Страница:
Илья Лагутенко
Василий Авченко
Владивосток-3000
Киноповесть о Тихоокеанской республике
Группа Мумий Тролль благодарит за помощь в создании книги командование и военнослужащих Черноморского, Тихоокеанского, Балтийского флотов ВМФ России и Дальневосточный Федеральный Университет
Охраняется законом РФ об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части запрещается без письменного разрешения правообладателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
Охраняется законом РФ об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части запрещается без письменного разрешения правообладателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
Часть первая
Пацифида
1
Резкие, беспокоящие звуки. Они похожи одновременно на громкое возмущенное мяуканье и скрип несмазанных качелей, но не являются ни тем ни другим.
В поле нашего зрения появляются большие морские птицы, и мы понимаем, откуда берутся непонятные звуки: это кричат чайки. Они отчего-то нервничают, кружатся над одной точкой и голосят, опасаясь спуститься ниже.
В этой точке – человек. Он взволнован не меньше чаек. Он озирается по сторонам, глаза блестят. Он явно не знает, как попал в эту точку и вообще что это за точка. Перед ним – море, за спиной – буроватая скала, внизу совсем голая, сверху покрытая зеленью. Чайки наконец теряют интерес к внезапно появившемуся непонятно откуда растрепанному человеку. Он осматривается по сторонам и начинает карабкаться вверх. Больше ему двигаться некуда.
Это – Пришелец.
Человек молод, карабкаться у него получается неплохо. Вот он оказывается наверху и осматривает окрестности. Видны другие берега – возможно, каких-то островов, а может быть, это просто противоположный берег морского залива. Далеко на рейде дремлет исполинский, сурового свинцового цвета корабль. Возможно, это целый авианесущий крейсер. Ближе, тоже на рейде, видны суденышки поменьше, явно мирного – рыбацкого и торгового назначения.
Бухта, на берегу которой оказался молодой человек, называется красивым гомеровским именем Патрокл, но знает ли об этом сам молодой человек – нам неведомо. Он идет по тропинке, удаляясь от берега, и подходит к какой-то металлической конструкции – очевидно, навигационному знаку, установленному на самой высокой точке берега. Несколько секунд молодой человек смотрит на эту надпись. На знаке крупно – непонятное сочетание букв и цифр, ниже написано:
В поле нашего зрения появляются большие морские птицы, и мы понимаем, откуда берутся непонятные звуки: это кричат чайки. Они отчего-то нервничают, кружатся над одной точкой и голосят, опасаясь спуститься ниже.
В этой точке – человек. Он взволнован не меньше чаек. Он озирается по сторонам, глаза блестят. Он явно не знает, как попал в эту точку и вообще что это за точка. Перед ним – море, за спиной – буроватая скала, внизу совсем голая, сверху покрытая зеленью. Чайки наконец теряют интерес к внезапно появившемуся непонятно откуда растрепанному человеку. Он осматривается по сторонам и начинает карабкаться вверх. Больше ему двигаться некуда.
Это – Пришелец.
Человек молод, карабкаться у него получается неплохо. Вот он оказывается наверху и осматривает окрестности. Видны другие берега – возможно, каких-то островов, а может быть, это просто противоположный берег морского залива. Далеко на рейде дремлет исполинский, сурового свинцового цвета корабль. Возможно, это целый авианесущий крейсер. Ближе, тоже на рейде, видны суденышки поменьше, явно мирного – рыбацкого и торгового назначения.
Бухта, на берегу которой оказался молодой человек, называется красивым гомеровским именем Патрокл, но знает ли об этом сам молодой человек – нам неведомо. Он идет по тропинке, удаляясь от берега, и подходит к какой-то металлической конструкции – очевидно, навигационному знаку, установленному на самой высокой точке берега. Несколько секунд молодой человек смотрит на эту надпись. На знаке крупно – непонятное сочетание букв и цифр, ниже написано:
«ВЛАДИВОСТОК-3000»В стороне возникает, становясь все громче, звук автомобильного двигателя.
2
– Ты откуда, друг? – спрашивает другой, не знакомый нам человек, выходя из автомобиля. Человек тоже молод, но все-таки смотрится чуть постарше Пришельца. Может быть, такое впечатление создается из-за его официального вида. На вышедшем из автомобиля человеке – выглаженная черная форма морского офицера с погонами капитан-лейтенанта, тогда как Пришелец одет неформально – что-то вроде дежурных джинсов и майки. Капитан-лейтенант, или просто Каплей, имеет классическое военно-морское лицо, каким мы представляем себе образцового военмора или выпускника профильного вуза – взгляд со стальной искрой, строгая прическа, начисто выскобленные скулы и подбородок, небольшие аккуратные, можно даже сказать – щегольские усы темно-пшеничного оттенка… Впрочем, форма его чем-то отличается от той обычной, к которой мы привыкли. В ней присутствует некий неуловимый элемент, снижающий градус официозности и некоторого бюрократизма, присущий всякой форме. Может быть, это особый блеск ткани, может быть – незаметное отличие в каких-то тонкостях покроя… Двое молодых людей чем-то определенно похожи друг на друга, но сейчас это не очевидно. То ли из-за различия в одежде, то ли потому, что Пришелец слегка небрит и небрежно причесан. И еще потому, что Пришелец заметно нервничает, тогда как Каплей спокоен и даже суров. Хотя переодень его в одежду Пришельца – и он, возможно, превратится в обычного городского парня с тихоокеанского побережья евразийского континента самого начала третьего тысячелетия.
– Ты не местный?
– Местный… – отвечает Пришелец.
– Что-то не похож ты на местного, – с сомнением говорит Каплей. – Документы есть?
У Пришельца нет документов – он мотает головой.
– Поехали, – спокойно говорит Каплей. – Давай-давай, поехали.
– Слышь, уважаемый, а что я сделал такого? Ты сам кто такой? – Пришелец вспыльчив и своеволен.
– Давай не барагозь. Я – патрульный. – Каплей, по-прежнему спокойный, достает какой-то документ и показывает его Пришельцу. – А вот как ты здесь оказался – сам объяснишь. В другом месте.
– Где оказался? Где?
– На объекте, – невозмутимо отвечает офицер.
На боку у Каплея – предмет, в котором наверняка прячется нечто употребляемое для убийства. Возможно, именно вид этого грозного предмета убеждает Пришельца, хотя Каплей, несмотря на строгий тон, не проявляет агрессии. Или же дело еще в том, что Пришельцу самому непонятно, как он здесь оказался и, главное, где именно. Он надеется разобраться в этом с помощью Каплея – больше все равно рядом никого нет.
Все это время автомобиль патрульного продолжает тихо шелестеть двигателем в стороне. Это темно-зеленый Land Cruiser 80-й модели, особенно популярной у рыбаков и охотников. В отличие от позднейших «городских», или «паркетных», версий такой «крузак» обладает всеми характеристиками полноценного внедорожника. Патрульный садится за руль, справа. Пришелец устраивается слева. Под ветровым стеклом виден квадратик ламинированного картона – скорее всего, пропуск. На нем изображено нечто гербообразное с крабом в обрамлении из водорослей и те же самые слова, что и на навигационном знаке: «Владивосток-3000».
Машина трогается. Сзади, рядом с запаской, укреплен номер: стандартная комбинация цифр и две большие буквы – ТР.
– Что такое Владивосток-3000? – спрашивает Пришелец.
– А говоришь – местный, – улыбается Каплей.
– Ну да, местный.
– Не из Москвы, нет?
– Какая Москва, я на Эгершельде живу.
– Где на Эгершельде? – быстро спрашивает Каплей.
«Эгершельдом» во Владивостоке почему-то принято называть полуостров Шкота – один из городских районов.
– Где поворот на порт. Стрельникова улица.
– А не Стрелочная?
– Проверяешь? – улыбается Пришелец. – Стрелочная – это где «тещин язык». А у нас – Стрельникова.
– Стоп, а Стрелковая?
– Стрелковая… Это… Ну, как с Воропайки на Нейбута ехать. Теперь веришь, что местный?
– Ну предположим. А чего ты по режимной территории шибаешься, можешь мне объяснить? – добродушно спрашивает Каплей. У него низкий приятный голос. Его речь нетороплива, спокойна, серьезна и в то же время – благожелательна. Он, видимо, и человек такой – надежный, серьезный, неторопливый.
Зеленый Land Cruiser движется по какой-то явно не магистральной дороге. Огибает бухту Улисс, где у причалов отдыхают яхты с торчащими в небо спичками мачт и тоненькими поперечинками краспиц. В стороне отдельным породистым табуном бодрствуют ракетные катера и еще какие-то суденышки – на вид гражданские, но отличающиеся от беззаботных прогулочных яхт примерно так же, как боец спецназа даже в штатской одежде отличается от расплывшегося диванно-пивного обывателя. Вдруг машина попадает в серьезную яму, слышится сильный удар по подвеске. Водитель не сбавляет хода.
– Машину не жалко? – спрашивает Пришелец.
– Это ж «крузак», что ему будет, – беззаботно отвечает Каплей. – Ничего страшного.
Автомобиль подъезжает к отдельно стоящему зданию, утыканному тарелками и прутьями антенн.
– Пошли, – говорит Каплей.
Двое выходят из автомобиля и проходят внутрь здания. Пришелец успевает бросить взгляд на вывеску, на которой написано в несколько строк: «Тихоокеанская республика. Владивосток-3000. Военно-морской флот. Морская патрульная служба». Мешкает перед лестницей в холле, но Каплей подгоняет его:
– Давай-давай. По трапам не ходят – по трапам бегают.
– Ты не местный?
– Местный… – отвечает Пришелец.
– Что-то не похож ты на местного, – с сомнением говорит Каплей. – Документы есть?
У Пришельца нет документов – он мотает головой.
– Поехали, – спокойно говорит Каплей. – Давай-давай, поехали.
– Слышь, уважаемый, а что я сделал такого? Ты сам кто такой? – Пришелец вспыльчив и своеволен.
– Давай не барагозь. Я – патрульный. – Каплей, по-прежнему спокойный, достает какой-то документ и показывает его Пришельцу. – А вот как ты здесь оказался – сам объяснишь. В другом месте.
– Где оказался? Где?
– На объекте, – невозмутимо отвечает офицер.
На боку у Каплея – предмет, в котором наверняка прячется нечто употребляемое для убийства. Возможно, именно вид этого грозного предмета убеждает Пришельца, хотя Каплей, несмотря на строгий тон, не проявляет агрессии. Или же дело еще в том, что Пришельцу самому непонятно, как он здесь оказался и, главное, где именно. Он надеется разобраться в этом с помощью Каплея – больше все равно рядом никого нет.
Все это время автомобиль патрульного продолжает тихо шелестеть двигателем в стороне. Это темно-зеленый Land Cruiser 80-й модели, особенно популярной у рыбаков и охотников. В отличие от позднейших «городских», или «паркетных», версий такой «крузак» обладает всеми характеристиками полноценного внедорожника. Патрульный садится за руль, справа. Пришелец устраивается слева. Под ветровым стеклом виден квадратик ламинированного картона – скорее всего, пропуск. На нем изображено нечто гербообразное с крабом в обрамлении из водорослей и те же самые слова, что и на навигационном знаке: «Владивосток-3000».
Машина трогается. Сзади, рядом с запаской, укреплен номер: стандартная комбинация цифр и две большие буквы – ТР.
– Что такое Владивосток-3000? – спрашивает Пришелец.
– А говоришь – местный, – улыбается Каплей.
– Ну да, местный.
– Не из Москвы, нет?
– Какая Москва, я на Эгершельде живу.
– Где на Эгершельде? – быстро спрашивает Каплей.
«Эгершельдом» во Владивостоке почему-то принято называть полуостров Шкота – один из городских районов.
– Где поворот на порт. Стрельникова улица.
– А не Стрелочная?
– Проверяешь? – улыбается Пришелец. – Стрелочная – это где «тещин язык». А у нас – Стрельникова.
– Стоп, а Стрелковая?
– Стрелковая… Это… Ну, как с Воропайки на Нейбута ехать. Теперь веришь, что местный?
– Ну предположим. А чего ты по режимной территории шибаешься, можешь мне объяснить? – добродушно спрашивает Каплей. У него низкий приятный голос. Его речь нетороплива, спокойна, серьезна и в то же время – благожелательна. Он, видимо, и человек такой – надежный, серьезный, неторопливый.
Зеленый Land Cruiser движется по какой-то явно не магистральной дороге. Огибает бухту Улисс, где у причалов отдыхают яхты с торчащими в небо спичками мачт и тоненькими поперечинками краспиц. В стороне отдельным породистым табуном бодрствуют ракетные катера и еще какие-то суденышки – на вид гражданские, но отличающиеся от беззаботных прогулочных яхт примерно так же, как боец спецназа даже в штатской одежде отличается от расплывшегося диванно-пивного обывателя. Вдруг машина попадает в серьезную яму, слышится сильный удар по подвеске. Водитель не сбавляет хода.
– Машину не жалко? – спрашивает Пришелец.
– Это ж «крузак», что ему будет, – беззаботно отвечает Каплей. – Ничего страшного.
Автомобиль подъезжает к отдельно стоящему зданию, утыканному тарелками и прутьями антенн.
– Пошли, – говорит Каплей.
Двое выходят из автомобиля и проходят внутрь здания. Пришелец успевает бросить взгляд на вывеску, на которой написано в несколько строк: «Тихоокеанская республика. Владивосток-3000. Военно-морской флот. Морская патрульная служба». Мешкает перед лестницей в холле, но Каплей подгоняет его:
– Давай-давай. По трапам не ходят – по трапам бегают.
3
– Влад? Очень хорошо. Хорошее у тебя имя. Значит, местный?
Это говорит третий находящийся в комнате кроме Каплея и Пришельца. Он – в желтоватой флотской рубашке с погонами капитана третьего ранга. Лет этому «каптри», может быть, тридцать пять. Хотя кто его разберет. На стене висит подробная карта с непонятными значками и цифрами и еще какая-то схема. Между ними – изображение мужчины в старинной военно-морской форме: то ли парадный портрет, то ли вообще икона. На столе – компьютер: тонкий раскрытый ноутбук с росчерком непонятного бренда по задней крышке экрана. В углу угадывается контур гитары – видимо, хозяин кабинета не чужд музыки и лирики. В кружке – остатки кофе.
– А не врешь? В базе данных тебя нет, – с сомнением говорит Каптри. Голос у него мягкий, не очень вяжется со строгой офицерской формой. Как не вяжется и неформальная прическа. Похоже, офицер недавно перекрашивался в блондина… – Документов точно нет никаких?
– Не знаю… – парень роется в карманах. – О, студенческий есть.
– Так ты студент, что ли? – недоверчиво спрашивает Каптри.
– А что?
– Да ничего… Мы просто подумали, что ты гопник какой-то. Так, чисто по разговору. А ты, оказывается, студент, – улыбается Каплей. – Гранит науки, да? И чего же ты студент?
– ДВФУ, – отвечает Влад.
– Это что?
– Дальневосточный федеральный университет. Который на Русском.
– А-а, – догадывается Каптри. – Понятно. Значит, у вас он называется ДВФУ. Это МТУ, – бросает он вполголоса Каплею.
– Что-что? – переспрашивает Пришелец.
– МТУ – Международный тихоокеанский университет, – внятно объясняет Каптри. – Наша версия вашего ДВФУ. Тоже на Русском.
– Что значит «ваша версия»?
– Да погоди ты, не наводи суету.
Офицеры внимательно изучают студенческий билет.
– Действительно – ДВФУ. Пробьем по базам, – говорит Каптри и нажимает клавиши компьютера. Проходит несколько минут. Влад от нечего делать изучает буквы на задней панели монитора, обозначающие не известный ему бренд – «ВладНао».
– Что за «ВладНао»? – спрашивает он Каплея.
Тот удивленно вскидывает брови.
– Не в курсе? Компьютер, наша марка местная. Знаешь, как китайцы называют компьютер? «День нао». Если перевести буквально – «электрический мозг».
– А, ну да, точно, – соображает Влад. – Мог бы и догадаться.
Наконец Каптри отрывается от экрана.
Офицеры переглядываются. Каптри неопределенно покачивает головой. Влад обращает внимание, какое у него то ли задумчивое, то ли даже грустное выражение глаз. «Не похож он на вояку», – думает Влад.
– Может быть, вы мне хотя бы поясните, куда я попал? – агрессивно спрашивает Пришелец. У него явно тот тип темперамента, который называют «взрывным».
– Во Владивосток ты попал, во Владивосток. Только вот откуда? – Каптри переводит взгляд на Каплея.
– МТ №2? – спрашивает тот.
– Конечно, – отвечает Каптри. – Влад, если ты действительно Влад, мы сейчас проведем небольшую проверку. Это будет нетрудно.
Оба офицера встают. Один настраивает какую-то большую лампу вроде софита, другой прикрепляет к голове и рукам Пришельца, назвавшегося Владом, какие-то датчики, провода от которых втыкает в компьютер.
– Значит, ты живешь на Эгершельде? – спрашивает Каптри. И спрашивает, неожиданно резко и отрывисто, не в своей обычной мягкой манере: – А на заре что обычно делаешь?
– На «Заре» у меня девушка живет. Мы на Восточном вместе учимся.
– Где именно она живет? Адрес? – так же отрывисто бросает офицер.
– Снимает гостинку в «самолете» на Чапаева.
– А Чуркин – кто такой?
– Не «кто», а «что». Чуркин – это район.
Каптри и Каплей переглядываются.
– Где стоят БПК, знаешь?
– Да прямо в центре. На 33-м.
– Вместе с авианосцами?
– Авианосцев у нас вообще нет, походу. На гвозди давно продали.
Каптри смотрит на Каплея. Тот слегка кивает. В том Владивостоке, откуда прибыл Пришелец, оба тяжелых авианесущих крейсера Тихоокеанского флота – «Минск» и «Новороссийск» – в середине 90-х были проданы как металлолом в Корею и Китай. Еще вполне в нежном по корабельным меркам возрасте. Один из них китайцы, первым делом тщательно скопировав все параметры, превратили в развлекательный комплекс…
– Хорошо, – продолжает Каплей. – Гребешок ел?
– Сегодня или вообще?
– Вообще.
– Конечно, ел. А вы с какой целью интересуетесь?
Офицеры переглядываются, чуть улыбаясь. Каплей помечает что-то у себя в блокноте.
– Неважно. Как ловят кальмар?
– Кальмар ловят ночью, на свет, на такие кальмарницы… – Пришелец показывает руками, какие именно бывают кальмарницы. – Че вы мне какой-то залепон, походу, вкручиваете, а?
Каптри что-то нажимает в компьютере, потом подходит к Пришельцу и отцепляет от него провода. Каплей выключает яркую лампу.
– Ты не врешь. Ты действительно из Владивостока, хотя мне показалось сначала, что ты послан Москвой, – задумчиво говорит Каптри. – Но ты – из другого Владивостока.
Пришелец молча смотрит на Каптри, ожидая продолжения.
– Тот Владивосток, откуда пришел ты, мы называем Владивосток-2000. А сейчас ты попал во Владивосток-3000.
– Это как, в будущее, что ли? Через тысячу лет? Вы попутали или загоняете?
– Нет, не в будущее. В настоящее. Другое настоящее. Все владивостокцы живут во Владивостоке-3000, но не все об этом знают. А те, кто уехал на запад… Там вообще другая планета, и им это понять еще сложнее.
– Я в параллельный мир попал, что ли? Как в фантастических фильмах? – не понимает Пришелец. – Вы как-то можете мне по сути пояснить?
Каптри улыбается, покачивает головой, глянув на Каплея.
– Настоящая фантастика – это те фильмы, которые выдают себя за реалистические, – говорит он. – Параллельный… Ну, для тебя параллельный, да. Так тебе будет проще. Считай, что ты попал в иное измерение, скажем так. Помнишь Кэрролла, «Алису в стране чудес»? Вот у нас здесь – зазеркалье. Только не совсем параллельный… Параллели – это такие прямые, которые никогда не пересекаются. Или пересекаются в бесконечности, что, в общем, одно и то же… Здесь скорее можно говорить о перпендикулярном мире.
Каптри одним глотком допивает из кружки остывший кофе и продолжает:
– У жизни, у любой жизни, всегда много вариантов. Обычно мы выбираем только один вариант. Ты тоже до сих пор знал только один вариант своей жизни. Может быть, он неплох, но это не единственный вариант. Владивосток-3000 – это настоящий Владивосток. Куда более настоящий, чем твой.
– Как это? – не понимает Влад.
– Помнишь старую историю об Атлантиде? – включается в разговор Каплей. – Владивосток-3000 – это тоже Атлантида, только скорее… Пацифида. Иногда… очень редко… у человека получается перезагрузить свою судьбу и переключиться на другой вариант. У нас пока слишком мало информации, чтобы делать какие-то выводы, но мы знаем, что иногда… Иногда к нам попадают люди из Владивостока-2000. Как ты. Только вот почему и как именно – мы пока точно не знаем.
Каптри расстегивает рубашку, встает и берется за электрический пластмассовый чайник с логотипом «Завод Изумруд».
– Ну хватит грузить уже гостя, – говорит он. – Может быть, кофе попьем? У меня «Максим». Настоящий, японский – ребята подогрели.
– Ты запарил уже со своим «Максимом». Купил бы кофеварку, делал нормальный кофе…
– Мне такой нравится. Да и ребята подгоняют все равно, не выбрасывать же.
– Знаю я твоих ребят. Контрабандисты! Оборотень, блин, в погонах.
– А кому сейчас легко! – Каптри улыбается. Трое пьют кофе.
– Я слышал что-то… Давно слышал, с детства, – тихо говорит Влад. Он сжимает кружку с дымящимся кофе, но не пьет. Его голос становится необычно серьезным, обычные улично-гопнические интонации куда-то деваются. – Я никогда не верил… У нас в детстве было много легенд – про подводные ходы на остров Русский, про таежных летающих людей на сопке Пидан, про спрятанный в катакомбах секретный флот, но я думал, что все это просто легенды…
– Для некоторых и море – легенда, – говорит Каплей.
– Я всегда думал, что все эти мифы – так, фантастика…
Офицеры молчат.
– Это и есть, – наконец говорит Каптри и замолкает. После паузы продолжает чуть нараспев:
– Это и есть. Фан-та-сти-ка…
Это говорит третий находящийся в комнате кроме Каплея и Пришельца. Он – в желтоватой флотской рубашке с погонами капитана третьего ранга. Лет этому «каптри», может быть, тридцать пять. Хотя кто его разберет. На стене висит подробная карта с непонятными значками и цифрами и еще какая-то схема. Между ними – изображение мужчины в старинной военно-морской форме: то ли парадный портрет, то ли вообще икона. На столе – компьютер: тонкий раскрытый ноутбук с росчерком непонятного бренда по задней крышке экрана. В углу угадывается контур гитары – видимо, хозяин кабинета не чужд музыки и лирики. В кружке – остатки кофе.
– А не врешь? В базе данных тебя нет, – с сомнением говорит Каптри. Голос у него мягкий, не очень вяжется со строгой офицерской формой. Как не вяжется и неформальная прическа. Похоже, офицер недавно перекрашивался в блондина… – Документов точно нет никаких?
– Не знаю… – парень роется в карманах. – О, студенческий есть.
– Так ты студент, что ли? – недоверчиво спрашивает Каптри.
– А что?
– Да ничего… Мы просто подумали, что ты гопник какой-то. Так, чисто по разговору. А ты, оказывается, студент, – улыбается Каплей. – Гранит науки, да? И чего же ты студент?
– ДВФУ, – отвечает Влад.
– Это что?
– Дальневосточный федеральный университет. Который на Русском.
– А-а, – догадывается Каптри. – Понятно. Значит, у вас он называется ДВФУ. Это МТУ, – бросает он вполголоса Каплею.
– Что-что? – переспрашивает Пришелец.
– МТУ – Международный тихоокеанский университет, – внятно объясняет Каптри. – Наша версия вашего ДВФУ. Тоже на Русском.
– Что значит «ваша версия»?
– Да погоди ты, не наводи суету.
Офицеры внимательно изучают студенческий билет.
– Действительно – ДВФУ. Пробьем по базам, – говорит Каптри и нажимает клавиши компьютера. Проходит несколько минут. Влад от нечего делать изучает буквы на задней панели монитора, обозначающие не известный ему бренд – «ВладНао».
– Что за «ВладНао»? – спрашивает он Каплея.
Тот удивленно вскидывает брови.
– Не в курсе? Компьютер, наша марка местная. Знаешь, как китайцы называют компьютер? «День нао». Если перевести буквально – «электрический мозг».
– А, ну да, точно, – соображает Влад. – Мог бы и догадаться.
Наконец Каптри отрывается от экрана.
Офицеры переглядываются. Каптри неопределенно покачивает головой. Влад обращает внимание, какое у него то ли задумчивое, то ли даже грустное выражение глаз. «Не похож он на вояку», – думает Влад.
– Может быть, вы мне хотя бы поясните, куда я попал? – агрессивно спрашивает Пришелец. У него явно тот тип темперамента, который называют «взрывным».
– Во Владивосток ты попал, во Владивосток. Только вот откуда? – Каптри переводит взгляд на Каплея.
– МТ №2? – спрашивает тот.
– Конечно, – отвечает Каптри. – Влад, если ты действительно Влад, мы сейчас проведем небольшую проверку. Это будет нетрудно.
Оба офицера встают. Один настраивает какую-то большую лампу вроде софита, другой прикрепляет к голове и рукам Пришельца, назвавшегося Владом, какие-то датчики, провода от которых втыкает в компьютер.
– Значит, ты живешь на Эгершельде? – спрашивает Каптри. И спрашивает, неожиданно резко и отрывисто, не в своей обычной мягкой манере: – А на заре что обычно делаешь?
– На «Заре» у меня девушка живет. Мы на Восточном вместе учимся.
– Где именно она живет? Адрес? – так же отрывисто бросает офицер.
– Снимает гостинку в «самолете» на Чапаева.
– А Чуркин – кто такой?
– Не «кто», а «что». Чуркин – это район.
Каптри и Каплей переглядываются.
– Где стоят БПК, знаешь?
– Да прямо в центре. На 33-м.
– Вместе с авианосцами?
– Авианосцев у нас вообще нет, походу. На гвозди давно продали.
Каптри смотрит на Каплея. Тот слегка кивает. В том Владивостоке, откуда прибыл Пришелец, оба тяжелых авианесущих крейсера Тихоокеанского флота – «Минск» и «Новороссийск» – в середине 90-х были проданы как металлолом в Корею и Китай. Еще вполне в нежном по корабельным меркам возрасте. Один из них китайцы, первым делом тщательно скопировав все параметры, превратили в развлекательный комплекс…
– Хорошо, – продолжает Каплей. – Гребешок ел?
– Сегодня или вообще?
– Вообще.
– Конечно, ел. А вы с какой целью интересуетесь?
Офицеры переглядываются, чуть улыбаясь. Каплей помечает что-то у себя в блокноте.
– Неважно. Как ловят кальмар?
– Кальмар ловят ночью, на свет, на такие кальмарницы… – Пришелец показывает руками, какие именно бывают кальмарницы. – Че вы мне какой-то залепон, походу, вкручиваете, а?
Каптри что-то нажимает в компьютере, потом подходит к Пришельцу и отцепляет от него провода. Каплей выключает яркую лампу.
– Ты не врешь. Ты действительно из Владивостока, хотя мне показалось сначала, что ты послан Москвой, – задумчиво говорит Каптри. – Но ты – из другого Владивостока.
Пришелец молча смотрит на Каптри, ожидая продолжения.
– Тот Владивосток, откуда пришел ты, мы называем Владивосток-2000. А сейчас ты попал во Владивосток-3000.
– Это как, в будущее, что ли? Через тысячу лет? Вы попутали или загоняете?
– Нет, не в будущее. В настоящее. Другое настоящее. Все владивостокцы живут во Владивостоке-3000, но не все об этом знают. А те, кто уехал на запад… Там вообще другая планета, и им это понять еще сложнее.
– Я в параллельный мир попал, что ли? Как в фантастических фильмах? – не понимает Пришелец. – Вы как-то можете мне по сути пояснить?
Каптри улыбается, покачивает головой, глянув на Каплея.
– Настоящая фантастика – это те фильмы, которые выдают себя за реалистические, – говорит он. – Параллельный… Ну, для тебя параллельный, да. Так тебе будет проще. Считай, что ты попал в иное измерение, скажем так. Помнишь Кэрролла, «Алису в стране чудес»? Вот у нас здесь – зазеркалье. Только не совсем параллельный… Параллели – это такие прямые, которые никогда не пересекаются. Или пересекаются в бесконечности, что, в общем, одно и то же… Здесь скорее можно говорить о перпендикулярном мире.
Каптри одним глотком допивает из кружки остывший кофе и продолжает:
– У жизни, у любой жизни, всегда много вариантов. Обычно мы выбираем только один вариант. Ты тоже до сих пор знал только один вариант своей жизни. Может быть, он неплох, но это не единственный вариант. Владивосток-3000 – это настоящий Владивосток. Куда более настоящий, чем твой.
– Как это? – не понимает Влад.
– Помнишь старую историю об Атлантиде? – включается в разговор Каплей. – Владивосток-3000 – это тоже Атлантида, только скорее… Пацифида. Иногда… очень редко… у человека получается перезагрузить свою судьбу и переключиться на другой вариант. У нас пока слишком мало информации, чтобы делать какие-то выводы, но мы знаем, что иногда… Иногда к нам попадают люди из Владивостока-2000. Как ты. Только вот почему и как именно – мы пока точно не знаем.
Каптри расстегивает рубашку, встает и берется за электрический пластмассовый чайник с логотипом «Завод Изумруд».
– Ну хватит грузить уже гостя, – говорит он. – Может быть, кофе попьем? У меня «Максим». Настоящий, японский – ребята подогрели.
– Ты запарил уже со своим «Максимом». Купил бы кофеварку, делал нормальный кофе…
– Мне такой нравится. Да и ребята подгоняют все равно, не выбрасывать же.
– Знаю я твоих ребят. Контрабандисты! Оборотень, блин, в погонах.
– А кому сейчас легко! – Каптри улыбается. Трое пьют кофе.
– Я слышал что-то… Давно слышал, с детства, – тихо говорит Влад. Он сжимает кружку с дымящимся кофе, но не пьет. Его голос становится необычно серьезным, обычные улично-гопнические интонации куда-то деваются. – Я никогда не верил… У нас в детстве было много легенд – про подводные ходы на остров Русский, про таежных летающих людей на сопке Пидан, про спрятанный в катакомбах секретный флот, но я думал, что все это просто легенды…
– Для некоторых и море – легенда, – говорит Каплей.
– Я всегда думал, что все эти мифы – так, фантастика…
Офицеры молчат.
– Это и есть, – наконец говорит Каптри и замолкает. После паузы продолжает чуть нараспев:
– Это и есть. Фан-та-сти-ка…
4
В штормовые 80-е и 90-е годы ХХ столетия великая страна оказалась неспособной жить по-старому. Далекая тихоокеанская окраина страны, носившая название «Приморский край» (в самом этом названии уже присутствовало нечто уничижительное – край, окраина, дыра… Тот же самый нежелательный оттенок носила и формулировка «Дальний Восток», содержащая в себе хорошо спрятанное, но все же пренебрежение – сродни выражению «долгий ящик»), жить по-старому тоже не могла. Но жить вместе со всей страной по-новому не захотела тоже. Это был недолгий бурный период пожирания суверенитетов, когда всем скомандовали: «Можно!». Некоторые части некогда единого организма объелись, и их долго еще рвало этим непереваренным суверенитетом. В Приморском крае все сложилось, можно сказать, снайперски четко: идеально совпали место, время, персоналии, желания и возможности. Воспользовавшись моментом, командование Тихоокеанского флота, ранее входившего в систему Военно-морского флота Советской империи, объявило о самостоятельности и провозгласило Тихоокеанскую республику. Метрополии, выронившей из рук рычаги власти и вынужденной из-за событий на Кавказе, в Прибалтике и Приднестровье действовать на несколько фронтов, пришлось с этим смириться, тем более что войсковые части, которыми был буквально напичкан юг Дальнего Востока (от Тихоокеанского флота с его авианесущими крейсерами и атомными подводными ракетоносцами до мотострелковых дивизий и подразделений космических войск), поддержали новую власть и пообещали защищать от любого внешнего врага ее «вплоть до».
Войны, к счастью для всех, не случилось, если не считать смешных попыток острова Рейнеке отделиться и учредить маленький местный Тайвань. Для возвращения Рейнеке в конституционное поле Тихоокеанской республики хватило одного взвода морпехов – выяснилось, что всю бучу с самоопределением рейнековцев заварил один местный полусумасшедший изобретатель. Были еще выступления со стороны удэгейцев и других немногочисленных аборигенов, но они успокоились, получив гарантии сохранения тайги, широкую автономию в составе республики и право заниматься традиционными промыслами – рыбалкой и охотой. Агрессивных поползновений извне не было: Тихоокеанский флот, космические и ракетные войска были хорошим противоядием от подобных соблазнов.
Владивосток всегда был городом неочевидной судьбы. Он мог бы вообще не возникнуть, а мог появиться в другом облике – как английский Порт-Мей или китайский Хайшеньвэй. Однажды в своей истории он уже существовал в качестве «порто-франко», в какой-то период был занят разномастными интервентами; он менял судьбу несколько раз, потому что никакой заранее предначертанной судьбы у Владивостока не было. Он совершал исторические зигзаги с легкостью подростка, путешествующего автостопом и «вписывающегося» в случайные жилища. Военно-морской Владивосток-3000 возник именно так – с одной стороны, закономерно, с другой – случайно.
Позднейшие попытки Москвы объявить новую власть Тихоокеанской республики «хунтой» и «пиночетовщиной» так и ограничились пустыми заявлениями. Даже недоверчивые международные наблюдатели признали, что уровень поддержки власти со стороны жителей республики весьма высок, а с правами человека и гражданскими свободами дело в бывшем Приморье обстоит куда лучше, чем в «материковой» России (сами тихоокеанцы, подобно жителям Камчатки, начали называть Россию «материком»; «поехать на материк» означало поехать в «большую Россию»). Странное сочетание военно-морского порядка и вольницы «порто-франко» (Владивосток вновь стал свободным портом) превратило Тихоокеанскую республику в свободную, веселую, драйвовую, процветающую страну. Это многих привлекало во Владивосток – пожить, позажигать, подышать свежим морским воздухом. Сюда нередко бежали от прогрессирующего безумия московской, да и других мировых властей. Здесь наблюдался удивительный правопорядок, хотя на улицах почти не было видно милиции.
Многие решали остаться здесь навсегда. Владивосток-3000 относился к таким мигрантам тепло. При всех дипломатических миссиях республики действовали специальные службы натурализации, помогавшие получить тихоокеанское гражданство. Действовала специальная программа, в соответствии с которой каждый вновь натурализовавшийся получал не только «подъемные», но и морской надел, как когда-то при царе – земельный. На современном этапе истории борьба шла уже не за деньги, предприятия, участки истощившейся земли или даже нефтяные скважины – а за акватории, на которых можно выращивать неограниченное количество живой, первоклассной белковой энергии. Мидии, гребешки, трепанги, анадары, трубач… Морские огороды выступали настоящим мерилом состоятельности тихоокеанца. Возникло идиоматическое выражение «до последнего яруса» – имелся в виду ярус морского огорода как экономическая единица. Слово «ярус» заменило такой устаревший термин, как «баррель». Вместо «истратил все до копейки» здесь стали говорить «до последней капли моря» (те же слова присутствовали в тексте военно-морской присяги). Марикультура стала одной из основных и даже стратегических отраслей республики. Не случайно на одной из центральных площадей Владивостока появился Дворец марикультуры. Секреты отрасли охраняли силы национальной безопасности. Возникли и смежные, синтетические дисциплины: маринаука и мариискусство.
Море стало источником недорогой и экологически чистой энергии. Тихоокеанцы постепенно отходили от гидроэлектростанций, губивших реки и затапливавших территории, и тем более от угольных ТЭЦ, отравлявших воздух и оставлявших после себя инфернального вида язвы – золоотвалы. Помимо использования солнечной и ветровой энергии владивостокцы внедрили инновационную технологию – создали у берегов морские электростанции на основе живых батарей из скатов.
Во Владивостоке-3000 никому не приходило в голову запрещать праворульные автомобили, манипулировать часовыми поясами, выгонять китайцев с барахолок или бороться с народным челночным бизнесом. Никто не разгонял митинги ОМОНом, не заставлял юношей отправляться воевать со своими же соотечественниками на Кавказ, не душил стариков монетизациями, молодых – налогами, а предпринимателей – бесконечными проверками алчных контролеров. Здесь начали действовать правила свободной экономической зоны, получившей название СЭЗ «Владивосток-3000». Это название, первоначально обозначавшее количество резидентов СЭЗ, со временем превратилось в нечто большее и не совсем понятное посторонним. Правительство Тихоокеанской республики назвали «Комитетом-3000». В него входит 3000 человек, если считать вместе со всеми представителями на местах. Ключевые посты заняты военно-морскими офицерами. Это же число фигурирует и в ряде других сфер и документов, из-за чего вторым официальным названием Тихоокеанской республики (ведь Тихий океан слишком велик, чтобы только одна, даже самая замечательная республика единолично называлась «Тихоокеанской») стало «Владивосток-3000», что отражено в республиканской Конституции.
Здесь реформировали школу, сократив продолжительность обучения до пяти лет и основательно изменив как учебную программу, так и методики обучения – было решено, что нельзя отнимать у юных сразу десять лет, и каких лет! Упор был сделан на развитие гармоничной личности, выявление и поощрение индивидуальных талантов. Призыв в армию сдвинулся на пару лет, и шестнадцатилетние парни шли туда гораздо охотнее, чем восемнадцатилетние в «большой России», куда их приходилось загонять пинками. На острове Русском, отделенном от материкового Владивостока проливом Босфор-Восточный (через него не так давно построили мост), разместился впечатляющим амфитеатром Международный тихоокеанский университет. Гигантский кампус, выстроенный в демилитаризованной северо-восточной части острова, на берегах красивейших бухт Аякс и Парис, стал своего рода близнецом или параллельным двойником Дальневосточного федерального университета из Владивостока-2000 – одно из замечательных совпадений-рифм между двумя мирами, существующими каждый со своей неповторимой судьбой. Как и в «том» мире, в университете Владивостока-3000 взяли курс на изучение и освоение тайн Тихого океана, сделали особый акцент на биологических технологиях и востоковедении. Отдельным подразделением МТУ стал Морской институт, образованный на базе существовавших ранее Дальрыбвтуза и Дальневосточного высшего инженерного морского училища. Отсюда выходили моряки торгового и рыболовецкого флотов, тогда как военных моряков готовили отдельно – в Тихоокеанском военно-морском институте и многочисленных частях-«учебках». Другую нишу занимало такое подразделение МТУ, как Коммерческий институт с уникальными курсами «мерчандао», то есть торгово-финансовых наук с неизбежным здесь ориенталистским уклоном. Если москвичи нередко испытывали трудности межкультурной коммуникации при попытке завязать деловые отношения с японскими, например, партнерами, то курсы мерчандао успешно помогали снять этот коммуникативный барьер.
Войны, к счастью для всех, не случилось, если не считать смешных попыток острова Рейнеке отделиться и учредить маленький местный Тайвань. Для возвращения Рейнеке в конституционное поле Тихоокеанской республики хватило одного взвода морпехов – выяснилось, что всю бучу с самоопределением рейнековцев заварил один местный полусумасшедший изобретатель. Были еще выступления со стороны удэгейцев и других немногочисленных аборигенов, но они успокоились, получив гарантии сохранения тайги, широкую автономию в составе республики и право заниматься традиционными промыслами – рыбалкой и охотой. Агрессивных поползновений извне не было: Тихоокеанский флот, космические и ракетные войска были хорошим противоядием от подобных соблазнов.
Владивосток всегда был городом неочевидной судьбы. Он мог бы вообще не возникнуть, а мог появиться в другом облике – как английский Порт-Мей или китайский Хайшеньвэй. Однажды в своей истории он уже существовал в качестве «порто-франко», в какой-то период был занят разномастными интервентами; он менял судьбу несколько раз, потому что никакой заранее предначертанной судьбы у Владивостока не было. Он совершал исторические зигзаги с легкостью подростка, путешествующего автостопом и «вписывающегося» в случайные жилища. Военно-морской Владивосток-3000 возник именно так – с одной стороны, закономерно, с другой – случайно.
Позднейшие попытки Москвы объявить новую власть Тихоокеанской республики «хунтой» и «пиночетовщиной» так и ограничились пустыми заявлениями. Даже недоверчивые международные наблюдатели признали, что уровень поддержки власти со стороны жителей республики весьма высок, а с правами человека и гражданскими свободами дело в бывшем Приморье обстоит куда лучше, чем в «материковой» России (сами тихоокеанцы, подобно жителям Камчатки, начали называть Россию «материком»; «поехать на материк» означало поехать в «большую Россию»). Странное сочетание военно-морского порядка и вольницы «порто-франко» (Владивосток вновь стал свободным портом) превратило Тихоокеанскую республику в свободную, веселую, драйвовую, процветающую страну. Это многих привлекало во Владивосток – пожить, позажигать, подышать свежим морским воздухом. Сюда нередко бежали от прогрессирующего безумия московской, да и других мировых властей. Здесь наблюдался удивительный правопорядок, хотя на улицах почти не было видно милиции.
Многие решали остаться здесь навсегда. Владивосток-3000 относился к таким мигрантам тепло. При всех дипломатических миссиях республики действовали специальные службы натурализации, помогавшие получить тихоокеанское гражданство. Действовала специальная программа, в соответствии с которой каждый вновь натурализовавшийся получал не только «подъемные», но и морской надел, как когда-то при царе – земельный. На современном этапе истории борьба шла уже не за деньги, предприятия, участки истощившейся земли или даже нефтяные скважины – а за акватории, на которых можно выращивать неограниченное количество живой, первоклассной белковой энергии. Мидии, гребешки, трепанги, анадары, трубач… Морские огороды выступали настоящим мерилом состоятельности тихоокеанца. Возникло идиоматическое выражение «до последнего яруса» – имелся в виду ярус морского огорода как экономическая единица. Слово «ярус» заменило такой устаревший термин, как «баррель». Вместо «истратил все до копейки» здесь стали говорить «до последней капли моря» (те же слова присутствовали в тексте военно-морской присяги). Марикультура стала одной из основных и даже стратегических отраслей республики. Не случайно на одной из центральных площадей Владивостока появился Дворец марикультуры. Секреты отрасли охраняли силы национальной безопасности. Возникли и смежные, синтетические дисциплины: маринаука и мариискусство.
Море стало источником недорогой и экологически чистой энергии. Тихоокеанцы постепенно отходили от гидроэлектростанций, губивших реки и затапливавших территории, и тем более от угольных ТЭЦ, отравлявших воздух и оставлявших после себя инфернального вида язвы – золоотвалы. Помимо использования солнечной и ветровой энергии владивостокцы внедрили инновационную технологию – создали у берегов морские электростанции на основе живых батарей из скатов.
Во Владивостоке-3000 никому не приходило в голову запрещать праворульные автомобили, манипулировать часовыми поясами, выгонять китайцев с барахолок или бороться с народным челночным бизнесом. Никто не разгонял митинги ОМОНом, не заставлял юношей отправляться воевать со своими же соотечественниками на Кавказ, не душил стариков монетизациями, молодых – налогами, а предпринимателей – бесконечными проверками алчных контролеров. Здесь начали действовать правила свободной экономической зоны, получившей название СЭЗ «Владивосток-3000». Это название, первоначально обозначавшее количество резидентов СЭЗ, со временем превратилось в нечто большее и не совсем понятное посторонним. Правительство Тихоокеанской республики назвали «Комитетом-3000». В него входит 3000 человек, если считать вместе со всеми представителями на местах. Ключевые посты заняты военно-морскими офицерами. Это же число фигурирует и в ряде других сфер и документов, из-за чего вторым официальным названием Тихоокеанской республики (ведь Тихий океан слишком велик, чтобы только одна, даже самая замечательная республика единолично называлась «Тихоокеанской») стало «Владивосток-3000», что отражено в республиканской Конституции.
Здесь реформировали школу, сократив продолжительность обучения до пяти лет и основательно изменив как учебную программу, так и методики обучения – было решено, что нельзя отнимать у юных сразу десять лет, и каких лет! Упор был сделан на развитие гармоничной личности, выявление и поощрение индивидуальных талантов. Призыв в армию сдвинулся на пару лет, и шестнадцатилетние парни шли туда гораздо охотнее, чем восемнадцатилетние в «большой России», куда их приходилось загонять пинками. На острове Русском, отделенном от материкового Владивостока проливом Босфор-Восточный (через него не так давно построили мост), разместился впечатляющим амфитеатром Международный тихоокеанский университет. Гигантский кампус, выстроенный в демилитаризованной северо-восточной части острова, на берегах красивейших бухт Аякс и Парис, стал своего рода близнецом или параллельным двойником Дальневосточного федерального университета из Владивостока-2000 – одно из замечательных совпадений-рифм между двумя мирами, существующими каждый со своей неповторимой судьбой. Как и в «том» мире, в университете Владивостока-3000 взяли курс на изучение и освоение тайн Тихого океана, сделали особый акцент на биологических технологиях и востоковедении. Отдельным подразделением МТУ стал Морской институт, образованный на базе существовавших ранее Дальрыбвтуза и Дальневосточного высшего инженерного морского училища. Отсюда выходили моряки торгового и рыболовецкого флотов, тогда как военных моряков готовили отдельно – в Тихоокеанском военно-морском институте и многочисленных частях-«учебках». Другую нишу занимало такое подразделение МТУ, как Коммерческий институт с уникальными курсами «мерчандао», то есть торгово-финансовых наук с неизбежным здесь ориенталистским уклоном. Если москвичи нередко испытывали трудности межкультурной коммуникации при попытке завязать деловые отношения с японскими, например, партнерами, то курсы мерчандао успешно помогали снять этот коммуникативный барьер.