Внезапно из сложенных брюк донеслось слабое попискивание, которое постепенно становилось громче. Мужчина потянулся за телефоном, стараясь не смотреть в окаменевшее лицо супруги.
   «Если бы все зависело от меня», – говорили его глаза. Он прислонил к уху телефон.
   – Руслан Александрович? – послышался в трубке мужской голос.
   – Я слушаю.
   – Это Стив, менеджер.
   – Да, я само внимание, Стив, – вздохнув, произнес мужчина. Пока он говорил, губы Жени становились все плотнее.
   – Хорошо, – после некоторой паузы сказал Руслан. – О’кей, я буду через час.
   – Только не говори мне, что ты действительно собираешься ехать на работу, – голос жены был приторно-сладким, что никак не вязалось с ее метавшими молнии глазами. – Черт подери, Руслан…
   – Не ругайся при ребенке.
   – Плевать! – воскликнула Женя, и Кристина, вопросительно посмотревшая на маму, фыркнула и плюнула, причем большая часть слюны повисла у нее на подбородке.
   – Ну вот, видишь, какой ты пример подаешь Кристи, – с сожалением покачал головой Руслан, просовывая ногу в брючину.
   – Выдался один выходной, и тот обломали, – продолжала неистовствовать Женя. – Они что там, с ума посходили?! Или они считают, что ты робот с вечной батарейкой?
   Руслан сокрушенно кивал головой, всем видом давая понять, что полностью разделяет мнение жены, не переставая, однако, одеваться.
   – Когда ты освободишься? – с обреченным видом спросила Женя, хотя давно знала, что на этот вопрос ответа не существовало. Он мог вернуться через час, а мог приехать под утро.
   – Я позвоню, – Руслан поцеловал супругу, потрепал по головке Кристину и быстрым пружинистым шагом пошел по пляжу.
   Женя вздохнула. Услышав смех дочери, она обернулась. То, что она увидела, навсегда запечатлелось в ее памяти, и на какое-то время она просто лишилась дара речи. Кристи, эта пятилетняя девочка, бросала на песок мячик. Затем она мягко сжимала кулачки, поднимая их на уровне груди, и… мячик послушно катился к ней, словно был привязан невидимой веревкой! Когда мяч оказывался у ног девочки, та заливалась счастливым смехом и бросала его вновь.
   – Кристи? – наконец смогла выговорить Женя, и девочка хитро подмигнула матери. Мячик неподвижно лежал возле ее загорелой ножки.
   «Неужели я действительно ЭТО видела?» – потрясенно подумала Женя.
 
   Солнце было уже высоко, его жаркие огненные пальцы мягко, но настойчиво поглаживали город, раскаляя асфальт и крыши домов, и Руслан, усевшись в изумрудный «Понтиак», включил кондиционер. Повернул ключ зажигания, двигатель послушно заработал.
   В 2002 году его отцу предложили повышение в Министерстве иностранных дел, и они перебрались в Санкт-Петербург. Не прошло и года, как отца неожиданно направили в командировку, в США. Причем вопрос стоял о переезде всей семьи. Руслан, поупрямившись для виду (как же так, ведь до конца института оставалось всего лишь полтора года), согласился. На самом же деле его куда больше расстраивал тот факт, что в России остаются его друзья, а сколько придется жить в гостях у янки, никто не знал, отца об этом в известность не ставили. Надо – значит надо.
   В Америке он блестяще закончил престижный университет плюс ко всему получил дополнительное образование в сфере банковской деятельности. Получив диплом, он устроился в небольшую компанию юристом.
   Через три года на свет появилась Кристина, пушистый ангел с длинными ресницами и орущий во все горло. Когда встал вопрос о возвращении на историческую родину, Руслан неожиданно заявил, что ему и здесь хорошо. Женя, к тому времени уже получившая американское гражданство, тоже была не против.
   Дела у него шли как никогда лучше – его назначили управляющим одного из крупнейших банков, а спустя еще пару лет он занял одну из руководящих должностей в международной ассоциации финансового мониторинга. Они с Женей приобрели чудесный домик в двух шагах от океана, в окружении высоких пальм, и очень любили свое гнездышко. Отец с матерью вышли на пенсию, и теперь уже Руслан позвал их к себе. Пока оформлялись визы и прочие необходимые документы, он приобрел для них уютный домик, который, правда, располагался отнюдь не рядом с их собственным.
   Большие расстояния между родными только скрепляют чувства, любил повторять он.
   Что касается друзей, то здесь их у Руслана почти не было. Деловые партнеры с дежурными улыбками и постоянным «How are you?»[3] и ничего более. Но, как ни странно, его это абсолютно устраивало. Престижная, высокооплачиваемая работа, замечательная жена и маленькая Кристина, небесное создание, что еще нужно для того, чтобы, как говорил Абдула в легендарной киноленте «Белое солнце пустыни», встретить старость?
   Время шло, и Руслан все реже и реже вспоминал Россию. Правда, поначалу он переписывался с Вадимом, но это продолжалось очень недолго, и Вадим неожиданно замолк, и их общение как-то само увяло. Трям-трям, очень приятно, до свидания, вы очень любезны.
   И каково же было удивление Руслана, когда, прибыв в офис, он услышал о конференции, которую планируется проводить в России (и где бы вы думали? В старом милом Санкт-Петербурге!), и он единственный в их компании, кто удостоен такой почести. Руслан, в общем, подозревал, что причина его поездки достаточно прозаична – просто никому из верхушки их команды неохота тащиться в промозглую, равнодушную Россию. Но делать нечего, как говаривал его закадычный друг Клепа, «назвался клизмой – полезай в задницу». Единственный минус – ехать придется одному, в данном случае на его настойчивые просьбы взять с собой семью последовал вежливый, но твердый отказ. Что ж, и это понятно, экономия средств… Билеты в оба конца были уже куплены, вопрос с гостиницей тоже решен, осталось только собрать кое-какие вещи и вперед. Когда подняли тему гостиницы, Руслан вспомнил, что у его родителей осталась неплохая трешка с окнами прямо на Неву, и в настоящее время она сдавалась каким-то дальним родственникам матери за символическую плату. И если бы не эти родственники, он с большим удовольствием пожил бы в старой квартире, так как гостиницы не особенно жаловал.
   К его облегчению, новость о предстоящей командировке в Россию Женя восприняла спокойно, даже с некоторой прохладцей. Зато в аэропорту дала волю чувствам и чуть не расплакалась, и это обстоятельство повергло Руслана в шок – его жена была далеко не из неженок и плакс. В конце концов, он что, на войну уезжает?!
   Она отвернулась от мужа, но лишь затем, чтобы он не мог видеть ее заблестевшие от слез глаза. Нервно вытащила платок и, глядя куда-то в сторону, она спросила:
   – Ты будешь нам звонить?
   – Конечно, лапуля, – нежно сказал Руслан, поднял на руки Кристину. Та хихикнула. Он крепко прижал дочь к себе, другой рукой обнял Женю, после чего опустил Кристи и, не оборачиваясь, пошел в зал регистрации.
   – Я люблю тебя, – прошептала Женя. Она уже собиралась уходить, как вдруг увидела, что Руслан поскользнулся и чуть не сшиб оградительную стойку. Однако он быстро сориентировался (даже галстук набок не съехал) и вот уже шел дальше. Будто и не оступился сейчас, но Женя вдруг затосковала с удвоенной силой.
   Она не знала, в чем дело, но на душе было тяжело, будто внутрь затолкали огромные булыжники.
   «Споткнулся на ровном месте, – резонировала у нее мысль. – Плохая примета…» Женя прекрасно понимала, что дело вовсе не в приметах (она была реалистом до кончиков ногтей и всегда насмехалась над астрологическими прогнозами, сонниками и прочей подобной чепухой), но почему-то сейчас предчувствие и в самом деле было не из лучших.
   – Поехали домой, котенок? – грустно улыбнулась она. Кристина с готовностью ухватилась за мамину руку:
   – Домой. Папа потом плиедет домой?
   – Да, Кристи, папа потом.
   Они пошли – молодая красивая женщина и крошечная девочка со смешными хвостиками.
* * *
   Питер встретил их группу неласково. Северная столица и так в силу своего географического расположения нечасто радует погодой своих жителей, а тут еще конец сентября. Свинцовые тучи тяжелым одеялом накрыли город, изредка, с небольшими перерывами моросил мелкий дождик, образовывая на асфальте зеркальные овалы и круги.
   Три дня пролетели незаметно, хоть и однообразно. К исходу третьего семинара Руслан, уже слегка одуревший от постоянного сидения, окончательно уверился в бесполезности своего нахождения здесь – обсуждаемые на конференции вопросы были обычными прописными истинами, не нуждавшимися в дополнительном освещении.
   Чтобы как-то разбавить свое пребывание и побороть скуку, Руслан разыскал телефон Вадима, но линия была отключена. Собственно, он даже помнил его адрес, но из-за этих гребаных семинаров свободного времени оставалось совсем ничего.
   На четвертый день, когда все занятия были окончены, он, наспех перекусив в «Ростиксе», решил заглянуть к себе на квартиру, тем более мать тоже просила проведать ее родственников.
   Они были дома. Юркий старичок, троюродный брат матери, и его жена, расплывшаяся тетка с ярко накрашенными ногтями, которой запросто можно было дать и сорок пять, и все семьдесят.
   Руслан вежливо отказался от предложенного кофе теткой и смородиновой наливочки – старичком и, перебросившись ничего не значащими дежурными фразами, уже собирался покинуть квартиру, как вдруг раздался телефонный звонок. Руслан уже стоял практически в дверях, прощаясь со старичком, который раз в двадцатый просил передать привет его родителям и раз, наверное, в пятидесятый уламывал составить ему компанию и «хлопнуть хоть две капли».
   – Руслан! – позвала его из комнаты женщина (из-за своего чрезмерного веса она даже не выходила из комнаты, и телефон был у нее под боком). – Кажется, это вас, – немного растерянно сказала она. Впрочем, Руслан был растерян не меньше – кто его мог искать в этой квартире? Все, с кем он худо-бедно поддерживал отношения, были в курсе, что он давно живет в Штатах…
   – Не разувайтесь, не разувайтесь, – суетливо протараторил старичок, видя, что он нагнулся, чтобы расшнуровать ботинки. Помедлив, Руслан прошел в комнату и взял трубку.
   – Слушаю! – громко произнес он, все еще гадая, кто бы это мог быть.
   В трубке что-то слабо похрустывало, такой звук получается от сминаемого пакетика с чипсами, и Руслан, решив, что тетка просто ошиблась, уже намеревался положить трубку, как с того конца провода донеслось до боли знакомое и вместе с тем ошеломляющее:
   – Рус?!
   Рус? Так его называли, если ему не изменяет память, еще в студенческие годы, и то лишь старые друзья-приятели. Клепа, Серый, Вадим… Череда смутных воспоминаний с неимоверной скоростью пронеслась в мозгу, но даже спустя двенадцать с лишним лет Руслан узнал этот голос. Вадим! Чертов son of a bitch![4] Вот ведь совпадение!
   – Вадик? – все еще не веря, что разговаривает со старым другом, которого не видел со студенческой скамьи, спросил Руслан.
   – Он самый, – подтвердила трубка, после чего последовал приступ глубокого кашля, будто говоривший страдал бронхиальной астмой.
   – Тебе крупно повезло, что застал меня здесь, – сказал Руслан, не зная, что еще следует говорить в таких случаях. Несомненно, нужно договориться о встрече, как-никак столько воды утекло!
   Опережая его мысли, Вадим предложил пересечься. Руслан взглянул на часы:
   – Знаешь что, давай не сегодня, старина. Завтра… скажем, часов в семь вечера, устроит?
   – Угу, созвонимся, – отозвалось в трубке сквозь кашель.
   – Я не мог тебе дозвониться.
   – У меня нет те… (снова раздирающий кашель) …фона, я сам тебе звякну. Только номер скажи.
   – Вадик, у тебя все нормально? – с беспокойством спросил Руслан после того, как продиктовал ему номер своего мобильного. Уж очень не нравились ему эти болезненные, даже старческие, звуки, которые издавал его друг.
   – Лучше всех… Рус, ты помнишь свой мальчишник?
   – Мальчишник? – переспросил Руслан, напрягая память.
   – Рука, посмотри на свою ладонь.
   Ему вдруг стало жарко, и он вопреки совету старого друга не стал смотреть на свою левую ладонь. Потому что он и так знал, что там. Узенький, едва виднеющийся шрам.
   – Что-то случилось? – спросил он у Вадика, стараясь ничем не выдать своего волнения.
   – Ты не забыл клятву? – прошептал Вадим. – Тогда, двадцать лет назад? Ну? Ты же сам резал!
   Руслана словно мешком по голове огрели. Ему сразу стало душно, и он расслабил узел галстука.
   – Завтра я тебе позвоню… – прошелестел голос Вадима.
   Руслан задумчиво повесил трубку, торопливо распрощался с родственниками и ушел.
* * *
   Рулик повесился ночью, и Никто видел это. Видел, и не сделал ничего, чтобы предотвратить трагедию. Хотя, если вдуматься – трагедия ли? Никто всегда считал, что в этом отношении были правы древние, утверждая, что смерть – это освобождение. Душа на небо, черви жрут стынущие бренные останки, кости рассыпаются от времени, их сушит ветер, поливает дождь, выжигает солнце, от них остается пыль, шелуха, их разносит ветер – пуффф! И все, прах к праху, от телесной оболочки ничего не остается.
   Рулик был неудачником (как, впрочем, и все остальные в этом заведении). Настоящего имени его никто не знал, да это и никого не интересовало. Истинные имена оставались за порогом этого дома, они слезали, как старая змеиная кожа. Как только Рулика принесли сюда впервые, напичканного лошадиными дозами каких-то нейролептиков, Никто сразу отметил, что ему здесь не выжить. Рулик что-то кричал про несправедливый суд, про какой-то аффект, временное помутнение рассудка, а ночью безудержно плакал, мешая спать другим и вызывая только раздражение. Слезы здесь были роскошью – естественная влага организма очень ценилась, и плачущий объект здесь не вызвал никаких чувств и эмоций. Позже Никто узнал, что Рулик изнасиловал собственную шестилетнюю дочь, после чего задушил и распилил тело, спрятав останки на балконе. Дело было зимой, девочку объявили в розыск, вечерами он, обнявшись с женой, плакал (как сейчас), а ночью, вероятно, выглядывал на балкон, мол, все ли там в порядке, не шевелятся ли в сумке обрубки? Поиски несчастной крохи продолжались вплоть до весенней капели, пока спортивная сумка с расчлененным телом не начала благоухать. На суде вмиг поседевшая жена, рыдая, прокляла его.
   Рулик смастерил из пододеяльника петлю, грубую и неуклюжую, как и его собственная жизнь. Перед тем как надеть ее на шею, он поймал блестящий взгляд Никто.
   – Ты… ты не спишь? – дрогнувшим голосом спросил он. Никто безмолвно смотрел на него, и Рулик хрипло хихикнул:
   – Да, я забыл, ты у нас немой. Немой, глупый старик, что ты тут делаешь? Что вы все тут делаете? Не хочешь ли последовать за мной, а? Никто, так ведь тебя все зовут?
   Во сне заворочался Груша – толстый рыхлый псих, вечно расковыривающий себе нос до кровавых соплей, отчего его речь была гундосой, как у хронически простуженного. Рулик бросил испуганный взгляд на постель Груши, но тот повернулся на другой бок и уже сладко храпел.
   – Прощай, Никто, – тихо сказал он, забираясь на подоконник. – И простите меня.
   Он закрепил другой конец импровизированной веревки на самой верхней части решетки и еще раз посмотрел на Никто. Лицо старика было словно гранит, только глубоко запавшие глаза поблескивали, как серебряные монетки. И Рулик понял, что никто его в этой жизни не простит. Готовься к встрече с Иисусом, дружище. Он затянул петлю и прыгнул вниз, поджав ноги. Раздался хруст ломаемых шейных позвонков, и тело обмякло. Груша плямкал губами, выдувая слюнные пузыри, а Никто бесстрастно глядел на неподвижный силуэт у окна, неестественно раскоряченный. Лунный свет мягко засеребрил контуры безжизненного тела.
   Утром он проснулся раньше всех и сделал зарядку. Он всегда делал ее, не изменяя своим привычкам – приседания, отжимания, подъем ног, наклоны тела… Санитары долгое время прикалывались над спятившим стариком, который с маниакальным упорством каждое утро занимался гимнастикой, но оставили его в покое – в конце концов, он представлял наименьшую опасность из здешнего контингента. Никто отжимался, и взгляд его то и дело натыкался на скрюченные пальцы ног Рулика. Никто не обращал на него внимания. Он открыл учебник латыни. Он не мог объяснить самому себе, но его очень увлек этот язык, который, по его мнению, совершенно несправедливо нарекли «мертвым». Что вы знаете о мертвых, идиоты, хотелось ему спросить. У них можно многому поучиться, и Никто знал это.
   Потом проснулся Груша и, конечно же, закричал, увидев труп. Тонким, пронзительным, как ментовский свисток, голосом.
   Никто боялся только одного. Рулик выбрал неудачное место свести счеты со своей никчемной жизнью – буквально в нескольких сантиметрах слева, под потемневшей от времени половицей, была спрятана чайная ложечка, величайшее богатство Никто. Он умудрился стянуть ее пару месяцев назад, и с того момента раз в день, но обязательно находил хоть несколько минут, чтобы поточить черенок. Точилом выступал край старой чугунной батареи советских времен, и он с покорным лицом садился к окну, таким образом, чтобы его манипуляции с ложкой не были заметны. Меланхолично глядя в окно, он бережно, с неизъяснимой любовью водил черенком о холодную шероховатую поверхность, тайком пробуя огрубевшим пальцем остроту металла. И никто из персонала больницы не обращал внимание на смирно сидевшего у окна дедушку. Один санитар даже выдвинул версию, что Никто просто дрочит, но это предположение хоть и вызвало ироничные улыбки, но не нашло поддержки у других санитаров, поскольку в качестве возражения было высказано напоминание о возрасте Никто.
   Действительно, кому может причинить вред почти семидесятилетний старик? Но подобную лояльность людей в белых халатах нужно было заслужить, и Никто приложил к этому немало титанических усилий. Вот и сейчас он был вынужден принимать столь беспрецедентные меры конспирации, так как ему во что бы то ни стало нужно было покинуть эти «желтые» стены. Дрочит так дрочит, ему фиолетово, пусть думают что хотят. Но если бы врачи узнали истинные намерения этого вполне благопристойного с виду «дедушки», ответная реакция не заставила бы себя ждать, и в лучшем случае ему бы переломали все кости, а потом до самой смерти пичкали всякой дрянью.
   Никто волновался напрасно. Тело Рулика бесцеремонно выволокли из комнаты как мешок, даже толком не осмотрев место суицида. И он торопился, потому что видел сон, а снам он истово верил. Всегда.
   Он точил ложку и бесшумно шевелил губами. Скоро. Очень скоро.
* * *
   Руслан ввалился в номер в дурном настроении. Слова Вадима насчет шрамов не выходили у него из головы. А ведь эти метки он собственноручно оставил еще Клепе и Серому!
   Он без аппетита поел и сел на диван. По телу прошла легкая дрожь, теперь он вспомнил. Мрачный дом, странная девушка…
* * *
   Мальчишник близился к завершению. Большинство ребят уже разошлись, и их осталось четверо – Руслан (виновник торжества), Дима, которого почему-то все, включая родителей, называли Клепой, Вадим и Серый. Примечательно, что Серого звали вовсе не Сергей, нет, развалившегося в траве спортивного телосложения парня звали Виктор, а кличка «Серый» приклеилась к нему из-за фамилии Серков. Три дня назад он вернулся из армии, оттрубив положенный срок, и, судя по внешнему виду, стадия отмечания его долгожданной демобилизации явно затянулась – отекшее лицо с красными утомленными глазами, исцарапанные руки с черной каймой под ногтями, расквашенный где-то нос плюс мощный перегар говорили сами за себя. Настроение у него было препаршивейшим, что было вызвано не только похмельным синдромом – Серый был крайне недоволен контингентом компании, если быть точнее, отсутствием особ противоположного пола. И напрасно Вадим с Русланом убеждали его, что на то он и мальчишник, Серый только мрачно сопел, изредка прикладываясь к пиву.
   – Надо было со всеми уходить, – раз, наверное, в десятый хмуро говорил Серый. – Скукотища тут с вами…
   – А чего тогда не ушел? – миролюбиво спросил Клепа, лениво жуя травинку. Он лежал на пледе, заложив руки за голову, и жмурился, отчего напоминал сытого кота.
   – Я к братану пришел, понял? Полтора года не видел Руса, и теперь хрен когда увижу, – огрызнулся Серый.
   Руслан мысленно улыбнулся, решив про себя, что не очень-то и обиделся бы, если бы «братан» Серый не пришел бы на мальчишник.
   – А чегой-то ты вообще жениться решил, а, Рус? – вдруг спросил Серый с таким видом, словно у всех людей, намеревающихся связать себя узами Гименея, не все в порядке с мозгами. – Это ж на всю жизнь канитель!
   – Зачем вообще люди женятся? – рассеянно ответил Руслан, взглянув на часы. Ваграм уже должен был отвезти ребят в город и отзвониться.
   – А, ну да, – закивал головой Серый, в глазах промелькнуло пренебрежение. – Семья там, ячейка общества, дети, типа, голозадые.
   – Это уж как воспитаешь, – ответил Руслан, и Вадим прыснул. Серый, однако, не понял подтекста, сделал глоток из банки и хмыкнул:
   – А если она тебе надоест? Что, на стороне трахаться будешь?
   – Серый, прекрати, – поморщился Вадим. Это был высокий, но чрезвычайно худой, почти тощий молодой человек с усталыми глазами, прятавшимися за толстыми линзами очков. Он был неплохим товарищем, но, по мнению Руслана, уж слишком много проводил времени за компьютером, из-за чего бесповоротно «убил» свое зрение.
   Руслан задрал голову. Небо постепенно заволакивало густыми тучами, в воздухе стояла влажная духота. Клепа проследил за его взглядом.
   – Никак польет скоро, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Пора идти, хотя и лень после такого обеда, – словно в подтверждение своей фразы Клепа с ухмылкой похлопал себя по намечающемуся брюшку. В противовес Вадиму он был невысокого роста, зато компенсировал этот недостаток шириной плеч. Эдакий мальчик-шкафчик, как его за глаза называли приятели. У него было круглое лицо, причем всегда румяное, будто он постоянно натирал себе щеки вафельным полотенцем.
   Руслан тоже встал.
   – Кто-нибудь помнит расписание автобуса? – спросил он. – До остановки идти минут двадцать.
   – Обойдемся без автобуса, – сказал Серый, и тон его исключал какие-либо компромиссы. – Я знаю короткую дорогу. Чем там мокнуть, сейчас быстренько домой долетим.
   – Да? – недоверчиво спросил Клепа.
   – Да! – резко сказал Серый. Его еще немного пошатывало от похмелья, но в целом он уже пришел в себя. Он отыскал взглядом раскрытую упаковку с пивом, выудил одну банку, сорвал крышку и жадно сделал пару глотков.
   – Это вы, городские, привыкли к машинам и ресторанам, – не скрывая пренебрежения, проворчал он. – А я здесь пацаном бегал, каждый куст… ик! знаю, – закончил Серый. Вытер губы и обвел насупившихся друзей трезвеющим взглядом. – Ну, че умолкли, девчонки?
   – Я бы пошел к остановке, – наконец сказал Руслан.
   – Ссышь? Или не веришь, что я путь знаю? – прищурился Серый.
   Руслан замешкался, из его уст чуть не вырвалось, как у Вини-Пуха, когда тот был с Пятачком в гостях у Кролика, – «и то и другое». Во всяком случае, потрепанный вид Серого не внушал особого доверия, хотя внутренний голос пытался его успокоить, что он действительно вырос в этих краях и должен хорошо ориентироваться на местности.
   Начался дождь, и это решило спор. Серый демонстративно развернулся и вразвалочку зашагал вниз по тропинке, Клепа поглубже нахлобучил на голову капюшон и засеменил следом.
   Какое-то время они шли молча, потом Серый оглянулся и бросил:
   – Вы как хотите, а я как в город придем, пойду Натку искать. Уже три дня здесь, а так и не дозвонился, едрить ее за ногу.
   Клепа многозначительно хмыкнул, и это не ускользнуло от Серого. Он остановился и подозрительно уставился на друга:
   – Че это ты хрюкать начал, а, Клепа?
   – А ты с понтом не знаешь? – изобразил на лице удивление Клепа.
   – Ну? – потребовал объяснений Серый, не двигаясь с места.
   – Потом разберетесь, – вмешался Руслан. Ему не понравилась тема, поднятая Клепой, да еще в таком неподходящем месте, так как не понаслышке знал, что Натка, то бишь Наташа, одно время встречалась с Серым, но после того как тот укатил в армию исполнять свой гражданский долг перед родиной, быстренько подобрала себе альтернативу в виде какого-то водителя. И сейчас он меньше всего хотел, чтобы эту неприглядную правду Серый узнал в сложившейся ситуации.
   Но Клепа, ничуть не смущаясь, выложил как на духу все, что знал, не замечая знаков, которые ему отчаянно делал Рус. Лицо Серого побагровело, став еще более непривлекательным. Он шагнул вперед, сжав кулаки.
   – Повтори, – хрипло сказал он, и Клепа, с некоторой опаской шагнув назад, сказал:
   – Серый, зачем мне врать? Да вон и Рус скажет.
   – Гонишь! – тяжело задышал Серый. Покрасневшие глаза налились злобой.
   – Оно мне надо? – резонно возразил Клепа. – Рус, ну скажи ты ему!
   – Да, – глухо произнес Руслан, стараясь не встречаться взглядом с Серым. Он понимал, что поступает не совсем хорошо, подтверждая столь пикантную и нелицеприятную новость своему другу детства, но раз уж сказано «а», следовало бы продолжить алфавит. Недосказанность только еще больше разъярит вспыльчивого дембеля, он это тоже хорошо понимал.
   Казалось, целую минуту Серый сопел, как готовящийся к атаке бык, с ненавистью переводя взгляд с Клепы на Руса, после чего лицо его обмякло и он разбито проговорил: