Василенко Иван. Артемка в цирке

Василенко Иван
Артемка в цирке

   Иван Василенко
   Артемка в цирке
   ПРИЛИЧНОЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ
   Началось это у Артемки с того, что нашел он пантомиму. Шел от моря, где ловил бычков, и нашел. Лежала пантомима в песке, недалеко от берега, только уголок высовывался. Взял Артемка за уголок, потянул - книга; развернул, а печать какая-то странная: буквы крупные, редки и не черные, а синие.
   "Что такое? - подумал Артемка. - Книга какая-то не такая..."
   Взял под мышку и принес к себе в будку.
   Артемкина будка стояла на базаре среди таких же покосившихся и закоптелых будок. На ней еще сохранилась отцова вывеска - сапог и надпись от руки: "Мастер Никита Загоруйко, прием Заказов и Пачинка". Но все знали, что Никита Загоруйко умер два месяца назад, и обувь носили чинить в другие будки. Если же случались такие, что не знали о смерти Никиты, то постоят, посмотрят, покачают головой - дескать, еще испортит малец - а уйдут. Досадно было: ведь Артемка мог не только латку поставить, но даже новые головки притачать, а вот не доверяют. Если бы не удочка, хоть умирай.
   Артемка почистил бычки, вывалял их в муке и положил на сковородку. И тут, нагнув голову, чтобы не набить шишку, вошел учитель Борис Николаевич, у которого Артемка обучался в приходской школе:
   - Косячки на каблуки поставить можешь? Обрадовался Артемка, но виду не подал. Взял туфли, повернул вверх подошвой и деловито оглядел.
   - Это можно, - сказал он, как говорил отец.
   - А долго будешь делать?
   - Да сейчас же при вас и сделаю. Артемка обстругивал острым ножом подошвенную кожу, а учитель сидел на чурбане и дымил папироской.
   - Так, значит, и живешь один? - спросил учитель.
   - Так, Борис Николаевич, и живу.
   - Ну, а зарабатываешь как? На жизнь хватает? Артемке хотелось пожаловаться на недоверчивых заказчиков, но не позволила гордость.
   - Сами знаете, какие нынче времена: здорово не разживешься. Ну, а все-таки жить можно. Кому раз починю, тот уже другому не понесет.
   - Да-а... - сказал учитель раздумчиво. - Ты скорей подрастай да женись. А то что ж так...
   Артемка промолчал.
   Учитель взял со стола запыленную книжку и вслух прочитал:
   - "Тарас Бульба. Пантомима по повести Н. В. Гоголя". Что такое? Пантомима? - удивился он. - Откуда это у тебя?
   - А это я в песке нашел. Возле моря. Хотел было почитать, да разве за работой успеешь.
   - Подожди, - сказал учитель. - Что это я недавно читал? Ну да, так и есть, в газете объявление было от цирка: "Утеряна пантомима "Тарас Бульба". Нашедшего просим вернуть за приличное вознаграждение". Ясно, это и есть она. Тащи ее в цирк, да смотри не продешеви.
   Артемка с интересом взглянул на книжку.
   - А какое это такое - приличное?
   - Приличное? Ну, значит, хорошее, не обидное для той личности, которая принесет. Рублей пять, а то, может, и десять.
   Когда учитель ушел, Артемка достал с полки маленькое зеркальце и долго рассматривал себя: зеленые, как у кошки, глаза, нос гургулькой и желтые, выцветшие на солнце волосы, - нет, десять не дадут.
   Артемка причесался, аккуратно завернул в газету книжку, как делал это с башмаками, когда отец посылал отнести их заказчику, и пошел к цирку.
   Цирк был круглый, деревянный, большой. Оттого, что на всей площади, кроме него, не было других построек, он казался важным. На стенах, около входа, висели афиши, а на афишах боролись полуголые люди со вздувшимися мускулами, стояли на задних ногах лошади, кувыркался рыжий человек в пестром капоте. Ворота цирка оказались раскрытыми, и Артемка вошел в помещение, где стояли буфетные столики с досками под мрамор. Малиновая бархатная портьера прикрывала вход куда-то дальше. Артемка постоял, прислушался. Никого. Даже окошечко кассы задвинуто. Тихонько приподнял портьеру - запахло свежими стружками и конюшней. Шагнув вперед, Артемка увидел круглую площадку и невысокий круглый барьер, а за барьером вокруг площадки поднимались деревянные скамейки все выше, выше, чуть ли не к самому потолку. У Артемки даже в глазах зарябило - так их было много. А над. кругом, высоко, как в церкви, на толстых голубых шнурах висела трапеция.
   "Вот это самое и есть цирк, - подумал Артемка, - Огромнющий!"
   Напротив распахнулась портьера, и оттуда выскочил маленький лысый человек. Он ударился ногами о барьер, подскочил, перевернулся в воздухе и сел на древесные опилки, которыми был усыпан круг:
   - Добрый вечер! Как вы поживаете? Артемка удивился: был ведь еще день. Но все-таки ответил:
   - Ничего. Помаленьку.
   Человек быстро повернул в его сторону голову, встал и сердито сказал:
   - Дурак! Артемка обиделся:
   - Я не дурак. Я пантомиму принес за приличное вознаграждение.
   - Какую пантомиму? - нахмурился лысый человек. Он подошел, взял из рук Артемки книгу и развернул ее:
   - Ага! Вот оно что. Нашлась, значит. Ну, неси ее хозяину. Вон туда, показал он на портьеру.
   Артемка пошел к портьере, а лысый человек быстро просунул голову и руки себе под ноги, заквакал и по-лягушечьи запрыгал по кругу.
   "Вот чудак!" - усмехнулся Артемка.
   Он уже протянул руку, чтобы раздвинуть портьеру, но в это время она распахнулась сама и, чуть не сбив Артемку с ног, на арену промчалась огромная бело-розовая свинья. Лысый взвизгнул, вскочил на свинью верхом, а руками схватил ее за уши. Пронзительно вереща, свинья помчалась по кругу, а лысый залаял так, что Артемка даже оглянулся - не гонится ли за ним собака.
   "Ну, цирк!" - удивился Артемка.
   Он раздвинул портьеру, сделал несколько шагов и остановился. Направо и налево, закругляясь, шел коридор. Откуда-то скупо пробивался дневной свет. Подумав, Артемка повернул направо. По одну сторону смутно вырисовывались деревянные переборки, как в конюшнях; другая стена была глухая. Артемка остановился, прислушался.
   За одной из переборок он услышал сдержанный говор. Думая, что здесь и находится хозяин, Артемка осторожно приоткрыл дверь и очутился в небольшой разукрашенной афишами комнате. На топчане, лицом вниз, лежал огромный человек в желтых ботинках на толстой подошве и всхлипывал. Шея и руки его были иссиня-черные, а волосы курчавые и тоже черные. Чуть поодаль на табуретке сидел дед с большой розовой шишкой на лысой голове и утешающе говорил:
   - А ты не обращай внимания, не расстраивай себя. Все они жулики и фараоны. Плюнь!
   "Наверно, американские", - подумал Артемка про ботинки. А о самом человеке решил так: "Какие-то жулики и фараоны вымазали ваксой ему руки и шею, оттого он и плачет. А деду шишку набили".
   Мужчина повернулся, и Артемка увидел, что и лицо у него было черное.
   - Он мне сказал: "Ти черный дьявол. К твой черний морда никакой белий краска не ляжет. Это, - сказал, - нигде не бил, чтоб черний рожа играл белий человек".
   "Негр!" - догадался Артемка.
   - Дурак он, потому так и говорит, - отвечал дед. - Плюнь!
   - Он мне сказал: "Ти борец, ти не есть актер. Публик смеяться будет".
   - Ну и дурак! Другие же борцы играют!
   - Я сказал: "Другие борци играют". Он сказал: "Другие борци белий, а ти черний".
   После этих слов негр опять всхлипнул и горестно, как-то по-старушечьи, закачал головой.
   Артемке стало жалко его.
   - Эх, - сказал он, - как обидели человека! Дед и негр одновременно повернулись к дверям.
   - Чего тебе, хлопчик? - спросил дед.
   - Пантомиму принес, - сказал Артемка. - За приличное вознаграждение.
   - Пантомиму?.. - Дед подумал и решительно сказал: - Не требуется. Неси в театр. Там, может, примут.
   - Зачем в театр? - поднялся негр. - Ти "Бульба" нашел?
   - "Бульбу".
   - Эта пьяная Самарин потеряла.
   - А-а, - догадался дед, - это про которую в газете объявляли? Где же ты нашел?
   - В песке, на берегу.
   - Ишь, куда его нелегкая носила! Это он угорел от водки и полез ночью в море. Ну, неси хозяину. Пойдем, я покажу где.
   - А вы не хозяин? - спросил Артемка.
   - Я? - удивился дед. - Нет, хлопче, я не хозяин, я сторож. А хозяин сбоку кассы сидит. Все опасается, как бы кассир не убежал. Вот и хозяин, а тоже вроде сторожа. Ну, пойдем. Сейчас он тебе монету отвалит, держи карман!
   Артемка пошел вслед за сторожем по коридору. Узнав, что дед - сторож, Артемка перешел на "ты":
   - Кто это тебе, дед, шишку набил?
   - Шишку? - Дед провел рукой по голове и добродушно ответил: - Она у меня, хлопче, отроду тут сидит. Только раньше ее волосья закрывали, а теперь волосья, понятное дело, вылезли.
   - А тот негр, чего он плачет?
   - Роли не дают, вот он и плачет.
   - А тебе дают? - спросил Артемка, думая таким образом узнать, что такое роль.
   - Моя роль - в колотушку стучать да смотреть за вашим братом, чтоб чего не сперли.
   - А разве крадут?
   - А то кладут? - Дед показал на дверь: - Сюда вот иди, тут он.
   На двери, как и на Артемкиной вывеске, надпись была сделана от руки и тоже, вероятно, разведенной в воде сажей: "Дирекция".
   Артемка приоткрыл дверь. За столом сидел смуглый человек с горбатым носом и щелкал на счетах.
   - Чего тебе, мальчик? - спросил он сюсюкая.
   - Пантомиму принес за приличное вознаграждение, - сказал Артемка и подошел к столу.
   Мужчина взял книгу, внимательно осмотрел ее:
   - Где ты нашел?
   - В песке, на берегу.
   - О, хороший мальчик, хороший! Ну, иди.
   - Куда?
   - Домой иди, чтоб мама не беспокоилась.
   - А вознаграждение? - удивился Артемка. В свою очередь, удивился и мужчина:
   - Какое вознаграждение?
   - Приличное, вот какое! - ответил Артемка.
   - А-а! - вспомнил хозяин. - Можно, это можно.
   Он обмакнул перо, что-то написал и подал Артемке маленький листок бумаги.
   - Что это? - спросил Артемка, недоверчиво глядя. на листок.
   - Контрамарка. Придешь сегодня вечером на галерку. Бесплатно.
   - И все?
   - Все, - ответил хозяин.
   - А деньги?
   - Деньги? - У хозяина поднялись вверх брови, выпучились, как у рака, глаза. - О, какой нехороший мальчик, какой нехороший мальчик, тца-ца-ца!..
   Артемка вспомнил, каким видел себя в зеркале, и пошел к двери.
   "КАКОЙ БОЛЬШОЙ СПАСИБО!"
   Нельзя сказать, чтобы Артемка очень огорчился. Конечно, деньги ему пришлись бы кстати: он отощал, да и поизносилось на нем все. Но попасть на представление в цирк тоже неплохо.
   Едва стало темнеть, как Артемка ходил уже вокруг цирка и заглядывал во все щели Было рано, в цирк не пускали даже с билетами, не то что контрамарочников. Но, когда стемнело, со всех сторон к цирку повалил народ. Зазвонили в колокольчик, и люди стали занимать места. Те, кто был одет получше и от кого приятно пахло, пошли через нижний вход, а прочие полезли вверх по лестнице. Артемка тоже взобрался по лестнице и предъявил листок. Билетер поднес контрамарку к самым глазам, подозрительно оглядел Артемку, но все-таки пропустил.
   На галерке люди стояли, навалившись на барьер. Артемку сжали со всех сторон, он не замечал этого и жадно смотрел на арену. Теперь цирк ему показался совсем не таким, как днем. Днем здесь было пустынно, все казалось серым, тусклым. Сейчас же ослепительно горели огромные круглые фонари и на всех скамьях, сверху донизу, сидели разодетые, как в праздник, люди и обмахивались веерами.
   Вот под звуки духового оркестра распахнулась бархатная портьера, по обеим сторонам арены выстроились люди в одинаковой красно-желтой одежде, и мимо них прогарцевала гнедая лошадь с белой гривой и белым хвостом. У Артемки в предчувствии чего-то необыкновенного даже похолодело в груди. Наверно, лошадь долго купали и чистили - так она блестела. На ней было невиданно широкое седло, а на седле - расшитый цветами ковер. Вслед за лошадью выбежала белокурая красивая женщина в голубом с блестками платье. В волосах ее сверкала и переливалась разными цветами звезда. С разбегу артистка вскочила на лошадь и двумя руками послала всем - и Артемке - поцелуй. И тут Артемка вспомнил волшебную шкатулку вот с такой же красавицей на белой лошадке и радостно замахал наезднице рукой. Наездница танцевала, становилась на голову, прыгала сквозь обруч, оклеенный разноцветной бумагой, а посредине арены, будто заведенный, крутился человек в сером фраке и сером цилиндре и щелкал длинным кнутом.
   Потом люди в красно-желтой одежде засуетились, вытащили две блестящие подставки и высоко натянули между ними стальной канат. Выбежала чернокудрая девочка. Она взобралась вверх по лестнице и заскользила по канату. Оркестр заиграл вальс. В каждой руке девочка держала по большому розовому вееру и, когда танцевала, была похожа на красивую бабочку.
   И все, кого Артемка увидел в этот вечер на арене, навсегда остались жить в его памяти: и ловкие жонглеры с блестящими шарами, и огненно-красный черт, от полета которого захватывало дух, и клоуны, и потешные медвежата-музыканты.
   Когда появился лысый человек и крикнул: "Добрый вечер! Как поживаете?", Артемка, как старому знакомому, живо ответил с галерки: "Ничего! Живем!", чем и насмешил всю публику.
   Но самым интересным было все же третье отделение. Как только заиграла музыка, все насторожились, даже с мест стали подниматься. На арену вышел человек с бритым лицом, в модном сером костюме, поклонился и поднял руку. И сейчас же музыканты послушно смолкли.
   - Кальвини, Кальвини! - зашептали в публике. Зычным голосом мужчина сказал:
   - Семнадцатый день международных состязаний по французской борьбе на оспаривание звания чемпиона мира и почетной ленты через плечо!
   Он опять поднял руку вверх:
   - Парад! Алле! Маэстро, марш!
   Грянула музыка. И тут на арену один за другим стали выходить полуголые великаны с голубыми, розовыми и красными лентами через плечо. Борцы шли по кругу, упружисто ступая по усыпанной опилками арене, и каждый становился на свое место. А когда появился стройный черный великан, Артемка даже перегнулся за перила. Кальвини снова поднял руку - музыка оборвалась.
   - Рекомендую прибывших борцов! - обращаясь к публике, сказал Кальвини.
   Он выкрикивал имена, а борцы делали два шага вперед, раскланивались и опять становились на свое место. Одним публика хлопала еле-еле, другим же кричала "браво" и бросала цветы.
   - Победитель международных состязаний в Лондоне, - Кальвини взял тоном выше, - чемпион ми-ира Клеменс... - Он сделал паузу, поднялся на носки и крикнул: - Гуль!
   Цирк точно треснул, так дружно хлопнули все в ладоши.
   Клеменс Гуль, сияя белизной своего тела и улыбкой, короткими кивками благодарил публику и ловил на лету цветы.
   Кальвини подождал, пока стихли приветствия, и, все так же повышая тон, отрекомендовал:
   - Победитель на международных состязаниях в Гамбурге, Риме, Бухаресте, борец-атлет, чемпион мира черный Чемберс Пепс!
   Пепсу тоже здорово похлопали, но цветов не дали.
   "Эх, - подумал огорченно Артемка, - черному и цветов-то жалко! Кабы знал, я бы ему целый куст с розами притащил..."
   После парада началась борьба.
   Сначала публика смотрела довольно равнодушно, но все изменилось, как только на ковер вышел чемпион России Иван Кречет и борец в голубой маске. Борец в маске бросал Ивана Кречета через бедро, через голову, поднимал на вытянутых вверх руках и бешено кружил в воздухе, мял, ломал, комкал и не давал ему ни минутки передышки, но Кречет выскальзывал, пружинно взвивался над противником и, в свою очередь, бросал его на ковер. Кальвини бегал вокруг борцов, держа наготове свисток, и выкрикивал приемы: "Тур-де-тет! Бра-руле! Двойной мельсон!" А на скамьях вскакивали с мест, кричали, свистели, хлопали.
   Артемку цирк привел в восторг. За всю жизнь он не видел столько богатых, ярких нарядов, блеска и ловкости, как за один этот вечер. Долго он потом ворочался ночью в своей будке на скрипучей деревянной лавке, и ему все представлялось множество скамей, а на скамьях сидят люди и обмахиваются веерами.
   На другой день Артемка опять явился в цирк - и прямо к греку-хозяину.
   - Что тебе, мальчик? - нахмурился тот.
   - Вы бы мне еще билетик дали на галерку, - попросил Артемка.
   - О, какой нехороший мальчик! Все ходишь и ходишь... Савелий! Савелий!
   Пришел дед Шишка, как мысленно назвал сторожа Артемка.
   - Зачем пускаешь посторонних? Выведи мальчика по шее.
   - Разве ж убережешь! - проворчал дед. - Они во все щелки лезут... Пойдем!
   Дед шел впереди, Артемка позади.
   - Дед, - сказал Артемка, - давай я тебе латку на сапог поставлю. Смотри, дырка какая.
   - Еще чего! - сердито ответил дед. Но уже через минуту, помолчав, миролюбиво спросил:
   - А ты сапожник разве?
   - А то кто же!
   Опять помолчав, дед сказал:
   - Ну, допустим. Только как же я, к примеру, в одном сапоге ходить буду?
   - Да разве ж это долго? К обеду я тебе и принесу.
   - А ежели совсем не принесешь? Так мне всю жизнь и ходить в одном сапоге?
   - Дед, - строго сказал Артемка, - ты Никиту Загоруйко знал? Спроси у людей: украл он хоть один сапог за всю жизнь? А я, брат, весь в него!
   В этот день у Артемки было дел по горло: поставить деду на сапог латку раз, незаметно прокрасться в сад к купцу Адабашеву, где росли красные розы, два и, в-третьих, поймать хоть пяток бычков.
   Больше всего ушло времени на купца Адабашева. Перелезть через забор было нетрудно, но на веранде долго сидели гости, пили чай и закусывали. Артемка лежал в кустах и ругался. И все-таки дождался...
   Еще не стемнело, как Артемка уже сидел в комнатушке деда Шишки.
   Дед натягивал начищенный до глянца сапог и, любуясь, говорил:
   - Смотри, как разделал! Прямо зеркало или, к примеру, экипаж. - Он был очень доволен и сам сиял, как сапог. - Ну, а насчет представления - это мы устроим. Скажу билетеру, чтоб всегда беспрепятственно... Внук, скажу, мой - и все тут. Пусть только не пропустит!..
   В тот вечер боролись два чемпиона мира: Клеменс Гуль и Чемберс Пепс. Еще с утра у кассы выстроилась очередь. Поклонники и в особенности поклонницы Клеменса Гуля принесли с собой в этот вечер массу цветов, и, когда Кальвини, вытягиваясь на носках, бросил, как боевой клич: "Гуль!", к ногам англичанина со всех сторон полетели цветы.
   Казалось, оба чемпиона решили в этой встрече показать всю свою силу, ловкость и технику. Расчетливая медлительность Гуля вдруг сменялась молниеносным броском, тем более красивым, чем он был неожиданнее и для противника и для зрителей. Пепс нередко смешил публику простодушным удивлением, когда получал энергичный и быстрый отпор. "Ну, что ти скажешь!" огорченно отступал он и снова набрасывался на Гуля. Но, конечно, Пепс был и более силен и более ловок, да и техникой он не уступал Гулю. Галерка очень хотела его победы. Наоборот, в ложах хлопали только Гулю, а по адресу Пепса выкрикивали разные злые словечки.
   На девятнадцатой минуте Пепс приемом тур-де-тет бросил Гуля через голову. Падая Гуль ловко стал на ноги. Но не успел он выпрямиться, как Пепс с помощью того же приема опять заставил его описать в воздухе дугу. На этот раз Гуль пошатнулся, но на ногах все же удержался. И сейчас же опять взлетел вверх, подброшенный с помощью того же приема. Так семь раз подряд черной молнией набрасывался на него Пепс, и, не выдержав, Гуль бросился бежать. Пепс гортанно крикнул и понесся за Гулем. Но тут в ложах и на скамьях поднялся такой вопль, такие яростные крики: "Неправильно!", "Долой Пепса!", "Вон!", что бедный негр остановился и растерянно стал поворачивать голову то в одну, то в другую сторону, откуда неслись улюлюканье и свист. Кальвини протягивал руки к публике, умоляя успокоиться, но голос его тонул в общем гаме, вопле и свисте. Галерка сначала с недоумением следила за всем происходившим, но затем возмутилась и, в свою очередь, так закричала, что в нижних ярусах охнули и заткнули пальцами уши.
   Пепс стоял посреди арены, растерянно озираясь и гневно поблескивая белками глаз. Вдруг от протянул вперед руки. Подождав, пока все смолкли, он тоном глубокого упрека сказал:
   - Зачем ти кричишь? Зачем? Спроси Кальвини, он скажет: я правильно делал прием. Ти кричишь потому, что я черний.
   Он хотел еще что-то сказать, но Кальвини засвистел и торопливо объявил, что первая встреча чемпионов мира закончилась ничьей.
   Борцы пожали друг другу руку. Им бурно захлопали. К ногам Гуля полетели опять цветы. Сияя улыбкой, он ловко ловил их и кланялся. Пепс молча следил за полетом цветов и как-то пугливо отстранялся, когда они проносились близко от него.
   Вдруг с галерки раздался крик, такой звонкий и радостный, что все невольно посмотрели вверх:
   - Пе-епс, держи! Это тебе!
   Пепс поднял голову. С галерки, над головами публики, летел к нему... целый куст, зеленый, свежий, весь в огромных пунцовых розах.
   Галерка восторженно закричала и захлопала.
   Пепс положил руку на сердце и, глядя вверх, растроганно сказал:
   - О мальчик! Какой большой спасибо!
   РЫБОЛОВЫ
   Вскоре Артемка стал в цирке своим человеком. Прямо с моря он шел к деду в комнату и там на керосинке зажаривал улов. Потом они оба садились за стол и с удовольствием ели сладких бычков. Если в комнату заходил кто-нибудь из артистов, дед кивал в сторону Артемки и объяснял:
   - Внучок мой. Сапожный мастер. Ну, и рыболов, конечно. - Деду и впрямь стало казаться, что Артемка ему внук. - Способный парнишка - страсть! хвастался он, выставляя вперед ногу в начищенном сапоге - У нас в роду все способные.
   Дед тоже пришелся Артемке по душе. Особенно Артемке нравилась независимость дедовых суждений: ни одно распоряжение администрации старик не исполнял без воркотни и презрительной гримасы. Бывало, скажут ему:
   - Дед, подмети арену. Видишь, мусору сколько!
   - Как это - подмети? - говорил дед. - Разве ж арену метут?
   - Ну, прочисть граблями.
   - Так бы и говорили! А то приказывают и сами не знают, чего приказывают. Начальники!
   Дедова комната тоже нравилась Артемке. Правда, из мебели в ней было лишь два топчана да простой, без скатерти, стол. Но зато стены были сплошь оклеены разноцветными афишами, и даже там, где полагалось висеть иконе, красовался знаменитый бельгийский акробат Альберт Бюсси.
   Однажды Артемка встретил в коридоре девочку-канатоходца Она была в простеньком платьице, но вблизи показалась Артемке еще более красивой, чем с галерки. Сощурив глаза, девочка выжидательно смотрела на подходившего Артемку. Он уже хотел заговорить, как она фыркнула и нараспев поддразнила:
   Шишкин внук Съел весь лук
   - Дура! - сказал Артемка и показал ей язык. Он прошел мимо, но потом вернулся, сел перед девочкой на землю и большим пальцем ноги почесал у себя за ухом
   - Ты человек-лягушка? - спросила девочка, перестав смеяться.
   - Я человек-сапожник, - ответил Артемка. - Я могу тебе такие туфли сделать, в каких и царева дочка не ходит!
   Девочка подумала и согласилась.
   - Хорошо, - сказала она, - сделай мне такие туфли.
   - А товар у тебя подходящий есть? - спросил Артемка.
   Он постоял и, не дождавшись ответа от озадаченной девочки, пошел дальше.
   Но самым замечательным было не это.
   Как-то сидел Артемка на топчане в дедовой комнате и наматывал новую леску на удилище, И тут вошел Пепс. С тех пор как Артемка бросил ему целый куст роз, им встречаться не случалось. Увидев теперь Артемку, Пепс радостно сказал:
   - О, какой приятний встреча, какой приятний встреча! - и протянул Артемке обе руки. Потом сел на топчан, открыл в улыбке свои белые зубы и молча погладил Артемку по голове.
   Артемка смотрел на Пепса и не знал, что бы такое сказать ему приятное. Нагнувшись, он пощупал ботинки Пепса:
   - Товар - первый сорт. Такого, верно, и в Петербурге не найдешь. Дорого заплатил?
   - Пять долларов, - сказал Пепс, все так же улыбаясь.
   Артемка не знал, что такое доллар, но солидно подтвердил:
   - Такие стоят. Главное, товар крепкий. За такие и шесть дашь - не прогадаешь. - И неожиданно для себя, в порыве дружеского чувства, предложил: Пойдем бычков ловить!
   - Зачем? - удивился Пепс.
   - Ну как "зачем"! Наловим, потом зажарим и съедим.
   Удивление Пепса перешло в испуг.
   - О-о, - закачал он головой, - это нет позволено - чужой бик жарить. Я не хочу тюрьма сидеть.
   - Эх, ты! - сказал Артемка сочувственно. - Не понимаешь! Вот смотри. - Он показал на удочку; - К морю пойдем, будем рыбу ловить.
   - О, это хорошо, это очень хорошо! - радостно закивал головой Пепс.
   Он сейчас же поднялся и надел шляпу:
   - Когда я бил мальчик, я очень хотел риба ловить. Мой патрон это не позволил. Я очень плакал...
   Они вышли на улицу. У Артемки в руках коробка с червями и ведро для рыбы; Пепс несет потертый коврик и две удочки, такие длинные, что чуть не цепляет ими за телеграфную проволоку. Все на них оглядываются: ишь, мол, негр с мальчиком рыбу идет ловить.
   Артемку так и распирает от гордости.
   - Которые не понимают, те идут на банный спуск удить. А там разве бычок? Курям на смех, - говорил он. - Тем бычком и воробья не накормишь. А мы пойдем на мол.
   Артемке казалось, что уважение к нему негра возрастет, если тот узнает, каких больших бычков ловит Артемка.
   - Там во бычок! - повторяет он, отмеривая себе руку до локтя.
   И вот они на молу. Сидят, свесив ноги. А внизу - сваи, позеленевшие и скользкие. О них тихонько плещет вода. В порту скользят гички и часто-часто стучат моторки. К причалу идет огромный, будто весь сшитый из ржавых листов железа грузовой пароход. Он трубит тяжким басом, и на взволнованной им воде, как ореховые скорлупки, прыгают лодки.
   У Артемки то и дело ныряет поплавок. Он уже вытащил семь увесистых бычков. Поплавок Пепса спокойно лежит на воде, и это Пепса возмущает.
   - Ну что ти скажешь! - говорит он с той же интонацией, что и па арене, когда противник не ложится на лопатки. - Не хочет кушать моя удочка. - Смотри, - учит Артемка, - вот как надо! Он насаживает червя на крючок и, поплевав, ловко забрасывает грузило в воду. Через несколько секунд поплавок ныряет.
   - О-о, - восхищается Пепс, - ти хороший охотник на риба! Ти на риба чемпион!