Страница:
– Проедемся по городу. Я давно не бывал здесь.
Откинувшись на мягкую, обтянутую бордовой кожей спинку сиденья, он смотрел в окно, на проплывающие мимо дома, парки, толпы туристов – все почти так же, как во времена его юности, только сам он уже не тот, да, далеко не тот.
Секретарь, внимательно следивший за выражением лица шефа в зеркальце, заметил слабый жест руки и приказал шоферу:
– Остановите здесь, Бэн.
Филд вылез из машины и, задрав голову, прислушался – в воздухе, напоенном ароматами моря и цветов, медленно плыл басовитый звук колокола – на звоннице зажатой между небоскребов церкви Троицы били к обедне.
– Я, пожалуй, зайду, – не оборачиваясь, бросил Филд секретарю. – Подождите меня здесь.
Прихрамывая больше обычного, он медленно пошел по каменным плитам тротуара к храму. Колокол бил гулко и печально, фигурка звонаря, всем телом налегавшего на веревки, казалась маленькой и не имеющей никакого отношения к величественным звукам.
«Как многое сумел создать человек, – толкнув дверь церкви, подумал Кристофер, – и как мало мы оставляем ему места среди им же созданного».
Филд любил бывать в храмах, хотя никогда не был верующим. Просто его привлекала возможность спокойно посидеть на скамье, сработанной неизвестным мастером из старого темного дерева, поразмышлять в тишине, уединившись там, где теперь бывает мало людей, а если они и приходят, то каждый погружен в общение со Всевышним, и никому ни до кого нет дела – все говорят с Богом. Как не ценить подобное одиночество среди людей, хотя оно и кратковременно? В такие моменты рядом нет ни секретаря, ни жены, ни детей, ни внуков, ни партнеров по бизнесу, ни биржевых дельцов, ни еще черт знает кого, проходящего по твоей жизни мимолетной тенью, но крадущего время, силы и одиночество.
Придержав покрытое благородным налетом зеленоватой патины бронзовое кольцо двери, чтобы оно не стукнуло, нарушая тишину храма, Кристофер переступил порог и огляделся – длинные ряды скамей, тусклое золото алтаря, расписанный библейскими сюжетами высокий потолок. После яркого света улицы здесь кажется немного сумрачно и прохладно.
Служба уже началась. Впереди, ближе к алтарю, сидели на скамьях несколько пожилых мужчин и женщин, а в середине устроился представительный джентльмен с розовой лысиной, обрамленной аккуратно подстриженными седыми волосами, чуть вьющимися на концах.
Подойдя к скамье, на которой устроился джентльмен, Кристофер уселся рядом, положив перед собой шляпу и перчатки. Лысый покосился на соседа и разлепил бледные губы:
– Здесь все говорят с Богом и никто не помешает поговорить нам с вами.
– Я слушаю, – прошелестел Филд.
– Нам нравятся ваши предложения по дальнейшему развитию демократии в известной стране. В случае удачи могу предложить вам пост вице-президента компании по разработке недр. Там весьма большие запасы полезных ископаемых.
– Понимаю, – заверил Филд.
– Подумайте, как выкручиваться в случае неудачи, – перекрестившись, шепнул лысый. – Она не должна быть связана с вашим именем и тем более с теми, кого я представляю. Иначе мы не сможем оказывать вам поддержку. Флот будет готов выйти к берегам известной страны в назначенное время.
– Я все сделаю, – чуть не задохнулся Филд, услышав о флоте. Нет, не зря он начал игру, не зря, если в нее готовы вступить столь могущественные силы.
– Финансовые круги, уполномочившие меня на переговоры, заинтересованы только в удаче! – многозначительно произнес джентльмен, поднимаясь со скамьи. – Задержитесь здесь немного. Желаю вам приятного одиночества.
Чуть кивнув на прощание, он тихо пошел к выходу. Кристофер не решился проводить его даже взглядом – он уставился на свои руки с набухшими венами, лежавшие на коленях. Сколько же он не спал? Почти двое суток. Теперь это для него тяжеловато, не то что в молодости, но зато какими семимильными шагами двинулось вперед дело! Присвоенный им замысел Хона получил одобрение сильных мира сего.
Вдруг вспомнилось, как он нашел Джеймса, – один из добрых приятелей, преподававших в университете, рассказал ему о студенте, весьма необычно проявившем себя на психологическом тестировании. Тогда увлекались тестированием по всякому поводу и без повода, считая его чуть ли не универсальным средством. И вот, в предложенном студентам тесте необходимо было сгруппировать по отдельности названия экзотических птиц и животных, а у студента Хона в одной группе неожиданно оказались соловей и бегемот! На недоуменный вопрос преподавателя Джеймс ответил, что можно подойти к группировке по иным признакам, поскольку они жестко не запрограммированы, а только подразумеваются. Тогда эти слова должны быть в одной группе, поскольку в каждом из них по семь букв. Потом заинтересовавший преподавателя студент объединил в одну группу ложку и шкаф, объяснив, что оба эти предмета являются емкостями, только разного рода…
Приятель рассказывал о студенте со смехом, но Филд насторожился и осторожненько навел справки – его натренированный мозг профессионального разведчика и дельца сразу уловил неадекватность решений, предложенных студентом. Черт с ними, с университетскими профессорами – у них свое мнение, а у него свое, и если парень не псих, то к нему следует приглядеться повнимательнее. И Филд пригляделся…
– Подайте на нужды храма.
Кристофер поднял голову – рядом стоял мальчик-служка, держа в руках кружку для пожертвований. Мальчик был бледненький, бедно одетый, стриженный в кружок.
Филд достал бумажник и, немного поколебавшись, вынул из него десятидолларовую купюру. Сложив ее вчетверо, пропихнул в щель кружки.
– Да вознаградит вас Господь, – чуть не в пояс поклонился ему служка.
«Это было бы действительно неплохо», – подумал Кристофер, выходя на улицу, к терпеливо ожидавшему его автомобилю…
После обеда приходят официанты, бармены и, последними, появляются помятые, не успевшие отоспаться крупье – скоро им предстоит бегать из кухни в зал и обратно, отмерять в рюмки и стаканы спиртное, подавать горячие блюда и прохладительные напитки, запускать рулетку и сгребать лопаточкой жетоны с игорного стола. Успевшие промочить горло, перекусить и переругаться между собой проститутки садятся перед зеркалами, умело нанося на лицо румяна и подводя глаза; вздыхая всовывают отекшие ноги в тесные туфли бандерши публичных домов, скрывающихся под вывесками секс-баров и ресторанов; крупье натягивают пропотевшие под мышками фраки и припудривают мешки под воспаленными глазами, а хозяева заведений или их управляющие обходят свои владения, проверяя, все ли готово к приему гостей, – скоро наступит время сиреневых сумерек, зажгутся огни реклам и начнется очередная ночь работы: зазвенят бокалы, солидно будут вещать за игорными столами крупье: «Ставок больше нет», загремит музыка, закружатся танцовщицы, диск-жокеи в дансингах сменят одну пластинку на другую, смешаются в единый многоголосый шум хриплый смех продажных женщин, клятвы в вечной любви, проклятия, пьяное бормотание и слезливые жалобы проигравшихся в пух и прах. Начнется ночь легкой любви, азарта, пропитых денег, проигранных состояний, жестоких драк, горячечной торопливости наслаждений…
Управляющий казино «Горбатый бык» Бэрх подписал счета и отпустил помощника. Взяв бумаги, тот хотел уйти, но в этот момент дверь распахнулась и в кабинет вошли двое крепких парней с юркими глазами.
– В чем дело? – недовольно поднял голову Бэрх.
– Поговорим без свидетелей, – садясь в кресло у стола и небрежно закидывая ногу на ногу, бросил один из парней.
– Давай проваливай, – подтолкнул к выходу помощника управляющего второй незваный гость. Тот, испуганно оглядываясь на Бэрха, выскользнул за дверь.
– В чем дело? – повторил Бэрх, мучительно сожалея, что он безоружен: его любимая «беретта» осталась на полке платяного шкафа. Подписав счета, он намеревался подняться к себе, переодеться и спуститься вниз, чтобы пообедать и проверить, все ли готово к приему гостей, а тут вдруг появились эти. Дьявол бы их побрал! Когда работаешь в ночных кварталах, никогда нельзя давать себя застигнуть врасплох. Кто тут только не шляется, начиная с полиции и кончая мелкими уголовниками, рыщущими в надежде поживиться. Однако на полицейских незваные гости не похожи.
– Я же сказал, надо поговорить, – устроившийся в кресле нахально открыл стоявшую перед Бэрхом шкатулку и взял из нее сигарету.
Бычья шея Бэрха побагровела, а тяжелые кулаки сами собой сжались – пусть он безоружен, но тем не менее сейчас покажет наглецам, с кем они имеют дело.
– Не нервничай! – прикрикнул стоявший у дверей, но Бэрх не обратил на предупреждение никакого внимания.
– Пошли вон! – заревел он, поднимаясь из-за стола. – Не то я выкину вас за шиворот, как блудливых котят!
– Спокойнее, – направив на управляющего револьвер, приказал сидевший у стола.
Покосившись на ствол, Бэрх плюхнулся на стул, чувствуя, как потекли по шее и дальше, по хребту, капли холодного пота – влип! Догадается ли помощник позвать вышибалу – испанца Санчо?
– Не делай резких движений, – предупредил сидевший у стола, – у моей игрушки легкий спуск.
– Нам нужны отчеты, – отходя от двери, сказал второй. – Только не липовые, а настоящие. Отцы хотят знать, сколько вы украли у них со своим хозяином. Ты понял?
– Понял, – буркнул Бэрх. Дело, похоже, обойдется без кровопролития, но зато приобретает более серьезный оборот, чем при тривиальном грабеже: с отцами мафии, прибравшими к рукам город, шутки плохи. Тут и оставленная наверху «беретта» не поможет. Надо как-то выкручиваться.
– У меня их нет, – тоскливо глядя на мигающие цифры электронных часов на стене, промямлил он. – Все у хозяина, а где он парится, вам должно быть известно.
– Известно, – подтвердил сидевший у стола. – Но отцы не могут ждать, пока твой вонючий китаец отмотает срок. Бизнес есть бизнес.
– Но у меня их нет! – в отчаянии простонал Бэрх. – Где я их возьму, если у меня нет?!
– Врешь! – второй шагнул вперед и ударил Бэрха по зубам. Голова управляющего дернулась, из разбитой губы закапала кровь, пачкая белую, накрахмаленную рубаху. О, как бы он ответил ударом на удар этому хлыщу, не будь за его спиной могущественных отцов темного бизнеса! Но если сейчас разоружить и отделать двух молодчиков, то следом, возможно сегодня же, появятся другие и тогда разговор пойдет уже иной. Могут разгромить и поджечь казино, а то и самого подвесят над мангалом и начнут прижаривать пятки. А куда деваться? Слиняешь, никто не помилует – ни хозяин, ни полиция, ни отцы темного бизнеса. Для всех ты станешь изгоем и предателем.
– Зачем мне обманывать? – прижав руки к груди, заскулил Бэрх.
– Смотри, – пригрозил сидевший у стола, – мы все проверим. Отцы добьются, чтобы твоего китайца выпустили под залог, и тогда…
Распахнулась дверь и в кабинет вошел улыбающийся адвокат Барелли. Увидев кровь на губе Бэрха и двух незнакомых парней, он сунул руку под пиджак, нащупывая рукоять оружия.
– Что тут происходит?
– А-а, господин адвокат, – обернулся драчливый бандит и издевательски ухмыльнулся. – Ничего особенного, не извольте беспокоиться, мы уже уходим.
– Запомни, что тебе сказали, – поднялся с кресла второй, – придется все отдать с процентами, так и передай китайцу.
– Доброго здоровья, господин адвокат, – шутовски раскланялся ударивший Бэрха бандит, пропуская приятеля вперед.
Хлопнула дверь, глухо простучали по полу коридора каблуки, а через минуту под окнами прошумела отъехавшая машина.
– У тебя разбита губа, – сказал Барелли.
– Знаю, – мрачно откликнулся Бэрх.
Открыв ящик стола, он вытащил из него початую бутылку виски и, не предлагая гостю, запрокинул ее над широко открытым ртом. Отпив добрую половину, опустил бутылку и уставился на адвоката тяжелым взглядом.
– Ты его видел?
– Да, – прикуривая, ответил тот.
– Передал?
– Да. Нам что, пора сматываться? – стряхивая пепел прямо на пол, поинтересовался Барелли.
Бэрх снова глотнул из бутылки и, обтерев губы тыльной стороной ладони, проворчал:
– Поганое дело… Отцы пронюхали, что мы их водили за нос, и начали свое расследование.
– Это похуже юстиции и полиции вместе взятых, – нервно заходил по кабинету адвокат.
– Не мечись, – остановил его управляющий, – сейчас, если Мензу освободят под залог, за нас не дадут и ломаного гроша. Они вытряхнут из него все!
– Но ему нельзя оставаться в тюрьме, – оперся руками о край стола Барелли, глядя прямо в маленькие злые глазки Бэрха. – Там его тоже достанут. На деньги, которые у нас есть, можно сделать все, что угодно, понял? Главное, чтобы ты был готов за сутки до его освобождения. У тебя есть план города?
Управляющий молча вынул из ящика стола туристическую схему. Склонившись, адвокат провел над паутиной улочек горящей сигаретой, используя ее, как указку:
– Все надо точно рассчитать… Смотри, вот так его повезут, а тут будешь ждать ты!
На перекрестье улиц, указанное Барелли, упала капля крови из разбитой губы Бэрха. Он небрежно смахнул ее толстым пальцем.
– Нам сообщат?
– Да, – выпрямился адвокат, – я нашел наконец надежный канал связи с тюрьмой…
Тюрьму он прибрал к рукам практически сразу после вынужденного переселения из ночного квартала в одиночную камеру. Возражать ему не пытались – слишком серьезные силы стояли за спиной китайца, принявшего арабское имя. Пусть поддерживавшие его люди не сидели здесь, в провонявших потом, дешевым табаком, нечистотами и дезинфекцией камерах, но по их приказу, отданному на воле, некто мог специально сесть в тюрьму и удавить ослушника. Впрочем, это могли сделать и по приказу Мензы – за сигареты, жратву, спиртное, наркотики, за право верховодить в камере или на галерее этажа тюремного блока. Недаром же сам господин начальник тюрьмы время от времени наведывался в камеру сидящего под следствием владельца казино, двух авторемонтных предприятий и транспортной конторы или вызывал его к себе в кабинет, где угощал чашечкой хорошего кофе, – сегодня Менза, то есть господин Фарид Акбар, сидит в тюрьме. А завтра? Кто знает, будущее ведает только Аллах, и оно лишь в его воле…
Поэтому после ужина, тощий, похожий на нахохлившуюся птицу Моу, отбывавший срок за торговлю наркотиками и контрабанду, заторопился выполнить переданное ему приказание и уже с полчаса парился в туалете второго этажа. Парился в буквальном смысле – чтобы заключенные не засиживались на унитазах, в тюремных туалетах на всю мощь работали калориферы парового отопления, создавая почти непереносимую жару. Сняв одежду и оставшись в одних грязных плавках, Моу пристроился поближе к вентиляционному отверстию и терпеливо ждал, обливаясь потом. Ослушаться полученного приказа-приглашения он не решился, хотя по тюрьме уже полз шепоток, что счастливая звезда китайца меркнет и готова закатиться, но пока Менза еще в силе и здоров, как рыба, а Моу страстно желал для себя того же.
Вскоре его терпение было вознаграждено – хлопнула разболтанная дверь и появился хмурый Менза. Спустив брюки, он взгромоздился на унитаз и дал пристроившемуся рядом Моу сигарету:
– Что нового?
– Всякое болтают, – прикуривая, уклонился от прямого ответа уголовник. – Правда, что в парламенте опять хотели протянуть закон о принудительном использовании заключенных на работах?
– Дурак, – незлобиво усмехнулся китаец. – Хотели… Провалили этот закон. И так полно безработных.
– Плохо, – показал в улыбке гнилые зубы Моу. – Господа парламентарии не подумали о тех, кто сидит в тюряге. Здесь и так мало развлечений, а они нас лишили еще одного.
– Слушай, – поманил его поближе к себе Менза, – благодаря мне ты шастаешь по всем блокам. Надо отработать. Завтра придет монах-католик, посещающий христиан. Тебе придется увидеться с ним и сделать так, чтобы он зашел ко мне.
Моу кивнул и преданно осклабился.
– И смотри, чтобы никто!..
Уголовник скорчил обиженную гримасу и остановил хотевшего надеть брюки китайца:
– Мне не хотелось огорчать вас…
– Что такое? – насторожился Менза, бросив взгляд на дверь.
– Ходят слухи, что вами недовольны на воле.
– Точнее, – прошипел Менза. – Что именно говорят?
– Говорят, что вы утаивали часть денег при «стирке», – решившись, выдохнул Моу.
«Проклятый адвокат, – мелькнуло в мозгу китайца, – хотя, при чем тут он? Здесь свои новости, а перекрыть все каналы связи с волей еще никому не удавалось. Значит, уже просочилось и сюда».
– Кто сказал? – жесткие пальцы Мензы ухватили скользкое от пота плечо Моу. – Кто?!
– Баглан, – морщясь от боли, но не решаясь высвободиться, ответил тот.
– Ага, бывший главарь шайки вымогателей? – хищно ощерился Менза, к облегчению уголовника выпустив его плечо.
– Да, и еще он говорил, что вы больше не можете «держать» тюрьму.
«Значит, он знает точно, – подумал Менза. – Кто же продал меня на воле? Или, может быть, кого-то выпотрошили? Свои не юстиция, не помилуют, а если промедлю, удавят».
– Вот даже как, – китаец протянул Моу оставшиеся в пачке сигареты. – Бери. Ну, говори дальше, говори, я слушаю.
– Баглан хочет показать это всем, – зажав в кулаке сигареты, шепнул уголовник.
– Когда?
– Скорее всего, на прогулке.
Менза задумался, вытирая градом катившийся пот. Он уже пожалел, что сразу не разделся по примеру Моу, но теперь делать это уже поздно – и так насквозь мокрый, проще потом вымыться из кувшина в камере и сменить белье. К тому же, раздеваться сейчас – значит потерять время, а терпение начальника поста охраны тоже не безгранично.
– Плохо, – наконец выдавил он, – его выводят, когда гуляет больше чужих или новеньких. Вот падаль, нашел момент! На кого в его смене, выходящей на прогулку, я могу рассчитывать?
– Ну, несколько ваших людей, – протянул в раздумье Моу. – А еще?.. Есть там кое-кто, кому не нравится Баглан.
– Имена? – потребовал Менза. – Что они из себя представляют? И можно ли на них действительно положиться? Свара будет нешуточная.
– С ним выводят политических. Террористов, бывших военных, участвовавших в заговоре…
– Это когда было? – недоверчиво усмехнулся китаец. – Десяток лет прошло, неужели еще сидят?
– Да, – подтвердил уголовник, – сидят. Один ходит на и прогулку в смене Баглана. Говорят, бывший парашютист, офицер, приговорен пожизненно. Его многие знают, сильный человек.
– Заговорщик, – презрительно скривил губы китаец.
– Рассказывают, он состоял в подпольной организации армейских офицеров. Наверное, воображал себя новым Насером, да их кто-то вовремя предал. Есть и другие, из противников власти.
– А этот военный, – заинтересовался Менза, – почему же президент не помиловал его? Власть сменилась, и если он был против прежнего режима, то должен стать другом настоящему? Не знаешь?
– Нет, – отрицательно помотал головой Моу, – не знаю. Слышал, он мечтает узнать, кто предал организацию.
– Зачем? – удивился китаец, непослушными пальцами расстегивая на груди рубашку. Она намокла от пота, и пуговицы с трудом пролезали в петли. – Хочет мстить?
– Болтают, что он прекрасный стрелок, – беззвучно посмеялся уголовник. – Наши его не трогают, как и других пожизненно приговоренных. Вы же знаете, их принято уважать.
Менза кивнул – это ему хорошо известно: во всех тюрьмах с уважением относятся к тем, кто принужден провести в их стенах всю оставшуюся жизнь и будет потом покоиться на тюремном кладбище.
– Надо позаботиться, чтобы этот вояка и другие политики не остались в стороне, когда начнется заваруха. Не забудь!
Менза подтянул брюки и поплелся к выходу – невыносимая жара в туалете его доконала и хотелось глотнуть прохладного воздуха коридора, казавшегося чистым после туалетных запахов.
Возвращаясь в камеру, он думал о Бэрхе – его управляющий ловкий человек, способный на многое, и сейчас, как никогда, хозяин нуждался в его услугах и помощи. Моу сделает все, что ему велено, – в этом можно не сомневаться, а вот что произошло на воле? Отцы темного бизнеса нечто нащупали, ведя собственные бухгалтерские учеты, или им кто-то настучал на Мензу? Впрочем, не все ли равно теперь, когда им известно, что он утаивал часть дохода, обманывая не только налоговое ведомство, но и отцов, скрытно финансирующих его предприятия?
Конечно, нет сомнений, что сначала они попытаются точно выяснить – сколько Менза у них украл? И у тех и у других. Да, именно украл, нечего перед самим собой стесняться. Но на выяснение потребуется определенное время, расходы, организационная суета – ничего не делается в единый миг. Барелли в записке сообщил, что те и другие силы подбираются к людям Мензы, начинают трясти их. Скоро доберутся и до брата, а тот слабак, не выдержит натиска, испугается, начнет разматываться, выбалтывая коммерческие тайны. Так, по частям, восстановят картину хищения: что-то узнают от брата, пусть он знает далеко не все, что-то расскажут другие, а толковым людям достаточно лишь намека, чтобы уцепиться. И следствие, начатое отцами темного бизнеса, не в пример страшнее, чем полицейское и судебное.
Когда установят сумму, то захотят получить ее обратно, соответственно, с процентами. И пока из него не вышибут деньги, можно надеяться на жизнь. Но кто знает, как начнут развиваться события? Ведь стоит только кому-то поджарить пятки, – а перед этим не остановятся, – как следствие, проводимое отцами темного бизнеса, быстро двинется вперед.
Деньги отдавать нельзя – в этом он абсолютно уверен. Пока они у него – он жив! Они являют собой хотя и слабую, но гарантию сохранения жизни, поскольку никто, кроме него, не знает, где они. С другой стороны, – что значат эти жалкие гроши для отцов темного бизнеса?
Отцы могут отдать приказ прибить Мензу в назидание другим. Первый сигнал уже есть – поползли слухи по тюрьме и Баглан хочет взять ее в свои руки. Сам хочет или ему подсказали сделать это?
Лучше всего, конечно, вырваться отсюда и исчезнуть вместе с деньгами. Но приходится ждать и надеяться, надеяться и ждать, как бы тяжело ни было оттого, что ты ничего не можешь предпринять, находясь взаперти.
Войдя в камеру, Менза начал ходить по ней из угла в угол, прикидывая в уме различные варианты, но сосредоточиться мешал надсадный вой. Где-то внизу, в подвальном карцере, кричал подвешенный к потолку за браслеты, надетые на вывернутые назад руки, провинившийся уголовник.
Не выдержав, Менза повалился на койку и накрыл голову тощей подушкой…
Закурив, офицер сделал пометку в служебном блокноте, чтобы на вечернем совещании не забыть доложить господину начальнику тюрьмы о затеваемых уголовниками сведениях счетов. Откинувшись на спинку кресла, он подумал, что уголовникам мало своих дел, они пытаются впутать в них и политических. Впрочем, если призадуматься, то это неплохо – пусть намнут друг другу бока и повыбьют дурь из голов.
Долгий, животный вой наказанного уголовника, доносившийся из расположенного в подвале карцера, начал действовать дежурному офицеру на нервы – в конце концов, уже вечер и хочется немного расслабиться. Офицер встал и приоткрыл дверь:
– Сержант! Скажите, чтобы крикуну дали пару раз дубинкой по затылку. Пусть висит молча. Надоел!..
– Пока все идет как запланировано. Завтра они устроят сведение счетов. Предупредите начальника тюрьмы, чтобы они не вмешивались в это дело до нашего распоряжения. Пусть ситуация развивается естественным путем.
Откинувшись на мягкую, обтянутую бордовой кожей спинку сиденья, он смотрел в окно, на проплывающие мимо дома, парки, толпы туристов – все почти так же, как во времена его юности, только сам он уже не тот, да, далеко не тот.
Секретарь, внимательно следивший за выражением лица шефа в зеркальце, заметил слабый жест руки и приказал шоферу:
– Остановите здесь, Бэн.
Филд вылез из машины и, задрав голову, прислушался – в воздухе, напоенном ароматами моря и цветов, медленно плыл басовитый звук колокола – на звоннице зажатой между небоскребов церкви Троицы били к обедне.
– Я, пожалуй, зайду, – не оборачиваясь, бросил Филд секретарю. – Подождите меня здесь.
Прихрамывая больше обычного, он медленно пошел по каменным плитам тротуара к храму. Колокол бил гулко и печально, фигурка звонаря, всем телом налегавшего на веревки, казалась маленькой и не имеющей никакого отношения к величественным звукам.
«Как многое сумел создать человек, – толкнув дверь церкви, подумал Кристофер, – и как мало мы оставляем ему места среди им же созданного».
Филд любил бывать в храмах, хотя никогда не был верующим. Просто его привлекала возможность спокойно посидеть на скамье, сработанной неизвестным мастером из старого темного дерева, поразмышлять в тишине, уединившись там, где теперь бывает мало людей, а если они и приходят, то каждый погружен в общение со Всевышним, и никому ни до кого нет дела – все говорят с Богом. Как не ценить подобное одиночество среди людей, хотя оно и кратковременно? В такие моменты рядом нет ни секретаря, ни жены, ни детей, ни внуков, ни партнеров по бизнесу, ни биржевых дельцов, ни еще черт знает кого, проходящего по твоей жизни мимолетной тенью, но крадущего время, силы и одиночество.
Придержав покрытое благородным налетом зеленоватой патины бронзовое кольцо двери, чтобы оно не стукнуло, нарушая тишину храма, Кристофер переступил порог и огляделся – длинные ряды скамей, тусклое золото алтаря, расписанный библейскими сюжетами высокий потолок. После яркого света улицы здесь кажется немного сумрачно и прохладно.
Служба уже началась. Впереди, ближе к алтарю, сидели на скамьях несколько пожилых мужчин и женщин, а в середине устроился представительный джентльмен с розовой лысиной, обрамленной аккуратно подстриженными седыми волосами, чуть вьющимися на концах.
Подойдя к скамье, на которой устроился джентльмен, Кристофер уселся рядом, положив перед собой шляпу и перчатки. Лысый покосился на соседа и разлепил бледные губы:
– Здесь все говорят с Богом и никто не помешает поговорить нам с вами.
– Я слушаю, – прошелестел Филд.
– Нам нравятся ваши предложения по дальнейшему развитию демократии в известной стране. В случае удачи могу предложить вам пост вице-президента компании по разработке недр. Там весьма большие запасы полезных ископаемых.
– Понимаю, – заверил Филд.
– Подумайте, как выкручиваться в случае неудачи, – перекрестившись, шепнул лысый. – Она не должна быть связана с вашим именем и тем более с теми, кого я представляю. Иначе мы не сможем оказывать вам поддержку. Флот будет готов выйти к берегам известной страны в назначенное время.
– Я все сделаю, – чуть не задохнулся Филд, услышав о флоте. Нет, не зря он начал игру, не зря, если в нее готовы вступить столь могущественные силы.
– Финансовые круги, уполномочившие меня на переговоры, заинтересованы только в удаче! – многозначительно произнес джентльмен, поднимаясь со скамьи. – Задержитесь здесь немного. Желаю вам приятного одиночества.
Чуть кивнув на прощание, он тихо пошел к выходу. Кристофер не решился проводить его даже взглядом – он уставился на свои руки с набухшими венами, лежавшие на коленях. Сколько же он не спал? Почти двое суток. Теперь это для него тяжеловато, не то что в молодости, но зато какими семимильными шагами двинулось вперед дело! Присвоенный им замысел Хона получил одобрение сильных мира сего.
Вдруг вспомнилось, как он нашел Джеймса, – один из добрых приятелей, преподававших в университете, рассказал ему о студенте, весьма необычно проявившем себя на психологическом тестировании. Тогда увлекались тестированием по всякому поводу и без повода, считая его чуть ли не универсальным средством. И вот, в предложенном студентам тесте необходимо было сгруппировать по отдельности названия экзотических птиц и животных, а у студента Хона в одной группе неожиданно оказались соловей и бегемот! На недоуменный вопрос преподавателя Джеймс ответил, что можно подойти к группировке по иным признакам, поскольку они жестко не запрограммированы, а только подразумеваются. Тогда эти слова должны быть в одной группе, поскольку в каждом из них по семь букв. Потом заинтересовавший преподавателя студент объединил в одну группу ложку и шкаф, объяснив, что оба эти предмета являются емкостями, только разного рода…
Приятель рассказывал о студенте со смехом, но Филд насторожился и осторожненько навел справки – его натренированный мозг профессионального разведчика и дельца сразу уловил неадекватность решений, предложенных студентом. Черт с ними, с университетскими профессорами – у них свое мнение, а у него свое, и если парень не псих, то к нему следует приглядеться повнимательнее. И Филд пригляделся…
– Подайте на нужды храма.
Кристофер поднял голову – рядом стоял мальчик-служка, держа в руках кружку для пожертвований. Мальчик был бледненький, бедно одетый, стриженный в кружок.
Филд достал бумажник и, немного поколебавшись, вынул из него десятидолларовую купюру. Сложив ее вчетверо, пропихнул в щель кружки.
– Да вознаградит вас Господь, – чуть не в пояс поклонился ему служка.
«Это было бы действительно неплохо», – подумал Кристофер, выходя на улицу, к терпеливо ожидавшему его автомобилю…
***
Днем ночные кварталы погружены в сон, особенно если время обеда еще не наступило. После полудня раздается шум грузовиков, завозящих продукты в бары, казино и рестораны, звенят бутылки в ящиках, включают плиты на кухнях, протираются салфетками стаканы и рюмки, покрываются чистые скатерти на столы, просыпаются уставшие за ночь проститутки и лениво переговариваются с товарками, привычно произнося портовые ругательства ненакрашенными губами и перебирая свой нехитрый гардероб, чтобы выбрать платье, в котором они с наступлением сумерек выйдут на охоту за клиентами. Дремотно, жарко, пыльно, только пробежит, поджав хвост, бродячая собака или пропылит тележка зеленщика, торопящегося домой на стареньком мотороллере.После обеда приходят официанты, бармены и, последними, появляются помятые, не успевшие отоспаться крупье – скоро им предстоит бегать из кухни в зал и обратно, отмерять в рюмки и стаканы спиртное, подавать горячие блюда и прохладительные напитки, запускать рулетку и сгребать лопаточкой жетоны с игорного стола. Успевшие промочить горло, перекусить и переругаться между собой проститутки садятся перед зеркалами, умело нанося на лицо румяна и подводя глаза; вздыхая всовывают отекшие ноги в тесные туфли бандерши публичных домов, скрывающихся под вывесками секс-баров и ресторанов; крупье натягивают пропотевшие под мышками фраки и припудривают мешки под воспаленными глазами, а хозяева заведений или их управляющие обходят свои владения, проверяя, все ли готово к приему гостей, – скоро наступит время сиреневых сумерек, зажгутся огни реклам и начнется очередная ночь работы: зазвенят бокалы, солидно будут вещать за игорными столами крупье: «Ставок больше нет», загремит музыка, закружатся танцовщицы, диск-жокеи в дансингах сменят одну пластинку на другую, смешаются в единый многоголосый шум хриплый смех продажных женщин, клятвы в вечной любви, проклятия, пьяное бормотание и слезливые жалобы проигравшихся в пух и прах. Начнется ночь легкой любви, азарта, пропитых денег, проигранных состояний, жестоких драк, горячечной торопливости наслаждений…
Управляющий казино «Горбатый бык» Бэрх подписал счета и отпустил помощника. Взяв бумаги, тот хотел уйти, но в этот момент дверь распахнулась и в кабинет вошли двое крепких парней с юркими глазами.
– В чем дело? – недовольно поднял голову Бэрх.
– Поговорим без свидетелей, – садясь в кресло у стола и небрежно закидывая ногу на ногу, бросил один из парней.
– Давай проваливай, – подтолкнул к выходу помощника управляющего второй незваный гость. Тот, испуганно оглядываясь на Бэрха, выскользнул за дверь.
– В чем дело? – повторил Бэрх, мучительно сожалея, что он безоружен: его любимая «беретта» осталась на полке платяного шкафа. Подписав счета, он намеревался подняться к себе, переодеться и спуститься вниз, чтобы пообедать и проверить, все ли готово к приему гостей, а тут вдруг появились эти. Дьявол бы их побрал! Когда работаешь в ночных кварталах, никогда нельзя давать себя застигнуть врасплох. Кто тут только не шляется, начиная с полиции и кончая мелкими уголовниками, рыщущими в надежде поживиться. Однако на полицейских незваные гости не похожи.
– Я же сказал, надо поговорить, – устроившийся в кресле нахально открыл стоявшую перед Бэрхом шкатулку и взял из нее сигарету.
Бычья шея Бэрха побагровела, а тяжелые кулаки сами собой сжались – пусть он безоружен, но тем не менее сейчас покажет наглецам, с кем они имеют дело.
– Не нервничай! – прикрикнул стоявший у дверей, но Бэрх не обратил на предупреждение никакого внимания.
– Пошли вон! – заревел он, поднимаясь из-за стола. – Не то я выкину вас за шиворот, как блудливых котят!
– Спокойнее, – направив на управляющего револьвер, приказал сидевший у стола.
Покосившись на ствол, Бэрх плюхнулся на стул, чувствуя, как потекли по шее и дальше, по хребту, капли холодного пота – влип! Догадается ли помощник позвать вышибалу – испанца Санчо?
– Не делай резких движений, – предупредил сидевший у стола, – у моей игрушки легкий спуск.
– Нам нужны отчеты, – отходя от двери, сказал второй. – Только не липовые, а настоящие. Отцы хотят знать, сколько вы украли у них со своим хозяином. Ты понял?
– Понял, – буркнул Бэрх. Дело, похоже, обойдется без кровопролития, но зато приобретает более серьезный оборот, чем при тривиальном грабеже: с отцами мафии, прибравшими к рукам город, шутки плохи. Тут и оставленная наверху «беретта» не поможет. Надо как-то выкручиваться.
– У меня их нет, – тоскливо глядя на мигающие цифры электронных часов на стене, промямлил он. – Все у хозяина, а где он парится, вам должно быть известно.
– Известно, – подтвердил сидевший у стола. – Но отцы не могут ждать, пока твой вонючий китаец отмотает срок. Бизнес есть бизнес.
– Но у меня их нет! – в отчаянии простонал Бэрх. – Где я их возьму, если у меня нет?!
– Врешь! – второй шагнул вперед и ударил Бэрха по зубам. Голова управляющего дернулась, из разбитой губы закапала кровь, пачкая белую, накрахмаленную рубаху. О, как бы он ответил ударом на удар этому хлыщу, не будь за его спиной могущественных отцов темного бизнеса! Но если сейчас разоружить и отделать двух молодчиков, то следом, возможно сегодня же, появятся другие и тогда разговор пойдет уже иной. Могут разгромить и поджечь казино, а то и самого подвесят над мангалом и начнут прижаривать пятки. А куда деваться? Слиняешь, никто не помилует – ни хозяин, ни полиция, ни отцы темного бизнеса. Для всех ты станешь изгоем и предателем.
– Зачем мне обманывать? – прижав руки к груди, заскулил Бэрх.
– Смотри, – пригрозил сидевший у стола, – мы все проверим. Отцы добьются, чтобы твоего китайца выпустили под залог, и тогда…
Распахнулась дверь и в кабинет вошел улыбающийся адвокат Барелли. Увидев кровь на губе Бэрха и двух незнакомых парней, он сунул руку под пиджак, нащупывая рукоять оружия.
– Что тут происходит?
– А-а, господин адвокат, – обернулся драчливый бандит и издевательски ухмыльнулся. – Ничего особенного, не извольте беспокоиться, мы уже уходим.
– Запомни, что тебе сказали, – поднялся с кресла второй, – придется все отдать с процентами, так и передай китайцу.
– Доброго здоровья, господин адвокат, – шутовски раскланялся ударивший Бэрха бандит, пропуская приятеля вперед.
Хлопнула дверь, глухо простучали по полу коридора каблуки, а через минуту под окнами прошумела отъехавшая машина.
– У тебя разбита губа, – сказал Барелли.
– Знаю, – мрачно откликнулся Бэрх.
Открыв ящик стола, он вытащил из него початую бутылку виски и, не предлагая гостю, запрокинул ее над широко открытым ртом. Отпив добрую половину, опустил бутылку и уставился на адвоката тяжелым взглядом.
– Ты его видел?
– Да, – прикуривая, ответил тот.
– Передал?
– Да. Нам что, пора сматываться? – стряхивая пепел прямо на пол, поинтересовался Барелли.
Бэрх снова глотнул из бутылки и, обтерев губы тыльной стороной ладони, проворчал:
– Поганое дело… Отцы пронюхали, что мы их водили за нос, и начали свое расследование.
– Это похуже юстиции и полиции вместе взятых, – нервно заходил по кабинету адвокат.
– Не мечись, – остановил его управляющий, – сейчас, если Мензу освободят под залог, за нас не дадут и ломаного гроша. Они вытряхнут из него все!
– Но ему нельзя оставаться в тюрьме, – оперся руками о край стола Барелли, глядя прямо в маленькие злые глазки Бэрха. – Там его тоже достанут. На деньги, которые у нас есть, можно сделать все, что угодно, понял? Главное, чтобы ты был готов за сутки до его освобождения. У тебя есть план города?
Управляющий молча вынул из ящика стола туристическую схему. Склонившись, адвокат провел над паутиной улочек горящей сигаретой, используя ее, как указку:
– Все надо точно рассчитать… Смотри, вот так его повезут, а тут будешь ждать ты!
На перекрестье улиц, указанное Барелли, упала капля крови из разбитой губы Бэрха. Он небрежно смахнул ее толстым пальцем.
– Нам сообщат?
– Да, – выпрямился адвокат, – я нашел наконец надежный канал связи с тюрьмой…
***
Тюрьму Бир «держал» Менза. Ни одно событие в ее стенах не могло пройти мимо него, будь то подпольная торговля всякой всячиной, добывание наркотиков, разбор споров, возникающих между различными группировками уголовников, или сбор податей в «черную кассу», поскольку все в тюрьме решали деньги – за них покупались различные блага, послабления режима и определялось, в зависимости от ранга заключенного в тюремной иерархии, право пользования лекарствами и передачами с воли. Деньги, драки, наркотики, прелюбодеяния, свобода передвижения внутри тюрьмы, назначение на различные должности, исполняемые заключенными, – типа уборщиков и разносчиков пищи – за всем этим незримой тенью стояла плотная фигура Мензы.Тюрьму он прибрал к рукам практически сразу после вынужденного переселения из ночного квартала в одиночную камеру. Возражать ему не пытались – слишком серьезные силы стояли за спиной китайца, принявшего арабское имя. Пусть поддерживавшие его люди не сидели здесь, в провонявших потом, дешевым табаком, нечистотами и дезинфекцией камерах, но по их приказу, отданному на воле, некто мог специально сесть в тюрьму и удавить ослушника. Впрочем, это могли сделать и по приказу Мензы – за сигареты, жратву, спиртное, наркотики, за право верховодить в камере или на галерее этажа тюремного блока. Недаром же сам господин начальник тюрьмы время от времени наведывался в камеру сидящего под следствием владельца казино, двух авторемонтных предприятий и транспортной конторы или вызывал его к себе в кабинет, где угощал чашечкой хорошего кофе, – сегодня Менза, то есть господин Фарид Акбар, сидит в тюрьме. А завтра? Кто знает, будущее ведает только Аллах, и оно лишь в его воле…
Поэтому после ужина, тощий, похожий на нахохлившуюся птицу Моу, отбывавший срок за торговлю наркотиками и контрабанду, заторопился выполнить переданное ему приказание и уже с полчаса парился в туалете второго этажа. Парился в буквальном смысле – чтобы заключенные не засиживались на унитазах, в тюремных туалетах на всю мощь работали калориферы парового отопления, создавая почти непереносимую жару. Сняв одежду и оставшись в одних грязных плавках, Моу пристроился поближе к вентиляционному отверстию и терпеливо ждал, обливаясь потом. Ослушаться полученного приказа-приглашения он не решился, хотя по тюрьме уже полз шепоток, что счастливая звезда китайца меркнет и готова закатиться, но пока Менза еще в силе и здоров, как рыба, а Моу страстно желал для себя того же.
Вскоре его терпение было вознаграждено – хлопнула разболтанная дверь и появился хмурый Менза. Спустив брюки, он взгромоздился на унитаз и дал пристроившемуся рядом Моу сигарету:
– Что нового?
– Всякое болтают, – прикуривая, уклонился от прямого ответа уголовник. – Правда, что в парламенте опять хотели протянуть закон о принудительном использовании заключенных на работах?
– Дурак, – незлобиво усмехнулся китаец. – Хотели… Провалили этот закон. И так полно безработных.
– Плохо, – показал в улыбке гнилые зубы Моу. – Господа парламентарии не подумали о тех, кто сидит в тюряге. Здесь и так мало развлечений, а они нас лишили еще одного.
– Слушай, – поманил его поближе к себе Менза, – благодаря мне ты шастаешь по всем блокам. Надо отработать. Завтра придет монах-католик, посещающий христиан. Тебе придется увидеться с ним и сделать так, чтобы он зашел ко мне.
Моу кивнул и преданно осклабился.
– И смотри, чтобы никто!..
Уголовник скорчил обиженную гримасу и остановил хотевшего надеть брюки китайца:
– Мне не хотелось огорчать вас…
– Что такое? – насторожился Менза, бросив взгляд на дверь.
– Ходят слухи, что вами недовольны на воле.
– Точнее, – прошипел Менза. – Что именно говорят?
– Говорят, что вы утаивали часть денег при «стирке», – решившись, выдохнул Моу.
«Проклятый адвокат, – мелькнуло в мозгу китайца, – хотя, при чем тут он? Здесь свои новости, а перекрыть все каналы связи с волей еще никому не удавалось. Значит, уже просочилось и сюда».
– Кто сказал? – жесткие пальцы Мензы ухватили скользкое от пота плечо Моу. – Кто?!
– Баглан, – морщясь от боли, но не решаясь высвободиться, ответил тот.
– Ага, бывший главарь шайки вымогателей? – хищно ощерился Менза, к облегчению уголовника выпустив его плечо.
– Да, и еще он говорил, что вы больше не можете «держать» тюрьму.
«Значит, он знает точно, – подумал Менза. – Кто же продал меня на воле? Или, может быть, кого-то выпотрошили? Свои не юстиция, не помилуют, а если промедлю, удавят».
– Вот даже как, – китаец протянул Моу оставшиеся в пачке сигареты. – Бери. Ну, говори дальше, говори, я слушаю.
– Баглан хочет показать это всем, – зажав в кулаке сигареты, шепнул уголовник.
– Когда?
– Скорее всего, на прогулке.
Менза задумался, вытирая градом катившийся пот. Он уже пожалел, что сразу не разделся по примеру Моу, но теперь делать это уже поздно – и так насквозь мокрый, проще потом вымыться из кувшина в камере и сменить белье. К тому же, раздеваться сейчас – значит потерять время, а терпение начальника поста охраны тоже не безгранично.
– Плохо, – наконец выдавил он, – его выводят, когда гуляет больше чужих или новеньких. Вот падаль, нашел момент! На кого в его смене, выходящей на прогулку, я могу рассчитывать?
– Ну, несколько ваших людей, – протянул в раздумье Моу. – А еще?.. Есть там кое-кто, кому не нравится Баглан.
– Имена? – потребовал Менза. – Что они из себя представляют? И можно ли на них действительно положиться? Свара будет нешуточная.
– С ним выводят политических. Террористов, бывших военных, участвовавших в заговоре…
– Это когда было? – недоверчиво усмехнулся китаец. – Десяток лет прошло, неужели еще сидят?
– Да, – подтвердил уголовник, – сидят. Один ходит на и прогулку в смене Баглана. Говорят, бывший парашютист, офицер, приговорен пожизненно. Его многие знают, сильный человек.
– Заговорщик, – презрительно скривил губы китаец.
– Рассказывают, он состоял в подпольной организации армейских офицеров. Наверное, воображал себя новым Насером, да их кто-то вовремя предал. Есть и другие, из противников власти.
– А этот военный, – заинтересовался Менза, – почему же президент не помиловал его? Власть сменилась, и если он был против прежнего режима, то должен стать другом настоящему? Не знаешь?
– Нет, – отрицательно помотал головой Моу, – не знаю. Слышал, он мечтает узнать, кто предал организацию.
– Зачем? – удивился китаец, непослушными пальцами расстегивая на груди рубашку. Она намокла от пота, и пуговицы с трудом пролезали в петли. – Хочет мстить?
– Болтают, что он прекрасный стрелок, – беззвучно посмеялся уголовник. – Наши его не трогают, как и других пожизненно приговоренных. Вы же знаете, их принято уважать.
Менза кивнул – это ему хорошо известно: во всех тюрьмах с уважением относятся к тем, кто принужден провести в их стенах всю оставшуюся жизнь и будет потом покоиться на тюремном кладбище.
– Надо позаботиться, чтобы этот вояка и другие политики не остались в стороне, когда начнется заваруха. Не забудь!
Менза подтянул брюки и поплелся к выходу – невыносимая жара в туалете его доконала и хотелось глотнуть прохладного воздуха коридора, казавшегося чистым после туалетных запахов.
Возвращаясь в камеру, он думал о Бэрхе – его управляющий ловкий человек, способный на многое, и сейчас, как никогда, хозяин нуждался в его услугах и помощи. Моу сделает все, что ему велено, – в этом можно не сомневаться, а вот что произошло на воле? Отцы темного бизнеса нечто нащупали, ведя собственные бухгалтерские учеты, или им кто-то настучал на Мензу? Впрочем, не все ли равно теперь, когда им известно, что он утаивал часть дохода, обманывая не только налоговое ведомство, но и отцов, скрытно финансирующих его предприятия?
Конечно, нет сомнений, что сначала они попытаются точно выяснить – сколько Менза у них украл? И у тех и у других. Да, именно украл, нечего перед самим собой стесняться. Но на выяснение потребуется определенное время, расходы, организационная суета – ничего не делается в единый миг. Барелли в записке сообщил, что те и другие силы подбираются к людям Мензы, начинают трясти их. Скоро доберутся и до брата, а тот слабак, не выдержит натиска, испугается, начнет разматываться, выбалтывая коммерческие тайны. Так, по частям, восстановят картину хищения: что-то узнают от брата, пусть он знает далеко не все, что-то расскажут другие, а толковым людям достаточно лишь намека, чтобы уцепиться. И следствие, начатое отцами темного бизнеса, не в пример страшнее, чем полицейское и судебное.
Когда установят сумму, то захотят получить ее обратно, соответственно, с процентами. И пока из него не вышибут деньги, можно надеяться на жизнь. Но кто знает, как начнут развиваться события? Ведь стоит только кому-то поджарить пятки, – а перед этим не остановятся, – как следствие, проводимое отцами темного бизнеса, быстро двинется вперед.
Деньги отдавать нельзя – в этом он абсолютно уверен. Пока они у него – он жив! Они являют собой хотя и слабую, но гарантию сохранения жизни, поскольку никто, кроме него, не знает, где они. С другой стороны, – что значат эти жалкие гроши для отцов темного бизнеса?
Отцы могут отдать приказ прибить Мензу в назидание другим. Первый сигнал уже есть – поползли слухи по тюрьме и Баглан хочет взять ее в свои руки. Сам хочет или ему подсказали сделать это?
Лучше всего, конечно, вырваться отсюда и исчезнуть вместе с деньгами. Но приходится ждать и надеяться, надеяться и ждать, как бы тяжело ни было оттого, что ты ничего не можешь предпринять, находясь взаперти.
Войдя в камеру, Менза начал ходить по ней из угла в угол, прикидывая в уме различные варианты, но сосредоточиться мешал надсадный вой. Где-то внизу, в подвальном карцере, кричал подвешенный к потолку за браслеты, надетые на вывернутые назад руки, провинившийся уголовник.
Не выдержав, Менза повалился на койку и накрыл голову тощей подушкой…
***
Офицер тюремной охраны выключил запись и снял наушники – разговор подследственного Фарида Акбара с заключенным Мустафой Сайдом по кличке Моу, произошедший в туалете второго этажа четвертого блока тюрьмы, теперь на кассете.Закурив, офицер сделал пометку в служебном блокноте, чтобы на вечернем совещании не забыть доложить господину начальнику тюрьмы о затеваемых уголовниками сведениях счетов. Откинувшись на спинку кресла, он подумал, что уголовникам мало своих дел, они пытаются впутать в них и политических. Впрочем, если призадуматься, то это неплохо – пусть намнут друг другу бока и повыбьют дурь из голов.
Долгий, животный вой наказанного уголовника, доносившийся из расположенного в подвале карцера, начал действовать дежурному офицеру на нервы – в конце концов, уже вечер и хочется немного расслабиться. Офицер встал и приоткрыл дверь:
– Сержант! Скажите, чтобы крикуну дали пару раз дубинкой по затылку. Пусть висит молча. Надоел!..
***
Ночью запись разговора Фарида Акбара и Мустафы Сайды прослушал человек в светлом костюме – копия записи была получена от начальника центральной тюрьмы. Когда отзвучали голоса заключенных, второй человек, присутствовавший при прослушивании, сказал:– Пока все идет как запланировано. Завтра они устроят сведение счетов. Предупредите начальника тюрьмы, чтобы они не вмешивались в это дело до нашего распоряжения. Пусть ситуация развивается естественным путем.