Страница:
По мере надобности в Ставку вызывались командующие фронтами. Все крупные операции разрабатывались с их участием. В свою очередь, Ставка посылала своих представителей, облеченных высшими полномочиями, на решающие участки войны. Таким образом, Ставка максимально приближала себя к фронтам.
Последнее слово в Ставке было, конечно, за Верховным Главнокомандующим.
Приказы и распоряжения Верховного Главнокомандующего разрабатывались и принимались обычно в рабочем кабинете Сталина. В комнате по соседству стоял большой глобус и висели карты мира. В другой комнате стояли аппараты для связи с фронтами.
В Ставке часто бывали члены Государственного Комитета Обороны, руководители Генерального штаба, начальник тыла. Часто в Ставку приглашались конструкторы самолетов, танков и артиллерии, командующие фронтами.
Доклад в Ставке для каждого был делом очень ответственным. Сталин не терпел приблизительных и особенно преувеличенных данных, требовал предельной ясности. Со всеми он был одинаково строг. Но умел внимательно слушать, когда ему докладывали со знанием дела.
Почти всегда я видел Сталина спокойным и рассудительным. Но иногда он впадал в раздражение. В такие минуты объективность ему изменяла. Не много я знал людей, которые могли бы выдержать гнев Сталина и возражать ему. Но за долгие годы я убедился: Сталин вовсе не был человеком, с которым нельзя было спорить или даже твердо стоять на своем.
– Говорил ли с вами когда-нибудь Сталин о личности Гитлера?
– Я помню один разговор. Это было ночью под 1 мая 1945 года. Я позвонил Верховному из-под Берлина и сказал, что Гитлер покончил самоубийством. Сталин ответил:
«Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым…»
– Георгий Константинович, как вы ощущаете руководящую роль партии в войне?
– Войну мы не сумели бы выиграть и судьба нашей Родины могла бы сложиться иначе, если бы не было у нас цементирующей силы – партии. Все самое трудное, самое ответственное в войне в первую очередь ложилось на плечи коммунистов. А работа в тылу, организации промышленности! Я не могу без восхищения говорить об этой грандиозной работе, проделанной в самые трудные дни. За короткое время – с июня по ноябрь 41-го года – более полутора тысяч предприятий с территории, которой угрожала оккупация, были передвинуты на восток и вновь возвращены к жизни.
Нынешняя молодежь знает, что такое стройки и большие заводы. Так вот представьте, что авиационный завод в какие-нибудь месяц-два перевозился и начинал давать продукцию на новом месте. День и ночь шли эшелоны с оборудованием на восток. День и ночь с востока страны шли эшелоны с оружием и войсками. Весь этот гигантский кругооборот происходил с величайшим напряжением сил, массой неурядиц, неразберихи и столкновений, но совершался он безостановочно, все нарастая, подчиняясь руководящей и организующей силе.
И это только одно звено в ряду бесчисленных военных забот, которые партия взяла на свои плечи. Я горжусь, что вырос в этой партии.
– Всякая война неизбежно бывает войной умов. Что вы скажете в этом смысле о своих противниках в немецких штабах? Планируя операцию, учитывали вы характер военного мышления какой-либо конкретной личности?
– Знали немцы почерк наших командующих или нет, мне неизвестно. Что касается нас, то в начальный период войны о таких тонкостях речь идти не могла. На втором этапе войны соотношение уровней военного искусства противостоящих сторон начало выравниваться. А когда наши войска приобрели надлежащий опыт и советское командование получило в свое распоряжение нужное количество сил и средств, оно намного превзошло немецкое командование, особенно в решении стратегических задач.
Учитывали мы, планируя очередную операцию, конкретную личность противника? Это трудно принимать в расчет, потому что любую операцию готовит не один человек. Но, конечно, мы знали, что, например, Манштейн – человек смелый, решительный, Модель – расчетливый, а Кейтель – авантюрист. К концу войны общий уровень стратегического искусства в немецкой армии резко упал. Часто стало случаться: ждешь от противника сильного, выгодного для него хода, а он делает самый слабый.
Если же говорить вообще о нашем противнике в минувшей войне, то я не могу присоединиться к тем, кто считает оперативно-стратегическое и тактическое искусство германских вооруженных сил неполноценным. Мы имели дело с сильным противником.
– Георгий Константинович, вопрос невоенного характера. Какие из человеческих чувств, по-вашему, сильнее всего пробудила в людях война?
– Ни одно из человеческих чувств на войне не затухало.
Особо я сказал бы об очень обострившемся во время войны чувстве любви к Отечеству. Это чувство, естественное для каждого человека, глубокими корнями уходит в историю наших народов. И вполне понятно, в суровый час мы вспомнили все, чем Родина наша законно может гордиться. Вспомнили имена великих людей России, великие деяния и ратные подвиги прошлого.
– Какие обращенные к сердцу народа государственные акты, вы считаете, имели особое значение?
– Я назвал бы три момента, ставших, по-моему, символами трех этапов войны:
– речь Сталина 3 июля 1941 года, когда народу была сказана правда о нависшей над нашей страной опасности;
– парад в Москве 7 ноября 1941 года, который вселил уверенность: несмотря на все трудности и неудачи, мы выстоим;
– первый салют в Москве в честь освобождения Орла и Белгорода 5 августа 1943 года. До Берлина было еще далеко, но в этих огнях была видна уже окончательная победа.
– Для многих в мире осталось загадкой: как удалось сдержать гнев и мщение, когда наши солдаты, изгнав врага со своей земли, вступили на его территорию?
– Честно говоря, когда шла война, все мы, и я в том числе, были полны решимости воздать сполна фашистам за их бесчинства на нашей земле. Имели мы право на святое мщение? Конечно. Но мы сдержали свой гнев. Наши идеологические убеждения, интернациональные чувства не позволили отдаться слепой мести. Огромную роль сыграли тут воспитательная работа в армии, проведенная коммунистами, и великодушие, свойственное нашему народу.
– Ваше мнение о помощи союзников?
– Эту помощь не надо сбрасывать со счетов. Она, безусловно, сыграла свою роль. Из Англии и Америки мы получали порох, высокооктановый бензин, сталь некоторых марок, паровозы, самолеты, автомобили, продовольствие. Но это была лишь очень небольшая часть всего, что требовала война.
– Какие качества вы более всего цените в солдате?
– Смелость. Преданность Родине.
– Георгий Константинович, важно услышать от вас отцовское слово, обращенное к молодежи.
– Я считаю, что молодежь принесла главную жертву войне. Сколько прекрасных молодых людей мы потеряли! Сколько матерей не дождались с войны детей! С командного пункта я много раз видел, как молодые солдаты поднимались с атаку. Это страшная минута: подняться в рост, когда смертоносным металлом пронизан воздух. И они поднимались. Многие из них только-только узнали вкус жизни. Девятнадцать-двадцать лет – лучший возраст в обычной человеческой жизни. Все впереди… А для них очень часто впереди был только немецкий блиндаж, извергавший пулеметный огонь.
На Висле, я помню, увидел плачущего солдата. Оказалось, солдат рассказывал о своем друге, только что погибшем молодом лейтенанте… Дорогой ценой досталась нам мирная тишина, возможность учиться, работать, ездить куда захочется. Мы, люди старшего поколения, этого не забудем. Важно, чтобы и молодые не забывали.
Еще я хотел бы сказать молодым людям: охотники до нашей земли и наших завоеваний по-прежнему есть и, думаю, долго еще не переведутся. И потому в любой момент надо быть готовым к суровому часу.
Какими я хотел бы видеть нынешних молодых защитников Родины? Знающими и выносливыми. Армия сейчас оснащена сложнейшей техникой. Изучить ее, конечно, труднее, чем в годы моей молодости научиться управлять конем и владеть шашкой. Но каждое время ставит перед солдатом свои задачи. К минувшей войне ваши ровесники мастерски овладели танками и самолетами. Нынешняя техника тоже по силам молодым, цепким умам. Учитесь! Знайте, что наши враги не сидят сложа руки.
И еще я хотел бы сказать, что при всех знаниях солдату обязательно нужны крепость духа и крепость здоровья. Приучайте себя к выносливости. Учитесь плавать, бегайте, ходите в походы. Имейте в виду, при всей сложности нынешней техники в любой схватке побеждать будут сильные, закаленные люди.
– В вашем доме есть какие-нибудь предметы, дорогие вам как память о военных годах?
– Много было всего. Отдал в музеи. В Исторический музей взяли недавно три мои шашки и бурку. В Музей Вооруженных Сил только что отдал пистолет…
– Война длилась 1418 дней. Какой из этих дней был для вас самым тревожным, самым тяжелым, самым счастливым?
– Пожалуй, самым тревожным был день накануне войны, 21 июня 1941 года. Очень тяжелыми были несколько дней в ноябре 41-го года под Москвой. Самым счастливым, конечно, был день, когда я от имени армии и нашего народа в пригороде Берлина Карлсхорсте принимал капитуляцию фашистской Германии.
– Георгий Константинович, а теперь два слова о самом ярком, самом памятном моменте войны.
– Это, пожалуй, начало штурма Берлина…
Заключительная атака войны была тщательно подготовлена. На берегу Одера мы сосредоточили огромную ударную силу, одних снарядов подвезено было с расчетом на миллион выстрелов в первый день штурма. Чтобы сразу ошеломить немецкую оборону, штурм решено было начать ночью с применением мощных прожекторов.
И вот наступила эта знаменитая ночь на 16 апреля. Никто не спал. Я с нетерпением поглядывал на часы. Казалось, стрелки застыли. За три минуты до начала огня мы вышли из землянки на наблюдательный пункт. До конца дней буду помнить приодерскую землю, подернутую весенним туманом. Ровно в пять часов все началось… Ударили «катюши», заработали двадцать с лишним тысяч орудий, послышался гул сотен бомбардировщиков… А через тридцать минут жестокой бомбардировки вспыхнули сто сорок зенитных прожекторов, расположенных цепью через каждые двести метров. Море света обрушилось на противника, ослепляя его, выхватывая из темноты объекты для атаки нашей пехоты и танков. Картина боя была огромной, впечатляющей силы. За всю свою жизнь я не испытал равного ощущения.
И еще был момент, когда в Берлине над рейхстагом в дыму я увидел, как трепещет красное полотнище. Я не сентиментальный человек, но у меня к горлу подступил комок от волнения.
– Как долго вы работали над своей книгой «Воспоминания и размышления»?
– Почти десять лет.
– Ваша книга вызвала большой интерес у читателей. Что вам известно об этом?
– Я получил тысячи дружеских писем. Очень хорошие письма и от бывших солдат, и от тех, кто знает войну по нашим рассказам. Жалко, что не имею возможности всем ответить. Напишите, если можно, в газете о моей сердечной благодарности всем, кто откликнулся.
– Чем вы любите заниматься на отдыхе?
– Я страстный охотник и рыболов.
– Георгий Константинович, сейчас, пожалуй, самый подходящий момент передать вам дружеский подарок моих товарищей, журналистов «Комсомольской правды». Это пластинки. В одной коробке – пластинки с голосами птиц Подмосковья. В другой – песни времен войны. Не могли бы вы к этому случаю назвать несколько своих любимых песен?
– Мои вкусы, я думаю, не расходятся со вкусами многих людей: «Вставай, страна огромная…», «Дороги», «Соловьи»… Это бессмертные песни! А почему? Потому что в них отразилась большая душа народа.
– Какой народ, по вашему мнению, принес наибольшую жертву в войне?
– Война от всех народов мира потребовала много жертв. Я счастлив, что родился русским человеком. И разделил со своим народом в минувшей войне горечь многих потерь и счастье Победы.
– Георгий Константинович, мы говорим с вами в канун праздника нашей Победы…
– Для нашей Родины всегда будет святым день 9 Мая, и всегда люди мысленно будут возвращаться к маю 1945 года. В те весенние дни был закончен великий путь, отмеченный многими жертвами. И наш человеческий долг: поздравляя друг друга с праздником, всегда помнить о тех, кого нет с нами, кто пал на войне.
Празднуя Победу, мы всегда будем вспоминать, какие качества нашего народа помогли одолеть врага. Терпенье. Мужество. Величайшая стойкость. Любовь к Отечеству. Пусть эти проверенные огнем войны качества всегда нам сопутствуют. И всегда победа будет за нами.
1970 г.
Мгновения судьбы
Легендарное имя – Жуков
Последнее слово в Ставке было, конечно, за Верховным Главнокомандующим.
Приказы и распоряжения Верховного Главнокомандующего разрабатывались и принимались обычно в рабочем кабинете Сталина. В комнате по соседству стоял большой глобус и висели карты мира. В другой комнате стояли аппараты для связи с фронтами.
В Ставке часто бывали члены Государственного Комитета Обороны, руководители Генерального штаба, начальник тыла. Часто в Ставку приглашались конструкторы самолетов, танков и артиллерии, командующие фронтами.
Доклад в Ставке для каждого был делом очень ответственным. Сталин не терпел приблизительных и особенно преувеличенных данных, требовал предельной ясности. Со всеми он был одинаково строг. Но умел внимательно слушать, когда ему докладывали со знанием дела.
Почти всегда я видел Сталина спокойным и рассудительным. Но иногда он впадал в раздражение. В такие минуты объективность ему изменяла. Не много я знал людей, которые могли бы выдержать гнев Сталина и возражать ему. Но за долгие годы я убедился: Сталин вовсе не был человеком, с которым нельзя было спорить или даже твердо стоять на своем.
– Говорил ли с вами когда-нибудь Сталин о личности Гитлера?
– Я помню один разговор. Это было ночью под 1 мая 1945 года. Я позвонил Верховному из-под Берлина и сказал, что Гитлер покончил самоубийством. Сталин ответил:
«Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым…»
– Георгий Константинович, как вы ощущаете руководящую роль партии в войне?
– Войну мы не сумели бы выиграть и судьба нашей Родины могла бы сложиться иначе, если бы не было у нас цементирующей силы – партии. Все самое трудное, самое ответственное в войне в первую очередь ложилось на плечи коммунистов. А работа в тылу, организации промышленности! Я не могу без восхищения говорить об этой грандиозной работе, проделанной в самые трудные дни. За короткое время – с июня по ноябрь 41-го года – более полутора тысяч предприятий с территории, которой угрожала оккупация, были передвинуты на восток и вновь возвращены к жизни.
Нынешняя молодежь знает, что такое стройки и большие заводы. Так вот представьте, что авиационный завод в какие-нибудь месяц-два перевозился и начинал давать продукцию на новом месте. День и ночь шли эшелоны с оборудованием на восток. День и ночь с востока страны шли эшелоны с оружием и войсками. Весь этот гигантский кругооборот происходил с величайшим напряжением сил, массой неурядиц, неразберихи и столкновений, но совершался он безостановочно, все нарастая, подчиняясь руководящей и организующей силе.
И это только одно звено в ряду бесчисленных военных забот, которые партия взяла на свои плечи. Я горжусь, что вырос в этой партии.
– Всякая война неизбежно бывает войной умов. Что вы скажете в этом смысле о своих противниках в немецких штабах? Планируя операцию, учитывали вы характер военного мышления какой-либо конкретной личности?
– Знали немцы почерк наших командующих или нет, мне неизвестно. Что касается нас, то в начальный период войны о таких тонкостях речь идти не могла. На втором этапе войны соотношение уровней военного искусства противостоящих сторон начало выравниваться. А когда наши войска приобрели надлежащий опыт и советское командование получило в свое распоряжение нужное количество сил и средств, оно намного превзошло немецкое командование, особенно в решении стратегических задач.
Учитывали мы, планируя очередную операцию, конкретную личность противника? Это трудно принимать в расчет, потому что любую операцию готовит не один человек. Но, конечно, мы знали, что, например, Манштейн – человек смелый, решительный, Модель – расчетливый, а Кейтель – авантюрист. К концу войны общий уровень стратегического искусства в немецкой армии резко упал. Часто стало случаться: ждешь от противника сильного, выгодного для него хода, а он делает самый слабый.
Если же говорить вообще о нашем противнике в минувшей войне, то я не могу присоединиться к тем, кто считает оперативно-стратегическое и тактическое искусство германских вооруженных сил неполноценным. Мы имели дело с сильным противником.
– Георгий Константинович, вопрос невоенного характера. Какие из человеческих чувств, по-вашему, сильнее всего пробудила в людях война?
– Ни одно из человеческих чувств на войне не затухало.
Особо я сказал бы об очень обострившемся во время войны чувстве любви к Отечеству. Это чувство, естественное для каждого человека, глубокими корнями уходит в историю наших народов. И вполне понятно, в суровый час мы вспомнили все, чем Родина наша законно может гордиться. Вспомнили имена великих людей России, великие деяния и ратные подвиги прошлого.
– Какие обращенные к сердцу народа государственные акты, вы считаете, имели особое значение?
– Я назвал бы три момента, ставших, по-моему, символами трех этапов войны:
– речь Сталина 3 июля 1941 года, когда народу была сказана правда о нависшей над нашей страной опасности;
– парад в Москве 7 ноября 1941 года, который вселил уверенность: несмотря на все трудности и неудачи, мы выстоим;
– первый салют в Москве в честь освобождения Орла и Белгорода 5 августа 1943 года. До Берлина было еще далеко, но в этих огнях была видна уже окончательная победа.
– Для многих в мире осталось загадкой: как удалось сдержать гнев и мщение, когда наши солдаты, изгнав врага со своей земли, вступили на его территорию?
– Честно говоря, когда шла война, все мы, и я в том числе, были полны решимости воздать сполна фашистам за их бесчинства на нашей земле. Имели мы право на святое мщение? Конечно. Но мы сдержали свой гнев. Наши идеологические убеждения, интернациональные чувства не позволили отдаться слепой мести. Огромную роль сыграли тут воспитательная работа в армии, проведенная коммунистами, и великодушие, свойственное нашему народу.
– Ваше мнение о помощи союзников?
– Эту помощь не надо сбрасывать со счетов. Она, безусловно, сыграла свою роль. Из Англии и Америки мы получали порох, высокооктановый бензин, сталь некоторых марок, паровозы, самолеты, автомобили, продовольствие. Но это была лишь очень небольшая часть всего, что требовала война.
– Какие качества вы более всего цените в солдате?
– Смелость. Преданность Родине.
– Георгий Константинович, важно услышать от вас отцовское слово, обращенное к молодежи.
– Я считаю, что молодежь принесла главную жертву войне. Сколько прекрасных молодых людей мы потеряли! Сколько матерей не дождались с войны детей! С командного пункта я много раз видел, как молодые солдаты поднимались с атаку. Это страшная минута: подняться в рост, когда смертоносным металлом пронизан воздух. И они поднимались. Многие из них только-только узнали вкус жизни. Девятнадцать-двадцать лет – лучший возраст в обычной человеческой жизни. Все впереди… А для них очень часто впереди был только немецкий блиндаж, извергавший пулеметный огонь.
На Висле, я помню, увидел плачущего солдата. Оказалось, солдат рассказывал о своем друге, только что погибшем молодом лейтенанте… Дорогой ценой досталась нам мирная тишина, возможность учиться, работать, ездить куда захочется. Мы, люди старшего поколения, этого не забудем. Важно, чтобы и молодые не забывали.
Еще я хотел бы сказать молодым людям: охотники до нашей земли и наших завоеваний по-прежнему есть и, думаю, долго еще не переведутся. И потому в любой момент надо быть готовым к суровому часу.
Какими я хотел бы видеть нынешних молодых защитников Родины? Знающими и выносливыми. Армия сейчас оснащена сложнейшей техникой. Изучить ее, конечно, труднее, чем в годы моей молодости научиться управлять конем и владеть шашкой. Но каждое время ставит перед солдатом свои задачи. К минувшей войне ваши ровесники мастерски овладели танками и самолетами. Нынешняя техника тоже по силам молодым, цепким умам. Учитесь! Знайте, что наши враги не сидят сложа руки.
И еще я хотел бы сказать, что при всех знаниях солдату обязательно нужны крепость духа и крепость здоровья. Приучайте себя к выносливости. Учитесь плавать, бегайте, ходите в походы. Имейте в виду, при всей сложности нынешней техники в любой схватке побеждать будут сильные, закаленные люди.
– В вашем доме есть какие-нибудь предметы, дорогие вам как память о военных годах?
– Много было всего. Отдал в музеи. В Исторический музей взяли недавно три мои шашки и бурку. В Музей Вооруженных Сил только что отдал пистолет…
– Война длилась 1418 дней. Какой из этих дней был для вас самым тревожным, самым тяжелым, самым счастливым?
– Пожалуй, самым тревожным был день накануне войны, 21 июня 1941 года. Очень тяжелыми были несколько дней в ноябре 41-го года под Москвой. Самым счастливым, конечно, был день, когда я от имени армии и нашего народа в пригороде Берлина Карлсхорсте принимал капитуляцию фашистской Германии.
– Георгий Константинович, а теперь два слова о самом ярком, самом памятном моменте войны.
– Это, пожалуй, начало штурма Берлина…
Заключительная атака войны была тщательно подготовлена. На берегу Одера мы сосредоточили огромную ударную силу, одних снарядов подвезено было с расчетом на миллион выстрелов в первый день штурма. Чтобы сразу ошеломить немецкую оборону, штурм решено было начать ночью с применением мощных прожекторов.
И вот наступила эта знаменитая ночь на 16 апреля. Никто не спал. Я с нетерпением поглядывал на часы. Казалось, стрелки застыли. За три минуты до начала огня мы вышли из землянки на наблюдательный пункт. До конца дней буду помнить приодерскую землю, подернутую весенним туманом. Ровно в пять часов все началось… Ударили «катюши», заработали двадцать с лишним тысяч орудий, послышался гул сотен бомбардировщиков… А через тридцать минут жестокой бомбардировки вспыхнули сто сорок зенитных прожекторов, расположенных цепью через каждые двести метров. Море света обрушилось на противника, ослепляя его, выхватывая из темноты объекты для атаки нашей пехоты и танков. Картина боя была огромной, впечатляющей силы. За всю свою жизнь я не испытал равного ощущения.
И еще был момент, когда в Берлине над рейхстагом в дыму я увидел, как трепещет красное полотнище. Я не сентиментальный человек, но у меня к горлу подступил комок от волнения.
– Как долго вы работали над своей книгой «Воспоминания и размышления»?
– Почти десять лет.
– Ваша книга вызвала большой интерес у читателей. Что вам известно об этом?
– Я получил тысячи дружеских писем. Очень хорошие письма и от бывших солдат, и от тех, кто знает войну по нашим рассказам. Жалко, что не имею возможности всем ответить. Напишите, если можно, в газете о моей сердечной благодарности всем, кто откликнулся.
– Чем вы любите заниматься на отдыхе?
– Я страстный охотник и рыболов.
– Георгий Константинович, сейчас, пожалуй, самый подходящий момент передать вам дружеский подарок моих товарищей, журналистов «Комсомольской правды». Это пластинки. В одной коробке – пластинки с голосами птиц Подмосковья. В другой – песни времен войны. Не могли бы вы к этому случаю назвать несколько своих любимых песен?
– Мои вкусы, я думаю, не расходятся со вкусами многих людей: «Вставай, страна огромная…», «Дороги», «Соловьи»… Это бессмертные песни! А почему? Потому что в них отразилась большая душа народа.
– Какой народ, по вашему мнению, принес наибольшую жертву в войне?
– Война от всех народов мира потребовала много жертв. Я счастлив, что родился русским человеком. И разделил со своим народом в минувшей войне горечь многих потерь и счастье Победы.
– Георгий Константинович, мы говорим с вами в канун праздника нашей Победы…
– Для нашей Родины всегда будет святым день 9 Мая, и всегда люди мысленно будут возвращаться к маю 1945 года. В те весенние дни был закончен великий путь, отмеченный многими жертвами. И наш человеческий долг: поздравляя друг друга с праздником, всегда помнить о тех, кого нет с нами, кто пал на войне.
Празднуя Победу, мы всегда будем вспоминать, какие качества нашего народа помогли одолеть врага. Терпенье. Мужество. Величайшая стойкость. Любовь к Отечеству. Пусть эти проверенные огнем войны качества всегда нам сопутствуют. И всегда победа будет за нами.
1970 г.
Мгновения судьбы
Уже после смерти Георгия Константиновича Жукова, в день его восьмидесятилетия, «Комсомольская правда» решила опубликовать лучшую фотографию маршала. Ответственный выбор редакция поручила мне.
Два дня я провел в доме Жукова за почетной, но, признаюсь, очень нелегкой работой. Просмотрел не менее тысячи снимков. Самых разных: маленьких и больших, добротных, переложенных тонкой папиросной бумагой: снимков в альбомах, в рамках, в конвертах, в картонных ящиках, чемоданах. Мгновения человеческой жизни в разные годы запечатлели неизвестные люди и фотографы-мастера, подарившие маршалу снимки с сердечными надписями… Большая жизнь прошла у меня перед глазами на пожелтевших и совсем еще свежих бумажных листах.
Снимки его отца до нас не дошли. Да, возможно, и не снимался ни разу деревенский бедняк Константин Жуков, едва-едва кормивший семью крестьянским трудом. А фотография матери Устиньи Артемьевны Жуковой есть. В плотно сжатых губах, твердом взгляде, в руках, как-то по-особому сложенных на коленях, нетрудно увидеть характер волевой и решительный.
А вот снимки сына. Он, знавший лапти, на этой, возможно, первой своей фотографии очень наряден. Черный костюм, рубашка с модным атласным галстуком. На снимке надпись: «Мастер-скорняк». Обращаясь к листкам, исписанным пятьдесят лет спустя энергичным маршальским почерком и озаглавленным «Род занятий с начала трудовой деятельности», можно датировать этот снимок январем 1914 года. Георгию Жукову семнадцать лет. Он окончил учебу у скорняка и, наверное, по этому случаю снялся. Этот снимок с гордостью можно было послать домой, в деревню Стрелковку Калужской губернии. И мать, наверное, гордилась: сын вышел в люди. Какая гадалка могла бы тогда предсказать, что на галстуке этого начинавшего жить человека появится маршальская звезда!
Поворот судьбы к этому виден на втором снимке. Но опять же какой разговор о высоком предназначении его жизни – солдатская шинель, солдатская фуражка! Возможно, даже и шутка – «каждый солдат носит в ранце маршальский жезл» – была ему неизвестна.
А потом снимок 1923 года. Буденовка, шинель с «разговорами», и на шинели (так все носили тогда) – боевой орден. Этот снимок командира кавалерийского эскадрона Георгия Жукова мы, помню, рассматривали с Жуковым-маршалом. Как сложилась эта привычная нам теперь форма «красных» в Гражданской войне? После революции появилась необходимость одеть Красную Армию в новую форму. Был объявлен конкурс на новую форму военной одежды. Так появилась островерхая шапка, напоминающая шлем, и шинель с полосами-застежками на груди («разговорами»). Жуков воевал в этой форме.
И еще один снимок. 20-е годы. Гражданская война окончилась. Известны ее герои. О них поют песни, снимают фильмы и пишут книги. Два десятка людей на снимке пока еще никому не известны. Но это люди, талант которых определился. Они молоды, многим менее тридцати. Однако уже по ордену на груди. А у Рокоссовского – два. Снимок сделан во время учебы на командирских курсах. У людей впереди еще испытания службой, учеба в академии. Их имена прогремят в 43-м. Но любопытно видеть их вместе уже в 1924 году: Еременко, Баграмян, Рокоссовский. Во втором ряду крайний – Жуков.
Жуков, пожалуй, первый из этой плеяды проявил свой талант полководца уже не в учениях, а в сражении очень ответственном. Снимки с надписью «Халхин-Гол». Их много. Разные. Жукова мы видим тут и над картой, и в беседе с X. Чойбалсаном, и в укрытии, где он вместе с солдатами, беседуя, отбивается от комаров… И вот он уже со Звездой Героя. Это за Халхин-Гол.
Георгий Константинович очень гордился этой победой. Чувствовалось, для него самой важной была проверка в бою всего, чему научился, чему посвятил свою жизнь. Память об этом сражении не заслонили другие большие победы. В разное время с радостью принимал он гостей из Монголии. Я был однажды на одной такой встрече. Мои снимки теряются в сотне других фотографий, передающих радость людей, породненных боями на Халхин-Голе.
Поразительно мало снимков первого года войны. Особенно снимков, связанных с пребыванием Жукова в Ленинграде, под Ельней и на линии обороны Москвы. Я обратил на это внимание в одной из бесед с Георгием Константиновичем. Он усмехнулся: «Тогда не до снимков было…»
А потом целый чемодан фотографий. Разных, но главным образом небольших, сделанных журналистами и армейскими фотокорами, понимавшими важность всего, чему были они свидетелями. Многие снимки присланы Жукову после войны. Рассматривая некоторые из них, он, обладавший прекрасной памятью, говорил: «Не припомню, где это было».
Год 43-й, 44-й и 45-й. Жуков в машине у самолета, над картой в землянке, с ложкой у солдатского котелка. Жуков идет по окопу, смотрит на поле боя в перископ из укрытия. Жуков у аппарата в разговоре со Ставкой, за беседой со стариками в освобожденном селе. Жуков за решением какой-то важной задачи со своими соратниками. Всюду предельно собран и энергичен. Маршальские погоны, но одежда почти солдатская: обычная гимнастерка, иногда летная куртка, плащ. На этих снимках он такой, каким и был в жизни. Чувствуешь: все, кто его окружает, привыкли к требовательности этого человека. У этой постоянной, порою и жесткой требовательности результатом была победа. Всегда. И потому: если говорит Жуков, все его слушают очень внимательно.
Ни одной фотографии, сделанной в Ставке. «И не ищите. Ставка, насколько я помню, не собиралась в полном своем составе ни разу, – сказал Александр Михайлович Василевский. – Приглашались люди по отдельным конкретным вопросам. Это были самые разные люди, члены Политбюро, командующие фронтами, конструкторы, директора больших предприятий…» Фотограф, как я понял, ни разу не приглашался на совещания, определявшие ход войны. И мы об этом можем только жалеть, ибо все важно и интересно для нас сейчас: солдатский окоп и главный командный пункт.
Фотографии заключительных дней войны… Самые интересные из них – подписание документов капитуляции фашистской Германии. Жуков тут – главное действующее лицо. Думаю, и сам Георгий Константинович снимки этого исторического момента назвал бы наиболее важными из всего, что хранилось в его архиве. Снимки эти известны в самых мелких подробностях. И все же с волнением видишь их лежащими рядом со множеством фотографий мучительно долгой войны. Мне рассказывали, как спешно, на специальных самолетах везли эти снимки в редакции газет многих стран. Все хотели как можно скорее видеть документальное подтверждение: поставлена точка, войны больше нет. От имени советского народа эту «последнюю точку» – подпись под историческим документом – поставил Георгий Константинович Жуков. В его имени слились для нас миллионы имен людей, живых и мертвых, завоевавших этот час нашей славы и нашей гордости, час 8 мая 45-го года в Карлсхорсте.
Послевоенные фотографии архива Жукова – это в первую очередь встречи со множеством разных людей. Встречи с генералом Эйзенхауэром и фельдмаршалом Монтгомери, с Покрышкиным и Кожедубом, с земляками из калужской деревни, с генералом Свободой. Мы видим Жукова в объятиях Калинина, вручившего маршалу третью Звезду Героя. Видим Парад Победы. И тут же снимки каких-то военных учений, наблюдательный пункт испытания новых видов оружия. И потом маленький, но любопытный снимок, сделанный на Урале. Два человека на фотографии: Жуков и бородатый старец, писатель Павел Бажов. Была ли это случайная мимолетная встреча, а может быть, двух знаменитых людей что-то соединяло: Жуков долгое время после войны работал и жил на Урале…
В особом конверте снимки с пометкой «охота, рыбалка». Жуков любил природу, говорил: «Это во мне с детства». Даты на снимках, где мы его видим в лодке или идущим по снегу с ружьем, означают трудные для него времена. Слушая подаренную ему пластинку с голосами птиц Подмосковья, он, помню, сказал: – «Вода и лес меня успокаивают. Заставляют думать: все в жизни неизбежно войдет в справедливое русло».
Дневников Георгий Константинович не вел. Но сохранились разрозненные записи – заготовки в книгу воспоминаний либо итог размышлений. В этих записях я прочел строчки, в которых он сам для себя подводил итог жизни. «Мои дети и внуки могут смело смотреть людям в глаза, сознавая, что я всегда и во всем старался быть достойным коммунистом».
И последние снимки последних лет. В преклонном возрасте не любят сниматься. Но я знаю, как много людей хотели встретиться с Жуковым «хотя бы на пять минут». Иногда он уступал просьбам и, одолевая болезнь, выходил из угловой комнаты лесного дома в гостиную. Как правило, среди гостей всегда находился кто-нибудь с фотокамерой. Жуков вздыхал, но покорялся… На этих последних снимках он очень спокоен, по-стариковски мягок. Но все же и тут мы чувствуем прежний характер, характер человека неукротимой воли, редкого мужества, огромной душевной силы, характер человека-победителя.
Если не ошибаюсь, последним Георгия Константиновича снимал корреспондент «Правды» Евгений Халдей. Он принес с собой снимки 45-го года: горящий Берлин, подписание акта Победы в Карлсхорсте. Жуков разглядывал снимки очень взволнованно. Таким он и остался на последней из своих фотографий. Он смотрит задумчиво, чуть мимо большого листа бумаги, на котором солдаты, стоящие у рейхстага, стреляют в воздух из автоматов…
Лучший из множества снимков я выбрал без колебаний. Жукову пятьдесят лет. Прекрасное лицо человека в расцвете сил и в момент высшей славы. Есть портреты маршала в мундире со всеми наградами. Хорошие портреты. Но мы выбрали этот. В нем нет парадности. В нем больше, чем на любой другой фотографии, виден характер человека, прошедшего славный путь от крестьянской избы до Народного Маршала.
Снимок этот сделан в апреле 1946 года, возможно, как раз в те дни, когда Жуков вернулся в Москву из Германии на пост главнокомандующего сухопутных войск армии. Фотографировал маршала Михаил Алексеевич Голдобин. Мы с ним связались, и он сказал: «Георгию Константиновичу этот снимок очень понравился. И я горжусь этим».
1976 г.
Два дня я провел в доме Жукова за почетной, но, признаюсь, очень нелегкой работой. Просмотрел не менее тысячи снимков. Самых разных: маленьких и больших, добротных, переложенных тонкой папиросной бумагой: снимков в альбомах, в рамках, в конвертах, в картонных ящиках, чемоданах. Мгновения человеческой жизни в разные годы запечатлели неизвестные люди и фотографы-мастера, подарившие маршалу снимки с сердечными надписями… Большая жизнь прошла у меня перед глазами на пожелтевших и совсем еще свежих бумажных листах.
Снимки его отца до нас не дошли. Да, возможно, и не снимался ни разу деревенский бедняк Константин Жуков, едва-едва кормивший семью крестьянским трудом. А фотография матери Устиньи Артемьевны Жуковой есть. В плотно сжатых губах, твердом взгляде, в руках, как-то по-особому сложенных на коленях, нетрудно увидеть характер волевой и решительный.
А вот снимки сына. Он, знавший лапти, на этой, возможно, первой своей фотографии очень наряден. Черный костюм, рубашка с модным атласным галстуком. На снимке надпись: «Мастер-скорняк». Обращаясь к листкам, исписанным пятьдесят лет спустя энергичным маршальским почерком и озаглавленным «Род занятий с начала трудовой деятельности», можно датировать этот снимок январем 1914 года. Георгию Жукову семнадцать лет. Он окончил учебу у скорняка и, наверное, по этому случаю снялся. Этот снимок с гордостью можно было послать домой, в деревню Стрелковку Калужской губернии. И мать, наверное, гордилась: сын вышел в люди. Какая гадалка могла бы тогда предсказать, что на галстуке этого начинавшего жить человека появится маршальская звезда!
Поворот судьбы к этому виден на втором снимке. Но опять же какой разговор о высоком предназначении его жизни – солдатская шинель, солдатская фуражка! Возможно, даже и шутка – «каждый солдат носит в ранце маршальский жезл» – была ему неизвестна.
А потом снимок 1923 года. Буденовка, шинель с «разговорами», и на шинели (так все носили тогда) – боевой орден. Этот снимок командира кавалерийского эскадрона Георгия Жукова мы, помню, рассматривали с Жуковым-маршалом. Как сложилась эта привычная нам теперь форма «красных» в Гражданской войне? После революции появилась необходимость одеть Красную Армию в новую форму. Был объявлен конкурс на новую форму военной одежды. Так появилась островерхая шапка, напоминающая шлем, и шинель с полосами-застежками на груди («разговорами»). Жуков воевал в этой форме.
И еще один снимок. 20-е годы. Гражданская война окончилась. Известны ее герои. О них поют песни, снимают фильмы и пишут книги. Два десятка людей на снимке пока еще никому не известны. Но это люди, талант которых определился. Они молоды, многим менее тридцати. Однако уже по ордену на груди. А у Рокоссовского – два. Снимок сделан во время учебы на командирских курсах. У людей впереди еще испытания службой, учеба в академии. Их имена прогремят в 43-м. Но любопытно видеть их вместе уже в 1924 году: Еременко, Баграмян, Рокоссовский. Во втором ряду крайний – Жуков.
Жуков, пожалуй, первый из этой плеяды проявил свой талант полководца уже не в учениях, а в сражении очень ответственном. Снимки с надписью «Халхин-Гол». Их много. Разные. Жукова мы видим тут и над картой, и в беседе с X. Чойбалсаном, и в укрытии, где он вместе с солдатами, беседуя, отбивается от комаров… И вот он уже со Звездой Героя. Это за Халхин-Гол.
Георгий Константинович очень гордился этой победой. Чувствовалось, для него самой важной была проверка в бою всего, чему научился, чему посвятил свою жизнь. Память об этом сражении не заслонили другие большие победы. В разное время с радостью принимал он гостей из Монголии. Я был однажды на одной такой встрече. Мои снимки теряются в сотне других фотографий, передающих радость людей, породненных боями на Халхин-Голе.
Поразительно мало снимков первого года войны. Особенно снимков, связанных с пребыванием Жукова в Ленинграде, под Ельней и на линии обороны Москвы. Я обратил на это внимание в одной из бесед с Георгием Константиновичем. Он усмехнулся: «Тогда не до снимков было…»
А потом целый чемодан фотографий. Разных, но главным образом небольших, сделанных журналистами и армейскими фотокорами, понимавшими важность всего, чему были они свидетелями. Многие снимки присланы Жукову после войны. Рассматривая некоторые из них, он, обладавший прекрасной памятью, говорил: «Не припомню, где это было».
Год 43-й, 44-й и 45-й. Жуков в машине у самолета, над картой в землянке, с ложкой у солдатского котелка. Жуков идет по окопу, смотрит на поле боя в перископ из укрытия. Жуков у аппарата в разговоре со Ставкой, за беседой со стариками в освобожденном селе. Жуков за решением какой-то важной задачи со своими соратниками. Всюду предельно собран и энергичен. Маршальские погоны, но одежда почти солдатская: обычная гимнастерка, иногда летная куртка, плащ. На этих снимках он такой, каким и был в жизни. Чувствуешь: все, кто его окружает, привыкли к требовательности этого человека. У этой постоянной, порою и жесткой требовательности результатом была победа. Всегда. И потому: если говорит Жуков, все его слушают очень внимательно.
Ни одной фотографии, сделанной в Ставке. «И не ищите. Ставка, насколько я помню, не собиралась в полном своем составе ни разу, – сказал Александр Михайлович Василевский. – Приглашались люди по отдельным конкретным вопросам. Это были самые разные люди, члены Политбюро, командующие фронтами, конструкторы, директора больших предприятий…» Фотограф, как я понял, ни разу не приглашался на совещания, определявшие ход войны. И мы об этом можем только жалеть, ибо все важно и интересно для нас сейчас: солдатский окоп и главный командный пункт.
Фотографии заключительных дней войны… Самые интересные из них – подписание документов капитуляции фашистской Германии. Жуков тут – главное действующее лицо. Думаю, и сам Георгий Константинович снимки этого исторического момента назвал бы наиболее важными из всего, что хранилось в его архиве. Снимки эти известны в самых мелких подробностях. И все же с волнением видишь их лежащими рядом со множеством фотографий мучительно долгой войны. Мне рассказывали, как спешно, на специальных самолетах везли эти снимки в редакции газет многих стран. Все хотели как можно скорее видеть документальное подтверждение: поставлена точка, войны больше нет. От имени советского народа эту «последнюю точку» – подпись под историческим документом – поставил Георгий Константинович Жуков. В его имени слились для нас миллионы имен людей, живых и мертвых, завоевавших этот час нашей славы и нашей гордости, час 8 мая 45-го года в Карлсхорсте.
Послевоенные фотографии архива Жукова – это в первую очередь встречи со множеством разных людей. Встречи с генералом Эйзенхауэром и фельдмаршалом Монтгомери, с Покрышкиным и Кожедубом, с земляками из калужской деревни, с генералом Свободой. Мы видим Жукова в объятиях Калинина, вручившего маршалу третью Звезду Героя. Видим Парад Победы. И тут же снимки каких-то военных учений, наблюдательный пункт испытания новых видов оружия. И потом маленький, но любопытный снимок, сделанный на Урале. Два человека на фотографии: Жуков и бородатый старец, писатель Павел Бажов. Была ли это случайная мимолетная встреча, а может быть, двух знаменитых людей что-то соединяло: Жуков долгое время после войны работал и жил на Урале…
В особом конверте снимки с пометкой «охота, рыбалка». Жуков любил природу, говорил: «Это во мне с детства». Даты на снимках, где мы его видим в лодке или идущим по снегу с ружьем, означают трудные для него времена. Слушая подаренную ему пластинку с голосами птиц Подмосковья, он, помню, сказал: – «Вода и лес меня успокаивают. Заставляют думать: все в жизни неизбежно войдет в справедливое русло».
Дневников Георгий Константинович не вел. Но сохранились разрозненные записи – заготовки в книгу воспоминаний либо итог размышлений. В этих записях я прочел строчки, в которых он сам для себя подводил итог жизни. «Мои дети и внуки могут смело смотреть людям в глаза, сознавая, что я всегда и во всем старался быть достойным коммунистом».
И последние снимки последних лет. В преклонном возрасте не любят сниматься. Но я знаю, как много людей хотели встретиться с Жуковым «хотя бы на пять минут». Иногда он уступал просьбам и, одолевая болезнь, выходил из угловой комнаты лесного дома в гостиную. Как правило, среди гостей всегда находился кто-нибудь с фотокамерой. Жуков вздыхал, но покорялся… На этих последних снимках он очень спокоен, по-стариковски мягок. Но все же и тут мы чувствуем прежний характер, характер человека неукротимой воли, редкого мужества, огромной душевной силы, характер человека-победителя.
Если не ошибаюсь, последним Георгия Константиновича снимал корреспондент «Правды» Евгений Халдей. Он принес с собой снимки 45-го года: горящий Берлин, подписание акта Победы в Карлсхорсте. Жуков разглядывал снимки очень взволнованно. Таким он и остался на последней из своих фотографий. Он смотрит задумчиво, чуть мимо большого листа бумаги, на котором солдаты, стоящие у рейхстага, стреляют в воздух из автоматов…
Лучший из множества снимков я выбрал без колебаний. Жукову пятьдесят лет. Прекрасное лицо человека в расцвете сил и в момент высшей славы. Есть портреты маршала в мундире со всеми наградами. Хорошие портреты. Но мы выбрали этот. В нем нет парадности. В нем больше, чем на любой другой фотографии, виден характер человека, прошедшего славный путь от крестьянской избы до Народного Маршала.
Снимок этот сделан в апреле 1946 года, возможно, как раз в те дни, когда Жуков вернулся в Москву из Германии на пост главнокомандующего сухопутных войск армии. Фотографировал маршала Михаил Алексеевич Голдобин. Мы с ним связались, и он сказал: «Георгию Константиновичу этот снимок очень понравился. И я горжусь этим».
1976 г.
Легендарное имя – Жуков
Беседа с писателем В. В. Карповым
1 декабря – день рождения Георгия Константиновича Жукова. В 1986 году четырежды Герою Советского Союза, прославленному маршалу исполнилось бы 90 лет. Жизненный подвиг этого человека никогда не будет забыт нашим народом. Интерес к личности Жукова громаден. Его роль в Великой Отечественной войне, всеми осознаваемая, по-настоящему еще не изучена и полностью не осмыслена. Интересны поэтому все свидетельства его современников, архивные документы, записанные беседы с ним, исследования историков. И конечно, все мы ждем развернутое повествование о жизни великого полководца, чье имя история справедливо поставит рядом с именами Суворова и Кутузова. Кто скажет это слово о Жукове? Начинали писать, но не завершили свой труд Константин Симонов и Сергей Смирнов. В наши дни работает над книгой о маршале Жукове писатель, бывший фронтовой разведчик, Герой Советского Союза Владимир Васильевич Карпов. Ступенью к этому большому и ответственному делу является книга В. В. Карпова «Полководец», посвященная жизни и славному воинскому пути генерала Ивана Ефимовича Петрова. Необычное по форме повествование-исследование во всей полноте представило нам образ одного из героев войны. Одновременно книга ярко выявила «лирического героя» этого повествования – автора, сказавшего новое слово в исследовании войны и человека в ней. Повествование «Полководец», с благодарностью встреченное читателями, недавно отмечено Государственной премией СССР. Поздравляя Владимира Васильевича Карпова с наградой, мы попросили его ответить на ряд вопросов, связанных с новой работой.
– Владимир Васильевич, все, кто прочел «Полководца», понимают закономерность вашего обращения к жизненному подвигу Георгия Константиновича Жукова. У вас есть все для этой работы: опыт войны, высшее военное образование, литературный опыт. Книга «Полководец» очень своеобразна, и, мне кажется, это именно тот жанр, который позволяет рассказать о маршале Жукове полно и убедительно. И, наконец, глубокое уважение вызывают ваши нравственные позиции. Мы их увидели в «Полководце». И они очень важны для повествования о Жукове. Скажите, определилось ли название вашей новой работы? В каком состоянии она сегодня?
– Да, название есть. Но я не хотел бы сейчас его произносить. Работы еще лет на пять. Есть вещи, которые от времени тускнеют. Это раз. Второе, название может перемениться. Пока оно мне нравится, оно отражает концепцию книги и служит рабочей, руководящей идеей. Но я допускаю, название может перемениться. И потому пока помолчим.
1 декабря – день рождения Георгия Константиновича Жукова. В 1986 году четырежды Герою Советского Союза, прославленному маршалу исполнилось бы 90 лет. Жизненный подвиг этого человека никогда не будет забыт нашим народом. Интерес к личности Жукова громаден. Его роль в Великой Отечественной войне, всеми осознаваемая, по-настоящему еще не изучена и полностью не осмыслена. Интересны поэтому все свидетельства его современников, архивные документы, записанные беседы с ним, исследования историков. И конечно, все мы ждем развернутое повествование о жизни великого полководца, чье имя история справедливо поставит рядом с именами Суворова и Кутузова. Кто скажет это слово о Жукове? Начинали писать, но не завершили свой труд Константин Симонов и Сергей Смирнов. В наши дни работает над книгой о маршале Жукове писатель, бывший фронтовой разведчик, Герой Советского Союза Владимир Васильевич Карпов. Ступенью к этому большому и ответственному делу является книга В. В. Карпова «Полководец», посвященная жизни и славному воинскому пути генерала Ивана Ефимовича Петрова. Необычное по форме повествование-исследование во всей полноте представило нам образ одного из героев войны. Одновременно книга ярко выявила «лирического героя» этого повествования – автора, сказавшего новое слово в исследовании войны и человека в ней. Повествование «Полководец», с благодарностью встреченное читателями, недавно отмечено Государственной премией СССР. Поздравляя Владимира Васильевича Карпова с наградой, мы попросили его ответить на ряд вопросов, связанных с новой работой.
– Владимир Васильевич, все, кто прочел «Полководца», понимают закономерность вашего обращения к жизненному подвигу Георгия Константиновича Жукова. У вас есть все для этой работы: опыт войны, высшее военное образование, литературный опыт. Книга «Полководец» очень своеобразна, и, мне кажется, это именно тот жанр, который позволяет рассказать о маршале Жукове полно и убедительно. И, наконец, глубокое уважение вызывают ваши нравственные позиции. Мы их увидели в «Полководце». И они очень важны для повествования о Жукове. Скажите, определилось ли название вашей новой работы? В каком состоянии она сегодня?
– Да, название есть. Но я не хотел бы сейчас его произносить. Работы еще лет на пять. Есть вещи, которые от времени тускнеют. Это раз. Второе, название может перемениться. Пока оно мне нравится, оно отражает концепцию книги и служит рабочей, руководящей идеей. Но я допускаю, название может перемениться. И потому пока помолчим.