Страница:
Гитлер также рассказывал детям, что его жизнь находится в постоянной опасности; иногда его визиты в Байройт действительно выглядели так, как будто он скрывался от кого-то. Машина Гитлера приезжала только глубоко за полночь, и Гитлер тайком пробирался в дом. Или он находился в тайном месте. В этом случае дети с матерью садились в машину, ехали в лес или отдаленный ресторанчик, где они встречались с Гитлером. Дети были едины в мнении, что с такими приключениями не мог сравниться ни один урок игры на фортепиано.
1930 год стал годом траура в Байройте: 1 апреля в возрасте 92 лет умерла Козима Вагнер. Четыре месяца спустя – 4 августа – от последствий эмболии в возрасте 61 года умер ее сын Зигфрид. В 8 часов утра этого дня Винифрид Вагнер села за письменный стол мужа и взяла на себя его работу.
В последующие месяцы визиты Гитлера в «Ванфрид» участились. Более того: Винифрид передала ему виллу своего умершего мужа рядом с «Ванфридом», где Гитлер мог чувствовать себя как дома. Спустя некоторое время начали ходить слухи, что Винифрид собирается обручиться с Гитлером. Такие домыслы нравились фюреру, хотя он и подчеркивал постоянно, что жениться не собирается. Но в случае, если бы он решился на «брак по расчету», то он дал понять товарищам по партии, что Винифрид была бы самой подходящей кандидатурой, так как связь с именем Вагнер – и Гитлер это прекрасно понимал – еще больше возвышала его в глазах немецкого народа.
Зигфрид Вагнер, однако, предпринял до своей смерти меры, которые делали такой брак невозможным. В его завещании было написано, что Винифрид должна взять на себя руководство оперным фестивалем, но при одном условии: она не могла повторно выйти замуж. В противном случае она лишалась доли наследства.
В последующие годы, когда Гитлер строил мощную партию, они постоянно писали друг другу письма. Одно из них Винифрид получила в берлинском отеле «Эден», где она останавливалась незадолго до «взятия власти» Гитлером. Гитлер, очевидно, написал шесть страниц в декабре 1932 года, когда он считал, что его партия находится в глубоком кризисе. Письмо, которое Гитлер написал Винифрид, имело примерно следующее содержание: «Я полностью потерял надежду. Ни одна моя мечта никогда не осуществится. После стольких лет бесконечной борьбы разочарование кажется огромным. До сих пор я еще ни разу не терял мужества. Мне удавалось спасти все и вновь построить, даже в 1923 году, но сейчас у меня больше не осталось никакой надежды. Мои противники очень сильны. Так как я уверен, что все потеряно, Вы знаете, что я сделаю. Я всегда был решительно настроен на это. Я не смогу пережить поражение. Я сдержу свое слово и закончу свою жизнь при помощи пули. В этот раз все серьезно, потому что я не вижу другого выхода».
Спустя несколько недель после написания этого пронизанного депрессией письма Адольф Гитлер был назначен рейхсканцлером. От радости и, наверное, из благодарности за ее поддержку он подарил Винифрид свою большую фотографию. Она поблагодарила его письмом со словами: «Бесконечное Тебе спасибо, Ты, кто жертвует безымянную радость». Эту благодарность она варьировала в бесконечном количестве строк, писала о «чудесном подарке» и о том, что она и ее дом одарены «и освящены Твоим постоянным присутствием».
Фотограф партии Генрих Гофман писал в своих воспоминаниях: «Такие женщины были лучшими пропагандистами партии, они уговаривали мужей примкнуть к Гитлеру, отдавали свободное время своему политическому увлечению, самоотверженно посвящали себя делу партии. Так, в Бамберге „истинно немецкие“ женщины устраивали вечера-чаепития с целью агитации за Гитлера и его единомышленников».
Гитлер умело пользовался симпатиями своих сторонниц. В то время, когда недалекие члены партии, причислявшие себя к ее основателям, устраивали уличные побоища и при помощи грубого террора устраняли противников, Гитлер в считавшихся культурными салонах, заполненных в основном дамами, играл роль шармёра из Австрии и, рассылая воздушные поцелуи, открывал для НСДАП новую прослойку членов партии, прежде всего из числа состоятельных людей. Некоторые рядовые партийцы были не способны правильно расценивать активные действия своего председателя. Гитлера внутри партии даже порицали за то, что он «общество красивых женщин» ставит выше обязанностей партийного вождя.
В число «подруг господина Вольфа, относившихся к нему по-матерински», как кокетливо выразился Гитлер, входила такая великая покровительница и спутница в разъездах, как баронесса Лили Абэгг, которая жертвовала не только золото и предметы искусства, но даже, как сообщала газета «Мюнхнер пост» от 3 апреля 1923 года, отдала партии дом.
Наряду с поддержкой общественности и очень щедрой материальной помощью, политический агитатор более всего наживал капитал на культе собственной личности, создаваемом его сторонницами. Гитлер с удовлетворением высказывался: «Я думаю, что и слова „мой фюрер“ отчеканены женщинами». Гитлер умел мастерски манипулировать индивидуальными качествами как мужчин, так и женщин. Попасть в круг женской нацистской элиты было невозможно, не выказав беззаветной преданности «фюреру». Влияние Гитлера заставляло забывать о программе НСДАП, отличавшейся беспрецедентно презрительным отношением к женщине.
Женщин приветствовали как рядовых, платящих взносы членов партии, но не более того. «Судьей, солдатом, рулевым государства должен быть и оставаться мужчина», – провозгласил нацистский теоретик Розенберг. «Эмансипация женщин от женской эмансипации» стала основной доктриной национал-социалистического движения. Возвышение Германии считалось делом мужчин. Еще в 1921 году генеральное собрание членов партии единогласно постановило, что «женщина никогда не может быть допущена в руководство партии и руководящие комиссии». Ведь надо уберечь от гибели народ, расу и культуру. А разве можно это доверить женщинам?
Гитлер выразился проще: «Баба в политике вызывает у меня отвращение. В 1924 году мне нравились две политизированные особы: госпожа фон Тройенфельс и Матильда фон Кемниц (по мужу – Людендорф), но они хотели стать депутатами рейхстага! Рассуждали о военных делах! Это совершенно невыносимо! Ни в одной местной партийной группе у женщин не должно быть даже ничтожнейшего поста… Я говорю, девяносто девять процентов всех обсуждаемых вопросов – это не их ума дело». При этом Гитлер знал, что многие сторонники нацистов, такие, как, например, кандидат в президенты от НСДАП генерал Эрих Людендорф, стали радикальными политиками только под влиянием своих жен. Так, врач Матильда Людендорф писала замечательные тексты и была в супружестве задающим тон политическим партнером.
Кстати, вернемся к Хелене Бехштейн. Отто Штрассер описал в в своих мемуарах такую сцену: «Она щедро одаривала его своей исступленной, почти материнской преданностью. Когда Гитлер приезжал в Берлин, он, как правило, останавливался у нее, и именно в ее доме он встретился с политиками, с которыми так жаждал познакомиться. Когда они оставались наедине, а порой и в кругу друзей, он садился у ног своей хозяйки, закрыв глаза и положив голову на ее пышную грудь. Прекрасные белые руки нежно гладили волосы большого ребенка и теребили историческую челку будущего диктатора. „Волчонок, – ласково шептала она, – мой маленький волчонок“.
Даже если все-таки допустить, что Штрассер перегнул палку и вряд ли «волчонок» мог мирно ютиться в гостиной, то он все-таки отметил одну бесспорную истину: Гитлер обладал просто магнетическим воздействием на женщин преклонных лет и прекрасно знал, как использовать этот талант. Он мог создавать этот магнетический эффект как в частных беседах, так и в своих публичных выступлениях перед огромной публикой. По свидетельству одного очевидца, Гитлер систематически подстраивался под вкусы своих слушательниц. Он четко использовал придуманную им психологическую формулу: женщина жаждет от мужчины ясности, решимости и силы. Женщины были готовы подчиниться свом эмоциям и покориться фюреру. И это при том, что Гитлер не отводил женщине никакого главенствующего места в обществе. Гитлер умело использовал желание женщины почувствовать сильное плечо, быть ведомой.
Женщины дрожали при каждом слове его речи. Его утверждения не отличались риторической изысканностью. Но Гитлер был уверен в восторженном одобрении женщин – одобрении, которое больше походило на безумие. Это было неким сексуальным волнением, которое Гитлер разжигал в своих слушательницах. Он как бы проецировал на них свою близость со всеми подобающими ей элементами страсти и экстаза. Недаром эффект от речей Гитлер многие описывали исключительно в сексуально-эротических терминах. Речи Гитлер вызвали буквально оргазм у толпы.
Во время одного из выступлений на партийном собрании 1937 года, где присутствовало 20 тысяч женщин, Гитлер закончил свою речь словами: «Что дал вам я? Что дал вам национал-социализм? Мы дали вам мужчину». Присутствовавших просто захлестнула волна экстаза.
По мере того, как росли самоуверенность и эгоизм Гитлера, ему все чаще и чаще требовалась женская компания. Женщины стимулировали его, но вовсе не на дружеские беседы или какие-то заумные дискуссии. Их присутствие должно было поднимать настроение фюреру. Женщин он ценил лишь в качестве восхищенных и обожающих его слушательниц. От представительниц прекрасного пола не требовалось ни малейшего наличия интеллекта. Боже упаси, не допускались какие-либо, даже малейшие возражения. Гитлер упивался женской лестью. Это особенно ярко проявилось во время чаепитий, организованных Магдой Геббельс. Супруге главного пропагандиста Третьего рейха специально предписывалось приглашать на эти вечеринки молоденьких актрис. Как правило, Гитлер появлялся с цветами и конфетами, источая обаяние и благодушие. В душе он, видимо, надеялся быть полноправным членом артистического братства. Но в этом намерении он потерпел полнейшую неудачу. Позже терпеливой аудиторией, которая выслушивала его утомительные и самодовольные монологи, стали секретарши рейхсканцелярии.
Если верить личному фотографу Гитлера Генриху Хофману, то фюрер не имел склонности к какому-то определенному типу женщин. Вероятно, он сделал это внутренним правилом, дабы не отвергнуть от себя какую-то часть своей многомиллионной женской публики. Но еще больше его пугали сплетни. Сплетни относительно его отношений с женщинами приводили фюрера просто в состояние паники. Это касалось и его отказа от женитьбы. Если этот вопрос все-таки всплывал, то Гитлер предпочитал смущенно отшучиваться: «Если я люблю цветы, то это еще не повод становиться садовником». Но такие аргументы он приводил обычно с светских беседах. Массам он навязывал только одну мысль: «Его невестой является немецкий народ». Впрочем, это не спасло Гитлера от множества сплетен, касавшихся его холостой жизни. Фрау фон Пфефер, жена одного из руководителей штурмовых отрядов партии, утверждала, что Гитлер просто-напросто боялся женщин. Супруги Ганфштигели были убеждены, что Гитлер был импотентом. Наконец был еще устойчивый слух, что фюрер заразился сифилисом во время своего пребывания в Вене. Эта молва в итоге вылилась в один злобный стишок, который в свое время был очень популярен в Германии:
Портрет в интерьере. «Моя невеста – Германия» (Адольф Гитлер)
1930 год стал годом траура в Байройте: 1 апреля в возрасте 92 лет умерла Козима Вагнер. Четыре месяца спустя – 4 августа – от последствий эмболии в возрасте 61 года умер ее сын Зигфрид. В 8 часов утра этого дня Винифрид Вагнер села за письменный стол мужа и взяла на себя его работу.
В последующие месяцы визиты Гитлера в «Ванфрид» участились. Более того: Винифрид передала ему виллу своего умершего мужа рядом с «Ванфридом», где Гитлер мог чувствовать себя как дома. Спустя некоторое время начали ходить слухи, что Винифрид собирается обручиться с Гитлером. Такие домыслы нравились фюреру, хотя он и подчеркивал постоянно, что жениться не собирается. Но в случае, если бы он решился на «брак по расчету», то он дал понять товарищам по партии, что Винифрид была бы самой подходящей кандидатурой, так как связь с именем Вагнер – и Гитлер это прекрасно понимал – еще больше возвышала его в глазах немецкого народа.
Зигфрид Вагнер, однако, предпринял до своей смерти меры, которые делали такой брак невозможным. В его завещании было написано, что Винифрид должна взять на себя руководство оперным фестивалем, но при одном условии: она не могла повторно выйти замуж. В противном случае она лишалась доли наследства.
В последующие годы, когда Гитлер строил мощную партию, они постоянно писали друг другу письма. Одно из них Винифрид получила в берлинском отеле «Эден», где она останавливалась незадолго до «взятия власти» Гитлером. Гитлер, очевидно, написал шесть страниц в декабре 1932 года, когда он считал, что его партия находится в глубоком кризисе. Письмо, которое Гитлер написал Винифрид, имело примерно следующее содержание: «Я полностью потерял надежду. Ни одна моя мечта никогда не осуществится. После стольких лет бесконечной борьбы разочарование кажется огромным. До сих пор я еще ни разу не терял мужества. Мне удавалось спасти все и вновь построить, даже в 1923 году, но сейчас у меня больше не осталось никакой надежды. Мои противники очень сильны. Так как я уверен, что все потеряно, Вы знаете, что я сделаю. Я всегда был решительно настроен на это. Я не смогу пережить поражение. Я сдержу свое слово и закончу свою жизнь при помощи пули. В этот раз все серьезно, потому что я не вижу другого выхода».
Спустя несколько недель после написания этого пронизанного депрессией письма Адольф Гитлер был назначен рейхсканцлером. От радости и, наверное, из благодарности за ее поддержку он подарил Винифрид свою большую фотографию. Она поблагодарила его письмом со словами: «Бесконечное Тебе спасибо, Ты, кто жертвует безымянную радость». Эту благодарность она варьировала в бесконечном количестве строк, писала о «чудесном подарке» и о том, что она и ее дом одарены «и освящены Твоим постоянным присутствием».
Фотограф партии Генрих Гофман писал в своих воспоминаниях: «Такие женщины были лучшими пропагандистами партии, они уговаривали мужей примкнуть к Гитлеру, отдавали свободное время своему политическому увлечению, самоотверженно посвящали себя делу партии. Так, в Бамберге „истинно немецкие“ женщины устраивали вечера-чаепития с целью агитации за Гитлера и его единомышленников».
Гитлер умело пользовался симпатиями своих сторонниц. В то время, когда недалекие члены партии, причислявшие себя к ее основателям, устраивали уличные побоища и при помощи грубого террора устраняли противников, Гитлер в считавшихся культурными салонах, заполненных в основном дамами, играл роль шармёра из Австрии и, рассылая воздушные поцелуи, открывал для НСДАП новую прослойку членов партии, прежде всего из числа состоятельных людей. Некоторые рядовые партийцы были не способны правильно расценивать активные действия своего председателя. Гитлера внутри партии даже порицали за то, что он «общество красивых женщин» ставит выше обязанностей партийного вождя.
В число «подруг господина Вольфа, относившихся к нему по-матерински», как кокетливо выразился Гитлер, входила такая великая покровительница и спутница в разъездах, как баронесса Лили Абэгг, которая жертвовала не только золото и предметы искусства, но даже, как сообщала газета «Мюнхнер пост» от 3 апреля 1923 года, отдала партии дом.
Наряду с поддержкой общественности и очень щедрой материальной помощью, политический агитатор более всего наживал капитал на культе собственной личности, создаваемом его сторонницами. Гитлер с удовлетворением высказывался: «Я думаю, что и слова „мой фюрер“ отчеканены женщинами». Гитлер умел мастерски манипулировать индивидуальными качествами как мужчин, так и женщин. Попасть в круг женской нацистской элиты было невозможно, не выказав беззаветной преданности «фюреру». Влияние Гитлера заставляло забывать о программе НСДАП, отличавшейся беспрецедентно презрительным отношением к женщине.
Женщин приветствовали как рядовых, платящих взносы членов партии, но не более того. «Судьей, солдатом, рулевым государства должен быть и оставаться мужчина», – провозгласил нацистский теоретик Розенберг. «Эмансипация женщин от женской эмансипации» стала основной доктриной национал-социалистического движения. Возвышение Германии считалось делом мужчин. Еще в 1921 году генеральное собрание членов партии единогласно постановило, что «женщина никогда не может быть допущена в руководство партии и руководящие комиссии». Ведь надо уберечь от гибели народ, расу и культуру. А разве можно это доверить женщинам?
Гитлер выразился проще: «Баба в политике вызывает у меня отвращение. В 1924 году мне нравились две политизированные особы: госпожа фон Тройенфельс и Матильда фон Кемниц (по мужу – Людендорф), но они хотели стать депутатами рейхстага! Рассуждали о военных делах! Это совершенно невыносимо! Ни в одной местной партийной группе у женщин не должно быть даже ничтожнейшего поста… Я говорю, девяносто девять процентов всех обсуждаемых вопросов – это не их ума дело». При этом Гитлер знал, что многие сторонники нацистов, такие, как, например, кандидат в президенты от НСДАП генерал Эрих Людендорф, стали радикальными политиками только под влиянием своих жен. Так, врач Матильда Людендорф писала замечательные тексты и была в супружестве задающим тон политическим партнером.
Кстати, вернемся к Хелене Бехштейн. Отто Штрассер описал в в своих мемуарах такую сцену: «Она щедро одаривала его своей исступленной, почти материнской преданностью. Когда Гитлер приезжал в Берлин, он, как правило, останавливался у нее, и именно в ее доме он встретился с политиками, с которыми так жаждал познакомиться. Когда они оставались наедине, а порой и в кругу друзей, он садился у ног своей хозяйки, закрыв глаза и положив голову на ее пышную грудь. Прекрасные белые руки нежно гладили волосы большого ребенка и теребили историческую челку будущего диктатора. „Волчонок, – ласково шептала она, – мой маленький волчонок“.
Даже если все-таки допустить, что Штрассер перегнул палку и вряд ли «волчонок» мог мирно ютиться в гостиной, то он все-таки отметил одну бесспорную истину: Гитлер обладал просто магнетическим воздействием на женщин преклонных лет и прекрасно знал, как использовать этот талант. Он мог создавать этот магнетический эффект как в частных беседах, так и в своих публичных выступлениях перед огромной публикой. По свидетельству одного очевидца, Гитлер систематически подстраивался под вкусы своих слушательниц. Он четко использовал придуманную им психологическую формулу: женщина жаждет от мужчины ясности, решимости и силы. Женщины были готовы подчиниться свом эмоциям и покориться фюреру. И это при том, что Гитлер не отводил женщине никакого главенствующего места в обществе. Гитлер умело использовал желание женщины почувствовать сильное плечо, быть ведомой.
Женщины дрожали при каждом слове его речи. Его утверждения не отличались риторической изысканностью. Но Гитлер был уверен в восторженном одобрении женщин – одобрении, которое больше походило на безумие. Это было неким сексуальным волнением, которое Гитлер разжигал в своих слушательницах. Он как бы проецировал на них свою близость со всеми подобающими ей элементами страсти и экстаза. Недаром эффект от речей Гитлер многие описывали исключительно в сексуально-эротических терминах. Речи Гитлер вызвали буквально оргазм у толпы.
Во время одного из выступлений на партийном собрании 1937 года, где присутствовало 20 тысяч женщин, Гитлер закончил свою речь словами: «Что дал вам я? Что дал вам национал-социализм? Мы дали вам мужчину». Присутствовавших просто захлестнула волна экстаза.
По мере того, как росли самоуверенность и эгоизм Гитлера, ему все чаще и чаще требовалась женская компания. Женщины стимулировали его, но вовсе не на дружеские беседы или какие-то заумные дискуссии. Их присутствие должно было поднимать настроение фюреру. Женщин он ценил лишь в качестве восхищенных и обожающих его слушательниц. От представительниц прекрасного пола не требовалось ни малейшего наличия интеллекта. Боже упаси, не допускались какие-либо, даже малейшие возражения. Гитлер упивался женской лестью. Это особенно ярко проявилось во время чаепитий, организованных Магдой Геббельс. Супруге главного пропагандиста Третьего рейха специально предписывалось приглашать на эти вечеринки молоденьких актрис. Как правило, Гитлер появлялся с цветами и конфетами, источая обаяние и благодушие. В душе он, видимо, надеялся быть полноправным членом артистического братства. Но в этом намерении он потерпел полнейшую неудачу. Позже терпеливой аудиторией, которая выслушивала его утомительные и самодовольные монологи, стали секретарши рейхсканцелярии.
Если верить личному фотографу Гитлера Генриху Хофману, то фюрер не имел склонности к какому-то определенному типу женщин. Вероятно, он сделал это внутренним правилом, дабы не отвергнуть от себя какую-то часть своей многомиллионной женской публики. Но еще больше его пугали сплетни. Сплетни относительно его отношений с женщинами приводили фюрера просто в состояние паники. Это касалось и его отказа от женитьбы. Если этот вопрос все-таки всплывал, то Гитлер предпочитал смущенно отшучиваться: «Если я люблю цветы, то это еще не повод становиться садовником». Но такие аргументы он приводил обычно с светских беседах. Массам он навязывал только одну мысль: «Его невестой является немецкий народ». Впрочем, это не спасло Гитлера от множества сплетен, касавшихся его холостой жизни. Фрау фон Пфефер, жена одного из руководителей штурмовых отрядов партии, утверждала, что Гитлер просто-напросто боялся женщин. Супруги Ганфштигели были убеждены, что Гитлер был импотентом. Наконец был еще устойчивый слух, что фюрер заразился сифилисом во время своего пребывания в Вене. Эта молва в итоге вылилась в один злобный стишок, который в свое время был очень популярен в Германии:
Кстати, за цитирование этого стишка один стенографист был приговорен специальным трибуналом к пребыванию в концентрационном лагере.
Он тот, кто управляет на русский манер,
Стрижется на французский лад,
Бреет усы подобно англичанину,
Не рожден в самой Германии,
Но навязывает нам римское приветствие
Его обожают наши жены и дети,
Однако он не способен иметь своих —
Он фюрер Германии.
Портрет в интерьере. «Моя невеста – Германия» (Адольф Гитлер)
«Лицо и голова несформированные, гибридные. Низко посаженные брови, непривлекательный нос, широкие скулы, маленькие глаза, темные волосы. Производит впечатление фанатика» – так охарактеризовал Гитлера Макс фон Грубер после встречи, которая состоялась в середине 20-х годов. Его приговор звучал очень сурово – фюрер НСДАП не походил ни на скандинавский, ни германский тип. Грубер считал, что фенотип Гитлера имел славянский характер.
Несколько лет спустя в 1933 году сподвижники Грубера дали совершенно иное заключение. В качестве примера можно привести выдержку из одобренной руководством НСДАП книги Альфреда Рихтера «Наш фюрер в свете расового вопроса». Рихтер, являвшийся директором «Частного институт практической характерологии и этнографии», описывал Гитлера как «призрачный свет северного сияния»: «Блестящий, творческий, обладающий духовными способностями лидера, энергичный, жесткий, пользующийся огромной любовью, готовый на бесконечные страдания и самопожертвования». Результаты практической характерологии дополнялись выводами из области этнографии. Изучая фотографии фюрера, на основании которых Рихтер делал свои умозаключения, он был поражен исключительно нордическими надбровными дугами фюрера: «Светлая кожа и синие глаза Гитлера указывают на его исключительную принадлежность к германской расе».
Впрочем, этой характеристики Гитлеру показалось мало. Он, следуя своим безумным расистским установкам, хотел во что бы то ни стало установить собственное происхождение. Формально его предки проживали в Австрии, между Дунаем и чехословацкой границей. Казалось бы, этого было достаточно, чтобы констатировать, что в венах фюрера текла кровь немецких крестьян, истинных сыновей почвы. Но Гитлера не устраивал один момент. В соответствии с Законом о восстановлении профессионального чиновничества от 8 апреля 1933 года любой государственный служащий должен был предоставить документы, подтверждающие его арийское происхождение. Этого, конечно, никто не требовал от Гитлера. Да он бы и не смог этого сделать, так как ему не было известно имя своего деда.
Официальная родословная Гитлера выглядела следующим образом. В 1837 году незамужняя Анна Мария Шикельгрубер, проживавшая в австрийской деревне Штронес, родила мальчика, которого назвали Алоизом (отец Адольфа Гитлера). Спустя пять лет она вышла замуж за мельника Иоганна Георга Гидлера, который был родным братом владельца фермы, на которой проживала Анна Мария. Предполагалось, что именно он был отцом Алоиза Шикельгрубера.
Подобная неопределенность не устраивала Гитлера, и тот поручил своему приближенному Гансу Франку расследовать подробности своего происхождения. Следы привели в штирийских городок Грац. Перед тем как родить ребенка Анна Мария Шикельгрубер работала там у семьи Франкенбергов. Вероятно, настоящим отцом ребенка был 19-летний сын Франкенбергов. Об этом говорил хотя бы один факт. В течение 14 лет это семейство выплачивало Анне Марии денежное пособие. Именно это обстоятельство помешало сразу же усыновить ребенка Иоганну Гидлеру. Именно по этой причине в течение долгого времени отец Гитлера носил фамилию Шикельгрубер. Он сменил ее в возрасте 40 лет, когда его родители уже умерли. Очевидно, родители Алоиса никогда не жили вместе и после свадьбы, и будущий отец Адольфа Гитлера рос в семье своего дяди, который, приходясь Иоганну Георгу Гидлеру братом, произносил свою фамилию на иной лад и был известен как Иоганн фон Непомук Гютлер. Принимая во внимание оголтелую с ранней молодости ненависть нацистского фюрера к чехам – нации, которую он впоследствии полностью лишил независимости, следует сказать несколько слов об этом славянском имени. Непомук был национальным святым чешского народа, и некоторые историки усматривают в этом наличие чешской крови в его роду.
В 1876 году его дядюшка убедил священника округа Доллерсхайм изменить запись в церковно-приходской книге, под присягой поклявшись, что его брат приходился настоящим отцом Алоиза. С того времени это семейство стало носить несколько искаженную фамилию Гитлер, а сам Алоиз уже не считался незаконнорожденным.
Любые попытки точно выяснить, кто являлся действительным дедушкой фюрера – Франкенберг или Иоганн Гидлер – потерпели неудачу. Ситуацию усугубляло то, что Франкенберг был евреем. Гитлер был взбешен результатами произведенного расследования. Он решил навсегда закрыть это вопрос. В мае 1938 года, спустя несколько недель после аншлюса Австрии, в Доллерсхайме был создан полигон вермахта. Место рождения отца фюрера и его предков было в буквальном смысле стерто с лица земли немецкими танками. С учетом того, какую заботливость нацисты проявляли к своему прошлому, это обстоятельство кажется далеко не случайным.
Впрочем, само семейство Адольфа Гитлера не было идеальным, как это рассказывалось его фанатичным многомиллионным поклонникам. Алоиз Шикельгрубер вначале изучал сапожное дело в деревне Шпиталь, но будучи, как и его отец, натурой беспокойной, вскоре отправился на заработки в Вену. В восемнадцать лет он вступил в пограничную полицию австрийской таможенной службы, через девять лет получил повышение и женился на Анне Гласль-Херер, приемной дочери таможенного чиновника. За невесту дали небольшое приданое, и социальный статус Алоиза повысился – обычное явление в среде австро-венгерского чиновничества низшего звена. Алоиз Гитлер занимал неплохой пост на таможне. У него был вполне хороший заработок – 2600 крон в год, что придало ему авторитет в тех городках, где проходила его служба. Однако в личной жизни он был далек от безупречного облика добропорядочного австрийского служащего.
Его первый брак с дочерью чиновника Анной Гласль-Херер оказался неудачным. Анна была на четырнадцать лет старше мужа, слаба здоровьем и не могла иметь детей. Алоиз стал, что говорится, гулять по бабам. Прожив шестнадцать лет, супруги расстались, и через три года, в 1883 году, Анна умерла.
После смерти своей первой супруги в 1883 году он вновь женился. Его второй женой стала повариха, работавшая в гостинице, – Франциска Матцельбегер, которая в 1882 году родила от него сына, тоже Алоиза. Но и этот брак не продлился долго, после рождения дочери Анжелы, сводной сестры Гитлера, Франциска умерла от туберкулеза. Вдовец ждал полгода, прежде чем женился в третий раз на совсем юной Кларе Пельцль.
Новой невесте, которая в скором времени станет матерью Адольфа Гитлера, было двадцать пять лет, ее мужу – сорок восемь, и они давно знали друг друга. Клара была родом из Шпиталя – деревни, в которой проживали многочисленные родственники Гитлеров. Иоганн фон Непомук Гютлер, в семье которого вырос племянник Алоиз Шикельгрубер – Гитлер, приходился ей дедушкой. Таким образом, Алоиз доводился Кларе двоюродным братом, и на их брак, как мы уже знаем, потребовалось разрешение епископа.
Это был союз, о котором таможенный чиновник подумывал задолго до момента, когда Клара вошла в его первую семью, где не было детей, в качестве приемной дочери. Девочка прожила с Шикельгруберами в Браунау несколько лет. Первая жена Алоиза часто болела, и у него, по-видимому, возникла мысль жениться на Кларе, как только он станет вдовцом. Отцовское признание и получение Алоизом наследства совпали с шестнадцатилетием девушки, когда она по закону уже могла выйти замуж. Но, как известно, первая жена после разрыва прожила еще несколько лет, а Алоиз тем временем связался с кухаркой, и Клара в двадцать лет, покинув родную деревню, уехала в Вену, где нанялась служанкой.
Вернулась она через четыре года, чтобы вести хозяйство в доме двоюродного брата, – Франциска, в последние месяцы жизни тоже жила отдельно от мужа. Алоиз Гитлер и Клара Пельцль поженились 7 января 1885 года, а через четыре месяца и десять дней у них родился первенец Густав. Он умер в младенчестве, как и вторая малышка Ида, родившаяся в 1886 году.
Адольф Гитлер был их третьим ребенком. Младший брат Эдмунд, родившийся в 1894 году, прожил всего шесть лет. Пятый, и последний, ребенок – дочь Паула – родилась в 1896 году и пережила своего брата. Сводный брат Адольфа Алоиз и сводная сестра Ангела – дети Франциски Матцельсбергер выросли и стали взрослыми.
Родился Гитлер 20 апреля 1889 года в Австрии, в Браунау на Инне, в деревушке в гористой части страны. Семья часто переезжала с места на место и наконец осела в Леондинге, пригороде Линца, где и обзавелась собственным домом. На надгробии родителей Гитлера высечены слова: «Алоиз Гитлер, обер-официаль по таможенному ведомству, домовладелец. Его супруга Клара Гитлер». Алоиз Гитлер, строгий и раздражительный человек, не был хорошим отцом, он почти никогда не заботился о своих детях и не был к ним привязан. К тому же Адольф не давал поводов для проявления родительской гордости. Сам фюрер признавался, что, несмотря на очевидные способности, ему не хватало усидчивости и настойчивости в получении знаний.
В тот год, когда отец в возрасте пятидесяти восьми лет оставил службу в таможне и вышел на пенсию, шестилетний Адольф начал ходить в школу в деревне Фишльхам неподалеку от Линца. Это произошло в 1895 году. Затем в течение четырех-пяти лет беспокойный пенсионер несколько раз переезжал из одной деревни в другую в окрестностях Линца. К тому времени, когда сыну исполнилось пятнадцать лет, семья сменила семь раз место жительства, а мальчик пять школ. Два года он посещал занятия в монастыре бенедиктинцев в Ламбахе, по соседству с которым отец приобрел ферму. Там юный Гитлер пел в хоре и, по его собственным словам, мечтал о духовном сане. В конце концов вышедший на пенсию таможенный чиновник прочно обосновался в деревушке Леондинг, к югу от Линца, где семья занимала скромный дом с садом.
Когда мальчику исполнилось одиннадцать лет, он стал посещать среднюю школу в Линце. Для отца это было связано с определенными финансовыми издержками, но свидетельствовало о его честолюбии – сын должен пойти по стопам отца и стать государственным служащим. Юноша же меньше всего стремился к этому.
«Мне едва исполнилось одиннадцать, – рассказывал впоследствии Гитлер, – когда я впервые был вынужден сказать „нет“ собственному отцу… Я не хотел быть чиновником». Невеселая история непримиримой борьбы мальчика, по сути, еще ребенка, с упрямым и, как он уверяет, даже деспотичным отцом – один из немногих эпизодов биографии, подробно и откровенно описанных Гитлером в «Майн кампф».
Этот конфликт стал, по существу, первым проявлением необузданной силы воли, которая впоследствии завела Адольфа так далеко и, несмотря на казавшиеся непреодолимыми препятствия и трудности, сокрушила всех, кто стоял у него на пути, наложила неизгладимую печать на судьбы Германии и Европы.
«Я не хотел быть чиновником. Нет и еще раз нет! Все старания отца привить мне любовь и уважение к этой профессии, примеры из его собственной жизни имели совершенно противоположный эффект. Меня… тошнило от одной мысли, что придется сидеть в конторе, не располагая свободой и собственным временем, сведя цель жизни к заполнению бумажных формуляров…
В один прекрасный день я понял, что стану художником… Отец мой лишился дара речи.
– Художником?
Ему показалось, что я не в своем уме, или, может, он считал, что ослышался и неправильно меня понял. Когда же отец выяснил, о чем идет речь, и осознал всю серьезность моих намерений, он в свойственной ему категоричной манере стал возражать…
– Художником? Нет! Никогда, пока я жив!.. Отец долго повторял свое «никогда». А я тем не менее настаивал…»
Ссора привела к тому, что мальчик бросил школу. «Я подумал, – объяснял Гитлер, – что, как только отец убедится, насколько неблагополучно обстоят мои дела в школе, он позволит мне осуществить свою мечту, независимо от того, по душе это ему или нет».
Профессор Эдуард Хюмер, принадлежавший, очевидно, к числу тех «полных идиотов», о которых высказывался Гитлер, поскольку преподавал французский язык, приезжал в 1923 году в Мюнхен давать свидетельские показания по делу своего бывшего ученика, обвиненного в измене за участие в «пивном путче». Разделяя взгляды Гитлера, он заявил, что от всей души желает осуществления его идей, и набросал портрет своего бывшего ученика;
«Гитлер, безусловно, был способным учеником, хотя способности его проявлялись лишь по отдельным предметам. Ему не хватало самоконтроля, поэтому, мягко говоря, его считали спорщиком, деспотичным, самонадеянным, невыдержанным, не подчиняющимся школьной дисциплине. Усердием он также не отличался, иначе добился бы лучших результатов, принимая во внимание его способности».
Один из учителей средней школы в Линце оказал сильное и, как выяснилось, роковое влияние на молодого Адольфа Гитлера. Это был преподаватель истории доктор Леопольд Петч – выходец с юга, где проходила граница с южными славянами. Региональные конфликты на расовой почве превратили Петча в фанатичного немецкого националиста. До приезда в Линц он преподавал в Марбурге, который позднее, когда данная область после Первой мировой войны отошла к Югославии, был переименован в Марибор.
Несколько лет спустя в 1933 году сподвижники Грубера дали совершенно иное заключение. В качестве примера можно привести выдержку из одобренной руководством НСДАП книги Альфреда Рихтера «Наш фюрер в свете расового вопроса». Рихтер, являвшийся директором «Частного институт практической характерологии и этнографии», описывал Гитлера как «призрачный свет северного сияния»: «Блестящий, творческий, обладающий духовными способностями лидера, энергичный, жесткий, пользующийся огромной любовью, готовый на бесконечные страдания и самопожертвования». Результаты практической характерологии дополнялись выводами из области этнографии. Изучая фотографии фюрера, на основании которых Рихтер делал свои умозаключения, он был поражен исключительно нордическими надбровными дугами фюрера: «Светлая кожа и синие глаза Гитлера указывают на его исключительную принадлежность к германской расе».
Впрочем, этой характеристики Гитлеру показалось мало. Он, следуя своим безумным расистским установкам, хотел во что бы то ни стало установить собственное происхождение. Формально его предки проживали в Австрии, между Дунаем и чехословацкой границей. Казалось бы, этого было достаточно, чтобы констатировать, что в венах фюрера текла кровь немецких крестьян, истинных сыновей почвы. Но Гитлера не устраивал один момент. В соответствии с Законом о восстановлении профессионального чиновничества от 8 апреля 1933 года любой государственный служащий должен был предоставить документы, подтверждающие его арийское происхождение. Этого, конечно, никто не требовал от Гитлера. Да он бы и не смог этого сделать, так как ему не было известно имя своего деда.
Официальная родословная Гитлера выглядела следующим образом. В 1837 году незамужняя Анна Мария Шикельгрубер, проживавшая в австрийской деревне Штронес, родила мальчика, которого назвали Алоизом (отец Адольфа Гитлера). Спустя пять лет она вышла замуж за мельника Иоганна Георга Гидлера, который был родным братом владельца фермы, на которой проживала Анна Мария. Предполагалось, что именно он был отцом Алоиза Шикельгрубера.
Подобная неопределенность не устраивала Гитлера, и тот поручил своему приближенному Гансу Франку расследовать подробности своего происхождения. Следы привели в штирийских городок Грац. Перед тем как родить ребенка Анна Мария Шикельгрубер работала там у семьи Франкенбергов. Вероятно, настоящим отцом ребенка был 19-летний сын Франкенбергов. Об этом говорил хотя бы один факт. В течение 14 лет это семейство выплачивало Анне Марии денежное пособие. Именно это обстоятельство помешало сразу же усыновить ребенка Иоганну Гидлеру. Именно по этой причине в течение долгого времени отец Гитлера носил фамилию Шикельгрубер. Он сменил ее в возрасте 40 лет, когда его родители уже умерли. Очевидно, родители Алоиса никогда не жили вместе и после свадьбы, и будущий отец Адольфа Гитлера рос в семье своего дяди, который, приходясь Иоганну Георгу Гидлеру братом, произносил свою фамилию на иной лад и был известен как Иоганн фон Непомук Гютлер. Принимая во внимание оголтелую с ранней молодости ненависть нацистского фюрера к чехам – нации, которую он впоследствии полностью лишил независимости, следует сказать несколько слов об этом славянском имени. Непомук был национальным святым чешского народа, и некоторые историки усматривают в этом наличие чешской крови в его роду.
В 1876 году его дядюшка убедил священника округа Доллерсхайм изменить запись в церковно-приходской книге, под присягой поклявшись, что его брат приходился настоящим отцом Алоиза. С того времени это семейство стало носить несколько искаженную фамилию Гитлер, а сам Алоиз уже не считался незаконнорожденным.
Любые попытки точно выяснить, кто являлся действительным дедушкой фюрера – Франкенберг или Иоганн Гидлер – потерпели неудачу. Ситуацию усугубляло то, что Франкенберг был евреем. Гитлер был взбешен результатами произведенного расследования. Он решил навсегда закрыть это вопрос. В мае 1938 года, спустя несколько недель после аншлюса Австрии, в Доллерсхайме был создан полигон вермахта. Место рождения отца фюрера и его предков было в буквальном смысле стерто с лица земли немецкими танками. С учетом того, какую заботливость нацисты проявляли к своему прошлому, это обстоятельство кажется далеко не случайным.
Впрочем, само семейство Адольфа Гитлера не было идеальным, как это рассказывалось его фанатичным многомиллионным поклонникам. Алоиз Шикельгрубер вначале изучал сапожное дело в деревне Шпиталь, но будучи, как и его отец, натурой беспокойной, вскоре отправился на заработки в Вену. В восемнадцать лет он вступил в пограничную полицию австрийской таможенной службы, через девять лет получил повышение и женился на Анне Гласль-Херер, приемной дочери таможенного чиновника. За невесту дали небольшое приданое, и социальный статус Алоиза повысился – обычное явление в среде австро-венгерского чиновничества низшего звена. Алоиз Гитлер занимал неплохой пост на таможне. У него был вполне хороший заработок – 2600 крон в год, что придало ему авторитет в тех городках, где проходила его служба. Однако в личной жизни он был далек от безупречного облика добропорядочного австрийского служащего.
Его первый брак с дочерью чиновника Анной Гласль-Херер оказался неудачным. Анна была на четырнадцать лет старше мужа, слаба здоровьем и не могла иметь детей. Алоиз стал, что говорится, гулять по бабам. Прожив шестнадцать лет, супруги расстались, и через три года, в 1883 году, Анна умерла.
После смерти своей первой супруги в 1883 году он вновь женился. Его второй женой стала повариха, работавшая в гостинице, – Франциска Матцельбегер, которая в 1882 году родила от него сына, тоже Алоиза. Но и этот брак не продлился долго, после рождения дочери Анжелы, сводной сестры Гитлера, Франциска умерла от туберкулеза. Вдовец ждал полгода, прежде чем женился в третий раз на совсем юной Кларе Пельцль.
Новой невесте, которая в скором времени станет матерью Адольфа Гитлера, было двадцать пять лет, ее мужу – сорок восемь, и они давно знали друг друга. Клара была родом из Шпиталя – деревни, в которой проживали многочисленные родственники Гитлеров. Иоганн фон Непомук Гютлер, в семье которого вырос племянник Алоиз Шикельгрубер – Гитлер, приходился ей дедушкой. Таким образом, Алоиз доводился Кларе двоюродным братом, и на их брак, как мы уже знаем, потребовалось разрешение епископа.
Это был союз, о котором таможенный чиновник подумывал задолго до момента, когда Клара вошла в его первую семью, где не было детей, в качестве приемной дочери. Девочка прожила с Шикельгруберами в Браунау несколько лет. Первая жена Алоиза часто болела, и у него, по-видимому, возникла мысль жениться на Кларе, как только он станет вдовцом. Отцовское признание и получение Алоизом наследства совпали с шестнадцатилетием девушки, когда она по закону уже могла выйти замуж. Но, как известно, первая жена после разрыва прожила еще несколько лет, а Алоиз тем временем связался с кухаркой, и Клара в двадцать лет, покинув родную деревню, уехала в Вену, где нанялась служанкой.
Вернулась она через четыре года, чтобы вести хозяйство в доме двоюродного брата, – Франциска, в последние месяцы жизни тоже жила отдельно от мужа. Алоиз Гитлер и Клара Пельцль поженились 7 января 1885 года, а через четыре месяца и десять дней у них родился первенец Густав. Он умер в младенчестве, как и вторая малышка Ида, родившаяся в 1886 году.
Адольф Гитлер был их третьим ребенком. Младший брат Эдмунд, родившийся в 1894 году, прожил всего шесть лет. Пятый, и последний, ребенок – дочь Паула – родилась в 1896 году и пережила своего брата. Сводный брат Адольфа Алоиз и сводная сестра Ангела – дети Франциски Матцельсбергер выросли и стали взрослыми.
Родился Гитлер 20 апреля 1889 года в Австрии, в Браунау на Инне, в деревушке в гористой части страны. Семья часто переезжала с места на место и наконец осела в Леондинге, пригороде Линца, где и обзавелась собственным домом. На надгробии родителей Гитлера высечены слова: «Алоиз Гитлер, обер-официаль по таможенному ведомству, домовладелец. Его супруга Клара Гитлер». Алоиз Гитлер, строгий и раздражительный человек, не был хорошим отцом, он почти никогда не заботился о своих детях и не был к ним привязан. К тому же Адольф не давал поводов для проявления родительской гордости. Сам фюрер признавался, что, несмотря на очевидные способности, ему не хватало усидчивости и настойчивости в получении знаний.
В тот год, когда отец в возрасте пятидесяти восьми лет оставил службу в таможне и вышел на пенсию, шестилетний Адольф начал ходить в школу в деревне Фишльхам неподалеку от Линца. Это произошло в 1895 году. Затем в течение четырех-пяти лет беспокойный пенсионер несколько раз переезжал из одной деревни в другую в окрестностях Линца. К тому времени, когда сыну исполнилось пятнадцать лет, семья сменила семь раз место жительства, а мальчик пять школ. Два года он посещал занятия в монастыре бенедиктинцев в Ламбахе, по соседству с которым отец приобрел ферму. Там юный Гитлер пел в хоре и, по его собственным словам, мечтал о духовном сане. В конце концов вышедший на пенсию таможенный чиновник прочно обосновался в деревушке Леондинг, к югу от Линца, где семья занимала скромный дом с садом.
Когда мальчику исполнилось одиннадцать лет, он стал посещать среднюю школу в Линце. Для отца это было связано с определенными финансовыми издержками, но свидетельствовало о его честолюбии – сын должен пойти по стопам отца и стать государственным служащим. Юноша же меньше всего стремился к этому.
«Мне едва исполнилось одиннадцать, – рассказывал впоследствии Гитлер, – когда я впервые был вынужден сказать „нет“ собственному отцу… Я не хотел быть чиновником». Невеселая история непримиримой борьбы мальчика, по сути, еще ребенка, с упрямым и, как он уверяет, даже деспотичным отцом – один из немногих эпизодов биографии, подробно и откровенно описанных Гитлером в «Майн кампф».
Этот конфликт стал, по существу, первым проявлением необузданной силы воли, которая впоследствии завела Адольфа так далеко и, несмотря на казавшиеся непреодолимыми препятствия и трудности, сокрушила всех, кто стоял у него на пути, наложила неизгладимую печать на судьбы Германии и Европы.
«Я не хотел быть чиновником. Нет и еще раз нет! Все старания отца привить мне любовь и уважение к этой профессии, примеры из его собственной жизни имели совершенно противоположный эффект. Меня… тошнило от одной мысли, что придется сидеть в конторе, не располагая свободой и собственным временем, сведя цель жизни к заполнению бумажных формуляров…
В один прекрасный день я понял, что стану художником… Отец мой лишился дара речи.
– Художником?
Ему показалось, что я не в своем уме, или, может, он считал, что ослышался и неправильно меня понял. Когда же отец выяснил, о чем идет речь, и осознал всю серьезность моих намерений, он в свойственной ему категоричной манере стал возражать…
– Художником? Нет! Никогда, пока я жив!.. Отец долго повторял свое «никогда». А я тем не менее настаивал…»
Ссора привела к тому, что мальчик бросил школу. «Я подумал, – объяснял Гитлер, – что, как только отец убедится, насколько неблагополучно обстоят мои дела в школе, он позволит мне осуществить свою мечту, независимо от того, по душе это ему или нет».
Профессор Эдуард Хюмер, принадлежавший, очевидно, к числу тех «полных идиотов», о которых высказывался Гитлер, поскольку преподавал французский язык, приезжал в 1923 году в Мюнхен давать свидетельские показания по делу своего бывшего ученика, обвиненного в измене за участие в «пивном путче». Разделяя взгляды Гитлера, он заявил, что от всей души желает осуществления его идей, и набросал портрет своего бывшего ученика;
«Гитлер, безусловно, был способным учеником, хотя способности его проявлялись лишь по отдельным предметам. Ему не хватало самоконтроля, поэтому, мягко говоря, его считали спорщиком, деспотичным, самонадеянным, невыдержанным, не подчиняющимся школьной дисциплине. Усердием он также не отличался, иначе добился бы лучших результатов, принимая во внимание его способности».
Один из учителей средней школы в Линце оказал сильное и, как выяснилось, роковое влияние на молодого Адольфа Гитлера. Это был преподаватель истории доктор Леопольд Петч – выходец с юга, где проходила граница с южными славянами. Региональные конфликты на расовой почве превратили Петча в фанатичного немецкого националиста. До приезда в Линц он преподавал в Марбурге, который позднее, когда данная область после Первой мировой войны отошла к Югославии, был переименован в Марибор.