Василий Седугин. Славянский викинг Рюрик. Кровь героев

   – Со-ко-лы-и-и-и!
   Всадники налетели на врагов, и началась страшная рубка. Защитники крепости видели, как сбились в кучу всадники, засверкали на солнце мечи, донесся звон металла, яростные крики, конское ржание…
   Схватка закончилась так же быстро, как и началась. Большая часть саксов была изрублена, немногие сумели скрыться в лесу, по лугу носились кони, потерявшие своих седоков. От факелов задымились повозки, скоро пламя охватило их со всех сторон, сухое дерево горело высоким ярким пламенем.
   И тогда на стенах началось ликование. Все понимали, что это была всего-навсего маленькая победа, но она вселила в сердца надежду на счастливую оборону: раз началось с успеха, значит, и завершение станет удачным! Некоторые не выдержали, выскочили за ворота, кидались к конникам, обнимали их, шли рядом с их стременами.
   Разбежавшихся коней без седоков повылавливали и загнали в крепость, ворота были затворены и заперты, мост поднят.
   Часа полтора перед крепостью было тихо и безлюдно. Но вот из леса стали выезжать конники, их становилось все больше и больше, они постепенно окружали крепостные стены со всех сторон. За конницей начали выходить пешие войска, выезжали телеги с осадными орудиями, а также груженные различной поклажей. Прибывшие неторопливо, по-деловому стали располагаться на лугу: распрягали лошадей и пускали их кормиться травой, разгружали привезенные припасы, ставили палатки из кожи, возводили шалаши. Скоро большая часть неприятельских воинов выдвинулась к крепости и на расстоянии чуть больше полета стрелы стала копать ров и возводить вал. В лесу застучали топоры, враги тащили бревна и ставили их наверху вала заостренными концами вверх. Вокруг города воздвигались осадные сооружения. Защитники с мрачным видом следили за всеми приготовлениями неприятеля.
   – Папа, гляди, гляди! Сколько на море кораблей появилось! – вдруг закричал Рерик.
   Годлав обернулся. С высоты главной крепостной башни, на которой они стояли, было видно, как по краю горизонта медленно растекалась масса сереньких точек. Это могли быть только военные корабли датского короля Готфрида.
   – Ничего, сын. У нас достаточно войска, чтобы отразить морских разбойников, – спокойно ответил князь. – Главное, уверенность и выдержка. Тогда можно так умело расположить наших воинов, что они отразят любое нападение противника.
   Однако на сердце князя скребли кошки: такая сила подвалила к стольному городу Рерику какой он никогда не видел. Видно, враги замыслили не простой грабительский набег, а имеют более серьезные намерения. Как видно, племени бодричей грозит смертельная опасность…
   На другой день строительство осадных сооружений продолжилось с еще большим рвением. Кроме того, перед валом были выставлены орудия, которые начали стрелять по городу просмоленными головешками и дротиками с привязанной к ним зажженной паклей. «Фррр!» – со зловещим шуршанием пролетали они над головой, оставляя за собой грязновато-дымчатый след, и Рерик невольно пригибал голову. Потом заметил, что отец, дядя и другие воины, стоявшие на башне, вели себя так, будто никаких стрел и дротиков не было и в помине, и он устыдился своей слабости и, напрягая все силы, старался не обращать на них никакого внимания.
   Он видел, как то в одном, то в другом концах города вспыхивали пожары, деревянные здания были хорошей пищей для огня. Но тотчас к местам возгорания кидались женщины, дети, старики и все те, кто не стоял на крепостной стене. Они скидывали с домов и теремов головешки и дротики, лили воду, тушили пламя. Тотчас образовывались цепочки людей, по которым от колодцев передавались ведра с водой. Рерик видел, какого труда и напряжения требовалось от жителей города: едва удавалось затушить огонь в одном месте, как пожар возникал в другом, третьем, пятом. Люди метались от одного возгорания к другому, спасая дома и имущество от уничтожения.
   – Что наши орудия молчат? – недовольно проговорил Годлав. – Опять что-нибудь не так?
   И как бы в ответ на его слова со стен крепости во вражеские установки полетели камни, длинные копья. Послышались глухие удары, в разные стороны полетели щепки, падали пораженные вражеские воины. Им на смену подбегали другие, устраняли повреждения, наводили орудия, стреляли.
   Неприятель выдвинул новые механизмы, они стали метать куски породы, которые с грохотом ударялись в крепостные стены, скатывались в ров, некоторые попадали в ограждения, за которыми укрывались защитники крепости; некоторые из них падали замертво, другие с криком катились по помосту, хватаясь за рваные раны…
   С моря подошло несколько кораблей и тоже стали стрелять по крепости дротиками и камнями. Защитники в ответ послали сотни пик, обмотанных горящей паклей; они глубоко врезались в корпуса судов, и скоро многие из них пылали ярким пламенем. Было видно, как матросы бросались в воду, вплавь спасались от погибели. Остальные суда ушли восвояси. Бодричи торжествовали победу.
   На третий день осады к воротам крепости двинулись навьюченные мешками кони, нагруженные землей повозки; прикрываясь щитами, с вязанками хвороста, бежали воины; все это скидывалось в ров. Защитники поражали врага стрелами и дротиками, образовывались груды трупов лошадей и людей, но движение продолжалось, пока ров не был заполнен до краев.
   Тогда к воротам крепости двинулся таран. На специальной раме был подвешен срубленный и заостренный дуб; грубо сколоченные колеса глубоко врезались в землю. Таран толкали десятки воинов, их прикрывала деревянная крыша, на которую были накинуты мокрые шкуры.
   Годлав, едва увидев выходивший из ворот частокола таран, тотчас стал отдавать приказания:
   – Смолу! Котлы со смолой немедля!
   На веревках были быстро подняты черные от дыма костров котлы, и несколько воинов на жердях понесли их к краю башни; Рерику в нос ударил едкий запах смолы, он закашлялся и отвернулся. К нему повернул чумазое лицо один из воинов, весело крикнул, блеснув белыми зубами:
   – Что, княжич, не по вкусу пришлось наше варево?
   Котел установили у самого края башни, начали ждать приближения тарана. Вот он медленно дополз до рва. Рерик надеялся, что колеса громоздкой махины утонут в рыхлой земле, набросанной в ров. Но, видно, вражеские воины под навесом запаслись толстыми досками, которые настелили под них, и таран продолжал двигаться, пока не уперся в ворота.
   – Лейте смолу! – громким голосом приказал Годлав.
   Желтовато-темная жидкая масса низверглась на крышу тарана, но тут же стекла по мокрым шкурам, не причинив вреда, земля вокруг тарана задымила, зачадила, кое-где побежали веселые огоньки пламени; из-под крыши раздались крики, видно, брызги смолы попали на некоторых воинов. Но таран остался нетронутым. Сверху было видно, как концы бревна стали раскачиваться, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, и вот первый удар потряс окованную железом дверь; она задрожала, но выстояла. Удары продолжались вновь и вновь, и Рерик чувствовал, как от ударов мелко-мелко начала дрожать вся башня.
   По приказу Годлава воины сбрасывали обмотанные просмоленной паклей дротики и пики, обрушивали огромные камни, но крыша тарана осталась нетронутой, будто заколдованная. А удары следовали один за другим; вот уже прибежал воин снизу и доложил, что дверь стала поддаваться, одна из петель дала трещину и долго не продержится. Тогда князь распорядился заложить проезд в башне заранее приготовленными бревнами и кирпичами.
   На другой день с утра в лагере противника стало наблюдаться необычное оживление. С восходом солнца запылали костры, на них готовили пищу. Вокруг костров стали собираться воины в полном облачении и при оружии; наблюдатели заметили, что из леса неприятель стал выносить длинные лестницы.
   – Надо ждать приступа, – уверенно сказал Дражко, и князь согласился с ним. Защитникам понесся приказ готовиться отразить неприятеля, но на стенах и без того заметили приготовления врага и изготовились к бою.
   И вот по всему протяжению неприятельского лагеря начались перестроения. Вперед вышли стрелки и направились к крепостной стене. Они выстроились в несколько линий, прикрылись щитами и начали обстрел защитников. Вражеские воины на мгновение приоткрывали щиты и, выпустив стрелы, тотчас прятались за них. Со стен летели стрелы, дротики, копья, кого-то выбивали из строя, но усиленный обстрел крепости продолжался; стрелы летели плотно, невозможно было высунуть носа из-за ограждения, появились первые раненые и убитые. Полетели через головы защитников огненные снаряды, в городе запылали пожары; дым стелился над городом и лениво уплывал в сторону моря; гулко бил таран в железную башенную дверь.
   Рерик видел, как отец, дядя и другие на башне с трудом сохраняют спокойствие, но заметно было, как волнение все больше и больше охватывало их: вот отец машинально несколько раз разгладил тонкие усы, вот дядя вынул наполовину и вновь задвинул в ножны свой меч, иные тоже делали какие-то непроизвольные движения.
   Наконец к городу кинулись штурмующие подразделения. Вражеские воины ловко и быстро стали приставлять лестницы к стене и карабкаться наверх. И тут возбуждение охватило защитников. Они уже не прятались за ограждение, а становились открыто в пространстве бойниц и орудовали кто как мог: кто-то баграми сталкивал лестницы со стены, другие лили на головы врагов кипяток и смолу, иные, перевесившись через край, в упор расстреливали их из луков. Никто уже не думал о своей безопасности, у всех было одно стремление – не допустить вражеских бойцов в город и любыми путями и средствами уничтожить их!
   Рерик, прижавшись к задней кромке башенного зубца, с трепетом наблюдал, как стремительно пролетали над ним камни, стрелы и дротики, слышал доносившийся снизу рев разъяренной толпы, крики и стоны, звон металла, и все эти звуки периодически перекрывались грохотом таранного бревна.
   У передних зубцов башни плотно стояли воины; они наклонялись и работали руками так, будто на реке пробивали прорубь, ухали, охали, выкрикивали крепкие словца, подбадривали друг друга. Иногда некоторые из них падали на помост, отползали в сторону, морщась или крича от боли, а другие оставались лежать неподвижными, их за руки-ноги уносили по лестнице вниз. Все это Рерику было и интересно, и страшно одновременно, он следил за всем, стараясь не упустить ничего из виду.
   Ряды защитников редели.
   Внезапно над краем башни появилось бородатое лицо сакса с дико вытаращенными глазами. И тут же Годлав с внезапно потемневшими глазами, как-то странно вытягиваясь, вдруг рванулся к противнику, стремительно взмахнул мечом – голова вражеского воина отделилась от туловища и покатилась по помосту. Рерик, боясь пошевелиться, завороженно смотрел на нее, замечая, как тускнеют широко открытые глаза, а из среза мяса вытекает глянцево блестевшая на солнце темно-красная кровь…
   Отец со странно неподвижным лицом повернулся к Рерику, его круглые глаза непонимающе уставились на сына, потом он вдруг закричал срывающимся голосом:
   – Что здесь делает дитя? Почему он здесь оказался? (Как будто не сам привел его на башню ранним утром!) Убрать немедленно!
   Рерика подхватили дюжие руки воинов и потащили вниз. Он был настолько поражен всем виденным, что не сопротивлялся и молча и покорно дал упрятать себя в каком-то закутке крепостной стены.
   Годлав между тем, чувствуя во всем теле дрожь возбуждения и все еще судорожно сжимая в руке меч, осматривал крепостные стены, стараясь определить, как идет сражение, не сумели ли где-нибудь прорваться вражеские воины на стену. Но защитники стояли твердо. Он бросил взгляд на город. В трех или четырех местах полыхали пожары. Что горело – дома ли горожан или терема бояр или купцов – разбираться было некогда; заметил только, что там бегали люди, значит, можно рассчитывать, что распространения огня на весь город не допустят.
   С разных участков обороны прибегали бойцы, сообщали, как складывались дела. Как он и ожидал, не выдержал отряд Микелича. Опытным взглядом заметил Годлав там какое-то замешательство, еще непонятно было, что произошло, еще не показались на помосте вражеские воины, но, чувствуя недоброе, он слетел по лестнице к сидевшей вдоль стены княжеской дружине, выдохнул:
   – За мной! Мечи к бою!
   И – точно: навстречу, выпучив бессмысленные, разверстые ужасом, незрячие глаза, бежало несколько человек, не слыша криков князя. Он не стал их останавливать, чтобы не терять времени, а по лестнице выскочил на помост: здесь увидел несколько саксов, теснивших защитников, освобождавших место для лезущих снизу все новых и новых вражеских воинов.
   – Эх, я вас! – не удержался он от восклицания и полоснул мечом первого попавшего. Тот рухнул без звука, успев схватить судорожным движением отваливающееся плечо.
   Мимо пробежали его дружинники, оттеснили от противника; началась молчаливая свирепая рубка, прерываемая иногда глухими выдохами, хрустом разрубаемых костей. Помост быстро был очищен от врагов, тела сброшены вниз.
   – А где Микелич? – спросил Годлав.
   – Погиб Микелич, – эхом ответил кто-то. – Вон там мы его положили.
   И князь увидел старейшину. Тот лежал возле расщепленного деревянного заграждения, свернувшись калачиком; в груди у него торчала стрела, она пробила тонкую, изношенную кольчужку напротив сердца; смерть, как видно, наступила мгновенно, на лице убитого было выражение легкого удивления и успокоения одновременно.
   «Погиб из-за своей скаредности и прижимистости, – невольно подумал Годлав. – Вечно он на всем выгадывал, сородичей во всем ущемлял, копил богатства. Зачем они теперь ему?»
   И почему-то стало неловко и даже стыдно за те недоброжелательные слова, которыми он встретил Микелича с отрядом; надо было не тогда корить, а раньше приехать к нему в родовое поместье и потребовать получше вооружить своих воинов…
   С тяжелым чувством Годлав вернулся на главную крепостную башню.
   – Ну что, князь, кажется выстояли? – встретил его Дражко, поблескивая веселыми глазами. – Натиск слабеет, кое-где противник отступил. Скоро отхлынет повсюду.
   – Ты так думаешь? – отстраненно ответил Годлав и подошел к краю башни. Поле боя было как на ладони. Действительно, саксы и даны поспешно бежали к своему лагерю, провожаемые победными криками защитников. Возле стены лежали кучи трупов, разломанные лестницы, проносились невесть как оказавшиеся здесь оседланные лошади.
   Князь устало спустился прямо на помост.
   – Дядя, посмотри на город, много пожаров?
   – Да нет, всего два осталось. Но там копошатся люди, думаю, справятся.
   – Слава богам. – Годлав сделал какое-то неопределенное движение руками. Потом собрался, тяжело встал, произнес: – Пусть объявят неприятелю, что можно убрать раненых и убитых. Да и нам надо заняться тем же самым…
   Отступая, вражеские воины пытались отвезти назад таран, однако его колеса соскользнули с досок и глубоко увязли в рыхлой земле; охрана ушла, а следом разбежалась и прислуга. Тогда Годлав приказал открыть ворота, таран облили смолой и подожгли. Долго он дымил, распространяя вокруг горький, едкий дым.
   Три дня враг отдыхал и собирался с силами. На четвертый день все повторилось в той же последовательности: сначала к крепости подошли лучники и начали засыпать ее защитников тучей стрел, а потом по лестницам полезли штурмующие. Но на сей раз к ним прибавились морские суда. Первый ряд их высадил несколько отрядов на пристани, где и завязалось ожесточенное сражение; второй ряд забрасывал стены и город камнями и горящими пиками. Защитники в ответ посылали огненные снаряды, и вот уже многие корабли запылали. Но врагам удалось захватить пристань, и они стали карабкаться по крутому берегу к крепостной стене. И в этот момент Годлав бросил против них свою дружину. С копившимися днями свирепостью и яростью дружинники по крутой обрывистой круче свалились на головы разрозненных данов и в короткой схватке уничтожили большинство их; лишь немногие успели спастись на кораблях, которые поспешили уплыть в море.
   Это произошло так быстро, что противник не успел воспользоваться отвлечением сил на морском побережье и ударить усиленными подразделениями с суши. Годлав торжествовал победу.
   – Еще одна такая победа, – возбужденно говорил он окружившим его старейшинам, – и враг уйдет от наших стен. Ему просто нечем будет воевать.
   – Надо только поймать такой момент и умело им воспользоваться, – поддержал его Дражко.
   Приступ между тем продолжался. Дважды приходилось бросать дружинников в опасные места и сбрасывать вражеских воинов со стены. Наконец натиск ослаб, противник стал выдыхаться.
   – Смотри, князь, сейчас враг побежит от стены. Хорошо бы взять тебе конницу и ударить по ослабевшему, усталому врагу! Вихрем пронестись по лугу, редко кому удастся спастись за частоколом! – загорелся Дражко.
   – Ты прав, дядя! – глаза Годлава лихорадочно блестели, он чувствовал, как жар из груди бросился в голову. – Прикажу своим дружинникам садиться на коней, а ты вели в нужный момент открыть ворота!
   Он понял, что настал решающий момент сражения, тот момент, который может решить исход всей войны. Нечасто они, такие выгодные ситуации, возникают в ходе войны, и умелое использование дает решительную и быструю победу; не использовать их, значит совершить преступление перед своим войском и народом, а возможно, и проиграть всю кампанию.
   И через некоторое время защитники увидели волнующую картину: на быстроногих откормленных конях выскочили из ворот княжеские дружинники, красиво развевались за плечами у них короткие разноцветные плащи, а спереди на белом скакуне скакал князь Годлав; пригнувшись к холке коня, он врезался в толпу бегущих врагов и наносил молниеносные удары направо и налево. Следом за ним рубились дружинники. Со стен раздавались радостные крики, люди махали руками, одеждой, потрясали оружием.
   И вдруг из-за частокола начала вываливаться лавина вражеской конницы; масса всадников, растекаясь по полю, стала отрезать княжескую дружину от крепостных ворот. Был момент, когда бодричам можно было еще остановиться и проскользнуть обратно в крепость, но князь был слишком увлечен преследованием бегущего противника и вовремя не заметил опасности. Уже многие дружинники, увидев пагубность своего положения, заворачивали своих коней, на ходу крича князю, а он продолжал гоняться по полю за легкой добычей. Защитники молча, с замиранием сердца следили за действиями своего отчаянного князя.
   Наконец он остановился. Трудно сказать, что заставило его это сделать. То ли увидел вражескую конницу, то ли сработало чутье воина, предупреждающее об опасности. Он мельком огляделся и понял все. Со своей дружиной он оказался в ловушке, из которой не было выхода. Оставалось либо сдаться, либо вступить в последнее сражение. Годлав решил биться. Он крикнул, чтобы воины примкнули к нему, ударил пятками в бока скакуна и рванулся в гущу неприятельской конницы…
   С высоты крепостной стены было видно, как вокруг князя все закружилось, закрутилось, завертелось в диком хороводе, засверкали мечи, послышался звон оружия, крики… Потом вся конная и людская масса двинулась в сторону вражеского лагеря; различить в ней, кто из дружинников остался жив, цел ли князь, было невозможно. На стене среди защитников стоял Рерик. Прижав кулачки к губам, он молча, исподлобья следил за всем происходящим на поле брани, из его немигающих глаз текли медленные слезы.
   Потянулись долгие минуты. Люди всматривались во вражеский лагерь, надеясь разглядеть и понять, что там происходит. Наконец, из ворот частокола выехал на черном скакуне король Дании Готфрид, вокруг – его свита; следом Ходо, кениг саксов, а далее воины на конях, знатные вельможи как саксонские, так и датские. За ними на некотором расстоянии на веревках четверо воинов вели князя Годлава; даже издали было видно, что он сильно пострадал во время схватки: одежда на нем была разодрана, по лицу струилась кровь. Несмотря на ранения, князь держался мужественно: ступал твердо, голову нес высоко.
   Его подвели к частоколу, веревки перекинули через зубцы бревен, а затем подтянули к самому их верху. Защитники горестно ахнули: их князь висел на виду всех, распятый на вражеском укреплении. Готфрид поскакал на безопасное расстояние к крепостной стене города, подбоченясь, стал кричать:
   – Слушайте меня, короля данов Готфрида! Мы пленили вашего государя! Вот он, перед вами! Его судьба зависит только от вас! Если вы сдадитесь на милость победителей, откроете крепостные ворота и впустите мои войска, князя я помилую и верну вам живым и здоровым, в этом мое королевское слово! А если откажетесь, он будет расстрелян на ваших глазах!
   Защитники подавленно молчали. Рерик терся лицом о бок дяди Дражко, просил жалобным голосом:
   – Дядюшка Дражко, дядюшка Дражко, ну сделайте что-нибудь, освободите папу! Прошу вас, дядечка, сделайте что-нибудь!
   В этот момент Годлав вдруг напрягся и крикнул что есть силы:
   – Слушайте меня, мои соплеменники и мои верные воины! Не слушайте короля, он обманет! Бейтесь до конца с проклятыми захватчиками! Стойте мужественно, а обо мне не беспокойтесь! Я рад отдать свою жизнь за вас!
   Готфрид резко развернул коня, крикнул:
   – Заткните ему пасть!
   Даны кинулись к князю, всунули ему в рот кляп.
   На верхней площадке главной башни крепости собрался совет всех старейшин племени, присутствовал и начальник войска варангов Стемид. Все стояли хмурые, повесив головы.
   – Что будем делать, братья, как будем поступать в такой тяжкой обстановке? – спросил старец Мечислав, избранный вечем Рерика посадником города.
   – Надо бы старшого избрать, чтобы руководил нами, – произнес Дражко после некоторого молчания. – Нельзя нам без князя…
   – Ты что же это – при живом-то князе хочешь избрать нового князя? – возмутился Внислав.
   Все зашумели, высказывая возмущение словами Дражко:
   – Ась, что ты сказал?
   – Нет, что ты сказал? И нечего притворяться глухим!
   – Я не предлагал выбирать нового князя…
   – Как не предлагал? Вот только что при всех высказался, все слышали!
   – Не будем пререкаться, – вмешался Мечислав. – Ссора до добра никогда не доводила. Тем более сейчас нам надо быть как никогда сплоченными и едиными. Мне представляется, что войско нельзя оставлять без полководца, это чревато тяжелыми последствиями. Поэтому на время отсутствия князя мы должны избрать себе военного руководителя. И на это место больше всех других подходит двоюродный брат Годлава, всеми уважаемый Дражко. Может, кто по-иному думает, другого человека предложит?
   Но все стали кивать в знак согласия.
   – Теперь давайте решать, как отвечать на предложение короля Готфрида…
   Военачальники заволновались. Беда свалилась внезапно и внесла сумятицу в умы. Поэтому и предложения стали поступать самые неожиданные:
   – Надо сделать внезапную вылазку и спасти нашего князя! – решительно заявил Внислав.
   – Глупости говоришь! – тотчас возразил Дражко. – Только мы отворим ворота, как саксы расстреляют Годлава, и мы не сумеем помешать!
   – Тогда может предложить поменять на пленных?
   – Сколько их у нас? Десяток? Да и кто такие? Простые воины, ни одного знатного дана или сакса нет.
   – Так как же быть? Неужели придется сдаваться? – спросил один из старейшин.
   Повисло долгое молчание. Наконец Мечислав произнес отрешенно:
   – Столицу бодричей Рерик запретил сдавать сам князь Годлав. Можем ли мы нарушить его приказ?
   – Князя надо выкупить, – вышел вперед Дражко. – Я так думаю, что состоятельные люди отдадут все, что у них есть, кое-чем поделятся рядовые граждане. Прикинем сейчас же, сколько сможет собрать город сокровищ.
   – Прикинуть мы можем, – медленно произнес Внислав. – Ну а коли откажутся вороги от нашего выкупа?
   После тягостного молчания вопросом на вопрос ответил древний Мечислав:
   – Неужто предоставим ворогу на разграбление наш город, своими руками отдадим ему наших жен и дочерей на поругание?
   – Решено! – встрепенулся нетерпеливый Внислав. – Предлагаем Готфриду выкуп, какой он запросит, и не больше!
   На том и решили. Наметили состав посольства к королю данов, которую возглавил Мечислав. Через некоторое время она вышла из главных ворот и направилась к вражескому лагерю. За ним молча и сосредоточенно наблюдали высыпавшие на стены почти все жители города. Его у ворот частокола встретил со своей свитой Готфрид.
   Чуть склонив голову в поклоне, Мечислав проговорил степенно:
   – Обсудили мы, старейшины племени бодричей, твое предложение, король данов, и решили единогласно, что можем за жизнь нашего князя отдать выкуп такого размера, какой сам назначишь.
   У Готфрида высоко вверх полезли брови, и все его узкое лицо с маленькими веселыми глазками сморщилось, будто он собирался громко чихнуть. Потом рассмеялся и, оглянувшись на своих подчиненных, весело и издевательски спросил:
   – Ну, а если я назначу такой выкуп, который будет не под силу собрать вашему городу, тогда что?
   – Если мы сразу не соберем, то выплатим по прошествии последующих лет.
   – Вон как! А не получится так, что просто-напросто надуете меня? Отдам вам вашего князя, отойду с войском в свои земли, а вы возьмете да и заявите, что ничего не должны или, чего еще хуже, что запросил я слишком дорого, стало быть, поступил нечестно, тогда и можно отказать, не поступаясь совестью. Что ты на это скажешь, почтенный старец?