Велтистов Евгений. Все про Электроника (сборник)

   И вот первые шаги по комнате. Мы подготовили Электроника к этому событию, записав на пленку биотоки с мышц человека и заложив их в его память. Как известно, электрические сигналы, которые командуют мышцами одного человека, можно передать мышцам другого, и он будет делать то же самое. Так и с Электроником. Чужие биотоки навязывали мышцам мальчика нужные движения.
   И снова начались дни мучений: Электроник учился ходить и натыкался на все предметы. Он чуть не угробил себя, пока не привык к пространству.
   Электроник уже научился ходить, а я все медлил, боялся выводить его на улицу…
   Рассказчик вскочил с кресла: гудел видеотелефон. На экране – то же лицо.
   Голос милиционера по-прежнему спокойный, глаза – с хитринкой.
   – Есть новые сведения, – говорит он. – На Липовой аллее во время соревнований мальчик в синей курточке обогнал всех спортсменов. Приметы совпадают. Однако, когда его встретили позднее, он назвал себя не Электроником, а Сергеем Сыроежкиным.
   – Он бежал очень быстро? – спросил профессор.
   – Говорят, что он мог бы установить мировой рекорд. Это случилось до происшествия в парке.
   – Тогда это он! – уверенно сказал Громов.
   – Но Сергей Сыроежкин, тринадцати лет, действительно живет на Липовой аллее, дом пять, квартира сто двадцать шесть, – возразил дежурный.
   – Хм, хм… – смущенно кашлянул Громов. – Странная игра фантазии… Не понимаю, зачем он это придумал…
   – А Сыроежкина вы задержали? – вмешался Светловидов.
   – Нет.
   – Задержите мальчика с нашими приметами, – твердо сказал Александр Сергеевич, – кем бы он себя ни называл. Мы ждем.
   Они вернулись на свои места, некоторое время молчали.
   Наконец Гель Иванович, пожав плечами, сказал:
   – Я ничего не понимаю. Доскажу вам об Электронике то, что знаю… Почему я медлил выводить его на улицу, вполне понятно. До сих пор Электроник был комнатным мальчиком. На него должен был обрушиться мир, состоящий из движения и моря звуков. Кроме наших голосов, он ничего не знал – ни лая собаки, ни гудков машин, ни стука мяча.
   Но Электроник проявлял любознательность к новому миру, и нам пришлось учить его заново. Те же самые дома, автомобили, животные, которых он видел на рисунках, из плоских обратились в объемные. Мальчик видел цветы, траву, деревья, и я стремился дать ему представление о непрерывности процессов на Земле. Он замечал, как похожи и не похожи друг на друга дома, улицы, скверы, как день ото дня меняется или повторяется погода. Словом, я хотел, чтобы он, как и все мы, люди, привык к характерным условиям жизни и разнообразию мира… Не мне судить, как это удалось. Я считал, что он вежливый, спокойный, правдивый, и не ожидал от него таких трюков. Потом еще это странное имя – Сергей Сыроежкин. Не представляю, зачем он им назвался…
   И опять требовательно просигналил аппарат. Дежурный милиции был краток:
   – Приезжайте. Нашли.
   – Кого? – спросил профессор. – Мальчика или лиса? – От волнения он совсем забыл, что милиция ничего не знает о сбежавшем лисе.
   – Какого лиса? – удивился дежурный. – Вы же просили мальчика…

Рентген ничего не показал

   Светловидов вызвал такси. Через пять минут они уже ехали в отделение милиции. Профессор был сосредоточен, молчалив. Светловидов улыбался, рисуя себе встречу с Электроником, которая сейчас произойдет.
   – Удивительную вы все-таки историю рассказали! – прервал молчание Светловидов. – Когда-то изобретатель или инженер придумывал машину; на заводе ее запускали в производство, и эти машины работали где угодно. Потом появились вычислительные машины. Они не могли трудиться сразу же после сборки. Программист должен был дать им программу действий. А теперь и этого мало. Для таких сложнейших систем, как ваш Электроник, нужен еще и талантливый педагог!
   – И вот вам результат воспитания: мы едем в милицию, – проворчал Громов. – Хотел бы я еще знать: если я случайно встречу этого негодного лиса, послушается ли он меня, остановится ли?
   В отделении было пустынно и тихо. За столом сидел один дежурный – симпатичный молодой милиционер. Он встал, откозырял, сказал, пожимая руку Громова:
   – Рад с вами познакомиться, профессор. Извините, что мы так долго выполняли ваше поручение. Мальчишка действительно бегает, как заяц. Электроник-Сыроежкин сейчас в поликлинике, это через дорогу. Проходит рентген.
   – Рентген? – Брови Громова поползли вверх. – Ах да, проглоченные предметы… Но в данном случае рентген бесполезен. Он только озадачит врача.
   Дежурный был явно смущен ответом.
   – Я беспокоился о его здоровье, – пробормотал он.
   Они пересекли улицу, вошли в поликлинику. Милиционер нажал кнопку у двери рентгеновского кабинета. Тотчас же вышел врач.
   – Рентген ничего не показал, – развел он руками.
   – Как – не показал? – спросили трое хором.
   – Никаких посторонних предметов в желудке нет, – пояснил врач. – А так… сердце в норме, легкие прозрачные. Здоровый мальчик.
   – Где он? – не выдержал профессор.
   – Сейчас… Сережа! – позвал врач.
   Дверь кабинета скрипнула. В щель просунулся любопытный нос. И вот из темноты появился мальчишка.
   Профессор шагнул навстречу и остановился. Внимательно посмотрел на мальчика. Громко сказал:
   – Поразительно! Фантастика!
   – Здравствуй, Электроник! – улыбнулся Светловидов и протянул руку.
   – Я Сыроежкин, – сказал мальчик, пряча руки за спину.
   – Это не он? – удивился Александр Сергеевич, глядя вопросительно на Громова.
   Профессор сделал неопределенный жест рукой. Глаза его были устремлены на Сыроежкина, излучая мягкий свет.
   Сережка улыбнулся.
   – Значит, это не он? – сказал дежурный. – Та-ак… Но ведь свидетели уверяют, что именно этот мальчик проглотил часы. Скажи честно, – обратился он к Сыроежкину, – ты показывал фокусы в парке?
   – Ничего я не показывал, – буркнул Сергей.
   – И не ты бежал в кроссе?
   – Ничего я не бежал. Все это болельщики напутали.
   – И ты не знаешь, – прищурился милиционер, – кто такой Электроник?
   – Ничего я не знаю! – закричал с отчаянием Сережка.
   Если бы профессор умел читать мысли! Он сразу бы узнал все: как Сережка нашел настоящего друга, как он был рад и счастлив всего только час тому назад и как боится так сразу, внезапно потерять его. Нет, он никому его не отдаст! Не скажет о том, что Электроник сидит у него в комнате, в шкафу, ни слова, что бы с ним ни делали эти трое.
   – Ничего я не знаю, – мрачно повторил Сыроежкин.
   Нет, замечательный ученый не умел читать чужие мысли. Он сказал милиционеру:
   – Отпустите мальчика, это недоразумение. Вы слышали, что рентген ничего не показал!
   И Сережка ушел. А четверо взрослых остались в приемной поликлиники.
   – Такой казус, – сокрушался дежурный. – Вы бы хоть, профессор, дали фотографию своего Электроника.
   – Фотографии у меня нет, – сказал Громов. – Да вы ее только что видели: вот она – фотография – ушла на двух ногах, Сережка Сыроежкин. Симпатичное имя!

Тайна: «Ты – это я»

   – Электроник! – шепотом говорит Сережка, открыв дверцу шкафа. – Всё в порядке. Сверток я отдал в бюро находок. Сунул в окошко и удрал. Разворачивают они сверток и видят: нашлись и кошельки, и часы, и авторучки.
   И никакого скандала.
   – Я не хотел скандала, – хрипло сказал Электроник. – Они сами давали вещи.
   – Тише! Все спят! – предупреждает Сережка.
   Ночь. Со всего неба смотрят в окно звезды.
   Луна спряталась за дом.
   У школы горит фонарь.
   – Ты хочешь спать?
   – Я никогда не сплю.
   – А что ты будешь делать?
   – Я буду читать. Давай мне книги.
   – Какие хочешь? Приключения? Про смешное?
   – Давай всякие, – говорит Электроник. – И стихи давай. Стихи читать полезно. В каждой букве стихов полтора бита.
   – Каких таких бита? – удивляется Сережка.
   – Бит – единица информации. В разговорной речи одна буква – это один бит. В стихах – полтора бита. Но это условное название. Можешь называть их как хочешь, хоть догами.
   – Вот тебе целый миллион догов, – говорит Сережка, доставая с полки книги. – Сейчас я зажгу тебе лампу. А аккумуляторы тебе надо заряжать?
   – Я пришел к выводу, что утром было очень сильное напряжение тока, поэтому я так быстро бежал.
   – А какое у тебя напряжение?
   – Сто десять вольт.
   – Ну, дело пустяковое. Сейчас я возьму трансформатор от холодильника, и будет как раз сто десять вольт.
   Сережка тихонько принес из коридора трансформатор и табуретку, взял со стола лампу и устроил друга в шкафу. Разделся, скользнул под одеяло, стал смотреть на светлую щель, разрезавшую шкаф сверху донизу. Он лежал, смотрел на золотую полоску, и ему очень хотелось встать, заглянуть в шкаф и еще раз убедиться, не сон ли все это. Но он слышал тихий шелест страниц, комариное гудение трансформатора, видел два белых провода, змеившихся из шкафа к розеткам, и улыбался в темноте… Как вдруг закружилась перед его глазами огненная карусель, подпрыгнули голубые шарики, заискрилась золотом лучистая звезда… И Сережка уснул.
   …Он вскочил, услышав щелчок замка, – это ушли родители. Распахнул дверцу шкафа и радостно засмеялся: Электроник дочитывал толстый том.
   – Доброе утро! – сказал Сережка. – Есть миллион догов?
   Электроник поднял голову:
   – Доброе утро. Пятьсот тысяч сто шестьдесят битов.
   – Ну и поумнел ты! – уважительно сказал Сережка. – Сейчас я умоюсь, и мы будем смотреть коллекции.
   На столе в кухне лежала записка: «Сережа! Холодильник сломался. Продукты на окне. Обедай в столовой. Мы придем вовремя. Мама, папа».
   – Холодильник заработал, – пропел Сережка, ставя на место трансформатор. – А обедать не хочу!
   Он вытащил из стола и шкафа свои ценности, уселся прямо на пол рядом с Электроником. Они рассматривали и обсуждали космические марки разных стран, перебрали коллекцию значков, сыграли в лото и в «Путешествие по Марсу», смотрели картинки в старых журналах, разгадывали головоломки. Сережка то и дело хохотал, хлопал друга по плечу. Электроник выигрывал во всем, а головоломки он распутывал, едва к ним притронувшись.
   – Хочешь, я тебе все подарю? – предложил Сыроежкин.
   – Зачем? – спокойно возразил Электроник. – Я больше ничего не хочу глотать.
   – Ну, тогда это будет нашим. Твое и мое. Да?.. Ой! – Сергей вскочил, взглянул на часы. – Двадцать минут до урока! – Он схватил учебник, лихорадочно забормотал: – Квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов катетов. Квадрат гипотенузы… квадрат катетов…
   – Это теорема Пифагора, – сказал Электроник. – Она очень простая.
   – Простая-то простая, а у меня в журнале вопрос. И я не учил.
   Электроник взял бумагу и карандаш и мгновенно нарисовал чертеж.
   – Вот доказательство Евклида. Есть еще доказательства методом разложения, сложения, вычитания…
   Сыроежкин смотрел на друга, как на чародея.
   – Здорово! – вздохнул он в восхищении. – Мне бы так… Но Сыроежкину пара обеспечена.
   – Что такое пара? – заинтересовался Электроник.
   – Ну, пара… это двойка… или плохо.
   – Плохо, – повторил Электроник. – Понятно. Я читал в одной книге: из любого положения есть выход. Это совершенно верное высказывание.
   – Выход? – Сергей задумался. – Выход-то есть… – Он прямо взглянул в глаза Электронику и покраснел. – А ты не можешь пойти вместо меня?
   – Я могу, – бесстрастно сказал Электроник.
   Глаза у Сережки заблестели.
   – Давай так. – Он облизнул пересохшие вдруг губы. – Сегодня ты будешь Сергей Сыроежкин, а я – Электроник. Смотри! – Сережка подвел друга к зеркалу. – Вот ты и я. Слева – я, справа – ты. Теперь я перейду на другую сторону. Смотри внимательно. Ничего не изменилось! Опять справа – ты, а слева – я. Точно?
   – Точно! – подтвердил Электроник. – Сегодня я Сергей Сыроежкин.
   – Чур-чура, это наша тайна, – предупредил Сережка. – Понимаешь, тайна! Никому, хоть умри, ни слова. Поклянись самым святым!
   – Чем? – спросил Электроник.
   – Ну, самым важным. Что для тебя самое важное?
   Электроник подумал.
   – Чтоб я не сломался, – промолвил он.
   – Так и скажи: «Чтоб я сломался, если выдам эту тайну!»
   Электроник хрипло повторил клятву.
   – Слушай внимательно! – сказал Сергей. – Ты берешь портфель и идешь в школу. Вон она – во дворе. Ты идешь в седьмой класс «Б» – на первом этаже первая комната налево. Как войдешь, садишься за вторую парту. Там сижу я, а передо мной Макар Гусев, такой здоровый верзила. Он пристает и дразнится, но ты не обращай на него внимания. Дальше все идет как по маслу. На первом уроке ты рисуешь, на втором отвечаешь теорему Пифагора, а третий урок – география. Ты знаешь что-нибудь из географии?
   – Я знаю все океаны, моря, реки, горы, города…
   – Отлично! Ты запомнил?
   Электроник повторил задание. Он запомнил все превосходно.
   Сережка моментально собрал портфель и выглянул на всякий случай на площадку: нет ли Макара Гусева? Сверху донесся топот. Это бежал по лестнице Профессор – Вовка Корольков.
   – Привет! – крикнул он. – Ты еще не читал «Программиста-оптимиста»? Там написано, что ты чемпион мира по бегу!
   Сыроежкин пожал плечами:
   – Подумаешь, чемпион! Вы еще не то обо мне узнаете!
   Он вернулся в квартиру и сказал Электронику:
   – Помнишь эстраду в парке, где мы вчера спаслись от погони? Ты найдешь ее? После уроков приходи туда.

«Программист-оптимист»

   Возможно, кое-кто из читателей слышал о «Программисте-оптимисте». Эти два слова часто произносят не только в математической школе, но и во дворах, и на Липовой аллее. Даже в магазине и в троллейбусе можно услышать в разговоре про новости из «Программиста-оптимиста».
   «Программист-оптимист» – стенная школьная газета. Нетрудно догадаться, что выпускают ее математики – они же программисты. Самое простое в этой газете – название. Уже стоящий рядом номер зашифрован в уравнение и требует некоторых размышлений. Дальше идут заметки про разные события, в которых то и дело мелькают формулы, векторы, параллельные, иксы, игреки и прочее. Эти заметки обычно читаются с улыбками и смешками: посвященные в математику находят в них много намеков, иронии, предостережений, советов.
   Однако не подумайте, что математики издают газеты только для себя. Во-первых, «Программиста-оптимиста» читают все старшеклассники-монтажники, которые сами ничего не выпускают. Во-вторых, малыши находят там много карикатур, смешных стихов и веселых фотографий. В-третьих, в газете всегда есть свободное место и каждый ученик может взять клей и прилепить туда свою заметку, объявление или просьбу.
   Профессор был прав: в понедельник в «Программисте-оптимисте» все читали и обсуждали одну заметку – «Ура чемпиону!».
   Когда чемпион с портфелем в руке появился в коридоре, наступила тишина. К чемпиону подошел Спартак Неделин.
   – Это ты Сыроежкин? – спросил он.
   – Я, – сказал Электроник.
   – Конечно, это он! – закричал, вырастая за спиной чемпиона, Макар Гусев. – Сыр Сырыч Сыроегин, собственной персоной.
   – Не паясничай! – оборвал Макара Спартак Неделин.
   – Не паясничай! – накинулся на Макара Профессор, чем очень озадачил своего приятеля. – Ясно сказано, что первым прибежал Сыроежкин, а не Гусев.
   А Неделин продолжал:
   – Как же ты так сумел?
   – Не знаю, – ответил Электроник.
   Ребята зашумели.
   – Он еще не читал, – громко сказал кто-то. – Пустите его!
   Электроник подошел к газете и за несколько секунд, будто просматривая, прочитал все заметки.
   – Все правильно, – спокойно сказал он. – Только в этом уравнении ошибка – нужен плюс, а не минус.
   – Верно, – сказал Неделин. – Молодец! Математически мыслишь. – Спартак исправил авторучкой ошибку, похлопал героя по плечу и отошел.
   Звонок разогнал читателей по классам.
   Электроник уже сидел на второй парте за могучей спиной Гусева, глядя прямо перед собой. Рядом с ним ерзал Профессор, мучительно размышляя о том, как ему извиниться за историю с телескопом. Он пробовал заговорить с соседом, но тот словно воды в рот набрал.
   Учительница рисования, войдя в класс, сказала, что сегодня занятие на улице. Захлопали крышки парт, зазвенели голоса. Шумная стайка вырвалась из школы, пересекла Липовую аллею. А дальше – бегом до обрыва к реке.
   Сколько раз были они здесь и все-таки остановились притихшие, удивленно-глазастые. Среди зеленой пены кустов стекает вниз длинная и блестящая, словно ледник, стеклянная коробка. На ее дне – три яркие полосы: красная, желтая, синяя. А по дорожкам катятся разноцветные горошины – это мчатся по искусственному цветному снегу лыжники. Мчатся с вышины с огромной скоростью, тормозя внизу, где коробка раздувается, как мыльный пузырь. А еще дальше, за деревьями, – река и легкая арка моста, где тоже всё в движении: теплоходы, катера, автомобили, троллейбусы. А за рекой и за мостом весь город теряется в светлой дымке.
   И они сидят и рисуют всё, что видят. Иные – размашисто, уверенно, подчиняя карандашу перспективу, иные – неровно, несмело, хватаясь за резинку, но все вместе – внимательные, мыслящие.
   – Сейчас делайте только набросок, – говорит учительница. – Раскрасьте дома. Тот, кто хочет стать космонавтом, инженером, летчиком, исследователем, должен иметь хорошую зрительную память на цвета.
   Учительница ходит за спинами, заглядывает в альбомы, вполголоса дает ребятам советы. Вот она остановилась около Сыроежкина. Долго смотрела через его плечо, потом спросила:
   – Что это такое, Сережа?
   Электроник протянул ей альбом и хриплым голосом ответил:
   – Это движения лыжников.
   В альбоме Сыроежкина – не контуры города, а колонки формул. Под ними корявые буквы текста.
   – Не понимаю, – пожала плечами учительница и прочитала вслух: – «Настоящий трактат, не претендуя на исчерпывающую полноту исследования поставленных проблем, тем не менее не может не оказаться полезным для лиц, производящих исследования в данной области».
   Художники захихикали.
   – Это вступление, – раздался скрипучий голос Электроника. – Дальше все конкретно.
   – Ты не заболел? – спросила учительница. – У тебя хриплый голос. Наверно, ты простудился.
   – Я здоров, – проскрипел сочинитель.
   Учительница читала дальше:
   – «Автор исходит из утверждения, в силу своей очевидности не требующего доказательства, а именно: лыжи и лыжник образуют систему трех векторов. Анализ этой системы показал, что она устойчива только тогда, когда векторы системы линейно зависимы, причем два из них должны быть коллинеарны…» Ты что, Сыроежкин, сочинял на уроке в газету? Ничего не могу понять.
   – Почему же, все понятно! – уверенно произнес кто-то.
   Спартак Неделин, разгоряченный, румяный, в белом свитере, стоял рядом с учительницей.
   – Разрешите, Галина Ивановна? – попросил он альбом Сыроежкина. – Я объясню! Здесь описано, как мы катаемся на лыжах. Только что на всех трех дорожках был наш девятый «А». Итак, о чем пишет Сыроежкин? Система трех векторов – это лыжник и лыжи. Естественно, что они зависят друг от друга, иначе никакого катания не получится, и два из них – лыжи – скользят по снегу и параллельны, то есть, выражаясь языком математики, они коллинеарны. О чем и пишет Сыроежкин. Читаем дальше: «Очень устойчива система, состоящая из трех коллинеарных векторов, что испытали на себе несколько исследователей». – Спартак не выдержал, засмеялся. – Остроумно! В точности Витька Попов. Упал на спину и съезжал вслед за лыжами. Вот не знал, что ты такой сочинитель, Сыроежкин! Это надо немедленно в газету. И забавные рисунки можно сделать. Я думаю, надо назвать так: «Лыжный спорт и векторная алгебра».
   – Не знаю, как насчет газеты, – сухо заметила учительница, – а задание он не выполнил.
   – Простите его, Галина Ивановна! – попросил Спартак. – Бывает, что увлекаешься не тем, чем надо… Но ведь талантливо написано!.. Он нарисует пейзаж дома.
   – Хорошо, – сказала Галина Ивановна Сыроежкину, – нарисуй дома. А пока я ставлю тебе точку в журнале… Ребята, урок окончен. Возвращаемся в школу.
   К Электронику подошел Макар Гусев и потянул его за рукав.
   – Да ты мудрец, Сыроега! Вот не знал! – Макар наклонился и шепотом предложил: – Слушай, давай удерем от всех и искупаемся!
   – Я не умею плавать, – громко сказал Электроник.
   – Тише! – Макар сделал большие глаза и погрозил кулаком. – Чего боишься? Да мы быстро, никто и не заметит.
   – Я никогда не купаюсь, – последовал спокойный ответ.
   Такая наглая ложь глубоко поразила Гусева. А чей же портрет был на всю обложку журнала! Все видели, как Сыроежкин на этой обложке вылезал из бассейна и скалил зубы фотографу.
   – Посмотрите на этого маменькиного сыночка! – заорал Макар. – Он боится промочить ножки! Он никогда не купается… Ну и заливает!..
   Макар и не подозревал, как он близок к истине. Купание для Электроника было равносильно самоубийству: вода, попав внутрь, могла вывести из строя его тонкий механизм. Гусев кричал во всю глотку, чтоб привлечь внимание ребят и посрамить недавнего чемпиона. Но его сбил вопрос Сыроежкина:
   – Что значит заливает? Я тебя ничем не обливал.
   – Ты, Сыроежкин, совсем рехнулся, – махнул рукой Гусев. – Простую речь не понимаешь… Или ты притворяешься?
   – Ничего он не притворяется, – вмешался Профессор. – Я, когда думаю о чем-то, всегда пишу «карова» и вообще забываю самые обычные слова. Ты, Макар, не придирайся. Видишь, человек охрип. А ты – купаться.
   – Подумаешь! Я утром уже два раза купнулся. И в полной форме! – Гусев схватил булыжник, швырнул его с обрыва. – Пощупай мышцы, Вовка! – попросил он Профессора. – Железо!.. Эй, чемпион, давай наперегонки до школы!
   Сыроежкин даже не оглянулся.
   – Не люблю, – сказал Макар, – когда делают всё напоказ. Один раз можно и чемпиона мира обогнать. А ты попробуй каждый день…
   И Гусев помчался к школе.

«Стул невесты»

   Фамилия математика была Таратар. Его любили. Таратар Таратарыч – так ребята прозвали своего учителя – никогда не спешил ставить двойку. Когда ученик мямлил и путался у доски, Таратар смотрел на него чуть насмешливо, поблескивая выпуклыми стеклами очков и шевеля густыми, как щетка, усами. Потом он вызывал желающих объяснить ошибку и говорил классу: «Если кто-то не знает данную тему, пусть поднимет руку и скажет, а не отнимает у всех времени. Мне совершенно безразлично, покупал этот ученик коньки, или был в гостях, или просто забыл выучить, – двойку я ему не поставлю. Но должок за ним останется, и я когда-нибудь напомню…» И Таратар не забывал спросить путаника второй раз.
   Пока Гусев рисовал на доске чертеж теоремы Пифагора, Таратар, чуть сгорбившись, заложив руки за спину, ходил вдоль рядов и заглядывал в тетради.
   – Ну-с, – сказал он Гусеву, – ты кончил?
   Макар кивнул.
   – Все бы так, как он, начертили? – спросил Таратар у класса.
   – Нет, – откликнулся Профессор.
   – Пожалуйста, Корольков, подскажи.
   – Надо еще провести диагональ в прямоугольнике.
   – Правильно. Теперь, Гусев, доказывай.
   Макар с грехом пополам, при поддержке Профессора, доказал теорему. Тяжело вздохнув, он сел на место. Профессор помог ему стряхнуть с куртки крошки мела.
   Учитель опять обратился к классу:
   – Это доказательство приведено в учебнике. Знает ли кто-нибудь другие?
   Прежде чем Профессор успел поднять руку, Электроник встал:
   – Я.
   Таратар был чуть удивлен: Сыроежкин никогда не проявляет особой активности, а тут даже встал.
   – Прошу, Сыроежкин, – сказал учитель.
   – Я могу привести двадцать пять доказательств, – хрипло произнес Электроник.
   Гул удивления пролетел над партами.
   Усы Таратара дернулись вверх.
   – Ну-ка, ну-ка… – сказал он и подумал:
   «У мальчика ломается голос. Переломный возраст. И как самоуверен… Посмотрим, выдержит ли он эту роль до конца».
   Мел в руке Электроника быстро забегал по доске, и вот уже готов треугольник, окруженный квадратами.
   – Простейшее доказательство теоремы есть у древнегреческого математика Евклида, – говорит скрипуче Электроник и затем за считанные секунды обрушивает на слушателей сравнение геометрических фигур. – Ученые считают, – продолжает бойко Электроник, – что это доказательство теоремы Евклид придумал сам. Как известно, о Пифагоре Самосском мы почти ничего не знаем. Кроме того, что он жил в шестом веке до нашей эры, сформулировал свою теорему и был главой первой в мире математической школы. Евклид более двух тысяч лет тому назад собрал все известные ему аксиомы. Можно сказать, что он основал геометрию. Евклидова геометрия просуществовала без изменений до девятнадцатого века, пока русский ученый Лобачевский не построил новую систему.
   – Правильно, – подтвердил Таратар. – Продолжай, Сережа.
   Класс удивленно замер. Даже на последней парте, где сидят любители всевозможных развлечений, перестали играть в «морской бой».
   А Электроник уже начертил три новые фигуры. Он рассказывает о том, как формулировали знаменитую теорему древние греки, индийцы, китайцы, арабы.
   Таратар успел только вставить:
   – В древности, ребята, теорему Пифагора знали лишь отдельные ученые, посвященные в таинства математики, теперь ее учат все.