смотрел, как пробегают за окном такси знакомые дома, рекламные плакаты, люди и собаки жмутся друг к дружке под навесами на остановках, грязные иномарки, с ревом проносясь, обливают их водой из луж, наглядно демонстрируя, что свинство водителей прямо пропорционально мощности их автомобилей. Он вышел у Рок-сити на центральном проспекте, купил в ближайшем магазине зонтик, побрел пешком на вокзал, чтобы сдать сумку в камеру хранения. С ним происходило что-то странное: абсолютно не хотелось идти в свою «элитную» квартиру на улице Крылова – как бы многозначительно не гремели ключи в кармане. Скверные воспоминания связаны с квартирой. Страшная коллекция умбара, грабеж средь бела дня с последующей кончиной грабителей, смерть Лики, которая его любила, а он ее нет, и теперь сожалел об этом и страшно раскаивался…
Он бродил по улицам, заглядывал в лица спешащим прохожим, забредал в магазины, которых в центре было, как муравьев в муравейнике, разглядывал хитрозакрученные бансаи, люстры из богемского хрусталя, сувениры. Постоял у сигаретного ларька с объявлением: «Ушла на обед. Не вернусь к шести – ушла на ужин». Чисто по приколу проехал пару остановок на троллейбусе, о чем немедленно пожалел – за три квартала у троллейбуса четырежды падали рога, дважды Артема обматерили и намяли бока. «Вывозился в народе», – как писал кто-то из классиков.
– Вы выходите на «Синтетике»? – спросила сжатая со всех сторон синеглазая девушка в трогательном беретике.
– Не знаю, – выдохнул Артем.
– Тогда давайте меняться…
– Чем?
– Местами…
– Какими?
Девушка прыснула, и ему очень захотелось выйти вместе с ней. Он догнал молодую горожанку, когда она задумчиво стояла у лужи, гадая о ее глубине, помог переправиться, представился французским миллионером и предложил, не глядя, пожениться.
– Где вы были два месяца назад, миллионер, – всплеснула руками синеглазка, – когда я выходила замуж?
– Тогда давайте посидим в кафе, – сконфуженно вздохнул Артем, – в феврале месяце, когда я еще не был миллионером, в соседнем здании работало симпатичное заведение, там готовили прекрасный кофе и все ему сопутствующее. Клянусь, я не буду к вам приставать как банный лист.
Она удивленно смотрела Артему в глаза. Как-то неохотно вспомнила, что сегодня ей нужно пораньше прийти домой, чтобы купить продуктов, навести порядок, потому что завтра приезжает муж из командировки, она устала на работе, в офисе было так холодно, проклятое лето, и вообще…
В кафе он узнал, что зовут хорошую девочку Лидой. Но хороша она не только этим. Буквально всем. Они о чем-то говорили, смотрели друг другу в глаза, смущались, пили кофе. Ей не хотелось возвращаться домой. А его пленили ее красивые голубые глаза, овальное бледноватое лицо, изящные завитушки локонов, детская робость, с которой она посматривала на посетителей кафе, боясь увидеть знакомых. Все было хрупко, трепетно, нежно. После третьей чашки он согласился с девушкой, что они засиделись в этих стенах, пора и честь знать, вывел ее из кафе, поймал частника, назвал адрес: гостиница «Обь»… В пути он крепко держал ее за руку, она смотрела на него огромными от изумления ангельскими глазами. Потом в гостинице, когда, подпрыгивая от нетерпения, он заказывал лучший в этом гадюшнике номер (да хоть и президентский, разве в деньгах счастье?) – в ее глазах, помимо изумления, появилось что-то другое. Щечки играли румянцем, она, нетерпеливо сглатывала, теребила ремешок. Он начал целовать ее еще в лифте, который волок их на последний этаж. Повисли руки, упала сумочка, обмякла, застонала. А когда закрылась дверь «лучших в гадюшнике» апартаментов, уже и непонятно, кто на кого набросился…
Этот вечер был одним из лучших в его жизни. Номер был вполне пристойным, служба доставки функционировала, «девочек» и «мальчиков» не предлагали. Тоска оставляла захваченные позиции….
Они лежали в постели, соединившись в целое, переходили от слов к телу, от тел к слову, и когда улеглась страсть, не прекращали обниматься, слушали, как барабанит дождь по стеклам, тихо говорили. Он любовался красотой мягко вылепленных форм, плавными линиями молодого женского тела. «Пурисима» – говорили о такой красоте древние испанцы, что означало в переводе «наичистейшая». У нее действительно был муж. Он работал инженером в дорожном центре научно-технической информации, она – типичная офисная мышка. О детях пока не думали. И, наверное, уже не придется…
– Ненавижу тебя, – шептала Лида, обнимая его слабыми ручонками, – откуда ты взялся на мою голову, миллионер проклятый? Так хорошо было в жизни, понятно, привычно, адекватно…
– Со мной уж точно не адекватно, – сокрушенно признавал Артем. И смеялся: – Зато задорно и неоднократно… – впивался в ее припухшие губы, она таяла, растекалась под его напором. Совместными усилиями они увеличивали счет, удлиняли разрыв между нынешним и прошлым…
Она была профаном в живописи и никогда не слышала о художнике по фамилии Белинский, выставки которого поздней осенью гремели по городу. Это импонировало. Она любила классические вальсы, но для изнеженного тяжелым металлом слуха мужа эта музыка была неприемлема, и в доме ее не держали. Она обожала цветы, но у мужа была аллергия на цветочную пыльцу, а равно на кошек, apбузы и ананасы. Она мечтала стать дизайнером, декорировать квартиру по собственному вкусу, но мужу это было абсолютно по фэн-шую, и он терпеть не мог, когда стирают с компьютерного стола его любимую пыль и ликвидируют тщательно продуманный беспорядок. Но все равно, еще несколько часов назад ей искренне казалось, что она любит мужа…
Он повествовал о своей жизни. Коснулся событий последнего года, которые звучали столь же правдоподобно, как обещания правительства и лично президента.
– Ты кто? – смеялась ему на ухо Лида. – Врун, миллионер или сумасшедший? Ты заплатил за номер бешеные деньги, чтобы поваляться в постели с незнакомой женщиной – значит, ты не бедный. Глаза у тебя – не сумасшедшие…
– Я не врун, – шептал Артем. И плел небылицы: о божках африканского племени, о великом Питере Брейгеле, о великом Питере Рубенсе, о мрачной средневековой глыбе под названием Гвадалон (конкретных имен действующих лиц он старался не называть). О черной магии, о мистике, о волшебстве, о том, что сконструировать волшебную палочку, в принципе, возможно, но абсолютно исключено заложить в нее функцию предварительного просмотра содеянного. И это жалко. Она верила ему лишь в той части, что касалась женщин…
– Я сразу догадалась, что ты обольститель… – грустно шептала Лида, – тебе нужна женщина, в какой бы части света ты ни находился. А когда уезжаешь, ты о ней забываешь.
У тебя есть женщина во Франции. Ты на ней женишься…
– Я никогда не женюсь на иностранке, – пробормотал Артем и думал: «Каким бы ангелом она ни была…»
Они проснулись рано утром. За окном было серо, мутно, хлестал дождь. Великая сибирская река, испещренная бурунами, выбрасывала на причал грязные волны. Теплоход с туристами отправлялся в плавание – вверх по течению. Нормальная погода для туризма – если не выходить из кают и точно знать дорогу к буфету.
– Вот и кончилась сказка, – грустно вымолвила Лида, – остаются будни и рана на душе.
– Я еще не уезжаю, – проворчал Артем, – а если уеду, то пропишусь не на Центавре. Мой дом – в этом городе.
– Между нами – бездна, – философски заметила Лида. – Женщинам свойственно все усложнять, разве ты не знаешь? Это подметил еще Достоевский. В ближайшие дни мы не сможем встретиться. Работа, муж. Он приедет через два часа из Томска и до июля никуда не уедет. У меня – работа с восьми до пяти. В начале шестого он за мной прибегает, крепко сжимая в руке мобильник…
– Тюрьма какая-то, – Артем взял ее расстроенное лицо в ладошки и нежно поцеловал.
– Да ладно, – улыбнулась она, – будем считать, что ты не разбивал моего сердца. Своеобразие переживаемого момента заключается в том, что мне придется вести себя как ни в чем ни бывало. Не знаю, надолго ли меня хватит, но буду стараться. А то как-то странно не успела выйти замуж…
– Я приеду через месяц, – пробормотал Артем, – поговорим серьезно. Обещаю.
– Правда? – изумилась она. – А номер телефона не попросишь?
– Попрошу. Только не вздумай обзаводиться ребеночком.
– А вот это обещаю, – она перестала иронизировать, – как ни бодрись, а сердце ты мое разбил. Вдребезги. Какие уж тут ребеночки. Буду ждать, Артем, звони в любое рабочее время. Впрочем, и в любое нерабочее, – она махнула рукой, – все равно не позвонишь. Ой, слушай, время-то идет… – она взглянула на часы и украдкой смахнула слезу. – Побегу я, можно?…
Он остался один. Лежал, забросив руки за голову, смотрел, как замерзшая муха на люстре покрывается пылью. Напевал под нос: «Наша с ней основная задача – незастуканными быть на месте…»
В конторе Фельдмана зазвенел телефон, трубку сняли. Хозяин кабинета строго сказал:
– Детективное агентство «Арчи Гудвин». Вас внимательно слушают.
– Тьфу ты, – очнулся Артем, – совсем забыл, что нужно говорить в трубку.
– Кто это? – посуровел Павел.
– Да вот, решил номером ошибиться.
– Ах, мать честная, – ахнул Павел, – какой-то голос у тебя…
– А я подумал, что ты уже не ходишь на работу. Типа, там, в декрете…
– Не походишь, пожалуй, с этими российскими женами, – возмутился Фельдман, – Эльвира точно на третьем месяце. На ближайшие шесть и последующие месяцы у нее обширные наполеоновские планы. В нашем доме снова острая нехватка. А ты специально звонишь из Франции, чтобы…
– Я в гостинице «Обь», – перебил Артем. Фельдман присвистнул.
– В качестве интуриста, или… сам еще не понял?
– Еще не понял, – ухмыльнулся Артем, – только не спрашивай, почему я не пошел в свою квартиру. Просто не хочу.
– Дело хозяйское, – согласился Павел, – я даже не буду спрашивать, почему ты приехал в эту страну. Или стоит спросить?
– Сам объясню. В семь часов вечера будь дома. Пожалуйста.
Он выключил телефон и вновь уставился на пыльную муху.
– Безобразие, – процедил Фельдман, бросая за микроволновку пульт от телевизора, – чем больше каналов, тем больше нечего смотреть. Прокладки, прапорщик Шматко, телепузики из Госдумы… Нервный я стал, Артем. Неспокойный, неуравновешенный…
– Держи, – начал Артем выставлять из пакета приобретения, – это от усталости, это от нервного напряжения, это от депрессии…
– А кроме водки, доктор, у вас ничего нет? – ухмыльнулся Павел. Он как раз сидел перед тарелкой с дымящейся картошкой и яйцевидными куриными пупочками и сам понимал, что на столе чего-то не хватает.
– Есть, – кивнул Артем, извлекая последнее, – коньяк «Камю». Для непьющих.
– Накладывай себе, – снисходительно разрешил Павел, показав вилкой на кастрюлю и сковородку, – извлекай огурчики из шайтан-сундука, – вилка ткнулась в холодильник, – открывай, наливай, говори, чего приехал.
– Уж не с добрыми новостями. Павел помрачнел.
– Я так и думал. За последний год я трижды извлекал тебя из дерьма, теряя при этом то ногу, то голову, то веру в прогрессивное человечество. Да, я получал немного денег за свои старания, но, увы, – Павел удрученно развел руками, – денег больше нет. Такое ощущение, словно их и не было. Приходится работать… Ты что-то говорил про плохие новости?
– Успеем, – проснулся волчий аппетит, Артем замолотил вилкой. Минимальный перерыв между первой и второй, третья, четвертая…
– А неплохо, в принципе, сидим, – восхитился Павел, – если не думать о грядущих неприятностях, безденежье и твоем подозрительном приезде. Откупоривай вторую.
В коридоре раздалось подозрительное шарканье, отворилась дверь и появилась Эльвира с работы – привлекательная русоволосая женщина с внимательными, недобро блестящими глазами. Если верить Фельдману, у Эльвиры было множество достоинств и недостатков, а среди последних превалировала полная НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ.
– Какой пейзаж, – умиленно проворковала Эльвира, – соединились два любящих сердца. Привет французам.
«Привет евреям», – хотел сказать Артем, но как-то постеснялся.
– «Пейзаж не удался» – вздохнул Малевич, берясьза черную краску, – пробормотал Павел и взялся за «Камю». – Выпьешь с нами, дорогая? Ах, прости, все время забываю, что тебе нельзя…
– А что, в этом доме кто не пьет, тот не ест? – Эльвира извлекла из принесенного пакета банку с маринованными грибами и водрузила посреди стола.
– На солененькое растащило, – подмигнул Фельдман. – С чего, интересно?
– Отлично выглядишь, Эльвира, – спохватился Артем. – Нет, серьезно.
– Ожидал худшего, – хохотнул Фельдман.
– Кстати, твоему суженому полагается премия, которую я не успел выплатить в прошлом месяце, – Артем полез в карман, извлек пухлый конверт и, галантно поклонившись, отдал Эльвире. Женщина задумалась. В рамки предполагаемой линии поведения данное событие как-то не укладывалось.
– Отлично, – возрадовался Павел, – тащи, Эльвира, своего фарфорового хрюнчика.
– Бери, Эльвира, – сказал Артем, – и ни в чем себе не отказывай.
Эльвира робко взяла конверт, посмотрела в него с опаской, как сапер на мину, вытянула пачку европейских бумажек, стала пересчитывать. На середине пачки ее лицо принялось меняться, стало двухцветным, она неровно задышала.
– Сейчас мы узнаем, возможен ли у женщины оргазм при пересчете денег, – подмигнул Фельдман.
– Что это, Артем? – севшим голосом спросила Эльвира.
– Премия твоего суженого.
– Но здесь пять тысяч евро…
– Ни фигаро себе, – присвистнул Фельдман, – ты ничего не перепутал?
– Может, они фальшивые? – с надеждой спросила Эльвира.
– Нет, – вздохнул Артем, – деньги настоящие. Ребята, кончайте париться. Не нравится слово «премия», назовите иначе. Подарок, например, вашему будущему карапузику.
– А ты уверен, что это не те деньги, которые ты хочешь предложить Павлу за свою новую авантюру? – настаивала Эльвира. – Уж больно загадочно выглядишь, Артем. Словно извиняешься за грядущую гадость.
– Нет, Эльвира, – скорбно вымолвил Артем, – за грядущую гадость Павел будет получать по другой ведомости. Сумма – на порядок выше…
Эльвира не стала докучать своим присутствием. Выпила чай, пошла спать. «Надоели гости дорогие», – подмигнул Павел.
– Ты же не собираешься предложить моему мужу прогулку в пасть Дьявола? – спросила она, прежде чем закрыть дверь.
Артем отделался глупой улыбочкой. Павел наполнил емкости, покосился на закрывшуюся дверь и пытливо посмотрел другу в глаза.
– Так как насчет пасти Дьявола?
– Дьявол будет, – успокоил Артем, – самый настоящий Дьявол – с рогами, копытами, серным дыханием – тот самый Дьявол, которого описал папа Григорий Великий в шестом веке. А также сорок пять миллионов демонов, подсчитанных демонологом Вейером в шестнадцатом.
– Ясно, – вздохнул Павел, – ты подготовился к встрече, проштудировал специальную литературу. Излагай, Артем.
Он слушал угрюмо, не перебивая. В неприятных местах хватался за бутылку, плескал в рюмку, жадно выпивал, запрокинув голову. Потом долго молчал, шаря взглядом по столу. Видимо, подыскивал, чем бы запустить в приятеля.
– Заметь, – сказал Артем, – в отличие от событий минувших дней, я не прошу у тебя помощи. Тебя выбрали без моего участия. Я, ей-богу, не знал об их планах.
Павел молчал. Лицо приятеля покрывалось землистой коркой. Он сбросил оцепенение, покрутил головой, воткнул вилку наугад в маринованные опята, зацепил кроху.
– Невероятно, Артем. Признайся, какая же крыша не любит быстрой езды?
Павел лихорадочно зачавкал.
– Они не отцепятся, – тихо сказал Артем, – в третий раз они пытаются поставить равенство между мной и своей влиятельной организацией. Бред. Уравнение ненормального вида – есть такое понятие в математике.
– Нет такого понятия, – фыркнул Павел, – есть понятие: привести уравнение к нормальному виду. А понятия «уравнение ненормального вида» нет. Ты кто, Артем? Псих или совесть нации?
Артем молчал, уткнувшись в тарелку. Да и Павел сообразил: слова бесполезны. Оба на крючке. Не стоит выяснять отношения.
– Женька Гурвич… – забормотал Павел, – Евгений Александрович… Жив, значит, курилка. Ну что ж, у этого парня с моральными принципами всегда было хреновато…
– Но тип, судя по всему, серьезный.
– Да, – согласился Фельдман, – если Женька брался за дело, то делал его ответственно и всегда доводил до конца. Было в нем что-то притягательное и отталкивающее одновременно… – Павел задумался. – Тяга к порядку, стремление подчинять… Он блестяще учился в университете, распределился бухгалтером в какую-то мутную заштатную лавочку – то ли на карьер, то ли на щебеночный завод, но через год бросил работу, объявился в Н-ске, предложил совместное дело. Мол, «Глория» по-русски значит «слава», все такое. Замутил дела с криминальными элементами, обзавелся связями в городском руководстве. Несколько раз мы с ним совершали поездки за границу. Кстати, половина всех моих связей за бугром – это результат совместных дел с Гурвичем. В один прекрасный день он заявился, загадочный как сфинкс, сказал, что получил от иностранного партнера предложение, от которого невозможно отказаться, щедро подарил мне свою долю в агентстве «Глория» и смылся. По пятам пришли чекисты, настойчиво интересовались местонахождением Гурвича, но помочь я им ничем не мог. Извернулся, чтобы и меня не зацепили, вроде пронесло. С той поры от Гурвича ни слуху, ни духу. Я и не стремился продолжать знакомство. Обозвал контору «Арчи Гудвин», выгнал ставленников Женьки, принял Федора, Изабеллу…
– И нет зацепок, чтобы связаться с Гурвичем?
– Почему же нет? – Фельдман невесело рассмеялся. – При желании я смогу зацепиться даже за Бен Ладена. Но до сегодняшнего дня, сам понимаешь, желания не было. Да, собственно, и сейчас нет.
– От нас не отстанут, – напомнил Артем, – это к вопросу прогулки в пасть Дьявола…
Он мог не сомневаться – канал доставки сообщения заработает в самое ближайшее время. Он ушел от Павла незадолго до полуночи. Стоял на пустой остановке под проливным дождем, недоумевая, откуда в небе столько влаги и чем провинилась в этом году Сибирь перед небесными силами. Ни людей, ни транспорта. Медленно проехало такси с шашечками. Остановилось, сдало назад, вылупилась физиономия.
– Скучаешь, командир? Куда ехать? Артем молчал, утонув в невеселых раздумьях.
– Понятно, – вздохнул ночной таксист, – вакуум между ушами. Ох уж мне эти безденежные…
Взревел мотор, он укатил в ночь, разбрызгав глубокую лужу. Артем побрел по тротуару, раскрыв над головой зонт. Добрался до центральной площади, украшенной монументальным вождем пролетариата и его обманутыми вкладчиками – рабочим, солдатом, матросом. Из центрального кабака, полвека носящего одноименное гордое название «ЦК», вывалили в дождь загулявшие граждане. Надрывалась какая-то визгуха, ржали мужчины. Он запоздало начал их обруливать.
– Белинский? – хрипло вымолвил кто-то. – Артем?
Грузный мужчина, норовя выколоть глаз зонтом, уже заглядывал ему в лицо, дышал перегаром. Некий Добровольский – бездарный художник-пейзажист. Год назад с трибуны местного Союза художников поливал Артема грязью (хотя тот ни на что не претендовал и плевать хотел на весь союз и каждого его представителя). Когда Фортуна повернулась лицом и скромный художник сделался востребован, живо стал набиваться в друзья. «По морде, что ли, съездить? – лениво подумал Артем. – Хотя нельзя, вон их сколько».
– Белинский? – доставал его старый знакомый. – Это ты или это не ты?
– Вы обознались, – он поднял воротник, прикрылся зонтом, двинулся своей дорогой.
– Как это обознался? – возмутился Добровольский. – Артем, ты что? Откуда? Инкогнито из Петербурга?
Он удалялся, сжав зубы. Придется в рожу, если будет приставать. И плевать, что Артем в низшей весовой категории. Но уже заводился минивэн у обочины, прибывший за богемой, кто-то, хохоча, призывал Добровольского не приставать к прохожим.
– Рассаживаемся, рассаживаемся, – бархатно гудел еще один бездарь, – работаем бедрышками, дамы, работаем…
Артем ускорился, пересек вокзальную магистраль, чуть не утонув в грязи. Правильно говорят, что у российских дорог только два состояния: до дождя они пыльные, после дождя они грязные. Веселый город – родной сибирский мегаполис! Из подворотни высунулось существо среднего пола, поманило пальчиком. Он показал существу кулак, пошел дальше. Оглянулся на всякий случай. Погони не было. В переулке за Домом быта два наркомана сосредоточенно и как-то вдумчиво лупили третьего, не обращая внимания на дождь. Артем прошел мимо, потом вернулся – один из нариков как раз поднял увесистый камень и приступил к долбежке черепа поверженного врага. Увидев постороннего, отбросил камень, поднялся.
– Что, друзья, время разбрасывать камни? – добродушно спросил Артем.
– Нет, дядя, время собирать зубы! – заорал второй недоумок и бросился в атаку. Он схватил его за воротник, отбросил при помощи пятки. А когда наркоманы сплотили ряды и пошли в психическую, он просто стукнул их лбами, отшвырнул в разные стороны. Повернулся, чтобы помочь подняться третьему, но того и след простыл. Ни «спасибо», ни «до свидания». Он пожал плечами, решил добавить первым двум, повернул голову, но и те куда-то пропали. Пустой переулок, зарешеченные окна какого-то офиса, огонек в окне – сторож несет службу. Сюр какой-то…
Он закурил. Скрипнув тормозами, на проспекте напротив переулка остановилась патрульная машина. В окне образовались две скучающие физиономии. «Ну все, – загрустил Артем, – пришла беда – вынимай паспорта». Но дураками эти двое точно не были. Не каждый милиционер по долгу службы выйдет в дождь из сухой машины. Машина постояла, завелась, покатила дальше, разгребая лужи. Он тоже побрел, напевая: «Иду по зеркальному мосту, по ночному городку…»
Он бродил по улицам, заглядывал в лица спешащим прохожим, забредал в магазины, которых в центре было, как муравьев в муравейнике, разглядывал хитрозакрученные бансаи, люстры из богемского хрусталя, сувениры. Постоял у сигаретного ларька с объявлением: «Ушла на обед. Не вернусь к шести – ушла на ужин». Чисто по приколу проехал пару остановок на троллейбусе, о чем немедленно пожалел – за три квартала у троллейбуса четырежды падали рога, дважды Артема обматерили и намяли бока. «Вывозился в народе», – как писал кто-то из классиков.
– Вы выходите на «Синтетике»? – спросила сжатая со всех сторон синеглазая девушка в трогательном беретике.
– Не знаю, – выдохнул Артем.
– Тогда давайте меняться…
– Чем?
– Местами…
– Какими?
Девушка прыснула, и ему очень захотелось выйти вместе с ней. Он догнал молодую горожанку, когда она задумчиво стояла у лужи, гадая о ее глубине, помог переправиться, представился французским миллионером и предложил, не глядя, пожениться.
– Где вы были два месяца назад, миллионер, – всплеснула руками синеглазка, – когда я выходила замуж?
– Тогда давайте посидим в кафе, – сконфуженно вздохнул Артем, – в феврале месяце, когда я еще не был миллионером, в соседнем здании работало симпатичное заведение, там готовили прекрасный кофе и все ему сопутствующее. Клянусь, я не буду к вам приставать как банный лист.
Она удивленно смотрела Артему в глаза. Как-то неохотно вспомнила, что сегодня ей нужно пораньше прийти домой, чтобы купить продуктов, навести порядок, потому что завтра приезжает муж из командировки, она устала на работе, в офисе было так холодно, проклятое лето, и вообще…
В кафе он узнал, что зовут хорошую девочку Лидой. Но хороша она не только этим. Буквально всем. Они о чем-то говорили, смотрели друг другу в глаза, смущались, пили кофе. Ей не хотелось возвращаться домой. А его пленили ее красивые голубые глаза, овальное бледноватое лицо, изящные завитушки локонов, детская робость, с которой она посматривала на посетителей кафе, боясь увидеть знакомых. Все было хрупко, трепетно, нежно. После третьей чашки он согласился с девушкой, что они засиделись в этих стенах, пора и честь знать, вывел ее из кафе, поймал частника, назвал адрес: гостиница «Обь»… В пути он крепко держал ее за руку, она смотрела на него огромными от изумления ангельскими глазами. Потом в гостинице, когда, подпрыгивая от нетерпения, он заказывал лучший в этом гадюшнике номер (да хоть и президентский, разве в деньгах счастье?) – в ее глазах, помимо изумления, появилось что-то другое. Щечки играли румянцем, она, нетерпеливо сглатывала, теребила ремешок. Он начал целовать ее еще в лифте, который волок их на последний этаж. Повисли руки, упала сумочка, обмякла, застонала. А когда закрылась дверь «лучших в гадюшнике» апартаментов, уже и непонятно, кто на кого набросился…
Этот вечер был одним из лучших в его жизни. Номер был вполне пристойным, служба доставки функционировала, «девочек» и «мальчиков» не предлагали. Тоска оставляла захваченные позиции….
Они лежали в постели, соединившись в целое, переходили от слов к телу, от тел к слову, и когда улеглась страсть, не прекращали обниматься, слушали, как барабанит дождь по стеклам, тихо говорили. Он любовался красотой мягко вылепленных форм, плавными линиями молодого женского тела. «Пурисима» – говорили о такой красоте древние испанцы, что означало в переводе «наичистейшая». У нее действительно был муж. Он работал инженером в дорожном центре научно-технической информации, она – типичная офисная мышка. О детях пока не думали. И, наверное, уже не придется…
– Ненавижу тебя, – шептала Лида, обнимая его слабыми ручонками, – откуда ты взялся на мою голову, миллионер проклятый? Так хорошо было в жизни, понятно, привычно, адекватно…
– Со мной уж точно не адекватно, – сокрушенно признавал Артем. И смеялся: – Зато задорно и неоднократно… – впивался в ее припухшие губы, она таяла, растекалась под его напором. Совместными усилиями они увеличивали счет, удлиняли разрыв между нынешним и прошлым…
Она была профаном в живописи и никогда не слышала о художнике по фамилии Белинский, выставки которого поздней осенью гремели по городу. Это импонировало. Она любила классические вальсы, но для изнеженного тяжелым металлом слуха мужа эта музыка была неприемлема, и в доме ее не держали. Она обожала цветы, но у мужа была аллергия на цветочную пыльцу, а равно на кошек, apбузы и ананасы. Она мечтала стать дизайнером, декорировать квартиру по собственному вкусу, но мужу это было абсолютно по фэн-шую, и он терпеть не мог, когда стирают с компьютерного стола его любимую пыль и ликвидируют тщательно продуманный беспорядок. Но все равно, еще несколько часов назад ей искренне казалось, что она любит мужа…
Он повествовал о своей жизни. Коснулся событий последнего года, которые звучали столь же правдоподобно, как обещания правительства и лично президента.
– Ты кто? – смеялась ему на ухо Лида. – Врун, миллионер или сумасшедший? Ты заплатил за номер бешеные деньги, чтобы поваляться в постели с незнакомой женщиной – значит, ты не бедный. Глаза у тебя – не сумасшедшие…
– Я не врун, – шептал Артем. И плел небылицы: о божках африканского племени, о великом Питере Брейгеле, о великом Питере Рубенсе, о мрачной средневековой глыбе под названием Гвадалон (конкретных имен действующих лиц он старался не называть). О черной магии, о мистике, о волшебстве, о том, что сконструировать волшебную палочку, в принципе, возможно, но абсолютно исключено заложить в нее функцию предварительного просмотра содеянного. И это жалко. Она верила ему лишь в той части, что касалась женщин…
– Я сразу догадалась, что ты обольститель… – грустно шептала Лида, – тебе нужна женщина, в какой бы части света ты ни находился. А когда уезжаешь, ты о ней забываешь.
У тебя есть женщина во Франции. Ты на ней женишься…
– Я никогда не женюсь на иностранке, – пробормотал Артем и думал: «Каким бы ангелом она ни была…»
Они проснулись рано утром. За окном было серо, мутно, хлестал дождь. Великая сибирская река, испещренная бурунами, выбрасывала на причал грязные волны. Теплоход с туристами отправлялся в плавание – вверх по течению. Нормальная погода для туризма – если не выходить из кают и точно знать дорогу к буфету.
– Вот и кончилась сказка, – грустно вымолвила Лида, – остаются будни и рана на душе.
– Я еще не уезжаю, – проворчал Артем, – а если уеду, то пропишусь не на Центавре. Мой дом – в этом городе.
– Между нами – бездна, – философски заметила Лида. – Женщинам свойственно все усложнять, разве ты не знаешь? Это подметил еще Достоевский. В ближайшие дни мы не сможем встретиться. Работа, муж. Он приедет через два часа из Томска и до июля никуда не уедет. У меня – работа с восьми до пяти. В начале шестого он за мной прибегает, крепко сжимая в руке мобильник…
– Тюрьма какая-то, – Артем взял ее расстроенное лицо в ладошки и нежно поцеловал.
– Да ладно, – улыбнулась она, – будем считать, что ты не разбивал моего сердца. Своеобразие переживаемого момента заключается в том, что мне придется вести себя как ни в чем ни бывало. Не знаю, надолго ли меня хватит, но буду стараться. А то как-то странно не успела выйти замуж…
– Я приеду через месяц, – пробормотал Артем, – поговорим серьезно. Обещаю.
– Правда? – изумилась она. – А номер телефона не попросишь?
– Попрошу. Только не вздумай обзаводиться ребеночком.
– А вот это обещаю, – она перестала иронизировать, – как ни бодрись, а сердце ты мое разбил. Вдребезги. Какие уж тут ребеночки. Буду ждать, Артем, звони в любое рабочее время. Впрочем, и в любое нерабочее, – она махнула рукой, – все равно не позвонишь. Ой, слушай, время-то идет… – она взглянула на часы и украдкой смахнула слезу. – Побегу я, можно?…
Он остался один. Лежал, забросив руки за голову, смотрел, как замерзшая муха на люстре покрывается пылью. Напевал под нос: «Наша с ней основная задача – незастуканными быть на месте…»
В конторе Фельдмана зазвенел телефон, трубку сняли. Хозяин кабинета строго сказал:
– Детективное агентство «Арчи Гудвин». Вас внимательно слушают.
– Тьфу ты, – очнулся Артем, – совсем забыл, что нужно говорить в трубку.
– Кто это? – посуровел Павел.
– Да вот, решил номером ошибиться.
– Ах, мать честная, – ахнул Павел, – какой-то голос у тебя…
– А я подумал, что ты уже не ходишь на работу. Типа, там, в декрете…
– Не походишь, пожалуй, с этими российскими женами, – возмутился Фельдман, – Эльвира точно на третьем месяце. На ближайшие шесть и последующие месяцы у нее обширные наполеоновские планы. В нашем доме снова острая нехватка. А ты специально звонишь из Франции, чтобы…
– Я в гостинице «Обь», – перебил Артем. Фельдман присвистнул.
– В качестве интуриста, или… сам еще не понял?
– Еще не понял, – ухмыльнулся Артем, – только не спрашивай, почему я не пошел в свою квартиру. Просто не хочу.
– Дело хозяйское, – согласился Павел, – я даже не буду спрашивать, почему ты приехал в эту страну. Или стоит спросить?
– Сам объясню. В семь часов вечера будь дома. Пожалуйста.
Он выключил телефон и вновь уставился на пыльную муху.
– Безобразие, – процедил Фельдман, бросая за микроволновку пульт от телевизора, – чем больше каналов, тем больше нечего смотреть. Прокладки, прапорщик Шматко, телепузики из Госдумы… Нервный я стал, Артем. Неспокойный, неуравновешенный…
– Держи, – начал Артем выставлять из пакета приобретения, – это от усталости, это от нервного напряжения, это от депрессии…
– А кроме водки, доктор, у вас ничего нет? – ухмыльнулся Павел. Он как раз сидел перед тарелкой с дымящейся картошкой и яйцевидными куриными пупочками и сам понимал, что на столе чего-то не хватает.
– Есть, – кивнул Артем, извлекая последнее, – коньяк «Камю». Для непьющих.
– Накладывай себе, – снисходительно разрешил Павел, показав вилкой на кастрюлю и сковородку, – извлекай огурчики из шайтан-сундука, – вилка ткнулась в холодильник, – открывай, наливай, говори, чего приехал.
– Уж не с добрыми новостями. Павел помрачнел.
– Я так и думал. За последний год я трижды извлекал тебя из дерьма, теряя при этом то ногу, то голову, то веру в прогрессивное человечество. Да, я получал немного денег за свои старания, но, увы, – Павел удрученно развел руками, – денег больше нет. Такое ощущение, словно их и не было. Приходится работать… Ты что-то говорил про плохие новости?
– Успеем, – проснулся волчий аппетит, Артем замолотил вилкой. Минимальный перерыв между первой и второй, третья, четвертая…
– А неплохо, в принципе, сидим, – восхитился Павел, – если не думать о грядущих неприятностях, безденежье и твоем подозрительном приезде. Откупоривай вторую.
В коридоре раздалось подозрительное шарканье, отворилась дверь и появилась Эльвира с работы – привлекательная русоволосая женщина с внимательными, недобро блестящими глазами. Если верить Фельдману, у Эльвиры было множество достоинств и недостатков, а среди последних превалировала полная НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ.
– Какой пейзаж, – умиленно проворковала Эльвира, – соединились два любящих сердца. Привет французам.
«Привет евреям», – хотел сказать Артем, но как-то постеснялся.
– «Пейзаж не удался» – вздохнул Малевич, берясьза черную краску, – пробормотал Павел и взялся за «Камю». – Выпьешь с нами, дорогая? Ах, прости, все время забываю, что тебе нельзя…
– А что, в этом доме кто не пьет, тот не ест? – Эльвира извлекла из принесенного пакета банку с маринованными грибами и водрузила посреди стола.
– На солененькое растащило, – подмигнул Фельдман. – С чего, интересно?
– Отлично выглядишь, Эльвира, – спохватился Артем. – Нет, серьезно.
– Ожидал худшего, – хохотнул Фельдман.
– Кстати, твоему суженому полагается премия, которую я не успел выплатить в прошлом месяце, – Артем полез в карман, извлек пухлый конверт и, галантно поклонившись, отдал Эльвире. Женщина задумалась. В рамки предполагаемой линии поведения данное событие как-то не укладывалось.
– Отлично, – возрадовался Павел, – тащи, Эльвира, своего фарфорового хрюнчика.
– Бери, Эльвира, – сказал Артем, – и ни в чем себе не отказывай.
Эльвира робко взяла конверт, посмотрела в него с опаской, как сапер на мину, вытянула пачку европейских бумажек, стала пересчитывать. На середине пачки ее лицо принялось меняться, стало двухцветным, она неровно задышала.
– Сейчас мы узнаем, возможен ли у женщины оргазм при пересчете денег, – подмигнул Фельдман.
– Что это, Артем? – севшим голосом спросила Эльвира.
– Премия твоего суженого.
– Но здесь пять тысяч евро…
– Ни фигаро себе, – присвистнул Фельдман, – ты ничего не перепутал?
– Может, они фальшивые? – с надеждой спросила Эльвира.
– Нет, – вздохнул Артем, – деньги настоящие. Ребята, кончайте париться. Не нравится слово «премия», назовите иначе. Подарок, например, вашему будущему карапузику.
– А ты уверен, что это не те деньги, которые ты хочешь предложить Павлу за свою новую авантюру? – настаивала Эльвира. – Уж больно загадочно выглядишь, Артем. Словно извиняешься за грядущую гадость.
– Нет, Эльвира, – скорбно вымолвил Артем, – за грядущую гадость Павел будет получать по другой ведомости. Сумма – на порядок выше…
Эльвира не стала докучать своим присутствием. Выпила чай, пошла спать. «Надоели гости дорогие», – подмигнул Павел.
– Ты же не собираешься предложить моему мужу прогулку в пасть Дьявола? – спросила она, прежде чем закрыть дверь.
Артем отделался глупой улыбочкой. Павел наполнил емкости, покосился на закрывшуюся дверь и пытливо посмотрел другу в глаза.
– Так как насчет пасти Дьявола?
– Дьявол будет, – успокоил Артем, – самый настоящий Дьявол – с рогами, копытами, серным дыханием – тот самый Дьявол, которого описал папа Григорий Великий в шестом веке. А также сорок пять миллионов демонов, подсчитанных демонологом Вейером в шестнадцатом.
– Ясно, – вздохнул Павел, – ты подготовился к встрече, проштудировал специальную литературу. Излагай, Артем.
Он слушал угрюмо, не перебивая. В неприятных местах хватался за бутылку, плескал в рюмку, жадно выпивал, запрокинув голову. Потом долго молчал, шаря взглядом по столу. Видимо, подыскивал, чем бы запустить в приятеля.
– Заметь, – сказал Артем, – в отличие от событий минувших дней, я не прошу у тебя помощи. Тебя выбрали без моего участия. Я, ей-богу, не знал об их планах.
Павел молчал. Лицо приятеля покрывалось землистой коркой. Он сбросил оцепенение, покрутил головой, воткнул вилку наугад в маринованные опята, зацепил кроху.
– Невероятно, Артем. Признайся, какая же крыша не любит быстрой езды?
Павел лихорадочно зачавкал.
– Они не отцепятся, – тихо сказал Артем, – в третий раз они пытаются поставить равенство между мной и своей влиятельной организацией. Бред. Уравнение ненормального вида – есть такое понятие в математике.
– Нет такого понятия, – фыркнул Павел, – есть понятие: привести уравнение к нормальному виду. А понятия «уравнение ненормального вида» нет. Ты кто, Артем? Псих или совесть нации?
Артем молчал, уткнувшись в тарелку. Да и Павел сообразил: слова бесполезны. Оба на крючке. Не стоит выяснять отношения.
– Женька Гурвич… – забормотал Павел, – Евгений Александрович… Жив, значит, курилка. Ну что ж, у этого парня с моральными принципами всегда было хреновато…
– Но тип, судя по всему, серьезный.
– Да, – согласился Фельдман, – если Женька брался за дело, то делал его ответственно и всегда доводил до конца. Было в нем что-то притягательное и отталкивающее одновременно… – Павел задумался. – Тяга к порядку, стремление подчинять… Он блестяще учился в университете, распределился бухгалтером в какую-то мутную заштатную лавочку – то ли на карьер, то ли на щебеночный завод, но через год бросил работу, объявился в Н-ске, предложил совместное дело. Мол, «Глория» по-русски значит «слава», все такое. Замутил дела с криминальными элементами, обзавелся связями в городском руководстве. Несколько раз мы с ним совершали поездки за границу. Кстати, половина всех моих связей за бугром – это результат совместных дел с Гурвичем. В один прекрасный день он заявился, загадочный как сфинкс, сказал, что получил от иностранного партнера предложение, от которого невозможно отказаться, щедро подарил мне свою долю в агентстве «Глория» и смылся. По пятам пришли чекисты, настойчиво интересовались местонахождением Гурвича, но помочь я им ничем не мог. Извернулся, чтобы и меня не зацепили, вроде пронесло. С той поры от Гурвича ни слуху, ни духу. Я и не стремился продолжать знакомство. Обозвал контору «Арчи Гудвин», выгнал ставленников Женьки, принял Федора, Изабеллу…
– И нет зацепок, чтобы связаться с Гурвичем?
– Почему же нет? – Фельдман невесело рассмеялся. – При желании я смогу зацепиться даже за Бен Ладена. Но до сегодняшнего дня, сам понимаешь, желания не было. Да, собственно, и сейчас нет.
– От нас не отстанут, – напомнил Артем, – это к вопросу прогулки в пасть Дьявола…
Он мог не сомневаться – канал доставки сообщения заработает в самое ближайшее время. Он ушел от Павла незадолго до полуночи. Стоял на пустой остановке под проливным дождем, недоумевая, откуда в небе столько влаги и чем провинилась в этом году Сибирь перед небесными силами. Ни людей, ни транспорта. Медленно проехало такси с шашечками. Остановилось, сдало назад, вылупилась физиономия.
– Скучаешь, командир? Куда ехать? Артем молчал, утонув в невеселых раздумьях.
– Понятно, – вздохнул ночной таксист, – вакуум между ушами. Ох уж мне эти безденежные…
Взревел мотор, он укатил в ночь, разбрызгав глубокую лужу. Артем побрел по тротуару, раскрыв над головой зонт. Добрался до центральной площади, украшенной монументальным вождем пролетариата и его обманутыми вкладчиками – рабочим, солдатом, матросом. Из центрального кабака, полвека носящего одноименное гордое название «ЦК», вывалили в дождь загулявшие граждане. Надрывалась какая-то визгуха, ржали мужчины. Он запоздало начал их обруливать.
– Белинский? – хрипло вымолвил кто-то. – Артем?
Грузный мужчина, норовя выколоть глаз зонтом, уже заглядывал ему в лицо, дышал перегаром. Некий Добровольский – бездарный художник-пейзажист. Год назад с трибуны местного Союза художников поливал Артема грязью (хотя тот ни на что не претендовал и плевать хотел на весь союз и каждого его представителя). Когда Фортуна повернулась лицом и скромный художник сделался востребован, живо стал набиваться в друзья. «По морде, что ли, съездить? – лениво подумал Артем. – Хотя нельзя, вон их сколько».
– Белинский? – доставал его старый знакомый. – Это ты или это не ты?
– Вы обознались, – он поднял воротник, прикрылся зонтом, двинулся своей дорогой.
– Как это обознался? – возмутился Добровольский. – Артем, ты что? Откуда? Инкогнито из Петербурга?
Он удалялся, сжав зубы. Придется в рожу, если будет приставать. И плевать, что Артем в низшей весовой категории. Но уже заводился минивэн у обочины, прибывший за богемой, кто-то, хохоча, призывал Добровольского не приставать к прохожим.
– Рассаживаемся, рассаживаемся, – бархатно гудел еще один бездарь, – работаем бедрышками, дамы, работаем…
Артем ускорился, пересек вокзальную магистраль, чуть не утонув в грязи. Правильно говорят, что у российских дорог только два состояния: до дождя они пыльные, после дождя они грязные. Веселый город – родной сибирский мегаполис! Из подворотни высунулось существо среднего пола, поманило пальчиком. Он показал существу кулак, пошел дальше. Оглянулся на всякий случай. Погони не было. В переулке за Домом быта два наркомана сосредоточенно и как-то вдумчиво лупили третьего, не обращая внимания на дождь. Артем прошел мимо, потом вернулся – один из нариков как раз поднял увесистый камень и приступил к долбежке черепа поверженного врага. Увидев постороннего, отбросил камень, поднялся.
– Что, друзья, время разбрасывать камни? – добродушно спросил Артем.
– Нет, дядя, время собирать зубы! – заорал второй недоумок и бросился в атаку. Он схватил его за воротник, отбросил при помощи пятки. А когда наркоманы сплотили ряды и пошли в психическую, он просто стукнул их лбами, отшвырнул в разные стороны. Повернулся, чтобы помочь подняться третьему, но того и след простыл. Ни «спасибо», ни «до свидания». Он пожал плечами, решил добавить первым двум, повернул голову, но и те куда-то пропали. Пустой переулок, зарешеченные окна какого-то офиса, огонек в окне – сторож несет службу. Сюр какой-то…
Он закурил. Скрипнув тормозами, на проспекте напротив переулка остановилась патрульная машина. В окне образовались две скучающие физиономии. «Ну все, – загрустил Артем, – пришла беда – вынимай паспорта». Но дураками эти двое точно не были. Не каждый милиционер по долгу службы выйдет в дождь из сухой машины. Машина постояла, завелась, покатила дальше, разгребая лужи. Он тоже побрел, напевая: «Иду по зеркальному мосту, по ночному городку…»