В МАРЕВЕ АТОЛЛА
(СБОРНИК
НФ)
ПУТЕШЕСТВИЯ. ПРИКЛЮЧЕНИЯ. ПОИСК
СБОРНИК НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ
Издательство
Мысль
Москва 1973 г
Художник Б.Лавров
М.Васильев
ЛЕТАЮЩИЕ ЦВЕТЫ
I
Горный поток низвергался со стометровой высоты.
Подбежав к краю ущелья, он делал первый головокружительный прыжок вниз: казалось, голубовато-зеленая лента свешивается с серой скалы. Затем лента исчезла в белом облаке брызг — поток падал на каменные глыбы.
Но это была только первая треть пути. Весь в белой пене, щедро разбрасывая клочья ее по сторонам, поток падал дальше, перескакивая с уступа на уступ. Внизу в серой тьме ущелья, пробежав по камням, он сливался с другим, более мощным потоком, и вместе они продолжали путь к морю.
Завьялов полулежал на узком выступе скалы как раз над тем местом, где голубоватые струи водопада сталкивались с летящими навстречу брызгами. Иногда ветер подхватывал и бросал ему в лицо пригоршню мелких капель. Скала от них становилась мокрой и скользкой. Держаться на ней было трудно.
Завьялов повернул голову налево и прижался правой щекой к холодному шершавому камню. Перед его глазами повис водопад. Отсюда, вблизи, он отнюдь не казался голубой лентой — это была лавина воды, могучая и яростная, с прожилками пены и мути, готовая подхватить и беспощадно перемолоть в жерновах камней все, что попадет в ее холодные упругие струи. Завьялов осторожно повернул голову и прижался к скале левой щекой. Взор скользнул по голой базальтовой стене. Нет, продолжать подъем было невозможно. Опытный альпинист, Завьялов понял это еще сорок минут назад, осматривая стенку ущелья снизу. Он не поверил себе, решил убедиться. И полез, цепляясь упрямыми пальцами за шатающиеся обломки разбитого выветриванием камня, используя каждую трещинку, пробитую корнем растения. Сорок минут подъема и сорок возможностей сделать последние в жизни полшага. Нет, пожалуй, он не имел права позволить себе такую роскошь!
Завьялов снова осторожно повернул голову и посмотрел вверх. До цели оставалось совсем немного. Метрах в двадцати выше, по ту сторону водопада, на отвесной стене были выбиты человеческие фигурки. Одни из них, припав на колено, целились из лука, другие метали на бегу копья, третьи сидели в ладьях и гребли.
Чуть ниже находилось черное отверстие пещеры. А над ним, перечеркнув все поле рисунка, разрушив часть фигур, темнел большой крест, видимо появившийся здесь значительно позже.
Эта-то пещера, окруженная первобытными изображениями, и интересовала Завьялова. Высоко в горах, почти на границе вечных снегов, такая находка была неожиданностью, способной заинтересовать и археологов и этнографов. Конечно, в обязанности группы геологов, состоявшей к тому же всего из четырех человек, включая проводника — местного охотника, не входили археологические исследования. Но сейчас Завьялова интересовало другое — как добирались к пещере люди, оставившие там вечные следы своего пребывания? Может быть, они использовали другие, более доступные входы? Или водопад, преградивший путь Завьялову, возник позднее и именно он отрезал пещеру?
Действительно, с той стороны потока кое-где на скале виднелись трещины, уступы, выбоины… Ступив на тот рыжеватый камень, можно дотянуться до прижавшегося к скале кустика, явно скрывающего под листвой глубокую трещину.
А оттуда, переставив левую ногу на черный выступ, надо перейти к вертикальной расщелине. По ней можно подняться, упираясь в ее стенки ногами и руками, метров на пять. А дальше использовать карниз, почти неприметный отсюда… Да, путь к пещере продолжался с той стороны потока. Не легкий и не простой путь, но во всяком случае проходимый.
Мимо щеки Завьялова деловито проползли вверх две жирные зеленые гусеницы. "Этим легко, — подумалось ему, — у них восемь ног, а у меня вместе с руками вдвое меньше…" Завьялов сдвинулся чуть-чуть вперед. Тело устало от напряженного пребывания в одной позе. Слегка повернувшись на бок, он на несколько секунд освободил одну ногу, затем другую. Потом, заняв наиболее устойчивое положение, левой рукой достал бинокль. Тот показался чрезвычайно тяжелым: рука, державшая его, перевешивала всю остальную часть тела.
На мгновение Завьялов почувствовал, что теряет равновесие и валится вниз. К горлу подкатился клубок тошноты. Но, пересилив слабость, прижавшись подбородком к мокрому камню, он перенес руку с биноклем к лицу и снова повернул голову.
Окуляры стремительно приблизили ту сторону водопада, казалось, до нее можно достать рукой. Да, на ней было за что зацепиться. Завьялов шаг за шагом проследил путь до самого входа в пещеру. Но как перескочить через пятиметровую серо-голубую ленту кипящей воды?
Завьялов опустил бинокль — противоположная стена отпрыгнула и стала на свое место. В этот момент камень, за который он напряженно держался правой рукой, качнулся, готовый выскочить из своего ложа. Левая рука непроизвольно выпустила бинокль и, инстинктивно ища опоры, упала на камни.
Через мгновение равновесие было найдено, но бинокль исчез в белом облаке брызг и пены…
— Надо спускаться, устал, — сказал себе Завьялов и не услышал собственного голоса, заглушенного грохотом водопада. Только сейчас геолог почувствовал этот могучий рев, не доходивший прежде до сознания. Он закричал изо всех сил и снова не услышал своего крика.
Извиваясь как змея, он пополз вперед по холодному, скользкому камню. Почти переваливаясь за переднюю грань карниза, служившего ему опорой, он на миг дотянулся до поворота скалы, до края щели, в которую низвергался водопад, и увидел вспененный край потока. Основная масса воды падала вниз, оторвавшись от скалы, — это был прыжок в воздухе, а не скольжение по склону. Крупные капли упали на щеку. Прижимаясь к скале, он начал спускаться…
Площадка не завершала спуск, но дальнейший путь по пологому каменистому склону был нетруден. Завьялов сел, прислонившись спиной к обломку скалы и вытянув вперед ноги. Колени трясла мелкая дрожь, в кистях рук не было силы, а пальцы сейчас не смогли бы расстегнуть даже пуговицу. Ему стало страшно…
Из-за горы выглянуло солнце, площадка расцветала желтыми, голубыми, красными цветами — необычайно нежными и слабыми на вид, но необыкновенно стойкими и упорными в борьбе с суровой природой. Завьялов любил робкую красоту этих цветов. Он долго смотрел, как между ними, перелетая с одного на другой, жужжал большой бархатный шмель. Вот он зацепился лапками за край желтого пушистого цветка, сунул в его чашечку переднюю часть своего тела и почти весь скрылся там. Сделав свое дело, он вылез, деловито почистил передние лапки и полетел дальше, облепленный желтой пыльцой…
На сырую гимнастерку Завьялова села большая мохнатая, необыкновенно красивая бабочка. Устроившись поудобнее, она сложила крылья и через мгновение раскрыла их, словно обмахиваясь двумя роскошными веерами. Завьялов сидел совершенно неподвижно. Вторая бабочка села ему на колено и тоже распахнула крылья. Эта бабочка была уродлива, одно крыло у нее было меньше другого. Третья села на руку. Туловище ее было заметно больше, чем у первых двух. И все они в такт, как по команде, одновременно складывали и раскрывали свои пестрые, нарядных раскрасок крылья…
II
Николай и Оля не сразу подошли к костру. Они замешкались на несколько секунд шагах в десяти, на границе света и темноты. Завьялов понял: Николай нес оба рюкзака и теперь один отдает своей спутнице.
По заданию они должны были сегодня обследовать западные ветви ущелья. Завьялов удивился, когда Николай, высокий, стройный юноша, развернув карту, показал итоги дневной работы. Он не ожидал, что они смогут пройти так далеко.
— Ну, а каковы находки?
Николай разложил образцы пород. Здесь были граниты и кварцы, несколько кристаллов горного хрусталя, несколько образцов гальки, принесенной потоками. По ним можно составить представление о породах, залегающих выше по течению этих потоков.
Завьялов достал контрольный аппарат и, надев наушники, исследовал образцы на содержание радиоактивных элементов, поиски которых были задачей экспедиции. Граниты и гнейсы дали два-три щелчка в минуту — обычное содержание урана а таких породах. При испытании прочих образцов аппарат вообще безмолвствовал.
— У меня сегодня тоже пусто, — сказал Завьялов, — прядется волшебный металл. А где-то здесь его должно быть очень много. Чувствую. Нюх никогда меня не обманывал. Ну, об этом завтра. А сейчас — немедленно ужинать.
За ужином Завьялов рассказал о выбитых на скале изображениях и о пещере. Он умолчал о своей попытке добраться до входа: это было бы непедагогично. Молодых геологов не следует учить излишнему риску, да и к тому же еще ничем не оправданному. В работе геолога-разведчика и так слишком много рискованного и опасного.
На усталых студентов сообщение не произвело почти никакого эффекта. Зато откликнулся четвертый член группы — проводник, местный охотник. Звали его обычно фамильярно и дружелюбно — папаша.
— Это место Гамаюнов крест называется, а пещера — Гамаюновой. Но дороги нет в ту пещеру. Никто до нее не добирался. Только горные духи могут в нее перенести. Для этого волшебное слово надо знать.
— Как же никто не добирался, если там на скале фигуры и крест выбиты?
— А про фигурки рассказ особливый. Это Гамаюн их вырезал.
— Расскажите, какой Гамаюн? — вмешалась Ольга.
— Гамаюн — это, сказывают, был один богатый охотник, кулак по-теперешнему. Злой и жадный, никому пощады не давал. Была у него дочь, звали ее Дин. Такая красавица! Не было парня в деревне, чтобы не вздыхал по ней. Первые богачи огромный калым предлагали. Полюбила же она работника своего отца, пастуха Гица. Порешили они бежать от Гамаюна и пожениться. "Мир велик, — говорил Гиц, — неужели я в другом месте не добуду стрелой горного барана и не подниму медведя на рогатину". Узнал об этом Гамаюн — он колдун был, ничего скрыть от него было нельзя — ив ночь, когда Должен был совершиться побег, опоил с вечера свою дочь снотворным зельем, призвал горных духов и унес ее с их помощью в такое Скрытое место, что даже Гиц, который знал все тропки в горах, не смог бы найти. У отца на Дин свои планы были: хотел выдать ее за старика богача из соседней деревни и большой калым взять. Хотя у старика и так три жены было, он на Дин давно заглядывался. А было ей в то время пятнадцать лет — самый возраст для невесты в наших местах. Прождал Гиц полночи с конями на краю селения и решил, что изменила ему Дин. С первыми лучами солнца вскочил он в седло и поскакал в горы. К полудню притомился конь, спешился Гиц, сел у родника. Что ему делать, не знает… А Дин меж тем проснулась в пещере, куда ее отнесли горные духи. Как раз в той пещере, которую, Сергей Андреевич, вы сегодня заметили. Мокрая насквозь — ее духи в поток окунули. Встала она с травянистого ложа, подошла к отверстию и видит, что перед ней отвесная скала и внизу водопад гремит. Нет выхода! Что делать?! И вдруг слышит, травинки, прилепившиеся К скале, человеческим голосом к ней обращаются, — Хочешь, скажем Гицу, где тебя искать? — спрашивают травинки.
— Хочу, — отвечает Дин.
— А что ты дашь нам за это?
— А что вы хотите, травинки?
— Красоту; и силу твою.
— Зачем вам они? — удивилась Дин.
— Сила — за камни держаться, с ветром спорить, красота — чтобы любовались нами. Видишь, мы сейчас какие слабенькие и некрасивые?
— А что же мне самой останется, если я красоту и силу вам отдам?
— Тебе любовь останется. Ведь это у тебя самое главное.
Подумала Дин: действительно, зачем ей сила и красота, если не будет с нею ее любовь? И согласилась.
И сразу расцвели кругом цветы изумительной красоты.
Колокольчики взяли себе голубизну Дининых глаз, гвоздики — алый цвет губ, фиалки — белизну рук и плеч. Не знала Дин, что все это у нее взято, только почувствовала вдруг слабость какую-то во всем теле и опустилась на гранит скалы.
А взглянув на руки свои, увидела, что стали они серыми, шершавыми, дряблыми, как у старухи. Но и это не огорчило Дин, ибо в сердце ее ничего, кроме любви, не осталось.
— Ну когда же вы выполните свое обещание? — спросила Дин.
Один из цветков оторвался от стебля и полетел, перебирая лепестками. Он поднимался все выше и выше, так высоко, что смог из поднебесья увидеть Гица, сидящего над ручьем. Тогда он упал к нему на плечо и сказал, где найти Дин.
Вскочил Гиц на коня и поскакал. Он был могучий и смелый человек. Но только с помощью горных духов можно пробраться в Гамаюнову пещеру. Полпути прополз Гиц и понял, что выше подняться нельзя. Висит он на выступе скалы, сидит у выхода из пещеры Дин, а между ниши кипит водопад.
Встал Гиц, укрепил ноги в трещинах и крикнул так, что, несмотря на рев потока, услышала его Дин:
— Прыгай ко мне!
Прежняя Дин перепрыгнула бы поток и упала бы прямо в руки Гица, а отдавшая всю свою силу, она допрыгнула едва до середины. Схватил ее водопад и понес вниз мимо Гица. Вытянул руки Гиц и поймал свою любовь. Чуть-чуть оба не погибли. Спустился со скалы, вскочил вместе с ней на коня и поскакал.
Вернулся в свою пещеру Гамаюн — нет Дин. Понял он, что похитил ее отсюда Гиц, и решил послать на них погибель. Для волшебства надо ему было нарисовать Гица и его противников. Но нечем было ему рисовать. Тогда схватил он камень и начал вырубать, изображения на скале. Первым послал он против Гица охотника со стрелой. Услышал охотник топот, думал, что враг это, и послал стрелу. Но Гиц поймал ее рукой в воздухе и, повернув, бросил назад. И пробила она грудь охотнику. Многих врагов, посланных Гамаюном в эту ночь, победил Гиц. Настоящая любовь может победить все на свете…
И наконец, Гиц вместе с Дин ускакали так далеко, что перестало доставать волшебство Гамаюна. Спешился Гиц, развел костер. Доложил около него Дин, ослабевшую до того, что она уже и сидеть не могла. Ведь ничего не осталось в ее сердце, кроме любви, а одной любовью не может жить человек.
И умерла она, положив голову на колени Гица и закинув руки к нему на плечи…
Гиц, рассказывают, тоже умер вскоре. Да и как мог бы он жить, когда каждый цветок напоминал ему о Дин: розы — о нежной краске ее щек, колокольчики — о голубизне глаз…
— А Гамаюн, — тихо спросила Ольга, давно кончившая ужин, — что случилось с ним?
— С ним? Бают, как узнал Гамаюн о смерти Дин, начало детоубийцу мучить раскаяние. Взял он камень и выбил на скале крест. И горные духи оставили его — они креста боятся. Или он умер в пещере, или бросился в водопад — этого никто не знает… Только не видели его больше никогда…
— Давно это случилось? — спросил Завьялов.
— Мне рассказывал мой дед, он слышал от своего деда, а тот рассказывал, что его дед в молодости знал старика, который еще мальчишкой видел Гамаюна!..
— До чего же хорошо вы рассказываете, папаша, — сказала Ольга. — А как вы считаете, правда это?
— Да как сказать вам? Не все в сказках неправда, не все и правда. А урок всегда есть. Умные люди у нас рассказывают сказки-то…
— Какая красота, — говорила Ольга, пристально глядя на догоревшие угли костра, — какая сила любви!.. И какая умная философия: любовь может победить все на свете, но одной любовью еще не может жить человек… До чего ж хорошо и как верно… Значит, прелесть альпийских цветов — это красота погибшей Дин… А что бы такое мог символизировать летающий цветок? Я нигде никогда не встречала такого образа. Вы не знаете, Сергей Андреевич?
III
Завьялов очнулся. Его тоже заворожил рассказ охотника, но совсем по-другому. Он вспомнил о своем, о прошедшем, но оставившем след… как бы он хотел, чтобы эта девушка, обратившись к нему, назвала его не Сергей Андреевич, а просто Сережа… Она была и похожа и не похожа на ту, другую. Нет, она, конечно, лучше той, лучше уже потому, что сейчас сидела с ним здесь, у костра. Та никогда не осмелилась бы покинуть свою удобную квартиру, разве только сменяв на номер в курортной гостинице. Как бы хотел он… Но Ольга никогда не узнает этих его мыслей. Ему за тридцать, ей всего двадцать.
К тому же она определенно нравится Николаю. Они отличная пара. И ему, руководителю группы, не пристало ухаживать за проходящей у него практику студенткой.
— Что же вы молчите? Или вы тоже уснули?
— Нет, задумался просто…
— А все-таки скажите, где-нибудь в народных преданиях вы встречали летающие цветы?
— Кажется, нет.
— Значит, это местный образ. Под такими обычно скрывается что-нибудь конкретное…
— Заснуть, когда рассказывают такую дивную легенду! Ты не человек, Колька! Надо не иметь в душе ни единой искорки!
— Я геолог. Легенды меня интересуют только в той степени, в какой они относятся к моему делу. Вот если бы речь шла о забытых рудниках, я навострил бы уши. А то обычный припев: красавица дочь, тиран отец, бедный жених — добрый молодец…
— А летающие цветы?.. Даже Сергей Андреевич говорит, что не знал такого образа…
— Летающие цветы — это интересно ботаникам, а я геолог.
— Заладил: геолог, геолог… Сергей Андреевич тоже геолог, а смотри, как широки его интересы. Он увлекается и археологией, и этнографией, и китайской медициной… А ты знаешь, о чем он мечтает?
— О чем?
— Проводить геологические исследования на других планетах. Быть геологом в составе первой космической экспедиции. Он даже стихи писал о космических полетах.
— Откуда ты знаешь?
— В институте помнят об этих стихах с тех пор, как он учился. Хочешь прочту?
— Ну прочти.
Завьялов поморщился. Видимо, разговаривавшие не подозревали, что он вернулся в палатку и слышит их. Однако дотошная девчонка, где она могла достать его стихи? Он действительно писал их когда-то и действительно мечтал быть первым астроархеологом. Он и сейчас активно работает в секции астронавтики.
Но стихов он уже не пишет. Не пишет с тех пор… Рита замужем уже пять лет, а он все еще как в тумане. Работает, читает доклады, ведет научную работу… Может быть, он сделал ошибку. Ведь он сам отказался от Риты, не пожелавшей разделить с ним его судьбу. Может быть, ему надо было разделить ее судьбу?.. Тогда Рита не стала бы женой этого, другого… "Счетоводишка", как сказал он при их последней встрече. Что ответила Рита?.. Наверное, какой-нибудь пословицей: она любила отвечать пословицами, причем именно теми, которые придуманы для сытых спокойных людей. "Лучше воробей в руке, чем сокол в небе"… Сокол в небе — это он, Сергей Андреевич Завьялов, стрелок-радист в годы Отечественной войны, затем дипломник Геологоразведочного института, аспирант, через год бросивший аспирантуру. То, что он ушел на полевые работы, и было главной причиной разрыва.
"Ты не умеешь устраиваться, как люди", — бросила она однажды. Нет, он умел устраиваться, он твердо держал свою судьбу в руках, но он предпочитал в жизни не то, что она, не в том, в чем она, видел счастье. А в чем оно, счастье? Вчера папаша сказал словами легенды: "Одной любовью не может быть жив человек". А может ли жить человек без любви? Но ведь он же живет уже пять лет… Хотя жизнь ли это?..
Нет, все-таки главное в жизни — труд, и он сделал правильный выбор. Но почему же до сих пор он не может забыть, забыться?.. И вот только теперь эта девочка Оля… И опять не его, чужая…
Невдалеке рокотал по камням горный поток, с его шумом смешивался вой ветра, падавшего вниз по ущелью. И как-то по-особенному живым, убедительным и проникновенным был на этом диком фоне девичий голос, повествующий о свершении дерзновенной мечты человечества — завоевании соседних планет.
Девичий голос замолк, оборвавшись на какой-то очень высокой и очень взволнованной ноте. С полминуты собеседники молчали. Затем диалог возобновился.
…Счастливый путь! Хоть и чиста лазурь
Земных небес, нам встретятся преграды
Космических лучей, магнитных бурь
И метеоров черные громады…
Но мы пройдем сквозь это все.
И там, Куда мечтой не долететь поэтам,
Из вечной тьмы блеснет навстречу нам
Таинственная новая планета…
Сжимая траектории кольцо,
На трепетном локаторе экрана
В упор увидим мы ее лицо
В венце из гроз и северных сияний;
Рассыпанные цепи островов,
Озер и гор причудливые пятна,
И перед нами — странен и суров -
Возникнет мир…
И станет необъятным…
— Разбрасывается твой Сергей Андреевич. Если бы он поменьше писал стихи, он бы давно докторскую защитил. А то вот вместе с нами по ущельям ползает. Разве это жизнь — в палатках да у костра.
— Перестань, Колька! — Ольга почти закричала. Завьялов представил себе ее гневное лицо с горящими, бесконечно глубокими, потемневшими в это мгновение голубыми глазами. Как тебе не стыдно! Его несколько раз приглашали в институт, в Академию наук… Его научные статьи цитируют в учебниках. А ты… мальчишка ты перед ним…
— Ай-ай-ай, ну не надо такую бурю на мою седую голову… — Николай был явно смущен этим взрывом. — Ну пусть приглашали, пусть отказывался. Пусть он гений, а я мальчишка. Я просто говорю, что он разбрасывается. А ты следуешь его примеру. Вот эти твои сегодняшние бабочки. К чему они тебе?.. И уж я не откажусь, когда меня пригласят читать лекции и вести семинары в институте…
Надо прекратить это недостойное и невольное подслушивание. Завьялов закашлялся, как будто он только что вошел.
Голоса испуганно смолкли.
Он вышел из палатки и направился под навес.
— Ну, чем вы занимаетесь?
— Я разбираю пробы, Оля играет бабочками…
Ответ Николая был явно провокационным. Но Завьялов сделал вид, что не заметил этого. Он внимательно просмотрел каталог, записи, сделал несколько несущественных замечаний.
Николай был умелым работником. Затем повернулся к девушке. Та сидела, склонившись над ящиком из-под продуктов, накрытым стеклом. Русые локоны непокорно выбились из-под косынки, брови были сдвинуты. Она внимательно смотрела в ящик. Под стеклом сидел целый цветник роскошных бабочек, таких же, каких Завьялов наблюдал у водопада.
— Смотрите какие красавицы, — сказала девушка. — Если не ошибаюсь, это еще не описанный в науке вид.
— Нет, ошибаетесь. Это обычные бабочки, но претерпевшие значительные изменения от воздействия совершенно определенных внешних условий.
— Каких же?
— Повышенного радиоактивного облучения. Смотрите какое разнообразие мутаций [1]— в окраске, в размерах, в форме крыльев и брюшка. Кстати, где вы их наловили?
— У водопада. Я ходила смотреть Гамаюнову пещеру. Но вы знаете, это далеко не такое необитаемое место, как кажется. Здесь бывали и до нас, и не так давно.
— Почему вы так думаете?
— Вот что я нашла там. — Ольга извлекла избитый и искрошенный, словно прошедший сквозь молотилку, металлический остов бинокля. В глазах девушки дрожала тревога.
— Не волнуйтесь, Оля, это мой бинокль. Я случайно разбил его и бросил в воду, а она довершила остальное. Что же вас интересует в этих бабочках?
— Я в детстве увлекалась коллекциями насекомых… А теперь… Ведь это таинственный, полный неожиданностей мир. Знаете ли вы, например, о том, что бабочка находит другую бабочку, не видя ее, на расстоянии километра?
— Да, знаю. Говорят, что у бабочек чрезвычайно тонко развито обоняние.
Ольга отрицательно покачала головой.
— Нет, дело не в обонянии. Как может помочь обоняние на цветочном поле, благоухающем самыми разными ароматами цветов с самой неистовой силой? Можно ли выделить среди этих гремящих аккордов запахов легчайший аромат? Здесь что-то другое. А потом я сегодня сделала такой опыт. Накрывала одну из бабочек стаканом, а вторую помещала так, чтобы она была со стороны ветра. Стакан, конечно, не пропускал запахов, а те, что могли просочиться сквозь щели, относило ветром.
— И вторая бабочка все-таки прилетела?
— Через несколько минут она уже вилась вокруг моего стакана.
— И чем же вы объясняете такую таинственную связь? Уж не телепатией ли?
— А что это такое?
— Передача мыслей на расстояние без слов — из мозга в мозг.
— Не знаю, может быть… Мыслей у бабочек, конечно, нет, но, может быть, они излучают какие-нибудь радиоволны. А по ним, как по лучу маяка, и находят друг друга…
— Меня вчера удивило, как согласованно бабочки сводили и раскрывали крылья, греясь на солнце, словно кто-то подавал им команду. Но конечно, они просто видели друг друга. Никакой телепатии тут нет.
— А мы это сейчас проверим. — Ольга перевернула стекло, которым был накрыт ящик. На нем сидело несколько бабочек.
Одна из них вспорхнула и улетела. Другие, пригревшись, начали, так же как вчера, одновременно шевелить крыльями.
Казалось, невидимые нити связали их всех в единый механизм.
Ольга взяла лист картона и поставила его поперек, разделив сидящих на стекле бабочек на две группы. Синхронность движений между обеими группами не нарушалась.
— Вот видите, Сергей Андреевич, это не зрение, а что-то другое.
Завьялов наблюдал с явным интересом. Ему понравилось, как легко, просто и изящно Ольга поставила опыт. Действительно, это не зрение. Так что же, телепатия? Радиации каких-либо колебаний, не уловимых приборами, а может быть, просто не регистрированных никем? И потом специфическая ли это особенность здешних бабочек или их общее свойство?
Всеми этими вопросами стоило бы заняться. Может быть, здесь природой применен какой-нибудь новый принцип, который могла бы позаимствовать и техника. Разве не интересно в самом общем случае иметь прибор весом в десятые доли грамма (столько весит бабочка), позволяющий поддерживать сообщение йа расстоянии в километр. Сколько минимально может весить обычный приемопередатчик для такой связи?