И все это случилось неспроста. Искажение языка – это одно из позорных свидетельств отпадения русского человека от Бога. И тогда человек попросту перестал рассматриваться власть предержащими как творение Божие, как Его образ. Только так могло появиться и позорящее человеческий образ слово рыло, столь печально укоренившееся среди так называемого «простого народа». Вот и запасаются теперь спиртным и снедью в расчете не на человека, а на (прости, Господи!)рыло. Почти по Гоголю!

Даздраперма и Урюрвкос

   Искажения коснулись и имен. Вспоминаю, как три десятилетия назад в одной южной республике тогдашнего СССР отец семейства, дождавшийся, наконец, после трех дочерей рождения вожделенного сына, назвал его – Нэрд. Оказалось, такого имени нет ни у одного народа, так что в ЗАГСе поначалу отказались записывать малыша. Не мудрено. Ведь это была аббревиатура, придуманная отцом, которая расшифровывалась как научный эксперимент Рагима Джавадова (вот как!). И отец проявил-таки настойчивость, на целых шестнадцать лет (пока у парня не появилась законная возможность самостоятельно взять нормальное благозвучное имя) испоганив жизнь своего единственного наследника и сделав его объектом многочисленных насмешек и издевок сверстников.
   Дальше – хуже. На нашей приличной в общем-то улице жили два брата-близнеца, оба отъявленные хулиганы, одного из которых звали Маркс, а другого – Комиссар. Помню, как сокрушались тогдашние взрослые по поводу того, что, дескать, позорят они такие высокие имена. Я же нынче понимаю, что как раз носители именно таких имен имели больше шансов стать бандитами и головорезами.
   А чего стоят эти уродливые прозвища-монстры взамен благозвучных имен из святцев, которыми стали во множестве одарять новорожденных, – все эти Даздрапермы (да здравствует первое мая), Вилены (Владимир Ильич Ленин), Марлены (Маркс и Ленин), Сталины, Урюрвкосы (ура, Юра в космосе)… С каким восторгом извещает своих читателей газета «Известия» за 8 января 1924 года о новых советских ритуалах:
   «На нашу молодежь религиозные праздники действуют подзадоривающе. Именно в эти дни хочется подчеркнуть свой решительный отрыв от религиозного прошлого и от всего, что связано с религией. Еще недавно рабочая молодежь на улицах и площадях сжигала изображения и куклы богов и святых всех стран и народов. Теперь, перейдя к более углубленным методам антирелигиозной пропаганды, она сжигает свое религиозное прошлое. И вот каким образом: в Ива ново-Вознесенске на рождест венских праздниках стали перекрещиваться: Степанова Нина – Нинель. Широкова Мария – Октябрина. Демидов Петр – Лев Троцкий. Марков Федор – Ким, Смолин Николай – Марат Тендро, Гусев Павел – Лев Красный, Клубышев Николай – Рэм Пролетарский, Уваров Федор – Виль Радек, Челышев Иван – Иван Красный.
   Не только комсомольцы и партийцы ''перекрещиваются”, но нет отбоя и от беспартийных.
   – Товарищ, прошу меня перекрестить.
   – Фамилия?
   – Дворянкин, беспартийный.
   – Как хочешь называться?
   – Красный Боец.
   Их много теперь этих беспартийных "Коммунаров Калыгиных"…»
   Но даже малое дитя знает ныне, что «как вы судно назовете, так оно и поплывет». Вот и приплыли.

Философия имени

   Вспомним, как завораживает нас родословие Иисуса Христа с первых же строк Евангелия от Матфея. Вспомним, как начинаются молитвы наши: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!» И это неудивительно, ведь имя – мистический образ личности! Более того, наше отчество связывает нас с нашим отцом, а фамилия – с целым родом не просто звуковым и графическим образом.
   О. Павел Флоренский, посвятивший этому феномену книгу «Имена», пишет: «Поверьте, что тема личности дается именем, и все остальное – лишь простая разработка этой темы по правилам контрапункта и гармонии… Имена – такие произведения из произведений культуры. Высочайшей цельности и потому высочайшей ценности, добытые человечеством».
   Эпиграфом к ней он поставил слова А.Ф. Лосева из книги «Философия имени», которые не могу не привести: «А то. что имя есть жизнь, что только в слове мы общаемся с людьми и природой, что только в имени обоснована вся глубочайшая природа социальности во всех бесконечных формах ее проявления, это все отвергать – значит впадать не только в антисоциальное одиночество, но и вообще в античеловеческое. в антиразумное одиночество, в сумасшествие. Человек, для которого нет имени, для которого имя только простой звук, а не сами предметы в их смысловой явленности, этот человек глух и нем, и живет он в глухонемой действительности. Если слово не действительно и имя не реально, не есть фактор самой действительности, наконец, не есть сама социальная (в широчайшем смысле этого понятия) действительность, тогда существует только тьма и безумие и копошатся в этой тьме только такие же темные и безумные, глухонемые чудовища. Однако мир не таков».
   Пользуясь случаем, прошу многих и многих русских людей отбросить давнюю привычку дурного свойства и не называть близких своих людей, часто жен и мужей, по фамилии или прозвищу, а обращаться к ним дорогими святыми именами.

Троцкий и главкократия

   Однако было бы ошибочно думать, что вакханалия с переименованиями распространялась только на граждан. Именно об этом со свойственными ему жесткостью и безапелляционностью вел речь в № 14 «Рабочей Москвы» от 1922 года член Московского Совета Лев Троцкий:
   «…Главкократия превратила заводы в номера и думала, что этим можно ограничиваться. Все попытки побудить переименовать заводы и фабрики на советский лад разбивались о высокомерие глаекократии и непонимание психологической и даже политической стороны этого дела. Это все равно как если бы в армии сохранили полки имени великого князя или герцога Ольденбургского и проч. и проч.
   Пора дать, наконец, заводам и фабрикам советские имена.
   Наряду с именами вношу предложение: 1) предложить заводоуправлениям, по соглашению с завкомами, представить на общее собрание заводов несколько названий на окончательное голосование самой массы; 2) окончательное утверждение названия принадлежит Московскому Совету; 3) вся эта работа переименований должна завершиться до 5-й Октябрьской годовщины; 4) празднование имени заводов и фабрик приурочить ко дню Октябрьской годовщины; 5) строжайше воспретить, после определенного срока называть заводы в официальных документах, заявлениях, речах, статьях и проч. – именами бывших владельцев».

Без корней?

   Возможно, кто-то и спросит: а не все ли равно, как называть? Спешу уверить таковых, что все не так просто, как может показаться на первый взгляд. Так, слово бродяга отдает некоей болью, чего никак нельзя сказать об аббревиатуре бомж, из которой выхолощено человеческое чувство, и прежде всего – чувство сострадания к ближнему. Аббревиатура не может вызывать сострадания по определению!
   Будучи лишено русских корней, слово лишается смысла, действующего на душу человека. Достаточно сравнить современное «бесчувственное» словечко киллер с разящими наотмашь – убийца и душегуб.
   Бескорневой язык – это беда. Лишая наш язык родных корней, мы тем самым грубо обрываем нити, связующие нас с Богом, ибо многие факты русского языка свидетельствуют о том, что он есть для нас не просто лингвистическая система, а живая жизнь, освещенная Божественным светом. В нашем языке удивительным образом запечатлена высокая миссия русской нации.
   Рассмотрим слово святой, которое сродни слову свет. И это не только и не столько поэзия, сколько запечатленная самим языком истина. Вспомним знаменитую беседу преподобного Серафима Саровского с Н.А. Мотовиловым о смысле христианской жизни. По свидетельству Николая Александровича, «служки Божией Матери и преподобного Серафима», как он себя называл, благодаря которому мы являемся свидетелями замечательного откровения величайшего подвижника нашей веры, келья тогда наполнилась невообразимым благоуханием, а лицо преподобного просияло таким неземным светом, что глазам его собеседника стало невозможно взирать на святого старца. Да и многих других святых отшельников люди, искавшие у них утешения в скорбях, находили, как известно, по тому дивному свету, что озарял по ночам укромные места их подвижнического обитания.
   Печальный парадокс заключается в том, что очевидное для одних совсем не обязательно становится таковым для других. Многим невдомек, какой смысл заключается в словах одной из утренних молитв, обращенных к Создателю: «Ты бо еси истинный Свет, просвещаяй и освящаяй всяческая…»
   Вообще слово просвещение приобрело в России совсем иной смысл во времена Екатерины II. Новоявленными кумирами российской знати становятся в ту пору известные французские философы и писатели Жан-Жак Руссо и Франсуа Вольтер, перепиской с которыми так гордилась тогдашняя императрица. Это их имена начертают на своих знаменах французские бунтовщики, которым надлежало положить конец христианской Европе, которые посягнули на установленный Богом миропорядок. Это они, ученики «великих французских просветителей», будут свергать королей и рубить им головы на потеху черни. Случится непоправимое, что в свое время отзовется кровавым эхом и в нашем Отечестве: тягчайшим грехом цареубийства прервется генетическая преемственность высшей власти.
   А в это время в далеких от буйнопомешанного Парижа чистых снегах Сарова денно и нощно будет молить Царицу Небесную о помиловании России старец Серафим, смиренно именующий себя убогим. Тысячу дней и ночей коленопреклоненно стоя на камне, он умолял Пречистую Матерь предстательствовать пред Божественным Сыном, чтобы отвести от русского народа эту страшную заразу – революцию. И пусть хотя бы на одно столетие, но вымолил.
   Невольно позавидуешь А.С. Шишкову, воскликнувшему некогда: «Слава тебе, русский язык, что не имеешь слова революция и даже равнозначащего ему! Да не будет оно никогда тебе известно, и даже на чужом языке не иначе как омерзительно и гнусно!»
   Да, в те воистину благословенные времена русский народ еще «страшно далеко» отстоял даже от декабристов, поднявших бунт против помазанника Божьего. Так что дирижер другого всеразрушительного бунта, сокрушаясь о провале декабристского восстания (дескать, «страшно далеки они от народа»), был не так уж не прав в характеристике русского народа.

О носителях света и беснующихся во мраке

   Как известно, конец – делу венец. Вот и жизнь святых угодников Божиих, этих неугасимых светильников святости, по окончании их земного срока преображается в житие. Но именно их – этих молитвенников и печальников Руси – земные слуги извечного врага рода человеческого нарекут мракобесами. Только вслушайтесь: беснующимися во мраке (!).
   А как же окончили свой земной путь те, кого некогда в России нарекли просветителями? Руссо был убит каминными щипцами конюхом Николасом – любовником его распутной жены, которая не то что не умела читать, а и время-то по часам определяла с трудом. Воспитатель королевских детей, своих собственных чад французский просветитель с беззаботной легкостью обрек на прозябание в казенных сиротских домах. Что касается Вольтера, то конец этого изощренного философа-богохульника, полностью потерявшего рассудок, был таким омерзительным и страшным, что писать об этом даже не поднимается рука. Такие вот «жития»!
   И еще несколько слов о свете и мраке. Вспомним удивительную повесть Владимира Солоухина «Черные доски». Дело происходит в хрущевские времена. Автор книги, тогда еще молодой человек, разыскивает с приятелем древние иконы на руинах разрушенных безбожной властью церквей. И вот одна из многих его встреч, на сей раз с очень древней старушкой, ревностной хранительницей церковных образов. Выяснив, что искомая им ценная икона «Воскресение», похоже, канула в безвестность, Владимир Алексеевич сокрушается: «Да. жаль. Ценная была икона. Из темноты веков». И получает от простой деревенской женщины совершенно ошеломивший его своей философской глубиной ответ: «Где свет? Где тьма? Вы думаете, когда был монастырь, и когда здесь стояла церковь, и когда мы украшали икону цветами. – вы думаете, у нас в Пречистой Горе было темнее? Ошибаетесь, молодые люди. Икона дошла из света веков, а теперь, как вы сами видите, ее поглотила мгла неизвестности. И вот вы ищете, ищете ее. А почему ищете? Потому что она свет, она огонечек, и тянет вас на этот ее огонек».
   Неожиданным подтверждением того, что все люди – независимо от веры, которую они исповедуют ныне, – призваны к жизни самим Христом, стал в очередной раз язык. Правда, на сей раз азербайджанский, в котором слово интеллигент звучит как зиялы, где корень «зия» означает луч, свет. Как тут не вспомнить Нагорную проповедь Христа, обращение Его к Своим ученикам с призывом: «Вы – свет мира» (Мф. 5, 14)! Как же мудро народное сознание, предполагающее, что истинно интеллигентные люди, подлинная элита нации вне зависимости от рода занятий, – призваны светить людям, быть лучезарными. В том же азербайджанском, как и в других языках, тоже бывают свои прозрения и озарения, подтверждающие, что язык – Божий инструмент, данный Им людям.
   Нам, огрубевшим от нашей материально неблагополучной жизни, самое время напомнить, что крушение материального Союза ССР не означает полного и бесповоротного его крушения, ибо последнее, смею надеяться, не затронуло лучшую, в полном смысле слова нетленную часть нашего союза, о которой я имею кое-что сказать уже профессионально как языковед, ибо это – языковой союз, русский языковой союз.
Олег Трубачёв, академик
   Так, например, тварный и нетварный свет называются по-разному: ишыг и нур.
   Потому и человек, исполненный добродетели, именуется нурани – можно сказать, озаренный Божественным светом. А разве не удивительно пожелание вослед усопшему: «Пусть могила его наполнится светом!» Тем самым – который нур.
   Не перестаешь удивляться тому, как замечательно в русском языке преобразилось значение слова интеллигент, уйдя от западного, чрезвычайно узкого, профессионально-функционального понимания. При западном, сугубо рациональном подходе понятие интеллигент не соотносится с душевными, а уж тем более духовными свойствами человека. А ведь только из духовного понимания могло родиться наше чеховское: «Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой».

Идущие по небесам

   В самый канун 2000-летия Рождества Христова автор этих строк исполнил наконец-то свой давний обет поклониться мощам великого святого, приехав 22 декабря в Дивеево. И сподобился нечаянной радости – стал свидетелем незабываемого торжества прославления святых мощей первоосновательниц обители игуменьи Александры, сестер Марфы и Елены, возлюбленных духовных чад Саровского чудотворца. Последняя панихида и первый молебен… Ну за что мне такая радость?!
   Но главное, как оказалось, ожидало впереди. Следующей ночью тысячи паломников крестным ходом понесли раки со святыми мощами по Богородичной Канавке. Хотя температура была довольно низкой, холода, кажется, не чувствовал никто, в том числе и я, позабывший захватить перчатки и несущий в руках приобретенную здесь же икону – специально для младшей дочери, которую незадолго до этого так замечательно исцелил святой Серафим. Икона удивительная: преподобный с кроткой улыбкой на устах кормит из рук сухариком огромного медведя… Пламя свечей, хоругви, иконы, благоговейная молитва. Благодать!
   Сегодня русским писателям и всем, кто участвует в формировании и сбережении русского литературного языка, – любящим Россию общественным и государственным деятелям, публицистам, ученым, учителям-словесникам – нужно осознанно взять на себя ответственность за будущее нашего языка, ибо это будущее зависит от нашей позиции.
Елена Галимова, профессор ПГУ, г. Архангельск
   Но вот мы замечаем странное свечение, возникшее на горизонте. Оно напоминает столпы света, уходящие в небо, вернее, соединяющие небо с землей. По мере нашего движения они бледнеют, но вот впереди появляется новый столп, потом еще и еще… Идущие рядом женщины из нашей паломнической группы приостановились, пораженные невиданным зрелищем, и стали спрашивать меня: как это понимать, что это может значить? Что я мог им на это ответить, зачарованно, как и они, взирая на этот свет, прочерчивающий по линии дальнего горизонта свой неповторимый Небесный Крестный ход, параллельный нашему… «Наверное, это знак того, что пока мы все делаем правильно…» – только и смог вымолвить в ответ…
   Два важных урока вынес я тогда. Чудо оказалось иным, нежели я это себе представлял. Раньше казалось, случись со мной такое, я в ужасе пал бы оземь, совсем как ученики Спасителя, каковыми их изображают обычно на иконе Преображения Господня. Почему же этого не случилось не только со мной, но и с другими свидетелями чуда? Объяснить это могу только так: вот случись такое, скажем, на загаженной станции метро в озлобленной людской толчее или на каком-нибудь рынке с его неизменным сквернословием и удручающей нечистотой во всем, вот тут и вправду – страх и дрожь. Но когда ты шествуешь под чистым звездным небом Дивеева по Канавке Богородицы за мощами новопрославленных святых с молитвой на устах, со святыми иконами и хоругвями – чудо так естественно, так органично. Все вокруг так свято, что светло. Все: даже сам воздух, земля, по которой идешь, – пронизаны святостью, а значит, и светом.
   Еще я осознал тогда, что именно в этом, пусть кратковременном, соборном устремлении к святости мы настолько были устремлены к божественному достоинству (к которому с такой любовью и верой в нас, немощных, неизменно взывает Отец наш), что сами Небеса, казалось, направляли и укрепляли нас, освещая и освящая наш путь. И что только так, только в таком единении мы – не толпа и не быдло, а та великая нация, о которой чаял великий Гоголь, прозревая будущее России. Вспомним: «…чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни на есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».

3. Третий Рим или второй Вавилон?

Под «фейс-контролем» в «блин-хаусе»

   Если вы хоть разок проезжали по московским улицам или окружной автодороге, то не могли не обратить внимания на то и дело мелькающие по сторонам огромные рекламные щиты: чего только на них не понаписано, какой только срамоты не понаклеено. А главное, что и не поймешь, на каком таком тарабарском языке. Призывают, скажем, купить экофлет в ближайшем Подмосковье. Или, если позволяет мошна, таун-хаус. Русскому человеку сразу и не смекнуть, о чем речь. Но не смущайтесь, это, скорее, признак нормальности. Остается только догадываться, что экофлет это, судя по всему, экологически чистое жилье (где английское flat – квартира), ну, а таун-хаусы, если перевести дословно, – городские особняки. Вроде как все эти слова и понятия есть в нашем с вами языке – ан нет, понаплодили уродцев. Да еще наверняка пресловутая экономика помогает. А как же?! Не может же заковыристый экофлет стоить столько же, сколько обычная квартира. Да и как не подыграть гордыне: вон мы какие, в таун-хаусе живем!
   Дальше – больше. Въезжающего в нашу древнюю столицу с севера встречают ныне гипермаркеты и мегамоллы: «Ашан», «Мега», «Икеа», «Гранд», «Рамстор», «Мосмарт», «Гроссмарт», «Вэй-Парк», а также всевозможные закусочные: «Макдональдс», «Ростикс», «Пицца-Хат», «Стардогс», «Киностар», «Баскин Роббинс» и т. д. и т. п. То же самое и на других направлениях. И в том же «Ашане», например, снуют по залу юноши и девушки, у которых на спине начертано слово «мерчендайзер». Никто из опрошенных мною так и не смог толком объяснить – что это значит. Ну, как тут не согласиться с Пушкиным: «чем непонятней, тем ученей». Наверняка это что-то сродни приказчику, или, на худой конец, младшему товароведу. Но, увы, русские слова, как мы знаем, у себя на родине нынче не в чести.
   Итак, предположим, вы в первопрестольной и решили слегка подкрепиться – выпить чайку-кофейку, съесть блинов-пирожков. К вашим услугам, однако, не чайные, кофейни, шашлычные, блинные да пирожковые, куда там, столовых да пельменных след давным-давно простыл. Пожалте ныне на бизнес-ланч в кофе-хаусы, кебаб-хаусы и – даже произнести неловко – блин-хаусы. Причем любителям ночных развлечений не избежать при этом фейс-контроля.
   Вот и становятся в одночасье наши исконные конторы и учреждения – офисами, а всевозможные директора, начальники, заведующие, руководители, старшие, управляющие – менеджерами всех уровней, главный среди которых – топ-менеджер. Не оттого ли, что топает, как иные ретивые начальники, когда что не по нему?! И уж совсем неловко становится, когда иной батюшка ласково называет спонсорами тех, кто – спаси их Господи! – не жалеет своих кровных на возведение, благоустройство и благоукрашение наших храмов. Но как же не вяжется это прилипчивое заморское словечко, больше напоминающее фамилию какого-нибудь инородца, с куда более приличествующими – благодетель или, скажем, попечитель.
   А тут и младшая дочь-шестиклассница «просветила» нас, познакомив с письменным распоряжением администрации школы ввести дресс-код. По-русски это звучало бы как форменная одежда, а попросту школьная форма, но заморское словечко дресс-код кому-то показалось престижнее, или, как принято ныне выражаться, круче.
   Ну как тут не услышать гневную отповедь А.С. Шишкова, обращенную сквозь столетия к нам, нынешним носителям великого языка: «Полезно ли славенский превращать в греко-татаро-латино-французско-немецко-русский язык? А без чистоты и разума языка может ли процветать словесность?»
   Однако, как это ни парадоксально, иноязычные слова вовсе не помеха богатству языка, их заимствующего. Вопрос в ином: как, в каком историческом контексте происходит этот процесс, какова его интенсивность. Да и русский язык наверняка претерпел бы ощутимый урон, лиши его в одночасье всех заимствований, которые – и это чрезвычайно важно – давным-давно стали своими, родными, «обрусели».
   Замечательно сказано об этом у Ярослава Смелякова в стихотворении «Русский язык».
 
Вы, прадеды наши, в недоле,
мукою запудривши лик,
на мельнице русской смололи
заезжий татарский язык.
 
 
Вы взяли немецкого малость,
хотя бы и больше могли,
чтоб им не одним доставалась
ученая важность земли.
 
 
Ты, пахнущий прелой овчиной
и дедовским острым кваском,
писался и черной лучиной,
и белым лебяжьим пером.
 
 
Ты – выше цены и расценки —
в году сорок первом, потом
писался в немецком застенке
на слабой известке гвоздем.
 
 
Владыки и те исчезали
мгновенно и наверняка,
когда невзначай посягали
на русскую суть языка.
 

С русского на русский?!

   Рассуждая о нынешней ситуации, приходится с прискорбием констатировать, что интенсивность заимствования чужеродной лексики достигла угрожающих темпов. Отдельного разговора заслуживает агрессивное вторжение в нашу речь компьютерной лексики. Дрожь пробирает, когда слышишь из уст молодого человека о том, что ему надо апгрейдить машину или дачу. Поясню, этот компьютерный термин означает усовершенствование. Поначалу казалось, что он, подобно десяткам иных схожих терминов, не заключает в себе никакой угрозы для языка, поскольку касается лишь «железного друга». Случилось по-другому – и сленг все больше заполоняет русский язык.
   В том же Интернете молодые люди отныне не общаются друг с другом, а читаются. Человек, ведущий себя, как принято ныне выражаться, неадекватно, именуется крезанутым, от английского crazy, означающего безумие. Словом, абсолютно чуждый русскому уху сленг, в котором русские корни отсутствуют напрочь, перекочевал в повседневную речь молодежи, нагло потеснив слова родного языка. Дошло до того, что иные печатные издания даже публикуют время от времени некие толковники с русского на русский, дабы помочь родителям этой самой молодежи в элементарном понимании своих чад. Быть может, впервые за тысячелетия существования русской нации возникло реальное разделение отцов и детей, но уже не по идейным или нравственным критериям, как об этом блистательно поведала некогда великая русская литература, а по причине банального неразумения самой речи.
   Припоминаю анекдотичный разговор двух московских бабушек, услышанный в начале девяностых, когда наряду с привычными магазинами с довольно унылым ассортиментом стали появляться новые торговые предприятия. Ты, спрашивает одна из них, масло в магазине брала? Нет, отвечает ей соседка, в шопе.