Страница:
В XXI веке мало что изменилось по сравнению с предыдущим столетием. Но методы криминалистики несколько эволюционировали. Теперь тела погибших покрывали формалином и прозрачным застывающим воском, так что они в точности сохраняли ту же позу, которая была на момент гибели. А у полиции было предостаточно времени, чтобы изучить место преступления. Методика куда практичней, чем архаичные меловые контуры.
Поначалу следователи испытывали шок от застывших, как в момент своей гибели, жертв с открытыми глазами, чья кожа и одежда были полностью покрыты прозрачным воском, но потом к этому привыкли.
— Кто первый прибыл сюда?
— Инспектор Каюзак.
— Эмиль Каюзак? Где он? А, внизу… Хорошо, передайте ему, пусть поднимется ко мне.
Молодой полицейский пребывал в нерешительности:
— Комиссар… Там журналистка из «Воскресного эха», она говорит…
— Что она там говорит? Нет! Сейчас никаких журналистов! Приведите ко мне Эмиля.
Мелье зашагал взад-вперед по гостиной, склонился к Себастьену Сальта. Приблизившись почти вплотную, он вглядывался в искаженное лицо с вылезшими из орбит глазами, высоко вскинутыми бровями, раздутыми ноздрями, широко раскрытым ртом и вывалившимся языком. Он даже разглядел зубные протезы с остатками последней трапезы. Похоже, он жевал арахис с изюмом.
Мелье повернулся к телам двух других братьев. У Пьера глаза тоже вытаращены, рот разинут. А кожа под застывшим воском покрыта мурашками. Что до Антуана, то и его лицо тоже было искажено гримасой ужаса.
Вынув из кармана световую лупу, комиссар внимательно вглядывался в кожный покров Себастьена Сальта. Волоски прямые, как колья. Тоже весь покрыт мурашками.
Перед Мелье появилась знакомая фигура. Инспектор Эмиль Каюзак. Сорок лет успешной и безупречной службы в Криминальной бригаде Фонтенбло. Седеющие виски, остроконечные усы, умиротворяющий животик. Каюзак — человек спокойный, он занимает достойное место в обществе. Его единственное желание — мирно, без особых волнений дотянуть до пенсии.
— Эмиль, так это ты прибыл сюда первым?
— Так точно.
— И что обнаружил?
— Да то же, что и ты. Я сразу приказал залить трупы воском.
— Это правильно. Что ты обо всем этом думаешь?
— Ни ран, ни отпечатков, ни орудия преступления, никакой возможности войти и выйти… Дело ясное, что дело темное, это как раз для тебя!
— Спасибо.
Комиссар Жак Мелье был молод — ему только-только исполнилось тридцать два года, — но у него уже была репутация опытного сыщика. Он не ограничивался формальными методами и умел найти особый подход к самым запутанным делам.
Получив фундаментальное образование в области естественных наук, Жак Мелье отказался от блестящей карьеры ученого и обратился к своей единственной страсти — расследованию преступлений. Первым толчком к путешествию в эту страну вопросительных знаков были книги. Он упивался детективами. Он проглотил описания полицейских расследований за три тысячи лет: от Судьи Ти до Шерлока Холмса, не забывая про Эркюля Пуаро, Дюпена и Рика Декарда.
Идеальное преступление было для него Граалем: многие к нему приближались, но никому не удалось дойти до конца. Для углубления знаний он записался в Парижский институт криминалистики. Там он впервые вскрыл свежий труп (и впервые упал в обморок). Там он научился шпилькой вскрывать замки, делать бомбу в домашних условиях, а также обезвреживать ее. Изучил тысячи вариантов смерти, свойственных роду человеческому.
Однако изучаемый материал казался ему недостаточным, и это разочаровывало. Известны были только те преступники, которых поймали. То есть идиоты. О других, умных, ничего не было известно, ведь они так и остались не пойманными. Может, один из этих, избежавших наказания все-таки умудрился совершить идеальное преступление?
Единственный способ выяснить это — пойти служить в полицию и выйти на охоту самому. Что и было сделано. Без особого труда он поднимался по служебной лестнице. Его первым успешным делом был арест собственного преподавателя по обезвреживанию бомб — это было хорошим прикрытием для главы террористической группы!
Комиссар Мелье осматривал гостиную, не пропуская ни одной мелочи. Наконец его взгляд остановился на потолке.
— Скажи-ка, Эмиль, когда ты вошел, здесь мухи были?
Инспектор ответил, что не обратил на это внимания. Когда он пришел, двери и окна были закрыты, но потом окна открыли, а мухи, если они и были, то за это время могли и улететь.
— А что, это так важно? — забеспокоился он.
— Да. То есть не очень. Скажем так, жаль. У тебя есть досье на погибших?
Из сумки, которую он обычно носил через плечо, Каюзак достал папку. Комиссар просмотрел ее.
— Что ты об этом думаешь?
— Есть кое-что интересное… Все братья Сальта по профессии были химиками, но один из них, Себасть-ен, был не так безобиден, как может показаться на первый взгляд. Он вел двойную жизнь.
— Ну-ка, ну-ка…
— Этот Сальта был одержимым игроком. Его коньком был покер. У него даже прозвище было «гигант покера». Не только из-за его роста: он еще делал бешеные ставки. Совсем недавно он много проиграл. Оказался по уши в долгах. Для него был единственный способ выбраться — увеличивать ставки.
— Откуда ты все это знаешь?
— Не так давно занимался игровой средой. Себастьен полностью прогорел. Ему, кажется, даже смертью угрожали, если в кратчайшие сроки он не расплатится.
Мелье задумался, даже жвачку перестал жевать.
— Значит, причина у Себастьена была…
Каюзак покачал головой.
— Думаешь, он опередил их и совершил самоубийство?
Комиссар пропустил вопрос мимо ушей и повернулся к двери:
— Она была закрыта изнутри, когда ты прибыл, верно?
— Точно.
— И окна тоже?
— Да, причем все!
Мелье снова принялся ожесточенно жевать жвачку.
— Ну и что тут, по-твоему, было? — спросил Каюзак.
— Самоубийство. Конечно, это может показаться слишком просто, но гипотеза самоубийства объясняет все. Чужих следов нет, потому что не было внешнего вторжения. Все произошло в закрытом помещении. Себастьен убил братьев и себя.
— Ну хорошо, а каким орудием?
Мелье прикрыл глаза, в поисках вдохновения. Потом он произнес:
— Это был яд. Мощный яд с замедленным действием. Типа цианида, помещенного в карамель. Карамель тает в желудке, высвобождая свое смертоносное содержимое. Это как химическая бомба замедленного действия. Ведь ты говоришь, он был химиком?
— Да, работал в Компании общей химии.
— Значит, Себастьену Сальта не составило бы труда изготовить такое орудие убийства.
Для Каюзака это прозвучало не совсем убедительно.
— Почему же тогда у них такие испуганные лица?
— Боль. Когда цианид попадает в желудок, это мучительно. В тысячу раз хуже язвы.
— Я могу понять, что Себастьен Сальта покончил с собой, — все еще с сомнением возразил Каюзак, — но зачем ему было убивать своих братьев, им-то ничего не грозило?
— Чтобы избавить их от банкротства. Давно известный человеческий рефлекс, увлечь на смерть всю семью. В Древнем Египте фараонов хоронили с женами, слугами, животными и мебелью. Одному туда отправляться страшно, вот и тащат за собой своих близких…
На этот раз слова комиссара показались инспектору вполне убедительными. Хотя это и выглядело чересчур просто и мерзко. Тем более что только версия самоубийства вполне объясняла отсутствие чужих следов.
— Итак, подвожу итог, — продолжил Мелье. — Почему все закрыто? Потому что все произошло внутри. Кто убийца? Себастьен Сальта. Каким орудием? Ядом замедленного действия собственного изготовления! Какой мотив? Отчаяние, невозможность расплатиться с огромными карточными долгами.
Эмиль Каюзак больше ни о чем его не спрашивал. Неужели эту загадку, которую газеты окрестили «триллером лета», было так легко разгадать? И даже безо всяких экспертиз, очных ставок, поисков улик — без всех этих атрибутов профессии. Репутация комиссара Мелье не оставляла места сомнению. В любом случае, его рассуждения давали единственно возможное объяснение произошедшего.
Подошел полицейский:
— Эта журналистка из «Воскресного эха» все еще здесь, она хочет взять у вас интервью. Она ждет уже больше часа и требует…
— Хорошенькая?
Полицейский кивнул:
— Даже «очень хорошенькая». Думаю, она евразийка.
— Да? И как ее зовут? Чунг Ли или Манг Синанг? Полицейский возразил:
— Вовсе нет. Петиция Вэль или что-то в этом роде.
Жак Мелье призадумался, потом взглянул на наручные часы:
— Скажите этой дамочке, что, к сожалению, у меня нет времени. Сейчас время моей любимой передачи «Ловушка для мысли». Знаешь такую, Эмиль?
— Слышал, но ни разу не видел.
— Это ты зря! Такая мозговая тренировка полезна для всех детективов.
— Ну, для меня, знаешь ли, поздновато.
Полицейский кашлянул:
— Так что с этой журналисткой из «Воскресного эха»?
— Передайте ей, что позже в Центральном агентстве прессы я сделаю заявление. Ей придется черпать вдохновение там.
Полицейский позволил себе маленький дополнительный вопрос:
— А что с этим делом, вы уже нашли разгадку?
Жак Мелье разочарованно улыбнулся, как специалист, перед которым поставили слишком простую задачу. Однако ответил:
— Двойное убийство и самоубийство, и во всех случаях отравление. Себастьен Сальта погряз в долгах, вот и решил покончить с этим раз и навсегда.
Затем комиссар попросил всех покинуть помещение. Он сам погасил свет и закрыл дверь.
Место преступления опустело. Красные и голубые уличные неоны отражались на покрытых воском трупах. Замечательное решение комиссара Мелье лишило их трагической ауры. Трое умерших от отравления — только и всего.
Там, где проходил Мелье, тайна исчезала.
Еще один факт — и только. Три реальные фигуры, озаряемые разноцветными вспышками. Трое застывших мужчин, напоминали мумифицированные тела жителей Помпеи.
Однако оставалось еще нечто необъяснимое: маска полнейшего ужаса, исказившая лица, казалось, свидетельствовала, что они видели кое-что пострашнее извержения Везувия.
9. НАЕДИНЕ С ЧЕРЕПОМ
10. ДОБРЫЙ ВЕЧЕР, НОЧНАЯ БАБОЧКА
Поначалу следователи испытывали шок от застывших, как в момент своей гибели, жертв с открытыми глазами, чья кожа и одежда были полностью покрыты прозрачным воском, но потом к этому привыкли.
— Кто первый прибыл сюда?
— Инспектор Каюзак.
— Эмиль Каюзак? Где он? А, внизу… Хорошо, передайте ему, пусть поднимется ко мне.
Молодой полицейский пребывал в нерешительности:
— Комиссар… Там журналистка из «Воскресного эха», она говорит…
— Что она там говорит? Нет! Сейчас никаких журналистов! Приведите ко мне Эмиля.
Мелье зашагал взад-вперед по гостиной, склонился к Себастьену Сальта. Приблизившись почти вплотную, он вглядывался в искаженное лицо с вылезшими из орбит глазами, высоко вскинутыми бровями, раздутыми ноздрями, широко раскрытым ртом и вывалившимся языком. Он даже разглядел зубные протезы с остатками последней трапезы. Похоже, он жевал арахис с изюмом.
Мелье повернулся к телам двух других братьев. У Пьера глаза тоже вытаращены, рот разинут. А кожа под застывшим воском покрыта мурашками. Что до Антуана, то и его лицо тоже было искажено гримасой ужаса.
Вынув из кармана световую лупу, комиссар внимательно вглядывался в кожный покров Себастьена Сальта. Волоски прямые, как колья. Тоже весь покрыт мурашками.
Перед Мелье появилась знакомая фигура. Инспектор Эмиль Каюзак. Сорок лет успешной и безупречной службы в Криминальной бригаде Фонтенбло. Седеющие виски, остроконечные усы, умиротворяющий животик. Каюзак — человек спокойный, он занимает достойное место в обществе. Его единственное желание — мирно, без особых волнений дотянуть до пенсии.
— Эмиль, так это ты прибыл сюда первым?
— Так точно.
— И что обнаружил?
— Да то же, что и ты. Я сразу приказал залить трупы воском.
— Это правильно. Что ты обо всем этом думаешь?
— Ни ран, ни отпечатков, ни орудия преступления, никакой возможности войти и выйти… Дело ясное, что дело темное, это как раз для тебя!
— Спасибо.
Комиссар Жак Мелье был молод — ему только-только исполнилось тридцать два года, — но у него уже была репутация опытного сыщика. Он не ограничивался формальными методами и умел найти особый подход к самым запутанным делам.
Получив фундаментальное образование в области естественных наук, Жак Мелье отказался от блестящей карьеры ученого и обратился к своей единственной страсти — расследованию преступлений. Первым толчком к путешествию в эту страну вопросительных знаков были книги. Он упивался детективами. Он проглотил описания полицейских расследований за три тысячи лет: от Судьи Ти до Шерлока Холмса, не забывая про Эркюля Пуаро, Дюпена и Рика Декарда.
Идеальное преступление было для него Граалем: многие к нему приближались, но никому не удалось дойти до конца. Для углубления знаний он записался в Парижский институт криминалистики. Там он впервые вскрыл свежий труп (и впервые упал в обморок). Там он научился шпилькой вскрывать замки, делать бомбу в домашних условиях, а также обезвреживать ее. Изучил тысячи вариантов смерти, свойственных роду человеческому.
Однако изучаемый материал казался ему недостаточным, и это разочаровывало. Известны были только те преступники, которых поймали. То есть идиоты. О других, умных, ничего не было известно, ведь они так и остались не пойманными. Может, один из этих, избежавших наказания все-таки умудрился совершить идеальное преступление?
Единственный способ выяснить это — пойти служить в полицию и выйти на охоту самому. Что и было сделано. Без особого труда он поднимался по служебной лестнице. Его первым успешным делом был арест собственного преподавателя по обезвреживанию бомб — это было хорошим прикрытием для главы террористической группы!
Комиссар Мелье осматривал гостиную, не пропуская ни одной мелочи. Наконец его взгляд остановился на потолке.
— Скажи-ка, Эмиль, когда ты вошел, здесь мухи были?
Инспектор ответил, что не обратил на это внимания. Когда он пришел, двери и окна были закрыты, но потом окна открыли, а мухи, если они и были, то за это время могли и улететь.
— А что, это так важно? — забеспокоился он.
— Да. То есть не очень. Скажем так, жаль. У тебя есть досье на погибших?
Из сумки, которую он обычно носил через плечо, Каюзак достал папку. Комиссар просмотрел ее.
— Что ты об этом думаешь?
— Есть кое-что интересное… Все братья Сальта по профессии были химиками, но один из них, Себасть-ен, был не так безобиден, как может показаться на первый взгляд. Он вел двойную жизнь.
— Ну-ка, ну-ка…
— Этот Сальта был одержимым игроком. Его коньком был покер. У него даже прозвище было «гигант покера». Не только из-за его роста: он еще делал бешеные ставки. Совсем недавно он много проиграл. Оказался по уши в долгах. Для него был единственный способ выбраться — увеличивать ставки.
— Откуда ты все это знаешь?
— Не так давно занимался игровой средой. Себастьен полностью прогорел. Ему, кажется, даже смертью угрожали, если в кратчайшие сроки он не расплатится.
Мелье задумался, даже жвачку перестал жевать.
— Значит, причина у Себастьена была…
Каюзак покачал головой.
— Думаешь, он опередил их и совершил самоубийство?
Комиссар пропустил вопрос мимо ушей и повернулся к двери:
— Она была закрыта изнутри, когда ты прибыл, верно?
— Точно.
— И окна тоже?
— Да, причем все!
Мелье снова принялся ожесточенно жевать жвачку.
— Ну и что тут, по-твоему, было? — спросил Каюзак.
— Самоубийство. Конечно, это может показаться слишком просто, но гипотеза самоубийства объясняет все. Чужих следов нет, потому что не было внешнего вторжения. Все произошло в закрытом помещении. Себастьен убил братьев и себя.
— Ну хорошо, а каким орудием?
Мелье прикрыл глаза, в поисках вдохновения. Потом он произнес:
— Это был яд. Мощный яд с замедленным действием. Типа цианида, помещенного в карамель. Карамель тает в желудке, высвобождая свое смертоносное содержимое. Это как химическая бомба замедленного действия. Ведь ты говоришь, он был химиком?
— Да, работал в Компании общей химии.
— Значит, Себастьену Сальта не составило бы труда изготовить такое орудие убийства.
Для Каюзака это прозвучало не совсем убедительно.
— Почему же тогда у них такие испуганные лица?
— Боль. Когда цианид попадает в желудок, это мучительно. В тысячу раз хуже язвы.
— Я могу понять, что Себастьен Сальта покончил с собой, — все еще с сомнением возразил Каюзак, — но зачем ему было убивать своих братьев, им-то ничего не грозило?
— Чтобы избавить их от банкротства. Давно известный человеческий рефлекс, увлечь на смерть всю семью. В Древнем Египте фараонов хоронили с женами, слугами, животными и мебелью. Одному туда отправляться страшно, вот и тащат за собой своих близких…
На этот раз слова комиссара показались инспектору вполне убедительными. Хотя это и выглядело чересчур просто и мерзко. Тем более что только версия самоубийства вполне объясняла отсутствие чужих следов.
— Итак, подвожу итог, — продолжил Мелье. — Почему все закрыто? Потому что все произошло внутри. Кто убийца? Себастьен Сальта. Каким орудием? Ядом замедленного действия собственного изготовления! Какой мотив? Отчаяние, невозможность расплатиться с огромными карточными долгами.
Эмиль Каюзак больше ни о чем его не спрашивал. Неужели эту загадку, которую газеты окрестили «триллером лета», было так легко разгадать? И даже безо всяких экспертиз, очных ставок, поисков улик — без всех этих атрибутов профессии. Репутация комиссара Мелье не оставляла места сомнению. В любом случае, его рассуждения давали единственно возможное объяснение произошедшего.
Подошел полицейский:
— Эта журналистка из «Воскресного эха» все еще здесь, она хочет взять у вас интервью. Она ждет уже больше часа и требует…
— Хорошенькая?
Полицейский кивнул:
— Даже «очень хорошенькая». Думаю, она евразийка.
— Да? И как ее зовут? Чунг Ли или Манг Синанг? Полицейский возразил:
— Вовсе нет. Петиция Вэль или что-то в этом роде.
Жак Мелье призадумался, потом взглянул на наручные часы:
— Скажите этой дамочке, что, к сожалению, у меня нет времени. Сейчас время моей любимой передачи «Ловушка для мысли». Знаешь такую, Эмиль?
— Слышал, но ни разу не видел.
— Это ты зря! Такая мозговая тренировка полезна для всех детективов.
— Ну, для меня, знаешь ли, поздновато.
Полицейский кашлянул:
— Так что с этой журналисткой из «Воскресного эха»?
— Передайте ей, что позже в Центральном агентстве прессы я сделаю заявление. Ей придется черпать вдохновение там.
Полицейский позволил себе маленький дополнительный вопрос:
— А что с этим делом, вы уже нашли разгадку?
Жак Мелье разочарованно улыбнулся, как специалист, перед которым поставили слишком простую задачу. Однако ответил:
— Двойное убийство и самоубийство, и во всех случаях отравление. Себастьен Сальта погряз в долгах, вот и решил покончить с этим раз и навсегда.
Затем комиссар попросил всех покинуть помещение. Он сам погасил свет и закрыл дверь.
Место преступления опустело. Красные и голубые уличные неоны отражались на покрытых воском трупах. Замечательное решение комиссара Мелье лишило их трагической ауры. Трое умерших от отравления — только и всего.
Там, где проходил Мелье, тайна исчезала.
Еще один факт — и только. Три реальные фигуры, озаряемые разноцветными вспышками. Трое застывших мужчин, напоминали мумифицированные тела жителей Помпеи.
Однако оставалось еще нечто необъяснимое: маска полнейшего ужаса, исказившая лица, казалось, свидетельствовала, что они видели кое-что пострашнее извержения Везувия.
9. НАЕДИНЕ С ЧЕРЕПОМ
103683— й смирился. Он напрасно сидит в засаде. Прекрасная новорожденная бабочка так и не вернулась. Муравей шлепает по брюшку волосатой лапкой и ползет к концу ветки, чтобы забрать хотя бы пустой кокон. Такая вещь всегда пригодится в муравейнике. Пустой кокон может послужить амфорой для медвяной росы или переносной флягой.
103683— й чистит антенны, двигая ими со скоростью 12000 вибраций в секунду, и проверяет, нет ли поблизости чего-нибудь интересного. Ни тени добычи. Ничего хорошего.
103683— й -рыжий муравей из Федерального города Бел-о-кана. Ему полтора года, что соответствует сорока людским годам. Его каста — каста бесполых солдат-исследователей. Он высоко держит свои антенны. Посадка шеи и груди выдает решительный характер. Одна из коленных щеточек-шипов сломана, но остальные механизмы все еще в превосходном состоянии, хотя бока исполосованы царапинами.
Маленькие полусферические глаза смотрят на мир через сеть окулярных фасеток. Широкоугольное зрение. Он может видеть перед собой, за собой и над собой одновременно. В окрестностях ничего не движется. Хватит терять здесь время.
Он спускается с куста, перебирая лапками, на кончиках которых имеются присоски. Эти маленькие жилистые подушечки выделяют липкое вещество, которое и позволяет муравью передвигаться по совершенно гладким поверхностям, даже по вертикали, даже вниз головой.
103683— й по запаху отыскивает дорожку и направляется к Городу. Трава вокруг вздымается, как высокий строевой лес. Множество белоканских рабочих бегут по тому же обонятельному пути. В некоторых местах дорожные рабочие проложили ходы под землей, чтобы пешеходам не мешали солнечные лучи.
Какой-то слизняк по рассеянности заползает на муравьиную тропку. Солдаты тут же прогоняют его уколами мандибул. Потом счищают с дороги оставленную им слизь.
103683— му встречается странное насекомое. У него всего одно крыло, и то волочится по земле. При ближайшем рассмотрении это оказывается муравей, который тащит крыло стрекозы. Приветствия. Этому охотнику повезло больше. Вернуться ни с чем или принести кокон бабочки -это примерно одно и то же.
Постепенно вырисовываются контуры Города. Потом небо исчезает совсем. Видна только гора из веточек.
Это Бел-о-кан.
Основанный пропавшей королевой (Бел-о-кан означает «Город заблудившегося муравья»), он выстоял под грозными межмуравьиными войнами, ураганами, термитами, осами, птицами, гордый Город Бел-о-кан живет уже более пяти тысяч лет.
Бел— о-кан -это центральная штаб-квартира рыжих муравьев Фонтенбло.
Бел— о-кан -это самая большая политическая сила региона.
Бел— о-кан -муравейник, где зародилось эволюционное мирмекийское движение.
Каждая угроза делает его еще сплоченней. Каждая война повышает его боеспособность. Каждое поражение делает всех мудрее.
Бел— о-кан -Город с тридцатью шестью миллионами глаз, ста восемью миллионами лапок, восемнадцатью миллионами голов с мозгами. Живой и прекрасный.
103683— му знакомы все его перекрестки, все подземные мосты. В детстве он бывал в залах для выращивания белых грибов, в загонах, где доят стада тли, и в залах, где с потолка свисают неподвижные особи-цистерны. Он пробегал по коридорам Закрытого города -его когда-то прорыли термиты в сосновом лесу. Был свидетелем всех улучшений, введенных новой королевой Шли-пу-ни — его давней подругой по приключениям.
«Эволюционное движение» придумала Шли-пу-ни. Она отказалась от титула новой королевы Бело-кию-киюни во имя создания собственной династии — династии королев Шли-пу-ни. Она ввела новую метрическую систему: теперь условное измерение пространства это не голова (3 мм), а шаг (1 см). Поскольку теперь жители Бел-о-кана стали путешествовать на более дальние расстояния, то укрупнение единицы измерения напрашивалось само собой.
В рамках эволюционного движения Шли-пу-ни построила Химическую библиотеку, а главное — впустила различные виды комменсалов [6] и изучает их для создания новых феромонов по зоологии. Особое внимание она уделяет приручению летающих и водоплавающих насекомых. Скарабеев и плавунцов…
103683— й и Шли-пу-ни не виделись уже давно. С молодой королевой сейчас и не поговоришь: она вечно занята то кладкой, то реформированием Города. Но солдат не забыл их приключений в подземельях Города: как они вместе вели поиски секретного оружия, как ломехуза [7] пыталась опоить их своим наркотиком, как они боролись против муравьев-шпионов с запахом земли.
Помнит 103683-й и великий поход на запад, свою первую встречу с краем мира — со страной Пальцев, где гибнет все живое.
Много раз просил солдат собрать новую экспедицию. Ему отвечали, что и здесь слишком много дел и нечего бросать самоубийственные караваны к пределам планеты.
Это все уже в прошлом.
Обыкновенный муравей никогда не задумывается ни о прошлом, ни, тем более, о будущем. Обычно он даже не осознает своего существования как индивида. У него нет понятий «я», «мой» или «твой»: он реализуется только через общность и для общности. Поскольку нет осознания своего «я», нет страха и перед собственной смертью. Муравью неведом экзистенциальный ужас.
Но со 103683-м произошла трансформация. После путешествия на край мира в нем возникло маленькое сознание «я», еще практически не оформившееся, но уже очень болезненное. Как только начинаешь думать о себе, возникают «абстрактные» проблемы. У муравьев это называется «болезнь томления духа». Обычно она поражает муравьев с половыми признаками. Мирмекийская мудрость гласит: «Кто задается вопросом: „Может, у меня томление духа?« — уже серьезно болен этой болезнью“.
Так что 103683-й старается не задавать себе вопросов. Но это нелегко…
Теперь дорога расширилась. Движение стало оживленным. Он затирается в толпе, пытается почувствовать себя крошечной частицей в этой огромной массе. Это муравейник, ощущать себя частицей муравейника, жить для муравейника, чувствовать себя умноженным через окружающих — что может быть радостней?
Он продвигается по широкой дороге. Вот уже поблизости четвертые ворота Города. Тут, как всегда, неразбериха! Муравьев столько, что в проход не протиснуться. Надо бы расширить ворота номер 4 и внести порядок в движение. Например, пусть те, кто несет самую мелкую добычу, пропускают остальных. Или пусть те, кто возвращается, имеют преимущество перед теми, кто выходит. А то вместо этого пробка — бич всех метрополий!
Сам 103683-й не торопится отдавать жалкий пустой кокон. Пусть толпа рассосется, а он пока немного прогуляется по свалке. В юности он обожал играть среди мусора. Вместе с товарищами из касты воинов он подбрасывал черепа и сбивал их кислотой на лету. Между прочим, так 103683-й и стал элитным стрелком. Здесь, на свалке, он научился готовиться к бою и целиться со скоростью щелчка мандибул.
Ох уж эта свалка… Вечно муравьи устраивают ее перед Городом. Он помнит, как один наемный чужак, впервые прибывший в Бел-о-кан, воскликнул: «Я вижу свалку, а где же Город?» Надо признать, эти огромные кучи каркасов, очисток от зерен и прочих отбросов постепенно заполоняют все окрестности Города. Некоторые входы (На помощь!) совсем завалены, а вместо того, чтобы их расчищать, выкапывают новые в другом месте.
(На помощь!)
103683— й оборачивается. Ему показалось, до него донесся запах-стон. На помощь! Сомнений нет. Запах исходит от этой кучи мусора. Что, уже и отбросы заговорили? Он приближается, кончиками антенн роется в куче трупов.
На помощь!
Где— то здесь кричит один из этих трех останков, Тут валяются головы божьей коровки, кузнечика и рыжего муравья. Ощупав их, он чувствует слабое дыхание жизни в антенне рыжего муравья. Передними лапами солдат берет череп и держит его перед собой.
Кое— что должно стать известно, —говорит грязный шарик, из которого неловко торчит единственная антенна.
Какая непристойность! Мало того, что эта голова мертвая, так она еще хочет поговорить! Неужели этому муравью не хватает достоинства, чтобы спокойно встретить смерть! На секунду 103683-й испытывает сильное искушение подбросить череп и сбить его выстрелом кислоты, как он делал когда-то. Но его удерживает не только любопытство: Всегда надлежит принимать послания от тех, кто хочет их передать — гласит старое мирмекийское правило.
Движение антенн. 103683-й показывает, что, согласно этой заповеди, готов выслушать все, что захочет сказать неизвестная голова.
Черепу же все труднее сосредоточиться. Но он понимает, что должен вспомнить важную информацию. Надо заставить мысли подняться в единственный усик, или муравей, чье тело он когда-то продолжал, погибнет зря.
Череп уже не соединен с сердцем, в него не поступает кровь. Извилины мозга даже подсохли. Но электрическая проводимость пока еще есть. В мозгу еще остается маленькая лужица нейромедиаторов. При помощи этой влаги нейроны соединяются и короткие замыкания показывают, что мысли двигаются в обратном направлении.
Постепенно вспоминается.
Их было трое. Да, три муравья. Какого же вида? А, рыжие. Да, рыжие мятежники! Из какого гнезда? Из Бел-о-кана. Они проникли в Химическую библиотеку, чтобы… Чтобы прочесть один очень засекреченный феромон памяти. И о чем там шла речь? О чем-то важном. Настолько важном, что за ними погналась федеральная стража. Двое его друзей погибли. Их убили воины. Череп высыхает. Если он не вспомнит, то три смерти окажутся бессмысленными. Он должен передать информацию. Он должен. Это необходимо.
А перед глазами мертвеющей головы муравей уже пятый раз спрашивает, что он хочет сказать.
В мозгу найдена еще одна лужица остатков крови. С ее помощью можно еще немного подумать. Между памятью и системой передачи-приема происходит химическое и электрическое соединение. Мозгу, подпитываемому энергией оставшихся протеинов и Сахаров в лобной доле, удается передать сообщение.
Шли— пу-ни собирается послать крестовый поход и убить ИХ всех. Надо срочно предупредить мятежников.
163683— й не понимает. Этот муравей, или, вернее, то, что от него осталось, говорит о «крестовом походе», о «мятежниках». Разве в Городе есть мятежники? Это что-то новенькое! Но солдат понимает, что этот череп не сможет разговаривать долго. Нельзя терять ни единой молекулы на бесполезные отступления. Какой вопрос самый нужный после такой ошеломляющей фразы? Слова сами срываются с усиков.
Где я могу найти этих «мятежников», чтобы предупредить их?
Череп делает еще одно усилие, он начинает дрожать.
Над новыми стойлами скарабеев-носорогов… В фальшивом потолке…
103683— й идет ва-банк.
Против кого этот крестовый поход?
Череп вздрагивает. Его усик трепещет. Сумеет ли он выдать последние полферомона?
На усике выступает едва уловимый запах. Одно-единственное слово. 103683-й касается его крайним сегментом своей антенны. Вдыхает. Это слово ему знакомо. Пожалуй, даже слишком хорошо знакомо.
Пальцы.
Теперь антенна черепа совсем пересохла. Она сморщивается. В этом черном шаре не осталось ни капли информативного запаха.
1036583— й потрясен.
Крестовый поход, чтобы уничтожить все Пальцы.
Ну и ну.
103683— й чистит антенны, двигая ими со скоростью 12000 вибраций в секунду, и проверяет, нет ли поблизости чего-нибудь интересного. Ни тени добычи. Ничего хорошего.
103683— й -рыжий муравей из Федерального города Бел-о-кана. Ему полтора года, что соответствует сорока людским годам. Его каста — каста бесполых солдат-исследователей. Он высоко держит свои антенны. Посадка шеи и груди выдает решительный характер. Одна из коленных щеточек-шипов сломана, но остальные механизмы все еще в превосходном состоянии, хотя бока исполосованы царапинами.
Маленькие полусферические глаза смотрят на мир через сеть окулярных фасеток. Широкоугольное зрение. Он может видеть перед собой, за собой и над собой одновременно. В окрестностях ничего не движется. Хватит терять здесь время.
Он спускается с куста, перебирая лапками, на кончиках которых имеются присоски. Эти маленькие жилистые подушечки выделяют липкое вещество, которое и позволяет муравью передвигаться по совершенно гладким поверхностям, даже по вертикали, даже вниз головой.
103683— й по запаху отыскивает дорожку и направляется к Городу. Трава вокруг вздымается, как высокий строевой лес. Множество белоканских рабочих бегут по тому же обонятельному пути. В некоторых местах дорожные рабочие проложили ходы под землей, чтобы пешеходам не мешали солнечные лучи.
Какой-то слизняк по рассеянности заползает на муравьиную тропку. Солдаты тут же прогоняют его уколами мандибул. Потом счищают с дороги оставленную им слизь.
103683— му встречается странное насекомое. У него всего одно крыло, и то волочится по земле. При ближайшем рассмотрении это оказывается муравей, который тащит крыло стрекозы. Приветствия. Этому охотнику повезло больше. Вернуться ни с чем или принести кокон бабочки -это примерно одно и то же.
Постепенно вырисовываются контуры Города. Потом небо исчезает совсем. Видна только гора из веточек.
Это Бел-о-кан.
Основанный пропавшей королевой (Бел-о-кан означает «Город заблудившегося муравья»), он выстоял под грозными межмуравьиными войнами, ураганами, термитами, осами, птицами, гордый Город Бел-о-кан живет уже более пяти тысяч лет.
Бел— о-кан -это центральная штаб-квартира рыжих муравьев Фонтенбло.
Бел— о-кан -это самая большая политическая сила региона.
Бел— о-кан -муравейник, где зародилось эволюционное мирмекийское движение.
Каждая угроза делает его еще сплоченней. Каждая война повышает его боеспособность. Каждое поражение делает всех мудрее.
Бел— о-кан -Город с тридцатью шестью миллионами глаз, ста восемью миллионами лапок, восемнадцатью миллионами голов с мозгами. Живой и прекрасный.
103683— му знакомы все его перекрестки, все подземные мосты. В детстве он бывал в залах для выращивания белых грибов, в загонах, где доят стада тли, и в залах, где с потолка свисают неподвижные особи-цистерны. Он пробегал по коридорам Закрытого города -его когда-то прорыли термиты в сосновом лесу. Был свидетелем всех улучшений, введенных новой королевой Шли-пу-ни — его давней подругой по приключениям.
«Эволюционное движение» придумала Шли-пу-ни. Она отказалась от титула новой королевы Бело-кию-киюни во имя создания собственной династии — династии королев Шли-пу-ни. Она ввела новую метрическую систему: теперь условное измерение пространства это не голова (3 мм), а шаг (1 см). Поскольку теперь жители Бел-о-кана стали путешествовать на более дальние расстояния, то укрупнение единицы измерения напрашивалось само собой.
В рамках эволюционного движения Шли-пу-ни построила Химическую библиотеку, а главное — впустила различные виды комменсалов [6] и изучает их для создания новых феромонов по зоологии. Особое внимание она уделяет приручению летающих и водоплавающих насекомых. Скарабеев и плавунцов…
103683— й и Шли-пу-ни не виделись уже давно. С молодой королевой сейчас и не поговоришь: она вечно занята то кладкой, то реформированием Города. Но солдат не забыл их приключений в подземельях Города: как они вместе вели поиски секретного оружия, как ломехуза [7] пыталась опоить их своим наркотиком, как они боролись против муравьев-шпионов с запахом земли.
Помнит 103683-й и великий поход на запад, свою первую встречу с краем мира — со страной Пальцев, где гибнет все живое.
Много раз просил солдат собрать новую экспедицию. Ему отвечали, что и здесь слишком много дел и нечего бросать самоубийственные караваны к пределам планеты.
Это все уже в прошлом.
Обыкновенный муравей никогда не задумывается ни о прошлом, ни, тем более, о будущем. Обычно он даже не осознает своего существования как индивида. У него нет понятий «я», «мой» или «твой»: он реализуется только через общность и для общности. Поскольку нет осознания своего «я», нет страха и перед собственной смертью. Муравью неведом экзистенциальный ужас.
Но со 103683-м произошла трансформация. После путешествия на край мира в нем возникло маленькое сознание «я», еще практически не оформившееся, но уже очень болезненное. Как только начинаешь думать о себе, возникают «абстрактные» проблемы. У муравьев это называется «болезнь томления духа». Обычно она поражает муравьев с половыми признаками. Мирмекийская мудрость гласит: «Кто задается вопросом: „Может, у меня томление духа?« — уже серьезно болен этой болезнью“.
Так что 103683-й старается не задавать себе вопросов. Но это нелегко…
Теперь дорога расширилась. Движение стало оживленным. Он затирается в толпе, пытается почувствовать себя крошечной частицей в этой огромной массе. Это муравейник, ощущать себя частицей муравейника, жить для муравейника, чувствовать себя умноженным через окружающих — что может быть радостней?
Он продвигается по широкой дороге. Вот уже поблизости четвертые ворота Города. Тут, как всегда, неразбериха! Муравьев столько, что в проход не протиснуться. Надо бы расширить ворота номер 4 и внести порядок в движение. Например, пусть те, кто несет самую мелкую добычу, пропускают остальных. Или пусть те, кто возвращается, имеют преимущество перед теми, кто выходит. А то вместо этого пробка — бич всех метрополий!
Сам 103683-й не торопится отдавать жалкий пустой кокон. Пусть толпа рассосется, а он пока немного прогуляется по свалке. В юности он обожал играть среди мусора. Вместе с товарищами из касты воинов он подбрасывал черепа и сбивал их кислотой на лету. Между прочим, так 103683-й и стал элитным стрелком. Здесь, на свалке, он научился готовиться к бою и целиться со скоростью щелчка мандибул.
Ох уж эта свалка… Вечно муравьи устраивают ее перед Городом. Он помнит, как один наемный чужак, впервые прибывший в Бел-о-кан, воскликнул: «Я вижу свалку, а где же Город?» Надо признать, эти огромные кучи каркасов, очисток от зерен и прочих отбросов постепенно заполоняют все окрестности Города. Некоторые входы (На помощь!) совсем завалены, а вместо того, чтобы их расчищать, выкапывают новые в другом месте.
(На помощь!)
103683— й оборачивается. Ему показалось, до него донесся запах-стон. На помощь! Сомнений нет. Запах исходит от этой кучи мусора. Что, уже и отбросы заговорили? Он приближается, кончиками антенн роется в куче трупов.
На помощь!
Где— то здесь кричит один из этих трех останков, Тут валяются головы божьей коровки, кузнечика и рыжего муравья. Ощупав их, он чувствует слабое дыхание жизни в антенне рыжего муравья. Передними лапами солдат берет череп и держит его перед собой.
Кое— что должно стать известно, —говорит грязный шарик, из которого неловко торчит единственная антенна.
Какая непристойность! Мало того, что эта голова мертвая, так она еще хочет поговорить! Неужели этому муравью не хватает достоинства, чтобы спокойно встретить смерть! На секунду 103683-й испытывает сильное искушение подбросить череп и сбить его выстрелом кислоты, как он делал когда-то. Но его удерживает не только любопытство: Всегда надлежит принимать послания от тех, кто хочет их передать — гласит старое мирмекийское правило.
Движение антенн. 103683-й показывает, что, согласно этой заповеди, готов выслушать все, что захочет сказать неизвестная голова.
Черепу же все труднее сосредоточиться. Но он понимает, что должен вспомнить важную информацию. Надо заставить мысли подняться в единственный усик, или муравей, чье тело он когда-то продолжал, погибнет зря.
Череп уже не соединен с сердцем, в него не поступает кровь. Извилины мозга даже подсохли. Но электрическая проводимость пока еще есть. В мозгу еще остается маленькая лужица нейромедиаторов. При помощи этой влаги нейроны соединяются и короткие замыкания показывают, что мысли двигаются в обратном направлении.
Постепенно вспоминается.
Их было трое. Да, три муравья. Какого же вида? А, рыжие. Да, рыжие мятежники! Из какого гнезда? Из Бел-о-кана. Они проникли в Химическую библиотеку, чтобы… Чтобы прочесть один очень засекреченный феромон памяти. И о чем там шла речь? О чем-то важном. Настолько важном, что за ними погналась федеральная стража. Двое его друзей погибли. Их убили воины. Череп высыхает. Если он не вспомнит, то три смерти окажутся бессмысленными. Он должен передать информацию. Он должен. Это необходимо.
А перед глазами мертвеющей головы муравей уже пятый раз спрашивает, что он хочет сказать.
В мозгу найдена еще одна лужица остатков крови. С ее помощью можно еще немного подумать. Между памятью и системой передачи-приема происходит химическое и электрическое соединение. Мозгу, подпитываемому энергией оставшихся протеинов и Сахаров в лобной доле, удается передать сообщение.
Шли— пу-ни собирается послать крестовый поход и убить ИХ всех. Надо срочно предупредить мятежников.
163683— й не понимает. Этот муравей, или, вернее, то, что от него осталось, говорит о «крестовом походе», о «мятежниках». Разве в Городе есть мятежники? Это что-то новенькое! Но солдат понимает, что этот череп не сможет разговаривать долго. Нельзя терять ни единой молекулы на бесполезные отступления. Какой вопрос самый нужный после такой ошеломляющей фразы? Слова сами срываются с усиков.
Где я могу найти этих «мятежников», чтобы предупредить их?
Череп делает еще одно усилие, он начинает дрожать.
Над новыми стойлами скарабеев-носорогов… В фальшивом потолке…
103683— й идет ва-банк.
Против кого этот крестовый поход?
Череп вздрагивает. Его усик трепещет. Сумеет ли он выдать последние полферомона?
На усике выступает едва уловимый запах. Одно-единственное слово. 103683-й касается его крайним сегментом своей антенны. Вдыхает. Это слово ему знакомо. Пожалуй, даже слишком хорошо знакомо.
Пальцы.
Теперь антенна черепа совсем пересохла. Она сморщивается. В этом черном шаре не осталось ни капли информативного запаха.
1036583— й потрясен.
Крестовый поход, чтобы уничтожить все Пальцы.
Ну и ну.
10. ДОБРЫЙ ВЕЧЕР, НОЧНАЯ БАБОЧКА
Почему этот свет вдруг погас? Конечно, бабочка чувствовала, что огонь опаляет ее крылья, но она была готова на все, лишь бы вкусить светового экстаза… Она была так близка, слияние с теплом почти произошло!
Разочарованный сфинкс поднимается высоко в небо и направляется в лес Фонтенбло. Он долго летит к тем местам, где совсем недавно завершил свою метаморфозу.
Благодаря тысяче глазных фасеток он видит небо и всю местность как на ладони. Вот в центре — муравейник Бел-о-кан. Вокруг — маленькие города и деревни, они тоже находятся под управлением рыжих королев. Все это называется «Федерация Бел-о-кана». Бел-о-кан и вправду набрал такую политическую мощь, что теперь это целая империя. Никто в лесу не смеет усомниться в гегемонии рыжих муравьев.
Они самые умные, самые организованные. Они умеют пользоваться инструментами, они победили термитов и карликовых муравьев. Могут даже одолеть очень крупных животных. Никто не сомневается: они — хозяева мира, настоящие и единственные.
К западу от Бел-о-кана расположены опасные территории, кишащие пауками и богомолами. (Будь осторожна, бабочка!)
На юго-западе тоже дикая страна, ее заполонили осы-убийцы, змеи и черепахи. (Опасность!)
На востоке всевозможные чудища на четырех, шести и восьми лапах с пастями, зубами, жалами, они травят, разрывают, крошат, мокрого места не оставляют.
На северо-востоке совсем новый пчелиный Город — улей Асколеин. Там живут злые пчелы: под предлогом расширения территории для сбора пыльцы, они уничтожили множество осиных гнезд.
Еще дальше на востоке протекает река под названием Обжора: она поглощает все, что попадает на ее поверхность. Тут есть чего бояться.
Смотри-ка, на берегу появилось что-то новенькое — это Город. Любопытная бабочка снижается. Похоже, термиты построили его совсем недавно. С башен по чужаку тут же начинает палить артиллерия. Но бабочка летит слишком высоко, и их жалкие поползновения не волнуют ее.
Слегка изменив курс, сфинкс пролетает над северными горами — крутыми утесами, окружающими большой дуб. Потом поворачивает на юг — к стране палочников и красных грибов.
Вдруг он замечает самку бабочки, даже на такой высоте ощущается сильный запах ее сексуальных гормонов. Он снижается, хочет рассмотреть ее поближе. Ее окраска еще ярче, чем его. Как она прекрасна! Но почему-то совсем не шевелится. Странно. Ее запахи и внешность, как у дамы, но… Какая подлость! Проклятая мимикрия, этот цветок выдает себя за то, чем не является. У этой орхидеи все ненастоящее: запахи, крылья, цвета. Чистейшее ботаническое жульничество! Увы! Сфинкс понял это слишком поздно. Лапки прилипли. Он не может взлететь.
Сфинкс изо всех сил бьет крыльями, так что у соседнего одуванчика вылетают пушинки. Он медленно соскальзывает по цветку орхидеи, имеющей форму ванночки. Этот венчик — всего лишь разинутый желудок. На дне ванночки скрыты пищеварительные кислоты, с их помощью цветок поедает бабочек.
Неужели это смерть? Нет. Спасение приходит в виде двух собранных в щепотку Пальцев: ухватив за крылья, они вынимают бабочку и бросают ее в прозрачную банку.
Банка преодолевает большое расстояние.
Молодую бабочку внесли в ярко освещенную зону. Пальцы достают ее из банки, окунают в сильно пахнущую желтую субстанцию — ее крылья твердеют. Теперь невозможно взлететь! Тогда Пальцы берут гигантский хромированный кол с красным шаром сверху — и резким ударом вгоняют его в сердце бабочки. Над ее головой в качестве эпитафии они ставят этикетку: «Papillonus vulgaris».
Разочарованный сфинкс поднимается высоко в небо и направляется в лес Фонтенбло. Он долго летит к тем местам, где совсем недавно завершил свою метаморфозу.
Благодаря тысяче глазных фасеток он видит небо и всю местность как на ладони. Вот в центре — муравейник Бел-о-кан. Вокруг — маленькие города и деревни, они тоже находятся под управлением рыжих королев. Все это называется «Федерация Бел-о-кана». Бел-о-кан и вправду набрал такую политическую мощь, что теперь это целая империя. Никто в лесу не смеет усомниться в гегемонии рыжих муравьев.
Они самые умные, самые организованные. Они умеют пользоваться инструментами, они победили термитов и карликовых муравьев. Могут даже одолеть очень крупных животных. Никто не сомневается: они — хозяева мира, настоящие и единственные.
К западу от Бел-о-кана расположены опасные территории, кишащие пауками и богомолами. (Будь осторожна, бабочка!)
На юго-западе тоже дикая страна, ее заполонили осы-убийцы, змеи и черепахи. (Опасность!)
На востоке всевозможные чудища на четырех, шести и восьми лапах с пастями, зубами, жалами, они травят, разрывают, крошат, мокрого места не оставляют.
На северо-востоке совсем новый пчелиный Город — улей Асколеин. Там живут злые пчелы: под предлогом расширения территории для сбора пыльцы, они уничтожили множество осиных гнезд.
Еще дальше на востоке протекает река под названием Обжора: она поглощает все, что попадает на ее поверхность. Тут есть чего бояться.
Смотри-ка, на берегу появилось что-то новенькое — это Город. Любопытная бабочка снижается. Похоже, термиты построили его совсем недавно. С башен по чужаку тут же начинает палить артиллерия. Но бабочка летит слишком высоко, и их жалкие поползновения не волнуют ее.
Слегка изменив курс, сфинкс пролетает над северными горами — крутыми утесами, окружающими большой дуб. Потом поворачивает на юг — к стране палочников и красных грибов.
Вдруг он замечает самку бабочки, даже на такой высоте ощущается сильный запах ее сексуальных гормонов. Он снижается, хочет рассмотреть ее поближе. Ее окраска еще ярче, чем его. Как она прекрасна! Но почему-то совсем не шевелится. Странно. Ее запахи и внешность, как у дамы, но… Какая подлость! Проклятая мимикрия, этот цветок выдает себя за то, чем не является. У этой орхидеи все ненастоящее: запахи, крылья, цвета. Чистейшее ботаническое жульничество! Увы! Сфинкс понял это слишком поздно. Лапки прилипли. Он не может взлететь.
Сфинкс изо всех сил бьет крыльями, так что у соседнего одуванчика вылетают пушинки. Он медленно соскальзывает по цветку орхидеи, имеющей форму ванночки. Этот венчик — всего лишь разинутый желудок. На дне ванночки скрыты пищеварительные кислоты, с их помощью цветок поедает бабочек.
Неужели это смерть? Нет. Спасение приходит в виде двух собранных в щепотку Пальцев: ухватив за крылья, они вынимают бабочку и бросают ее в прозрачную банку.
Банка преодолевает большое расстояние.
Молодую бабочку внесли в ярко освещенную зону. Пальцы достают ее из банки, окунают в сильно пахнущую желтую субстанцию — ее крылья твердеют. Теперь невозможно взлететь! Тогда Пальцы берут гигантский хромированный кол с красным шаром сверху — и резким ударом вгоняют его в сердце бабочки. Над ее головой в качестве эпитафии они ставят этикетку: «Papillonus vulgaris».