– Ладно, ты меня не слушаешь, – обиделась она.
– Почему? Я тебя уже послушала. Я была уже аккаунтом по имени SistemError, переспала с другим аккаунтом. Все, как ты учила. Но у нас с ним, знаешь, не совпали операционки. У него явно голимая Vista. И потом, вдруг он был завирусованный? Правда, мы антивирусник использовали, резиновый…
– Ты невыносима, – фыркнула Яна и замолчала.
Мне же стало как-то весело. Я взяла, да и снова отключила связь. Да, повела себя неприлично, невоспитанно до ужаса. Но Яночка – она как мать-земля. Перезвонила, конечно.
– Что-то разъединилось, – сразу сказала она, и в мыслях не держа, что это я – та самая помеха на линии.
Я не стала снимать с себя вину. Мне хотелось ее позлить. Я призналась, что отключила связь намеренно, и на минуту между нашими разговорными устройствами повисла тяжелая пауза. Ей и хотелось на меня наорать, но она не стала. На мужа своего она бы орала как оглашенная. Он тоже был любитель пошвырять трубки. Мы у нее все такие, с закидонами. Впрочем, его закидоны хуже. Ведь даже если кому иногда и хочется броситься на кого с кулаками, это же нельзя.
– Ты бы заехала к маме, – неожиданно сказала она.
– Зачем? – удивилась я.
Поездки к маме я практиковала нечасто. Как-то не были мы особенно близки. Она и любила больше Яну. Всегда отрицала это, но я знала, что с Янкой у нее всегда были отношения, а со мной – одни проблемы. Я и родилась поздно, когда мама была, как бы это сказать, измотана действительностью. Такого «подарка» от жизни она уже и не ждала. Хотела на пенсию, хотела покоя. А тут я. Да еще и памперсов тогда не изобрели.
Обычно любят младшеньких, но не в нашем случае. В чем тут дело – пойди разбери. Может, в том, что Яна была ответственным взрослым человеком, с сыном – мужем – квартирой – деньгами – обязанностями, тянула, как мама выражалась, воз. Я же каждый раз вызывала у мамы недоумение.
– Не верится, что тебе уже дали паспорт. Я бы тебя так за ручку бы и водила, – пожимала мама плечами, когда видела меня.
Бессмысленная рутина моего бытия проходила сквозь меня, не оставляя особенных следов, и к двадцати восьми годам я умудрилась сохранить беззаботный, даже раздолбайский вид. Как говорит мама, меня постоянно хочется покормить манной кашей и посадить за уроки. Ей кажется, что из меня никогда не выйдет никакого толку. Потому что я ничего не хочу. И это правда. Единственное, к чему я расположена, это сидеть с ногами на диване и слушать, как Алексей разговаривает по телефону. А самой потихоньку расстегивать его рубашку. Но это, кажется, не может считаться достойным делом жизни. Жаль.
– Она там что-то тебе хотела отдать. Сказала, что хочет тебя навестить.
– Ужас-то какой. Только не говори, что у нее остались еще банки! – испугалась я.
Речь шла об очередной порции огурцов в уксусе, которые я ненавидела с детства. А мать консервировала и консервировала с упорством маньяка – огурцы, помидоры, лечо, синенькие, которые мне казались тухлыми, даже если были только с грядки, – они так противно расползались после термической обработки. Еще мама героически варила варенья, хватаясь за поясницу и переводя целые тонны сахара. В ход шли колючий крыжовник, клубника, малина, смородина и, конечно же, черника, которую мы – в принудительном порядке – всеми семьями были обязаны собирать по окрестным дачным лесам. Лешка выл, отказывался, кричал, что не позволит убивать машину на этих убогих дорогах, – но ехал. Не мытьем, так катаньем. Вот только… прошлым летом. Я вдруг вспомнила, что никуда он со мной не ездил. Мы таскались на дачу с Олеськой и ее дочкой, я была за рулем. Странно.
Вот это – сто процентов – страннейшее изменение в его поведении. Мало того что он проигнорировал дачу. Он дал мне машину. Даже туда. Постоянно мне ее дает. Лишь бы отделаться от меня. Ну, не иначе он мне действительно изменяет. Что пишут форумы про мужчин, разлюбивших машину?
– Банки кончаются только к весне. Так что, – Янка продолжала с ноткой счастливого садиста в голосе, – если не заберешь сама, она поедет к тебе. А ей тяжести таскать – сама понимаешь, нельзя.
– Я… я заеду. Завтра, – тут же сдалась я. Буду завтра сидеть за маминым столом, давиться смородиновым вареньем и уклоняться от вопросов о моей жизни. Высижу максимум часа три. Как раз до того момента, как мама перейдет к инструкциям. И она, и Яна обожают давать мне инструкции. Они даже говорят с одинаковыми интонациями – менторскими, строгими. Только вот говорят разное. Одна учит меня смирению и призывает не дурить, другая настоятельно требует, чтобы я изменила мужу. Почему-то я слушаюсь вторую.
– Ну, как знаешь. Мне пора, звони. – Яна засуетилась, в голосе ее появилась досада. Будто я ее отрываю от дел своими разговорами.
– Вообще-то ты мне звонила. От работы меня оторвала, – едко уточнила я.
– Ты чего такая гадюка сегодня? Яду скопила? Девать его некуда?
– Как твой муж поживает?
– Нормально поживает, – нахмурилась Яна. – Работает.
– Разведись с ним.
– Ты мне что, решила совет дать? Дождись, пока я у тебя его спрошу.
Я снова отключилась, на сей раз любимая сестричка не стала перезванивать. Я посмотрела на часы. Рабочий день неумолимо клонился к вечеру, пора было потихонечку выкатываться домой. Но не хотелось. Одно дело сидеть на работе и предаваться безделью. Другое – предстать перед Лешкой. Больше всего я боялась посмотреть ему в глаза. Мне казалось – он сразу все поймет. И выкинет меня из окошка. Прямо в сугроб. Проблем-то больших не будет, мы живем на первом этаже. Выбросит, закроет форточку и больше никогда обо мне не вспомнит. Ужас. Но еще больше, чем этого, я боялась, что он, когда я приду, не обратит на это никакого внимания. Так и будет читать новости в Интернете. Потом попросит котлет. И все. Вот будет ужас. Поэтому я сидела и сидела, упорно игнорируя требования трудового законодательства.
– Ты домой-то идешь? – спросила наконец Верочка, девушка из-за стола напротив.
– Придется, – вздохнула я.
Верочка – добрая душа. Мы с ней всегда вместе ходим обедать, а за соседними столами мы просидели вот так добрую пятилетку. Если Карина лютовала и торчала в нашем отсеке, мы переписывались по «аське»[3]. Только без «о-о!», это было бы слишком заметно. Верочка знала все о моей затее с изменой мужу. На самом деле, хоть она, кажется, была против, но М@стера_д_д мы с ней выбрали вместе. Он ей показался относительно приличным парнем. Сама она жила с каким-то жутким типом, который писал диссертацию и считался гением. Он ее писал, кажется, уже лет восемь. Верочка зарабатывала немного, но он, ее гений, был неприхотлив. Правда, выпивал. Я его никогда не видела. Не думаю, что он бы мне понравился.
– Идешь? – спросила она, стоя уже в пальто.
Я вздохнула и выключила компьютер.
Было холодно. Именно поэтому Олеся особенно тщательно следила, чтобы состав просветительской бригады не имел бесконтрольного доступа к горячительным напиткам. И все складывалось неплохо, не считая Захарчука.
– Писатели выступают, народ хлопает. Журналисты снимают, – докладывала Олесе помощница Танечка.
К вечеру первого дня начали поступать первые отзывы и впечатления.
– У нас в машине не работает печка!
– У меня в номере не течет горячая вода.
– Ишь ты, чего захотели. Горячая вода! Вам, беллетристам, мыться незачем. Вам не привыкать в грязи ходить. – Это, конечно, выступил все-таки набравшийся великий писатель. – Вы в деньгах купаетесь.
– Да как вы смеете! – возмутилась одна поэтесса, некто Кроликова, тоже, кстати, из малотиражных. Такими добирали делегации, если уж совсем никого не удавалось достать из «приличных». В Тамбов зимой, знаете ли, не всякий поедет. – У меня премия!
– А меня в школе проходят, – «уделал» ее Савва.
Олеся удивленно осмотрела его еще раз. Что-то она ничего об этом не слышала. Не дай бог, ее дочери такого вот кадра дадут читать. Что он, кстати, написал? Хоть знать бы. Впрочем, незачем. Не надо.
– Так, успокаиваемся. Душ починят. Или вас переселят. Савва, друг мой. Не изволите ли отужинать, да посытнее? Вам надо.
– Что вы говорите, – тут же завелся великий. – Вы тут нас совершенно не кормите! Совершенно.
– Как же. Вы ж весь день пьяный, – фыркнула поэтесса.
Впрочем, за ужином идейные разногласия были преодолены. Поэтесса выпила тоже немножко, Олеся разрешила. И они с Захарчуком весь вечер потратили на какие-то литературные дебаты. В поведении поэтессы, дерзком и непримиримом, начали прослеживаться эротические намеки. Поэтесса не была замужем и писала в основном о любви.
– Господи, как я устала! – воскликнула Танечка, когда первый день все же закончился.
– Да уж. Хорошего мало. Но бывало и хуже, – философски заметила Олеся, пожимая плечами. – Хотя бы появилась эта поэтесса, и этот деятель не пристает ко мне больше. А ей он, может, – бальзам на раны.
– Брр! Врагу не пожелаешь.
– Почему? Врагу как раз можно, – хмыкнула Олеся. – Себе – нет. А потом о них будут писать: «Самобытная творческая пара, союз двух талантливых людей».
– Слушай, а кажется, этот Захарчук женат, – усомнилась Танечка. – Точно. Женат. Жена у него живет в Питере, а любовница в Москве. Вернее, в Перловке, рядом с Мытищами. Он у нее останавливается, когда наезжает к нам.
– Час от часу не легче. Он еще и не наш. Откуда мы его вообще взяли? – Олеся расстелила постель. Спать она не хотела. Слишком устала, чтобы спать. Мысли крутились и крутились вокруг всякой ерунды. Дочка должна была писать контрольную. Матери надо будет выслать денег. Машка с кем-то переспала. Наверняка теперь обливается слезами и корит себя. Машка была – как бы это сказать… ветер. Не в том смысле, что в голове. Хотя и в голове, и в заднице – ветра гуляли. Просто такая вот сумасшедшая наша Маша. Одни глупости делает и всех любит. И заглядывает всем в глаза, думая, что люди никогда не врут и никогда не делают гадостей. Вот из-за этого-то Олеся всегда боялась за Машку. Из-за ее странной взрослой наивности. Из-за того, как сильно она привязывается к людям. К мужу, в частности. К мужьям привязываться опасно втройне, с ними надо особенно держать ухо востро. Но Машка – она всей душой, в ней какое-то ненормальное, опасное для жизни количество любви. И не в том слащавом фальшивом смысле, в котором принято теперь говорить о любви. Машка любила как собака, преданно, бездумно, безусловно. Кого из наших мужчин можно вот так любить? А он, ее муж, конечно, ничего этого не понимает. Ему бы только на Nissan Qashqai накопить. В этом его счастье.
– Алло, гараж! Олесь, ты здесь?
– А? – Олеся дернулась, посмотрела на Танечку. Та, оказывается, что-то говорила.
– Повторить?
– Ну… да, повтори. Я отрубилась.
– Я и вижу. Говорю, Захарчук – он получил какую-то, знаешь, премию. Не помню, то ли Большая Книга, то ли просто Книга. Его издает Белкин, в Питере. Я тебе о нем говорила, мировой мужик.
– Кто мировой мужик? Захарчук?
– Женя Белкин. Мы с ним на всех выставках работаем, всегда четко в срок. Он вообще фантастику издает, всяких историков тоже. Ну и лауреатов, у него такая есть серия. Собственно, наш Гений среди удобрений – из этой серии. Тираж – две тысячи экз.
– Так его что, серьезно проходят в школе? – опешила Олеся.
– Нигде его не проходят. В каком-то обозрении указали его книгу как часть наследия.
– А, наследие. А мы тут теперь отдуваемся. У человека же корона выросла такая, что скоро крышу гостиницы пробьет. Интересно, что он написал?
– Что-то зубодробительное про непонятную войну. Окопы, дерьмо и матерщина.
– Ну, все как сейчас принято. Тогда понятно, чего ему премию дали.
– Белкин говорил, что премию ему дали случайно, – усмехнулась Танечка. – Две группировки играли друг против друга, вот и накидали «шаров» нормальным писакам. Сами были в шоке, когда наш Савва вылез в лидеры.
– А ему идет премия. К лицу, – рассмеялась Олеся. – К бороде. Если не вслушиваться в то, что он говорит, – чистый Толстой. И шапка творческая, с рисуночком.
– И с помпоном.
– Вот так и делается пиар, на пустом месте.
Сон мало-помалу все же затуманивал мозг. Танечка утихла и засопела. Спать оставалось всего ничего. На завтра был запланирован обед у губернатора, а также фотосессия с прогрессивными московскими писателями. Так сейчас было модно – поддерживать культуру лично.
Все это, покрутившись немного в Олесиной голове, потихоньку исчезло, и перед глазами появилась дочь Катя. Во сне она стояла посреди зеленой лужайки около их дома в Твери, в летнем платье, в платочке, слетевшем немного назад. Катюшка улыбалась и махала рукой. И если бы кто-то посмотрел в этот момент на саму Олесю, то увидел бы, как беззаботно улыбалась во сне эта женщина. Ее жизнь, не считая писателей, была хороша и, самое главное, спокойна. Спокойствие, только спокойствие. За этот ее принцип Машка часто звала ее Карлсоном.
– Надо же кого-то любить?
– Я люблю дочь.
– Это другое.
– И слава богу, – качала головой Олеся. – Да уж, это точно другое.
– Ты должна полюбить мужчину!
– Ты смерти моей хочешь? Ты мне зла желаешь?
– Я тебе счастья желаю, – вздыхала Машка.
– Нет, моя дорогая. Тут, на этой планете, нет мужчин, достойных того, чтобы их любили. Если бы я такого встретила – я бы сразу узнала, я бы сразу пошла за ним на край света. Но таких нет. Поверь, я знаю. Я все время пробую.
– Пошлячка! – фыркала Маша.
Она знала, как много каких-то случайных, мимолетных связей было у ее лучшей подруги. Знала, как та легко и без сожаления отдается первому встречному, а наутро уходит и забывает, как того зовут. Олеся будто коллекционировала мужские слабости и недостатки, и с каждым романом, с каждой связью, такой непрочной, фальшивой, такой виртуальной, Олеся будто бы лишний раз доказывала самой себе, что мир этот давно пуст и обездолен. А ради этих, оставшихся, – заспанных, судорожно бегущих к жене, жмущих деньги в ресторане, не желающих жениться, заводящих любовниц – ради этой массы пустых серых лиц не стоит и напрягаться.
Женщина может полюбить, если захочет. Причем кого угодно. Если никого приличного рядом нет, женщина, которая ищет любви, полюбит какое-нибудь ничтожество. Уж найдет способ договориться со своим бессознательным.
– Вообще-то он хороший! Его просто никто не понимает! Он совсем не такой, каким его считают! – Брр! Сколько Олеся такого видела. Да и сама… Однажды Олеся уже любила вот так – просто потому что. Олесин бывший муж – высокий, сероглазый, вечно хмурый, закрытый, весь в себе. Полюбить такого легко. Не любить – сложнее. Олеся долго этому училась – не любить. Двенадцать лет училась, можно уже давать докторскую степень. Теперь она не любила никого, кроме дочки и, наверное, матери. И такое положение вещей ее более чем устраивало. Олесе снилась ее дочь Катя, тринадцати лет. Олеся улыбалась.
– Мы решили изменить порядок делового оборота. Надо отсортировать уже выданные визы за последние пять лет по типу, а также по годам. Все отсканировать и поместить в электронную базу данных. Ты этим и займешься.
– Хорошо, – кивнула я, думая, что это – дурной сон.
Бесконечные ряды папок, в них файлы, файлы… Имена, года, фотографии. Мелкие отметки. То, чем я занимаюсь уже пять лет, бессмысленно и невыносимо одновременно. Я переставляю папки местами. Распечатываю визы. Мечтаю о другой жизни. Засыпаю. Сижу на форумах. По вечерам иногда у меня трясутся пальцы, столько бумаг я пересматриваю и перекладываю за день. Нет, физически это не особенно тяжело. Работа, как говорится, не пыльная. То есть как раз пыльная, но в остальном простая и тупая. Я терплю это все уже пять лет. Зачем?
Хотелось бы сказать, что эта мутота – временная. И что я стремлюсь к чему-то, ищу какие-то более важные вещи, для которых бы стоило жить. На самом деле все просто. Я совершенно не знаю, как бы я могла все это поменять. И на что. И, честно говоря, зачем. Вот если бы мне предложили совершить что-то значимое. Подвиг там или какое геройство, спасать голодающих детей или бороться с какими-нибудь врагами. Тогда да, было бы понятно, ради чего. А так… Самый значимый поступок моей жизни к этому моменту – встреча с М@стером_д_д. Я героически изменила мужу, дайте мне медаль.
Моя работа имеет свои плюсы и минусы. Рабочий день нормированный, но, зевая от скуки, есть риск сломать челюсть. Профессиональная деформация. Зарплата стабильная, но, на мой взгляд, маленькая. Впрочем, кто скажет, что у него зарплата большая и даже чересчур огромная, пусть присылает СМС-ку, я ему лично изготовлю нимб. И помогу справиться с проблемой.
Зарплата позволяет мне более-менее прилично одеваться, более-менее прилично проводить отпуск и иногда сидеть с подружками в маленьких уютных ресторанчиках. И эта возможность быть «более-менее в порядке» держит меня круче всяких цепей. Теперь еще машина. Кредит и страховки. Я заправляю ее бензином и понимаю, что он дорог. Все дорого. И кто скажет, что может жить без денег, тот врун несчастный.
Радио оглушительно гремело, пела Мадонна. Я машинально двигала головой в такт музыке и жевала жвачку. Конечно, вряд ли у меня в крови до сих пор могли быть следы алкоголя, но кто может быть в этом уверен? Я жевала свой Орбит без сахара и ненавидела все и вся. Жили мы далеко, по пробкам еще дальше – в Медведкове. Три дня на оленях, на «Кашкае» же – часа полтора-два. Но сегодня я не спешила. Спокойно «тошнила» в среднем ряду, слушала попсу и ни о чем не думала. Практически я спала за рулем. Убийца на дороге.
Открывая дверь в нашу съемную квартирку, я засыпала на ходу. Я уже устала бояться и волноваться. Я, как мне казалось, уже была готова ко всему. К скандалу, к битью посуды – все равно. У меня были заготовлены шаблоны диалогов, которые должны были произойти между нами. Я подготовилась. Даже сделала злое лицо. Боевая Матрена.
Но мужа не оказалось дома!!!
В квартире была духота, темнота и тишина, а больше ничего не было. И никого. Вот это номер. Я прошла в комнату, не снимая сапог. Компьютер на столе мерцал синим огоньком, экран был погашен. Незастеленная кровать, смятые простыни. Пока меня не было, Алексей ворочался. Наверное, смотрел телик допоздна. Сердце застучало как сумасшедшее. Я как-то не подумала, что его может не быть дома. И что теперь? Лечь спать? Я бросила сапоги посреди комнаты, сняла дубленку. Часы показали половину седьмого.
– Эге-гей! – крикнула я, в полной уверенности, что Алексей выскочит, как черт из табакерки. Но его просто не было.
Я походила по комнате, туда-сюда, туда-сюда. Чем заняться, даже не представляла. Через десять минут я не выдержала, сделала себе чай и все-таки, слабачка, набрала номер Алексея. Хоть и не хотела звонить. Но я ненавижу неопределенность. Я же уже была готова к ядерному взрыву и ледяной зиме. Вот и не выдержала. Не продержалась.
…Абонент временно недоступен. Out of coverage…
Вот, блин! Сев в кресло, я закрыла глаза и попыталась расслабиться. Я старательно убеждала себя, что сейчас усну, но спать не хотелось. Я пошла на кухню, достала с верхней полки шкафа сигареты, их туда прятал Алексей, и закурила. А что? Его нет, никто меня не останавливает. Он всегда раньше вырывал из моих рук сигареты. Хоть и курил сам, а ненавидел, когда я дымила. Правда, я курить-то не умею. Так, пыхчу, как паровоз. Но не без удовольствия.
От дыма мне стало еще хуже, начало как-то даже мутить. Я затушила сигарету в цветочном горшке. Кактус стоял рядом с компьютером, ему полагалось впитывать радиацию. Я подумала, что, пока компьютер выключен, радиация же ведь не идет. И кактусу кушать нечего.
– Бедняжка! – пробормотала я. – А еще и я тебя обкурила! – И включила компьютер. Оказалось, он не был совсем отключен. Висел в спящем режиме. Алексей, видимо, качал какой-то фильм. И страничка www.newsru.com не была закрыта. Я прочитала:
Россия в опасности. России грозит исчезновение.
После распада СССР Запад под знаменем демократии пытался захватить Россию и был близок к цели.
– Господи, какой бред! – усмехнулась я. Все знакомые мне мужчины, включая Алексея, мечтали спасти Россию. В основном для этого нужно было либо развязать кровавую войну, либо стереть с лица земли Америку. Почему-то в этом вопросе – об Америке – они все были едины.
Я долго смотрела на страницу, пытаясь понять, о чем думал Алексей, читая всю эту белиберду. Потом я зашла на Yandex, посмотрела погоду. Даже на погоду в Таиланде глянула, представила себе, что это я лежу на морском берегу в купальнике и смотрю на небо сквозь темные очки. Потом почитала немного новости. Чего не сделаешь от скуки и нервов?! А потом вздохнула и ввела в адресную строку:
www.loveplanet.ru
– Почему? Я тебя уже послушала. Я была уже аккаунтом по имени SistemError, переспала с другим аккаунтом. Все, как ты учила. Но у нас с ним, знаешь, не совпали операционки. У него явно голимая Vista. И потом, вдруг он был завирусованный? Правда, мы антивирусник использовали, резиновый…
– Ты невыносима, – фыркнула Яна и замолчала.
Мне же стало как-то весело. Я взяла, да и снова отключила связь. Да, повела себя неприлично, невоспитанно до ужаса. Но Яночка – она как мать-земля. Перезвонила, конечно.
– Что-то разъединилось, – сразу сказала она, и в мыслях не держа, что это я – та самая помеха на линии.
Я не стала снимать с себя вину. Мне хотелось ее позлить. Я призналась, что отключила связь намеренно, и на минуту между нашими разговорными устройствами повисла тяжелая пауза. Ей и хотелось на меня наорать, но она не стала. На мужа своего она бы орала как оглашенная. Он тоже был любитель пошвырять трубки. Мы у нее все такие, с закидонами. Впрочем, его закидоны хуже. Ведь даже если кому иногда и хочется броситься на кого с кулаками, это же нельзя.
– Ты бы заехала к маме, – неожиданно сказала она.
– Зачем? – удивилась я.
Поездки к маме я практиковала нечасто. Как-то не были мы особенно близки. Она и любила больше Яну. Всегда отрицала это, но я знала, что с Янкой у нее всегда были отношения, а со мной – одни проблемы. Я и родилась поздно, когда мама была, как бы это сказать, измотана действительностью. Такого «подарка» от жизни она уже и не ждала. Хотела на пенсию, хотела покоя. А тут я. Да еще и памперсов тогда не изобрели.
Обычно любят младшеньких, но не в нашем случае. В чем тут дело – пойди разбери. Может, в том, что Яна была ответственным взрослым человеком, с сыном – мужем – квартирой – деньгами – обязанностями, тянула, как мама выражалась, воз. Я же каждый раз вызывала у мамы недоумение.
– Не верится, что тебе уже дали паспорт. Я бы тебя так за ручку бы и водила, – пожимала мама плечами, когда видела меня.
Бессмысленная рутина моего бытия проходила сквозь меня, не оставляя особенных следов, и к двадцати восьми годам я умудрилась сохранить беззаботный, даже раздолбайский вид. Как говорит мама, меня постоянно хочется покормить манной кашей и посадить за уроки. Ей кажется, что из меня никогда не выйдет никакого толку. Потому что я ничего не хочу. И это правда. Единственное, к чему я расположена, это сидеть с ногами на диване и слушать, как Алексей разговаривает по телефону. А самой потихоньку расстегивать его рубашку. Но это, кажется, не может считаться достойным делом жизни. Жаль.
– Она там что-то тебе хотела отдать. Сказала, что хочет тебя навестить.
– Ужас-то какой. Только не говори, что у нее остались еще банки! – испугалась я.
Речь шла об очередной порции огурцов в уксусе, которые я ненавидела с детства. А мать консервировала и консервировала с упорством маньяка – огурцы, помидоры, лечо, синенькие, которые мне казались тухлыми, даже если были только с грядки, – они так противно расползались после термической обработки. Еще мама героически варила варенья, хватаясь за поясницу и переводя целые тонны сахара. В ход шли колючий крыжовник, клубника, малина, смородина и, конечно же, черника, которую мы – в принудительном порядке – всеми семьями были обязаны собирать по окрестным дачным лесам. Лешка выл, отказывался, кричал, что не позволит убивать машину на этих убогих дорогах, – но ехал. Не мытьем, так катаньем. Вот только… прошлым летом. Я вдруг вспомнила, что никуда он со мной не ездил. Мы таскались на дачу с Олеськой и ее дочкой, я была за рулем. Странно.
Вот это – сто процентов – страннейшее изменение в его поведении. Мало того что он проигнорировал дачу. Он дал мне машину. Даже туда. Постоянно мне ее дает. Лишь бы отделаться от меня. Ну, не иначе он мне действительно изменяет. Что пишут форумы про мужчин, разлюбивших машину?
– Банки кончаются только к весне. Так что, – Янка продолжала с ноткой счастливого садиста в голосе, – если не заберешь сама, она поедет к тебе. А ей тяжести таскать – сама понимаешь, нельзя.
– Я… я заеду. Завтра, – тут же сдалась я. Буду завтра сидеть за маминым столом, давиться смородиновым вареньем и уклоняться от вопросов о моей жизни. Высижу максимум часа три. Как раз до того момента, как мама перейдет к инструкциям. И она, и Яна обожают давать мне инструкции. Они даже говорят с одинаковыми интонациями – менторскими, строгими. Только вот говорят разное. Одна учит меня смирению и призывает не дурить, другая настоятельно требует, чтобы я изменила мужу. Почему-то я слушаюсь вторую.
– Ну, как знаешь. Мне пора, звони. – Яна засуетилась, в голосе ее появилась досада. Будто я ее отрываю от дел своими разговорами.
– Вообще-то ты мне звонила. От работы меня оторвала, – едко уточнила я.
– Ты чего такая гадюка сегодня? Яду скопила? Девать его некуда?
– Как твой муж поживает?
– Нормально поживает, – нахмурилась Яна. – Работает.
– Разведись с ним.
– Ты мне что, решила совет дать? Дождись, пока я у тебя его спрошу.
Я снова отключилась, на сей раз любимая сестричка не стала перезванивать. Я посмотрела на часы. Рабочий день неумолимо клонился к вечеру, пора было потихонечку выкатываться домой. Но не хотелось. Одно дело сидеть на работе и предаваться безделью. Другое – предстать перед Лешкой. Больше всего я боялась посмотреть ему в глаза. Мне казалось – он сразу все поймет. И выкинет меня из окошка. Прямо в сугроб. Проблем-то больших не будет, мы живем на первом этаже. Выбросит, закроет форточку и больше никогда обо мне не вспомнит. Ужас. Но еще больше, чем этого, я боялась, что он, когда я приду, не обратит на это никакого внимания. Так и будет читать новости в Интернете. Потом попросит котлет. И все. Вот будет ужас. Поэтому я сидела и сидела, упорно игнорируя требования трудового законодательства.
– Ты домой-то идешь? – спросила наконец Верочка, девушка из-за стола напротив.
– Придется, – вздохнула я.
Верочка – добрая душа. Мы с ней всегда вместе ходим обедать, а за соседними столами мы просидели вот так добрую пятилетку. Если Карина лютовала и торчала в нашем отсеке, мы переписывались по «аське»[3]. Только без «о-о!», это было бы слишком заметно. Верочка знала все о моей затее с изменой мужу. На самом деле, хоть она, кажется, была против, но М@стера_д_д мы с ней выбрали вместе. Он ей показался относительно приличным парнем. Сама она жила с каким-то жутким типом, который писал диссертацию и считался гением. Он ее писал, кажется, уже лет восемь. Верочка зарабатывала немного, но он, ее гений, был неприхотлив. Правда, выпивал. Я его никогда не видела. Не думаю, что он бы мне понравился.
– Идешь? – спросила она, стоя уже в пальто.
Я вздохнула и выключила компьютер.
* * *
В целом писатели вели себя хорошо. Главным образом потому, что выбора и возможностей вести себя плохо писателям дадено не было. Незачем баловать творческую интеллигенцию излишней свободой. Их график был составлен умело, с тем чтобы свободными оставались только поздние вечера. Обеды не в счет, они проходили под строгим контролем принимающей стороны – библиотекарей. И хотя разведка донесла, что великий русский писатель Захарчук все же раздобыл себе где-то водки, в целом мероприятие двигалось вперед без заносов. Чего, кстати, не скажешь о транспорте. Тамбовская область оказалась весьма занесенной снегами и почти совсем не расчищенной.Было холодно. Именно поэтому Олеся особенно тщательно следила, чтобы состав просветительской бригады не имел бесконтрольного доступа к горячительным напиткам. И все складывалось неплохо, не считая Захарчука.
– Писатели выступают, народ хлопает. Журналисты снимают, – докладывала Олесе помощница Танечка.
К вечеру первого дня начали поступать первые отзывы и впечатления.
– У нас в машине не работает печка!
– У меня в номере не течет горячая вода.
– Ишь ты, чего захотели. Горячая вода! Вам, беллетристам, мыться незачем. Вам не привыкать в грязи ходить. – Это, конечно, выступил все-таки набравшийся великий писатель. – Вы в деньгах купаетесь.
– Да как вы смеете! – возмутилась одна поэтесса, некто Кроликова, тоже, кстати, из малотиражных. Такими добирали делегации, если уж совсем никого не удавалось достать из «приличных». В Тамбов зимой, знаете ли, не всякий поедет. – У меня премия!
– А меня в школе проходят, – «уделал» ее Савва.
Олеся удивленно осмотрела его еще раз. Что-то она ничего об этом не слышала. Не дай бог, ее дочери такого вот кадра дадут читать. Что он, кстати, написал? Хоть знать бы. Впрочем, незачем. Не надо.
– Так, успокаиваемся. Душ починят. Или вас переселят. Савва, друг мой. Не изволите ли отужинать, да посытнее? Вам надо.
– Что вы говорите, – тут же завелся великий. – Вы тут нас совершенно не кормите! Совершенно.
– Как же. Вы ж весь день пьяный, – фыркнула поэтесса.
Впрочем, за ужином идейные разногласия были преодолены. Поэтесса выпила тоже немножко, Олеся разрешила. И они с Захарчуком весь вечер потратили на какие-то литературные дебаты. В поведении поэтессы, дерзком и непримиримом, начали прослеживаться эротические намеки. Поэтесса не была замужем и писала в основном о любви.
– Господи, как я устала! – воскликнула Танечка, когда первый день все же закончился.
– Да уж. Хорошего мало. Но бывало и хуже, – философски заметила Олеся, пожимая плечами. – Хотя бы появилась эта поэтесса, и этот деятель не пристает ко мне больше. А ей он, может, – бальзам на раны.
– Брр! Врагу не пожелаешь.
– Почему? Врагу как раз можно, – хмыкнула Олеся. – Себе – нет. А потом о них будут писать: «Самобытная творческая пара, союз двух талантливых людей».
– Слушай, а кажется, этот Захарчук женат, – усомнилась Танечка. – Точно. Женат. Жена у него живет в Питере, а любовница в Москве. Вернее, в Перловке, рядом с Мытищами. Он у нее останавливается, когда наезжает к нам.
– Час от часу не легче. Он еще и не наш. Откуда мы его вообще взяли? – Олеся расстелила постель. Спать она не хотела. Слишком устала, чтобы спать. Мысли крутились и крутились вокруг всякой ерунды. Дочка должна была писать контрольную. Матери надо будет выслать денег. Машка с кем-то переспала. Наверняка теперь обливается слезами и корит себя. Машка была – как бы это сказать… ветер. Не в том смысле, что в голове. Хотя и в голове, и в заднице – ветра гуляли. Просто такая вот сумасшедшая наша Маша. Одни глупости делает и всех любит. И заглядывает всем в глаза, думая, что люди никогда не врут и никогда не делают гадостей. Вот из-за этого-то Олеся всегда боялась за Машку. Из-за ее странной взрослой наивности. Из-за того, как сильно она привязывается к людям. К мужу, в частности. К мужьям привязываться опасно втройне, с ними надо особенно держать ухо востро. Но Машка – она всей душой, в ней какое-то ненормальное, опасное для жизни количество любви. И не в том слащавом фальшивом смысле, в котором принято теперь говорить о любви. Машка любила как собака, преданно, бездумно, безусловно. Кого из наших мужчин можно вот так любить? А он, ее муж, конечно, ничего этого не понимает. Ему бы только на Nissan Qashqai накопить. В этом его счастье.
– Алло, гараж! Олесь, ты здесь?
– А? – Олеся дернулась, посмотрела на Танечку. Та, оказывается, что-то говорила.
– Повторить?
– Ну… да, повтори. Я отрубилась.
– Я и вижу. Говорю, Захарчук – он получил какую-то, знаешь, премию. Не помню, то ли Большая Книга, то ли просто Книга. Его издает Белкин, в Питере. Я тебе о нем говорила, мировой мужик.
– Кто мировой мужик? Захарчук?
– Женя Белкин. Мы с ним на всех выставках работаем, всегда четко в срок. Он вообще фантастику издает, всяких историков тоже. Ну и лауреатов, у него такая есть серия. Собственно, наш Гений среди удобрений – из этой серии. Тираж – две тысячи экз.
– Так его что, серьезно проходят в школе? – опешила Олеся.
– Нигде его не проходят. В каком-то обозрении указали его книгу как часть наследия.
– А, наследие. А мы тут теперь отдуваемся. У человека же корона выросла такая, что скоро крышу гостиницы пробьет. Интересно, что он написал?
– Что-то зубодробительное про непонятную войну. Окопы, дерьмо и матерщина.
– Ну, все как сейчас принято. Тогда понятно, чего ему премию дали.
– Белкин говорил, что премию ему дали случайно, – усмехнулась Танечка. – Две группировки играли друг против друга, вот и накидали «шаров» нормальным писакам. Сами были в шоке, когда наш Савва вылез в лидеры.
– А ему идет премия. К лицу, – рассмеялась Олеся. – К бороде. Если не вслушиваться в то, что он говорит, – чистый Толстой. И шапка творческая, с рисуночком.
– И с помпоном.
– Вот так и делается пиар, на пустом месте.
Сон мало-помалу все же затуманивал мозг. Танечка утихла и засопела. Спать оставалось всего ничего. На завтра был запланирован обед у губернатора, а также фотосессия с прогрессивными московскими писателями. Так сейчас было модно – поддерживать культуру лично.
Все это, покрутившись немного в Олесиной голове, потихоньку исчезло, и перед глазами появилась дочь Катя. Во сне она стояла посреди зеленой лужайки около их дома в Твери, в летнем платье, в платочке, слетевшем немного назад. Катюшка улыбалась и махала рукой. И если бы кто-то посмотрел в этот момент на саму Олесю, то увидел бы, как беззаботно улыбалась во сне эта женщина. Ее жизнь, не считая писателей, была хороша и, самое главное, спокойна. Спокойствие, только спокойствие. За этот ее принцип Машка часто звала ее Карлсоном.
– Надо же кого-то любить?
– Я люблю дочь.
– Это другое.
– И слава богу, – качала головой Олеся. – Да уж, это точно другое.
– Ты должна полюбить мужчину!
– Ты смерти моей хочешь? Ты мне зла желаешь?
– Я тебе счастья желаю, – вздыхала Машка.
– Нет, моя дорогая. Тут, на этой планете, нет мужчин, достойных того, чтобы их любили. Если бы я такого встретила – я бы сразу узнала, я бы сразу пошла за ним на край света. Но таких нет. Поверь, я знаю. Я все время пробую.
– Пошлячка! – фыркала Маша.
Она знала, как много каких-то случайных, мимолетных связей было у ее лучшей подруги. Знала, как та легко и без сожаления отдается первому встречному, а наутро уходит и забывает, как того зовут. Олеся будто коллекционировала мужские слабости и недостатки, и с каждым романом, с каждой связью, такой непрочной, фальшивой, такой виртуальной, Олеся будто бы лишний раз доказывала самой себе, что мир этот давно пуст и обездолен. А ради этих, оставшихся, – заспанных, судорожно бегущих к жене, жмущих деньги в ресторане, не желающих жениться, заводящих любовниц – ради этой массы пустых серых лиц не стоит и напрягаться.
Женщина может полюбить, если захочет. Причем кого угодно. Если никого приличного рядом нет, женщина, которая ищет любви, полюбит какое-нибудь ничтожество. Уж найдет способ договориться со своим бессознательным.
– Вообще-то он хороший! Его просто никто не понимает! Он совсем не такой, каким его считают! – Брр! Сколько Олеся такого видела. Да и сама… Однажды Олеся уже любила вот так – просто потому что. Олесин бывший муж – высокий, сероглазый, вечно хмурый, закрытый, весь в себе. Полюбить такого легко. Не любить – сложнее. Олеся долго этому училась – не любить. Двенадцать лет училась, можно уже давать докторскую степень. Теперь она не любила никого, кроме дочки и, наверное, матери. И такое положение вещей ее более чем устраивало. Олесе снилась ее дочь Катя, тринадцати лет. Олеся улыбалась.
* * *
Когда я устраивалась на работу в этот визовый центр, я, честное слово, думала, что это место – временное. Работа – ужас. Ничего бессмысленнее в жизни не видела. В первый же рабочий день Карина, она тогда еще была только ЗАМОМ, вывела меня в архив, показала на бесконечные полки стеллажей, металлические такие, серые, и сказала:– Мы решили изменить порядок делового оборота. Надо отсортировать уже выданные визы за последние пять лет по типу, а также по годам. Все отсканировать и поместить в электронную базу данных. Ты этим и займешься.
– Хорошо, – кивнула я, думая, что это – дурной сон.
Бесконечные ряды папок, в них файлы, файлы… Имена, года, фотографии. Мелкие отметки. То, чем я занимаюсь уже пять лет, бессмысленно и невыносимо одновременно. Я переставляю папки местами. Распечатываю визы. Мечтаю о другой жизни. Засыпаю. Сижу на форумах. По вечерам иногда у меня трясутся пальцы, столько бумаг я пересматриваю и перекладываю за день. Нет, физически это не особенно тяжело. Работа, как говорится, не пыльная. То есть как раз пыльная, но в остальном простая и тупая. Я терплю это все уже пять лет. Зачем?
Хотелось бы сказать, что эта мутота – временная. И что я стремлюсь к чему-то, ищу какие-то более важные вещи, для которых бы стоило жить. На самом деле все просто. Я совершенно не знаю, как бы я могла все это поменять. И на что. И, честно говоря, зачем. Вот если бы мне предложили совершить что-то значимое. Подвиг там или какое геройство, спасать голодающих детей или бороться с какими-нибудь врагами. Тогда да, было бы понятно, ради чего. А так… Самый значимый поступок моей жизни к этому моменту – встреча с М@стером_д_д. Я героически изменила мужу, дайте мне медаль.
Моя работа имеет свои плюсы и минусы. Рабочий день нормированный, но, зевая от скуки, есть риск сломать челюсть. Профессиональная деформация. Зарплата стабильная, но, на мой взгляд, маленькая. Впрочем, кто скажет, что у него зарплата большая и даже чересчур огромная, пусть присылает СМС-ку, я ему лично изготовлю нимб. И помогу справиться с проблемой.
Зарплата позволяет мне более-менее прилично одеваться, более-менее прилично проводить отпуск и иногда сидеть с подружками в маленьких уютных ресторанчиках. И эта возможность быть «более-менее в порядке» держит меня круче всяких цепей. Теперь еще машина. Кредит и страховки. Я заправляю ее бензином и понимаю, что он дорог. Все дорого. И кто скажет, что может жить без денег, тот врун несчастный.
Радио оглушительно гремело, пела Мадонна. Я машинально двигала головой в такт музыке и жевала жвачку. Конечно, вряд ли у меня в крови до сих пор могли быть следы алкоголя, но кто может быть в этом уверен? Я жевала свой Орбит без сахара и ненавидела все и вся. Жили мы далеко, по пробкам еще дальше – в Медведкове. Три дня на оленях, на «Кашкае» же – часа полтора-два. Но сегодня я не спешила. Спокойно «тошнила» в среднем ряду, слушала попсу и ни о чем не думала. Практически я спала за рулем. Убийца на дороге.
Открывая дверь в нашу съемную квартирку, я засыпала на ходу. Я уже устала бояться и волноваться. Я, как мне казалось, уже была готова ко всему. К скандалу, к битью посуды – все равно. У меня были заготовлены шаблоны диалогов, которые должны были произойти между нами. Я подготовилась. Даже сделала злое лицо. Боевая Матрена.
Но мужа не оказалось дома!!!
В квартире была духота, темнота и тишина, а больше ничего не было. И никого. Вот это номер. Я прошла в комнату, не снимая сапог. Компьютер на столе мерцал синим огоньком, экран был погашен. Незастеленная кровать, смятые простыни. Пока меня не было, Алексей ворочался. Наверное, смотрел телик допоздна. Сердце застучало как сумасшедшее. Я как-то не подумала, что его может не быть дома. И что теперь? Лечь спать? Я бросила сапоги посреди комнаты, сняла дубленку. Часы показали половину седьмого.
– Эге-гей! – крикнула я, в полной уверенности, что Алексей выскочит, как черт из табакерки. Но его просто не было.
Я походила по комнате, туда-сюда, туда-сюда. Чем заняться, даже не представляла. Через десять минут я не выдержала, сделала себе чай и все-таки, слабачка, набрала номер Алексея. Хоть и не хотела звонить. Но я ненавижу неопределенность. Я же уже была готова к ядерному взрыву и ледяной зиме. Вот и не выдержала. Не продержалась.
…Абонент временно недоступен. Out of coverage…
Вот, блин! Сев в кресло, я закрыла глаза и попыталась расслабиться. Я старательно убеждала себя, что сейчас усну, но спать не хотелось. Я пошла на кухню, достала с верхней полки шкафа сигареты, их туда прятал Алексей, и закурила. А что? Его нет, никто меня не останавливает. Он всегда раньше вырывал из моих рук сигареты. Хоть и курил сам, а ненавидел, когда я дымила. Правда, я курить-то не умею. Так, пыхчу, как паровоз. Но не без удовольствия.
От дыма мне стало еще хуже, начало как-то даже мутить. Я затушила сигарету в цветочном горшке. Кактус стоял рядом с компьютером, ему полагалось впитывать радиацию. Я подумала, что, пока компьютер выключен, радиация же ведь не идет. И кактусу кушать нечего.
– Бедняжка! – пробормотала я. – А еще и я тебя обкурила! – И включила компьютер. Оказалось, он не был совсем отключен. Висел в спящем режиме. Алексей, видимо, качал какой-то фильм. И страничка www.newsru.com не была закрыта. Я прочитала:
Россия в опасности. России грозит исчезновение.
После распада СССР Запад под знаменем демократии пытался захватить Россию и был близок к цели.
– Господи, какой бред! – усмехнулась я. Все знакомые мне мужчины, включая Алексея, мечтали спасти Россию. В основном для этого нужно было либо развязать кровавую войну, либо стереть с лица земли Америку. Почему-то в этом вопросе – об Америке – они все были едины.
Я долго смотрела на страницу, пытаясь понять, о чем думал Алексей, читая всю эту белиберду. Потом я зашла на Yandex, посмотрела погоду. Даже на погоду в Таиланде глянула, представила себе, что это я лежу на морском берегу в купальнике и смотрю на небо сквозь темные очки. Потом почитала немного новости. Чего не сделаешь от скуки и нервов?! А потом вздохнула и ввела в адресную строку:
www.loveplanet.ru
Мне было интересно, написал мне или нет мой М@стер_д_д. В конце концов, что же это, я что, вообще никому не нужна? Мужа нет, любовник после первой же ночи страсти не подает признаков жизни.
Аккаунт молчал. Да уж, получалось, что я не была самой лучшей женщиной в его жизни. А чего ждать от женщины, чей муж не поинтересовался, где она ночевала, и сам неизвестно куда исчез.
M@стер_д_д
Состояние: отсутствует в Сети
Может, он прямо сейчас встречается с кем-то еще? С Huppybitch или с snegurochka? Аккаунтов полно. Никаких сообщений. Я прошлась курсором по страничке.
Написать сообщение?
– Ну уж нет, – фыркнула я. Сдался мне этот М@стер_д_д! Он не интересуется мной. Я, кстати, тоже им не интересуюсь. Я интересуюсь, где лазит мой собственный супруг. Может, он мне в почту написал? Может, у него телефон разрядился и он бросил мне что-нибудь в ящик. Чтобы я, так сказать, не волновалась.
Вот тут я и перешла на почту. Просто подгрузила страничку из памяти и зашла во «Входящие». Но писем не было. Лешка действительно на меня забил. Странно. Еще смутно странным показалось, что на самом деле писем в ящике не было вообще. Даже прочитанных. Ни одного. Я еще удивилась. Как это? Стерли мне, что ли, весь архив? Там болталось писем двести, куда они исчезли? Вирус, что ли?
– Никому я не нужна, – сказала я компьютеру, который только холодно мерцал, подмигивал рекламой. Тогда я нажала на кнопку «написать письмо». Ввела адрес: Matyushkin@mail.ru и написала мужу какую-то белиберду:
…что за скотство, ты где? Абонееент? Поболтаем?..
Посидела, подождала, пощурилась на экран. Он не ответил, естественно. Я ушла, сделала себе чай. Постояла, попялилась в окно на пару алкоголиков, употребляющих у подъезда горячительный напиток. Из горла бутылки. Мужички были потрепанные, в телогрейках. Рабочие или, может, дворники. Шапки-ушанки, красные носы. Они выпивали, приплясывая от холода, и о чем-то оживленно беседовали. Им не было скучно и одиноко. Им, может, завтра обратно на завод. У них, может, получка. Они, наверное, планируют приползти домой на четвереньках, а холод мешает выполнению программы.
Я бы должна была проникнуться отвращением, а мне почему-то захотелось выпить. Вот так и начинают спиваться. Меня мама как раз предупреждала. Она почему-то предупреждала меня обо всем, искренне полагая, что я, как морально нестойкая и политически нестабильная, обязательно рискую либо спиться, либо скуриться, либо с работы вылететь.
Я вернулась в комнату и с удивлением обнаружила на голубом экране письмо от мужа. Четыре слова, которые вызвали во мне справедливое негодование.
…задолбали. Идите к чертям…
Я обозлилась. Мы что же, будем теперь ругаться даже по Интернету? Что-то с нами случилось, люди! Вызовите мастера, почините нас. Это не мой Алексей. Это какая-то другая версия. Срочно нужен специалист. Как сделать мужу downgrade?[4] Хочу того, за кого я выходила замуж, а не этого!
Я шмыгнула носом.
…Зачем ты так? Прямо обидно!..
…Откуда вы берете адреса? Достали!..
Происходящее откровенно поставило меня в тупик. Откуда я беру адреса? Из головы беру. Может, я что-то перепутала и это не мой муж? Было бы здорово. Я открыла сообщения и перепроверила.
– А разве я уже не осталась без него?! – зло спросила я себя. – Разве прямо сейчас я не одна?
– Он меня больше не любит! – сказала я себе и сразу стала несчастнее и злее раз в сто. Он меня не любит.
Не любит? От мысли, что мы с ним, возможно, больше не будем вместе, я заплакала. В последнее время я постоянно плакала и еще мне постоянно снились кошмары. Алексей меня не любит. Я люблю его, а он меня – нет.
…иди ты сам в жопу. Я тебе не спам, между прочим…
Я послала сообщение. Когда на экране появилась надпись «сообщение отправлено», я нахмурилась. Что я творю? Я встала из-за компьютерного стола, подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Усталая, осунувшаяся женщина, потрепанная, с размазанной тушью под глазами. Кстати, хоть бы одежду поменяла. Я будто срослась с пятнами на своей одежде.
– Красотка! – хмыкнула она, потом достала помаду и раскрасила бесцветные искусанные губы в привычный бордовый. Яркие губы на фоне бледного лица смотрелись вульгарно. – Я сейчас пойду и все ему расскажу.
– Давай-давай! – ухмыльнулась я.
Тут вдруг от Алексея пришел ответ.
– Да? И кто ты? Хочешь сказать, что не хочешь предложить мне платного секса?
Аккаунт молчал. Да уж, получалось, что я не была самой лучшей женщиной в его жизни. А чего ждать от женщины, чей муж не поинтересовался, где она ночевала, и сам неизвестно куда исчез.
M@стер_д_д
Состояние: отсутствует в Сети
Может, он прямо сейчас встречается с кем-то еще? С Huppybitch или с snegurochka? Аккаунтов полно. Никаких сообщений. Я прошлась курсором по страничке.
Написать сообщение?
– Ну уж нет, – фыркнула я. Сдался мне этот М@стер_д_д! Он не интересуется мной. Я, кстати, тоже им не интересуюсь. Я интересуюсь, где лазит мой собственный супруг. Может, он мне в почту написал? Может, у него телефон разрядился и он бросил мне что-нибудь в ящик. Чтобы я, так сказать, не волновалась.
Вот тут я и перешла на почту. Просто подгрузила страничку из памяти и зашла во «Входящие». Но писем не было. Лешка действительно на меня забил. Странно. Еще смутно странным показалось, что на самом деле писем в ящике не было вообще. Даже прочитанных. Ни одного. Я еще удивилась. Как это? Стерли мне, что ли, весь архив? Там болталось писем двести, куда они исчезли? Вирус, что ли?
– Никому я не нужна, – сказала я компьютеру, который только холодно мерцал, подмигивал рекламой. Тогда я нажала на кнопку «написать письмо». Ввела адрес: Matyushkin@mail.ru и написала мужу какую-то белиберду:
…что за скотство, ты где? Абонееент? Поболтаем?..
Посидела, подождала, пощурилась на экран. Он не ответил, естественно. Я ушла, сделала себе чай. Постояла, попялилась в окно на пару алкоголиков, употребляющих у подъезда горячительный напиток. Из горла бутылки. Мужички были потрепанные, в телогрейках. Рабочие или, может, дворники. Шапки-ушанки, красные носы. Они выпивали, приплясывая от холода, и о чем-то оживленно беседовали. Им не было скучно и одиноко. Им, может, завтра обратно на завод. У них, может, получка. Они, наверное, планируют приползти домой на четвереньках, а холод мешает выполнению программы.
Я бы должна была проникнуться отвращением, а мне почему-то захотелось выпить. Вот так и начинают спиваться. Меня мама как раз предупреждала. Она почему-то предупреждала меня обо всем, искренне полагая, что я, как морально нестойкая и политически нестабильная, обязательно рискую либо спиться, либо скуриться, либо с работы вылететь.
Я вернулась в комнату и с удивлением обнаружила на голубом экране письмо от мужа. Четыре слова, которые вызвали во мне справедливое негодование.
…задолбали. Идите к чертям…
Я обозлилась. Мы что же, будем теперь ругаться даже по Интернету? Что-то с нами случилось, люди! Вызовите мастера, почините нас. Это не мой Алексей. Это какая-то другая версия. Срочно нужен специалист. Как сделать мужу downgrade?[4] Хочу того, за кого я выходила замуж, а не этого!
Я шмыгнула носом.
…Зачем ты так? Прямо обидно!..
…Откуда вы берете адреса? Достали!..
Происходящее откровенно поставило меня в тупик. Откуда я беру адреса? Из головы беру. Может, я что-то перепутала и это не мой муж? Было бы здорово. Я открыла сообщения и перепроверила.
matyushkin@mail.ruВсе верно. Адрес его. Вот только… я вдруг опустила глаза на строчку вниз и поняла, в чем дело. Адрес отправителя:
SistemError@bk.ruЯ написала мужу не с того аккаунта! Этот почтовый ящик я регистрировала специально для вероломных дел! Только чтобы изменить мужу и сразу все стереть. Вот дурища, зашла автоматически, ведь я из дома регистрировалась в этой чертовой loveplanet, вот теперь меня и забросило не в тот ящик. Все-таки права Яна. Балда я, к тому же неуклюжая и безмозглая. Глаз за мной и глаз. Теперь вот… сдала себя с потрохами. Умница, Машечка! Останешься без мужа.
– А разве я уже не осталась без него?! – зло спросила я себя. – Разве прямо сейчас я не одна?
– Он меня больше не любит! – сказала я себе и сразу стала несчастнее и злее раз в сто. Он меня не любит.
Не любит? От мысли, что мы с ним, возможно, больше не будем вместе, я заплакала. В последнее время я постоянно плакала и еще мне постоянно снились кошмары. Алексей меня не любит. Я люблю его, а он меня – нет.
…иди ты сам в жопу. Я тебе не спам, между прочим…
Я послала сообщение. Когда на экране появилась надпись «сообщение отправлено», я нахмурилась. Что я творю? Я встала из-за компьютерного стола, подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Усталая, осунувшаяся женщина, потрепанная, с размазанной тушью под глазами. Кстати, хоть бы одежду поменяла. Я будто срослась с пятнами на своей одежде.
– Красотка! – хмыкнула она, потом достала помаду и раскрасила бесцветные искусанные губы в привычный бордовый. Яркие губы на фоне бледного лица смотрелись вульгарно. – Я сейчас пойду и все ему расскажу.
– Давай-давай! – ухмыльнулась я.
Тут вдруг от Алексея пришел ответ.
– Да? И кто ты? Хочешь сказать, что не хочешь предложить мне платного секса?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента