Страница:
– Вы не подскажете, как пройти в агентство «Инкорс»?
– А какой адрес?
– Где-то около Моспочтамта.
– Ну, девушка, вы даете. Ничего себе, да здесь все рядом!
– Простите.
– Какое вам агентство? – наконец нашелся сердобольный местный.
– «Инкорс». Занимается квартирами.
– Это на Большой Лубянке. Идите по Рождественскому бульвару до перекрестка и увидите по левую руку.
– Огромное спасибо, – рассыпалась я в благодарностях и буквально побежала в указанном направлении.
Мне не терпелось узнать, сколько стоит сдать мою квартиру. Просто до ужаса не терпелось. Так не терпелось, что я чуть было не проскочила мимо двери с гордо развевающимся синим флагом, на котором значилось «Инкорс». Я застыла на месте так резко, что идущий следом пешеход с разлету наскочил на меня и упал на асфальт. С трудом поднявшись, он выматерился и пошел дальше, потирая локоть.
– Извините, – непонятно зачем пробормотала я и попыталась открыть дверь. Мне это не удалось. Я дергала ее и дергала, пока из дверей не вышел такой же секьюрити, как и в «Национальном стандарте», и сказал:
– Девушка, у вас что, глаз нету?
– Есть, – обиделась я. И добавила, показав рукой: – Вот они.
– Ну, спасибо. Сам бы я не нашел. Вот же бумажка – звонок. Как из деревни.
Я прошла внутрь и поймала себя на мысли, что дикари из племени секьюрити меня просто бесят. Тоже мне, командуют, как вздумается. А ведь их место похоже на будку кобеля на скотном дворе.
От этих мыслей мне полегчало.
Я поднялась по лестнице на второй этаж старинного дома. Лестницы были такими же бесконечными, как и у меня дома, но вот лифта тут не было. Дом-то всего из пяти этажей. По длинному белому коридору я просочилась к секретарской стойке. Вокруг деловито шныряли туда-сюда какие-то озабоченные люди в приличной и даже роскошной одежде. Все говорили по телефонам, кто по городским, кто по сотовым. Их речь вроде была русской, но понять смысл даже отдельных слов мне почти совсем не удавалось.
– Женщина, вы по какому вопросу? Женщина, я к вам обращаюсь.
– Ко мне? – вокруг меня была такая куча других, что я решила переспросить.
– Да, к вам. Вы по какому вопросу?
– По квартирному, – брякнула я.
– Это очевидно. А конкретнее? У меня и без вас есть дела. – Оказалось, что вежливость моей собеседницы имеет границы.
– Я хочу сдать квартиру.
– Нет проблем. Присядьте, я вызову эксперта. И дайте паспорт.
Я села. Все-таки, они действительно очень востребованы. Такая суета, столько всего. Обалдеть! Вот бы куда попасть работать, неожиданно пришло мне в голову. Но дальнейший разговор с красивой девушкой-экспертом в красивом кабинете показал, что это – идея из разряда утопических. Тут наверняка требовалось какое-то специфическое квартирно-юридическое образование. Девушка поведала мне о множестве подводных камней, готовых меня утопить, если я вздумаю заниматься сдачей квартиры самостоятельно. Главное, она сказала:
– Вашу квартиру, если описание верно, можно сдать за тысячу долларов. Та двушка, которая нужна, чтобы туда переехали вы, стоит примерно пятьсот долларов. Таким образом, ваша прибыль составит пятьсот долларов.
– Я согласна, мне только надо переговорить с родней.
Кстати, от этих слов у меня внутри вдруг все упало. Попробуйте переговорить с моей мамочкой о переезде в маленькую двушку на окраину города.
– Для этого требуется заключить договор. Мы берем комиссию в размере одного месяца оплаты.
– Тысячу долларов! – поразилась я. Каким же должен быть «навар» у этой роскошной девицы, если за мой вариант она заполучит разом штуку баксов! А ведь таких, как я, тут полный офис!
– Да. Но мы возьмем эти деньги со съемщика. Подумайте, почитайте условия и приходите. – Она протянула мне изящную визитку.
Находясь под впечатлением НАСТОЯЩЕГО бизнеса, а не какой-то там убыточной пиццерии, а также от потенциального дохода в пятьсот баксов, я решила прогуляться по бульвару до дома. Мне вдруг вспомнился тот великолепный Мужчина из банка. Сегодня он бы, наверное, не отнесся ко мне с таким презрением. Может, даже похвалил бы за сообразительность и деловитость. Я не спешила домой. Там была мама, которая еще не знала о переезде. И мне предстояло превратить ее в маму, которая переезжает. Нет, я решительно никуда не спешила.
Глава 5
– А какой адрес?
– Где-то около Моспочтамта.
– Ну, девушка, вы даете. Ничего себе, да здесь все рядом!
– Простите.
– Какое вам агентство? – наконец нашелся сердобольный местный.
– «Инкорс». Занимается квартирами.
– Это на Большой Лубянке. Идите по Рождественскому бульвару до перекрестка и увидите по левую руку.
– Огромное спасибо, – рассыпалась я в благодарностях и буквально побежала в указанном направлении.
Мне не терпелось узнать, сколько стоит сдать мою квартиру. Просто до ужаса не терпелось. Так не терпелось, что я чуть было не проскочила мимо двери с гордо развевающимся синим флагом, на котором значилось «Инкорс». Я застыла на месте так резко, что идущий следом пешеход с разлету наскочил на меня и упал на асфальт. С трудом поднявшись, он выматерился и пошел дальше, потирая локоть.
– Извините, – непонятно зачем пробормотала я и попыталась открыть дверь. Мне это не удалось. Я дергала ее и дергала, пока из дверей не вышел такой же секьюрити, как и в «Национальном стандарте», и сказал:
– Девушка, у вас что, глаз нету?
– Есть, – обиделась я. И добавила, показав рукой: – Вот они.
– Ну, спасибо. Сам бы я не нашел. Вот же бумажка – звонок. Как из деревни.
Я прошла внутрь и поймала себя на мысли, что дикари из племени секьюрити меня просто бесят. Тоже мне, командуют, как вздумается. А ведь их место похоже на будку кобеля на скотном дворе.
От этих мыслей мне полегчало.
Я поднялась по лестнице на второй этаж старинного дома. Лестницы были такими же бесконечными, как и у меня дома, но вот лифта тут не было. Дом-то всего из пяти этажей. По длинному белому коридору я просочилась к секретарской стойке. Вокруг деловито шныряли туда-сюда какие-то озабоченные люди в приличной и даже роскошной одежде. Все говорили по телефонам, кто по городским, кто по сотовым. Их речь вроде была русской, но понять смысл даже отдельных слов мне почти совсем не удавалось.
– Женщина, вы по какому вопросу? Женщина, я к вам обращаюсь.
– Ко мне? – вокруг меня была такая куча других, что я решила переспросить.
– Да, к вам. Вы по какому вопросу?
– По квартирному, – брякнула я.
– Это очевидно. А конкретнее? У меня и без вас есть дела. – Оказалось, что вежливость моей собеседницы имеет границы.
– Я хочу сдать квартиру.
– Нет проблем. Присядьте, я вызову эксперта. И дайте паспорт.
Я села. Все-таки, они действительно очень востребованы. Такая суета, столько всего. Обалдеть! Вот бы куда попасть работать, неожиданно пришло мне в голову. Но дальнейший разговор с красивой девушкой-экспертом в красивом кабинете показал, что это – идея из разряда утопических. Тут наверняка требовалось какое-то специфическое квартирно-юридическое образование. Девушка поведала мне о множестве подводных камней, готовых меня утопить, если я вздумаю заниматься сдачей квартиры самостоятельно. Главное, она сказала:
– Вашу квартиру, если описание верно, можно сдать за тысячу долларов. Та двушка, которая нужна, чтобы туда переехали вы, стоит примерно пятьсот долларов. Таким образом, ваша прибыль составит пятьсот долларов.
– Я согласна, мне только надо переговорить с родней.
Кстати, от этих слов у меня внутри вдруг все упало. Попробуйте переговорить с моей мамочкой о переезде в маленькую двушку на окраину города.
– Для этого требуется заключить договор. Мы берем комиссию в размере одного месяца оплаты.
– Тысячу долларов! – поразилась я. Каким же должен быть «навар» у этой роскошной девицы, если за мой вариант она заполучит разом штуку баксов! А ведь таких, как я, тут полный офис!
– Да. Но мы возьмем эти деньги со съемщика. Подумайте, почитайте условия и приходите. – Она протянула мне изящную визитку.
Находясь под впечатлением НАСТОЯЩЕГО бизнеса, а не какой-то там убыточной пиццерии, а также от потенциального дохода в пятьсот баксов, я решила прогуляться по бульвару до дома. Мне вдруг вспомнился тот великолепный Мужчина из банка. Сегодня он бы, наверное, не отнесся ко мне с таким презрением. Может, даже похвалил бы за сообразительность и деловитость. Я не спешила домой. Там была мама, которая еще не знала о переезде. И мне предстояло превратить ее в маму, которая переезжает. Нет, я решительно никуда не спешила.
Глава 5
О том, к чему может привести буйная фантазия
Итак, мы переезжали. Целую бурю обрушила на меня маман, когда поняла, как и чем мы будем гасить долги моего мужа-лимитчика.
– Где была твоя голова, когда ты выходила замуж за этого мерзавца?!
На этот вопрос ответ был очевиден. Там же, где и сейчас – на плечах. Но мама видеть этого не желала.
– Где была голова твоего отца, когда он отписал эту квартиру тебе!
По-моему, она как раз была на самом правильном месте. С другой стороны, если бы папулино завещание одаряло квартирой маменьку, мы бы сейчас уж никак не оказались в таком жутком положении. Она не дала бы ни копейки моему муженьку.
– Как я буду учиться в какой-то задрипанной школе в Медведкове? Сними квартиру здесь. Рядом! – это Шурочка отреагировала на происходящее.
– Тогда нашей прибыли не хватит и на то, чтобы покрывать половину долга, детка.
– У меня здесь друзья. Я не поеду.
– Слава богу, к подобным вопросам ты не можешь иметь отношения. Право голоса относительно обстоятельств нашей жизни есть только у меня и еще, может быть, у бабушки.
– Я тебя ненавижу.
– Спасибо, детка. Надеюсь, что все же ко мне ты относишься чуть лучше, чем к отцу, который вынуждает нас на целых пять лет покинуть родные стены. – Это был, безусловно, удар ниже пояса. Шурка замолчала и проплакала весь вечер. Зато и возражений против переезда больше не высказывала.
Весь следующий месяц я провела словно бы в полубреду. Восемь часов февральско-мартовского мороза, приводящие меня в состояние угасания мозговой деятельности и атрофии нервных импульсов. Даже пошлые и однообразные словесные приставания Вано не раздражали меня. Скорее они были мелкой деталью фона. Дальше магазины, где я старалась не потратить все, что получала (а получала я не так много, как вначале. Отказав Вано в интимном взаимопонимании, я лишила себя всех премий и безголовых цветочков, так что уползала я строго с тремястами рублями), и галопом домой. Там с болью и содроганием показывала квартиру гражданам или иностранной, или бандитской национальной направленности. Наконец после целого месяца утомительных и противных показов один пожилой америкос, с трудом выуживая слова из разговорника, прошелестел:
– О'кей, я подходить этот апартмент. Я дать ваш прайс. Йес?
– Йес! – завопила я и побежала поить валокордином мою мамулю. Мне прямо не верилось, что вот этот дядечка будет жить в моем доме и ежемесячно за эту радость отваливать мне заветный штукарь.
Нам дали неделю. Прямо при просмотре роскошная девушка из «Инкорса» сунула мне под нос бумаги, тыча в них наманикюренным пальчиком.
– Это – ваш ежемесячный доход. Одна тысяча долларов ежемесячно. Сумма фиксируется на весь период. Это вам понятно? – обращалась она ко мне, словно я скудоумная.
– Ага, – шмыгала я еще красным от мороза носом. – А какой период?
– Год. Если всех все будет устраивать, продлите его сами простым дополнительным соглашением. Понятно?
– Ага.
Что такое простое дополнительное соглашение, я представляла смутно, а уж тем более, как мы сами его продлим с не говорящим по-русски Джонсом, я не понимала. Я не понимала даже, Джонс – фамилия это или имя?
– Вы должны через неделю передать квартиру мистеру Джонсу вместе с пустой мебелью, исключая тот список, что мы с вами согласовывали. Он приколот к договору. Понятно? – говорила она все более ласково и медленно.
– Ага, – снова пробубнила я. Про список я помнила. В нем было то, что мы могли увезти с собой. Нам удалось отбить один маленький телевизор, два огромных дорогущих ковра (а перебьется по моим персидским коврам шаркать!) и бытовую технику. Кроме плиты и стиральной машины.
– Прямо сейчас мистер Джонс передает вам одну тысячу долларов под расписку, а вы ее отдаете мне, пятьсот под приходно-кассовый ордер в качестве оплаты вашей новой квартиры. Ага?
– Понятно, – сказала я, и через неделю мы оказались в обшарпанной двушке в Студеном проезде в Медведкове. Здесь плохо было все, кроме одного – до Матильдиной улицы Грекова было всего пять минут ходу. И до моей горе-работы тоже было близко, всего минут десять пешком. Но больше нас здесь не радовало ничто.
– Мам, тут тараканы, я их боюсь, – первое правдивое слово произнесла Анютка, которая сидела на чужом, видавшем виды диване в «большой» комнате и прижимала к себе своего любимого плюшевого медведя.
– Тараканы – фигня. Тут в серванте целая гора презервативов. О, с клубничным запахом. Ой, нет, со вкусом, – веселилась Шурик.
– Какая гадость! Откуда это могло здесь появиться? – сморщилась маменька.
– Дремучая ты, бабуль. Такие хаты обычно для проституток снимают. А для них презики – это как орудие производства!
– Замолчите немедленно, – не выдержала я. – Нам здесь придется очень долго жить, так что первое, что мы сделаем, – проведем генеральную уборку этого сарая.
– Тогда нам нужно купить много «Комбата» от тараканов, «Фейри» и чего-нибудь дезинфицирующего, – разумно перечислила Шурка.
– Нет! Экономия во всем – вот наш девиз. Мне к тем пятистам баксам, что получаются с квартиры, надо прибавить еще триста десять неведомо откуда берущихся других. И еще на что-то жить. Так что единственное, на что я согласна, – хлорка отечественного производства, тем более она ОЧЕНЬ эффективна. И хозяйственное мыло.
– Ну да. От отечественной хлорки дохнет все. Включая нас.
– Мы – нормальные российские мутанты и выдержим это. Шурик, я тут видела недалеко хозяйственный магазин. Марш в него.
В общем, через неделю житья выяснилось, что бачок в туалете не работает, на кухне течет кран, а душевой шланг – чистой воды бутафория. Да, и на стенах ванной комнаты какая-то то ли плесень, то ли грибок. Из паркета выпадают части и, видимо, уже давно, так как в прихожей из-за этого сформировалась целая яма. Такой небольшой провал до самой стяжки. Апофеозом этого грязевого потока новостей стало сообщение соседей о том, что эта квартира в прошлом году горела.
– Да… Не так чтоб сильно горела… До нас не достало, слава богу, хотя мы и примыкаем. Но вот балкон сгорел весь. Да…
– Какой кошмар! – ужаснулась я.
– В горелых квартирах навсегда остается плохая аура. Я не могу здесь жить. – Откуда маман откопала паранормальное слова «аура» – мне неизвестно.
– Будешь. Второго переезда в ближайший год я не переживу. И больше ни слова! – Я была непреклонна. Мама посмотрела на меня внимательно и передумала падать с сердечным приступом.
– Да… А еще, помню, выгорела вся проводка и окна. Проводку-то заменили, а вот на нормальные окна денег у Кондратьевны не было. Она-то с пятиэтажки подрала, какие были, и сюды поставила. Да… – продолжал откровенничать сосед.
– Как это – подрала? А жильцы что, так прям и отдали?
– А жильцов у нас тогда уже выселили. Вона, видишь, дом новенький. Его на месте тех пятиэтажек недавно построили. В общем, с них Кондратьевна окна-то и содрала. И ничего, стоят до сих пор. Уже почитай два года! – поразился он.
Я наконец поняла, почему это окна со стороны балкона так странно досками обиты по периметру. И почему в квартире такие жуткие сквозняки. Ну и Кондратьевна! Ведь ни слова не сказала, гадюка, когда годовой контракт подписывала. Пришлось вызывать подмогу и переконопачивать окна заново. Хоть и конец зимы, а до весенней оттепели мы можем и не дотянуть.
Наконец, после умопомрачительного месяца проживания в нашей хатке настал день, когда я снова отправилась к Джонсу за деньгами. Джонс был мил и любезен, пустил в квартиру, вернее, только в прихожую, сунул конверт и готовую расписку. Я пересчитала зеленые купюры, черкнула подпись и оказалась на лестнице. Я смотрела на захлопнувшуюся дверь собственной квартиры. Вдруг мне стало тяжело дышать. Я села на ступеньки и заревела, утираясь шарфом.
– Ну неужели я должна буду жить в той халупе целых пять лет! Я не смогу. – Господи, как хотелось, чтобы сейчас, как в детстве, из лифта вышел папа, подошел ко мне, взволнованно погладил бы меня по голове и сказал:
– Ну что же ты, детка, расстраиваешься? Я все решу, тебя завтра же поселят обратно. Пойди, купи себе пирожное.
Эх, мечты, мечты. Папа уже много лет как покоится в колумбарии Ваганьковского кладбища, престижном месте последнего упокоения. И мне пришлось утереться и отправиться восвояси, то есть в Студеный проезд, где меня уже ожидала Кондратьевна. Мы с нею немного полаялись из-за всех деталей жилищного суррогата, который мы превратили в дом за свой многострадальный счет. Она степень своей вины осознавать отказалась, но согласилась на компромисс. Пятьдесят долларов из пятисот остались в моем кармане в качестве разовой компенсации за потрясение, остальные четыреста пятьдесят перекочевали в ее карман навсегда, и мы мирно распрощались до следующего месяца. Приближалось первое мая – конец моей вожделенной банковской отсрочки. И я решила не ждать и поехать оплатить задолженность прямо на следующий день, пока у меня не украли деньги или пока я их не пропила. Чего ждать-то, когда на дворе пятнадцатое апреля. Все равно ведь не отвертишься.
Я выковыряла из заветной шкатулки еще триста зеленых, из числа тех самых эквивалентов дружбы, что надавали мне самые мягкосердечные из моих знакомых. Те, что не смогли набраться смелости и послать меня подальше. Господи, как же мне жалко денег! Ради этой кучки «зеленых» я уже месяц сплю на детской кушетке в кухне, чтобы и у деток и у маменьки было по привычной комнате. Как же я отдам заработанное такими лишениями в чужие равнодушные руки кассиров? Я и правда чуть не рыдала, пока ехала на Бауманскую. В Аптекарском меня встретил все тот же (а может и другой, но очень похожий и с таким же выражением лица) секьюрити. Он долго обнюхивал меня, обмахивал палкой-металлоискателем и прикидывал: достойна ли я пройти внутрь.
– Хорош выделываться. Я клиент банка, не задерживай, халдей. Вызови Никоненко! – рявкнула я на него и потому, что он меня бесил и злил самым ужасным образом, и потому, что день был такой, звезды так легли.
Он онемел. Видимо, мой вид, который уже пару месяцев как не был ухоженным и респектабельным, мягко говоря, контрастировал с тоном и смыслом слов, что я излагала. Ну вот захотелось мне его на место поставить, что же, совсем лишать себя простых земных радостей?
– Секундочку, – прошептал он и вдавился внутрь.
Я расправила плечи. Будет знать! Я привезла сюда восемьсот долларов США, да он передо мной ковровую дорожку должен расстелить. Ну и что, что я в заляпанном дорожной грязью пальто и в старой шапке. Подумаешь, не накрашена. А времени нет! И на то, чтобы почистить сапоги, сегодня времени тоже не нашлось.
– Прошу вас, проходите. – Как он переменился! Прямо льнет, двери открывает.
– К кому мне пройти? К Никоненко? – Так звали ту худенькую девушку, которая была моим персональным менеджером.
– Да-да. Она уже ждет вас.
– Спасибо, – церемонно раскланялась я с ним и зашла.
Банк сиял все той же роскошью и мрамором. В лучах многоточечного света бродили с безмятежными лицами сотрудники. Навстречу мне, улыбаясь, плыла Никоненко.
– Добрый день, как ваши дела? Мы вас не ожидали так рано.
– Спасибо, все плохо. Но деньги на этот месяц я нашла. Поэтому давайте оплатим долг, чтобы не скапливались никакие штрафы.
– Конечно-конечно. Пойдемте к операционистам.
Я расплатилась, передав все мои зелененькие денежки внутрь безликого затемненного окна, похожего на обменник валюты. Оттуда мне выплюнули ворох каких-то бумаг на подпись. Я покорно расписалась, мне дали пару листочков с банковской непереводимой абракадаброй и квитанцию.
– Спасибо, до встречи через месяц. Кстати, вы можете платить по первым числам, так что ориентируйтесь на первое июня.
Такое чувство, что все, даже самые рядовые, сотрудники «Национального стандарта» были в курсе моих проблем. Я побрела к выходу. Внезапно впереди, на лестнице, ведущей из операционного зала в зону руководства, я увидела ЕГО. Он, самый великолепный мужчина из всех, кого мне только приходилось видеть и наяву и во сне, стоял, лениво облокотившись на перила, и, улыбаясь, болтал с соответствующей красоткой. Они явно флиртовали, потому что она все время придурочно улыбалась и отводила свой взгляд, а он, напирая, все время норовил что-то прошептать ей на ухо. Его пиджак был расстегнут, галстук развязан, а сам он был взъерошен и, очевидно, возбужден этой развратной дрянной красоткой с длиннющими ногами, торчащими из-под короткой, недопустимо короткой для делового места, юбки. Я прямо побагровела, до того она мне не понравилась. А может, мне было просто жарко во всех моих пальто, шапках и рейтузах. Вдруг я почувствовала на себе его взгляд и остолбенела. Он прищурился, явно пытаясь вспомнить, откуда он меня знает, и вдруг пошел ко мне.
– Вы Ольга Петрова, верно?
– Да уж, не слишком редкое сочетание, – зачем-то проблеяла я и пришла в полный ужас оттого, что так ужасно выгляжу. Это я-то, которая тратила часы и годы, чтобы упаковать свою косу в роскошный венок вокруг головы. Сейчас волосы были собраны в простой конский хвост и торчали неопрятно из-под шапки и из распахнутого пальто. Сапоги грязные, глаза, хоть и большие, но не накрашенные и заспанные, а под пальто видны отвратительные рейтузы и длинный мешковатый свитер. Да я ужасна! Какой стыд, что он на меня ТАКУЮ смотрит! Он же станет меня презирать, он же побрезгует прикасаться ко мне, даже случайно! Я же как тетка с рынка. О чем я? Да я ведь и есть тетка с рынка, одна из тех, кого никогда за людей не держала! Караул!
– Как ваши дела, Ольга Петрова? – спросил он, улыбаясь.
– Нормально.
– Нашли деньги? Начали платить?
– Да.
– Вот и прекрасно. И не стоило так горько плакать тогда. Три месяца вам смогли помочь, как я понимаю!
– Да, очень. Мы сдали квартиру и половину долга сможем выплачивать по-любому. – Какая же я дура, зачем же я оправдываюсь перед ним?!
– Я очень за вас рад. Надеюсь, что у вас все наладится. Держите меня в курсе, ладно?
Боже! Он мягко и нежно мне улыбнулся и прикоснулся к руке. Я таю, таю, таю…
– До свидания!
– Да… – Он повернулся и пошел в сторону треклятой финансовой красотки. Я запаниковала и хочу думать, что только от этого ляпнула ему вслед:
– А как вас зовут?
– Что?
– Ну, вы сказали держать вас в курсе. А как вас звать, я не знаю. – Какой идиотизм! Где моя женская гордость? Ну вот, он усмехнулся!
– Меня зовут Руслан. Возьмите мою визитку и звоните, когда захотите сообщить о своих делах… – Он еще раз усмехнулся и ушел, оставив меня с распахнутым ртом и куском картона в руке.
До дома я доехала, мечтая только об одном – отмыться и отчиститься, отстираться и нагуталиниться так, чтобы навсегда забыть о сегодняшнем позоре. А для полной реабилитации на вечер вызвала Мотьку меня утешать.
Дома я послала ко всем чертям детей и мамулю. Запершись в ванной, я принялась поэтапно наносить все лечебно-косметические средства на лицо и тело так, словно вечером меня гарантированно ждало эротическо-порнографическое свидание. Распарившись и докрасна натеревшись скрабом, я нанесла на лицо омолаживающую маску и изготовилась валяться в пенной воде положенные двадцать минут. Глаза мои невольно закрылись, и я унеслась в какую-то сказочную полудрему, из которой все отчетливей проступало ЕГО лицо, ЕГО руки, ЕГО смех. Он теперь не был для меня безликим представителем банка.
– Руслан, какое хорошее у тебя имя. Руслан! Мне очень нравится.
– И, между прочим, исконно русское, а вовсе не кавказское, как сейчас все думают, – ответил он мне в моей грезе.
– Ну да, еще же у Пушкина… – Я была в удачно обтягивающем меня длинном черном бархатном платье, с тонкой длинной сигаретой в руке. Волосы распущены и окутывают меня, делая похожей на лесную русалку или средневековую ведьму. Или на античную жрицу любви. На губах обжигающе-красная губная помада. Рот чувственный и влекущий. Я вся источаю соблазн. Я – есть запретный и манящий плод.
– Как ты прекрасна. Я не могу жить без тебя, дышать без тебя.
– Подойди ко мне. Поговорим.
Я его дразню, протягиваю ему руки, позволяю к ним прикоснуться. Он обхватывает мои ладони и целует их с внутренней стороны. Я смотрю на него в упор. Наблюдаю, как он теряет над собой контроль.
– Будь моей, прошу, – шепчет он, обнимая меня за плечи. Вдруг хватает на руки и начинает кружить, целуя в декольте. Я хохочу.
– Что, хочешь меня, животное? Пошел прочь.
– Никогда. Ты теперь не вырвешься, не сможешь меня покинуть. – Он бросает меня на огромное мягкое ложе и с силой держит за руки. Я, соответственно, извиваюсь под ним, постанываю и возбуждаюсь.
– Отпусти меня, прошу!
– Нет, ни за что. Ты моя, и я сделаю с тобой все, что захочу!
Я начинаю стонать под ним, он раздирает мое платье, рыча и бледнея.
– Ты моя. О, как я счастлив.
Я лежу в одних трусиках, распластанная и беззащитная. Он целует мою открытую трепещущую грудь и мурлычет от удовольствия.
– Я так хочу тебя, что не могу больше сопротивляться. Позволь мне…
– Все, что хочешь, – кричу я и выгибаюсь ему навстречу.
Внезапно из-за его спины появляется банковская красотка и два неизвестных мне мужика, похожих на викингов с обложки любовных романов. Они хватают меня и пытаются изнасиловать. Я рыдаю и смотрю на Руслана, который в это время целуется с этой дрянью.
Стоп! Мои эротические фантазии завели меня совсем не туда. Я вынырнула из-под воды и отдышалась. Что это со мной случилось? Меня что, возбуждает групповуха? Кажется, без скорой психиатрической помощи Матильды уже не обойтись.
Она приехала вечерком и привезла с собой тортик. Она всегда возит с собой вкусные тортики для установления взаимопонимания и атмосферы доверия. Меня от них уже тошнит, но что делать? Хочешь Мотьку – получай тортики.
– Что за проблемы? Неужели на тебя умудрились обрушиться еще какие-то несчастья?
– Да нет, Мотька, беды все те же.
– Ладно, тогда давай ставь чай.
– Слушай, у меня начались какие-то странные эротические фантазии.
– Что, лесбийские?
– Хуже. В моем банке…
– В твоем? – подняла она бровь.
– Ну в том, где я должна денег. Там есть мужик.
– Ты что, влюбилась? Да, блин, самое время.
– Не в этом дело. Ну ты же психолог. Помоги. Сегодня в ванне я о нем мечтала.
– Ненаказуемо. Хотя мне в детстве говорили: будешь много мечтать – не будет детей.
– Что ты несешь?
– Мастурбация – не выход из положения.
– Да прекрати же ты, наконец. Короче, вместо того, чтобы помечтать о нем и успокоиться, я домечталась до того, что меня грязно насилуют два (ДВА!) огромных самца прямо на глазах у Руслана.
– Это тот кадр из банка? – деловито переспросила Мотя. Она явно включилась в процесс и начала исполнять психиатрический долг.
– Да. А он на это смотрит и целует другую. Роскошную длинноногую красотку, тоже из банка.
– Нормально.
– Что это значит? Я что, становлюсь мазохисткой?
– Вообще-то мазохизм в эротических фантазиях считается полной нормой, если, конечно, ты не жаждешь, чтобы тебе по-настоящему расквасили нос. Хочется?
– Нет, что ты.
– Ну и расслабься. Просто с твоим Сергеем у тебя, видимо, вообще не было фантазий. Вот и отвыкла за двенадцать-то лет.
– Что, значит, со мной все в порядке?
– Нет, конечно. У тебя за последнее время серьезно пострадала самооценка и саморасположение в системе ценностей.
– Чего?! – Вот она замудрила, гадюка.
– А того. Ходишь как чучело, работаешь на рынке, ешь дерьмо, не красишься. Вот и перестала считать себя женщиной. А попался на пути красивый мужик – тебя и шарахнуло. Увидела со стороны все свои изменения.
– И что делать?
– Ну, можно работать с самооценкой, но это сложно. За собой следить, насколько я тебя знаю, ты теперь снова примешься. А проще всего завести мужика. Не эту цацу из банка, он, конечно, недоступен.
– Почему?
– Слишком крут. Да и негде вам встретиться. Сегодня была случайность. А много ли в жизни случайностей? Но обычного хорошего мужика с потенцией я тебе найду. – Мотька говорила об этом так, словно надо было подобрать мне юбку по размеру. Ее интонации мамаши, когда она решала обо мне «позаботиться», всегда меня пугали.
– Не надо мне никого искать.
– Да брось ты, не стесняйся. Почему это баба в твоем возрасте должна быть одна?
– Но я не хочу никого искать. Может, мне еще объявление дать? Да от меня Серый только-только ушел.
– Ладно, не дергайся. Не хочешь – не надо.
Но я знала, что ее теперь не остановить. Мне обеспечена череда потенциальных любовников. Ну и черт с ними. В одном Мотька права. Пока я работаю на рынке, продавая цветочки Вано, я опускаюсь все ниже, и предел наступит очень скоро. Когда я, например, за лишнюю сотню примусь с Вано спать. Так что надо срочно что-то менять. Надо найти такую работу, чтобы я могла чувствовать себя человеком, специалистом.
– Мотька, а может, мне попробовать устроиться на работу в агентство недвижимости?
– Где была твоя голова, когда ты выходила замуж за этого мерзавца?!
На этот вопрос ответ был очевиден. Там же, где и сейчас – на плечах. Но мама видеть этого не желала.
– Где была голова твоего отца, когда он отписал эту квартиру тебе!
По-моему, она как раз была на самом правильном месте. С другой стороны, если бы папулино завещание одаряло квартирой маменьку, мы бы сейчас уж никак не оказались в таком жутком положении. Она не дала бы ни копейки моему муженьку.
– Как я буду учиться в какой-то задрипанной школе в Медведкове? Сними квартиру здесь. Рядом! – это Шурочка отреагировала на происходящее.
– Тогда нашей прибыли не хватит и на то, чтобы покрывать половину долга, детка.
– У меня здесь друзья. Я не поеду.
– Слава богу, к подобным вопросам ты не можешь иметь отношения. Право голоса относительно обстоятельств нашей жизни есть только у меня и еще, может быть, у бабушки.
– Я тебя ненавижу.
– Спасибо, детка. Надеюсь, что все же ко мне ты относишься чуть лучше, чем к отцу, который вынуждает нас на целых пять лет покинуть родные стены. – Это был, безусловно, удар ниже пояса. Шурка замолчала и проплакала весь вечер. Зато и возражений против переезда больше не высказывала.
Весь следующий месяц я провела словно бы в полубреду. Восемь часов февральско-мартовского мороза, приводящие меня в состояние угасания мозговой деятельности и атрофии нервных импульсов. Даже пошлые и однообразные словесные приставания Вано не раздражали меня. Скорее они были мелкой деталью фона. Дальше магазины, где я старалась не потратить все, что получала (а получала я не так много, как вначале. Отказав Вано в интимном взаимопонимании, я лишила себя всех премий и безголовых цветочков, так что уползала я строго с тремястами рублями), и галопом домой. Там с болью и содроганием показывала квартиру гражданам или иностранной, или бандитской национальной направленности. Наконец после целого месяца утомительных и противных показов один пожилой америкос, с трудом выуживая слова из разговорника, прошелестел:
– О'кей, я подходить этот апартмент. Я дать ваш прайс. Йес?
– Йес! – завопила я и побежала поить валокордином мою мамулю. Мне прямо не верилось, что вот этот дядечка будет жить в моем доме и ежемесячно за эту радость отваливать мне заветный штукарь.
Нам дали неделю. Прямо при просмотре роскошная девушка из «Инкорса» сунула мне под нос бумаги, тыча в них наманикюренным пальчиком.
– Это – ваш ежемесячный доход. Одна тысяча долларов ежемесячно. Сумма фиксируется на весь период. Это вам понятно? – обращалась она ко мне, словно я скудоумная.
– Ага, – шмыгала я еще красным от мороза носом. – А какой период?
– Год. Если всех все будет устраивать, продлите его сами простым дополнительным соглашением. Понятно?
– Ага.
Что такое простое дополнительное соглашение, я представляла смутно, а уж тем более, как мы сами его продлим с не говорящим по-русски Джонсом, я не понимала. Я не понимала даже, Джонс – фамилия это или имя?
– Вы должны через неделю передать квартиру мистеру Джонсу вместе с пустой мебелью, исключая тот список, что мы с вами согласовывали. Он приколот к договору. Понятно? – говорила она все более ласково и медленно.
– Ага, – снова пробубнила я. Про список я помнила. В нем было то, что мы могли увезти с собой. Нам удалось отбить один маленький телевизор, два огромных дорогущих ковра (а перебьется по моим персидским коврам шаркать!) и бытовую технику. Кроме плиты и стиральной машины.
– Прямо сейчас мистер Джонс передает вам одну тысячу долларов под расписку, а вы ее отдаете мне, пятьсот под приходно-кассовый ордер в качестве оплаты вашей новой квартиры. Ага?
– Понятно, – сказала я, и через неделю мы оказались в обшарпанной двушке в Студеном проезде в Медведкове. Здесь плохо было все, кроме одного – до Матильдиной улицы Грекова было всего пять минут ходу. И до моей горе-работы тоже было близко, всего минут десять пешком. Но больше нас здесь не радовало ничто.
– Мам, тут тараканы, я их боюсь, – первое правдивое слово произнесла Анютка, которая сидела на чужом, видавшем виды диване в «большой» комнате и прижимала к себе своего любимого плюшевого медведя.
– Тараканы – фигня. Тут в серванте целая гора презервативов. О, с клубничным запахом. Ой, нет, со вкусом, – веселилась Шурик.
– Какая гадость! Откуда это могло здесь появиться? – сморщилась маменька.
– Дремучая ты, бабуль. Такие хаты обычно для проституток снимают. А для них презики – это как орудие производства!
– Замолчите немедленно, – не выдержала я. – Нам здесь придется очень долго жить, так что первое, что мы сделаем, – проведем генеральную уборку этого сарая.
– Тогда нам нужно купить много «Комбата» от тараканов, «Фейри» и чего-нибудь дезинфицирующего, – разумно перечислила Шурка.
– Нет! Экономия во всем – вот наш девиз. Мне к тем пятистам баксам, что получаются с квартиры, надо прибавить еще триста десять неведомо откуда берущихся других. И еще на что-то жить. Так что единственное, на что я согласна, – хлорка отечественного производства, тем более она ОЧЕНЬ эффективна. И хозяйственное мыло.
– Ну да. От отечественной хлорки дохнет все. Включая нас.
– Мы – нормальные российские мутанты и выдержим это. Шурик, я тут видела недалеко хозяйственный магазин. Марш в него.
В общем, через неделю житья выяснилось, что бачок в туалете не работает, на кухне течет кран, а душевой шланг – чистой воды бутафория. Да, и на стенах ванной комнаты какая-то то ли плесень, то ли грибок. Из паркета выпадают части и, видимо, уже давно, так как в прихожей из-за этого сформировалась целая яма. Такой небольшой провал до самой стяжки. Апофеозом этого грязевого потока новостей стало сообщение соседей о том, что эта квартира в прошлом году горела.
– Да… Не так чтоб сильно горела… До нас не достало, слава богу, хотя мы и примыкаем. Но вот балкон сгорел весь. Да…
– Какой кошмар! – ужаснулась я.
– В горелых квартирах навсегда остается плохая аура. Я не могу здесь жить. – Откуда маман откопала паранормальное слова «аура» – мне неизвестно.
– Будешь. Второго переезда в ближайший год я не переживу. И больше ни слова! – Я была непреклонна. Мама посмотрела на меня внимательно и передумала падать с сердечным приступом.
– Да… А еще, помню, выгорела вся проводка и окна. Проводку-то заменили, а вот на нормальные окна денег у Кондратьевны не было. Она-то с пятиэтажки подрала, какие были, и сюды поставила. Да… – продолжал откровенничать сосед.
– Как это – подрала? А жильцы что, так прям и отдали?
– А жильцов у нас тогда уже выселили. Вона, видишь, дом новенький. Его на месте тех пятиэтажек недавно построили. В общем, с них Кондратьевна окна-то и содрала. И ничего, стоят до сих пор. Уже почитай два года! – поразился он.
Я наконец поняла, почему это окна со стороны балкона так странно досками обиты по периметру. И почему в квартире такие жуткие сквозняки. Ну и Кондратьевна! Ведь ни слова не сказала, гадюка, когда годовой контракт подписывала. Пришлось вызывать подмогу и переконопачивать окна заново. Хоть и конец зимы, а до весенней оттепели мы можем и не дотянуть.
Наконец, после умопомрачительного месяца проживания в нашей хатке настал день, когда я снова отправилась к Джонсу за деньгами. Джонс был мил и любезен, пустил в квартиру, вернее, только в прихожую, сунул конверт и готовую расписку. Я пересчитала зеленые купюры, черкнула подпись и оказалась на лестнице. Я смотрела на захлопнувшуюся дверь собственной квартиры. Вдруг мне стало тяжело дышать. Я села на ступеньки и заревела, утираясь шарфом.
– Ну неужели я должна буду жить в той халупе целых пять лет! Я не смогу. – Господи, как хотелось, чтобы сейчас, как в детстве, из лифта вышел папа, подошел ко мне, взволнованно погладил бы меня по голове и сказал:
– Ну что же ты, детка, расстраиваешься? Я все решу, тебя завтра же поселят обратно. Пойди, купи себе пирожное.
Эх, мечты, мечты. Папа уже много лет как покоится в колумбарии Ваганьковского кладбища, престижном месте последнего упокоения. И мне пришлось утереться и отправиться восвояси, то есть в Студеный проезд, где меня уже ожидала Кондратьевна. Мы с нею немного полаялись из-за всех деталей жилищного суррогата, который мы превратили в дом за свой многострадальный счет. Она степень своей вины осознавать отказалась, но согласилась на компромисс. Пятьдесят долларов из пятисот остались в моем кармане в качестве разовой компенсации за потрясение, остальные четыреста пятьдесят перекочевали в ее карман навсегда, и мы мирно распрощались до следующего месяца. Приближалось первое мая – конец моей вожделенной банковской отсрочки. И я решила не ждать и поехать оплатить задолженность прямо на следующий день, пока у меня не украли деньги или пока я их не пропила. Чего ждать-то, когда на дворе пятнадцатое апреля. Все равно ведь не отвертишься.
Я выковыряла из заветной шкатулки еще триста зеленых, из числа тех самых эквивалентов дружбы, что надавали мне самые мягкосердечные из моих знакомых. Те, что не смогли набраться смелости и послать меня подальше. Господи, как же мне жалко денег! Ради этой кучки «зеленых» я уже месяц сплю на детской кушетке в кухне, чтобы и у деток и у маменьки было по привычной комнате. Как же я отдам заработанное такими лишениями в чужие равнодушные руки кассиров? Я и правда чуть не рыдала, пока ехала на Бауманскую. В Аптекарском меня встретил все тот же (а может и другой, но очень похожий и с таким же выражением лица) секьюрити. Он долго обнюхивал меня, обмахивал палкой-металлоискателем и прикидывал: достойна ли я пройти внутрь.
– Хорош выделываться. Я клиент банка, не задерживай, халдей. Вызови Никоненко! – рявкнула я на него и потому, что он меня бесил и злил самым ужасным образом, и потому, что день был такой, звезды так легли.
Он онемел. Видимо, мой вид, который уже пару месяцев как не был ухоженным и респектабельным, мягко говоря, контрастировал с тоном и смыслом слов, что я излагала. Ну вот захотелось мне его на место поставить, что же, совсем лишать себя простых земных радостей?
– Секундочку, – прошептал он и вдавился внутрь.
Я расправила плечи. Будет знать! Я привезла сюда восемьсот долларов США, да он передо мной ковровую дорожку должен расстелить. Ну и что, что я в заляпанном дорожной грязью пальто и в старой шапке. Подумаешь, не накрашена. А времени нет! И на то, чтобы почистить сапоги, сегодня времени тоже не нашлось.
– Прошу вас, проходите. – Как он переменился! Прямо льнет, двери открывает.
– К кому мне пройти? К Никоненко? – Так звали ту худенькую девушку, которая была моим персональным менеджером.
– Да-да. Она уже ждет вас.
– Спасибо, – церемонно раскланялась я с ним и зашла.
Банк сиял все той же роскошью и мрамором. В лучах многоточечного света бродили с безмятежными лицами сотрудники. Навстречу мне, улыбаясь, плыла Никоненко.
– Добрый день, как ваши дела? Мы вас не ожидали так рано.
– Спасибо, все плохо. Но деньги на этот месяц я нашла. Поэтому давайте оплатим долг, чтобы не скапливались никакие штрафы.
– Конечно-конечно. Пойдемте к операционистам.
Я расплатилась, передав все мои зелененькие денежки внутрь безликого затемненного окна, похожего на обменник валюты. Оттуда мне выплюнули ворох каких-то бумаг на подпись. Я покорно расписалась, мне дали пару листочков с банковской непереводимой абракадаброй и квитанцию.
– Спасибо, до встречи через месяц. Кстати, вы можете платить по первым числам, так что ориентируйтесь на первое июня.
Такое чувство, что все, даже самые рядовые, сотрудники «Национального стандарта» были в курсе моих проблем. Я побрела к выходу. Внезапно впереди, на лестнице, ведущей из операционного зала в зону руководства, я увидела ЕГО. Он, самый великолепный мужчина из всех, кого мне только приходилось видеть и наяву и во сне, стоял, лениво облокотившись на перила, и, улыбаясь, болтал с соответствующей красоткой. Они явно флиртовали, потому что она все время придурочно улыбалась и отводила свой взгляд, а он, напирая, все время норовил что-то прошептать ей на ухо. Его пиджак был расстегнут, галстук развязан, а сам он был взъерошен и, очевидно, возбужден этой развратной дрянной красоткой с длиннющими ногами, торчащими из-под короткой, недопустимо короткой для делового места, юбки. Я прямо побагровела, до того она мне не понравилась. А может, мне было просто жарко во всех моих пальто, шапках и рейтузах. Вдруг я почувствовала на себе его взгляд и остолбенела. Он прищурился, явно пытаясь вспомнить, откуда он меня знает, и вдруг пошел ко мне.
– Вы Ольга Петрова, верно?
– Да уж, не слишком редкое сочетание, – зачем-то проблеяла я и пришла в полный ужас оттого, что так ужасно выгляжу. Это я-то, которая тратила часы и годы, чтобы упаковать свою косу в роскошный венок вокруг головы. Сейчас волосы были собраны в простой конский хвост и торчали неопрятно из-под шапки и из распахнутого пальто. Сапоги грязные, глаза, хоть и большие, но не накрашенные и заспанные, а под пальто видны отвратительные рейтузы и длинный мешковатый свитер. Да я ужасна! Какой стыд, что он на меня ТАКУЮ смотрит! Он же станет меня презирать, он же побрезгует прикасаться ко мне, даже случайно! Я же как тетка с рынка. О чем я? Да я ведь и есть тетка с рынка, одна из тех, кого никогда за людей не держала! Караул!
– Как ваши дела, Ольга Петрова? – спросил он, улыбаясь.
– Нормально.
– Нашли деньги? Начали платить?
– Да.
– Вот и прекрасно. И не стоило так горько плакать тогда. Три месяца вам смогли помочь, как я понимаю!
– Да, очень. Мы сдали квартиру и половину долга сможем выплачивать по-любому. – Какая же я дура, зачем же я оправдываюсь перед ним?!
– Я очень за вас рад. Надеюсь, что у вас все наладится. Держите меня в курсе, ладно?
Боже! Он мягко и нежно мне улыбнулся и прикоснулся к руке. Я таю, таю, таю…
– До свидания!
– Да… – Он повернулся и пошел в сторону треклятой финансовой красотки. Я запаниковала и хочу думать, что только от этого ляпнула ему вслед:
– А как вас зовут?
– Что?
– Ну, вы сказали держать вас в курсе. А как вас звать, я не знаю. – Какой идиотизм! Где моя женская гордость? Ну вот, он усмехнулся!
– Меня зовут Руслан. Возьмите мою визитку и звоните, когда захотите сообщить о своих делах… – Он еще раз усмехнулся и ушел, оставив меня с распахнутым ртом и куском картона в руке.
До дома я доехала, мечтая только об одном – отмыться и отчиститься, отстираться и нагуталиниться так, чтобы навсегда забыть о сегодняшнем позоре. А для полной реабилитации на вечер вызвала Мотьку меня утешать.
Дома я послала ко всем чертям детей и мамулю. Запершись в ванной, я принялась поэтапно наносить все лечебно-косметические средства на лицо и тело так, словно вечером меня гарантированно ждало эротическо-порнографическое свидание. Распарившись и докрасна натеревшись скрабом, я нанесла на лицо омолаживающую маску и изготовилась валяться в пенной воде положенные двадцать минут. Глаза мои невольно закрылись, и я унеслась в какую-то сказочную полудрему, из которой все отчетливей проступало ЕГО лицо, ЕГО руки, ЕГО смех. Он теперь не был для меня безликим представителем банка.
– Руслан, какое хорошее у тебя имя. Руслан! Мне очень нравится.
– И, между прочим, исконно русское, а вовсе не кавказское, как сейчас все думают, – ответил он мне в моей грезе.
– Ну да, еще же у Пушкина… – Я была в удачно обтягивающем меня длинном черном бархатном платье, с тонкой длинной сигаретой в руке. Волосы распущены и окутывают меня, делая похожей на лесную русалку или средневековую ведьму. Или на античную жрицу любви. На губах обжигающе-красная губная помада. Рот чувственный и влекущий. Я вся источаю соблазн. Я – есть запретный и манящий плод.
– Как ты прекрасна. Я не могу жить без тебя, дышать без тебя.
– Подойди ко мне. Поговорим.
Я его дразню, протягиваю ему руки, позволяю к ним прикоснуться. Он обхватывает мои ладони и целует их с внутренней стороны. Я смотрю на него в упор. Наблюдаю, как он теряет над собой контроль.
– Будь моей, прошу, – шепчет он, обнимая меня за плечи. Вдруг хватает на руки и начинает кружить, целуя в декольте. Я хохочу.
– Что, хочешь меня, животное? Пошел прочь.
– Никогда. Ты теперь не вырвешься, не сможешь меня покинуть. – Он бросает меня на огромное мягкое ложе и с силой держит за руки. Я, соответственно, извиваюсь под ним, постанываю и возбуждаюсь.
– Отпусти меня, прошу!
– Нет, ни за что. Ты моя, и я сделаю с тобой все, что захочу!
Я начинаю стонать под ним, он раздирает мое платье, рыча и бледнея.
– Ты моя. О, как я счастлив.
Я лежу в одних трусиках, распластанная и беззащитная. Он целует мою открытую трепещущую грудь и мурлычет от удовольствия.
– Я так хочу тебя, что не могу больше сопротивляться. Позволь мне…
– Все, что хочешь, – кричу я и выгибаюсь ему навстречу.
Внезапно из-за его спины появляется банковская красотка и два неизвестных мне мужика, похожих на викингов с обложки любовных романов. Они хватают меня и пытаются изнасиловать. Я рыдаю и смотрю на Руслана, который в это время целуется с этой дрянью.
Стоп! Мои эротические фантазии завели меня совсем не туда. Я вынырнула из-под воды и отдышалась. Что это со мной случилось? Меня что, возбуждает групповуха? Кажется, без скорой психиатрической помощи Матильды уже не обойтись.
Она приехала вечерком и привезла с собой тортик. Она всегда возит с собой вкусные тортики для установления взаимопонимания и атмосферы доверия. Меня от них уже тошнит, но что делать? Хочешь Мотьку – получай тортики.
– Что за проблемы? Неужели на тебя умудрились обрушиться еще какие-то несчастья?
– Да нет, Мотька, беды все те же.
– Ладно, тогда давай ставь чай.
– Слушай, у меня начались какие-то странные эротические фантазии.
– Что, лесбийские?
– Хуже. В моем банке…
– В твоем? – подняла она бровь.
– Ну в том, где я должна денег. Там есть мужик.
– Ты что, влюбилась? Да, блин, самое время.
– Не в этом дело. Ну ты же психолог. Помоги. Сегодня в ванне я о нем мечтала.
– Ненаказуемо. Хотя мне в детстве говорили: будешь много мечтать – не будет детей.
– Что ты несешь?
– Мастурбация – не выход из положения.
– Да прекрати же ты, наконец. Короче, вместо того, чтобы помечтать о нем и успокоиться, я домечталась до того, что меня грязно насилуют два (ДВА!) огромных самца прямо на глазах у Руслана.
– Это тот кадр из банка? – деловито переспросила Мотя. Она явно включилась в процесс и начала исполнять психиатрический долг.
– Да. А он на это смотрит и целует другую. Роскошную длинноногую красотку, тоже из банка.
– Нормально.
– Что это значит? Я что, становлюсь мазохисткой?
– Вообще-то мазохизм в эротических фантазиях считается полной нормой, если, конечно, ты не жаждешь, чтобы тебе по-настоящему расквасили нос. Хочется?
– Нет, что ты.
– Ну и расслабься. Просто с твоим Сергеем у тебя, видимо, вообще не было фантазий. Вот и отвыкла за двенадцать-то лет.
– Что, значит, со мной все в порядке?
– Нет, конечно. У тебя за последнее время серьезно пострадала самооценка и саморасположение в системе ценностей.
– Чего?! – Вот она замудрила, гадюка.
– А того. Ходишь как чучело, работаешь на рынке, ешь дерьмо, не красишься. Вот и перестала считать себя женщиной. А попался на пути красивый мужик – тебя и шарахнуло. Увидела со стороны все свои изменения.
– И что делать?
– Ну, можно работать с самооценкой, но это сложно. За собой следить, насколько я тебя знаю, ты теперь снова примешься. А проще всего завести мужика. Не эту цацу из банка, он, конечно, недоступен.
– Почему?
– Слишком крут. Да и негде вам встретиться. Сегодня была случайность. А много ли в жизни случайностей? Но обычного хорошего мужика с потенцией я тебе найду. – Мотька говорила об этом так, словно надо было подобрать мне юбку по размеру. Ее интонации мамаши, когда она решала обо мне «позаботиться», всегда меня пугали.
– Не надо мне никого искать.
– Да брось ты, не стесняйся. Почему это баба в твоем возрасте должна быть одна?
– Но я не хочу никого искать. Может, мне еще объявление дать? Да от меня Серый только-только ушел.
– Ладно, не дергайся. Не хочешь – не надо.
Но я знала, что ее теперь не остановить. Мне обеспечена череда потенциальных любовников. Ну и черт с ними. В одном Мотька права. Пока я работаю на рынке, продавая цветочки Вано, я опускаюсь все ниже, и предел наступит очень скоро. Когда я, например, за лишнюю сотню примусь с Вано спать. Так что надо срочно что-то менять. Надо найти такую работу, чтобы я могла чувствовать себя человеком, специалистом.
– Мотька, а может, мне попробовать устроиться на работу в агентство недвижимости?