Васильева Наталья. Черная хроника Арды

   И сделал он первый шаг по земле, и увидел, что она тверда, и пошел в неведомое. Он видел и первый Рассвет, и Солнце , и Закат, и Луну, и удивлялся и радовался, давал имена и пел... И думал он: "Неужели э т о -- деяние Врага? Но ведь это красиво! Разве злое может быть так прекрасно? И разве Враг может творить, и, тем более -- красивое? Может, это ошибка, может, его просто не поняли? Тогда ведь надо рассказать! Вернуться и рассказать!" Он не решался искать Мелькора сам, страшась могучего Валы, потому решил вернуться и поведать о том, что видел.
   Манве и Варда радостно встретили его.
   -- Я думала, что ты погиб, что Мелькор погубил тебя! -ласково сказала Варда.
   -- Я счастлива, что снова вижу тебя!
   "Странно. Я же Майя, я не могу погибнуть!" -- удивленно подумал он. Высокий, хрупкий, тонкий, он был похож на свечу, и темно-золотые волосы были словно пламя. Тому, кто видел его, почему-то казалось, что он быстро сгорит, хотя был он Майя, и смерть не была властна над ним. И когда пел он перед троном Короля Мира, его огромные золотые глаза лучились, словно закат Средиземья отражался в них.
   Он пел о том, что видел, о том, что полюбил, и те, кто слушал его, начинали вдруг меняться в сердце своем, и что-то творилось с их зрением -- сквозь яркий ровный свет неба Валинора они различали иной свет, и это был -- Свет. И боязнь уходила из душ, и к Средиземью стремились сердца, и уже не таким страшным им казался Мелькор. Светилась песнь, и создавала она -- мысль. Но встал Манве, и внезапно Золотоокий увидел его перекошенное лицо и страшные глаза. Король Мира схватил Майя за плечи, и хватка его была жестче орлиных когтей. Он швырнул Золотоокого на земь, и прорычал:
   -- Ты! Ничтожество, тварь... Как смеешь... Продался Врагу! Дыхание Манве было хриплым, лицо его побагровело. Наверно он ударил бы Майя, но Варда остановила его.
   -- Успокойся. Он только Майя, и слаб душей. А Мелькор искушен во лжи и злых наваждениях. -- Ласковым был ее голос, но недобрым -- ее взгляд.
   Манве снова сел.
   -- Иди, -- сурово сказал он. -- Пусть Ирмо снами изгонит злые чары из души твоей. Ступай! А вы, -- он обвел взглядом всех остальных, -- запомните: коварен Враг, и ложь его совращает и мудрейших! Но тот,-- он возвысил голос, -- кто поддастся искушению, будет наказан, как отступник! Запомните это!
   В мягкий сумрак садов Ирмо вошел Золотоокий. Ему было горько и больно; он не мог понять -- за что? Не мог поверить словам Манве -- "Все это наваждение; Тьма это зло, и за Тьмой -- пустота." "Но я же видел, я видел!" -мучительно-болезненно повторял он, сжимая руками голову, и слезы обиды текли по его щекам. Кто-то легко коснулся его плеча. Злотоокий обернулся -- сзади стоял его давний друг, ученик Ирмо. Его называли по-разному: Мастер Наваждений, Мечтатель, Выдумщик, Чародей. И все это было правдой. Он такой и был, непредсказуемый и неожиданный, какой-то мерцающий. И сейчас Золотоокий смутно видел его в мягком сумраке садов. Только глаза -- завораживающие, светло-серые, ясные. Казалось, он улыбался, но неуловимой была эта улыбка на красивом лице, смутном в тени темного облака волос. Его одежды были мягко-серыми, но в складках они мерцали бледным золотом и темной сталью. Золотоокий посмотрел на него, и в его мозгу вспыхнуло новое слово -- А й о , и это слово значило все, чем был ученик Ирмо.
   -- Что случилось? -- спросил он, и голос его был глубок и мягок.
   -- Мне не верят, -- со вздохом, похожим на всхлип, сказал Золотоокий.
   -- Расскажи, -- попросил Айо, и Золотоокий заговорил -- с болью, с обидой, словно исповедуясь. И, когда он закончил, Айо положил ему руки на плечи и внимательно, серьезно посмотрел в глаза Золотоокого, и лицо его в этот миг стало определенным -необыкновенно красивым и чарующим.
   -- Это не наваждение, поверь мне. Это не наваждение. Я-то знаю, что есть наваждение, а что -- истина.
   -- Но почему тогда?
   -- Я не знаю. Надо подумать. Надо увидеть мне самому...
   -- Но я... -- он не договорил. Айо коснулся рукой его лба и властно сказал:
   -- Спи.
   И Золотоокий тихо опустился на землю; веки его словно налились свинцом, голова упала на плечо... Он спал.
   Сказала Йаванна, горько плача:
   -- Неужели все, что делала я, погибло? Неужели прекрасные Дети Илуватара очнуться в пустой и страшной земле?
   И встала ее ученица, по имени Весенний Лист.
   -- Госпожа, позволь мне посетить Сирые Земли. Я посмотрю на то, что осталось там, и расскажу тебе.
   На то согласилась Йаванна, и Весенний Лист ушла во тьму.
   Почва под ногами была мягкой и еще теплой, ибо ее покрывал толстый слой извергнутого вулканами пепла. Как будто кто-то нарочно приготовил эту живую новую землю, чтобы ей, ученице Йаванны, выпала высокая честь опробовать здесь, в страшном, пустом, еще не устроенном мире свое искусство. Соблазн был велик. С одной стороны, следовало, конечно, вернуться в Валинор и рассказать о пустоте и сирости Арды, а с другой -- очень хотелось сделать что-нибудь самой, пока некому запретить или указать, что делать... Очень хотелось. И она подумала -- не будет большой беды, если я задержусь. Совсем немножко, никто и не заметит. Она не думала, что сейчас идет путем Черного Валы -- пытается создать свое. Она не осознала, что видит. Видит там, где видеть не должна, потому, что в Средиземьи -- тьма, и она знала это, а во тьме видеть невозможно. Но сейчас ей было не до того. Она слушала землю. А та ждала семян. И Весенний Лист прислушалась, и услышала голоса нерожденных растений, и радостно подумала -- значит, не все погибло, когда Светильники рухнули. То, что было способно жить в новом мире -- выжило. Она взяла горсть теплой, мягкой рассыпчатой земли, и была она черной, как Тьма и, как Тьма, таила в себе жизнь.И Весенний Лист пошла по земле, пробуждая семена. Она видела Солнце и Луну, Звезды -- но не удивлялась. Почему-то не удивлялась. Некогда было. Да и не могла она осознать этого -- пока. А все росло, тянулось к небу, и, вместе с деревьями и травами, поднимался к небу ее взгляд. И забыла она о Валиноре, захваченная красотой живого мира.
   И все же скучно было ей одной. И потому появились в мире поющие деревья и говорящие цветы, цветы, что поворачивали свои головки к Солнцу всегда, даже в пасмурный день. И были цветы, что раскрывались только ночью, не вынося Солнца, но приветствуя Луну. Были цветы, что зацветают только в избранный день, в избранный час -- и не каждый год случалось такое. Ночью Колдовства она шла среди светящихся зловеще-алым цветков папоротника, что были ею наделены спящей душой, способной исполнять желания. Но такое бывало лишь в избранный час. Со дна прудов всплывали серебряные кувшинки и мерно качались на черной воде, и она шла в венке из огромных подводных цветов. Она давала души растениям, и они говорили с нею. И духи живого обретали образы и летали в небе, качались на ветвях и смеялись в озерах и реках.
   И вырастила она растения, в которых хотела выразить двойственность мира. В их корнях, листьях и цветах жили одновременно смерть и жизнь, но полны были они яда, который при умелом использовании становился сильнейшим лекарством. Но более всего ей удавались растения, что были совсем бесполезны, и смысл их был лишь в их красоте. Запах, цвет, форма -- ей так нравилось колдовать над ними! Она была счастлива, и с ужасом думала о возвращении. Ей казалось, что все, что она создала, будет отнято у нее и убито... Но она гнала эти мысли.
   В тот день она разговаривала с полевыми цветами.
   -- Ну, и какая же от вас польза? Что мы скажем госпоже Йаванне в вашу защиту, а? Никакой пользы. Только глазки у вас такие красивые... Что же мы будем делать? Как нам оправдать наше существование, чтоб не прогнали нас?
   -- Наверное, сказать, что мы красивы, что пчелы будут пить наш нектар, что те, кто еще не родились, будут нами говорить... Каждый цветок станет словом. Разве не так?
   Весенний Лист резко обернулась. У нее за спиной стоял кто-то высокий, зеленоглазый, с волосами цвета спелого ореха. Одежда его была коричневой, и рог охотника висел на поясе. Сильные руки были обнажены до плеч, волосы перехвачены тонким ремешком. Весенний Лист недовольно посмотрела на пришельца.
   -- Ты кто таков, -- спросила она. -- Зачем ты здесь?
   -- Я Охотник. А зачем -- зачем... наверное, потому, что надоело смотреть, как Ороме воротит нос от моих тварей.
   -- Как это? -- засмеялась она. " Воротит нос", -показалось очень смешными словами.
   -- Говорит, что мои звери бесполезны. Он любит лошадей и собак -- чтобы травить зверей Мелькора. Да только есть ли эти звери? А в Валиноре он учит своих зверюг травить моих тварей... Я говорил ему -- не лучше ли натаскивать собак все же в Средиземьи, на злых зверях... А он убивает моих. Тогда я дал им рога, зубы и клыки -- защищаться. А он разгневался и прогнал меня. Вот я и ушел в Средиземье. Вот я и здесь.
   Он широко улыбнулся.
   -- Зато никто не мешает творить бесполезное -- так он зовет моих зверей. А я думаю -- то, что красиво, не бесполезно хотя бы потому, что красиво. Смотри сама!
   И она видела оленей, и лис, таких ярких, словно язычки пламени. Она видела волков -- Охотник сказал, что они еще покажут собакам Валинора. И отцом их был Черный Волк -бессмертный волк, волк говорящий. И они ехали по земле, она -на Белом Тигре, он -- на Черном Волке. И не хотелось им расставаться -- они творили Красоту. Охотник сотворил птиц для ее лесов и разноцветных насекомых -- для трав и цветов, зверей полевых и лесных, и гадов ползучих, и рыб для озер, прудов и рек. Все имело свое место, все зависели друг от друга, и все прочнее Живая Красота связывала Охотника и Весенний Лист.
   И вот случилось, что ночью они увидели что-то непонятное, тревожное и прекрасное. Две гибких крылатых тени парили беззвучно в ночи, кружась в лучах луны. Это был танец, медленный, колдовской, и они стояли, завороженные, не смея и не желая пошевелиться, и странная глуховатая музыка звучала в их сердцах.
   -- Что это? Кто это? -- изумленным шепотом сказала Весенний Лист, глядя огромными глазами в лицо Охотнику.
   -- Не знаю... Это не мое. Ороме такого не создать...
   И они переглянулись, пораженные внезапной мыслью: "Неужели Враг?" Но разве он может создавать, тем более -такое? И Отцы зверей помчались на северо-восток, унося своих седоков в страшные владения Врага.
   Он спал, но сон его был не совсем сном. Ибо казалось ему, что он в Арде -- везде и повсюду одновременно, в Валиноре и в Сирых Землях, и видит и слышит все, что твориться. Он видел все -- но ничего не мог. Не мог крикнуть, что звезды -- геле - не творение Варды, что это и есть Свет... Он видел, как ушел Артано; он даже позавидовал ему, ибо знал, что у него не хватит силы духа уйти ко Врагу... А Врага он уже не мог называть Врагом. И слова, идущие из ниоткуда, дождем падали в сердце его, и он понял смысл имени -- Мелькор. И последняя цепь, что держала на привязи сознание, лопнула, и оно слилось со зрением. Он прозрел. А потом он увидел над собой прекрасное лицо Айо. Он знал, что это -- сон. Но Айо мог входить в любые сны, и сейчас он выводил из сна Золотоокого.
   -- Все что ты видел -- истина,-- тихо говорил Айо. -Истина и то, что Король Мира и Варда не хотят, чтобы это видели. Иначе они потеряют власть. Просто.
   Золотоокий молчал. Терять веру всегда тяжко. Наконец, он поднял голову.
   -- Я не могу больше, -- с болью проговорил он. -- Надо уходить.
   -- К Врагу ?
   -- Нет. Просто уходить. Не "к кому" -- "откуда".
   -- Тебя не отпустят.
   -- Все равно. Иначе лучше бы не просыпаться...
   -- Хорошо. Постараюсь помочь. Но тогда уйду и я... Как же отпустить тебя одного -- такого, -- грустно улыбнулся Айо.
   Были ли то чары Айо или действительно Манве и Варда больше не желали видеть Золотоокого здесь, но его отпустили. Правда он уходил под предлогом встречи эльфов, и ему было строго приказано с ними вернуться...
   Ирмо же легко отпустил Айо, и друзья ушли вместе.
   Они выходили из Озера слабые, беспомощные, испуганные, совсем нагие. А земля эта не была раем Валинора. И они дрожали от холодного ветра и жались друг к другу, боялись всего, боялись этого огромного чудовищного подарка Эру, что упал им в слабые, не подготовленные к этому руки -- боялись Средиземья. Ночь рождения была безлунной, непроглядной, и в темноте таился страх. И только там, наверху, светилось что-то доброе и красивое, и один из эльфов протянул вверх руки, словно просил о помощи, и позвал:
   -- Эле!
   Тот, кто пришел к ним первым, откликнувшись на их зов, носил черные одежды, и те, что ушли с ним, стали Эльфами Тьмы, хотя им было дано ощутить и познать радость Света раньше всех своих собратьев. Ибо было им дано -- видеть.
   Тот, кто пришел к ним вторым, был огромен, громогласен и блистающ, и многие эльфы в ужасе бежали от него в ночь, и ужас сделал из них орков. Те же, что ушли с ним из Средиземья, стали Эльфами Света, хотя и не знали Света истинного.
   Те, кто пришли к ним первыми, были очень похожи на них, но гораздо мудрее. И эльфы, слушавшие песни Золотоокого и видевшие наваждения Айо, полюбили Средиземье и остались здесь навсегда. Они разделились на разные племена и по-разному говорили они, но в Валиноре их звали Авари Ослушники.
   Так Золотоокий нарушил приказ Короля Мира, ибо остался в Средиземье. Так остался в Средиземье Айо. Так не вернулся Охотник, ибо хотел он творить. Так не вернулась Весенний Лист, ибо остался в Средиземье Охотник. А Оссе не покидал Средиземье никогда.
   О ДРАКОНАХ
   И, чтобы бороться с тварями из пустоты, новые существа были созданы Мелькором. Драконы -- было имя их среди Людей.
   Из огня и льда силой Музыки Творения, силой заклятий Тьмы и Света были созданы они. Арда дала силу и мощь телам их, Ночь наделила их разумом и речью. Велика была мудрость их, и с той поры говорили люди, что тот, кто убьет дракона и отведает от сердца его, станет мудрейшим из мудрых, и древние знания будут открыты ему, и будет он понимать речь всех живых существ, будь то даже зверь или птица, и речи богов будут внятны ему.
   И Луна своими чарами наделила созданий Властелина Тьмы, поэтому завораживал взгляд их.
   Первыми явились в мир Драконы Земли. Тяжелой была поступь их, огненным было дыхание их, и глаза их горели яростным золотом, и гнев Мастера, создавшего их, пылал в их сердцах. Красной медью одело их восходящее солнце, так что, когда шли они, казалось -- пламя вырывается из-под пластин чешуи. И в создании их помогали Властелину демоны темного огня, Балроги. Из рода Драконов Земли был Глаурунг, которого называют еще Отцом Драконов.
   И был полдень, и создал Мастер Драконов Огня. Золотой броней гибкой чешуи одело их тела солнце, и золотыми были огромные крылья их, и глаза их были цвета бледного сапфира, цвета неба пустыни. Веянье крыльев их -- раскаленный ветер, и даже металл расплавится от жара дыхания их. Гибкие, изящные, стремительные, как крылатые стрелы, они прекрасны -- и красота их смертоносна. В создании их помогал Властелину ученик его Гортхауэр, чье имя означает -- "Владеющий Силой Пламени". Из рода Драконов Огня известно лишь имя одного из последних -Смог, Золотой Дракон.
   Вечером последней луны осени, когда льдистый шорох звезд только начинает вплетаться в медленную мелодию тумана, когда непрочное стекло первого льда сковывает воду и искристый иней покрывает тонкие ветви, явились в мир Драконы Воздуха. Таинственное мерцание болотных огней жило в глазах их; в сталь и черненое серебро были закованы они, и аспидными были крылья их, и когти их -- тверже адаманта. Бесшумен и стремителен, быстрее ветра, был полет их; и дана была им холодная, беспощадная мудрость воинов. Немногим дано было видеть их медленный завораживающий танец в ночном небе, когда в темных бесчисленных зеркалах чешуи их отражались звезды, и лунный свет омывал их. И так говорят люди: видевший этот танец становится слугой Ночи, и свет дня более не приносит ему радости. И говорят еще, что в час небесного танца Драконов Воздуха странные травы и цветы прорастают из зерен, что десятилетия спали в земле, и тянутся к бледной луне. Кто соберет их в ночь драконьего танца, познает великую мудрость и обретет неодолимую силу; он станет большим, чем человек, но никогда более не вернется к людям. Но если злобная жажда власти будет в сердце его, он погибнет, и дух его станет болотным огнем; и лишь в Драконью ночь будет обретать он призрачный облик, сходный с человеческим. Таковы были Драконы Воздуха; и один творил их Мелькор. Из их рода происходил Анкалагон Черный, величайший из драконов.
   Порождением ночи были Драконы Вод. Медленная красота была в движениях их, и черной бронзой были одеты они, и свет бледно -золотой Луны жил в их глазах. Древняя мудрость Тьмы влекла их больше, чем битвы; темной и прекрасной была музыка, творившая их. Тишину -- спутницу раздумий -- ценили они превыше всего; и постижение сокрытых тайн мира было высшим наслаждением для них. Потому избрали они жилища для себя в глубинах темных озер, отражающих звезды, и в бездонных впадинах восточных морей, неведомых и недоступных Ульмо. Мало кто видел их, потому в преданиях Эльфов не говорится о Драконах Вод ничего; но легенды людей Востока часто рассказывают о мудрых Драконах, Повелителях Вод...
   "У врат Валимара Мелькор пал к ногам Манве и умолял о прощении, и клялся, говоря, что, будь он даже последним из свободного народа Валинора, он поможет Валар во всех трудах их и более всего -- в исцелении тех ран, что нанес он миру. И Ниенна просила за него. Но Мандос молчал."
   Он предстал перед лицом Манве, но не склонил головы перед младшим братом своим. Он молчал. И тогда заговорила Ниенна, сестра Намо и Ирмо; она просила Короля Мира простить Мелькора, и тот преклонил слух к мольбе скорбящеи Валы. Но молчание Мелькора смущало его, потому заставил Манве своего брата повторить клятву, данную три столетия назад. Мелькор повторил свои слова, и Манве успокоился.
   "Теперь он покорен нам, и станет исполнителем нашей воли. Воли Единого. Конечно, он молчит лишь потому, что величие Могуществ Арды, дивный свет Валинора и удивительная красота Детей Единого, что стала подлинным украшением Благословенных Земель, лишили его дара речи. Ныне узрел он во всем блеске воплощение замыслов Эру и осознал, сколь ничтожен он сам в сравнении с Творцом Всего Сущего."
   Манве убедил себя в том, что иных объяснений молчанию Ченого Валы нет и быть не может. Потому объявил он, что в милосердии своем и снисходя к просьбе Ниенны ныне дарует он Мелькору свободу. Однако запрещено было Мелькору покидать пределы Валимара, покуда деяниями своими не заслужит он полное прощение Великих. Тулкас и Ауле не решились возразить Королю Мира. И Намо молчал.
   Когда Ниенна покидала Маханаксар, кто-то осторожно тронул ее за плечо. Она обернулась -- и встретилась взглядом с Мелькором.
   -- Благодарю тебя. Благодарю тебя за все, -- тихо сказал Черный Вала и прибавил, -- Сестра.
   Ниенна не ответила. Отчего-то слезы навернулись ей на глаза. Она только кивнула и быстро ушла, впервые пряча слезы.
   "В сердце своем более всех ненавидел Мелькор Элдар -- как потому, что были они прекрасны и исполнены радости, так и потому, что в них видел он причину того, что Валар поднялись против него, причину своего падения. Тем более он уверял их в своей любви к ним и искал дружбы их; и предлагал им помощь и знания свои для любого из их великих свершений..."
   В последние годы, что провел он в заточении, все чаще обращался Мелькор мыслями к Людям. Ведомо было ему, что первые из них уже пришли в Средиземье. Жизнь их была коротка -- так судил Эру. Люди не были его творением, хотя и называли их, как и Эльфов, Детьми Единого; но не были они похожи на Эльфов -странные и свободные, и Эру не мог понять их, а, быть может, и страшился их, ибо не были они покорны его воле.
   И было дано Людям право выбора -- и дар смерти, неразрывно связанный с этим правом. Умирая, уходили они на пути, неведомые ни Эльфам, ни Валар, ни Эру; и, переступая грань мира, не ощущали они боли. То были дары Мелькора.
   "Но кто будут учителя их? Кто даст им знания? Кто поможет им и укажет им путь?"
   По замыслу Мелькора, учителями Людей должны были стать Эльфы Тьмы. Их больше нет. Так кто же? Сам Мелькор? -- но как знать, когда сможет он покинуть Валинор? Да и один он мало что сможет сделать. Гортхауэр?-- нет; слишком много горечи и гнева в его сердце, и ненавидеть он умеет лучше, чем любить. Ему самому еще предстоит учиться многому. Эльфы Средиземья, Мориквенди? -- нет; слишком мало знают сами, да и в дела Людей вряд ли захотят вмешаться. Валар? -- Могучим Арды нет дела до Людей; они не смогут их понять, а непонимание рождает страх. Да и не пожелают они покинуть Валинор...
   Оставались только три племени Элдар, Эльфы Валинора. И Мелькор пришел к Ванйар, которых считали мудрейшими среди Эльфов Света; но они, жившие под сенью Двух Деревьев Валинора, слишком дорожили своим покоем. Они были довольны своей судьбой и возносили хвалу Королю Мира и всесильным Валар. Разве есть что-то, что неведомо им, мудрейшим из Элдар? С подозрением отнеслись Ванйар к тому, кто смущал покой их; и Мелькор покинул их.
   Телери-мореходы, последними пришедшие в Благословенные Земли, считали, что им вполне хватает знаний, позволяющих им слагать песни и строить корабли.
   Оставались -- Нолдор. Пожалуй, из всех Элдар они были более всех похожи на Эльфов Тьмы: была в них жажда знаний, и огонь творчества пылал в их сердцах. К ним-то и обратился мыслями Мелькор в то время. Да, их королем был Финве... Но ведь народ не в ответе за деяния короля-палача!.. Правда, первое время Нолдор опасливо косились на тяжелые железные наручники, навечно оставшиеся на его запястьях, как клеймо, как знак, как напоминание о том, что он нарушил веление Единого. Но благороден был облик Черного Валы, и мудры речи его, и велики знания его: к нему привыкли.
   И однажды увидел он книги Нолдор.
   Мелькор был потрясен.В рунах Эльфов Света была тяжеловесность, не свойственная легкому, летящему письму Эльфов Тьмы; но, несомненно, это была письменность Черных Эльфов.
   -- Кто...дал вам эти знаки?
   -- Феанор, -- ответил Румил, один из мудрейших Нолдор. Сердце Черного Валы забилось глухо и тяжело: -- Постой; повтори. Эти руны создал... -- Феанор, старший сын Финве. Мелькор замолчал. -- Он по праву считается мудрейшим из Нолдор, -- Румил вздохнул,-- Когда мы создавали Тенгвар, у нас ушло на это несколько лет. Но мои письмена не так красивы, да и система более громоздка. Феанор талантлив; работу, на которую у меня ушли годы, он сделал за месяц. Его знаки не похожи на мои; правда, мои удобнее высекать на камне... Нет, Феанор превзошел меня; должно быть, обо мне и моих знаках скоро забудут...
   -- Нет, -- глухо откликнулся Мелькор, -- Камень простоит века. А книги...-- он замолчал ненадолго и неожиданно резко закончил, -- Книги горят.
   Румил изумленно взглянул на Мелькора, но Черный Вала поднялся и быстро вышел.
   ...Когда Мелькор вернулся в чертоги Намо, лицо его было застывшим. Мертвым. Он молча сел и уставился а одну точку, стиснув руки.
   -- Что с тобой? -- обеспокоено спросил Намо.
   -- Руны, -- ответил Мелькор, -- Руны Феанора. Почему ты не сказал мне. Почему.
   -- Я...,-- Намо не мог подобрать слов,-- Мелькор, я не мог... не хотел... я не посмел...
   Как объяснить?.. Он не записал этого в Книге. Не знал, что будет с Мелькором, когда тот прочтет.
   -- Пожалел меня, -- тем же ровным голосом сказал Мелькор, -- решил, что это меня сломает. Или побоялся, что я стану мстить.
   Намо вздрогнул: Мелькор словно прочитал его мысли. Черный Вала повернулся к нему; лицо его дернулось в кривой усмешке:
   -- Ничего. Хоть что-то осталось от них, -- с неживым смешком проговорил он, но смех его перешел то ли в сухой кашель, то ли в рыдание; Черный Вала отвернулся.
   -- Ты знаешь...они так радовались тому, что могут записывать мысли...-- Мелькор говорил, чуть задыхаясь, -они... все -- сами... Я лишь немного... помогал им...
   Он снова замолчал. Неожиданно рассмеялся тихо, и Намо с ужасом подумал, что Мелькор сошел с ума.
   -- Знаешь... знаешь, ч т о один из них принес мне? Сказки. Ну да, сказки. Его так и прозвали потом -- Сказитель. Понимаешь, он рассказывает... -- Мелькор не сказал: "рассказывал", но не заметил оговорки, -- ... о цветах, деревьях, травах... о мире, о птицах и зверях, о звездах... У него каждый стебель, каждый камень, каждая звезда говорит своим голосом -- и рассказывает свою историю, свою легенду, -Мелькор снова рассмеялся, -- Он говорит: когда подрастут дети, они будут читать это. Знаешь, мне кажется -- дети должны полюбить эти сказки. Мудрые сказки. Да он и сам -- большой мудрый ребенок... Странно,правда? А еще он рассказывает о других мирах. И знаешь, я думаю -- наверно, он действительно их видит...
   Мелькор перевел взгляд на Намо. В лице Владыки Судеб смешались ужас, жалость, растерянность и боль. Улыбка исчезла с лица Мелькора. Он снова вернулся в явь.
   -- Видел, -- Жестко поправился он. И, после паузы:
   -- Расскажи, как это было.
   Намо отрицательно покачал головой.
   -- Расскажи. Я имею право знать.
   И Намо рассказал.
   Рукописи Черных Эльфов попали к Ауле. И когда Феанор решил всерьез заняться разработкой письменности, Кузнец отдал их своему ученику. Они быстро разобрались, что к чему. Так Феанор "создал" свои письмена.
   -- А... книги? Что с ними стало?
   Книги сожгли. Там же, в чертогах Ауле. Никто, кроме Феанора, так и не узнал о них. Книги в которых записаны были знания, идущие из Тьмы. Летопись Черных Эльфов и их сказания.
   -- Ничего не осталось?