Страница:
Доктор К. вздохнула, порывисто и сладостно, как влюбленная девочка.
Некое праздничное легкомыслие попробовало на язык присутствующих - по залу прошел слабый шумок оживления, день отступал вглубь, освобождая место для свободы, в которой предметы и желания отбрасывали тень в противоположную сторону и любая катастрофа имела на выходе победителя, имя которого принадлежало каждому в зале - общность имени, как утренняя дымка над озером, возвращала лицам свежесть.
- Я пытаюсь открыться настоящему прямо сейчас, у вас на глазах, - молодая женщина на кафедре вслушивалась в себя, - но удается ли мне это?
Быстров обнаружил, что его собственное присутствие в нем самом слабо плеснулось через край и обрело тяжесть воды в ведре; окружающие, здание и Иерусалим погружались в эти воды, расходясь кругами и смывая границы в слепящее пространство, где он был еще незнакомцем и гостем, хотя и догадывался, что все это принадлежит ему по праву рождения.
- Выносимо ли настоящее в принципе? - на мгновение доктор К. раскрыла выражение лица, как веер, и ее нагота, цивилизованная, смущающаяся своей власти, не знающая бега по холмам и хмельного упоения пляской под луной, проступила сквозь ткань, рефлексируя с утонченностью японского ландшафта. Вот главный вопрос, на который мы должны найти ответ, чтобы иметь реальную точку отсчета.
Следующие два часа зал был подобен Колизею - ораторы сражались, как львы, и редкие паузы ошеломляли.
Одни с пеной у рта утверждали, что все игры с прошлым - это профанация индивидуального и отказ от собственной личности, от сократовского "познай самого себя" в пользу паразитизма на чужой жизни, поверхностное обжорство чужими эмоциями, уводящее человека все дальше от самого себя.
Другие доказывали, что это продолжение сократовской установки, что за два с половиной тысячелетия в человеческом сознании кое-что изменилось, но уважаемые оппоненты умудрились не заметить этого, хотя еще Тейяр постулировал, что мы не просто изменение степени, а изменение природы как результат изменения состояния.
Слушая и готовясь к своему выступлению, Быстров пытался удержать невесомую пыльцу настоящего, навеянного доктором К.; смотритель зала, включивший кондиционеры и принесший еще несколько бутылок минеральной воды, выглядел аборигеном, обслуживающим понаехавших крикливых археологов, которые раскапывают могилы его предков, чтобы придать историчность его заскорузлым рукам и привычке шмыгать носом.
Тучный бельгиец, сразу опорожнивший два стакана, дотошно описал методику, по которой его группа исследовала реакцию прошлого на массовые вторжения. Прошлое Запада толерантнее к интервенциям и активнее вступает в контакт, в некоторых случаях зафиксировано явное стремление модернизировать ближний контекст в ответ на регулярное проникновение. В этой части исследование скорее подтвердило выводы Оскара Диаса о том, что прошлое обладает некоей потенцией к развертыванию вперед, вдогонку настоящему, но вряд ли имеет смысл однозначно интерпретировать это как вкус к власти, не исключено, что это всего лишь не известное ранее свойство времени, своего рода инерционный след линейного движения.
Бельгиец промокнул лоб красным платком, тяжело переступил с ноги на ногу.
Его слушали внимательно, многие делали записи, но само внимание, окольцовывая, уже претендовало на самостоятельность и неожиданную эксцентричность, как если бы содержимое камня вдруг выбросилось из окна, протестуя против диктата формы и предназначения.
Прошлое Востока, продолжил бельгиец, почти непроницаемо и держит дистанцию, более того, с увеличением антропологической нагрузки оно как бы становится еще более прошлым, размывает хронологию вглубь, в доисторическое измерение; складывается впечатление, что восточное прошлое блефует с иновременцами, отстаивая свою девственность.
По залу прошло несколько смешков, но бельгиец был серьезен - мимика утяжеляла его лицо до значительности пирамиды, надвигающейся на путника с каждым шагом.
Тем самым, сказал он с усилием, мы оказываемся перед угрозой того, что в общем прошлом наступит перекос - прошлое Запада будет накапливать изменения, а прошлое Востока сохранять свою замкнутость. Временная однородность прошлого, если таковая вообще когда-либо существовала, а не является очередной иллюзией, будет нарушена, и может наступить коллапс.
В зале вызрела новая тишина, смешанная с гулом прошлого.
Жугович нечаянно звякнул колокольчиком, и тревога его пальцев поплыла прозрачным звоном, отбрасывая слабые блики.
Члены "Present world" высказались за конструктивный компромисс между прошлым и настоящим и показали пятиминутную пантомиму, прокомментированную доктором К., - прошлое должно быть любовно втянуто в настоящее, и все человечество, начиная с пралюдей, с трудом выговаривающих первые слова, должно участвовать в непосредственном творческом усилии, созидающем настоящее, никто не забыт, ничто не забыто, когда в дело будет пущена каждая мысль, каждое ощущение, каждый поцелуй, история обретет подлинно человеческое измерение - каждый будет носить в себе всю историю от сотворения мира до настоящего момента, индивидуальные мировые истории будут существовать параллельно, образуя полифоническое звучание Истории, вдыхающей личностный аромат каждого и подробности его жизни.
Перерыв прошел бурно. Даже те, кто уединялся с чашкой кофе, легким поворотом головы обозначая дистанцию, лишь оттеняли возбуждение - споры и смех перекидывались от одной группки к другой с быстротой эпидемии, но Быстров готов был поклясться, что эпицентр нервного подъема лукаво устроился сбоку, как если бы водоворот, покусывая травинку, созерцал с берега, как в его воронку затягивает листья.
Оксфордский физик Уильямс, суховато-элегантный, с блестящими розовыми ногтями, иронично поздравил мировую общественность с тем, что она так основательно занялась проблемами времени, и подтвердил, что старое узкое понимание реальности должно уступить место расширенному.
Все, созданное человеком, от техники до завоеваний духа, уже давно начало обособляться, претендуя на независимость и самостоятельность дальнейшего развития, - казалось, что Уильямс с удовлетворением позволяет обособляться своей речи и жестам, своему английскому, осознающему себя средством международного общения и дерзко помышляющему об ином - стать языком-аутсайдером, чтобы вкусить свободу, хипповать, нарисовав цветок на глаголе, курить травку в компании мертвых языков, тоскующих об ушедших в небытие народах, но наслаждающихся досугом: ах, как сладостна беседа непроизносимых слов, пирующих в садах забвения!
Только теперь стало заметно, что Жугович ведет двойную игру председательствуя с кошачьей гибкостью, он, как незримый столп, возвышается над собой.
Интенсификация жизни нарастает, говорил Уильямс, абстрактное и искусственное пытается перехватить инициативу у органики, самое сокровенное переживание имеет привкус гамбургера и норовит улизнуть в дансинг, человек мечется, размывая старое естество, уже не вмещающее сложность мира, и отдает свою подлинность.
Да, существует опасность, Уильямс наклонился вперед и положил стиснутые кулаки на кафедру, опасность, что человек уступит свою творческую роль культуре и цивилизации. Но он же выиграет безмерно, если поможет окружающей среде одухотворяться, ибо идет поиск новых способов существования, адекватных ускорению разбегающейся вселенной.
Быстров по-охотничьи сузил глаза, - поведение Уильямса дистанцировалось от розовоперстого физика и теперь проделывало путь западноевропейской скульптуры от поликтетовского реализма к лаконичной обтекаемости Мура, использующей пустоту в интересах диалога.
Жугович оповестил, что заявленный в программе докладчик откладывает свое выступление, и кивнул Быстрову.
Взойдя на кафедру, Быстров ощутил тоску и волнение, как перед свиданием, и, поморщившись, сказал в микрофон, что главный герой нашего времени - это эволюция, пытающаяся одновременно вочеловечиться и углубить человека до собственной безграничности.
Подготовленный текст ушел из-под ног, и, падая, Быстров ринулся вперед на ощупь.
- Я стою на месте коллеги Уильямса, который ушел, не уходя, ибо его присутствие здесь живет полноценной жизнью. Я как гость в этом присутствии, но и наследник, умножающий достояние. Эволюция жаждет катарсиса, который всегда был нашей привилегией, и наращивает присутствие всего во всем, рискуя утерять чувство меры.
Быстров встретился глазами с Жуговичем - Али блаженствовал, выбегая толпой навстречу и с грацией сирени отдавая аромат; зал был полон ответвлений, и в каждом кресле личность поглощала народ, чтобы встретиться с собой при свидетелях, которые удостоверят, что жизнь лишь повод к свободе, выворачивающей обладание в магию поиска.
Передернув плечами, Быстров ощутил, что эволюция охвачена нестерпимой страстью к нему, 35-летнему холостяку-историку, страдающему колитом, и замер от страха - можно удовлетворить женщину, но быть любовником сущего, вожделеющего к тебе в полноте реальности...
Он растерянно оглянулся, но томные, загадочные выражения лиц, плывущие кувшинками по воде, вернули ему мужество, и, обожженный приступом ревности, он рухнул в поток соучастников, пытающихся в любовном поединке решить, кто сущностнее - человек или реальность.
Сухуми
Некое праздничное легкомыслие попробовало на язык присутствующих - по залу прошел слабый шумок оживления, день отступал вглубь, освобождая место для свободы, в которой предметы и желания отбрасывали тень в противоположную сторону и любая катастрофа имела на выходе победителя, имя которого принадлежало каждому в зале - общность имени, как утренняя дымка над озером, возвращала лицам свежесть.
- Я пытаюсь открыться настоящему прямо сейчас, у вас на глазах, - молодая женщина на кафедре вслушивалась в себя, - но удается ли мне это?
Быстров обнаружил, что его собственное присутствие в нем самом слабо плеснулось через край и обрело тяжесть воды в ведре; окружающие, здание и Иерусалим погружались в эти воды, расходясь кругами и смывая границы в слепящее пространство, где он был еще незнакомцем и гостем, хотя и догадывался, что все это принадлежит ему по праву рождения.
- Выносимо ли настоящее в принципе? - на мгновение доктор К. раскрыла выражение лица, как веер, и ее нагота, цивилизованная, смущающаяся своей власти, не знающая бега по холмам и хмельного упоения пляской под луной, проступила сквозь ткань, рефлексируя с утонченностью японского ландшафта. Вот главный вопрос, на который мы должны найти ответ, чтобы иметь реальную точку отсчета.
Следующие два часа зал был подобен Колизею - ораторы сражались, как львы, и редкие паузы ошеломляли.
Одни с пеной у рта утверждали, что все игры с прошлым - это профанация индивидуального и отказ от собственной личности, от сократовского "познай самого себя" в пользу паразитизма на чужой жизни, поверхностное обжорство чужими эмоциями, уводящее человека все дальше от самого себя.
Другие доказывали, что это продолжение сократовской установки, что за два с половиной тысячелетия в человеческом сознании кое-что изменилось, но уважаемые оппоненты умудрились не заметить этого, хотя еще Тейяр постулировал, что мы не просто изменение степени, а изменение природы как результат изменения состояния.
Слушая и готовясь к своему выступлению, Быстров пытался удержать невесомую пыльцу настоящего, навеянного доктором К.; смотритель зала, включивший кондиционеры и принесший еще несколько бутылок минеральной воды, выглядел аборигеном, обслуживающим понаехавших крикливых археологов, которые раскапывают могилы его предков, чтобы придать историчность его заскорузлым рукам и привычке шмыгать носом.
Тучный бельгиец, сразу опорожнивший два стакана, дотошно описал методику, по которой его группа исследовала реакцию прошлого на массовые вторжения. Прошлое Запада толерантнее к интервенциям и активнее вступает в контакт, в некоторых случаях зафиксировано явное стремление модернизировать ближний контекст в ответ на регулярное проникновение. В этой части исследование скорее подтвердило выводы Оскара Диаса о том, что прошлое обладает некоей потенцией к развертыванию вперед, вдогонку настоящему, но вряд ли имеет смысл однозначно интерпретировать это как вкус к власти, не исключено, что это всего лишь не известное ранее свойство времени, своего рода инерционный след линейного движения.
Бельгиец промокнул лоб красным платком, тяжело переступил с ноги на ногу.
Его слушали внимательно, многие делали записи, но само внимание, окольцовывая, уже претендовало на самостоятельность и неожиданную эксцентричность, как если бы содержимое камня вдруг выбросилось из окна, протестуя против диктата формы и предназначения.
Прошлое Востока, продолжил бельгиец, почти непроницаемо и держит дистанцию, более того, с увеличением антропологической нагрузки оно как бы становится еще более прошлым, размывает хронологию вглубь, в доисторическое измерение; складывается впечатление, что восточное прошлое блефует с иновременцами, отстаивая свою девственность.
По залу прошло несколько смешков, но бельгиец был серьезен - мимика утяжеляла его лицо до значительности пирамиды, надвигающейся на путника с каждым шагом.
Тем самым, сказал он с усилием, мы оказываемся перед угрозой того, что в общем прошлом наступит перекос - прошлое Запада будет накапливать изменения, а прошлое Востока сохранять свою замкнутость. Временная однородность прошлого, если таковая вообще когда-либо существовала, а не является очередной иллюзией, будет нарушена, и может наступить коллапс.
В зале вызрела новая тишина, смешанная с гулом прошлого.
Жугович нечаянно звякнул колокольчиком, и тревога его пальцев поплыла прозрачным звоном, отбрасывая слабые блики.
Члены "Present world" высказались за конструктивный компромисс между прошлым и настоящим и показали пятиминутную пантомиму, прокомментированную доктором К., - прошлое должно быть любовно втянуто в настоящее, и все человечество, начиная с пралюдей, с трудом выговаривающих первые слова, должно участвовать в непосредственном творческом усилии, созидающем настоящее, никто не забыт, ничто не забыто, когда в дело будет пущена каждая мысль, каждое ощущение, каждый поцелуй, история обретет подлинно человеческое измерение - каждый будет носить в себе всю историю от сотворения мира до настоящего момента, индивидуальные мировые истории будут существовать параллельно, образуя полифоническое звучание Истории, вдыхающей личностный аромат каждого и подробности его жизни.
Перерыв прошел бурно. Даже те, кто уединялся с чашкой кофе, легким поворотом головы обозначая дистанцию, лишь оттеняли возбуждение - споры и смех перекидывались от одной группки к другой с быстротой эпидемии, но Быстров готов был поклясться, что эпицентр нервного подъема лукаво устроился сбоку, как если бы водоворот, покусывая травинку, созерцал с берега, как в его воронку затягивает листья.
Оксфордский физик Уильямс, суховато-элегантный, с блестящими розовыми ногтями, иронично поздравил мировую общественность с тем, что она так основательно занялась проблемами времени, и подтвердил, что старое узкое понимание реальности должно уступить место расширенному.
Все, созданное человеком, от техники до завоеваний духа, уже давно начало обособляться, претендуя на независимость и самостоятельность дальнейшего развития, - казалось, что Уильямс с удовлетворением позволяет обособляться своей речи и жестам, своему английскому, осознающему себя средством международного общения и дерзко помышляющему об ином - стать языком-аутсайдером, чтобы вкусить свободу, хипповать, нарисовав цветок на глаголе, курить травку в компании мертвых языков, тоскующих об ушедших в небытие народах, но наслаждающихся досугом: ах, как сладостна беседа непроизносимых слов, пирующих в садах забвения!
Только теперь стало заметно, что Жугович ведет двойную игру председательствуя с кошачьей гибкостью, он, как незримый столп, возвышается над собой.
Интенсификация жизни нарастает, говорил Уильямс, абстрактное и искусственное пытается перехватить инициативу у органики, самое сокровенное переживание имеет привкус гамбургера и норовит улизнуть в дансинг, человек мечется, размывая старое естество, уже не вмещающее сложность мира, и отдает свою подлинность.
Да, существует опасность, Уильямс наклонился вперед и положил стиснутые кулаки на кафедру, опасность, что человек уступит свою творческую роль культуре и цивилизации. Но он же выиграет безмерно, если поможет окружающей среде одухотворяться, ибо идет поиск новых способов существования, адекватных ускорению разбегающейся вселенной.
Быстров по-охотничьи сузил глаза, - поведение Уильямса дистанцировалось от розовоперстого физика и теперь проделывало путь западноевропейской скульптуры от поликтетовского реализма к лаконичной обтекаемости Мура, использующей пустоту в интересах диалога.
Жугович оповестил, что заявленный в программе докладчик откладывает свое выступление, и кивнул Быстрову.
Взойдя на кафедру, Быстров ощутил тоску и волнение, как перед свиданием, и, поморщившись, сказал в микрофон, что главный герой нашего времени - это эволюция, пытающаяся одновременно вочеловечиться и углубить человека до собственной безграничности.
Подготовленный текст ушел из-под ног, и, падая, Быстров ринулся вперед на ощупь.
- Я стою на месте коллеги Уильямса, который ушел, не уходя, ибо его присутствие здесь живет полноценной жизнью. Я как гость в этом присутствии, но и наследник, умножающий достояние. Эволюция жаждет катарсиса, который всегда был нашей привилегией, и наращивает присутствие всего во всем, рискуя утерять чувство меры.
Быстров встретился глазами с Жуговичем - Али блаженствовал, выбегая толпой навстречу и с грацией сирени отдавая аромат; зал был полон ответвлений, и в каждом кресле личность поглощала народ, чтобы встретиться с собой при свидетелях, которые удостоверят, что жизнь лишь повод к свободе, выворачивающей обладание в магию поиска.
Передернув плечами, Быстров ощутил, что эволюция охвачена нестерпимой страстью к нему, 35-летнему холостяку-историку, страдающему колитом, и замер от страха - можно удовлетворить женщину, но быть любовником сущего, вожделеющего к тебе в полноте реальности...
Он растерянно оглянулся, но томные, загадочные выражения лиц, плывущие кувшинками по воде, вернули ему мужество, и, обожженный приступом ревности, он рухнул в поток соучастников, пытающихся в любовном поединке решить, кто сущностнее - человек или реальность.
Сухуми