Веденская Татьяна. Счастья тебе, дорогуша!

   Я держалась огурчиком примерно до Нового года. Я вела активную и очень насыщенную жизнь. Работа (на первом месте только в списке, но не в жизни), подруги и перекуры, личная жизнь, шопинг – этот американский вид спорта. Мое материальное положение ухудшилось, так что теперь мне приходилось выискивать тряпки с большими скидками. Купить, как раньше, любое платье просто потому, что оно мне понравилось, я теперь не могла. Да, без Кешки было сложно. Но я всерьез думала, что все это пройдет, закончится. Все вернется на свои места, и Кешка поймет, что подделка под меня никогда не сможет заменить саму меня. Это было очевидно, это было неизбежно. Для меня по крайней мере. Ведь на самом-то деле он всегда любил и любит только меня! И я знала, что если мы с ним все-таки сойдемся снова, все наши друзья проглотят все свои мнения (чтоб они подавились) и снова будут кричать, какая мы чудесная пара. Был еще один важный момент, за который я цеплялась, как матрос за бортом цепляется за обломок бревна. Кешка все еще продолжал платить за нашу квартиру. Зачем бы ему это делать, если он не планирует туда вернуться?
   И я не то чтобы ждала его возвращения. Даже не то чтобы хотела этого, ведь и слепому видно, что с Кешкой я была не очень-то счастлива. Просто прошлое легкое несчастье было все-таки более терпимо, чем вот такое полное одиночество. Нет, я не была одна. Такие женщины, как я, могут в любую минуту организовать себе компанию. У меня всегда была очень насыщенная личная жизнь. И теперь у меня имелась в загашнике пара друзей-мужчин, которые всегда были готовы бросить дом и семью, чтобы примчаться ко мне и починить кран, который течет. Не просто так, а за любовь, конечно. Мужчины вообще-то редко что-то делают просто так. Нет, я не была одна, но я была одинока. Даже когда лежала в объятиях какого-нибудь мужчины. Сегодня это был Виктор (женат, двое детей, живет в Бутово, не любит заниматься сексом с женой, говорит, что я – его женский идеал). Я сама его позвала, позвонила после обеда и попросила заехать за мной после работы. Я просто не могла сегодня вечером оставаться одна.
   – Знаешь, Марго, ты все-таки чудесная, – нежно шептал мне на ухо Виктор, лежа со мной в нашей с Кешкой постели. Он сонно гладил мои плечи, а я лежала и думала, что почему-то совсем, совсем ничего не чувствую. – Никто на свете меня не понимает лучше, чем ты.
   – Может быть, нам стоило бы быть вместе? – поинтересовалась я. – Раз уж я оставила мужа и теперь свободна…
   – Да! Ты права, конечно, – засуетился он, моментально сбросив остатки сна. – Но я не могу вот так вот просто бросить детей. Они же ни в чем не виноваты, правда?
   – Это верно. То есть если бы не дети, то ты бы ушел ко мне?
   – Хоть сейчас, – с готовностью кивнул он, ничем не рискуя. А я подумала, что мой Кешка жил со мной только ради меня. Потому что он очень сильно меня любил.
   – И ты живешь с женой только из-за детей? А спишь со мной. Это нормально. Это твоим детям не вредит. И ты не думаешь, что измена жене – это нехорошо?
   – Что с тобой такое? – нахмурился он.
   – Все мои бывшие друзья считают, что я просто негодяйка, которая изломала жизнь хорошему парню. Вот я и пытаюсь узнать, а что ты об этом думаешь. Особенно лежа в моей постели?
   – Что-то ты злая какая-то, – обиделся Виктор.
   – Знаешь что – тебе пора уезжать. Ты не звони мне больше, ладно? – я кинула ему его смятые вещи и вышла в кухню. Я слышала, как Виктор что-то роняет на пол, как он проходит мимо меня в кухню, чтобы забрать свой кейс. Его лицо было красным от злости: он отпросился с работы, долго и изворотливо врал жене что-то про срочную встречу, планировал долгий вечер, но он сорвался. Я просто не могла больше его видеть. Мне надо было срочно подумать.
   – Какая муха тебя укусила? – на прощание спросил он.
   – Муха по имени Павел, – задумчиво протянула я и захлопнула дверь даже чуть раньше, чем Виктор от нее отошел. И моментально забыла о нем. Осталось только легкое брезгливое сожаление, что он вообще был здесь. Особенно в моей постели. Но все это было неважно, потому что сегодня утром, примерно около десяти или чуть позже, мне позвонил некий Павел и сказал, что ему надо обсудить со мной все обстоятельства моего замужества.
   – В каком смысле – замужества? – переспросила я.
   – Вернее, детали вашего развода, – любезно разъяснил он.
   – Какого развода? Я не собираюсь разводиться! Я не понимаю, вы вообще кто? – задергалась я. Слово «развод» я слышала впервые, и оно мне не понравилось.
   – Меня зовут Павел, – терпеливо повторил он. – Я адвокат. Меня нанял ваш бывший муж, чтобы оформить ваш развод официально. Ваше свидетельство о браке у вас?
   – Что? – тупила я. – Какое свидетельство?
   – Послушайте, может быть, нам лучше встретиться и все обсудить?
   – С кем? С вами? – удивилась я. – Это что, голливудский фильм? Если мой муж хочет что-то со мной обсудить, он легко может набрать мой номер и поговорить со мной лично.
   – Нет, не может. И не будет, – уже жестче добавил Павел. – Напомню, что именно вы явились инициатором разрыва. У него есть к вам ряд предложений, но встречаться с вами он не будет.
   – Предложений? – опешила я. Какие могут быть предложения, если речь идет о разводе.
   – Вы все-таки не хотите встретиться? По телефону все это обсуждать не очень удобно.
   – Я с вами лично встречаться не собираюсь. Говорите, что он там хочет, прямо сейчас. Я разводиться не хочу.
   – В этом-то все и дело. Развод у нас в стране – дело очень простое, не требующее вашего согласия. Два заседания суда – и вы будете разведены. Точно, понимаете? Совершенно точно будете разведены. Максимум три месяца, и все будет кончено.
   – Ну так вперед! – холодно подбодрила его я. – Что вам от меня-то нужно?
   – Дело в том, что у Иннокентия Александровича есть определенная необходимость получить развод прямо сейчас.
   – Да что вы? Зачем? Он что, боится передумать?
   – Есть определенные аргументы, я не уполномочен о них говорить, – уперся Павел. – Но зато я уполномочен поговорить о финансовой стороне вопроса. Может быть, вы не знаете, но официальным путем вы можете ничего не получить.
   – Это почему? – удивилась я, раньше я об этом не задумывалась.
   – Потому что фирма Иннокентия Александровича формально ему не принадлежит. Совместного имущества у вас нет. Даже машины нет. Так что… разведетесь просто так – и все. А вам ведь за квартиру платить, жить на что-то надо. Вы подумайте, подумайте. Трезвой головой. Это хорошее предложение. Мы все устроим, в загсе у нас есть знакомые, они оформят заявку задним числом. Одна подпись – и все. Результат будет тот же самый, зато мы вам заплатим… пять тысяч долларов. Сможете поддерживать себя какое-то время.
   – А если я откажусь? – прошептала я. Все было так быстро, так жестоко и нелепо. Какой-то адвокат, какие-то пять тысяч долларов. Кошмар, почему Кешка не позвонил мне сам? Как он мог? Он же меня любит! Меня!
   – Тогда мы смиримся с тем, что надо подождать три месяца. Наши аргументы кончатся, но тогда… уже через неделю вы будете должны сами заплатить за квартиру.
   – Это он вам сказал про квартиру? – дернулась я. Мне казалось, что Кешка платит за квартиру, потому что все еще думает туда вернуться. Его рубашки висят в шкафу. Его коллекция маленьких машинок в серванте. Его обувь, его запахи. Прошло всего четыре месяца с того разговора, и он нанял адвоката?
   – Ну, посмотрите на это с другой стороны. Зачем вам встречать Новый год с долгами? Соглашайтесь. Все равно это самый выгодный вариант.
   – Мне надо подумать, – еле выдавила я и хотела повесить трубку, но нудный Павел продиктовал мне свои телефоны на случай, если я надумаю.
   – Времени немного. Думайте быстрее. Нам нужно срочно. Или… давайте-ка я лучше завтра сам позвоню. Ладно? Часиков в десять утра не рано будет?
   – Не рано, – после минутной паузы ответила я. А потом, после, я позвонила Виктору и потребовала, приказала забрать меня с работы. Мне хотелось забыться, отвлечься. Как-то почувствовать себя снова желанной, любимой. Но ничего не получилось, и в его жадных руках я почувствовала себя безвольной куклой, мертвым телом. Я просто не могла поверить, что после десяти лет страсти, мучительных чувств, взаимных упреков и всей нашей жизни, до краев наполненной бесконечной, жгучей любовью Кешки – после всех этих мук он просто нанял адвоката и требует развода. Разве мог он вот так, в один момент, наплевать на меня?! Разве такое бывает?
   Самое ужасное, что я точно знала, что бывает. Любовь проходит, не сразу, не в один день, конечно, но постепенно она исчезает из человека по капле. Когда-то я ведь тоже любила. Да, по молодости, да, по глупости. Но чувство было. И я еще могу вспомнить, как бывает больно, когда от тебя уходят! Может быть, и с Кешкой произошло что-то подобное, когда я ушла? В очередной раз.
   – Но он же всегда меня возвращал! – ответила я себе.
   – Не в этот раз, дорогая. Все кончено. Все кончено.

4
«Проблемы негров шерифа не волнуют»

   Мы не виделись с ним давно, если не считать нашей короткой содержательной встречи в кафе. Восемь месяцев одиночества, к которому я все еще никак не могла привыкнуть до конца и которое не могли скрасить ни Виктор, ни другие ему подобные из отряда «мужей гулящих». Женатые мужчины, полные ко мне пылких чувств, вдруг стали вызывать во мне аллергию. Когда я слышала от них «как же я тебя люблю, Марго», я начинала непроизвольно чесаться и чихать. Мне не давал жить спокойно один вопрос: как так могло получиться? И я хотела только одного – Кешку. Если бы меня спросили, зачем, я бы вряд ли ответила. Ни дня с Кешкой я не чувствовала себя счастливой. Но на свете есть не только счастье. Я не была счастливой, но зато чувствовала себя очень нужной и не просто любимой, а необходимой как воздух. Это чувство наполняло меня не счастьем, но покоем и уверенностью в себе. Моя жизнь была наполнена смыслом, пусть даже эта жизнь и была невыносима. Я была женщиной, которую любят, которую обожают, которую нервно, порывисто обнимают и прижимают к себе даже в самом глубоком сне, даже в посталкогольном бреду. Кешка вцеплялся в меня так, словно боялся, что если разжать эти тиски, я моментально исчезну. Испарюсь. И пусть мне совсем не нравились эти объятия, оказалось, что теперь – без них – я чувствую себя голой и невыносимо пустой.
   Именно поэтому я и согласилась на этот быстрый и платный развод. Чтобы увидеть его, моего Кешку, посмотреть ему в глаза в больших смешных очках. Без них он был слеп как крот. Без меня – тоже. Мне до конца не верилось, что все это всерьез. Неужели же он придет и своей рукой разорвет ту связь, без которой он не мог жить, не мог дышать. Ради которой он всегда прощал совершенно все. И еще денег мне даст за то, чтобы я ему не мешала меня терять. Не может быть. Только не он.
   – Ты завтра вообще на работе будешь? – спросила меня Раиса Львовна. – Или тебе дать отгул на весь день?
   – Я даже не знаю, – протянула я, смутившись. В нашем теплом коллективе мне бы обязательно оказали моральную поддержку, но именно поэтому я вообще не сказала, что завтра у меня развод, а сослалась на кое-какую бумажную загвоздку, которую нам с Кешкой надо решить в ЖЭКе. – Вряд ли я быстро освобожусь. Знаешь, какие там очереди.
   – Не рассказывай мне про очереди, – фыркнула Раиса. – Мне тут пришлось сверку в налоговую возить, так в тамошней очереди можно прожить жизнь, родить детей и внуков, поседеть и сгинуть. И все за один рабочий день.
   – Как сверка?
   – Понятия не имею. Теперь все через одно место. Сдаешь в окошко, инспектора не видишь. Да и не очень-то и хотелось. Просто вопрос: если они потеряли бумажку, почему я должна терять несколько часов своей жизни. Лучше бы я маникюр сделала. Еще смотрят так, словно я у них пришла одолжения просить. Высшая каста, твою мать!
   – Так дашь отгул-то? – аккуратно уточнила я, потому что Райкины выступления по поводу беспредела можно было слушать часами. Они были справедливы, они были бесконечны. Под куполом нашего цирка в рамках одной бухгалтерии обслуживалось несколько разных юридических лиц, связанных между собой цепью учредителей и единой многосторонней производственной деятельностью. Так что очередей и проблем с налоговой у нас хватало.
   – Дам, черт с тобой. Только потом с тебя причитается. Новый год на носу, – согласилась она и отвернулась, продолжая что-то бурчать про наши вечные жэки-шмеки и про то, что креста на нас нет. Бедная она, бедная, ведь сколько ни ори на весь наш курятник, отвечать-то все равно ей. Ей бы отпуск взять, поваляться на пляже, попить соку свежевыжатого из морковки, приобрести нормальный человеческий цвет лица, а она сидит в офисе чуть ли не круглые сутки. Бледнеет на глазах. Еще бы, что с нас взять? Что мы понимаем? Чем у нас только голова набита? Впрочем, головы наши были набиты именно тем, чем надо, и весь подчиненный ей отдел (в меру усердия) всем своим огромным составом сидел верхом на калькуляторах и целыми днями стягивал дебет с кредитом, невзирая на несознательность и вопиющее упрямство оных. Не желали наши счета сходиться. Постоянно терялись или вовсе исчезали в тартарары счета-фактуры и накладные. А ведь не за горами конец года, лихие праздники, а дальше сдача годового отчета, будь он неладен. А сведение годового отчета по сути своей напоминает снятие/наведение порчи. Никто не знает, сработает или нет, но надеяться, кроме как на чудо, больше не на что.
   – Спасибо, – кивнула я, продумывая про себя, что именно надо завтра с утра надеть, чтобы Кешка просто не смог от меня глаз оторвать. Последний бой – он трудный самый, поэтому патронов не жалеть. В ход идут и платье с декольте, и туфли на шпильке с Останкинскую башню (Кешка в этом случае будет мне примерно по плечо, что ему лично всегда очень нравилось), и яркий макияж. Основной упор на мои прекрасные серые глаза, глубокие, с поволокой. Жаль, что волосы у меня короткие, было бы шикарно еще махнуть копной блестящих густых волос (как в рекламе). Ну да ничего. И так пробьемся, с божьей помощью.
   Наутро я встала разбитая, потому что как ни старалась, но практически так и не смогла уснуть. Хотя начиналось все за здравие. Я решила, что мне обязательно надо выспаться, чтобы завтра не было мешков под глазами. Я приняла ванну, выпила чашечку ароматного зеленого чая, ощущая себя так, словно я собираюсь не на развод, а на свидание. Я посмотрела немного телевизор, какое-то туповатое политическое шоу, где лысый здоровяк приятной наружности весело призывал всех принять закон, чтобы всех наших преступников, приговоренных к высшей мере наказания, не расстреливать понапрасну, а разрезать потихонечку на органы, потому что в мире большой дефицит этих самых органов. А им – преступникам – они совсем уже ни к чему. Меня передернуло. Я вспомнила что-то из истории Средних веков, когда ворам за кражу куска хлеба руки отрубали. Симпатичное у нас будет общество, если дать волю вот таким вот лысеньким здоровячкам-фашистикам. Я выключила телевизор и закрыла глаза.
   Может быть, из-за этого, а может, из-за того, что я принимала слишком уж горячую ванну, в голову полезли какие-то совсем не те мысли. Вместо того чтобы спать-дремать да красоты набираться, я вдруг открыла глаза и отчетливо так подумала:
   – Завтра у тебя развод. Завтра ты станешь разведенной женщиной.
   – НЕТ! – дернулось в ответ мое подсознание и забилось в конвульсиях. Оно, подсознание, было совершенно не готово к такому повороту событий. Оно вообще-то сильно возражало. И достало из глубин моей памяти одно воспоминание, которое лежало и пылилось там, забытое и никому не нужное, долгие-долгие годы. Почти десять лет прошло с тех пор.
   Мы с Кешкой тогда были женаты больше полугода. Я уже успела наиграться в маленькую хозяйку маленькой однушки в Тушино, я уже набила оскомину напоминаниями Кешке не разбрасывать рубашки и носки по комнате, уже успела переприглашать к нам в гости всех своих подружек – словом, выполнила весь тот объем нелепых и бессмысленных ритуалов, ради которых, собственно, я и вышла замуж. Я не работала, мой диплом пылился в шкафу, а мои родители намекали, что неплохо бы подумать о внуках. Кешка, воодушевленный новыми временами, от которых веяло свободой и безграничными возможностями, только начал затевать какой-то бизнес.
   – Зачем ты так много работаешь? – удивлялась я, глядя на то, с какой жадностью Кешка хватается за любой контракт. Сидит допоздна в офисе у метро «Ботанический сад» (три комнаты при овощном складе), пьет с какими-то нужными людьми, молчит, что-то там себе думает.
   – Я же должен обеспечить своей обожаемой принцессе достойное существование, – говорил он мне. – Это все ради тебя. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
   И он дарил мне тогда совершенно фантастические подарки. Однажды он пришел очень поздно, почти в час ночи, но даже не слишком пьяным, а, наоборот, каким-то лихим и перевозбужденным. Разбудил меня, не обратил внимание на мою ругань, вручил конверт, в котором содержались две путевки в Италию, а потом раздел меня и овладел мной. Именно тогда я с какой-то ужасающей ясностью поняла, что ничего у нас с ним не получится.
   Через несколько дней, пока он суетился, готовил все необходимое, чтобы лететь в эту самую Италию, я сидела над грудой каких-то платьев, перебирала их, перекладывала из стороны в сторону и чувствовала невыносимую усталость и нежелание шевелить даже кончиками пальцев.
   – Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь? – забеспокоился он.
   – Кеша, нам надо серьезно поговорить.
   – О чем? – нахмурился он.
   – Мы… нет, я… я совершила ошибку.
   – Ошибку? Ты что, во что-то вляпалась? Я чего-то не знаю? – спрашивал он, пока я собиралась с силами, чтобы сказать то, что должна была сказать.
   – Нет, не вляпалась.
   – Ничего, мы все исправим. Скажи только, в чем проблема. Ты же знаешь, я все улажу, я…
   – Кеша, я тебя не люблю.
   – …
   – Я тебя не люблю и никогда не любила. Это была моя ошибка, не надо было мне выходить за тебя замуж.
   – У тебя что, появился другой? – побледнел Кешка и сел рядом. Я старалась не смотреть на него, все время цеплялась взглядом за штору, которая оборвалась с одного конца. Я смотрела и смотрела на эту оборванную штору и думала, что теперь это уже не моя проблема – как ее поправлять. Уже не мне придется искать стремянку или ставить табуретку на стол и лезть на эту верхотуру… – Ты меня слышишь?
   – А ты меня? Слышишь? Я не люблю тебя! Все кончено! Я ухожу!
   – А как же Италия? – растерянно спросил он.
   – Съезди сам.
   – Это… это невозможно, – сказал он и вдруг твердо, даже слишком, схватил меня за руку. – У тебя что, есть кто-то другой?
   – Никого у меня нет, – помотала головой я.
   – Наверняка кто-то у тебя появился. Тебе просто скучно. Конечно, ты же сидишь дома целыми днями, делать тебе нечего. Такая женщина не должна скучать.
   – Я не скучаю, – крикнула я. – Я тебя не люблю.
   – Нет, это не то, – он говорил тогда будто сам с собой. – Это ерунда. Я знаю, тебе просто кто-то понравился. Ты себе придумала сказку про большую любовь. Но я тебя не отпущу, не думай.
   – Что значит не отпустишь? – возмутилась я. – Тебе что, все равно, что я тебя не люблю?
   – Мне достаточно того, что я тебя люблю, – сказал он. – Я буду любить тебя за нас двоих. Ты, конечно же, можешь уйти, но знай, что никто и никогда не будет любить тебя так, как я. И я все сделаю для тебя.
   – Это глупость какая-то! Я не могу быть с тобой. Я просто не могу, честно, я пробовала, но это невыносимо. Я рано или поздно все равно от тебя уйду.
   – Пусть это будет поздно. Ладно? Ты только не принимай сейчас никаких окончательных решений, ладно, малыш? А знаешь, что. Ты поезжай-ка в Италию сама. Отдохни, развейся, посмотри красивые места. Я не буду тебе мешать, а потом, когда ты приедешь, мы обо всем поговорим. Я только хочу, чтобы ты была счастлива.
   Он просчитал все достаточно точно. Когда я вернулась из Италии, счастливая, пропитанная солнцем и красотой, он, Кешка, показался мне таким родным, таким хорошим, понимающим и любимым, что я даже и не вспомнила, что еще три недели назад я собиралась уходить от него навсегда. Да и куда уходить? Уезжать в Бердянск, к маме? Там, в Италии, за мной очень красиво ухаживал один жгучий брюнет. А здесь Кешка старательно показывает, что ему нет никакого дела до того, изменила я ему или нет.
   – Главное, чтобы ты была со мной, – сказал он и тем самым захлопнул капкан, в котором я провела почти десять лет. Я зашла в эту камеру в двадцать три, а вышла в тридцать три. И только сейчас поняла, что десяти лет моей жизни не стало. Я заснула только под утро, выкурив все сигареты в доме и выпив несколько снотворных таблеток. Наутро мне не только разводиться, мне не хотелось даже вставать.
   В Тушинском загсе все совсем не изменилось с того момента, когда я входила сюда в белоснежном платье. Все те же мраморные стены, все те же лица, им под стать, полные женщины в возрасте, сотрудницы загса, с одинаковым равнодушием относятся ко всем актам регистрации: к бракосочетаниям, к разводам, к рождениям, к смертям, к сменам фамилий.
   – Вы по какому вопросу? – спросил меня охранник за столиком, любезно улыбаясь.
   – По вопросу развода, – я все-таки заставила себя это выговорить. К утру я уже пришла к выводу, что все-таки это очень хорошо, что Кешка решил меня отпустить. Мне больно, обидно, но я большая девочка и справлюсь с этим. А вот жить мне с ним не придется. Это большой плюс.
   – Вам направо по коридору, – кивнул он, но я и сама уже увидела в глубине холла смешного толстенького человечка с большим кожаным портфелем в руках, а рядом с ним стоял, задумчиво рассматривая потолок, мой Кешка. Вот черт, он выглядел просто прекрасно. Можно сказать, он выглядел так впервые в жизни. Так он не выглядел никогда, хотя при этом он был одет довольно просто. Вельветовые джинсы светло-бежевого оттенка, какая-то рубашка-поло, новые очки в совсем другой оправе. Они ему очень даже шли, придавали какой-то загадочности. И новая прическа. Сколько лет я знала Кешку, он всегда носил одни и те же прически, ходил немного взлохмаченным, постоянно поправлял челку. Теперь же у него волосы были сострижены практически в ноль, оставляя только легкое воспоминание о волосах, сантиметр, не больше. Но ему, как ни странно, было так очень хорошо.
   – Маргарита? – как и всегда, спросил он, словно не был уверен в своих глазах.
   – Привет, – я постаралась говорить как можно легче и свободнее. – Ты сменил имидж?
   – Есть немного, – кивнул он, а я отметила, что у него на запястье появились новые часы, очень дорогие. И вообще, среди вещей, надетых на него, не было ни одной из нашего с ним, так сказать, гардероба. Все новое, все дорогое. И все явно тщательно подбиралось.
   – Ты прекрасно выглядишь.
   – Ты тоже, – дежурно ответил он, с нетерпением глядя на дверь в какой-то кабинет.
   – Это там нас разведут? – не сдержалась и довольно жестко спросила я.
   – Да, Марго. И я очень благодарен тебе, что ты пошла мне навстречу. Я боялся, что может быть осложнение.
   – Значит, ты теперь считаешь, что жизнь со мной – это просто осложнение? – едким тоном удивилась я.
   – Согласись, это была не самая счастливая жизнь, – с досадой пробормотал он. Видимо, говорить со мной он совсем не хотел. Все это так меня потрясло, что я расправила плечи, ухмыльнулась и спросила:
   – Ну, а что деньги? Ты привез? Ты же ведь понимаешь, что за свободу надо платить?
   – Павел, извините, можно вас на минуточку, – обратился он к толстячку, имея при этом вид ученика, который спрашивает у учителя, как лучше решать задачку. – Нам деньги как передать – так или под расписку?
   – Ты что, собираешься взять с меня расписку? – открыла рот я. – Ты что, думаешь, что я могу тебя обмануть? Убежать из загса и не развестись с тобой?
   – Марго, не начинай, – поморщился он. – Расписки – это нормальная практика. Никто не хотел тебя обидеть.
   – Знаешь, а ведь ты совсем на себя не похож, – заметила я, – ты никогда таким не был.
   – Дорофеевы? Пройдите в кабинет, – крикнула какая-то тетка из-за двери. Мы дернулись, и наши взгляды на секунду соприкоснулись. И меня обожгла мысль, что это и есть какой-то другой человек, совсем другой, у которого с тем, который был со мной, который любил меня, ничего общего. Кроме, разве что, немного потерянного, рассеянного взгляда маленького потерявшегося ребенка. И этому, новому ему, нет до меня никакого дела. Его не волнует то, что я чувствую, переживаю ли я. Счастлива ли я – ему все равно.
   – Ну, пойдемте, – поторопил нас его адвокат.
   – А вы, значит, Павел? – поинтересовалась я.
   – Просто потом они могут уйти чай пить, и нам придется ждать очень долго, – в нетерпении завертелся он.
   – Идемте, – фыркнула я и зашла в кабинет. – Где тут подписать?
   – Давайте ваши паспорта, пожалуйста, – проскрежетала тетка, недовольная моим своеволием. Все должно идти по ранжирчику, по порядочку. Не надо торопить события. – Давайте ваше свидетельство о браке.
   …Я не отрываясь смотрела на Кешку. Он был словно неизвестный мне зверь, о котором я думала, что он домашний, безопасный, типа котенка, а он вдруг оказался совершенно диким и теперь норовит меня сожрать.
   – Марго.
   – Что?
   – Оно у тебя, – кивнул Кешка. – Свидетельство. Ты должна была принести. – В глазах у него отчетливо читалась паника.
   – Да вот оно, не беспокойся, – я улыбнулась одними губами и выложила зеленую корочку на стол.