Страница:
– А марсиане?
– С горя попытались захватить Землю, но у них не получилось. Корабль-ядро рухнул в дебрях Сиберии и взорвался.
– Я где-то читал, что до нас добрались венериане, – припомнил легионер. – Это они построили пирамиды, и в Долине Царей, и тольтекские.
– Вы бывали в Долине Царей?
– Зачем? – удивился Пайе. – Я же не газетчик. Кстати, если вам нужны непонятные развалины, то здесь они тоже есть. Пресловутый Тубан, по слухам, гнездился в мертвом городе; если его наследники устроились там же, вы увидите много любопытного.
– А вы видели?
– Проезжал пару раз. В то, что такое соорудили предки нынешних туземцев, поверить трудно, но это работа не нилотов, не эламитов и тем более не ахейцев. Совершенно особенная архитектура.
Поль бросил окурок в костер и внимательно посмотрел на собеседника. Капитан становился все загадочней, а журналист загадки любил: из них получались сенсации.
– Значит, остановимся на венерианах. Был бы весьма признателен…
Беседу прервало раскатистое рычание, разом отбившее охоту задавать вопросы. В темноте таился некто древний, неведомый и грозный, в сравнении с которым люди с их карабинами и биноклями стоили не дороже букашек. Ощущение было… унизительным, и Дюфур со злости закурил. Пайе смотрел в огонь, потом спокойно занялся револьвером; это несколько успокаивало. Рев повторился, вызывая желание то ли натянуть на голову одеяло, заткнуть уши и поджать ноги, то ли удрать, но удирать было некуда – рычание окружало лагерь сплошным кольцом.
– Львы. – Капитан прекратил свое занятие и с едва заметной усмешкой смотрел на журналиста. – Не волнуйтесь, они за несколько лье от нас. Как они делают, что их голоса слышны из такого далека, не представляю.
– Черт, этот рев будит… Даже не знаю, как сказать, но напишу про «странные, доселе не проявлявшие себя чувства… страх перед высшей силой… ощущение себя беспомощным и беззащитным… неспособность сопротивляться…».
– Не вы один, – утешил капитан. – Что-то есть в этом рыке такое… непонятное. Бывает, люди совсем себя теряют.
– А туземцы?
– Тоже, хоть и слушают эти арии с рождения, так что не волнуйтесь, вы не трус. Вернетесь, попробуйте живописать это кому-нибудь из ученых, может, объяснят.
– Ладно, посмотрим… А охотиться им такой концерт не мешает? Будь я на месте антилопы, летел бы прочь не разбирая пути.
– Этот, по-вашему, «концерт» дают отнюдь не во время охоты, здесь они не глупее нас. Захочет, скажем, такой подкрепиться вами или мной, подкрадется совершенно бесшумно…
– Не бойтесь, молодой человек. – Возникший из рыкающей тьмы доктор распространял вокруг себя спиртуозный запах. – Пока я здесь, ни один лев… Слышите, ни один… вас не сожрет. Видели бы вы, как я стрелял этих кошек… Целился между глаз и стрелял… Вот это, приятель, настоящая охота. Найти, выследить, подкрасться и уложить… С одного выстрела! А то ведь… лев и сам не промах… этого господина надо уважать…
– Львов, – капитан подчеркнул это слово, – я уважать согласен. В отличие от. Дюфур, вы спрашивали, куда мы направляемся. К озеру Иоланты. Это «центр» местной цивилизации, вокруг него расположено три крупных селения. Не смотрите, что мы до сих пор встречали лишь бабуинов, все мало-мальски серьезное, что происходит в саванне, очень быстро становится известным у озера.
– Аг-га, – перебил доктор и икнул, – про покойников с нож-жами врать… эт’они… всегда…
Глава 3
Часть II
Глава 1
– С горя попытались захватить Землю, но у них не получилось. Корабль-ядро рухнул в дебрях Сиберии и взорвался.
– Я где-то читал, что до нас добрались венериане, – припомнил легионер. – Это они построили пирамиды, и в Долине Царей, и тольтекские.
– Вы бывали в Долине Царей?
– Зачем? – удивился Пайе. – Я же не газетчик. Кстати, если вам нужны непонятные развалины, то здесь они тоже есть. Пресловутый Тубан, по слухам, гнездился в мертвом городе; если его наследники устроились там же, вы увидите много любопытного.
– А вы видели?
– Проезжал пару раз. В то, что такое соорудили предки нынешних туземцев, поверить трудно, но это работа не нилотов, не эламитов и тем более не ахейцев. Совершенно особенная архитектура.
Поль бросил окурок в костер и внимательно посмотрел на собеседника. Капитан становился все загадочней, а журналист загадки любил: из них получались сенсации.
– Значит, остановимся на венерианах. Был бы весьма признателен…
Беседу прервало раскатистое рычание, разом отбившее охоту задавать вопросы. В темноте таился некто древний, неведомый и грозный, в сравнении с которым люди с их карабинами и биноклями стоили не дороже букашек. Ощущение было… унизительным, и Дюфур со злости закурил. Пайе смотрел в огонь, потом спокойно занялся револьвером; это несколько успокаивало. Рев повторился, вызывая желание то ли натянуть на голову одеяло, заткнуть уши и поджать ноги, то ли удрать, но удирать было некуда – рычание окружало лагерь сплошным кольцом.
– Львы. – Капитан прекратил свое занятие и с едва заметной усмешкой смотрел на журналиста. – Не волнуйтесь, они за несколько лье от нас. Как они делают, что их голоса слышны из такого далека, не представляю.
– Черт, этот рев будит… Даже не знаю, как сказать, но напишу про «странные, доселе не проявлявшие себя чувства… страх перед высшей силой… ощущение себя беспомощным и беззащитным… неспособность сопротивляться…».
– Не вы один, – утешил капитан. – Что-то есть в этом рыке такое… непонятное. Бывает, люди совсем себя теряют.
– А туземцы?
– Тоже, хоть и слушают эти арии с рождения, так что не волнуйтесь, вы не трус. Вернетесь, попробуйте живописать это кому-нибудь из ученых, может, объяснят.
– Ладно, посмотрим… А охотиться им такой концерт не мешает? Будь я на месте антилопы, летел бы прочь не разбирая пути.
– Этот, по-вашему, «концерт» дают отнюдь не во время охоты, здесь они не глупее нас. Захочет, скажем, такой подкрепиться вами или мной, подкрадется совершенно бесшумно…
– Не бойтесь, молодой человек. – Возникший из рыкающей тьмы доктор распространял вокруг себя спиртуозный запах. – Пока я здесь, ни один лев… Слышите, ни один… вас не сожрет. Видели бы вы, как я стрелял этих кошек… Целился между глаз и стрелял… Вот это, приятель, настоящая охота. Найти, выследить, подкрасться и уложить… С одного выстрела! А то ведь… лев и сам не промах… этого господина надо уважать…
– Львов, – капитан подчеркнул это слово, – я уважать согласен. В отличие от. Дюфур, вы спрашивали, куда мы направляемся. К озеру Иоланты. Это «центр» местной цивилизации, вокруг него расположено три крупных селения. Не смотрите, что мы до сих пор встречали лишь бабуинов, все мало-мальски серьезное, что происходит в саванне, очень быстро становится известным у озера.
– Аг-га, – перебил доктор и икнул, – про покойников с нож-жами врать… эт’они… всегда…
Глава 3
Первая озерная деревня производила удручающее впечатление. Может, в ней и было некое очарование простоты, но Дюфур его не заметил. Убожество, дикость, глядящие с опаской на незваных гостей обитатели – невысокие, круглолицые, одетые в доходящие до колен «юбки» из грубой ткани, совершенно неинтересные.
– Экзотика, конечно, – не стал скрывать своего мнения журналист, – но уж больно непрезентабельная. Годится разве что для миссионерских брошюр, а я скорей завербуюсь в Легион, чем черкну туда хотя бы строчку. Эти пасынки цивилизации и есть гаррахи?
– Они.
– Ла-ла… Хорошо хоть название терпимое, и все равно ничего хуже этой кучи мусора мне еще не попадалось, дикая природа здесь куда перспективней, даже бабуины… Эта местная столица, или куда мы едем, получше или просто побольше?
– Посмо́трите и решите, – пожал плечами капитан. – Любопытно будет глянуть, насколько ваши писания соответствуют действительности.
Попытка ехидства была встречена улыбкой.
– Посмотрю и решу. – Для пущей убедительности Дюфур пожал плечами, по возможности точно скопировав излюбленный капитанский жест. – Если мне не хватит материала, напишу о некоем кокатрисе с лицом герцога и фамилией стряпчего. Пара намеков на роковую тайну, напоминание о том, что вступающие в Легион отбрасывают прошлое, как ящерица хвост. Особенно если за этот хвост успела схватиться полиция и…
Пайе, не дослушав, дал Набукко шпоры и умчался вперед, к дозорным, но газетчика уже было не остановить.
– Обаятельный муж, убивший жену, может смело рассчитывать на дамское сочувствие, – доверительно сообщил Дюфур ковырявшему в зубах доктору. – В отличие от мужа верного и любящего. История потомка славного рода, похоронившего свою страсть и свое преступление в знойной саванне, обречена на успех…
– Пайе хоть и порядочный болван, – прервал полет фантазии Монье, – но имени не менял. Он крутит амуры с податной инспекторшей и посылает деньги в Пти-Мези своей вдовой бабке. Она тоже Пайе.
Пайе из Пти-Мези… Анри Пайе! Как изумительно тесен этот мир!
– Вы уверены?
– В нашей экспедиции только один дворянин, – не преминул очередной раз тряхнуть своим «де» лекарь, – и это вовсе не капитан, который к тому же из любителей басконца. Как и полковник, имей это в виду. А что, приятель, думаешь об узурпаторе ты?
В вопросе скрывался либо готовый ответ, либо ссора. Доктор ждал, грозно сопя, Поль зевнул и потянулся – он учился у Жоли и патрона, а те немало позаимствовали у басконца. Добывший корону капрал знал, что можно презирать публику и вертеть ею, но никогда нельзя показывать людям, что ты их не уважаешь. «Лояльность публики – это тот же запас на зиму», а лояльность обладателя информации – это сегодняшний ужин…
– Как я отношусь к императору? – засмеялся Дюфур. – Как к старой газете. Настолько устаревшей, что кое-что из нее не грех и позаимствовать.
– Прежде, – брюзгливо объяснил доктор, – здесь висели еще и бивни, но теперь их выменивают.
– Я правильно понимаю, здесь проживает августейшая особа и мы наносим ей визит?
– Почему бы не спросить капитана?
Это было вызовом, и Поль его принял. Возглавлявший кавалькаду Пайе как раз поравнялся с воротами, в которых прижимали ладони к груди несколько туземцев, ничем не отличающихся от тех, что попадались по дороге. Зато двое «гвардейцев», стоящих на входе в сам дом, с гордостью сжимали ружья, вернее – кремневые мушкеты начала века. Это было первое огнестрельное оружие, замеченное Полем у местных, и неплохой повод для разговора, если, конечно, мсье из Пти-Мези захочет разговаривать.
– Интересно, – небрежно поинтересовался журналист, – наши разбойники вооружены таким же антиквариатом?
– Найдем и увидим.
– Увидим и найдем. Вы намерены посетить сию резиденцию?
– Если вы собрались здесь ночевать, то напрасно. Мы станем лагерем на холме за деревней.
– Не сказал бы, что разочарован, этот Пале-Рояль как-то не вдохновляет. Лагерь из санитарных соображений или нам что-то угрожает?
– Все вместе. Народ тут, сами видите, разный. Если у бандитов поблизости есть сообщники, подстроить нам пакость могут вполне: отравят лошадей или сведут. Лови потом по саванне, кого львы не сожрали…
Народ на местной «виа принципалис» в самом деле был разным. Большинство составляли невзрачные гаррахи, но попадались и более представительные фигуры. Особенно выделялись высокие красавцы в сероватых балахонах и с огромными шарообразными шевелюрами, цветом лица и надменной посадкой головы напоминавшие адских духов, как их иногда воображают живописцы. На последней академической выставке наделало шуму одно такое полотно, изображавшее одержимых монахинь и их черномазого искусителя.
– Аксумиты, – объяснил, кажется, не затаивший зла капитан. – Из тех родов, что остались независимыми. Гордецы, но воины неплохие. Под шаммой – то, что на них надето, называется шамма – любят таскать всякое железо, в том числе и метательное…
– А с нами они как?
– Если б не внутренние распри, стали бы проблемой, а так… Дособачатся, или мы их придавим, или колбасники из Хабаша дотянутся. А вот и оттуда гость.
Важно шествовавший по самой середине свободного пространства туземец напоминал аксумита. Те же тонкие правильные черты, те же пугающе яркие белки огромных глаз, только ростом поменьше, не выше гарраха, да и кожа цветом напоминает не молочный шоколад, а баклажан. И балахон не свободный, а подпоясан широким кожаным поясом, украшенным приличных размеров прямым кинжалом в кожаных же ножнах.
– Хабашит, – подтвердил подоспевший доктор, – да какой наглый…
До идущих походной рысью всадников оставалось всего ничего, но хабашит и не думал уступать дорогу, как не думает ее уступать басконский бандит или вставший на мосту козел. Нахал явно любовался собой, презирая не столько легионеров, сколько жмущийся по стенам местный сброд.
– Ну, – процедил сквозь зубы Анри, – сам выбрал…
Лошади шли ровно, голова в голову, и хабашит, продолжай он шагать как шагал, оказывался между Дюфуром и капитаном – само собой, если бы всадники сдали в разные стороны, чего никто делать не собирался. Красавец в подпоясанном балахоне горделиво следовал прежним курсом. Мающийся от безделья у входа в ближайшую лачугу гаррах открыл рот, созерцая редкостное зрелище. Заливались лаем короткошерстые псы, равнодушно копошились в пыли куры, останавливались и оборачивались туземцы. Хабашит шел. Когда опережавшие всадников тени коснулись обутых в яркие сандалии ног, он вроде бы опомнился и решил слегка посторониться, только…
– Поздно, дружок, раньше надо было.
Повинуясь легкому касанию колена, Набукко, не сбавляя шага, немного принял влево. Глухой удар, вскрик, шлепок плюхнувшегося на утоптанную землю тела, заполошное квохтанье. Пайе не удостоил отлетевшего в сторону хабашита хотя бы мимолетным взглядом, зато бездельничавший гаррах радостно засмеялся, с противоположного конца улицы визгливым хохотком откликнулись две старухи, страшные, как горгульи.
– Хм, – усомнился Дюфур, – вроде он не очень похож на дикаря, стоило ли?
– Именно что не дикарь, – отрезал, не поворачивая головы, капитан. – Мерзавец прекрасно знает, кто мы. Покрасоваться захотелось, вот, дескать, какой я храбрый, если и уступаю дорогу, то в последний момент и лишь чуть-чуть.
Теперь хохотали еще и позади; казалось, на «проспекте» собирается стая гиен; впрочем, над упавшими смеются везде и всегда – кто-то тычет пальцем и швыряется тухлыми яйцами, кто-то пишет фельетоны, кто-то дает интервью…
– Нам не нужно, чтобы при виде нас опрометью разбегались или там на колени падали. – Поль не требовал объяснений, это Пайе – черт с ним, пускай пока будет Пайе – вдруг приспичило поговорить. – Но это наша территория, мы идем по ней под флагом Легиона, так что дорогу нам уступать обязаны. А кто не уважает Легион, получает свое. Да и местным полезно убедиться, что здесь не хабашиты хозяева.
Дюфур кивнул, пытаясь запомнить удачную фразу, так и просящуюся в будущий очерк. Шум за спиной не прекращался; если б журналист сейчас оглянулся, он бы увидел, как поверженный хабашит, вначале вроде бы собиравшийся вскочить на ноги, поймал многообещающие взгляды следовавших мимо кокатрисов и замер, сидя на корточках, выжидая, когда все пройдут. К несчастью для него, замыкали колонну хасуты. Один угрожающе поднял плеть, второй, повторяя прием капитана, направил жеребца на скорчившегося неудачника. Недавний герой боком и не вставая, будто краб, шарахнулся поближе к стене. Снова раздался смех гаррахов, а хасут с гордым видом сплюнул и присоединился к товарищам.
Показалось еще двое подпоясанных хабашитов; один, с огромной от стоящих дыбом волос головой, опирался на копье и выглядел просто изумительно, второй, постарше и без оружия, был не столь экзотичен. Попятились и отступили оба.
– Теперь я понимаю, – понизил голос Поль, – почему вы вступили в Легион. В Республике с подобными взглядами пришлось бы въехать на коне не меньше чем в Национальное Собрание.
Капитан шутки не принял, и Поль еще раз демонстративно пожал плечами.
– Не хотите отыграться за скачку?
Журналист удивленно присвистнул, но обойтись совсем без слов все же не смог:
– Стрельба уже была, правда, только моя. Подозреваю, тут вы меня обставите так же, как и верхом. Остаются бег, плаванье, или попробуем подраться?
– Не против, если не переходить границ.
– Помилуйте, мы же не босяки, что калечат друг друга за пару су.
– Несомненно, – капитан неторопливо двинулся на середину травянистой площадки, к которой тут же бросились любопытствующие, – наши головы стоят дороже.
– И намного. Решено – головы мы побережем. – Поль сбросил куртку и пару раз топнул ногой. Конечно, не паркет у Бурсо и не булыжник столичных улиц, но достаточно ровно, а земля плотная. – Подойдет. Сапоги у нас почти одинаковые… Начинаем?
Они встали в паре длинных шагов друг от друга, обменялись церемонными кивками и двинулись по кругу, пока только приглядываясь. То, что Пайе силен, быстр и в хорошей форме, Поль уразумел еще в Шеате – хватило пары взглядов на крепкую фигуру, широкие плечи, мощные предплечья. И четкие, уверенные движения: в любой момент, в любой позе, пешим и в седле, кокатрис был собран и готов к немедленным действиям. Опытный вояка, что тут скажешь, прекрасно владеющий своим оружием… Оказалось, не только им! Выставленная вперед левая рука и подтянутая к груди правая недвусмысленно указывали на то, что Пайе обладает навыками бокса. Надо же, и сюда добралось… Придется поберечься.
Капитан тоже смотрел и тоже делал выводы. То, что «сапожок» из драки босяков и бандитов, калечивших с его помощью друг друга и добропорядочных граждан, превратился в нечто респектабельно-модное, для Анри секретом не являлось. Ножным боем теперь баловались все подряд – и «золотая молодежь», и богема, и добропорядочные буржуа, а вот мастеров было не так уж много. От репортера кокатрис ждал знакомства с модным развлечением, не более того, однако грамотные передвижения и собранная стойка говорили о хорошей подготовке, а твердый и внимательный взгляд, в котором не читалось ни волнения, ни излишнего азарта, – о неплохом опыте. Придется поберечься.
Первым пошел вперед Дюфур. Короткий подшаг, еще один, противник отходит не назад, а в сторону, отходит недалеко. Отлично – тут же следует хлесткий удар носком сапога в голень; капитан успевает убрать ногу, но Поль и не надеялся попасть с первого раза, он просто обрушил на легионера, вернее, на его ноги град длинных, пусть и не тяжелых, но быстрых и точных ударов. Хоть один должен попасть, а там, глядишь, и победа.
Лодыжка, голень, колено, опять голень… с обеих ног. Главное – сохранять дистанцию и не подставиться под руку. Но попасть не получалось – капитан демонстрировал удивительную прыткость. Пусть не столь красиво и элегантно, как учат в спортивных залах, но использовать ноги в схватке умел и он. Боксеры так не научат! И еще… точно… он ждет высоких ударов, значит, в курсе современных веяний. Вот только мэтр Бурсо, ярый приверженец старых, ныне объявленных устаревшими методов, и ученикам прививает те же взгляды… «Чем короче, тем быстрее и эффективнее, так что нечего ноги выше пояса задирать. Выбил колено – выиграл схватку».
Пауза. Перевести дух, еще раз прикинуть, где у оппонента слабые места, и вперед, нечего тянуть! Мимо… Мимо… Ах ты ж… Вместо того чтобы в очередной раз отдернуть ногу, Пайе вывернул стопу, встретив хлесткую подсечку рантом подошвы. Получилось больно, но Поль ответил мгновенно – сменил ногу и уже слева достал-таки капитана в бедро изнутри. Хорошо получилось, чувствительно. Кокатрис попятился, борясь с болью, и тут же получил добавку практически в то же место. Победа?
Черт! На повторном ударе Дюфур слишком сильно качнулся вперед в своем стремлении дотянуться до цели, и правая рука противника тут же «выстрелила» навстречу. Тяжелый кулак врезался сбоку в ребра, сбивая дыхание, репортера отбросило назад. И тут последовал новый сюрприз – легионер саданул газетчика ногой, причем высоко, в живот. Правда, пропущенные удары сказались, и вышел скорее толчок, но с ног Поля он свалил. «Не узнать северную манеру, вот же болван!»
Дюфур откатился подальше и вскочил, мысленно ругая себя за тупость. Злость на себя вызвала злость вообще, кровь вскипела, требуя решительных действий. Справившийся с болью в бедре капитан, судя по тому, каким тяжелым и мрачным стал его взгляд, испытывал схожие чувства.
Двое, на секунду замерев, выпрямились и… сделали по шагу назад, подмигнули друг другу и снова шагнули вперед, теперь уже для рукопожатия.
– В Легион приходят разные люди. – Пайе внезапно понравилось объясняться. – С разным опытом и умениями, кое-что оказывается полезным… Если б не наши парни с… сомнительным прошлым, я бы проиграл.
– Вот почему вы так умело защищались, а я-то поначалу решил, что дерусь с кулачным бойцом. – Репортер внимательно посмотрел на собеседника. – Шуазский вариант «сапожка»… Высокие удары у вас полюбили задолго до того, как это стало хорошим тоном в столичных залах.
– У нас? – неожиданно усмехнулся Пайе. – Наши ребята, конечно, молодцы и уж всяко дадут фору столичным гвардейцам, но в вас я бы им посоветовал стрелять. Без предупреждения.
– Спасибо, – от души поблагодарил журналист, – но, говоря «вы», я имел в виду отнюдь не кокатрисов.
– Да? И кем вы меня полагаете?
– Правнуком шуазского роялиста и внуком генерала Империи. – Если б не поединок и не коньяк, Дюфур проверил бы дневную догадку иначе и позже, но сейчас его понесло. – Кого из них вы стыдитесь?
– Колонии не благоволят к титулам, – отрезал капитан, – а титулы не благоволят к Республикам, сколько бы их ни было…
– Туше! – Дюфур приподнял несуществующий цилиндр. – И тем не менее вам любопытно, откуда этот щелкопер знает ваших предков.
– От скотины Монье. К несчастью, идя в рейд, мы обязаны тащить с собой врача, хоть и здоровы, как кони.
– Ошибаетесь, мсье доктор полагает вас обывателем из Пти-Мези. Успокойтесь, охота шла на другую дичь, вы выбежали из кустов случайно. «Бинокль», если вы вдруг не знаете, в дружбе с нынешним премьером и время от времени грызет его противников. Позапрошлой осенью мы взялись за легитимистов, среди которых обретался некто де Мариньи…
– Черт!
– Что вы сказали?
– Ничего.
– Отлично. Мой коллега Руссель занимался политическими делишками наших героев, я по старой дружбе справился в полицейской префектуре, а ведущий светскую хронику взялся за родословные. Реставрация породила целую армию «дворян», ведущих свой род от Карла Святого; если им указать на прадеда-старьевщика или лакея, они впадают в неистовство. Прадед нынешнего де Мариньи оказался шорником, сын шорника завербовался в армию Первой Республики, затем примкнул к басконцу и женился на сестре своего полкового товарища, вашего деда, если вы вдруг не знаете.
– И что с того?
– Ничего, кроме того, что, когда из алеманского сундука вытащили Клермонов, внук шорника вспомнил, что он еще и внук маркиза – участника Шуазского мятежа, то есть, простите, восстания. Во времена Империи семейство процветало, денег и связей хватало, так что будущий маркиз де Мариньи был принят любителями Клермонов с распростертыми объятиями. После Реставрации он обратился с ходатайством о титуле и получил желаемое. В немалой степени потому, что единственный наследник погибшего роялиста по мужской линии, генерал Анри Пайе де Мариньи, оставаясь приверженцем покойного императора, не пожелал менять полученный от него титул на фамильный.
Разыскать вдову генерала мы не успели – отпала необходимость. Депутат де Мариньи, брат и наследник нынешнего маркиза, попался на малопочтенных махинациях и освободил округ по настоянию собственной фракции. Тем не менее до того, что настоящие де Мариньи, продав имение, переехали в Пти-Мези, мы докопались. Я не сразу вас опознал, потому что Пайе в любезном отечестве как грибов, но сочетание имени, фамилии, места, манер и имперских взглядов, о которых мне в самом деле разболтал доктор, выдают вас с головой. Что скажете?
– Спокойной ночи. С утра тряхнем здешнего царька и тут же начнем охоту. Постарайтесь выспаться.
– Экзотика, конечно, – не стал скрывать своего мнения журналист, – но уж больно непрезентабельная. Годится разве что для миссионерских брошюр, а я скорей завербуюсь в Легион, чем черкну туда хотя бы строчку. Эти пасынки цивилизации и есть гаррахи?
– Они.
– Ла-ла… Хорошо хоть название терпимое, и все равно ничего хуже этой кучи мусора мне еще не попадалось, дикая природа здесь куда перспективней, даже бабуины… Эта местная столица, или куда мы едем, получше или просто побольше?
– Посмо́трите и решите, – пожал плечами капитан. – Любопытно будет глянуть, насколько ваши писания соответствуют действительности.
Попытка ехидства была встречена улыбкой.
– Посмотрю и решу. – Для пущей убедительности Дюфур пожал плечами, по возможности точно скопировав излюбленный капитанский жест. – Если мне не хватит материала, напишу о некоем кокатрисе с лицом герцога и фамилией стряпчего. Пара намеков на роковую тайну, напоминание о том, что вступающие в Легион отбрасывают прошлое, как ящерица хвост. Особенно если за этот хвост успела схватиться полиция и…
Пайе, не дослушав, дал Набукко шпоры и умчался вперед, к дозорным, но газетчика уже было не остановить.
– Обаятельный муж, убивший жену, может смело рассчитывать на дамское сочувствие, – доверительно сообщил Дюфур ковырявшему в зубах доктору. – В отличие от мужа верного и любящего. История потомка славного рода, похоронившего свою страсть и свое преступление в знойной саванне, обречена на успех…
– Пайе хоть и порядочный болван, – прервал полет фантазии Монье, – но имени не менял. Он крутит амуры с податной инспекторшей и посылает деньги в Пти-Мези своей вдовой бабке. Она тоже Пайе.
Пайе из Пти-Мези… Анри Пайе! Как изумительно тесен этот мир!
– Вы уверены?
– В нашей экспедиции только один дворянин, – не преминул очередной раз тряхнуть своим «де» лекарь, – и это вовсе не капитан, который к тому же из любителей басконца. Как и полковник, имей это в виду. А что, приятель, думаешь об узурпаторе ты?
В вопросе скрывался либо готовый ответ, либо ссора. Доктор ждал, грозно сопя, Поль зевнул и потянулся – он учился у Жоли и патрона, а те немало позаимствовали у басконца. Добывший корону капрал знал, что можно презирать публику и вертеть ею, но никогда нельзя показывать людям, что ты их не уважаешь. «Лояльность публики – это тот же запас на зиму», а лояльность обладателя информации – это сегодняшний ужин…
– Как я отношусь к императору? – засмеялся Дюфур. – Как к старой газете. Настолько устаревшей, что кое-что из нее не грех и позаимствовать.
* * *
Вторая деревня в сравнении с давешней «Мусорной кучей» казалась чуть ли не Помпеями. Кроме напоминавших перевернутые половники глинобитных лачуг и островерхих уродцев из слегка обмазанного глиной тростника, глаз радовало нечто похожее на приличные дома – пусть из необожженного кирпича, зато с окнами. Целых четыре штуки, причем один подавлял собратьев величием не хуже Пале-Рояля. Мало того, вокруг него имелась ограда – правда, не кирпичная, а деревянная, украшенная черепами антилоп, шакалов и даже львов, а дворцовый фасад оживляло нечто малопонятное, оказавшееся слоновьими хвостами.– Прежде, – брюзгливо объяснил доктор, – здесь висели еще и бивни, но теперь их выменивают.
– Я правильно понимаю, здесь проживает августейшая особа и мы наносим ей визит?
– Почему бы не спросить капитана?
Это было вызовом, и Поль его принял. Возглавлявший кавалькаду Пайе как раз поравнялся с воротами, в которых прижимали ладони к груди несколько туземцев, ничем не отличающихся от тех, что попадались по дороге. Зато двое «гвардейцев», стоящих на входе в сам дом, с гордостью сжимали ружья, вернее – кремневые мушкеты начала века. Это было первое огнестрельное оружие, замеченное Полем у местных, и неплохой повод для разговора, если, конечно, мсье из Пти-Мези захочет разговаривать.
– Интересно, – небрежно поинтересовался журналист, – наши разбойники вооружены таким же антиквариатом?
– Найдем и увидим.
– Увидим и найдем. Вы намерены посетить сию резиденцию?
– Если вы собрались здесь ночевать, то напрасно. Мы станем лагерем на холме за деревней.
– Не сказал бы, что разочарован, этот Пале-Рояль как-то не вдохновляет. Лагерь из санитарных соображений или нам что-то угрожает?
– Все вместе. Народ тут, сами видите, разный. Если у бандитов поблизости есть сообщники, подстроить нам пакость могут вполне: отравят лошадей или сведут. Лови потом по саванне, кого львы не сожрали…
Народ на местной «виа принципалис» в самом деле был разным. Большинство составляли невзрачные гаррахи, но попадались и более представительные фигуры. Особенно выделялись высокие красавцы в сероватых балахонах и с огромными шарообразными шевелюрами, цветом лица и надменной посадкой головы напоминавшие адских духов, как их иногда воображают живописцы. На последней академической выставке наделало шуму одно такое полотно, изображавшее одержимых монахинь и их черномазого искусителя.
– Аксумиты, – объяснил, кажется, не затаивший зла капитан. – Из тех родов, что остались независимыми. Гордецы, но воины неплохие. Под шаммой – то, что на них надето, называется шамма – любят таскать всякое железо, в том числе и метательное…
– А с нами они как?
– Если б не внутренние распри, стали бы проблемой, а так… Дособачатся, или мы их придавим, или колбасники из Хабаша дотянутся. А вот и оттуда гость.
Важно шествовавший по самой середине свободного пространства туземец напоминал аксумита. Те же тонкие правильные черты, те же пугающе яркие белки огромных глаз, только ростом поменьше, не выше гарраха, да и кожа цветом напоминает не молочный шоколад, а баклажан. И балахон не свободный, а подпоясан широким кожаным поясом, украшенным приличных размеров прямым кинжалом в кожаных же ножнах.
– Хабашит, – подтвердил подоспевший доктор, – да какой наглый…
До идущих походной рысью всадников оставалось всего ничего, но хабашит и не думал уступать дорогу, как не думает ее уступать басконский бандит или вставший на мосту козел. Нахал явно любовался собой, презирая не столько легионеров, сколько жмущийся по стенам местный сброд.
– Ну, – процедил сквозь зубы Анри, – сам выбрал…
Лошади шли ровно, голова в голову, и хабашит, продолжай он шагать как шагал, оказывался между Дюфуром и капитаном – само собой, если бы всадники сдали в разные стороны, чего никто делать не собирался. Красавец в подпоясанном балахоне горделиво следовал прежним курсом. Мающийся от безделья у входа в ближайшую лачугу гаррах открыл рот, созерцая редкостное зрелище. Заливались лаем короткошерстые псы, равнодушно копошились в пыли куры, останавливались и оборачивались туземцы. Хабашит шел. Когда опережавшие всадников тени коснулись обутых в яркие сандалии ног, он вроде бы опомнился и решил слегка посторониться, только…
– Поздно, дружок, раньше надо было.
Повинуясь легкому касанию колена, Набукко, не сбавляя шага, немного принял влево. Глухой удар, вскрик, шлепок плюхнувшегося на утоптанную землю тела, заполошное квохтанье. Пайе не удостоил отлетевшего в сторону хабашита хотя бы мимолетным взглядом, зато бездельничавший гаррах радостно засмеялся, с противоположного конца улицы визгливым хохотком откликнулись две старухи, страшные, как горгульи.
– Хм, – усомнился Дюфур, – вроде он не очень похож на дикаря, стоило ли?
– Именно что не дикарь, – отрезал, не поворачивая головы, капитан. – Мерзавец прекрасно знает, кто мы. Покрасоваться захотелось, вот, дескать, какой я храбрый, если и уступаю дорогу, то в последний момент и лишь чуть-чуть.
Теперь хохотали еще и позади; казалось, на «проспекте» собирается стая гиен; впрочем, над упавшими смеются везде и всегда – кто-то тычет пальцем и швыряется тухлыми яйцами, кто-то пишет фельетоны, кто-то дает интервью…
– Нам не нужно, чтобы при виде нас опрометью разбегались или там на колени падали. – Поль не требовал объяснений, это Пайе – черт с ним, пускай пока будет Пайе – вдруг приспичило поговорить. – Но это наша территория, мы идем по ней под флагом Легиона, так что дорогу нам уступать обязаны. А кто не уважает Легион, получает свое. Да и местным полезно убедиться, что здесь не хабашиты хозяева.
Дюфур кивнул, пытаясь запомнить удачную фразу, так и просящуюся в будущий очерк. Шум за спиной не прекращался; если б журналист сейчас оглянулся, он бы увидел, как поверженный хабашит, вначале вроде бы собиравшийся вскочить на ноги, поймал многообещающие взгляды следовавших мимо кокатрисов и замер, сидя на корточках, выжидая, когда все пройдут. К несчастью для него, замыкали колонну хасуты. Один угрожающе поднял плеть, второй, повторяя прием капитана, направил жеребца на скорчившегося неудачника. Недавний герой боком и не вставая, будто краб, шарахнулся поближе к стене. Снова раздался смех гаррахов, а хасут с гордым видом сплюнул и присоединился к товарищам.
Показалось еще двое подпоясанных хабашитов; один, с огромной от стоящих дыбом волос головой, опирался на копье и выглядел просто изумительно, второй, постарше и без оружия, был не столь экзотичен. Попятились и отступили оба.
– Теперь я понимаю, – понизил голос Поль, – почему вы вступили в Легион. В Республике с подобными взглядами пришлось бы въехать на коне не меньше чем в Национальное Собрание.
Капитан шутки не принял, и Поль еще раз демонстративно пожал плечами.
* * *
Перед ужином Пайе преподнес сюрприз. Поль как раз разминал затекшую в седле поясницу, и тут появился капитан. Без мундира.– Не хотите отыграться за скачку?
Журналист удивленно присвистнул, но обойтись совсем без слов все же не смог:
– Стрельба уже была, правда, только моя. Подозреваю, тут вы меня обставите так же, как и верхом. Остаются бег, плаванье, или попробуем подраться?
– Не против, если не переходить границ.
– Помилуйте, мы же не босяки, что калечат друг друга за пару су.
– Несомненно, – капитан неторопливо двинулся на середину травянистой площадки, к которой тут же бросились любопытствующие, – наши головы стоят дороже.
– И намного. Решено – головы мы побережем. – Поль сбросил куртку и пару раз топнул ногой. Конечно, не паркет у Бурсо и не булыжник столичных улиц, но достаточно ровно, а земля плотная. – Подойдет. Сапоги у нас почти одинаковые… Начинаем?
Они встали в паре длинных шагов друг от друга, обменялись церемонными кивками и двинулись по кругу, пока только приглядываясь. То, что Пайе силен, быстр и в хорошей форме, Поль уразумел еще в Шеате – хватило пары взглядов на крепкую фигуру, широкие плечи, мощные предплечья. И четкие, уверенные движения: в любой момент, в любой позе, пешим и в седле, кокатрис был собран и готов к немедленным действиям. Опытный вояка, что тут скажешь, прекрасно владеющий своим оружием… Оказалось, не только им! Выставленная вперед левая рука и подтянутая к груди правая недвусмысленно указывали на то, что Пайе обладает навыками бокса. Надо же, и сюда добралось… Придется поберечься.
Капитан тоже смотрел и тоже делал выводы. То, что «сапожок» из драки босяков и бандитов, калечивших с его помощью друг друга и добропорядочных граждан, превратился в нечто респектабельно-модное, для Анри секретом не являлось. Ножным боем теперь баловались все подряд – и «золотая молодежь», и богема, и добропорядочные буржуа, а вот мастеров было не так уж много. От репортера кокатрис ждал знакомства с модным развлечением, не более того, однако грамотные передвижения и собранная стойка говорили о хорошей подготовке, а твердый и внимательный взгляд, в котором не читалось ни волнения, ни излишнего азарта, – о неплохом опыте. Придется поберечься.
Первым пошел вперед Дюфур. Короткий подшаг, еще один, противник отходит не назад, а в сторону, отходит недалеко. Отлично – тут же следует хлесткий удар носком сапога в голень; капитан успевает убрать ногу, но Поль и не надеялся попасть с первого раза, он просто обрушил на легионера, вернее, на его ноги град длинных, пусть и не тяжелых, но быстрых и точных ударов. Хоть один должен попасть, а там, глядишь, и победа.
Лодыжка, голень, колено, опять голень… с обеих ног. Главное – сохранять дистанцию и не подставиться под руку. Но попасть не получалось – капитан демонстрировал удивительную прыткость. Пусть не столь красиво и элегантно, как учат в спортивных залах, но использовать ноги в схватке умел и он. Боксеры так не научат! И еще… точно… он ждет высоких ударов, значит, в курсе современных веяний. Вот только мэтр Бурсо, ярый приверженец старых, ныне объявленных устаревшими методов, и ученикам прививает те же взгляды… «Чем короче, тем быстрее и эффективнее, так что нечего ноги выше пояса задирать. Выбил колено – выиграл схватку».
Пауза. Перевести дух, еще раз прикинуть, где у оппонента слабые места, и вперед, нечего тянуть! Мимо… Мимо… Ах ты ж… Вместо того чтобы в очередной раз отдернуть ногу, Пайе вывернул стопу, встретив хлесткую подсечку рантом подошвы. Получилось больно, но Поль ответил мгновенно – сменил ногу и уже слева достал-таки капитана в бедро изнутри. Хорошо получилось, чувствительно. Кокатрис попятился, борясь с болью, и тут же получил добавку практически в то же место. Победа?
Черт! На повторном ударе Дюфур слишком сильно качнулся вперед в своем стремлении дотянуться до цели, и правая рука противника тут же «выстрелила» навстречу. Тяжелый кулак врезался сбоку в ребра, сбивая дыхание, репортера отбросило назад. И тут последовал новый сюрприз – легионер саданул газетчика ногой, причем высоко, в живот. Правда, пропущенные удары сказались, и вышел скорее толчок, но с ног Поля он свалил. «Не узнать северную манеру, вот же болван!»
Дюфур откатился подальше и вскочил, мысленно ругая себя за тупость. Злость на себя вызвала злость вообще, кровь вскипела, требуя решительных действий. Справившийся с болью в бедре капитан, судя по тому, каким тяжелым и мрачным стал его взгляд, испытывал схожие чувства.
Двое, на секунду замерев, выпрямились и… сделали по шагу назад, подмигнули друг другу и снова шагнули вперед, теперь уже для рукопожатия.
* * *
За ужином легионеры поглядывали на Поля с уважением – таланты командира были им ведомы, а тут, считай, ничья. Эти взгляды помогали коньяку кружить голову. После ужина недавние соперники остались у костра, над которым висели все те же Юнона с Марсом, а вот Юпитер загородила щербатая, дурно вычищенная луна.– В Легион приходят разные люди. – Пайе внезапно понравилось объясняться. – С разным опытом и умениями, кое-что оказывается полезным… Если б не наши парни с… сомнительным прошлым, я бы проиграл.
– Вот почему вы так умело защищались, а я-то поначалу решил, что дерусь с кулачным бойцом. – Репортер внимательно посмотрел на собеседника. – Шуазский вариант «сапожка»… Высокие удары у вас полюбили задолго до того, как это стало хорошим тоном в столичных залах.
– У нас? – неожиданно усмехнулся Пайе. – Наши ребята, конечно, молодцы и уж всяко дадут фору столичным гвардейцам, но в вас я бы им посоветовал стрелять. Без предупреждения.
– Спасибо, – от души поблагодарил журналист, – но, говоря «вы», я имел в виду отнюдь не кокатрисов.
– Да? И кем вы меня полагаете?
– Правнуком шуазского роялиста и внуком генерала Империи. – Если б не поединок и не коньяк, Дюфур проверил бы дневную догадку иначе и позже, но сейчас его понесло. – Кого из них вы стыдитесь?
– Колонии не благоволят к титулам, – отрезал капитан, – а титулы не благоволят к Республикам, сколько бы их ни было…
– Туше! – Дюфур приподнял несуществующий цилиндр. – И тем не менее вам любопытно, откуда этот щелкопер знает ваших предков.
– От скотины Монье. К несчастью, идя в рейд, мы обязаны тащить с собой врача, хоть и здоровы, как кони.
– Ошибаетесь, мсье доктор полагает вас обывателем из Пти-Мези. Успокойтесь, охота шла на другую дичь, вы выбежали из кустов случайно. «Бинокль», если вы вдруг не знаете, в дружбе с нынешним премьером и время от времени грызет его противников. Позапрошлой осенью мы взялись за легитимистов, среди которых обретался некто де Мариньи…
– Черт!
– Что вы сказали?
– Ничего.
– Отлично. Мой коллега Руссель занимался политическими делишками наших героев, я по старой дружбе справился в полицейской префектуре, а ведущий светскую хронику взялся за родословные. Реставрация породила целую армию «дворян», ведущих свой род от Карла Святого; если им указать на прадеда-старьевщика или лакея, они впадают в неистовство. Прадед нынешнего де Мариньи оказался шорником, сын шорника завербовался в армию Первой Республики, затем примкнул к басконцу и женился на сестре своего полкового товарища, вашего деда, если вы вдруг не знаете.
– И что с того?
– Ничего, кроме того, что, когда из алеманского сундука вытащили Клермонов, внук шорника вспомнил, что он еще и внук маркиза – участника Шуазского мятежа, то есть, простите, восстания. Во времена Империи семейство процветало, денег и связей хватало, так что будущий маркиз де Мариньи был принят любителями Клермонов с распростертыми объятиями. После Реставрации он обратился с ходатайством о титуле и получил желаемое. В немалой степени потому, что единственный наследник погибшего роялиста по мужской линии, генерал Анри Пайе де Мариньи, оставаясь приверженцем покойного императора, не пожелал менять полученный от него титул на фамильный.
Разыскать вдову генерала мы не успели – отпала необходимость. Депутат де Мариньи, брат и наследник нынешнего маркиза, попался на малопочтенных махинациях и освободил округ по настоянию собственной фракции. Тем не менее до того, что настоящие де Мариньи, продав имение, переехали в Пти-Мези, мы докопались. Я не сразу вас опознал, потому что Пайе в любезном отечестве как грибов, но сочетание имени, фамилии, места, манер и имперских взглядов, о которых мне в самом деле разболтал доктор, выдают вас с головой. Что скажете?
– Спокойной ночи. С утра тряхнем здешнего царька и тут же начнем охоту. Постарайтесь выспаться.
Часть II
Глава 1
Охота затягивалась. За полтора месяца Дюфур немало преуспел в верховой езде по-кокатрисски, с помощью хасута-переводчика освоил до сотни туземных слов, узнал, что шакалы охотятся па́рами, и извел полдюжины блокнотов на разную дребедень. Ничего по-настоящему интересного не происходило. Приближался сезон дождей, а отряд все еще бестолково метался от следа к следу, благо таковых находилось в избытке.
Журналист сам не понял, когда заподозрил обман. Кажется, углядев в бинокль львиное семейство. Не первое, первое репортеру показал капитан неподалеку от самой южной из приозерных деревень, прозванной Полем из-за обитающего там миссионера Сен-Бабуин.
Исполненный азарта отряд как раз перевалил невысокую гряду, направляясь по подсказке местных к некоей Одинокой горе, возле которой охотники видели подозрительных всадников. Дюфур, борясь с зевотой, слушал доктора, возмущенного самим фактом существования миссионера. Эскулап брызгал слюной и не то требовал, не то лично собирался извести мракобесие и мракобесов. Затянувшийся монолог прервал Пайе, протянувший репортеру свой бинокль. В светлом круге топорщилось сухое дерево, у подножия которого разлеглись царь саванны и несколько цариц. Соблазн был огромным, но от охоты все же отказались. Капитан заверил, что, покончив с бандой, они займутся львами, и отряд обошел «львиное дерево» стороной. Тогда казалось, что приз скоро будет в руках, и в самом деле на подъезде к Одинокой двойной выстрел оповестил о первой находке.
Неприметная расселина на южном склоне услужливо сберегла отпечатки сандалий на более сырой, чем в других местах, почве и порубленный то ли саблей, то ли тяжелым ножом кустарник. Прочесали окрестности и наткнулись на небрежно забросанное землей кострище. Большое, одинокий охотник такого не оставит. Проводник из местных и разведчики, посмотрев и даже понюхав золу, вынесли вердикт: горело дня четыре назад, возможно – чуть больше.
Разбойники, да еще столь увертливые, не могли не выставить часовых. Выше по склону у здоровенного валуна виднелось подходящее место. Проверили – за каменюкой кто-то в самом деле топтался и жевал свою жвачку. Тома, лучший следопыт отряда, даже щепочку подобрал – похоже, откололась от рассохшегося приклада. Оставалось разослать разъезды и дождаться тех, кому повезет.
«Если аргаты пересекут небольшое горное плато, – объясняли, само собой, на свой лад проводники, – то на его дальнем конце будет заброшенный город. А если свернут на юг, могут добраться до джунглей. Там тоже есть городище, только о нем ничего не известно. Даже самые древние старики не ходили туда и не помнят тех, кто там бывал. Только слухи передаются, и слухи жуткие. О белых тенях, выпивающих человека так, что остаются лишь кости в мешке из высохшей кожи, о бесплотных голосах, делающих из взрослых мужчин несмышленых детей, о камне, тронув который мужчина становится бесплоден, а женщина беременеет семью бабуинами», и прочее, и прочее…
Журналист сам не понял, когда заподозрил обман. Кажется, углядев в бинокль львиное семейство. Не первое, первое репортеру показал капитан неподалеку от самой южной из приозерных деревень, прозванной Полем из-за обитающего там миссионера Сен-Бабуин.
Исполненный азарта отряд как раз перевалил невысокую гряду, направляясь по подсказке местных к некоей Одинокой горе, возле которой охотники видели подозрительных всадников. Дюфур, борясь с зевотой, слушал доктора, возмущенного самим фактом существования миссионера. Эскулап брызгал слюной и не то требовал, не то лично собирался извести мракобесие и мракобесов. Затянувшийся монолог прервал Пайе, протянувший репортеру свой бинокль. В светлом круге топорщилось сухое дерево, у подножия которого разлеглись царь саванны и несколько цариц. Соблазн был огромным, но от охоты все же отказались. Капитан заверил, что, покончив с бандой, они займутся львами, и отряд обошел «львиное дерево» стороной. Тогда казалось, что приз скоро будет в руках, и в самом деле на подъезде к Одинокой двойной выстрел оповестил о первой находке.
Неприметная расселина на южном склоне услужливо сберегла отпечатки сандалий на более сырой, чем в других местах, почве и порубленный то ли саблей, то ли тяжелым ножом кустарник. Прочесали окрестности и наткнулись на небрежно забросанное землей кострище. Большое, одинокий охотник такого не оставит. Проводник из местных и разведчики, посмотрев и даже понюхав золу, вынесли вердикт: горело дня четыре назад, возможно – чуть больше.
Разбойники, да еще столь увертливые, не могли не выставить часовых. Выше по склону у здоровенного валуна виднелось подходящее место. Проверили – за каменюкой кто-то в самом деле топтался и жевал свою жвачку. Тома, лучший следопыт отряда, даже щепочку подобрал – похоже, откололась от рассохшегося приклада. Оставалось разослать разъезды и дождаться тех, кому повезет.
«Если аргаты пересекут небольшое горное плато, – объясняли, само собой, на свой лад проводники, – то на его дальнем конце будет заброшенный город. А если свернут на юг, могут добраться до джунглей. Там тоже есть городище, только о нем ничего не известно. Даже самые древние старики не ходили туда и не помнят тех, кто там бывал. Только слухи передаются, и слухи жуткие. О белых тенях, выпивающих человека так, что остаются лишь кости в мешке из высохшей кожи, о бесплотных голосах, делающих из взрослых мужчин несмышленых детей, о камне, тронув который мужчина становится бесплоден, а женщина беременеет семью бабуинами», и прочее, и прочее…