Вэнс Джек Холбрук. Разум Галактики

   Даксат перевел взгляд на экран справа и увидел, что распорядитель прав. Серый цвет, заливший экран, не переходил в другие цвета, но переливался и кипел, будто подавляя неукротимый поток света.
   На крайнем экране слева — Пулакта Хаворски — появился всплеск света. Это был пробный образ, скромный и непритязательный — зеленый кристалл, из которого сыпались вниз голубые и серебряные капли, падающие на черную поверхность и исчезающие в маленьких оранжевых вспышках.
   Затем осветился экран Тола Морабаита: черные и белые шахматные клетки, причем некоторые из них внезапно вспыхивали зеленым, красным, оранжевым и желтым — теплые цвета, такие же чистые, как полосы радуги. Образ исчез в огне розово-голубой вспышки.
   Гизел Ганг создал желтый пульсирующий круг, вокруг которого появился зеленый нимб, начавший раздуваться и превратившийся в кольцо ослепительно белого и черного цветов. В центре возникла сложная калейдоскопическая фигура, которая внезапно исчезла в сверкающей вспышке; на несколько мгновений на экране вспыхнула идентичная фигура, но уже в совершенно иных цветах. Тысячи зрителей вздохнули, переводя дыхание, и приветствовали этот шедевр.
   Лампочка перед Даксатом погасла. Он почувствовал, как распорядитель, стоящий у него за спиной, подтолкнул его.
   – Ваша очередь.
   Даксат смотрел на экран; его сознание было бесплодным, словно мертвая пустыня. Он до боли стиснул зубы. Что-нибудь. Ну что-нибудь! Картина… Он вспомнил панораму лугов за рекой Мелрами.
   – Неплохо, — произнес мужчина. — Прелестная фантазия и весьма оригинальная.
   Даксат озадаченно посмотрел на экран. Ничего оригинального в картине не было. Просто он в точности воспроизвел хорошо знакомую панораму. Значит, здесь нужно проявить фантазию? Хорошо, уж в недостатке фантазии его не обвинишь. Он представил себе те же луга, но сияющие, расплавленные, раскаленные добела. Растительность, груды камней расплылись и потекли. Поверхность выровнялась и превратилась в зеркало, отражающее медные скалы.
   – Несколько тяжеловесно, — послышался голос мужчины, — и этим вы нарушили очаровательное впечатление от появившихся сначала инопланетных красок и форм…
   Даксат откинулся на спинку кресла, нахмурившись, ожидая своей очереди.
   Тем временем Клауктаба создал прелестный белый цветок с пурпурными тычинками. Лепестки увяли, и тычинки испустили облако искрящейся золотой пыльцы.
   Наконец Бел-Вашаб, последний в череде имиджистов, окрасил свой экран в светящийся зеленый цвет, словно его источник находился под водой. Затем по экрану пробежали волны, и в центре появилось бесформенное черное пятно. Из его центра начала сочиться струйка расплавленного золота, и тут же пятно покрылось такими же золотыми прожилками.
   Это были пробные попытки.
   Прошло несколько секунд.
   – Сейчас, — прошептал голос за спиной Даксата, — начнется соревнование.
   На экране Пулакта Хаворски возникло бушующее море цветов — волны красного, зеленого и желтого, — и тут же по экрану пробежали безобразные пятна. Внезапно в нижнем правом углу появилась желтая фигура и, постепенно увеличиваясь, начала поглощать хаос. Постепенно в центре экрана возникло светло-зеленое пятно. В нем вспыхнула черная точка, стала расти, черное образование разделилось на две половины, поплывшие в разные стороны. У самых краев экрана они начали погружаться, тонуть в глубокой перспективе, затем вдруг слились, устремились вперед, подобно копью, превратились во множество стрел и, повернувшись, образовали решетку наклонных черных полос.
   – Поразительно! — прошептал мужчина в плаще. — Какой точный расчет, какое воображение!
   Тол Морабаит в ответ создал темно-коричневый фон, усеянный алыми линиями и пятнами. Вертикальная зеленая штриховка появилась у левого края экрана и двинулась через центр к правой стороне. Коричневое поле подалось вперед, прорвалось сквозь зеленые полосы штриховки, и его осколки, казалось, полетели в зрителей. На черном фоне за зеленой штриховкой, которая начала медленно блекнуть, возникло изображение человеческого мозга, розоватого и пульсирующего. У него быстро выросли шесть ног, похожих на ноги насекомых, и мозг, поспешно перебирая лапками, скрылся вдали.
   Гизел Ганг продемонстрировал один из своих знаменитых огненных взрывов — крошечный шарик ярко-синего цвета, внезапно разрывающийся на осколки. Кончики разлетающихся по всем направлениям осколков прихотливо извивались и летели по замысловатым траекториям, оставляя за собой светящиеся трассы — голубые, фиолетовые, белые, пурпурные и светло-зеленые.
   Добнор Даксат замер, напрягая все мускулы, стиснув кулаки и до боли сжав зубы. Вот он, решающий миг! Неужели его мозг хуже, чем у пришельцев из дальних миров? Сейчас или никогда! Он поднял голову и посмотрел на свой экран.
   Там появилось дерево, выдержанное в зеленых и синих тонах, причем каждый листок был языком пламени. От них вверх поднимались струйки дыма, которые постепенно сливались в облако, мятущееся и переливающееся; затем из облака прямо на дерево хлынул поток дождя. Языки пламени исчезли, и на их месте появились белые цветки в форме звезд. Сверкнула молния, разбившая дерево на мельчайшие стеклянные осколки. Еще одна молния обрушилась на кучу обломков, и экран словно взорвался огромным белым, оранжевым и черным пламенем.
   – В общем неплохо, — прозвучал неуверенный голос мужчины за спиной, — но все-таки прислушайтесь к моему совету и создавайте более скромные образы, иначе…
   – Замолчите! — резко бросил Добнор Даксат.
   Соревнование продолжалось, на экранах возникал один образ за другим. Одни были нежными, как утренняя заря, другие неистовыми и суровыми, подобные штормам над полюсами планеты. Цвет соревновался с цветом, узоры и рисунки сменяли друг друга, иногда плавно следуя один за другим, иногда же создавая резкий диссонанс, усиливающий мощь образа.
   Даксат создавал на своем экране фантазию за фантазией, мечту за мечтой; первоначальная напряженность исчезла, и он забыл обо всем на свете, кроме красочных картин, проносящихся в воображении и затем воплощающихся на экране, а его образы становились еще более сложными и утонченными, чем у соперников.
   – Последний круг, — послышался голос за спиной. Теперь имиджисты воплотили на экранах свои шедевры: Пулакт Хаворска — рост и упадок прекрасного города; Тол Морабаит — спокойную композицию из белого и зеленого цветов, нарушенную движущейся армией насекомых, оставляющих за собой грязный след; в битву с ними вступили люди в красочных кожаных доспехах и высоких шляпах, вооруженные короткими мечами и палицами. Насекомые потерпели поражение и исчезли с экрана; трупы воинов и насекомых превратились в кости и обломки, а затем в сверкающую синюю пыль. Гизел Ганг создал одновременно три огненных вспышки, причем каждая отличалась от остальных и все три дополняли друг друга, создавая гармонию цвета и формы.
   На экране Даксата появился образ обкатанного волнами голыша; затем он увеличил его до размеров мраморной скалы и начал отбивать от глыбы осколок за осколком до тех пор, пока не возникла голова прекрасной девушки. На какое-то мгновение взгляд красавицы замер, и разные чувства пробежали по ее лицу — радость неожиданного появления на свет, затем задумчивость и, наконец, страх. Ее глаза стали матово-голубыми, лицо превратилось в сардонически усмехающуюся маску, из глаз брызнули слезы. Внезапно голова исчезла в черном пространстве, а капли слез засияли, подобно огню, превратившись в звезды и созвездия; одна из звезд начала расти, стала планетой с очертаниями, родными сердцу Даксата. Планета растворилась в темноте, созвездия погасли.
   Добнор Даксат откинулся на спинку кресла и устало вздохнул. Это был его последний образ.
   Высокий мужчина в черном плаще молча снял с головы Даксата церебральные датчики.
   – Планета, которую вы изобразили в последнем круге, — спросил он, — была чистым воображением или реальным воспоминанием? В нашей звездной системе нет подобной планеты, и тем не менее ее образ казался удивительно правдивым.
   Добнор Даксат посмотрел на распорядителя с недоумением.
   – Но ведь это мой дом! — с трудом выговорил он. — Я вообразил свой собственный мир! Разве это не ваш мир тоже?
   Мужчина бросил на него странный взгляд, пожал плечами и отвернулся.
   – Через несколько секунд будет объявлен победитель соревнования, и ему вручат медальон, украшенный драгоценными камнями.
 
   День был ветреным, по небу неслись тучи. Галера, низко сидевшая в воде, шла вперед, повинуясь движению весел гребцов Белакло. Эрган стоял на полуюте, вглядываясь в очертания берегов Рэкланда. Там, за двумя милями бушующего моря, на высоких обрывах смотрели вдаль остролицые рэки.
   В нескольких сотнях ярдов за кормой взлетел фонтан воды.
   – Их пушки куда дальнобойнее, чем мы предполагали, — Эрган повернулся к рулевому. — Отойдем от берега еще на милю — уж лучше бороться с течением, чем с ядрами.
   В это же мгновение послышался нарастающий свист. Он успел заметить черный заостренный снаряд, летящий прямо на галеру. Снаряд попал в самую середину судна и взорвался. Доски, бревна, обломки металла разлетелись в разные стороны, галера переломилась посередине, сложилась и пошла ко дну.
   Эрган успел прыгнуть в воду, отбросил свое оружие, шлем, наколенники, едва его ноги коснулись серой ледяной воды. Задыхаясь от холода, он поплыл прочь от уходящей под воду галеры, то и дело погружаясь в воду с головой. Внезапно он натолкнулся на обломок бревна, схватился за него и поднял голову.
   От берега Рэкланда отошел баркас и направился к месту гибели галеры. Белая пена поднималась у носа, когда баркас переваливался с вершины одной волны в ложбину другой. Эрган оттолкнул от себя бревно и устремился прочь от обломков галеры. Лучше утонуть, чем попасть в плен: он знал, что милосердие голодных рыб, плавающих в этих водах, все же предпочтительнее допросу безжалостных рэков.
   Он отплывал все дальше и дальше, однако сильное течение прибило его к берегу, и изнемогающий от усталости Эрган был выброшен на пологий каменистый берег.
   Там его нашла группа юношей-рэков, и Эргана отвели на ближайший сторожевой пост.
   В полутемной камере он сидел перед офицером секретной полиции рэков, мужчиной с серой жабьей кожей, влажным серым ртом и пронзительными серыми глазами.
   – Ты Эрган, — сказал офицер, — эмиссар, посланный в Барджи Саломдек. В чем заключалась твоя миссия?
   Эрган посмотрел ему в глаза, не моргая, надеясь, что в голову придет убедительный ответ. Но ответ не появился, а Эрган знал, что если он скажет правду, то тут же последует вторжение узкоголовых рослых солдат армии рэков, одетых в черную форму и черные сапоги.
   Он молчал. Офицер наклонился вперед.
   – Я спрошу тебя еще раз, после этого тебя отведут в подвал. — Офицер произнес слово «подвал» так, словно оно начиналось с заглавной буквы, и в его голосе Эрган услышал нескрываемое удовольствие.
   По спине Эргана текли струйки холодного пота — он слышал о рэках, специализирующихся по допросам пленных.
   – Я не Эрган, меня зовут Эрвард, я простой торговец перламутром.
   – Это ложь, — ответил офицер. — Мы захватили твоего помощника, и вместе с остатками легких он выплюнул твое имя.
   – Меня зовут Эрвард, — ответил Эрган, внутренне сжимаясь от ужаса.
   – Отведите его в подвал, — скомандовал офицер. Человеческое тело, нервы которого служат, чтобы предупреждать об опасности, словно специально создано для боли и всегда идет навстречу усилиям мучителей. Эти свойства человеческого тела были досконально изучены специалистами рэков; кроме того, чисто случайно им стали известны и многие другие особенности нервной системы человека. Выверенная последовательность давления, огня, напряжения, трения, поворотов, рывков, воздействия на слух и зрение, отвратительного запаха и других гнусностей порождает необходимый мучителям кумулятивный эффект, тогда как одно из воздействий, примененное отдельно, даже если оно доведено до предела, быстро теряет действенность.
   Чудовищная лавина всех этих приемов обрушилась на нервную систему Эргана. После нескольких часов безумных мучений его отхаживали — причем заботливо, — приводили в порядок и разрешали посмотреть на мир, откуда он ушел, по-видимому, навсегда.
   Затем Эргана возвращали в подвал.
   Но из его уст неизменно слышался ответ: «Я Эрвард, торговец». Он всячески старался заставить свой ум перешагнуть микроскопический порог между жизнью и смертью, и каждый раз разум колебался перед последним шагом. Эрган продолжал жить.
   Рэки пытали своих пленников методически, с пунктуальной точностью, так что одно лишь ожидание момента страданий приносило не меньше мучений, чем сами пытки… А затем слышались тяжелые неторопливые шаги у входа в камеру, слабые попытки сопротивления, хриплый смех палачей, когда они хватали его и тащили в подвал пыток. Затем, три часа спустя, с таким же отвратительным смехом они бросали его в камеру и запирали дверь. Израненный и стонущий Эрган падал на охапку грязной соломы — свою постель — и терял сознание.
   – Я Эрвард, — повторял он, заставляя себя поверить в это для того, чтобы его мучители не смогли застать его врасплох. — Я Эрвард, торгую перламутром и жемчугом!
   Он попытался задушить себя свернутым жгутом соломы. Но через глазок в двери за ним постоянно следил раб, и Эргана вытащили из петли. После этого ему пришлось спать на голом каменном полу.
   Эрган не оставлял попыток покончить с собой, и ему едва не удалось умереть, сдерживая дыхание, но снова и снова, когда он погружался в блаженное забытье, мозг уходил из-под его контроля и заставлял тело дышать.
   Он отказывался есть, но это не имело значения для рэков, которые вводили ему тонизирующие препараты и витамины, так что перед допросом Эрган всегда был в сознании.
   – Я Эрвард, — тупо повторял Эрган, и рэки скрежетали зубами от ярости. Они не жалели сил, чтобы заставить его признаться; Эрган бросил им вызов, выдержал самые страшные пытки, и теперь они долго и тщательно обдумывали дальнейшие мучения, пускались на самые изощренные приемы, придумывали новые орудия пыток. Даже теперь, когда уже не имело значения, кто он — Эрган или Эрвард, — потому что кипела ожесточенная война, его держали в погребе и ежедневно пытали по нескольку раз.
   Наступил день, когда галеры Белакло причалили к берегу и солдаты с перьями на шлемах взяли штурмом неприступные стены Корсапана.
   Мучители смотрели на Эргана с сожалением.
   – Нам приходится уходить, а ты все еще отказываешься признаться.
   – Я Эрвард, — прошептало то, что лежало на столе пыток. — Торговец.
   Сверху донесся сокрушительный грохот.
   – Пора уходить, — сказали рэки. — Враг захватил город. Если ты скажешь нам правду, мы не убьем тебя. Солжешь — умрешь. Перед тобой выбор. Жизнью заплатишь за правду.
   – Правда? — пробормотал Эрган. — Вы пытаетесь обмануть меня… И в это мгновение он услышал победные крики солдат Белакло. — Хотите знать правду? Почему бы и нет? Ну хорошо… — Он замолчал, собираясь с силами, и выкрикнул: «Я Эрвард!» — потому что уже верил в то, что это — правда.
 
   Правитель галактики был высоким худощавым мужчиной с редкими русыми волосами над высоким лбом. Его лицо, в общем ничем не выделяющееся, поражало огромными темными глазами, в глубине которых, подобно пламени, светился ум. Физически он уже миновал свои лучшие годы; его руки и ноги похудели и ослабли, голова клонилась вперед, будто под тяжестью огромного мозга.
   Поднявшись с дивана, он едва заметно улыбнулся и посмотрел на одиннадцать старейшин, сидевших в зале с высоким сводчатым потолком. Это были молчаливые мужи с неторопливыми движениями. Их лица несли печать мудрости и многотрудного опыта. Испокон веков Правитель властвовал в галактике, а совет старейшин являлся совещательным органом, наделенным правами ограничения его полномочий.
   – Итак?
   Главный старейшина медленно поднял голову и посмотрел на экран компьютера.
   – Вы поднялись со своего дивана первым.
   Правитель, все еще улыбаясь, обвел зал взглядом. На нескольких диванах лежали люди, еще не пришедшие в сознание. Иные застыли, прижав колени к груди; другие вытянулись, окаменев в судороге, до предела напрягшей их мышцы. Один скатился на пол и сумел проползти несколько метров к двери; его глаза были открыты и мертвы.
   Правитель галактики повернулся к главному старейшине, следившему за ним с бесстрастным вниманием.
   – Вы уже установили лучший показатель? Старейшина взглянул на экран компьютера.
   – Да, лучший показатель зафиксирован. Две тысячи шестьсот тридцать семь.
   Правитель ждал, но старейшина не добавил к этому ничего. Тогда Правитель галактики подошел к мраморной балюстраде, опоясывающей зал. Он наклонился и окинул взглядом открывшийся перед ним вид — мили и мили тумана, пронизанного солнечными лучами. Легкий ветерок распушил его редкие русые волосы. Правитель галактики глубоко вздохнул, пошевелил пальцами, напряг и расслабил мышцы рук — воспоминание о палачах рэков все еще не покинуло его сознание. Прошло несколько секунд, он повернулся и оперся локтями на балюстраду. Снова посмотрел на длинный ряд диванов — кандидаты, лежащие на них, не шевелились.
   – Две тысячи шестьсот тридцать семь, — пробормотал он. — Думаю, что мой собственный показатель составил две тысячи пятьсот девяносто. Я припоминаю, что в последнем эпизоде не сумел полностью сохранить контроль за происходящим вокруг.
   – Две тысячи пятьсот семьдесят четыре, — поправил его главный старейшина. — Компьютер сделал вывод, что вызов, брошенный Беарвальдом Халфорном воинам Бранда в последний момент, — когда он от казался бежать и встал у них на пути с обнаженным мечом, — был всего лишь жестом отчаяния.
   Правитель галактики задумался.
   – Скорее, упрямства, — сказал он наконец. — Впрочем, я согласен с решением компьютера. Как отчаяние, так и упрямство — ниже достоинства государственного мужа. Это недостаток, и я постараюсь избавиться от него.
   Он обвел взглядом членов совета.
   – Но я вижу, что вы не готовы сделать заявления и почему-то храните молчание.
   Главный старейшина молча смотрел на Правителя галактики.
   – Тогда какой показатель оказался самым высоким? — спросил Правитель галактики, не отрывая взгляда от старейшин.
   – Две тысячи пятьсот семьдесят четыре.
   – Значит, победил я.
   – Ваш показатель оказался высоким, это верно, — кивнул главный старейшина.
   Улыбка исчезла с лица Правителя галактики; на лбу появились морщины недоумения.
   – И несмотря на это, вы все еще не готовы подтвердить, что я избран на второй срок. У вас возникли сомнения?
   – Сомнения и опасения, — согласился старейшина. Губы Правителя сжались, их уголки опустились вниз, хотя лицо по-прежнему выражало вежливое недоумение.
   – Признаться, я озадачен. Вам известны мои прошлые заслуги, равно как и то, что я бескорыстно служу мирам галактики. Мой интеллект феноменален, а в результате этого последнего испытания, целью которого было рассеять ваши последние сомнения, значение моего показателя оказалось самым высоким. Я уже продемонстрировал гибкость и интуицию при решении социальных вопросов, а также способность к руководству, преданность долгу, глубину воображения и решительность. По каждому из этих показателей я превзошел своих конкурентов.
   Главный старейшина оглядел коллег, сидящих у стола. Все молчали. Тогда он выпрямился в своем кресле и посмотрел на Правителя.
   – Наше мнение нелегко обосновать. Дело в том, что все обстоит именно так, как вы только что сказали. Ваш интеллект поразителен, отвага не подлежит сомнению; вы служили в течение срока своего правления честно и преданно. Вы завоевали наше уважение, восхищение и благодарность. Нам также ясно, что ваше стремление быть избранным на следующий срок диктуется самыми благородными побуждениями — по вашему мнению, никто лучше вас не справится с таким сложным делом, как управление освоенными мирами галактики.
   – Но вы придерживаетесь иной точки зрения, — помрачнев, сказал Правитель.
   – Я бы не стал формулировать это так резко.
   – Тогда что же вы хотите сказать? — Правитель галактики сделал жест в сторону ряда диванов. — Посмотрите на остальных кандидатов. Они лучшие представители всех миров. Один из них мертв. Тот, что шевелится на третьем диване, сошел с ума. Остальные испытали глубокое потрясение, после которого долго не смогут оправиться. К тому же требуется все время помнить, что это испытание предназначено для того, чтобы выявить наличие качеств, необходимых для Правителя галактики.
   – Действительно, испытание оказалось необычайно поучительным, — кивнул главный старейшина, — и в значительной мере повлияло на наше решение.
   Правитель заколебался, пытаясь проникнуть в скрытый смысл этих слов. Он подошел к столу и сел напротив группы старейшин. Внимательным взглядом окинул их лица, постучал кончиками пальцев по столу и откинулся на спинку кресла. Помолчав, главный старейшина продолжил:
   – Как я уже говорил, целью этого последнего испытания было определить, насколько каждый из кандидатов готов к выполнению столь ответственных обязанностей. Испытаниям подверглись следующие качества. Земля XIX столетия известна огромным количеством сложнейших обычаев и традиций, и там кандидату в образе Артура Кавершэма нужно было продемонстрировать интуицию поведения в обществе; это качество исключительно важно для управления галактикой с двумя миллионами обитаемых миров. На Белотси Беарвальд Халфорн должен проявить смелость и способность действовать умело и решительно. В мертвом городе Терлатче на Презепе III кандидат в обличьи Кейстана оценивался по категории «преданность долгу», а соревнование на имидж-троне, которому подвергся Добнор Даксат, должно было выявить творческие способности и воображение соискателей. Наконец, все, кто претендует на пост Правителя галактики, подвергались испытанию в образе Эргана на Чанкозаре, и там проверялась их воля, стойкость и готовность к самопожертвованию.
   Каждый из кандидатов был поставлен в совершенно одинаковые условия с помощью системы темпоральных, пространственных и церебральных воздействий — я не буду вдаваться в подробности, поскольку они очень сложны и не имеют отношения к предмету нашей дискуссии. Достаточно сказать, что способности каждого кандидата были объективно и беспристрастно оценены.
   Правитель галактики помолчал и оглядел серьезные непроницаемые лица членов совета.
   – Мне хотелось бы подчеркнуть, что, хотя все эти испытания выбраны и подготовлены мною, это не давало мне каких-либо преимуществ,
   – сказал он. — Мнемонические синапсы полностью отключаются, и при испытаниях играют роль только способности кандидата. Все они проверялись в совершенно одинаковых условиях. По моему мнению, показатели, зарегистрированные компьютером, дают четкую и объективную оценку способностей каждого кандидата выполнять ответственные и нелегкие обязанности Правителя галактики.
   – Мы согласны — сумма показателей, набранных кандидатами, действительно играет важную роль, — кивнул главный старейшина.
   – Итак, вы одобряете мою кандидатуру?
   – Не будем торопиться, — улыбнулся старейшина.
   – Вы считаете, что кто-то другой сумел бы достичь большего?
   – Это нам неизвестно, — пожал плечами старейшина. — Я всего лишь подчеркнул ваши достижения, такие, как расцвет цивилизации Гленарта, правление короля Карала на Эвире, подавление мятежа в Аркидах. Можно было бы привести еще много примеров. Но не надо забывать о недостатках: войнах на Земле, жестоких бойнях на Белотси и Чанкозаре — это было подчеркнуто во время испытаний. Кроме того, обращает на себя внимание начавшийся распад цивилизаций на планетах Тысячи девятого созвездия, возрождение культа королей-священников на Фиире и многое другое.
   Правитель галактики стиснул зубы, и пламя в его глазах вспыхнуло еще ярче.
   Главный старейшина продолжал, словно размышляя вслух.
   – Одним из наиболее ярких и удивительных феноменов галактики является тенденция людей всех миров пристально следить за личностью Правителя и через нее выражать свои мысли и желания. Мы уже давно обратили внимание на то, что возникает мощное явление резонанса, исходящее от Правителя галактики и охватывающее умы жителей даже самых дальних планет. Эту проблему нужно изучить, тщательно проанализировать и, насколько возможно, подвергнуть контролю. Чтобы вы поняли, как это важно, хочу провести следующее сравнение: каждая мысль Правителя галактики словно усиливается в биллионы раз; его настроение влияет на то, как мыслят тысячи цивилизаций, любой аспект его личности отражается на этике тысяч культур.
   – Я обратил внимание на это явление и много думал о нем, — произнес Правитель, глядя вдаль. — Мои распоряжения реализуются таким образом, что оказывают скрытое, а не прямое воздействие; возможно, в этом и заключается главная причина. Как бы то ни было, сам факт этого, многократно усиливающегося влияния только подтверждает необходимость выбора на должность Правителя галактики человека, достоинства которого не вызывают сомнений.