Страница:
— Давайте первую, раз ничего другого не остается…
— Это послушные, умненькие куколки… Заживете там словно в сказке.
— Но как мне скрыться, если он все же меня настигнет?
— А вдруг вы еще рады будете, если кто-нибудь вызволит вас с этой лилипутской звезды. Ведь со временем они вам опротивеют. Вот, пожалуйста, ваш билет.
— Итак, стану принцессой гномов, — вздохнула она и исчезла в лиловых складках портьеры.
Брок двинулся за ней по пятам, сгорая от любопытства, — даже в горле запершило.
Он очутился по ту сторону занавеса и тотчас смекнул, что от разгадки тайны его отделяет еще длинный белый коридор; только пройдя его до конца, можно будет скинуть бремя любопытства.
Белые лампочки льют молочный свет, глухо звучат шаги, перебивают друг друга голоса. Чемоданы и рюкзаки с каждым шагом становятся все тяжелее, оттягивают руки переселенцев. Наконец и этот путь пройден. Долгое, бесконечное ожидание. И вот медленно, как крышка гроба, открываются массивные железные ворота. Гудящая толпа людей, которые буквально падают от усталости, поспешно устремляется к зияющему проему. Последней в него проскальзывает принцесса, а за ней Петр Брок. Ворота за ними мягко, неумолимо закрываются.
Просторный зал заполнился людьми. Все как по команде уселись на свои узлы и чемоданы.
— Я представлял себе это несколько иначе… — заметил художник, разочарованно оглядывая голые стены, словно отыскивая на них картины.
— Хоть бы скамейки поставили… — вздохнул миссионер, который побоялся сесть на свой жалкий баул. — У меня там дароносица, чаши и кресты, завернутые в церковные облачения. Не дай бог, сломаются, — сообщил он сыщику.
А тот в недоумении посасывал трубку.
— Черт побери! И это зал ожидания на пороге вселенной? Скорее напоминает приемную богадельни!
— Вот так всегда получается, — язвительно проскрипел напудренный юнец, — когда не выделяют тех, кто богат. Я путешествую только первым классом — и на подводных, и на обычных, и на воздушных кораблях. Я могу себе это позволить. — Он нервно передернул плечами и стряхнул пыль с рукава своего фрака, который задела старушка, пробиравшаяся в другой конец зала. — И куда ты, старая, лезешь?
Беззубая старушенция гордо вскинула седую голову. Ее волосы, спереди расчесанные на пробор, походили на серебристые крылья летящего жука. На макушке у нее была смешная шляпка, завязанная под подбородком черной лентой.
— Я графиня Кокочин! — спесиво заявила она и навела на дерзкого юнца золотой лорнет.
— О, простите, ваша светлость, я не предполагал… — Молодой человек отвесил преувеличенно низкий поклон и с насмешливой галантностью снял белый цилиндр.
— Старость доставляет мне столько хлопот, — уже спокойно сказала графиня.
— И куда же вы изволите направляться?
— Я? На Л-70!
— Черт возьми! Звезда любви…
Старуха кокетливо стукнула его лорнетом.
— Ах, проказник! Звезда молодости, а не любви… Я лечу за молодостью. Далеко это?
— Двадцать муллеренов… Не знаю, доживете ли вы до конца путешествия! — злорадно сообщил Лас Абела, бывший миллионер.
— Но ведь мне сказали, что путешествие продлится лишь трое суток…
— Может быть, — согласился Лас Абела, — но не забывайте, что в других галактиках время другое и люди стареют не так, как под нашим солнцем…
— Всюду земля господня! — включился в разговор миссионер. — Если будет на то его воля, вы умрете по-христиански, с крестом! Я везу его с собой. У меня и освященный елей есть для соборования. Так что не беспокойтесь, добавил он.
— А я вас в гробу надушу… — Парикмахер нажал на грушу пульверизатора. От терпкого непривычного запаха запершило в горле.
— И меня, и меня, — закричала розовая куколка, которой очень захотелось благоухать в объятиях своего возлюбленного поэта.
В эту минуту над отдыхающими возникла матросская шапка, лицо, изъеденное глубокими оспинами, и черная, с желтыми полумесяцами, безрукавка. Брок сразу его узнал — это был тот самый пьяница, который распевал похабную песню на кольцевой улице Вест-Вестера.
— Подъем, господа, за мной! — закричал матрос, прикуривая от факела. В глубоком вырезе на его груди виднелась яркая татуировка: космический корабль, плывущий среди звезд. Руки у него тоже были покрыты татуировкой — неуклюжими изображениями чудовищных неземных растений.
Матрос отпер маленькую дверцу, ведущую в темноту, и все повалили за ним. Началась давка. Узкий коридор не спеша проглатывал одного путешественника за другим. Он был сырой, длинный, словно пищевод гигантской змеи, и вел то вверх, то вниз. Все шли гуськом, склонив головы, локтями касаясь влажных стен. Далеко впереди чадил факел матроса.
Наконец там появился светлый прямоугольник, и люди воспрянули духом. Факел исчез в нише, но его желтоватый огонь высвечивал движущуюся вереницу тел. Когда принцесса, а следом за нею и Брок шагнули в светлый прямоугольник, сзади захлопнулась дверь.
Бархатисто-черный круглый зал, высоко под потолком сверкает раскаленный фиолетовый шар. Со всех сторон слышатся крики отчаяния, плач, люди заламывают руки.
— Измена, измена, мы все здесь погибнем!
В первую минуту Брок ничего не мог понять. Но потом вдруг почувствовал странный одуряюще приторный запах, от которого кружилась голова. Перед глазами у него расцвел неземной красоты цветок с алыми листьями и черным венчиком. Брок задержал дыхание — цветок исчез. Он увидел, что все показывают вверх на металлическую трубку в стене, из которой валил и быстро таял в воздухе белый дым. Началась паника.
Первая мысль была — спасти принцессу. Брок рванулся к стене, где, как он помнил, была захлопнувшаяся дверь. Но двери как не бывало.
К тому же принцесса затерялась в этом безумном столпотворении. Все стонут, кричат, плачут, стараются заткнуть чем-нибудь рты и носы.
Бывший фабрикант в отчаянии мечется по залу, словно зверь в клетке.
Миссионер Ричард Альва, охваченный мистическим ужасом, стал посреди зала на колени, бьется головой об пол и богохульствует, проклиная своего бога и насмехаясь над ним.
Поэт с дочерью миллионера, забыв обо всем перед лицом смерти, слились в страстном объятии, чтоб погибнуть в упоении любви.
Художник с мечтательными глазами умирает в слезах.
Парикмахер рвет свою нафабренную бороду.
Пресыщенный юнец полной грудью вдыхает губительный запах.
Концентрация газа быстро растет, да и дыхание навек не задержишь, в конце концов каждый напьется смерти, глоток за глотком.
Люди падают друг на друга, кучи тел громоздятся на черном мраморе.
В середине зала Брок нашел наконец свою принцессу. Когда он подбежал к ней, она уже готова была упасть. Он подхватил ее и мягко опустил на камень. В ее глазах мелькнуло удивление.
— Принцесса! Принцесса! — закричал Брок, в отчаянье прижимая губы к ее виску. — Ради бога, задержите дыхание!
Но сам он от этого крика лишился последнего глотка чистого воздуха. Он выпрямился и волей-неволей опять глотнул смертоносный газ. Голова у него закружилась, в ушах зашумело, а перед глазами снова вырос алый, как кровь, цветок. Это конец, конец!
Итак, в борьбе с Огисфером Муллером он потерпел поражение! Проиграл, еще не вступив в борьбу. Даже не видел его — и проиграл. Шум в ушах все тише и тише. Черный цветок быстро растет, раскрывается, поглощает его… Ноги подкашиваются, человек падает, умирая… Петр Брок упал. Ослепительная вспышка, и все погасло. Тьма, и даже тьмы уже нет… Ничего нет.
И все— таки желтый огонек мигает и мигает. Трехэтажный помост теряется где-то в темноте. К его доскам прилепились серые куколки-балахоны. Кажется, будто они усохли, потому что сморщились и опали. И все же внутри что-то шевелится, пахнет -то ли рождается, то ли уже гниет… Здесь их немало, этих куколок. Время от времени они вздрагивают, как бы показывая, что по-прежнему живы, что, может быть, однажды ночью из них вылупятся мрачные бархатные бабочки «мертвая голова»…
Но что это? Желтый огонек, светящий лунным светом, неожиданно вспыхнул ослепительно ярким пламенем. Петр Брок открыл глаза.
Что произошло?
Сон исчез.
Над головой вновь горит фиолетовый шар, только дно бархатной чаши опустело. А круглая стена в одном месте словно треснула — сквозь узкое отверстие пробивается свет, и что-то в нем движется… Брок бесшумно скользнул в эту щель и очутился в стальной камере без мебели, с заклепками на стенах. Под потолком — прозрачный человеческий череп, из глазниц и из носа бьют лучи света.
В углу толпа полураздетых переселенцев, их руки скованы тонкой цепью. Женщин среди них нет. Больше всего Брока поразило, что они молчат. Жуткой тишиной веяло от этих сломленных, напуганных людей. Лишь подойдя ближе, он увидел, что у всех во рту металлические кляпы. Концы цепей держат в руках два краснорожих молодчика с плетками. Кроме них и матроса здесь были еще двое. Заглянув им в глаза, Брок понял, что именно они будут решать судьбу обманутых переселенцев.
Первый — седовласый старичок в черных очках и с на удивленье доброй улыбкой — то горбится, то снова выпрямляется. Одет в мундир с золотыми эполетами. На груди сверкают орденские звезды, расположенные в виде созвездия Кассиопеи. На голове офицерская морская фуражка с надписью «Адмирал Шурхэнд». Бородка у адмирала раздвоенная.
Второй — полная противоположность первого. Одутловатая, красная физиономия, грубая, как у мясника, так и пышет примитивной жестокостью. Безукоризненный темный костюм. На пальцах, на манишке и в манжетах сверкают искорки бриллиантов. Лоб узкий, скошенный, в левом глазу монокль — для придания грубым чертам аристократического лоска.
— Сколько? — спросил у татуированного матроса добрый старичок.
— Сорок пять из девяноста, — почтительно доложил матрос, — в том числе пятнадцать женщин. Остальные уже в печи…
— Паршивый материал! — брезгливо бросил человек с моноклем. — Всех в ад!
— Слишком вы торопитесь, милорд! — возразил старичок. — Что-нибудь среди них да найдется.
Он подошел к бывшему миллионеру и похлопал его по заросшей рыжей щетиной груди.
— Взгляните-ка, милорд, на этот экземпляр. Рыжие — народ выносливый и живут долго. Он будет хорошим рудокопом!
— Ладно, адмирал, — ответил милорд, — в шахту его.
Матрос что-то пометил в своем блокноте, и двое молодчиков отвели рыжего в другой конец зала.
— Одного отправить на склад! — вспомнил милорд и подошел к парикмахеру, который дрожал, как басовая струна. Милорд словно бы ненароком щелкнул его по носу и сухо сказал: — Пятьсот шестьдесят седьмой этаж!
Матрос записал, и парикмахер очутился в противоположном углу.
Затем адмирал обратил внимание на влюбленного, в отчаянии простирающего руки к железным дверям, которые хранили тяжелое молчание.
— Сэру Марко нужен молодой раб, — сказал он, будто утешая, — вам повезло…
— Семьсот тридцать третий! — процедил милорд и двинулся дальше.
— На улице Эсмеральды Кран требуется дворник, — забормотал бойкий старичок, подбегая то к одному, то к другому, и наконец остановился перед бывшим монархом.
— Метлу удержишь? — сочувственно спросил он.
Пухлый экс-король онемел и оскорбленно завертел головой.
— Это король Арамис Двенадцатый, — сказал матрос, заглянув в свой блокнот.
— Который? — переспросил милорд, словно не расслышал, который час. Потом вдруг зловеще гаркнул: — В ад его!
— На небо, на небо, — успокоил старичок. — Мы только тряпье сжигаем, а из костей делаем пудру для вест-вестерских красоток. А души улетают на звезды, ха-ха-ха! — Он так рассмеялся, что даже черные очки запотели. И когда он их снял, то оказалось, что глаза у него ядовито-зеленые, злющие и жесткие, а добрые морщинки — это всего лишь маска.
— Ну хватит! — решил милорд. — Все остальное брак. Мусор! В печку их!
— А как же дворник? — Адмирал вновь нацепил очки и углядел напудренного юнца. Лицо у того было перекошено от страха и застрявших в горле рыданий. Матрос записал номер этажа и перевел молодого человека в группу напротив.
— А теперь — девочек! — похотливо просюсюкал старичок и поправил на груди отклеившуюся звезду. Милорд, входя в соседнюю комнату, вытянул манжеты, чтоб заметнее были бриллиантовые запонки. Брок потихоньку прошел за ними.
Там на полу сплетался и расплетался клубок женских тел, а ведь всего несколько минут назад Брок видел, как эти женщины шагали в колонне. Любовницы и подруги, провожающие, провожаемые, одинокие гордые путницы, влекомые своей мечтой. Кляпов у них не было.
Сначала — принцесса! — мелькнуло в голове у Брока, когда он подбежал к толпе плачущих женщин. Но принцессы среди них не было. Она стояла поодаль, прижавшись к стене, гордая, вся в черном, и ждала своей участи без единой слезинки в глазах.
О, у него прямо руки чесались сейчас же на месте расправиться с этими двумя мерзавцами и освободить обманутых переселенцев! Но внутренний голос, безотказный инстинкт говорил ему, что надо выждать и отложить мщенье до той великой минуты, когда можно будет рассчитаться разом со всеми. Он бесшумно приблизился к принцессе, наклонился к ней и зашептал:
— Не бойтесь! Я с вами.
А когда она повернула к нему изумленное лицо и губы ее затрепетали, собираясь задать вопрос, Брок поспешно предупредил:
— Тише, тише, не надо спрашивать! Не шевелитесь! Они не должны ничего знать! Я все время рядом с вами. Но вы меня не ищите! — Он легко коснулся ее левой руки и прошептал: — Вот я! Это будет означать, что я рядом. Вы не возражаете?
— Нет! — Принцесса кивнула и едва заметно улыбнулась.
Между тем старый обманщик с лживой маской добряка пытался ласковыми речами остановить потоки слез, причитаний, проклятий, которые низвергались на него.
— Дамы! Милые дамы! К чему эти слезы и причитания! Фу, какими некрасивыми становятся от плача ваши носики!
— Верните мне моего Яничка! Отдайте мне его! — рыдала розовая девочка, все еще ничего не понимая. — Я же не могу лететь без него!
— Похищение, похищение! — истерично выкрикивала кинозвезда. — Бандиты! Воздушные пираты!
Дочь миллионера, забыв о поэте, горько оплакивала свои чемоданы.
— А ну, замолчите, — разозлился человек с моноклем, — не то придется отведать наших груш! А они у нас жесткие…
— Улыбки, улыбки, дорогие дамы, нам нужны ваши улыбки, — затараторил старый адмирал. — Улыбнитесь, пока не поздно!
Но стоны, плач и ропот не утихали. Громче всех шумела старая графиня. Она звала на помощь, требовала полицию, ругалась, сыпала угрозами:
— Негодяи! Подлецы! Только попробуйте поднять руку на беззащитную аристократку! Где же ваши звезды? На небе? Вам бы лишь грабить, водить дураков за нос! Пираты! Отдайте, бандиты, мой чемодан, верните мои деньги!
Тут подал голос милорд:
— Безгранична галантность нашего благородного Муллера (он благочестиво поклонился), но всему есть предел, особенно когда речь идет о явном браке! Грушу! — скомандовал он, и не успела графиня глазом моргнуть, как один из молодчиков загнал ей в рот стальной кляп. Остальные тотчас умолкли.
— Вот видите, дорогие дамы. А теперь, пожалуйста, улыбку! Эта девочка, милорд, не слишком красива, но вряд ли ей больше семнадцати.
— Еще бы, — усмехнулся монокль, — в самый раз для кабаре дона Эремиса…
За розовой девочкой последовали дочь миллионера, грустноокая супруга профессора ботаники, потом две бледные хорошенькие сестры-двойняшки, совершенно на одно лицо, в коротких юбочках и детских гольфах. Они держались за руки и ничегошеньки не понимая, звали отца. Молодчики с плетьми отвели их всех в угол комнаты, где, подвешенный к потолку, колыхался роскошный турецкий шатер, устланный плюшем, с красными кругами пуфов.
Наконец настал черед принцессы. Брок насторожился. Старик адмирал, поправив безупречную складку на брюках с желтыми лампасами, учтиво, в наигранном удивлении, подошел к ней.
— Принцесса Тамара! — воскликнул он. — Какая неожиданность! Черный бриллиант, потерянный и найденный вновь… Бархатная бабочка хотела упорхнуть от нас к небесам… Сколько ж мы вас искали по всем этажам!
— Никто не искал, и никто не терялся, — оборвал его милорд, — в Муллер-доме никогда ничто не терялось и не потеряется!
Но запавший старческий рот все бубнил:
— Принц Ачорген, третий секретарь нашего благодетеля и Повелителя, полюбил вас с первого взгляда… Ему первому вы станцуете хрустальное фуэте, или второму, если пожелает Сам… Говорят, наш благодетель и Повелитель уже справлялся о вас и ваших успехах в танцах. Беда, если вместо симпатии вам придется испытать Его гнев!
Принцессу отвели в шатер. Брок метнулся за ней. Старичок тоже устроился в шатре и подал знак рукой. Внезапно шатер окружили металлические стены. Под куполом вспыхнула лампочка, и упакованный в металлический футляр шатер начал падать вниз.
В герметически закрытой кабине Броку трудно было определить скорость падения, вдобавок ничто не шелохнулось и падение проходило без малейшего шума и тряски. Кабина словно и не двигалась, но он чувствовал, что они с бешеной скоростью летят в пропасть. На мгновение перед глазами у него вспыхнул знакомый желтый огонек, но он сразу отогнал видение.
Старый сводник внимательно разглядывал заплаканные лица. Кое-кто еще всхлипывал, по чьей-то щечке еще текла слезинка, но рыдания стихли. Они устали отчаиваться, да и в глаза рвутся новые, любопытные картины — вон они, так и мелькают. Адмирал в этом мчащемся вниз колоколе вел себя с дамами на удивление корректно. Он сидел в сторонке, подтянув брюки и зажав ладони между колен, видимо, чтобы не возникло подозрения, будто он намерен приставать к своим соседкам. Фуражку он сдвинул на затылок и заговорил с притворным добродушием:
— Как видите, дорогие дамы, ничего страшного с вами не случилось, да и не случится. Вы испугались, что не попадете на свои планетки? Клянусь Муллером, мы сейчас летим на одну премиленькую звездочку… Это звезда танцев… Танцы и любовь… Мадам Верони вас научит в своих салонах и тому и другому. Она-то, конечно, уже не танцует, по причине изрядной полноты, но возглавляет танцевальный университет, где преподают знаменитости старого мира… Не бойтесь, мы выбрали вас не только за смазливые мордашки — ваши фигурки, ваши ножки победили в тайном состязании спящих красавиц… Вон тех двух пупсиков тоже я отыскал, — при этих словах морщины старого сводника изобразили нежную улыбку, — я сжалился над образцом столь совершенной симметрии… И папочек для вас, сиротинки мои, тоже найдем — каждой по одному. Но сначала вы пойдете в школу. Мадам Верони обучит вас азбуке любви. А вы, принцесса, вернетесь на виллу «Тамара». Искренне вам советую: разучите хрустальное фуэте. Без танца в Гедонии карьеры не сделать… Ублажите принца Ачоргена. Неужто не понимаете, что все женщины там, внизу, без ума от него, а среди них есть и принцессы… Это великий человек — правая рука гениального, божественного Муллера. А какой кавалер! Целый этаж Гедонии занимает, три тысячи комнат. Он покровитель художников, артистов, музыкантов Муллер-дома. Если вы ему угодите, он возьмет вас в жены! Клянусь Муллером, он сумеет вас обеспечить, даром что уже содержит в гаремах около полусотни жен…
Принцесса смотрела в потолок и молчала. Гордая, не сломленная, она будто светилась изнутри холодным как лед светом. Зато Брок ловил и впитывал каждое слово адмирала, как иссохшая земля — влагу.
Неожиданно кабина-шатер мягко, без толчка остановилась. Складные металлические стены поднялись, лампа погасла, и шатер очутился посредине огромного розового зала. Броку показалось, будто здесь только что стихла музыка. Со всех сторон бежали разгоряченные, потные люди. В мгновение ока шатер окружило жаркое кольцо человеческих тел. Прекрасные лица женщин — ярко накрашенные губы, влажные, блестящие глаза, устало прикрытые тяжелыми длинными ресницами. И лица мужчин — с виду молодые, гладкие от жидкой пудры, но что самое странное — почти у всех бородки: черные, белокурые, рыжие и непременно раздвоенные. Брок вспомнил обитателей города авантюристов, да и старый сводник носил бороду той же странной формы. Брок смекнул, что таков, вероятно, последний крик моды в Муллер-доме. Однако задумываться над подобными пустяками было недосуг. Адмирал первым выскочил из шатра и тщательно расправил брюки, чтобы заглаженная стрелка приобрела изначальный вид.
— Мадам Версии, мадам Версии! — позвал он.
Из толпы вынырнула грудастая толстуха в роскошном платье из какой-то зеленой чешуи. Прелести ее давным-давно утонули в складках жира, а рот, подпертый чуть не десятком подбородков, находился куда выше адмиральской макушки.
— Ну вот, привез вам новых ангелочков, — скороговоркой забубнил сводник, — правда, отрастить им крылышки — это уж ваша забота. Думаю, выбор удачен…
Мадам Верони сверкнула золотым лорнетом в сторону грустных пленниц и от удовольствия заколыхала подбородками.
— Замечательно, адмирал, — сказала она сладким голосом. — «Вселенная» никогда не подводит. Эти розовые куколки прелестны — даже на Венере не было бы стыдно за нашу старушку планету. Приходите завтра, я с вами рассчитаюсь! — Неожиданно мадам Верони всплеснула руками. — Клянусь солнцами! Это же наша Тамара! Адмирал, вы что, ослепли от звездной пыли?
Сводник под прикрытием темных очков тихонько хихикнул.
— Вы действительно думаете, что в мои сети ловится только мелкая рыбешка, мадам?
— Идите сюда, моя дорогая, — защебетала мадам Верони, обращаясь к принцессе, — до чего ж вы бледная! Я отведу вас в вашу виллу. Там все осталось как раньше, сами увидите, идемте, дитя мое!
Но старый сводник не отдал добычи.
— Побудьте-ка лучше со своими ангелочками, мадам, они тоже устали! Дайте им теплой воды для ног, а принцессу предоставьте мне! Я сам отведу ее куда нужно… Пойдемте, принцесса!
— Идите, — шепнул Брок.
Принцесса чуть заметно улыбнулась. Так они и вышли из зала — принцесса, адмирал и Брок.
Площадь. Стеклянные дворцы вокруг — точно стены гигантского бассейна, на дне которого копошится людская толпа. Невероятно широкие проспекты разбегаются отсюда звездными лучами, теряясь в необозримой дали. Театры, рестораны, кинозалы, музеи, игорные дома, храмы — все из стекла, полуматового, полупрозрачного. Аллея фонтанов и хрустальных статуй, словно бы созданных из воды, — блеснут на мгновение в луче света и вновь исчезнут, как их и не было. А надо всем этим — лазурный стеклянный свод с незаходящим солнцем…
Эти слова, багровой кляксой расплывшиеся по стандартной серебристой табличке на угловом здании, ударили в глаза Броку. Брок запомнил название улицы на всякий случай: вдруг он заблудится в невероятном лабиринте Муллер-дома? Но нет, он не вправе заблудиться! Не спуская глаз с принцессы, он шел за ней по пятам, шаг за шагом. Смотрел на ее стройные ноги в траурном шелке и внезапно ощутил страстное желание коснуться их рукою. Увидел их нагими и рядом, совсем рядом — себя, прозрачного как стекло. Увидел свои невидимые, жадные руки, ласкающие сонное тело… И тут же его охватило презрение к себе. Ведь он же поклялся ей помочь! Да, он к ней прикоснется, но затем только, чтобы она знала о его присутствии! Так он обещал!
Между тем позади оставались проспекты, перекрестки, дворцы. Аллея гигантских кактусов и пальм, цветочные ковры, оранжереи, озерца, особняки, обвеваемые веерами финиковых пальм, — все говорило о том, что они очутились в богатых аристократических кварталах.
Вот наконец и коттедж, на фронтоне которого красуется надпись:
Старый адмирал поклонился принцессе.
— До свидания, гордая грешница! Я пошел к Муллеру! Молитесь ему, чтоб он был милостив к вам в своем гневе! Его доброта бесконечна…
Брок стоит на пороге, принцесса, не оборачиваясь, поднимается по прозрачным ступеням. Дверь захлопывается, но фигура принцессы еще видна за стеклом. Постепенно очертания ее расплываются и наконец исчезают совсем.
Что делать? — заколебался Петр Брок. Идти за принцессой? Нет! Ей пока опасность не грозит! А этот мерзкий негодяй направляется к Муллеру! Итак, за ним!
— Это послушные, умненькие куколки… Заживете там словно в сказке.
— Но как мне скрыться, если он все же меня настигнет?
— А вдруг вы еще рады будете, если кто-нибудь вызволит вас с этой лилипутской звезды. Ведь со временем они вам опротивеют. Вот, пожалуйста, ваш билет.
— Итак, стану принцессой гномов, — вздохнула она и исчезла в лиловых складках портьеры.
Брок двинулся за ней по пятам, сгорая от любопытства, — даже в горле запершило.
XVII.
Зал ожидания на пороге вселенной. — Бесполезные споры, «…всюду земля господня…» — Бархатный зал. — Брок пытается спасти принцессу
Он очутился по ту сторону занавеса и тотчас смекнул, что от разгадки тайны его отделяет еще длинный белый коридор; только пройдя его до конца, можно будет скинуть бремя любопытства.
Белые лампочки льют молочный свет, глухо звучат шаги, перебивают друг друга голоса. Чемоданы и рюкзаки с каждым шагом становятся все тяжелее, оттягивают руки переселенцев. Наконец и этот путь пройден. Долгое, бесконечное ожидание. И вот медленно, как крышка гроба, открываются массивные железные ворота. Гудящая толпа людей, которые буквально падают от усталости, поспешно устремляется к зияющему проему. Последней в него проскальзывает принцесса, а за ней Петр Брок. Ворота за ними мягко, неумолимо закрываются.
Просторный зал заполнился людьми. Все как по команде уселись на свои узлы и чемоданы.
— Я представлял себе это несколько иначе… — заметил художник, разочарованно оглядывая голые стены, словно отыскивая на них картины.
— Хоть бы скамейки поставили… — вздохнул миссионер, который побоялся сесть на свой жалкий баул. — У меня там дароносица, чаши и кресты, завернутые в церковные облачения. Не дай бог, сломаются, — сообщил он сыщику.
А тот в недоумении посасывал трубку.
— Черт побери! И это зал ожидания на пороге вселенной? Скорее напоминает приемную богадельни!
— Вот так всегда получается, — язвительно проскрипел напудренный юнец, — когда не выделяют тех, кто богат. Я путешествую только первым классом — и на подводных, и на обычных, и на воздушных кораблях. Я могу себе это позволить. — Он нервно передернул плечами и стряхнул пыль с рукава своего фрака, который задела старушка, пробиравшаяся в другой конец зала. — И куда ты, старая, лезешь?
Беззубая старушенция гордо вскинула седую голову. Ее волосы, спереди расчесанные на пробор, походили на серебристые крылья летящего жука. На макушке у нее была смешная шляпка, завязанная под подбородком черной лентой.
— Я графиня Кокочин! — спесиво заявила она и навела на дерзкого юнца золотой лорнет.
— О, простите, ваша светлость, я не предполагал… — Молодой человек отвесил преувеличенно низкий поклон и с насмешливой галантностью снял белый цилиндр.
— Старость доставляет мне столько хлопот, — уже спокойно сказала графиня.
— И куда же вы изволите направляться?
— Я? На Л-70!
— Черт возьми! Звезда любви…
Старуха кокетливо стукнула его лорнетом.
— Ах, проказник! Звезда молодости, а не любви… Я лечу за молодостью. Далеко это?
— Двадцать муллеренов… Не знаю, доживете ли вы до конца путешествия! — злорадно сообщил Лас Абела, бывший миллионер.
— Но ведь мне сказали, что путешествие продлится лишь трое суток…
— Может быть, — согласился Лас Абела, — но не забывайте, что в других галактиках время другое и люди стареют не так, как под нашим солнцем…
— Всюду земля господня! — включился в разговор миссионер. — Если будет на то его воля, вы умрете по-христиански, с крестом! Я везу его с собой. У меня и освященный елей есть для соборования. Так что не беспокойтесь, добавил он.
— А я вас в гробу надушу… — Парикмахер нажал на грушу пульверизатора. От терпкого непривычного запаха запершило в горле.
— И меня, и меня, — закричала розовая куколка, которой очень захотелось благоухать в объятиях своего возлюбленного поэта.
В эту минуту над отдыхающими возникла матросская шапка, лицо, изъеденное глубокими оспинами, и черная, с желтыми полумесяцами, безрукавка. Брок сразу его узнал — это был тот самый пьяница, который распевал похабную песню на кольцевой улице Вест-Вестера.
— Подъем, господа, за мной! — закричал матрос, прикуривая от факела. В глубоком вырезе на его груди виднелась яркая татуировка: космический корабль, плывущий среди звезд. Руки у него тоже были покрыты татуировкой — неуклюжими изображениями чудовищных неземных растений.
Матрос отпер маленькую дверцу, ведущую в темноту, и все повалили за ним. Началась давка. Узкий коридор не спеша проглатывал одного путешественника за другим. Он был сырой, длинный, словно пищевод гигантской змеи, и вел то вверх, то вниз. Все шли гуськом, склонив головы, локтями касаясь влажных стен. Далеко впереди чадил факел матроса.
Наконец там появился светлый прямоугольник, и люди воспрянули духом. Факел исчез в нише, но его желтоватый огонь высвечивал движущуюся вереницу тел. Когда принцесса, а следом за нею и Брок шагнули в светлый прямоугольник, сзади захлопнулась дверь.
Бархатисто-черный круглый зал, высоко под потолком сверкает раскаленный фиолетовый шар. Со всех сторон слышатся крики отчаяния, плач, люди заламывают руки.
— Измена, измена, мы все здесь погибнем!
В первую минуту Брок ничего не мог понять. Но потом вдруг почувствовал странный одуряюще приторный запах, от которого кружилась голова. Перед глазами у него расцвел неземной красоты цветок с алыми листьями и черным венчиком. Брок задержал дыхание — цветок исчез. Он увидел, что все показывают вверх на металлическую трубку в стене, из которой валил и быстро таял в воздухе белый дым. Началась паника.
Первая мысль была — спасти принцессу. Брок рванулся к стене, где, как он помнил, была захлопнувшаяся дверь. Но двери как не бывало.
К тому же принцесса затерялась в этом безумном столпотворении. Все стонут, кричат, плачут, стараются заткнуть чем-нибудь рты и носы.
Бывший фабрикант в отчаянии мечется по залу, словно зверь в клетке.
Миссионер Ричард Альва, охваченный мистическим ужасом, стал посреди зала на колени, бьется головой об пол и богохульствует, проклиная своего бога и насмехаясь над ним.
Поэт с дочерью миллионера, забыв обо всем перед лицом смерти, слились в страстном объятии, чтоб погибнуть в упоении любви.
Художник с мечтательными глазами умирает в слезах.
Парикмахер рвет свою нафабренную бороду.
Пресыщенный юнец полной грудью вдыхает губительный запах.
Концентрация газа быстро растет, да и дыхание навек не задержишь, в конце концов каждый напьется смерти, глоток за глотком.
Люди падают друг на друга, кучи тел громоздятся на черном мраморе.
В середине зала Брок нашел наконец свою принцессу. Когда он подбежал к ней, она уже готова была упасть. Он подхватил ее и мягко опустил на камень. В ее глазах мелькнуло удивление.
— Принцесса! Принцесса! — закричал Брок, в отчаянье прижимая губы к ее виску. — Ради бога, задержите дыхание!
Но сам он от этого крика лишился последнего глотка чистого воздуха. Он выпрямился и волей-неволей опять глотнул смертоносный газ. Голова у него закружилась, в ушах зашумело, а перед глазами снова вырос алый, как кровь, цветок. Это конец, конец!
Итак, в борьбе с Огисфером Муллером он потерпел поражение! Проиграл, еще не вступив в борьбу. Даже не видел его — и проиграл. Шум в ушах все тише и тише. Черный цветок быстро растет, раскрывается, поглощает его… Ноги подкашиваются, человек падает, умирая… Петр Брок упал. Ослепительная вспышка, и все погасло. Тьма, и даже тьмы уже нет… Ничего нет.
XVIII.
Сон. — Старик с доброй улыбкой. — Судьба переселенцев. — Паршивый материал. — «А как же дворник?»
И все— таки желтый огонек мигает и мигает. Трехэтажный помост теряется где-то в темноте. К его доскам прилепились серые куколки-балахоны. Кажется, будто они усохли, потому что сморщились и опали. И все же внутри что-то шевелится, пахнет -то ли рождается, то ли уже гниет… Здесь их немало, этих куколок. Время от времени они вздрагивают, как бы показывая, что по-прежнему живы, что, может быть, однажды ночью из них вылупятся мрачные бархатные бабочки «мертвая голова»…
Но что это? Желтый огонек, светящий лунным светом, неожиданно вспыхнул ослепительно ярким пламенем. Петр Брок открыл глаза.
Что произошло?
Сон исчез.
Над головой вновь горит фиолетовый шар, только дно бархатной чаши опустело. А круглая стена в одном месте словно треснула — сквозь узкое отверстие пробивается свет, и что-то в нем движется… Брок бесшумно скользнул в эту щель и очутился в стальной камере без мебели, с заклепками на стенах. Под потолком — прозрачный человеческий череп, из глазниц и из носа бьют лучи света.
В углу толпа полураздетых переселенцев, их руки скованы тонкой цепью. Женщин среди них нет. Больше всего Брока поразило, что они молчат. Жуткой тишиной веяло от этих сломленных, напуганных людей. Лишь подойдя ближе, он увидел, что у всех во рту металлические кляпы. Концы цепей держат в руках два краснорожих молодчика с плетками. Кроме них и матроса здесь были еще двое. Заглянув им в глаза, Брок понял, что именно они будут решать судьбу обманутых переселенцев.
Первый — седовласый старичок в черных очках и с на удивленье доброй улыбкой — то горбится, то снова выпрямляется. Одет в мундир с золотыми эполетами. На груди сверкают орденские звезды, расположенные в виде созвездия Кассиопеи. На голове офицерская морская фуражка с надписью «Адмирал Шурхэнд». Бородка у адмирала раздвоенная.
Второй — полная противоположность первого. Одутловатая, красная физиономия, грубая, как у мясника, так и пышет примитивной жестокостью. Безукоризненный темный костюм. На пальцах, на манишке и в манжетах сверкают искорки бриллиантов. Лоб узкий, скошенный, в левом глазу монокль — для придания грубым чертам аристократического лоска.
— Сколько? — спросил у татуированного матроса добрый старичок.
— Сорок пять из девяноста, — почтительно доложил матрос, — в том числе пятнадцать женщин. Остальные уже в печи…
— Паршивый материал! — брезгливо бросил человек с моноклем. — Всех в ад!
— Слишком вы торопитесь, милорд! — возразил старичок. — Что-нибудь среди них да найдется.
Он подошел к бывшему миллионеру и похлопал его по заросшей рыжей щетиной груди.
— Взгляните-ка, милорд, на этот экземпляр. Рыжие — народ выносливый и живут долго. Он будет хорошим рудокопом!
— Ладно, адмирал, — ответил милорд, — в шахту его.
Матрос что-то пометил в своем блокноте, и двое молодчиков отвели рыжего в другой конец зала.
— Одного отправить на склад! — вспомнил милорд и подошел к парикмахеру, который дрожал, как басовая струна. Милорд словно бы ненароком щелкнул его по носу и сухо сказал: — Пятьсот шестьдесят седьмой этаж!
Матрос записал, и парикмахер очутился в противоположном углу.
Затем адмирал обратил внимание на влюбленного, в отчаянии простирающего руки к железным дверям, которые хранили тяжелое молчание.
— Сэру Марко нужен молодой раб, — сказал он, будто утешая, — вам повезло…
— Семьсот тридцать третий! — процедил милорд и двинулся дальше.
— На улице Эсмеральды Кран требуется дворник, — забормотал бойкий старичок, подбегая то к одному, то к другому, и наконец остановился перед бывшим монархом.
— Метлу удержишь? — сочувственно спросил он.
Пухлый экс-король онемел и оскорбленно завертел головой.
— Это король Арамис Двенадцатый, — сказал матрос, заглянув в свой блокнот.
— Который? — переспросил милорд, словно не расслышал, который час. Потом вдруг зловеще гаркнул: — В ад его!
— На небо, на небо, — успокоил старичок. — Мы только тряпье сжигаем, а из костей делаем пудру для вест-вестерских красоток. А души улетают на звезды, ха-ха-ха! — Он так рассмеялся, что даже черные очки запотели. И когда он их снял, то оказалось, что глаза у него ядовито-зеленые, злющие и жесткие, а добрые морщинки — это всего лишь маска.
— Ну хватит! — решил милорд. — Все остальное брак. Мусор! В печку их!
— А как же дворник? — Адмирал вновь нацепил очки и углядел напудренного юнца. Лицо у того было перекошено от страха и застрявших в горле рыданий. Матрос записал номер этажа и перевел молодого человека в группу напротив.
XIX.
«А теперь — девочек…» — Принцесса, потерявшаяся и найденная вновь. — Галантность Муллера. — "…пожалуйста,улыбку… "
— А теперь — девочек! — похотливо просюсюкал старичок и поправил на груди отклеившуюся звезду. Милорд, входя в соседнюю комнату, вытянул манжеты, чтоб заметнее были бриллиантовые запонки. Брок потихоньку прошел за ними.
Там на полу сплетался и расплетался клубок женских тел, а ведь всего несколько минут назад Брок видел, как эти женщины шагали в колонне. Любовницы и подруги, провожающие, провожаемые, одинокие гордые путницы, влекомые своей мечтой. Кляпов у них не было.
Сначала — принцесса! — мелькнуло в голове у Брока, когда он подбежал к толпе плачущих женщин. Но принцессы среди них не было. Она стояла поодаль, прижавшись к стене, гордая, вся в черном, и ждала своей участи без единой слезинки в глазах.
О, у него прямо руки чесались сейчас же на месте расправиться с этими двумя мерзавцами и освободить обманутых переселенцев! Но внутренний голос, безотказный инстинкт говорил ему, что надо выждать и отложить мщенье до той великой минуты, когда можно будет рассчитаться разом со всеми. Он бесшумно приблизился к принцессе, наклонился к ней и зашептал:
— Не бойтесь! Я с вами.
А когда она повернула к нему изумленное лицо и губы ее затрепетали, собираясь задать вопрос, Брок поспешно предупредил:
— Тише, тише, не надо спрашивать! Не шевелитесь! Они не должны ничего знать! Я все время рядом с вами. Но вы меня не ищите! — Он легко коснулся ее левой руки и прошептал: — Вот я! Это будет означать, что я рядом. Вы не возражаете?
— Нет! — Принцесса кивнула и едва заметно улыбнулась.
Между тем старый обманщик с лживой маской добряка пытался ласковыми речами остановить потоки слез, причитаний, проклятий, которые низвергались на него.
— Дамы! Милые дамы! К чему эти слезы и причитания! Фу, какими некрасивыми становятся от плача ваши носики!
— Верните мне моего Яничка! Отдайте мне его! — рыдала розовая девочка, все еще ничего не понимая. — Я же не могу лететь без него!
— Похищение, похищение! — истерично выкрикивала кинозвезда. — Бандиты! Воздушные пираты!
Дочь миллионера, забыв о поэте, горько оплакивала свои чемоданы.
— А ну, замолчите, — разозлился человек с моноклем, — не то придется отведать наших груш! А они у нас жесткие…
— Улыбки, улыбки, дорогие дамы, нам нужны ваши улыбки, — затараторил старый адмирал. — Улыбнитесь, пока не поздно!
Но стоны, плач и ропот не утихали. Громче всех шумела старая графиня. Она звала на помощь, требовала полицию, ругалась, сыпала угрозами:
— Негодяи! Подлецы! Только попробуйте поднять руку на беззащитную аристократку! Где же ваши звезды? На небе? Вам бы лишь грабить, водить дураков за нос! Пираты! Отдайте, бандиты, мой чемодан, верните мои деньги!
Тут подал голос милорд:
— Безгранична галантность нашего благородного Муллера (он благочестиво поклонился), но всему есть предел, особенно когда речь идет о явном браке! Грушу! — скомандовал он, и не успела графиня глазом моргнуть, как один из молодчиков загнал ей в рот стальной кляп. Остальные тотчас умолкли.
— Вот видите, дорогие дамы. А теперь, пожалуйста, улыбку! Эта девочка, милорд, не слишком красива, но вряд ли ей больше семнадцати.
— Еще бы, — усмехнулся монокль, — в самый раз для кабаре дона Эремиса…
За розовой девочкой последовали дочь миллионера, грустноокая супруга профессора ботаники, потом две бледные хорошенькие сестры-двойняшки, совершенно на одно лицо, в коротких юбочках и детских гольфах. Они держались за руки и ничегошеньки не понимая, звали отца. Молодчики с плетьми отвели их всех в угол комнаты, где, подвешенный к потолку, колыхался роскошный турецкий шатер, устланный плюшем, с красными кругами пуфов.
XX.
Первое упоминание об Ачоргене. — Пурпурный шатер-лифт. — Старый сводник утешает принцессу. — Мадам Верони
Наконец настал черед принцессы. Брок насторожился. Старик адмирал, поправив безупречную складку на брюках с желтыми лампасами, учтиво, в наигранном удивлении, подошел к ней.
— Принцесса Тамара! — воскликнул он. — Какая неожиданность! Черный бриллиант, потерянный и найденный вновь… Бархатная бабочка хотела упорхнуть от нас к небесам… Сколько ж мы вас искали по всем этажам!
— Никто не искал, и никто не терялся, — оборвал его милорд, — в Муллер-доме никогда ничто не терялось и не потеряется!
Но запавший старческий рот все бубнил:
— Принц Ачорген, третий секретарь нашего благодетеля и Повелителя, полюбил вас с первого взгляда… Ему первому вы станцуете хрустальное фуэте, или второму, если пожелает Сам… Говорят, наш благодетель и Повелитель уже справлялся о вас и ваших успехах в танцах. Беда, если вместо симпатии вам придется испытать Его гнев!
Принцессу отвели в шатер. Брок метнулся за ней. Старичок тоже устроился в шатре и подал знак рукой. Внезапно шатер окружили металлические стены. Под куполом вспыхнула лампочка, и упакованный в металлический футляр шатер начал падать вниз.
В герметически закрытой кабине Броку трудно было определить скорость падения, вдобавок ничто не шелохнулось и падение проходило без малейшего шума и тряски. Кабина словно и не двигалась, но он чувствовал, что они с бешеной скоростью летят в пропасть. На мгновение перед глазами у него вспыхнул знакомый желтый огонек, но он сразу отогнал видение.
Старый сводник внимательно разглядывал заплаканные лица. Кое-кто еще всхлипывал, по чьей-то щечке еще текла слезинка, но рыдания стихли. Они устали отчаиваться, да и в глаза рвутся новые, любопытные картины — вон они, так и мелькают. Адмирал в этом мчащемся вниз колоколе вел себя с дамами на удивление корректно. Он сидел в сторонке, подтянув брюки и зажав ладони между колен, видимо, чтобы не возникло подозрения, будто он намерен приставать к своим соседкам. Фуражку он сдвинул на затылок и заговорил с притворным добродушием:
— Как видите, дорогие дамы, ничего страшного с вами не случилось, да и не случится. Вы испугались, что не попадете на свои планетки? Клянусь Муллером, мы сейчас летим на одну премиленькую звездочку… Это звезда танцев… Танцы и любовь… Мадам Верони вас научит в своих салонах и тому и другому. Она-то, конечно, уже не танцует, по причине изрядной полноты, но возглавляет танцевальный университет, где преподают знаменитости старого мира… Не бойтесь, мы выбрали вас не только за смазливые мордашки — ваши фигурки, ваши ножки победили в тайном состязании спящих красавиц… Вон тех двух пупсиков тоже я отыскал, — при этих словах морщины старого сводника изобразили нежную улыбку, — я сжалился над образцом столь совершенной симметрии… И папочек для вас, сиротинки мои, тоже найдем — каждой по одному. Но сначала вы пойдете в школу. Мадам Верони обучит вас азбуке любви. А вы, принцесса, вернетесь на виллу «Тамара». Искренне вам советую: разучите хрустальное фуэте. Без танца в Гедонии карьеры не сделать… Ублажите принца Ачоргена. Неужто не понимаете, что все женщины там, внизу, без ума от него, а среди них есть и принцессы… Это великий человек — правая рука гениального, божественного Муллера. А какой кавалер! Целый этаж Гедонии занимает, три тысячи комнат. Он покровитель художников, артистов, музыкантов Муллер-дома. Если вы ему угодите, он возьмет вас в жены! Клянусь Муллером, он сумеет вас обеспечить, даром что уже содержит в гаремах около полусотни жен…
Принцесса смотрела в потолок и молчала. Гордая, не сломленная, она будто светилась изнутри холодным как лед светом. Зато Брок ловил и впитывал каждое слово адмирала, как иссохшая земля — влагу.
Неожиданно кабина-шатер мягко, без толчка остановилась. Складные металлические стены поднялись, лампа погасла, и шатер очутился посредине огромного розового зала. Броку показалось, будто здесь только что стихла музыка. Со всех сторон бежали разгоряченные, потные люди. В мгновение ока шатер окружило жаркое кольцо человеческих тел. Прекрасные лица женщин — ярко накрашенные губы, влажные, блестящие глаза, устало прикрытые тяжелыми длинными ресницами. И лица мужчин — с виду молодые, гладкие от жидкой пудры, но что самое странное — почти у всех бородки: черные, белокурые, рыжие и непременно раздвоенные. Брок вспомнил обитателей города авантюристов, да и старый сводник носил бороду той же странной формы. Брок смекнул, что таков, вероятно, последний крик моды в Муллер-доме. Однако задумываться над подобными пустяками было недосуг. Адмирал первым выскочил из шатра и тщательно расправил брюки, чтобы заглаженная стрелка приобрела изначальный вид.
— Мадам Версии, мадам Версии! — позвал он.
Из толпы вынырнула грудастая толстуха в роскошном платье из какой-то зеленой чешуи. Прелести ее давным-давно утонули в складках жира, а рот, подпертый чуть не десятком подбородков, находился куда выше адмиральской макушки.
— Ну вот, привез вам новых ангелочков, — скороговоркой забубнил сводник, — правда, отрастить им крылышки — это уж ваша забота. Думаю, выбор удачен…
Мадам Верони сверкнула золотым лорнетом в сторону грустных пленниц и от удовольствия заколыхала подбородками.
— Замечательно, адмирал, — сказала она сладким голосом. — «Вселенная» никогда не подводит. Эти розовые куколки прелестны — даже на Венере не было бы стыдно за нашу старушку планету. Приходите завтра, я с вами рассчитаюсь! — Неожиданно мадам Верони всплеснула руками. — Клянусь солнцами! Это же наша Тамара! Адмирал, вы что, ослепли от звездной пыли?
Сводник под прикрытием темных очков тихонько хихикнул.
— Вы действительно думаете, что в мои сети ловится только мелкая рыбешка, мадам?
— Идите сюда, моя дорогая, — защебетала мадам Верони, обращаясь к принцессе, — до чего ж вы бледная! Я отведу вас в вашу виллу. Там все осталось как раньше, сами увидите, идемте, дитя мое!
Но старый сводник не отдал добычи.
— Побудьте-ка лучше со своими ангелочками, мадам, они тоже устали! Дайте им теплой воды для ног, а принцессу предоставьте мне! Я сам отведу ее куда нужно… Пойдемте, принцесса!
— Идите, — шепнул Брок.
Принцесса чуть заметно улыбнулась. Так они и вышли из зала — принцесса, адмирал и Брок.
XXI.
Улица Эльвиры Карп. — Вилла «Тамара». — Петр Брок решает идти за адмиралом. — «Я покидаю вас на время…» Улица Берты Бретар. — Проспект Анны Димер
Площадь. Стеклянные дворцы вокруг — точно стены гигантского бассейна, на дне которого копошится людская толпа. Невероятно широкие проспекты разбегаются отсюда звездными лучами, теряясь в необозримой дали. Театры, рестораны, кинозалы, музеи, игорные дома, храмы — все из стекла, полуматового, полупрозрачного. Аллея фонтанов и хрустальных статуй, словно бы созданных из воды, — блеснут на мгновение в луче света и вновь исчезнут, как их и не было. А надо всем этим — лазурный стеклянный свод с незаходящим солнцем…
УЛИЦА ЭЛЬВИРЫ KAРП
Донна Эльвира была четвертой возлюбленной Великого Муллера
Эти слова, багровой кляксой расплывшиеся по стандартной серебристой табличке на угловом здании, ударили в глаза Броку. Брок запомнил название улицы на всякий случай: вдруг он заблудится в невероятном лабиринте Муллер-дома? Но нет, он не вправе заблудиться! Не спуская глаз с принцессы, он шел за ней по пятам, шаг за шагом. Смотрел на ее стройные ноги в траурном шелке и внезапно ощутил страстное желание коснуться их рукою. Увидел их нагими и рядом, совсем рядом — себя, прозрачного как стекло. Увидел свои невидимые, жадные руки, ласкающие сонное тело… И тут же его охватило презрение к себе. Ведь он же поклялся ей помочь! Да, он к ней прикоснется, но затем только, чтобы она знала о его присутствии! Так он обещал!
Между тем позади оставались проспекты, перекрестки, дворцы. Аллея гигантских кактусов и пальм, цветочные ковры, оранжереи, озерца, особняки, обвеваемые веерами финиковых пальм, — все говорило о том, что они очутились в богатых аристократических кварталах.
Вот наконец и коттедж, на фронтоне которого красуется надпись:
Вилла «ТАМАРА»
Старый адмирал поклонился принцессе.
— До свидания, гордая грешница! Я пошел к Муллеру! Молитесь ему, чтоб он был милостив к вам в своем гневе! Его доброта бесконечна…
Брок стоит на пороге, принцесса, не оборачиваясь, поднимается по прозрачным ступеням. Дверь захлопывается, но фигура принцессы еще видна за стеклом. Постепенно очертания ее расплываются и наконец исчезают совсем.
Что делать? — заколебался Петр Брок. Идти за принцессой? Нет! Ей пока опасность не грозит! А этот мерзкий негодяй направляется к Муллеру! Итак, за ним!