Страница:
Мир безжалостно тесен, ничто не проходит бесследно, и от судьбы не уйдешь. Получалась стройная логическая цепь. Гибнет «мощный старик», следствие роет, но не преуспевает. У Вадима выходит лучше (абсолютно случайно), чем и обусловлен удар исподтишка. Сорок пятый год – подсказка покойной вдовы… Коммерсант Качурин не в теме, покушались на ВАДИМА. Неопознанный лилипут… Стоп! Он даже подпрыгнул от блеснувшей идеи. Если покушался от горшка три вершка гном, то почему тому же экземпляру не пролезть в вентиляционную отдушину подсобного помещения в сауне? Пусть Никита проверит, вдруг получится? Сделал черное дело и убрался обратно в подсобку. Дополнительная фора. Пока охранники побегут по смежным помещениям, он уже испарится…
Кирпичики складывались в большую готическую стену. Гибель второго «мощного старца» – отсохни у того глотка, кто назовет это совпадением! А то, что рядом оказался Вадим… обыкновенное совпадение. Так ведь?
Осталось ухватиться за то, что само напрашивалось: задушенный Белоярский и банный любитель Урбанович были знакомы друг с другом. А чем занимался Белоярский в сорок пятом году? Тоже воевал? Он закрыл глаза, сосредоточился. Затрещала голова. Кладбище, народ с поджатыми губами… Присутствовал ли Белоярский на печальной церемонии? Он не мог вспомнить конкретных лиц. Были пожилые, но не осели в памяти. Да и не похоже лицо удавленника на лицо живого человека…
Работники милиции, без дела снующие по коридору VIP-отделения, посматривали на него с брезгливой жалостью. Подошел взъерошенный Никита, сел рядом.
– Не надоело лезть в чужие дела?
– Проверьте, – встрепенулся Вадим, – не общались ли меж собой Урбанович и Белоярский. Не связывали ли их общие дела? Не служили ли вместе в армии?
– Да думал я об этом, – отмахнулся Никита. – Обоим глубоко за восемьдесят, оба связаны с чарующим миром искусства, оба в прекрасной физической форме, оба погибают при загадочных обстоятельствах. Не надо иметь семь пядей во лбу. А то, что между убийствами ровно неделя – нисколько не смущает. Приступ с Белоярским случился не сегодня. Чем он вызван у человека, который редко обращался к врачу, мы не знаем.
Вадим поведал о своих соображениях насчет карлика. А также об архивной неудаче и о покушении. Никита воззрился на него с изумлением. Потом хлопнул себя по лбу.
– А ты не такой уж безнадежный, дружище. Обязательно навестим сауну и осмотрим воздуховоды. Черт… что мы знаем о карликах?
– Люди такие маленькие.
– Я помню. А еще?
– А еще в Канаде существует многовековая традиция: бросать карликов на дальность. Наряжают их в защитные жилеты и кидают на резиновых женщин. Защитники прав человека пытаются все время запретить соревнования, дескать, оскорбляется достоинство карликов, но людям нравится. И карлики, кажется, не против.
– Здорово. Будь поосторожнее, дружище, – Никита посмотрел на товарища с невольным пиететом.
– Хорошо, – рассмеялся Вадим. – Не бери в голову, сам справлюсь.
Он вспомнил Бориса, которому явно не мешало бы подточить мастерство. Если охраняемый говорит охраннику, что не надо в данный момент его охранять, нормальный охранник не воспримет пожелание буквально. Кивнет, но будет работать. Впрочем, что взять с недорогих бодигардов коммерсантов средней руки?
– Смотри, – понизив голос, Никита толкнул его в бок. Прижимая к груди плоскую сумочку, из палаты вышла женщина в строгом гарнитуре. Грустно посмотрела на Вадима, безучастно – на Никиту, медленно отправилась к лестнице. Двое курящих мужчин зачарованно проводили ее глазами, и переглянулись.
– Внучка Белоярского, – пояснил Никита. – Страшно расстроена, но держится нормально. Барышне не позавидуешь, теперь все заботы о содержании особняка улягутся на ее хрупкие плечи.
– Нам такие беды точно не грозят, – улыбнулся Вадим.
– Как мало нужно для счастья, – со злостью процедил Никита. – Но даже этого нет. Задолбала жизнь лагерная! Передохнуть некогда, не то, что за девушкой поухаживать. А ничего фигурантка, согласись? Не девочка, конечно, но лет десять на нее еще будут оглядываться. Я бы за ценой не постоял.
– Слюни подбери, – посоветовал Вадим. – Она одна, на всех не хватит, постой пока что за ценой. Надеюсь, она не просто мажет холсты?
– У нее приличная частная клиентура. Рисует сама, занималась организацией выставок своего деда. Работала художником-гримером, занималась постижерными работами – парики, усы, бороды и так далее. Муж в бегах, имеется ребенок женского пола – ввиду кромешной занятости мамы, отбывает заключение за городом в детской колонии под названием «У семи нянек».
– Серьезно? – не поверил Вадим.
– Шучу, – Никита расхохотался. – Пансион «Былинка» – для детей состоятельных мам и пап. Можно догадаться, что Мария Викторовна крайнюю нужду не испытывает. Разъезжает по городу на голубом «Пежо», зарплату получает в «убитых енотах», на запястье часики с бриллиантом… Ладно, не будем о грустном. Ты хотел присутствовать на допросе персонала?
Фактически допросом последующее действие не было. Скорее, упорядочением ранее высказанных утверждений. В кабинете заведующей отделением сидели четверо оперативных работников – двое с умным видом что-то писали, не поднимая голов, и четверо несчастных, угодивших под молох. Пухленькая медсестричка нервно поигрывала колечком на среднем пальце. Костлявая нянечка правдоподобно изображала монашку. Красавчик тридцати пяти лет с ухоженной белокурой гривой – дежурный врач Гаврилов. И непосредственно заведующая отделением Галина Юрьевна Ордынская – дама статная, немного за сорок, в мятом халате с оторванным хлястиком. Заведующая испытывала беспокойство. Команда «сидеть», отданная милицией, воспринималась ей без должного удовольствия, но в итоге она справилась и пристроилась на кожаную «вертушку», заложив ногу на ногу, подергивая перламутровым каблучком. Ножки были вполне «дееспособны» и постоянно отвлекали.
В формальном действии не было сенсационных моментов. Но интерес к происходящему рос. Тщательно обследовав не столь уж обширное крыло, оперативники доложили: вентиляционные каналы узки, не пролезет даже карликовая собачка. Пожарный выход предусмотрен, но опломбирован и замкнут увесистым замком, ключ у охраны. Балконов нет. Сигнализация на окнах не повреждена. Парни в форме дважды делали обход и ответственно заявляли: посторонних не было. Больных заподозрить дико. Не мог же пациент самостоятельно задушить себя подушкой?
– Прошу понять меня правильно, господа медики, – мрачно возвестил Никита. – Мы всего лишь выполняем свою работу. Не надо прикрываться порядочностью заведения, кричать, что будете жаловаться. Смерть пациента наступила в четыре часа ночи. Плюс-минус полчаса. Еще раз хорошенько обдумайте сказанное и повторите под протокол. Итак, где вы находились от трех до пяти ночи. Начнем с вас, уважаемый доктор.
– Чего изволите? – вздрогнув, отозвался доктор Гаврилов. – Имена, пароли, явки?
Заведующая отделением перестала дергать каблучком и как-то странно на него посмотрела. К заведующей присоединилась и медсестра. Только нянечка продолжала корчить из себя монашку, заткнула под халат ноги не бог весть какой выделки и молитвенно смотрела в пол.
– Хорошо, – вздохнул Гаврилов. – Будем считать, что шутка не удалась.
В последующие пять минут следствие узнало, что доктор Гаврилов с трех до пяти часов ночи спал. Просто так, легко и незатейливо – спал и видел сны. На законных основаниях. В девять вечера он произвел обход, пообщался с больными, покурил с охраной, поскольку человек он общительный и демократичный. До полуночи корпел над бумагами в кабинете, потом заварил кофе, перекусил, еще раз проверил поднадзорную территорию. В половине третьего, не снимая одежды, прикорнул на тахте. В половине шестого прогулялся по палатам, заглянул в двадцать девятую… и чуть не заработал инфаркт. Собственно, он и сообщил о наличии трупа. С медсестрой Тасей тоже никаких проблем. У нее есть стол в уголке фойе, где она и просидела всю ночь (благо ни к кому из больных не пришлось прыгать), штудируя конспект по биологии, так как девушка обучается на заочном, и сессия уже началась. Временами она отлучалась с рабочего места. Дважды – в туалет, и раза четыре бегала в коридор покурить с «ребятами из охраны». Ничего не видела, ничего не слышала (при этом сделала такое непроизвольное движение, словно потеряла трусики). Нянечка Тамара Александровна также исправно тянула лямку. Выносила утки, следила за состоянием больных. Полночи провела у пациента из 24-й палаты. Чиновника намедни прооперировали, и было велено окружить товарища теплом и заботой. Пациент пребывал в сознании, бурно выражая недовольство условиями содержания. Угомонился к трем часам, и уснул при свете лампы. Нянечка навестила прочих пациентов, вернулась в 24-ю палату, и пока в больнице не начался тарарам, листала книжку про западноевропейское искусство эпохи Возрождения.
– Допускается, – подумав, кивнул Никита. – Тамара Александровна и Таисия… как вас там по батюшке? Свободны.
Младший медицинский персонал с облегчением выбежал из кабинета, пока милиция не передумала. Остальные выжидающе уставились на майора.
– Отниму еще немного времени, – сказал Никита и сделал строгое лицо. – Ну что, господа? Как насчет обязательств говорить правду и ничего кроме правды? Не думаю, Галина Юрьевна, что неотложные дела требовали вашего присутствия в больнице минувшей ночью. Вы работали с недавно установленной компьютерной базой. Бездельники из фирмы, снабжающей вас современными технологиями, подсунули «английскую» программу, которая отключается, не прощаясь, и съедает информацию. В рабочее время вы не успеваете. Может, хватит водить нас за нос, Галина Юрьевна? Мы же взрослые люди.
– Галя, да скажи им, – побледнел красавчик. – А то ведь не отвяжутся…
«А у Никиты нюх на чужие амуры, – подумал Вадим. – Со своими только полная беда». Впрочем, когда супруга, которую Никита с треском выгнал из дома, обзавелась любовником, нюх сработал.
– А если взрослые люди, то зачем делать вид, будто не понимаете? – у заведующей задрожала жилка на виске. – Что вы хотите услышать, господа милиционеры? Что нам обоим не повезло с семейной жизнью, и нет возможности вырваться из порочного круга? Что встречаться мы можем только в больнице дважды в месяц, что вынуждены прибегать к уловкам и ухищрениям, чтобы два часа побыть вместе?.. Или вам не терпится вытянуть из нас признание в убийстве?
Дама молодилась перед партнером, но на грани нервного срыва стала именно той, какой была в действительности – рыхлой, усталой, неумолимо подходящей к своему печальному полувековому юбилею. Доктору Гаврилову сделалось неудобно. Половина лица побелела, другая окрасилась в цвет китайского флага. Он сидел у всех на виду и не знал, куда деть руки. У молодого врача проблем с семейной жизнью не было. Не было проблем и с бесчисленными связями. Почему не поиграть в любовь со строгой начальницей? Разве повредит дальнейшей совместной работе?
Протокол заполнялся рублеными оборотами. Не уснул Гаврилов в два часа ночи. Не дали. Откупорили шампанское, выпили по бокалу. Что происходило дальше, лучше не спрашивать, а то опера совсем затоскуют. Тахта разбирается, превращаясь в элегантную кровать, и время в сладких объятиях летит, как почта по пневмотрубе. Уснули через час, проснулись, повторили. В начале шестого, сладко позевывая, Галина Юрьевна шмыгнула к себе (практически за стенку), а доктор Гаврилов отправился выполнять свои обязанности, вот только в одной из палат встретился с трупом…
Ожидать скончания этой тягомотины у Вадима уже не было сил. Как сказала бы давнишняя знакомая, работающая на молодежном радио: «бесперспективняк». Надвигался новый приступ. Он знаком показал Никите – пора отчаливать. Тот пожал плечами, дескать, что поделаешь, так и работаем – с миру по нитке, и… коту под хвост.
Полезные мысли отступали, как разбитые фашисты. Начинался бред. Он добрел до палаты, там уже собрался ученый консилиум и разбирал по косточкам бедную Лизу за то, что не уследила за пациентом. Девушка оправдывалась. «Пора линять», – мелькнула правильная мысль. Какая разница, где болеть? Он свернулся под одеялом, отгородившись от посторонних железным занавесом. Если хочешь, чтобы усилия мысли не пропали даром, обеспечь им комфортные условия…
Он ждал ночи и страшно ее боялся. То новое, что открывалось в Вадиме, проявлялось только по ночам. Явление пугало. Пожар в западном крыле больницы привиделся в то самое время, когда он случился (плюс-минус трамвайная остановка – в конечном счете роли не играет). Фрагмент убийства Белоярского – из той же области. Почему ноги в клетчатых носках? Почему не лицо убиваемого? Не лицо исполнителя? Почему он видит эти странные образы только во сне? Как это вообще возможно? А можно ли сделать так, чтобы увидеть их наяву?
В прежней жизни он точно знал: дневной сон и ночной сон – однозначно не пара. Придремлешь в светлое время – считай, ночь пропала. В больнице было не так. Он мог спать сутками, особенно после уколов, которыми его пичкали, как покойника формалином. Про еду не думалось, отсутствие сигарет воспринималось философски. Вадим помнил, как со скорбной миной подошла подвергнутая обструкции медсестра, подняла мощное орудие возмездия, начиненное лекарством, злобно процедила:
– Ложитесь на живот, больной…
– Не злитесь на меня, Лизонька, – бормотал он из последних сил. – Вы не виноваты, что не уследили за мной. А уволят – подумаешь, какая трагедия… Я возьму вас к себе секретаршей… Могу даже в жены… Поедем в Туапсе, снимем пещерку с видом на море… За вами никогда красиво не ухаживали?
– Да ладно бредить-то, – она невольно прыснула, и с удовольствием всадила иглу. – Таким, как вы, только за скотиной в деревне ухаживать…
Он хотел возмутиться, но захлестнул девятый вал с картины Айвазовского… Ночь на воскресенье была обычной ночью из жизни умалишенного. Бесилась неоновая дискотека, прыгали пестрые демоны с рогами. Ужас нагнетался. Как сказал бы Ромка Переведенцев – хороший товарищ с последнего места трудоустройства – «крыша съезжает – слишком слабое трение в мозгах». Он просыпался, обуянный РЕАЛЬНЫМ страхом. А только засыпал, подкрадывались кошмары, трясли его, как порыв ветра осенний лист. Эта свистопляска продолжалась полночи. Никакой подсказки, привязки к месту, намека на личность – сплошные абстракции из мира буйного помешательства.
А потом все стихло. Он проснулся, вцепившись ногтями в мокрую простыню. Лежал, затаив дыхание, вслушиваясь в звуки и ощущения. Сквозь жалюзи проникал тусклый свет от уличного фонаря. Отдаленные шумы ночного трафика. В голове подозрительно легко и никакой боли. Приглушенно гудел кондиционер. Все дурное ушло, отступило, потрясающая легкость в теле! Откуда что берется? А может, так и надо – спокойно, не торопясь?.. Он заблокировал приток мыслей в голову. Расслабился – куда уж проще? Представил внутреннее убранство 29-й палаты. Шторки, завязанные декоративными узлами, кровать, телевизор на кронштейне, картины из гербариев в рамочках. И это оказалось несложно. Палата погружена в полумрак, лишь над головой у спящего больного мерцает красноватый плафон. Нужно убедить себя, что время выбрано верно…
Толчок – без боли, но ощутимо. И все плывет перед глазами, не удается придать четкость. Картинка темнеет, не держится в стандартном формате, отъезжает. До чертиков обидно. Открывается дверь, и в полумгле палаты возникает некто. Он вцепился ногтями в койку, подавляя желание немедленно туда бежать. Там пусто, покойника уже увезли, а нового еще не положили… Изображение колышется. Картинка, как на старом телевизоре «Рекорд», по которому от души хочется стукнуть кулаком. Напряжение зашкаливает в красный сектор, толку никакого. Впрочем, рост у вошедшего человека невелик, и это скорее женщина, чем мужчина. Силуэт расплывается, как акварель по промокашке. Входящая прикрывает дверь, стоит, замерев – очевидно, храбрости набирается, на цыпочках проходит в палату. Можно догадываться, чем она занимается. Рвущее движение – вытягивает подушку из-под спящего мужчины. Дедушка-одуванчик, сдачи не даст. Обеими руками сдавливает дыхательные пути. Трясутся ноги в клетчатых носках. Вот момент истины – «бабушка приехала!» Одеяло соскальзывает на пол… Убийца держит подушку – для пущей верности, хотя конечности уже неподвижны. Убийце и самой не в радость, подушка соскальзывает с покойного, она вздрагивает, замирает. Можно подумать, сейчас ее вырвет. Ну что ж, не всякая сущность приемлет, и в наших женщинах живут не только стервы… Она торопится уйти, выполнив поручение. Фигура пятится от кровати, поворачивается спиной. «Ближе, – умоляет Вадим. – Пожалуйста, ближе…» Усилие воли – картинка наезжает. Но убийца уже уходит. Открывает дверь – в этот миг «объектив оператора» максимально приближается. Спина в белом халате, уже выскальзывает в коридор. Бесформенные очертания, белое предстает в сером цвете, поясница, хлястик болтается на одной пуговице. Хозяйка не в курсе, а подчиненным неудобно сделать замечание. Закрывается дверь.
Картинка пропала, стало темно и неуютно. Постель намокла от пота – он лежал на остывающей сковородке, с которой забыли слить масло. Галина Юрьевна спланировала акцию как сумела. Конечно, она. Трудно найти причину, почему заведующая отделением обменялась халатом с кем-то из подчиненных. Кто мог знать, что момент убийства нарисуется в голове «новообращенного» ясновидца? А волнение спишется на тайную любовь с дежурным врачом, которую афишировать нежелательно. Блестяще. И немного грустно. Выпили шампанского, порезвились «в партере», любовник уснул, а Галина Юрьевна совершила вылазку в палату № 29. На чем же прихватили заведующую целым отделением, что она безропотно согласилась на убийство?
Впрочем, органы должны решать. Им зарплату платят.
Логичный поступок – вскочить с кровати, растолкать Борю в коридоре, отобрать телефон, позвонить Никите Румянцеву – он стоически отверг. Не факт, что в нынешнем состоянии он дойдет до двери. И что может быть ужаснее, чем разбудить среди ночи замордованного мента? «Знаете, Никита Афанасьевич, после того, как я ударился головой, слегка подправилось биополе, распахнулись горизонты сознания, и я обрел способность к ясновидению (чакры бы еще немного спиртом протереть). Арестуйте, пожалуйста, госпожу Ордынскую, поелику было озарение, что она и есть таинственная злодейка». Если после такого заезда Никита не примчится в больницу с топором, то он очень сдержанный и уравновешенный человек. Лежи уж, не сбежит твоя Галина Юрьевна. Вот получишь другие аргументы, не входящие в противоречия с принципами марксистско-ленинского устройства мира…
Не было сил куда-то бежать. Спать хотелось немилосердно. Но это был еще не ужас. Кошмар стартовал, когда в голове прозвучал грозный окрик: «Встань!» Он распахнул глаза, и уставился в серую муть. «Вставай же! – повторил глас. – Довольно валяться!» Угроза катит, – сообразил Вадим. Надо же, какая предупредительность… Голос унялся. А ведь кто-то стоит в коридоре, слушает, берется за дверную ручку! Кто-то, но не Боря… Он чуть не задохнулся от страха. Протянул резину. Была же светлая мысль, о необходимости прощания с больничными стенами! Невзирая на лень, болезнь и недовольство со стороны окружающих… Он сел на кровати – такое ощущение, что тянул не себя, а баржу, груженую царь-пушками. Быстрее, временя на раскачку уже прошло. Вадим свесил ноги с кровати, машинально поискал тапки. Ведь были тапки, точно помнил, где они. Поднялся, держась за изголовье, набросил одеяло на подушку. Еще быстрее… Он сделал шаг, метнулся к окну. Потом сообразил, что вместо штор на окнах жалюзи, и спрятаться за ними сможет не каждый. Попятился к ширме, за которой Елизавета Павловна смешивала свои яды. Тоже не удобное место. Санузел? Полумгла, дверь приоткрыта, вырисовывается удлиненный прямоугольник проема. Он успел протиснуться в эту добровольную западню, когда дверь в палату бесшумно отворилась, и что-то эфемерное просочилось внутрь. Прижавшись к косяку, он слышал, как похрустывает кафель под ногами входящего. Забегал пальцами по полке. Увы, не оружейная палата, пара мелких флаконов, липкий обмылок, полотенце на вешалке. Он присел на корточки, рука отправилась ниже, вползла за тумбу. Не совсем запущены дела в этой конуре – наткнулся на огрызок чугунной трубы – видимо, меняли слив в ванной, приделали импортный пластик заодно с подводкой, а то, что сломали, сунули в угол и забыли. Вытянуть эту хреновину оказалось непросто. Он поднимал ее, стараясь не шаркнуть по полу, поглядывал в проем. Эфемерное образование, ростом невелико, не старый ли знакомый? – неизвестный подошел к кровати, отбросил одеяло. А нет там никого… Он не смог подавить судорогу – труба со скрипом прошлась по кафельной стене. Злоумышленник резко повернулся. Пойдет ли напролом, вопрос, конечно, интересный. Эх, гуляй, деревня! Уже не таясь, Вадим выдернул огрызок, врезал по тумбе. Незнакомец оторопел. Подливая масла в огонь, он ударил вторично! Зазвенело, как на колокольне. Не броситься ли в контратаку, используя преимущества дурной головы? Но тут злоумышленник начал растворяться. На подобные казусы он вовсе не рассчитывал. Попятился, сделал шаг, другой, развернулся, бросился к двери…
Первый тайм, – подумал Вадим. Выиграли ли? Но точно отыграли. Он с расстановкой досчитал до пяти (нельзя бросаться в погоню с бухты-барахты), покинул санузел, пересек палату и опасливо выглянул в коридор. Охранник Боря был живой и, в принципе, даже выспался.
– Вадим Сергеевич, это вы… – он тер глаза и неуклюже слезал с миниатюрного диванчика. – Простите, разморило меня что-то… Дмитрий Олегович наказал вас сторожить, а сменщика не прислал. Не могу же я сутками напролет…
– Не можешь, не можешь, – перебил Вадим. – Ты сейчас никого не видел?
– Как не видеть, – призадумался горе-охранник. – Шандарахнуло что-то у вас в палате, а потом кто-то выскочил, меня и подбросило…
– Разглядеть успел?
– Да бог с вами, Вадим Сергеевич, – Борис смущенно покарябал отрастающую щетину. – Он за угол свернул – здесь быстрее можно выйти к лифтам и в фойе…
– Ты просто находка для работодателя, – похвалил Вадим. – Побольше бы таких профессионалов. Пошли, трудоголик, переведешь меня через Майдан…
Они шли по озаренным блеклыми лампадками пустым коридорам, Борис умолял ни о чем не говорить Качурину. Вадим уже усвоил, что у парня крепкая многодетная семья, неработающая жена, которую ни голова, ни ноги не кормят, горластая теща, и где он еще найдет такую работу, где можно ничего не делать?
– Тихо… – прошептал Вадим, прикладывая палец к губам. Лучше бы не ходили. Вестибюль погружен в мертвый сумрак. Лишь из закутка, где окопалась дежурная сестра, приглушенно разливается свет. Работница сладко спит, пристроив пухлую щечку на скрещенные руки. Входная дверь как-то издевательски медленно закрывается – очень уж неторопливый у нее доводчик…
Срываться из больницы нужно было сразу, пока не грянул настоящий гром. Добраться до дому, а там уж разбираться, куда влип. Ключи от квартиры – на брелке, пристегнуты к штанам, штанов в палате нет, да и вся остальная одежда – неизвестно где. Дубликат ключей – в квартире. Он впал в ступор, пораженный мыслью: если с таким маниакальным упорством его пытаются прикончить, то в какую же славную историю угораздило попасть? Ведь он ровным счетом ничего не знает!
Охранник Боря, узнав о тайных замыслах, обрадовался, как ребенок.
– В самом деле, Вадим Сергеевич, не идет вам эта пижама. Давайте так – вызываем машину, пусть ждут у ворот, а вы уж как-нибудь в неглиже доковыляете, плащик сверху набросите, на какой вам этот дресс-код? Обувку ребята подвезут. И черт с ними, с ключами, поднимем вас на второй этаж, балкончик взломаем.
Но все-таки резину они протянули. Лизавета Павловна, имеющая скверную привычку являться на работу к шести утра, застала их в самый недвусмысленный момент: Вадим забирался в кожаный шпионский плащ, а Борис подпрыгивал от нетерпения.
– Не пущу, – заявила Елизавета, впадая в тихий ужас. – Вадим Сергеевич, даже не думайте. Если вы уйдете, я немедленно сообщу о вашем бегстве. Как же вы не понимаете, – ее глаза наполнились слезами. – Меня теперь обязательно уволят…
– А если в вашу смену найдут мой труп, даже посадят, – мрачно пошутил Вадим и, чтобы не казаться голословным, в двух словах обрисовал проблему. Девушка побледнела. – Давайте не обижаться, Лиза, выхода нет. Лучше принесите мою одежду.
– А как я ее принесу? – она совсем расстроилась. – Одежда у кастелянши, а Варвара Ильинична сегодня выходная. Мы ведь не выписываем людей по воскресеньям.
– Взломаем? – предложил Боря.
– Не надо, – Вадим поморщился. – Уходим. Лизавета Павловна, – он взял ее руку и с внезапно обуявшей нежностью погладил. Она смотрела на него совсем не теми глазами, какими смотрят работники медицинских учреждений на опостылевших больных, – умоляю вас, не поминайте лихом. Обещаю, все образумится.
– Горазды вы все обещать, – улыбнулась она сквозь слезы. – А кто-то и жениться обещал…
Кирпичики складывались в большую готическую стену. Гибель второго «мощного старца» – отсохни у того глотка, кто назовет это совпадением! А то, что рядом оказался Вадим… обыкновенное совпадение. Так ведь?
Осталось ухватиться за то, что само напрашивалось: задушенный Белоярский и банный любитель Урбанович были знакомы друг с другом. А чем занимался Белоярский в сорок пятом году? Тоже воевал? Он закрыл глаза, сосредоточился. Затрещала голова. Кладбище, народ с поджатыми губами… Присутствовал ли Белоярский на печальной церемонии? Он не мог вспомнить конкретных лиц. Были пожилые, но не осели в памяти. Да и не похоже лицо удавленника на лицо живого человека…
Работники милиции, без дела снующие по коридору VIP-отделения, посматривали на него с брезгливой жалостью. Подошел взъерошенный Никита, сел рядом.
– Не надоело лезть в чужие дела?
– Проверьте, – встрепенулся Вадим, – не общались ли меж собой Урбанович и Белоярский. Не связывали ли их общие дела? Не служили ли вместе в армии?
– Да думал я об этом, – отмахнулся Никита. – Обоим глубоко за восемьдесят, оба связаны с чарующим миром искусства, оба в прекрасной физической форме, оба погибают при загадочных обстоятельствах. Не надо иметь семь пядей во лбу. А то, что между убийствами ровно неделя – нисколько не смущает. Приступ с Белоярским случился не сегодня. Чем он вызван у человека, который редко обращался к врачу, мы не знаем.
Вадим поведал о своих соображениях насчет карлика. А также об архивной неудаче и о покушении. Никита воззрился на него с изумлением. Потом хлопнул себя по лбу.
– А ты не такой уж безнадежный, дружище. Обязательно навестим сауну и осмотрим воздуховоды. Черт… что мы знаем о карликах?
– Люди такие маленькие.
– Я помню. А еще?
– А еще в Канаде существует многовековая традиция: бросать карликов на дальность. Наряжают их в защитные жилеты и кидают на резиновых женщин. Защитники прав человека пытаются все время запретить соревнования, дескать, оскорбляется достоинство карликов, но людям нравится. И карлики, кажется, не против.
– Здорово. Будь поосторожнее, дружище, – Никита посмотрел на товарища с невольным пиететом.
– Хорошо, – рассмеялся Вадим. – Не бери в голову, сам справлюсь.
Он вспомнил Бориса, которому явно не мешало бы подточить мастерство. Если охраняемый говорит охраннику, что не надо в данный момент его охранять, нормальный охранник не воспримет пожелание буквально. Кивнет, но будет работать. Впрочем, что взять с недорогих бодигардов коммерсантов средней руки?
– Смотри, – понизив голос, Никита толкнул его в бок. Прижимая к груди плоскую сумочку, из палаты вышла женщина в строгом гарнитуре. Грустно посмотрела на Вадима, безучастно – на Никиту, медленно отправилась к лестнице. Двое курящих мужчин зачарованно проводили ее глазами, и переглянулись.
– Внучка Белоярского, – пояснил Никита. – Страшно расстроена, но держится нормально. Барышне не позавидуешь, теперь все заботы о содержании особняка улягутся на ее хрупкие плечи.
– Нам такие беды точно не грозят, – улыбнулся Вадим.
– Как мало нужно для счастья, – со злостью процедил Никита. – Но даже этого нет. Задолбала жизнь лагерная! Передохнуть некогда, не то, что за девушкой поухаживать. А ничего фигурантка, согласись? Не девочка, конечно, но лет десять на нее еще будут оглядываться. Я бы за ценой не постоял.
– Слюни подбери, – посоветовал Вадим. – Она одна, на всех не хватит, постой пока что за ценой. Надеюсь, она не просто мажет холсты?
– У нее приличная частная клиентура. Рисует сама, занималась организацией выставок своего деда. Работала художником-гримером, занималась постижерными работами – парики, усы, бороды и так далее. Муж в бегах, имеется ребенок женского пола – ввиду кромешной занятости мамы, отбывает заключение за городом в детской колонии под названием «У семи нянек».
– Серьезно? – не поверил Вадим.
– Шучу, – Никита расхохотался. – Пансион «Былинка» – для детей состоятельных мам и пап. Можно догадаться, что Мария Викторовна крайнюю нужду не испытывает. Разъезжает по городу на голубом «Пежо», зарплату получает в «убитых енотах», на запястье часики с бриллиантом… Ладно, не будем о грустном. Ты хотел присутствовать на допросе персонала?
Фактически допросом последующее действие не было. Скорее, упорядочением ранее высказанных утверждений. В кабинете заведующей отделением сидели четверо оперативных работников – двое с умным видом что-то писали, не поднимая голов, и четверо несчастных, угодивших под молох. Пухленькая медсестричка нервно поигрывала колечком на среднем пальце. Костлявая нянечка правдоподобно изображала монашку. Красавчик тридцати пяти лет с ухоженной белокурой гривой – дежурный врач Гаврилов. И непосредственно заведующая отделением Галина Юрьевна Ордынская – дама статная, немного за сорок, в мятом халате с оторванным хлястиком. Заведующая испытывала беспокойство. Команда «сидеть», отданная милицией, воспринималась ей без должного удовольствия, но в итоге она справилась и пристроилась на кожаную «вертушку», заложив ногу на ногу, подергивая перламутровым каблучком. Ножки были вполне «дееспособны» и постоянно отвлекали.
В формальном действии не было сенсационных моментов. Но интерес к происходящему рос. Тщательно обследовав не столь уж обширное крыло, оперативники доложили: вентиляционные каналы узки, не пролезет даже карликовая собачка. Пожарный выход предусмотрен, но опломбирован и замкнут увесистым замком, ключ у охраны. Балконов нет. Сигнализация на окнах не повреждена. Парни в форме дважды делали обход и ответственно заявляли: посторонних не было. Больных заподозрить дико. Не мог же пациент самостоятельно задушить себя подушкой?
– Прошу понять меня правильно, господа медики, – мрачно возвестил Никита. – Мы всего лишь выполняем свою работу. Не надо прикрываться порядочностью заведения, кричать, что будете жаловаться. Смерть пациента наступила в четыре часа ночи. Плюс-минус полчаса. Еще раз хорошенько обдумайте сказанное и повторите под протокол. Итак, где вы находились от трех до пяти ночи. Начнем с вас, уважаемый доктор.
– Чего изволите? – вздрогнув, отозвался доктор Гаврилов. – Имена, пароли, явки?
Заведующая отделением перестала дергать каблучком и как-то странно на него посмотрела. К заведующей присоединилась и медсестра. Только нянечка продолжала корчить из себя монашку, заткнула под халат ноги не бог весть какой выделки и молитвенно смотрела в пол.
– Хорошо, – вздохнул Гаврилов. – Будем считать, что шутка не удалась.
В последующие пять минут следствие узнало, что доктор Гаврилов с трех до пяти часов ночи спал. Просто так, легко и незатейливо – спал и видел сны. На законных основаниях. В девять вечера он произвел обход, пообщался с больными, покурил с охраной, поскольку человек он общительный и демократичный. До полуночи корпел над бумагами в кабинете, потом заварил кофе, перекусил, еще раз проверил поднадзорную территорию. В половине третьего, не снимая одежды, прикорнул на тахте. В половине шестого прогулялся по палатам, заглянул в двадцать девятую… и чуть не заработал инфаркт. Собственно, он и сообщил о наличии трупа. С медсестрой Тасей тоже никаких проблем. У нее есть стол в уголке фойе, где она и просидела всю ночь (благо ни к кому из больных не пришлось прыгать), штудируя конспект по биологии, так как девушка обучается на заочном, и сессия уже началась. Временами она отлучалась с рабочего места. Дважды – в туалет, и раза четыре бегала в коридор покурить с «ребятами из охраны». Ничего не видела, ничего не слышала (при этом сделала такое непроизвольное движение, словно потеряла трусики). Нянечка Тамара Александровна также исправно тянула лямку. Выносила утки, следила за состоянием больных. Полночи провела у пациента из 24-й палаты. Чиновника намедни прооперировали, и было велено окружить товарища теплом и заботой. Пациент пребывал в сознании, бурно выражая недовольство условиями содержания. Угомонился к трем часам, и уснул при свете лампы. Нянечка навестила прочих пациентов, вернулась в 24-ю палату, и пока в больнице не начался тарарам, листала книжку про западноевропейское искусство эпохи Возрождения.
– Допускается, – подумав, кивнул Никита. – Тамара Александровна и Таисия… как вас там по батюшке? Свободны.
Младший медицинский персонал с облегчением выбежал из кабинета, пока милиция не передумала. Остальные выжидающе уставились на майора.
– Отниму еще немного времени, – сказал Никита и сделал строгое лицо. – Ну что, господа? Как насчет обязательств говорить правду и ничего кроме правды? Не думаю, Галина Юрьевна, что неотложные дела требовали вашего присутствия в больнице минувшей ночью. Вы работали с недавно установленной компьютерной базой. Бездельники из фирмы, снабжающей вас современными технологиями, подсунули «английскую» программу, которая отключается, не прощаясь, и съедает информацию. В рабочее время вы не успеваете. Может, хватит водить нас за нос, Галина Юрьевна? Мы же взрослые люди.
– Галя, да скажи им, – побледнел красавчик. – А то ведь не отвяжутся…
«А у Никиты нюх на чужие амуры, – подумал Вадим. – Со своими только полная беда». Впрочем, когда супруга, которую Никита с треском выгнал из дома, обзавелась любовником, нюх сработал.
– А если взрослые люди, то зачем делать вид, будто не понимаете? – у заведующей задрожала жилка на виске. – Что вы хотите услышать, господа милиционеры? Что нам обоим не повезло с семейной жизнью, и нет возможности вырваться из порочного круга? Что встречаться мы можем только в больнице дважды в месяц, что вынуждены прибегать к уловкам и ухищрениям, чтобы два часа побыть вместе?.. Или вам не терпится вытянуть из нас признание в убийстве?
Дама молодилась перед партнером, но на грани нервного срыва стала именно той, какой была в действительности – рыхлой, усталой, неумолимо подходящей к своему печальному полувековому юбилею. Доктору Гаврилову сделалось неудобно. Половина лица побелела, другая окрасилась в цвет китайского флага. Он сидел у всех на виду и не знал, куда деть руки. У молодого врача проблем с семейной жизнью не было. Не было проблем и с бесчисленными связями. Почему не поиграть в любовь со строгой начальницей? Разве повредит дальнейшей совместной работе?
Протокол заполнялся рублеными оборотами. Не уснул Гаврилов в два часа ночи. Не дали. Откупорили шампанское, выпили по бокалу. Что происходило дальше, лучше не спрашивать, а то опера совсем затоскуют. Тахта разбирается, превращаясь в элегантную кровать, и время в сладких объятиях летит, как почта по пневмотрубе. Уснули через час, проснулись, повторили. В начале шестого, сладко позевывая, Галина Юрьевна шмыгнула к себе (практически за стенку), а доктор Гаврилов отправился выполнять свои обязанности, вот только в одной из палат встретился с трупом…
Ожидать скончания этой тягомотины у Вадима уже не было сил. Как сказала бы давнишняя знакомая, работающая на молодежном радио: «бесперспективняк». Надвигался новый приступ. Он знаком показал Никите – пора отчаливать. Тот пожал плечами, дескать, что поделаешь, так и работаем – с миру по нитке, и… коту под хвост.
Полезные мысли отступали, как разбитые фашисты. Начинался бред. Он добрел до палаты, там уже собрался ученый консилиум и разбирал по косточкам бедную Лизу за то, что не уследила за пациентом. Девушка оправдывалась. «Пора линять», – мелькнула правильная мысль. Какая разница, где болеть? Он свернулся под одеялом, отгородившись от посторонних железным занавесом. Если хочешь, чтобы усилия мысли не пропали даром, обеспечь им комфортные условия…
Он ждал ночи и страшно ее боялся. То новое, что открывалось в Вадиме, проявлялось только по ночам. Явление пугало. Пожар в западном крыле больницы привиделся в то самое время, когда он случился (плюс-минус трамвайная остановка – в конечном счете роли не играет). Фрагмент убийства Белоярского – из той же области. Почему ноги в клетчатых носках? Почему не лицо убиваемого? Не лицо исполнителя? Почему он видит эти странные образы только во сне? Как это вообще возможно? А можно ли сделать так, чтобы увидеть их наяву?
В прежней жизни он точно знал: дневной сон и ночной сон – однозначно не пара. Придремлешь в светлое время – считай, ночь пропала. В больнице было не так. Он мог спать сутками, особенно после уколов, которыми его пичкали, как покойника формалином. Про еду не думалось, отсутствие сигарет воспринималось философски. Вадим помнил, как со скорбной миной подошла подвергнутая обструкции медсестра, подняла мощное орудие возмездия, начиненное лекарством, злобно процедила:
– Ложитесь на живот, больной…
– Не злитесь на меня, Лизонька, – бормотал он из последних сил. – Вы не виноваты, что не уследили за мной. А уволят – подумаешь, какая трагедия… Я возьму вас к себе секретаршей… Могу даже в жены… Поедем в Туапсе, снимем пещерку с видом на море… За вами никогда красиво не ухаживали?
– Да ладно бредить-то, – она невольно прыснула, и с удовольствием всадила иглу. – Таким, как вы, только за скотиной в деревне ухаживать…
Он хотел возмутиться, но захлестнул девятый вал с картины Айвазовского… Ночь на воскресенье была обычной ночью из жизни умалишенного. Бесилась неоновая дискотека, прыгали пестрые демоны с рогами. Ужас нагнетался. Как сказал бы Ромка Переведенцев – хороший товарищ с последнего места трудоустройства – «крыша съезжает – слишком слабое трение в мозгах». Он просыпался, обуянный РЕАЛЬНЫМ страхом. А только засыпал, подкрадывались кошмары, трясли его, как порыв ветра осенний лист. Эта свистопляска продолжалась полночи. Никакой подсказки, привязки к месту, намека на личность – сплошные абстракции из мира буйного помешательства.
А потом все стихло. Он проснулся, вцепившись ногтями в мокрую простыню. Лежал, затаив дыхание, вслушиваясь в звуки и ощущения. Сквозь жалюзи проникал тусклый свет от уличного фонаря. Отдаленные шумы ночного трафика. В голове подозрительно легко и никакой боли. Приглушенно гудел кондиционер. Все дурное ушло, отступило, потрясающая легкость в теле! Откуда что берется? А может, так и надо – спокойно, не торопясь?.. Он заблокировал приток мыслей в голову. Расслабился – куда уж проще? Представил внутреннее убранство 29-й палаты. Шторки, завязанные декоративными узлами, кровать, телевизор на кронштейне, картины из гербариев в рамочках. И это оказалось несложно. Палата погружена в полумрак, лишь над головой у спящего больного мерцает красноватый плафон. Нужно убедить себя, что время выбрано верно…
Толчок – без боли, но ощутимо. И все плывет перед глазами, не удается придать четкость. Картинка темнеет, не держится в стандартном формате, отъезжает. До чертиков обидно. Открывается дверь, и в полумгле палаты возникает некто. Он вцепился ногтями в койку, подавляя желание немедленно туда бежать. Там пусто, покойника уже увезли, а нового еще не положили… Изображение колышется. Картинка, как на старом телевизоре «Рекорд», по которому от души хочется стукнуть кулаком. Напряжение зашкаливает в красный сектор, толку никакого. Впрочем, рост у вошедшего человека невелик, и это скорее женщина, чем мужчина. Силуэт расплывается, как акварель по промокашке. Входящая прикрывает дверь, стоит, замерев – очевидно, храбрости набирается, на цыпочках проходит в палату. Можно догадываться, чем она занимается. Рвущее движение – вытягивает подушку из-под спящего мужчины. Дедушка-одуванчик, сдачи не даст. Обеими руками сдавливает дыхательные пути. Трясутся ноги в клетчатых носках. Вот момент истины – «бабушка приехала!» Одеяло соскальзывает на пол… Убийца держит подушку – для пущей верности, хотя конечности уже неподвижны. Убийце и самой не в радость, подушка соскальзывает с покойного, она вздрагивает, замирает. Можно подумать, сейчас ее вырвет. Ну что ж, не всякая сущность приемлет, и в наших женщинах живут не только стервы… Она торопится уйти, выполнив поручение. Фигура пятится от кровати, поворачивается спиной. «Ближе, – умоляет Вадим. – Пожалуйста, ближе…» Усилие воли – картинка наезжает. Но убийца уже уходит. Открывает дверь – в этот миг «объектив оператора» максимально приближается. Спина в белом халате, уже выскальзывает в коридор. Бесформенные очертания, белое предстает в сером цвете, поясница, хлястик болтается на одной пуговице. Хозяйка не в курсе, а подчиненным неудобно сделать замечание. Закрывается дверь.
Картинка пропала, стало темно и неуютно. Постель намокла от пота – он лежал на остывающей сковородке, с которой забыли слить масло. Галина Юрьевна спланировала акцию как сумела. Конечно, она. Трудно найти причину, почему заведующая отделением обменялась халатом с кем-то из подчиненных. Кто мог знать, что момент убийства нарисуется в голове «новообращенного» ясновидца? А волнение спишется на тайную любовь с дежурным врачом, которую афишировать нежелательно. Блестяще. И немного грустно. Выпили шампанского, порезвились «в партере», любовник уснул, а Галина Юрьевна совершила вылазку в палату № 29. На чем же прихватили заведующую целым отделением, что она безропотно согласилась на убийство?
Впрочем, органы должны решать. Им зарплату платят.
Логичный поступок – вскочить с кровати, растолкать Борю в коридоре, отобрать телефон, позвонить Никите Румянцеву – он стоически отверг. Не факт, что в нынешнем состоянии он дойдет до двери. И что может быть ужаснее, чем разбудить среди ночи замордованного мента? «Знаете, Никита Афанасьевич, после того, как я ударился головой, слегка подправилось биополе, распахнулись горизонты сознания, и я обрел способность к ясновидению (чакры бы еще немного спиртом протереть). Арестуйте, пожалуйста, госпожу Ордынскую, поелику было озарение, что она и есть таинственная злодейка». Если после такого заезда Никита не примчится в больницу с топором, то он очень сдержанный и уравновешенный человек. Лежи уж, не сбежит твоя Галина Юрьевна. Вот получишь другие аргументы, не входящие в противоречия с принципами марксистско-ленинского устройства мира…
Не было сил куда-то бежать. Спать хотелось немилосердно. Но это был еще не ужас. Кошмар стартовал, когда в голове прозвучал грозный окрик: «Встань!» Он распахнул глаза, и уставился в серую муть. «Вставай же! – повторил глас. – Довольно валяться!» Угроза катит, – сообразил Вадим. Надо же, какая предупредительность… Голос унялся. А ведь кто-то стоит в коридоре, слушает, берется за дверную ручку! Кто-то, но не Боря… Он чуть не задохнулся от страха. Протянул резину. Была же светлая мысль, о необходимости прощания с больничными стенами! Невзирая на лень, болезнь и недовольство со стороны окружающих… Он сел на кровати – такое ощущение, что тянул не себя, а баржу, груженую царь-пушками. Быстрее, временя на раскачку уже прошло. Вадим свесил ноги с кровати, машинально поискал тапки. Ведь были тапки, точно помнил, где они. Поднялся, держась за изголовье, набросил одеяло на подушку. Еще быстрее… Он сделал шаг, метнулся к окну. Потом сообразил, что вместо штор на окнах жалюзи, и спрятаться за ними сможет не каждый. Попятился к ширме, за которой Елизавета Павловна смешивала свои яды. Тоже не удобное место. Санузел? Полумгла, дверь приоткрыта, вырисовывается удлиненный прямоугольник проема. Он успел протиснуться в эту добровольную западню, когда дверь в палату бесшумно отворилась, и что-то эфемерное просочилось внутрь. Прижавшись к косяку, он слышал, как похрустывает кафель под ногами входящего. Забегал пальцами по полке. Увы, не оружейная палата, пара мелких флаконов, липкий обмылок, полотенце на вешалке. Он присел на корточки, рука отправилась ниже, вползла за тумбу. Не совсем запущены дела в этой конуре – наткнулся на огрызок чугунной трубы – видимо, меняли слив в ванной, приделали импортный пластик заодно с подводкой, а то, что сломали, сунули в угол и забыли. Вытянуть эту хреновину оказалось непросто. Он поднимал ее, стараясь не шаркнуть по полу, поглядывал в проем. Эфемерное образование, ростом невелико, не старый ли знакомый? – неизвестный подошел к кровати, отбросил одеяло. А нет там никого… Он не смог подавить судорогу – труба со скрипом прошлась по кафельной стене. Злоумышленник резко повернулся. Пойдет ли напролом, вопрос, конечно, интересный. Эх, гуляй, деревня! Уже не таясь, Вадим выдернул огрызок, врезал по тумбе. Незнакомец оторопел. Подливая масла в огонь, он ударил вторично! Зазвенело, как на колокольне. Не броситься ли в контратаку, используя преимущества дурной головы? Но тут злоумышленник начал растворяться. На подобные казусы он вовсе не рассчитывал. Попятился, сделал шаг, другой, развернулся, бросился к двери…
Первый тайм, – подумал Вадим. Выиграли ли? Но точно отыграли. Он с расстановкой досчитал до пяти (нельзя бросаться в погоню с бухты-барахты), покинул санузел, пересек палату и опасливо выглянул в коридор. Охранник Боря был живой и, в принципе, даже выспался.
– Вадим Сергеевич, это вы… – он тер глаза и неуклюже слезал с миниатюрного диванчика. – Простите, разморило меня что-то… Дмитрий Олегович наказал вас сторожить, а сменщика не прислал. Не могу же я сутками напролет…
– Не можешь, не можешь, – перебил Вадим. – Ты сейчас никого не видел?
– Как не видеть, – призадумался горе-охранник. – Шандарахнуло что-то у вас в палате, а потом кто-то выскочил, меня и подбросило…
– Разглядеть успел?
– Да бог с вами, Вадим Сергеевич, – Борис смущенно покарябал отрастающую щетину. – Он за угол свернул – здесь быстрее можно выйти к лифтам и в фойе…
– Ты просто находка для работодателя, – похвалил Вадим. – Побольше бы таких профессионалов. Пошли, трудоголик, переведешь меня через Майдан…
Они шли по озаренным блеклыми лампадками пустым коридорам, Борис умолял ни о чем не говорить Качурину. Вадим уже усвоил, что у парня крепкая многодетная семья, неработающая жена, которую ни голова, ни ноги не кормят, горластая теща, и где он еще найдет такую работу, где можно ничего не делать?
– Тихо… – прошептал Вадим, прикладывая палец к губам. Лучше бы не ходили. Вестибюль погружен в мертвый сумрак. Лишь из закутка, где окопалась дежурная сестра, приглушенно разливается свет. Работница сладко спит, пристроив пухлую щечку на скрещенные руки. Входная дверь как-то издевательски медленно закрывается – очень уж неторопливый у нее доводчик…
Срываться из больницы нужно было сразу, пока не грянул настоящий гром. Добраться до дому, а там уж разбираться, куда влип. Ключи от квартиры – на брелке, пристегнуты к штанам, штанов в палате нет, да и вся остальная одежда – неизвестно где. Дубликат ключей – в квартире. Он впал в ступор, пораженный мыслью: если с таким маниакальным упорством его пытаются прикончить, то в какую же славную историю угораздило попасть? Ведь он ровным счетом ничего не знает!
Охранник Боря, узнав о тайных замыслах, обрадовался, как ребенок.
– В самом деле, Вадим Сергеевич, не идет вам эта пижама. Давайте так – вызываем машину, пусть ждут у ворот, а вы уж как-нибудь в неглиже доковыляете, плащик сверху набросите, на какой вам этот дресс-код? Обувку ребята подвезут. И черт с ними, с ключами, поднимем вас на второй этаж, балкончик взломаем.
Но все-таки резину они протянули. Лизавета Павловна, имеющая скверную привычку являться на работу к шести утра, застала их в самый недвусмысленный момент: Вадим забирался в кожаный шпионский плащ, а Борис подпрыгивал от нетерпения.
– Не пущу, – заявила Елизавета, впадая в тихий ужас. – Вадим Сергеевич, даже не думайте. Если вы уйдете, я немедленно сообщу о вашем бегстве. Как же вы не понимаете, – ее глаза наполнились слезами. – Меня теперь обязательно уволят…
– А если в вашу смену найдут мой труп, даже посадят, – мрачно пошутил Вадим и, чтобы не казаться голословным, в двух словах обрисовал проблему. Девушка побледнела. – Давайте не обижаться, Лиза, выхода нет. Лучше принесите мою одежду.
– А как я ее принесу? – она совсем расстроилась. – Одежда у кастелянши, а Варвара Ильинична сегодня выходная. Мы ведь не выписываем людей по воскресеньям.
– Взломаем? – предложил Боря.
– Не надо, – Вадим поморщился. – Уходим. Лизавета Павловна, – он взял ее руку и с внезапно обуявшей нежностью погладил. Она смотрела на него совсем не теми глазами, какими смотрят работники медицинских учреждений на опостылевших больных, – умоляю вас, не поминайте лихом. Обещаю, все образумится.
– Горазды вы все обещать, – улыбнулась она сквозь слезы. – А кто-то и жениться обещал…