Кьюджел попытался спорить и дальше, но Фарезм не уступал и вскоре уплыл по тропе.
Кьюджел мрачно отошел к скале, обдумывая возможные уловки. Солнце подходило к зениту, и рабочие начали обсуждать предстоящий обед. Наконец главный каменщик дал сигнал; все положили инструменты и собрались вокруг повозки, в которой привезли еду.
Кьюджел весело сказал, что с удовольствием присоединится к еде, но главный каменщик не желал об этом и слышать.
— Как и во всех прочих делах Фарезма, должна соблюдаться абсолютная точность. Немыслимое несоответствие, чтобы сорок четыре человека ели пищу, предназначенную для сорока трех.
Кьюджел не нашелся, что ответить, и молча сидел, пока рабочие поедали мясной пирог, сыр и соленую рыбу. Никто не обращал на него внимания, кроме одного, ростом в четверть элла, чье великодушие намного превосходило рост и который хотел отдать Кьюджелу часть своей пищи. Кьюджел ответил, что он совсем не голоден, и, встав, отправился бродить среди работ, надеясь найти где-нибудь забытый запас пищи.
Он бродил там и тут, но сборщики осколков убрали все постороннее. С неутоленным голодом Кьюджел добрался до центра работ и тут на резном диске увидел очень необычное существо: желатиновый шар, в котором сверкали разноцветные частицы, от шара отходило множество прозрачных щупалец, которые к концу сужались и как бы исчезали. Кьюджел нагнулся, осматривая это существо, которое пульсировало в медленном внутреннем ритме. Он потрогал его пальцем, и от места прикосновения побежали яркие искорки. Интересно: существо с уникальными свойствами!
Достав булавку, он кольнул в щупальце, вызвав вспышку раздраженного свечения, а в шаре золотые искорки забегали быстрее. Сильно заинтересованный, Кьюджел придвинулся и занялся экспериментами, трогая там и тут, с удовольствием следя за гневными вспышками.
Новая мысль пришла ему в голову. Существо похоже одновременно и на кишечнополостное, и на иглокожее. Какая-нибудь мутация? Моллюск, лишившийся раковины? Самое главное: съедобно ли оно?
Кьюджел достал свой амулет и приложил к центральному шару и по очереди ко всем щупальцам. Звонка не было: существо не ядовито. Он раскрыл нож и попытался отрезать одно щупальце, но оно оказалось слишком упругим и ножу не поддавалось. Поблизости находилась жаровня: на ней калили и острили инструменты рабочих. Кьюджел поднял существо за два щупальца, отнес к жаровне и подвесил над огнем. Тщательно поджарил и, когда решил, что оно готово, попытался съесть. После нескольких неудачных попыток он затолкал существо в горло, обнаружив, что оно безвкусно и не питательно.
Резчики возвращались к работе. После многозначительного взгляда главного каменщика Кьюджел двинулся по тропе.
Поблизости находилось жилище волшебника Фарезма — низкое длинное здание из расплавленного камня, покрытое восемью странной формы куполами из меди, слюды и яркого синего стекла. Сам Фарезм сидел перед своим домом, со спокойным великодушием глядя на долину. Он поднял руку в приветствии.
— Желаю тебе приятного пути и успеха во всех делах.
— Естественно, я ценю пожелание, — с горечью ответил Кьюджел. — Но ты мог бы оказать мне большую услугу, предложив хотя бы пообедать.
Фарезм сохранял спокойное благодушие.
— Это было бы неправильное альтруистическое действие. Преувеличенное великодушие развращает реципиента и сводит на нет его собственные усилия.
Кьюджел горько рассмеялся.
— Я человек железных принципов и не жалуюсь, хотя вынужден был, из-за отсутствия продовольствия, пообедать жестким прозрачным насекомым, которое я нашел в центре работ.
Фарезм развернулся и с неожиданным напряжением посмотрел на него.
— Ты говоришь, большое прозрачное насекомое?
— Насекомое, эпифит, моллюск — кто знает? Никогда такого не видел, и вкус у него, даже после того, как я его поджарил на жаровне, был незнакомый.
Фарезм на семь футов взлетел в воздух и яростно взглянул на Кьюджела. Он заговорил низким хриплым голосом:
— Опиши существо в подробностях.
Удивленный строгостью Фарезма, Кьюджел повиновался.
— Оно вот таких и таких размеров. — Он указал руками. — Прозрачное, похожее на желатин, но со множеством золотых искорок. Искорки движутся и пульсируют, когда существо встревожено. Щупальца к концу становятся полупрозрачными и, кажется, не заканчиваются, а просто исчезают. Переварить это существо нелегко.
Фарезм схватился за голову, впился пальцами в желтоватый пушок волос. Закатил глаза и испустил трагический вопль.
— Ах! Пятьсот лет я трудился, чтобы приманить это существо, отчаивался, сомневался, размышлял ночи напролет, но никогда не отказывался от надежды, что мои вычисления правильны и расчеты убедительны. И вот, когда оно наконец появилось, ты используешь его, чтобы насытить свой прожорливый аппетит!
Кьюджел, испуганный гневом Фарезма, заявил об отсутствии у него злых намерений. Смягчить Фарезма не удалось. Он провозгласил, что Кьюджел вторгся в чужие владения и потому не может утверждать об отсутствии у него злых намерений.
— Само твое существование приносит вред, и я сразу это заметил. Но моя доброта способствовала попустительству, и я считаю теперь это серьезной ошибкой.
— В таком случае, — с достоинством заявил Кьюджел, — я немедленно удаляюсь. Желаю тебе удачи в оставшуюся часть дня, а засим — прощай.
— Не так быстро, — холодным голосом возразил Фарезм. — Нарушено равновесие; причиненное зло требует противопоставить ему соответствующее действие и восстановить Закон Равновесия. Серьезность твоего проступка я могу объяснить так: если бы я раздробил тебя на мельчайшие возможные частицы, искуплена была бы только одна десятимиллионная часть вреда. Необходимо более строгое наказание.
Кьюджел с большой тревогой заговорил:
— Я понимаю, что совершил проступок с серьезными последствиями, но вспомни: мое участие в этом чисто случайное. Я категорически заявляю, во-первых, о своем полном незнании, во-вторых, об отсутствии преступных целей, и, в-третьих, приношу свои глубочайшие извинения. А сейчас, поскольку мне предстоит пройти многие лиги, я…
Фарезм сделал категорический жест. Кьюджел замолчал. Фарезм глубоко вздохнул.
— Ты не можешь понять, какое бедствие принес мне. Я объясню, чтобы тебя не удивили ожидающие строгости. Как я уже упоминал, появление этого существа — кульминация моих огромных усилий. Я определил его природу, изучив сорок две тысячи книг, написанных шифрованным языком, — на это потребовалось сто лет. Вторую сотню лет я готовил точный чертеж рисунка, который привлечет его, и описывал все необходимые приготовления. Потом я нанял каменщиков и в течение трехсот лет готовил свой рисунок Поскольку подобное включает подобное, все вариации и интерсекции создают супраполяцию всех пространств, включая все промежутки и интервалы в криптохорроидный виток, совместно существующий в потенциации субубитального спуска. Сегодня произошла концентрация; «существо», как ты его называешь, проявилось; и ты в своей идиотской злобе пожрал его.
Кьюджел с ноткой высокомерия заметил, что «идиотская злоба», упомянутая рассерженным колдуном, была обыкновенным голодом.
— Но что такого необыкновенного в этом существе? В сети любого рыбака можно найти множество еще более уродливых.
Фарезм выпрямился во весь свой рост, посмотрел на Кьюджела сверху вниз.
— «Существо», — сказал он резким голосом, — есть ВСЕОБЩНОСТЬ. Центральный шар — это все пространство, видимое снаружи. Щупальца — это вихри, ведущие во все эпохи, и невозможно представить себе, какое ужасное действие ты совершил своим троганием и пробованием, жарением и пожиранием.
— Но ведь я его переварю, — сказал Кьюджел. — И все эти разнообразные элементы пространства, времени и действительности сохранят свою сущность, пройдя через мой пищеварительный тракт?
— Ба! Это глупая мысль! Достаточно сказать, что ты причинил вред и создал серьезное напряжение в онтологической ткани. Неизбежно тебе придется восстанавливать равновесие.
Кьюджел поднял руки.
— Но, может, произошла ошибка? Может, это «существо» всего лишь псевдоВСЕОБЩНОСТЬ? И нельзя ли еще раз привлечь это «существо»?
— Первые две теории непригодны. Что касается последней, должен признать, что в моем мозгу формируется мысль о некоем отчаянном средстве. — Фарезм сделал жест, и ноги Кьюджела приросли к земле. — Я отправляюсь в предсказательную, чтобы подумать о всех последствиях этого ужасного происшествия. В свое время я вернусь.
— К этому времени я совсем ослабну от голода, — раздраженно сказал Кьюджел. — В сущности корка хлеба и кусок сыра предотвратили бы все эти события, за которые меня упрекают.
— Молчание! — прогремел Фарезм. — Не забудь, что еще должен быть решен вопрос о твоем наказании; высшая степень бесстыдной нерассудительности — укорять человека, который изо всех сил старается сохранить здравомысленное спокойствие!
— Позволь мне сказать! — ответил Кьюджел. — Если, вернувшись, ты найдешь меня здесь мертвым, стоит ли зря тратить время на обдумывание наказания?
— Оживление — это нетрудная задача, — сказал Фарезм. — Множество смертей в противоположных обстоятельствах, возможно, отчасти соответствуют степени твоей вины. — Он двинулся к предсказательской, потом повернулся и сделал нетерпеливый жест. — Идем: проще накормить тебя, чем возвращаться на дорогу.
Ноги Кьюджела снова стали свободны, и он через широкую арку вслед за Фарезмом прошел в предсказательскую. В широкой комнате со скошенными стенами, освещенной трехцветными многогранниками, Кьюджел проглотил пищу, появившуюся по приказу Фарезма. Тем временем сам Фарезм уединился в своем кабинете и занялся предсказаниями. Время шло, Кьюджел становился все беспокойнее, трижды он подходил к входу в кабинет. И каждый раз его останавливало появление привидения: вначале в форме кровожадного зверя, затем в виде зигзага энергии и наконец в виде двух десятков блестящих пурпурных ос.
Обескураженный, Кьюджел вернулся к скамье, поставил локти на длинные ноги, положил голову на руки и стал ждать.
Наконец появился Фарезм, в мятой одежде, желтый пушок на его голове превратился в мешанину маленьких шпилей. Кьюджел медленно встал.
— Я установил местонахождение ВСЕОБЩНОСТИ, — сказал Фарезм, и голос его звучал, как удары большого гонга. — В негодовании, удалившись из твоего живота, она отскочила на миллион лет в прошлое.
Кьюджел печально покачал головой.
— Позволь выразить свое сочувствие и дать совет: никогда не отчаивайся! Возможно, «существо» еще появится здесь.
— Перестань болтать! ВСЕОБЩНОСТЬ нужно вернуть. Идем!
Кьюджел неохотно последовал за Фарезмом в маленькую комнатку, выложенную синей плиткой и накрытую куполом из голубого и оранжевого стекла. Фарезм указал на черный диск в центре комнаты.
— Становись сюда!
Кьюджел мрачно повиновался.
— В некотором смысле я чувствую, что…
— Молчание! — Фарезм вышел вперед. — Видишь этот предмет? — Он указал на белый шар размером в два кулака, на котором было вырезано огромное количество исключительно мелких подробностей. — Это рисунок, повторенный в моей гигантской работе. Он выражает символическое значение НИЧТО, к которому по необходимости стремится ВСЕОБЩНОСТЬ, в соответствии со Вторым законом криптохорроидного родства Кратинжа, с которым ты, вероятно, знаком.
— Даже не слыхал, — ответил Кьюджел. — Но могу ли я узнать твои намерения?
Губы Фарезма сложились в холодную улыбку.
— Я собираюсь произнести одно из самых мощных заклинаний. Это заклинание настолько непостоянно, сильно и связано с непредсказуемыми последствиями, что Фандаал, верховный волшебник Великого Мотолама, запретил его использование. Если я с ним справлюсь, ты будешь перенесен на миллион лет в прошлое. И там будешь жить, пока не выполнишь свою миссию. Потом сможешь вернуться.
Кьюджел быстро сошел с черного диска.
— Я для такого дела не подхожу. Горячо советую использовать кого-нибудь другого!
Фарезм не обратил внимания на его слова.
— Миссия, разумеется, заключается в том, чтобы привети этот шар в контакт со ВСЕОБЩНОСТЬЮ. — Он достал комок спутанного серого вещества. — Чтобы облегчить поиск, даю тебе этот инструмент. Он соотносит все существующие в мире слова с известной тебе системой значений. — Фарезм сунул комок в ухо Кьюджелу, и там он сейчас же присоединился к слуховым нервным окончаниям. — Теперь, — сказал Фарезм, — в течение трех минут послушав незнакомый язык, ты сможешь свободно им пользоваться. И еще один предмет, повышающий возможность успеха, — вот это кольцо. Видишь его камень: когда ты окажешься на расстоянии лиги от ВСЕОБЩНОСТИ, огонек в камне будет указателем пути. Ясно?
Кьюджел неохотно кивнул.
— Нужно подумать еще об одном. Предположим, твои вычисления неверны и ВСЕОБЩНОСТЬ вернулась в прошлое только на девятьсот тысяч лет. Что тогда? Я должен окончить жизнь в этом предположительно варварском времени?
Фарезм недовольно нахмурился.
— Это предполагает ошибку в десять процентов. Моя система редко допускает ошибку больше одного процента.
Кьюджел начал подсчитывать, но Фарезм указал на черный диск.
— Назад! И не двигайся во избежание худшего!
Кьюджел, вспотевший, на дрожащих ногах, вернулся в указанное место.
Фарезм отошел в конец комнаты и вступил в кольцо из золотой трубки, кольцо тут же поднялось и спиралью охватило все его тело. Со стола он взял четыре черных диска и начал жонглировать ими с такой фантастической ловкостью, что они расплывались в глазах Кьюджела. Наконец Фарезм отбросил диски; вращаясь, они повисли в воздухе, постепенно приближаясь к Кьюджелу.
Затем Фарезм достал белую трубу, прижал ее к губам и произнес заклинание. Труба раздулась и превратилась в огромный шар. Фарезм закрыл ее конец и, произнося громогласное заклинание, бросил ее на вращающиеся диски. Все взорвалось. Кьюджела подхватило, сжало, понесло одновременно в разных направлениях, в то же время его продолжало сжимать со всех сторон — толчок в противоположном направлении, эквивалентный давлению в миллион лет. И среди ослепительных вспышек и искаженных изображений Кьюджел потерял сознание.
Кьюджел проснулся в оранжево-золотом блеске солнца — такого солнца он раньше никогда не знал. Он лежал на спине, глядя в теплое голубое небо, более светлое и мягкое, чем небо цвета индиго его собственного времени.
Он пошевелил руками и ногами и, не обнаружив никаких повреждений, сел, потом медленно встал на ноги, мигая от непривычки к такому яркому свету.
Топография изменилась совсем немного. Горы на севере казались выше и круче, и Кьюджел не смог увидеть путь, по которому пришел (точнее, по которому придет). На месте проекта Фарезма рос лес из деревьев с легкой пушистой светло-зеленой листвой, на ветвях висели гроздья красных ягод. Долина была такой же, но реки текли по другим руслам и на различном удалении видны были три больших города. От долины поднимался незнакомый терпкий запах, смешанный с запахами плесени и затхлости, и Кьюджелу казалось, что в воздухе висит какая-то печаль; в сущности он решил, что слышит музыку — медлительную грустную мелодию, такую печальную, что на глаза наворачивались слезы. Он поискал источник этой музыки, но музыка уже прекратилась, растворилась в воздухе, и только когда он перестал прислушиваться, она вернулась.
Впервые Кьюджел взглянул на утесы, вздымавшиеся на западе, и на этот раз ощущение deja-vu стало еще сильнее. Кьюджел удивленно потянул себя за подбородок. Через миллион лет он вторично увидит эти утесы, значит, сейчас он их видит в первый раз. Но это также и второй раз, потому что он хорошо помнит предыдущую встречу с холмами. С другой стороны, нельзя нарушать логику времени, и в соответствии с этой логикой все-таки нынешний взгляд на утесы — первый. Парадокс, подумал Кьюджел, трудная задача! Но что вызывало это странное чувство знакомости, которое он ощутил в обоих случаях?
… Кьюджел отказался от этой темы как не сулящей никакой выгоды и уже начал поворачиваться, когда его взгляд уловил какое-то движение. Он снова взглянул на утесы, и воздух вдруг заполнился уже слышанной им музыкой — музыкой боли и экзальтированного отчаяния. Кьюджел смотрел в удивлении. Большое крылатое существо в белом пролетело в воздухе над утесами. Крылья у него огромные, с ребрами из черного хитина, соединенными серой перепонкой. Кьюджел в благоговейном страхе следил, как оно исчезло в пещере высоко в одном из утесов.
Прозвенел гонг; откуда он звонит, Кьюджел не смог определить. Отголоски дрожали в воздухе; когда они стихли, неслышная музыка снова стала почти ощутимой. Из долины появилось крылатое существо, оно несло человека, возраст и пол которого на расстоянии Кьюджел не смог определить. Существо повисло над утесами и выпустило свою ношу. Кьюджелу показалось, что он слышит слабый крик, музыка звучала печально, величественно, благородно. Тело, казалось, медленно падает с большой высоты; но вот оно ударилось о землю у основания холмов. Крылатое существо, выронив человека, скользнуло на утес, сложило крылья и стояло, как часовой, глядя на долину.
Кьюджел спрятался за скалой. Заметили ли его? Он не знал. Глубоко вздохнул. Этот печальный золотой мир прошлого ему не нравится; чем скорее он отсюда уберется, тем лучше. Он осмотрел кольцо, которым снабдил его Фарезм, но камень был тусклым, как стекло, никакие искорки не указывали направление к ВСЕОБЩНОСТИ. Этого Кьюджел и боялся. Фарезм ошибся в своих расчетах, и Кьюджел никогда не сможет вернуться в свое время.
Хлопанье крыльев заставило его взглянуть в небо. Он снова прижался в укрытии за скалой. Печальная музыка удалилась, крылатое существо пролетело на фоне солнца и бросило свою жертву к подножию утесов. Затем с хлопаньем крыльев приземлилось на выступе и вошло в пещеру. Кьюджел встал и, пригнувшись, побежал по тропе в янтарных сумерках.
Тропа вскоре привела к роще, здесь Кьюджел остановился, чтобы перевести дыхание, после этого пошел осторожнее. Пересек полосу обработанной земли, на которой стояла пустая хижина. Кьюджел хотел использовать ее в качестве убежища на ночь, но ему показалось, что изнутри на него смотрит какая-то черная фигура, и он прошел мимо.
Тропа уводила от утесов, через холмистую равнину, и как раз перед наступлением темноты Кьюджел подошел к деревне на берегу пруда.
Приближался он осторожно, но аккуратность и признаки хорошего ведения хозяйства подбодрили его. В парке у пруда стоял павильон, вероятно, предназначенный для музыкантов, мимов и декламации. Парк окружали аккуратные маленькие дома с высокими фронтонами, увенчанными декоративными гребнями. На противоположной стороне пруда располагалось большое здание с красивым фасадом, выложенным эмалированными красными, желтыми и синими пластинками. Три высоких гребня служили крышей здания, на центральном, самом высоком, виднелось сложное резное изображение, а боковые поддерживали много сферических голубых фонарей. Перед зданием широкий навес, под ним столики и скамьи на открытом воздухе, все освещено красными и желтыми фонарями в форме шаров. За столиками сидели жители поселка, курили, пили вино, а юноши и девушки исполняли эксцентрический танец, заключавшийся в высоком подбрасывании ног под музыку труб и концертино.
Подбодренный спокойствием этой сцены, Кьюджел приблизился. Жители деревни относились к типу людей, какие раньше Кьюджелу не встречались. Сравнительно невысокие, с большими головами и длинными беспокойными руками. Кожа оранжевого цвета, глаза и зубы черные, волосы, тоже черные, свисают вокруг лиц, оканчиваясь у мужчин нитью голубых бусинок, а у женщин волосы взяты в кольца и собраны в сложных прическах. Мощные челюсти, широкие плоские щеки, длинные большие раскосые глаза, внешние края которых опущены. Носы и уши длинные, эти люди способны шевелить ими, отчего лица их становятся очень живыми и подвижными. Мужчины в черных камзолах, коричневых плащах, головной убор представляет собой широкий черный диск, черный цилиндр, еще один диск, меньший, и все это окружено позолоченным шаром. На женщинах черные брюки, коричневые блузки с эмалированным диском на животе, к каждой ягодице подвешен искусственный хвост из зеленых или красных перьев, возможно, показатель их брачного статуса.
Кьюджел вышел на свет фонарей; все разговоры смолкли. Носы застыли, взгляды устремились к нему, уши изогнулись в любопытстве. Кьюджел улыбался направо и налево, в вежливом, включающем всех приветствии взмахивал руками и сел у пустого столика.
За различными столиками начались возбужденные разговоры, слишком тихие, чтобы Кьюджел их услышал. Вскоре один из стариков подошел к столику Кьюджела и произнес фразу, которую Кьюджел не понял, потому что устройство Фарезма еще не набрало достаточного материала для преобразования значений. Кьюджел вежливо улыбнулся, беспомощно развел руками. Старик сказал еще что-то, более резко, и снова Кьюджел показал, что не понимает. Старик неодобрительно резко кивнул и отвернулся. Кьюджел жестом подозвал хозяина, указал на хлеб и вино на соседнем столике и выразил желание, чтобы ему принесли то же самое.
Хозяин задал вопрос, который, несмотря на его непонятность, Кьюджел истолковал. Он показал золотую монету, и хозяин удалился.
Разговоры за столиками возобновились, и вскоре Кьюджел начал понимать их. Поев и напившись, он встал и направился к столику старика, который заговорил с ним первым. Тут он почтительно поклонился.
— Разрешите присесть за ваш столик?
— Конечно, если хочешь. Садись. — Старик указал на стул. — По твоему поведению я решил, что ты не только нем и глух, но еще и ограничен в умственном развитии. Теперь ясно, что ты по крайней мере можешь говорить и слышать.
— Я обладаю и разумом, — сказал Кьюджел. — Как путешественник издалека, незнакомый с вашими обычаями, я решил спокойно понаблюдать некоторое время, чтобы из-за своего незнания не нарушить приличий.
— Разумно, хотя и странно, — заметил старик. — Но твое поведение пока не противоречит ортодоксии. Можно ли узнать, что привело тебя в Ферван?
Кьюджел взглянул на кольцо: камень тускл и безжизнен; ВСЕОБЩНОСТЬ находится где-то в другом месте.
— Я живу в отсталой местности; путешествую, чтобы узнать обычаи и стиль жизни более цивилизованных народов.
— Вот как! — Старик некоторое время обдумывал его слова, потом одобрительно кивнул. — Твоя одежда и тип лица мне не знакомы; где же твоя родина?
— Она так далеко, что до настоящего времени я никогда не слышал о Ферване.
Старик удивленно взмахнул ушами.
— Что, тебе неизвестен знаменитый Ферван? Ты не слышал о больших городах — Импрегосе, Таруве, Равержанде? А как насчет великолепного Семберса? Неужели до тебя не дошла слава Семберса? Его жители изгнали звездных пиратов; они привели море в землю Патформ; дворец Падагара ни с чем не сравним!
Кьюджел печально покачал головой.
— Никакой слух об этом великолепии не дошел до меня.
Старик мрачно дернул носом. Ясно, что Кьюджел придурок. Он коротко заявил:
— Дела обстоят именно так, как я сказал.
— Нисколько не сомневаюсь, — ответил Кьюджел. — Наоборот, я признаю свое невежество. Но расскажи мне еще, потому что, возможно, мне придется надолго задержаться в этом месте. Например, что за крылатые существа живут в скалах? Кто они такие?
Старик указал на небо.
— Если у тебя зрение ночного титвита, ты можешь увидеть темную луну, вращающуюся вокруг земли; иначе ее можно заметить, только когда она отбрасывает свою тень на солнце. Крылатые существа — жители этого темного мира, и их подлинная сущность неизвестна. Они следующим образом служат великому богу Элессию: когда мужчине или женщине приходит время умирать, крылатые существа извещаются об этом отчаявшейся норной умирающего. Тогда они спускаются к несчастному и уносят его к пещерам, которые в сущности представляют собой волшебный проход в благословенную землю Биссом.
Кьюджел откинулся, вопросительно поднял брови.
— Вот как! — произнес он голосом, в котором старик почувствовал недостаток энтузиазма.
— Нет никакого сомнения в истинности изложенных мной фактов. Ортодоксия основана на аксиоматическом фундаменте, и две эти системы взаимно укрепляют друг друга; поэтому они вдвойне подтверждены
Кьюджел нахмурился.
— Все, несомненно, обстоит именно так, как ты утверждаешь. Но соблюдают ли крылатые существа точность в выборе своих жертв?
Старик раздраженно постучал по столу.
— Доктрина неопровержима, потому что те, кого уносят крылатые существа, никогда не остаются в живых, даже если у них отличное здоровье. Конечно, падение с большой высоты на камни вызывает смерть, но милость Элессия в том, что он предпочитает быструю смерть возможной медленной ужасной гибели от рака. Система обладает высшим милосердием. Крылатые существа призывают только умирающих, которые затем через волшебное отверстие проходят в благословенную землю Биссом. Бывает, что еретики возражают против ортодоксальной точки зрения, но, я надеюсь, ты разделяешь ортодоксальный взгляд?
— От всего сердца, — подтвердил Кьюджел. — Догматы твоей веры поразительно доказательны. — И он отпил своего вина. Не успел он поставить свой кубок, как в воздухе зазвучала музыка: аккорд бесконечно сладкий, бесконечно печальный. Все сидящие под навесом смолкли, хотя Кьюджел не был уверен, что на самом деле слышал музыку.
Кьюджел мрачно отошел к скале, обдумывая возможные уловки. Солнце подходило к зениту, и рабочие начали обсуждать предстоящий обед. Наконец главный каменщик дал сигнал; все положили инструменты и собрались вокруг повозки, в которой привезли еду.
Кьюджел весело сказал, что с удовольствием присоединится к еде, но главный каменщик не желал об этом и слышать.
— Как и во всех прочих делах Фарезма, должна соблюдаться абсолютная точность. Немыслимое несоответствие, чтобы сорок четыре человека ели пищу, предназначенную для сорока трех.
Кьюджел не нашелся, что ответить, и молча сидел, пока рабочие поедали мясной пирог, сыр и соленую рыбу. Никто не обращал на него внимания, кроме одного, ростом в четверть элла, чье великодушие намного превосходило рост и который хотел отдать Кьюджелу часть своей пищи. Кьюджел ответил, что он совсем не голоден, и, встав, отправился бродить среди работ, надеясь найти где-нибудь забытый запас пищи.
Он бродил там и тут, но сборщики осколков убрали все постороннее. С неутоленным голодом Кьюджел добрался до центра работ и тут на резном диске увидел очень необычное существо: желатиновый шар, в котором сверкали разноцветные частицы, от шара отходило множество прозрачных щупалец, которые к концу сужались и как бы исчезали. Кьюджел нагнулся, осматривая это существо, которое пульсировало в медленном внутреннем ритме. Он потрогал его пальцем, и от места прикосновения побежали яркие искорки. Интересно: существо с уникальными свойствами!
Достав булавку, он кольнул в щупальце, вызвав вспышку раздраженного свечения, а в шаре золотые искорки забегали быстрее. Сильно заинтересованный, Кьюджел придвинулся и занялся экспериментами, трогая там и тут, с удовольствием следя за гневными вспышками.
Новая мысль пришла ему в голову. Существо похоже одновременно и на кишечнополостное, и на иглокожее. Какая-нибудь мутация? Моллюск, лишившийся раковины? Самое главное: съедобно ли оно?
Кьюджел достал свой амулет и приложил к центральному шару и по очереди ко всем щупальцам. Звонка не было: существо не ядовито. Он раскрыл нож и попытался отрезать одно щупальце, но оно оказалось слишком упругим и ножу не поддавалось. Поблизости находилась жаровня: на ней калили и острили инструменты рабочих. Кьюджел поднял существо за два щупальца, отнес к жаровне и подвесил над огнем. Тщательно поджарил и, когда решил, что оно готово, попытался съесть. После нескольких неудачных попыток он затолкал существо в горло, обнаружив, что оно безвкусно и не питательно.
Резчики возвращались к работе. После многозначительного взгляда главного каменщика Кьюджел двинулся по тропе.
Поблизости находилось жилище волшебника Фарезма — низкое длинное здание из расплавленного камня, покрытое восемью странной формы куполами из меди, слюды и яркого синего стекла. Сам Фарезм сидел перед своим домом, со спокойным великодушием глядя на долину. Он поднял руку в приветствии.
— Желаю тебе приятного пути и успеха во всех делах.
— Естественно, я ценю пожелание, — с горечью ответил Кьюджел. — Но ты мог бы оказать мне большую услугу, предложив хотя бы пообедать.
Фарезм сохранял спокойное благодушие.
— Это было бы неправильное альтруистическое действие. Преувеличенное великодушие развращает реципиента и сводит на нет его собственные усилия.
Кьюджел горько рассмеялся.
— Я человек железных принципов и не жалуюсь, хотя вынужден был, из-за отсутствия продовольствия, пообедать жестким прозрачным насекомым, которое я нашел в центре работ.
Фарезм развернулся и с неожиданным напряжением посмотрел на него.
— Ты говоришь, большое прозрачное насекомое?
— Насекомое, эпифит, моллюск — кто знает? Никогда такого не видел, и вкус у него, даже после того, как я его поджарил на жаровне, был незнакомый.
Фарезм на семь футов взлетел в воздух и яростно взглянул на Кьюджела. Он заговорил низким хриплым голосом:
— Опиши существо в подробностях.
Удивленный строгостью Фарезма, Кьюджел повиновался.
— Оно вот таких и таких размеров. — Он указал руками. — Прозрачное, похожее на желатин, но со множеством золотых искорок. Искорки движутся и пульсируют, когда существо встревожено. Щупальца к концу становятся полупрозрачными и, кажется, не заканчиваются, а просто исчезают. Переварить это существо нелегко.
Фарезм схватился за голову, впился пальцами в желтоватый пушок волос. Закатил глаза и испустил трагический вопль.
— Ах! Пятьсот лет я трудился, чтобы приманить это существо, отчаивался, сомневался, размышлял ночи напролет, но никогда не отказывался от надежды, что мои вычисления правильны и расчеты убедительны. И вот, когда оно наконец появилось, ты используешь его, чтобы насытить свой прожорливый аппетит!
Кьюджел, испуганный гневом Фарезма, заявил об отсутствии у него злых намерений. Смягчить Фарезма не удалось. Он провозгласил, что Кьюджел вторгся в чужие владения и потому не может утверждать об отсутствии у него злых намерений.
— Само твое существование приносит вред, и я сразу это заметил. Но моя доброта способствовала попустительству, и я считаю теперь это серьезной ошибкой.
— В таком случае, — с достоинством заявил Кьюджел, — я немедленно удаляюсь. Желаю тебе удачи в оставшуюся часть дня, а засим — прощай.
— Не так быстро, — холодным голосом возразил Фарезм. — Нарушено равновесие; причиненное зло требует противопоставить ему соответствующее действие и восстановить Закон Равновесия. Серьезность твоего проступка я могу объяснить так: если бы я раздробил тебя на мельчайшие возможные частицы, искуплена была бы только одна десятимиллионная часть вреда. Необходимо более строгое наказание.
Кьюджел с большой тревогой заговорил:
— Я понимаю, что совершил проступок с серьезными последствиями, но вспомни: мое участие в этом чисто случайное. Я категорически заявляю, во-первых, о своем полном незнании, во-вторых, об отсутствии преступных целей, и, в-третьих, приношу свои глубочайшие извинения. А сейчас, поскольку мне предстоит пройти многие лиги, я…
Фарезм сделал категорический жест. Кьюджел замолчал. Фарезм глубоко вздохнул.
— Ты не можешь понять, какое бедствие принес мне. Я объясню, чтобы тебя не удивили ожидающие строгости. Как я уже упоминал, появление этого существа — кульминация моих огромных усилий. Я определил его природу, изучив сорок две тысячи книг, написанных шифрованным языком, — на это потребовалось сто лет. Вторую сотню лет я готовил точный чертеж рисунка, который привлечет его, и описывал все необходимые приготовления. Потом я нанял каменщиков и в течение трехсот лет готовил свой рисунок Поскольку подобное включает подобное, все вариации и интерсекции создают супраполяцию всех пространств, включая все промежутки и интервалы в криптохорроидный виток, совместно существующий в потенциации субубитального спуска. Сегодня произошла концентрация; «существо», как ты его называешь, проявилось; и ты в своей идиотской злобе пожрал его.
Кьюджел с ноткой высокомерия заметил, что «идиотская злоба», упомянутая рассерженным колдуном, была обыкновенным голодом.
— Но что такого необыкновенного в этом существе? В сети любого рыбака можно найти множество еще более уродливых.
Фарезм выпрямился во весь свой рост, посмотрел на Кьюджела сверху вниз.
— «Существо», — сказал он резким голосом, — есть ВСЕОБЩНОСТЬ. Центральный шар — это все пространство, видимое снаружи. Щупальца — это вихри, ведущие во все эпохи, и невозможно представить себе, какое ужасное действие ты совершил своим троганием и пробованием, жарением и пожиранием.
— Но ведь я его переварю, — сказал Кьюджел. — И все эти разнообразные элементы пространства, времени и действительности сохранят свою сущность, пройдя через мой пищеварительный тракт?
— Ба! Это глупая мысль! Достаточно сказать, что ты причинил вред и создал серьезное напряжение в онтологической ткани. Неизбежно тебе придется восстанавливать равновесие.
Кьюджел поднял руки.
— Но, может, произошла ошибка? Может, это «существо» всего лишь псевдоВСЕОБЩНОСТЬ? И нельзя ли еще раз привлечь это «существо»?
— Первые две теории непригодны. Что касается последней, должен признать, что в моем мозгу формируется мысль о некоем отчаянном средстве. — Фарезм сделал жест, и ноги Кьюджела приросли к земле. — Я отправляюсь в предсказательную, чтобы подумать о всех последствиях этого ужасного происшествия. В свое время я вернусь.
— К этому времени я совсем ослабну от голода, — раздраженно сказал Кьюджел. — В сущности корка хлеба и кусок сыра предотвратили бы все эти события, за которые меня упрекают.
— Молчание! — прогремел Фарезм. — Не забудь, что еще должен быть решен вопрос о твоем наказании; высшая степень бесстыдной нерассудительности — укорять человека, который изо всех сил старается сохранить здравомысленное спокойствие!
— Позволь мне сказать! — ответил Кьюджел. — Если, вернувшись, ты найдешь меня здесь мертвым, стоит ли зря тратить время на обдумывание наказания?
— Оживление — это нетрудная задача, — сказал Фарезм. — Множество смертей в противоположных обстоятельствах, возможно, отчасти соответствуют степени твоей вины. — Он двинулся к предсказательской, потом повернулся и сделал нетерпеливый жест. — Идем: проще накормить тебя, чем возвращаться на дорогу.
Ноги Кьюджела снова стали свободны, и он через широкую арку вслед за Фарезмом прошел в предсказательскую. В широкой комнате со скошенными стенами, освещенной трехцветными многогранниками, Кьюджел проглотил пищу, появившуюся по приказу Фарезма. Тем временем сам Фарезм уединился в своем кабинете и занялся предсказаниями. Время шло, Кьюджел становился все беспокойнее, трижды он подходил к входу в кабинет. И каждый раз его останавливало появление привидения: вначале в форме кровожадного зверя, затем в виде зигзага энергии и наконец в виде двух десятков блестящих пурпурных ос.
Обескураженный, Кьюджел вернулся к скамье, поставил локти на длинные ноги, положил голову на руки и стал ждать.
Наконец появился Фарезм, в мятой одежде, желтый пушок на его голове превратился в мешанину маленьких шпилей. Кьюджел медленно встал.
— Я установил местонахождение ВСЕОБЩНОСТИ, — сказал Фарезм, и голос его звучал, как удары большого гонга. — В негодовании, удалившись из твоего живота, она отскочила на миллион лет в прошлое.
Кьюджел печально покачал головой.
— Позволь выразить свое сочувствие и дать совет: никогда не отчаивайся! Возможно, «существо» еще появится здесь.
— Перестань болтать! ВСЕОБЩНОСТЬ нужно вернуть. Идем!
Кьюджел неохотно последовал за Фарезмом в маленькую комнатку, выложенную синей плиткой и накрытую куполом из голубого и оранжевого стекла. Фарезм указал на черный диск в центре комнаты.
— Становись сюда!
Кьюджел мрачно повиновался.
— В некотором смысле я чувствую, что…
— Молчание! — Фарезм вышел вперед. — Видишь этот предмет? — Он указал на белый шар размером в два кулака, на котором было вырезано огромное количество исключительно мелких подробностей. — Это рисунок, повторенный в моей гигантской работе. Он выражает символическое значение НИЧТО, к которому по необходимости стремится ВСЕОБЩНОСТЬ, в соответствии со Вторым законом криптохорроидного родства Кратинжа, с которым ты, вероятно, знаком.
— Даже не слыхал, — ответил Кьюджел. — Но могу ли я узнать твои намерения?
Губы Фарезма сложились в холодную улыбку.
— Я собираюсь произнести одно из самых мощных заклинаний. Это заклинание настолько непостоянно, сильно и связано с непредсказуемыми последствиями, что Фандаал, верховный волшебник Великого Мотолама, запретил его использование. Если я с ним справлюсь, ты будешь перенесен на миллион лет в прошлое. И там будешь жить, пока не выполнишь свою миссию. Потом сможешь вернуться.
Кьюджел быстро сошел с черного диска.
— Я для такого дела не подхожу. Горячо советую использовать кого-нибудь другого!
Фарезм не обратил внимания на его слова.
— Миссия, разумеется, заключается в том, чтобы привети этот шар в контакт со ВСЕОБЩНОСТЬЮ. — Он достал комок спутанного серого вещества. — Чтобы облегчить поиск, даю тебе этот инструмент. Он соотносит все существующие в мире слова с известной тебе системой значений. — Фарезм сунул комок в ухо Кьюджелу, и там он сейчас же присоединился к слуховым нервным окончаниям. — Теперь, — сказал Фарезм, — в течение трех минут послушав незнакомый язык, ты сможешь свободно им пользоваться. И еще один предмет, повышающий возможность успеха, — вот это кольцо. Видишь его камень: когда ты окажешься на расстоянии лиги от ВСЕОБЩНОСТИ, огонек в камне будет указателем пути. Ясно?
Кьюджел неохотно кивнул.
— Нужно подумать еще об одном. Предположим, твои вычисления неверны и ВСЕОБЩНОСТЬ вернулась в прошлое только на девятьсот тысяч лет. Что тогда? Я должен окончить жизнь в этом предположительно варварском времени?
Фарезм недовольно нахмурился.
— Это предполагает ошибку в десять процентов. Моя система редко допускает ошибку больше одного процента.
Кьюджел начал подсчитывать, но Фарезм указал на черный диск.
— Назад! И не двигайся во избежание худшего!
Кьюджел, вспотевший, на дрожащих ногах, вернулся в указанное место.
Фарезм отошел в конец комнаты и вступил в кольцо из золотой трубки, кольцо тут же поднялось и спиралью охватило все его тело. Со стола он взял четыре черных диска и начал жонглировать ими с такой фантастической ловкостью, что они расплывались в глазах Кьюджела. Наконец Фарезм отбросил диски; вращаясь, они повисли в воздухе, постепенно приближаясь к Кьюджелу.
Затем Фарезм достал белую трубу, прижал ее к губам и произнес заклинание. Труба раздулась и превратилась в огромный шар. Фарезм закрыл ее конец и, произнося громогласное заклинание, бросил ее на вращающиеся диски. Все взорвалось. Кьюджела подхватило, сжало, понесло одновременно в разных направлениях, в то же время его продолжало сжимать со всех сторон — толчок в противоположном направлении, эквивалентный давлению в миллион лет. И среди ослепительных вспышек и искаженных изображений Кьюджел потерял сознание.
Кьюджел проснулся в оранжево-золотом блеске солнца — такого солнца он раньше никогда не знал. Он лежал на спине, глядя в теплое голубое небо, более светлое и мягкое, чем небо цвета индиго его собственного времени.
Он пошевелил руками и ногами и, не обнаружив никаких повреждений, сел, потом медленно встал на ноги, мигая от непривычки к такому яркому свету.
Топография изменилась совсем немного. Горы на севере казались выше и круче, и Кьюджел не смог увидеть путь, по которому пришел (точнее, по которому придет). На месте проекта Фарезма рос лес из деревьев с легкой пушистой светло-зеленой листвой, на ветвях висели гроздья красных ягод. Долина была такой же, но реки текли по другим руслам и на различном удалении видны были три больших города. От долины поднимался незнакомый терпкий запах, смешанный с запахами плесени и затхлости, и Кьюджелу казалось, что в воздухе висит какая-то печаль; в сущности он решил, что слышит музыку — медлительную грустную мелодию, такую печальную, что на глаза наворачивались слезы. Он поискал источник этой музыки, но музыка уже прекратилась, растворилась в воздухе, и только когда он перестал прислушиваться, она вернулась.
Впервые Кьюджел взглянул на утесы, вздымавшиеся на западе, и на этот раз ощущение deja-vu стало еще сильнее. Кьюджел удивленно потянул себя за подбородок. Через миллион лет он вторично увидит эти утесы, значит, сейчас он их видит в первый раз. Но это также и второй раз, потому что он хорошо помнит предыдущую встречу с холмами. С другой стороны, нельзя нарушать логику времени, и в соответствии с этой логикой все-таки нынешний взгляд на утесы — первый. Парадокс, подумал Кьюджел, трудная задача! Но что вызывало это странное чувство знакомости, которое он ощутил в обоих случаях?
… Кьюджел отказался от этой темы как не сулящей никакой выгоды и уже начал поворачиваться, когда его взгляд уловил какое-то движение. Он снова взглянул на утесы, и воздух вдруг заполнился уже слышанной им музыкой — музыкой боли и экзальтированного отчаяния. Кьюджел смотрел в удивлении. Большое крылатое существо в белом пролетело в воздухе над утесами. Крылья у него огромные, с ребрами из черного хитина, соединенными серой перепонкой. Кьюджел в благоговейном страхе следил, как оно исчезло в пещере высоко в одном из утесов.
Прозвенел гонг; откуда он звонит, Кьюджел не смог определить. Отголоски дрожали в воздухе; когда они стихли, неслышная музыка снова стала почти ощутимой. Из долины появилось крылатое существо, оно несло человека, возраст и пол которого на расстоянии Кьюджел не смог определить. Существо повисло над утесами и выпустило свою ношу. Кьюджелу показалось, что он слышит слабый крик, музыка звучала печально, величественно, благородно. Тело, казалось, медленно падает с большой высоты; но вот оно ударилось о землю у основания холмов. Крылатое существо, выронив человека, скользнуло на утес, сложило крылья и стояло, как часовой, глядя на долину.
Кьюджел спрятался за скалой. Заметили ли его? Он не знал. Глубоко вздохнул. Этот печальный золотой мир прошлого ему не нравится; чем скорее он отсюда уберется, тем лучше. Он осмотрел кольцо, которым снабдил его Фарезм, но камень был тусклым, как стекло, никакие искорки не указывали направление к ВСЕОБЩНОСТИ. Этого Кьюджел и боялся. Фарезм ошибся в своих расчетах, и Кьюджел никогда не сможет вернуться в свое время.
Хлопанье крыльев заставило его взглянуть в небо. Он снова прижался в укрытии за скалой. Печальная музыка удалилась, крылатое существо пролетело на фоне солнца и бросило свою жертву к подножию утесов. Затем с хлопаньем крыльев приземлилось на выступе и вошло в пещеру. Кьюджел встал и, пригнувшись, побежал по тропе в янтарных сумерках.
Тропа вскоре привела к роще, здесь Кьюджел остановился, чтобы перевести дыхание, после этого пошел осторожнее. Пересек полосу обработанной земли, на которой стояла пустая хижина. Кьюджел хотел использовать ее в качестве убежища на ночь, но ему показалось, что изнутри на него смотрит какая-то черная фигура, и он прошел мимо.
Тропа уводила от утесов, через холмистую равнину, и как раз перед наступлением темноты Кьюджел подошел к деревне на берегу пруда.
Приближался он осторожно, но аккуратность и признаки хорошего ведения хозяйства подбодрили его. В парке у пруда стоял павильон, вероятно, предназначенный для музыкантов, мимов и декламации. Парк окружали аккуратные маленькие дома с высокими фронтонами, увенчанными декоративными гребнями. На противоположной стороне пруда располагалось большое здание с красивым фасадом, выложенным эмалированными красными, желтыми и синими пластинками. Три высоких гребня служили крышей здания, на центральном, самом высоком, виднелось сложное резное изображение, а боковые поддерживали много сферических голубых фонарей. Перед зданием широкий навес, под ним столики и скамьи на открытом воздухе, все освещено красными и желтыми фонарями в форме шаров. За столиками сидели жители поселка, курили, пили вино, а юноши и девушки исполняли эксцентрический танец, заключавшийся в высоком подбрасывании ног под музыку труб и концертино.
Подбодренный спокойствием этой сцены, Кьюджел приблизился. Жители деревни относились к типу людей, какие раньше Кьюджелу не встречались. Сравнительно невысокие, с большими головами и длинными беспокойными руками. Кожа оранжевого цвета, глаза и зубы черные, волосы, тоже черные, свисают вокруг лиц, оканчиваясь у мужчин нитью голубых бусинок, а у женщин волосы взяты в кольца и собраны в сложных прическах. Мощные челюсти, широкие плоские щеки, длинные большие раскосые глаза, внешние края которых опущены. Носы и уши длинные, эти люди способны шевелить ими, отчего лица их становятся очень живыми и подвижными. Мужчины в черных камзолах, коричневых плащах, головной убор представляет собой широкий черный диск, черный цилиндр, еще один диск, меньший, и все это окружено позолоченным шаром. На женщинах черные брюки, коричневые блузки с эмалированным диском на животе, к каждой ягодице подвешен искусственный хвост из зеленых или красных перьев, возможно, показатель их брачного статуса.
Кьюджел вышел на свет фонарей; все разговоры смолкли. Носы застыли, взгляды устремились к нему, уши изогнулись в любопытстве. Кьюджел улыбался направо и налево, в вежливом, включающем всех приветствии взмахивал руками и сел у пустого столика.
За различными столиками начались возбужденные разговоры, слишком тихие, чтобы Кьюджел их услышал. Вскоре один из стариков подошел к столику Кьюджела и произнес фразу, которую Кьюджел не понял, потому что устройство Фарезма еще не набрало достаточного материала для преобразования значений. Кьюджел вежливо улыбнулся, беспомощно развел руками. Старик сказал еще что-то, более резко, и снова Кьюджел показал, что не понимает. Старик неодобрительно резко кивнул и отвернулся. Кьюджел жестом подозвал хозяина, указал на хлеб и вино на соседнем столике и выразил желание, чтобы ему принесли то же самое.
Хозяин задал вопрос, который, несмотря на его непонятность, Кьюджел истолковал. Он показал золотую монету, и хозяин удалился.
Разговоры за столиками возобновились, и вскоре Кьюджел начал понимать их. Поев и напившись, он встал и направился к столику старика, который заговорил с ним первым. Тут он почтительно поклонился.
— Разрешите присесть за ваш столик?
— Конечно, если хочешь. Садись. — Старик указал на стул. — По твоему поведению я решил, что ты не только нем и глух, но еще и ограничен в умственном развитии. Теперь ясно, что ты по крайней мере можешь говорить и слышать.
— Я обладаю и разумом, — сказал Кьюджел. — Как путешественник издалека, незнакомый с вашими обычаями, я решил спокойно понаблюдать некоторое время, чтобы из-за своего незнания не нарушить приличий.
— Разумно, хотя и странно, — заметил старик. — Но твое поведение пока не противоречит ортодоксии. Можно ли узнать, что привело тебя в Ферван?
Кьюджел взглянул на кольцо: камень тускл и безжизнен; ВСЕОБЩНОСТЬ находится где-то в другом месте.
— Я живу в отсталой местности; путешествую, чтобы узнать обычаи и стиль жизни более цивилизованных народов.
— Вот как! — Старик некоторое время обдумывал его слова, потом одобрительно кивнул. — Твоя одежда и тип лица мне не знакомы; где же твоя родина?
— Она так далеко, что до настоящего времени я никогда не слышал о Ферване.
Старик удивленно взмахнул ушами.
— Что, тебе неизвестен знаменитый Ферван? Ты не слышал о больших городах — Импрегосе, Таруве, Равержанде? А как насчет великолепного Семберса? Неужели до тебя не дошла слава Семберса? Его жители изгнали звездных пиратов; они привели море в землю Патформ; дворец Падагара ни с чем не сравним!
Кьюджел печально покачал головой.
— Никакой слух об этом великолепии не дошел до меня.
Старик мрачно дернул носом. Ясно, что Кьюджел придурок. Он коротко заявил:
— Дела обстоят именно так, как я сказал.
— Нисколько не сомневаюсь, — ответил Кьюджел. — Наоборот, я признаю свое невежество. Но расскажи мне еще, потому что, возможно, мне придется надолго задержаться в этом месте. Например, что за крылатые существа живут в скалах? Кто они такие?
Старик указал на небо.
— Если у тебя зрение ночного титвита, ты можешь увидеть темную луну, вращающуюся вокруг земли; иначе ее можно заметить, только когда она отбрасывает свою тень на солнце. Крылатые существа — жители этого темного мира, и их подлинная сущность неизвестна. Они следующим образом служат великому богу Элессию: когда мужчине или женщине приходит время умирать, крылатые существа извещаются об этом отчаявшейся норной умирающего. Тогда они спускаются к несчастному и уносят его к пещерам, которые в сущности представляют собой волшебный проход в благословенную землю Биссом.
Кьюджел откинулся, вопросительно поднял брови.
— Вот как! — произнес он голосом, в котором старик почувствовал недостаток энтузиазма.
— Нет никакого сомнения в истинности изложенных мной фактов. Ортодоксия основана на аксиоматическом фундаменте, и две эти системы взаимно укрепляют друг друга; поэтому они вдвойне подтверждены
Кьюджел нахмурился.
— Все, несомненно, обстоит именно так, как ты утверждаешь. Но соблюдают ли крылатые существа точность в выборе своих жертв?
Старик раздраженно постучал по столу.
— Доктрина неопровержима, потому что те, кого уносят крылатые существа, никогда не остаются в живых, даже если у них отличное здоровье. Конечно, падение с большой высоты на камни вызывает смерть, но милость Элессия в том, что он предпочитает быструю смерть возможной медленной ужасной гибели от рака. Система обладает высшим милосердием. Крылатые существа призывают только умирающих, которые затем через волшебное отверстие проходят в благословенную землю Биссом. Бывает, что еретики возражают против ортодоксальной точки зрения, но, я надеюсь, ты разделяешь ортодоксальный взгляд?
— От всего сердца, — подтвердил Кьюджел. — Догматы твоей веры поразительно доказательны. — И он отпил своего вина. Не успел он поставить свой кубок, как в воздухе зазвучала музыка: аккорд бесконечно сладкий, бесконечно печальный. Все сидящие под навесом смолкли, хотя Кьюджел не был уверен, что на самом деле слышал музыку.