Вербинина Валерия. Бриллиант Фортуны

   Хозяин дома потирает руки. Эге! Похоже, скоро сядем за карты.
   – Не перекинуться ли нам в карты, господа? – спрашивает полковник Вадье. – Вы играете, господин офицер?
   – Почту за честь составить вам компанию, – отвечает Алексей, кланяясь.
   Доктор Лабрюни оживляется, едва заслышав о том, что будут играть. По повадкам Каверин чует в нем заядлого картежника.
   – Я с вами, господа, – восклицает доктор, – я с вами!
   И маленькая компания, возглавляемая полковником Вадье, удаляется в гостиную на втором этаже. Вместе с Вадье уходят доктор, Эльстон, Каверин, мсье Майель, пузатое недоразумение в человеческом облике, и еще двое гостей.
   "Прекрасно, – думает Алексей, – чем больше свидетелей, тем лучше».
   Лакей приносит в уютную гостиную большие подсвечники, и на стенах оживают гротескно-устрашающие тени присутствующих. Каверину на мгновение чудится, что он разглядел среди теней силуэт странного существа в балахоне и с косой в руке, но он одергивает себя, понимая, что это лишь его разыгравшаяся фантазия. «Видок сказал бы, что у меня чересчур много воображения… Ну и пусть».
   – Играем, господа! – торжественно провозглашает полковник Вадье.
   Его лысина отсвечивает розовым в трепетном пламени свечей. Этот совершенно заурядный с виду человек неожиданно становится большим и важным, как какой-нибудь индийский будда. В его лице появляется неизвестно откуда взявшаяся властность, движения становятся скупыми и значительными.
   – Ваши ставки, господа…
   Карты розданы. Золотые монеты с глухим стуком ложатся на покрытый сукном стол. «Интересно, почему я так спокоен?» – размышляет Алексей. Ему приходилось в своей жизни видеть достаточно людей азартных, да и сам он, пожалуй, был человеком с горячей кровью. Однако карты не будоражили его, не будили волнения, – скорее даже наоборот: при виде их он становился сосредоточенным и собранным. Никакой комбинации – ни той, что сулила полное поражение, ни той, что гарантировала верное богатство, – не удавалось вынудить его пульс биться хоть чуточку быстрее. Каверин был для них недосягаем, и все тут.
   Он сделал ход – вполне обычный, вполне благоразумный при пришедшей к нему сдаче – и поглядел на доктора. Тот мучительно обдумывал, какой картой пожертвовать, и даже мелкие бусинки пота выступили на его покатом, морщинистом лбу. Нет, этого Алексей решительно не понимал. Он отвел глаза и поймал взгляд Эльстона, который исподтишка следил за ним. Это маленькое открытие неприятно поразило Каверина. «Уж не подозревает ли Эльстон чего-нибудь? – спросил он себя, а потом: – Но откуда он может знать?»
   – Ну так как же, господин доктор? – спросил Вадье, деликатно покашливая.
   Лабрюни наконец решился. С видом мученика он метнул на стол червонную даму. Игра продолжалась.
   Алексей проиграл, потом выиграл. В половине шестого выбыл первый игрок, за ним, сославшись на неотложные дела, поднялся с места и мсье Майель. За игральным столом оставалось пять человек. Пару раз заходила полковница, госпожа Вадье, и тактично удалялась. Каверин решился на рискованный ход. К счастью, его никто вовремя не раскусил, и молодой человек сорвал банк.
   – Однако, – сказал обескураженный полковник, – это было сильно!
   – Да вы везунчик, мсье! – заметил доктор Лабрюни. Судя по его разгоряченному, покрасневшему лицу, он отдал бы в это мгновение всех своих пациентов, свой университетский диплом и все клистиры, которые он когда-то ставил знаменитой герцогине Б., только чтобы оказаться на месте Алексея.
   – Говорят, везет в картах – не везет в любви, – с улыбкой заметил Эльстон, и это оказалось большой ошибкой с его стороны.
   Всю игру Эльстон молчал, раскрывая рот лишь для того, чтобы объявить очередной ход, и Каверин уже отчаялся найти какой-нибудь повод, чтобы прицепиться к чертовому фату и, раздув ссору, вызвать его на дуэль. Но тот вел себя в высшей степени благоразумно, а игра его тоже оказалась безупречной. Если бы он плутовал, передергивал или использовал хоть какие-нибудь трюки из богатейшего арсенала шулеров, Алексей мигом раскусил бы их и раздул бы неслыханный скандал; но тут ему не повезло. Эльстон казался на редкость честным, спокойным и положительным молодым человеком, с которым и поссориться-то толком не из-за чего. Поэтому, услышав совершенно общую фразу, которую, однако, можно было истолковать по своему усмотрению, Каверин воспринял ее как дар свыше и незамедлительно вцепился в нее.
   – Прошу прощения? – спросил он учтиво-холодным тоном, который в свете означает, что собеседник сморозил немыслимую глупость. Таким же тоном, наверное, реагировал бы Онегин на сообщение, что Татьяна все-таки решила бросить мужа и переехать к нему.
   Эльстон перестал улыбаться и с удивлением взглянул на него.
   – Это такая пословица, мсье, разве вы не знаете?
   – Я не об этом, – еще холоднее промолвил Алексей. – Извольте объясниться, на что вы только что намекали, мсье.
   Полковник Вадье нахмурился. Уже одно слово «намекали» порождало в его душе нехорошие предчувствия, – а в XIX веке это слово значило отнюдь не то же, что теперь.
   – Господа, – попробовал было вмешаться доктор, – может быть, нам лучше выпить? Мускату, например…
   – Я ни на что не намекал, – бросил Эльстон Каверину. – Я просто сказал то, что пришло мне в голову. Вот и все.
   – В самом деле? – вкрадчиво осведомился Алексей. – Интересно, почему вам пришло в голову именно это?
   Эльстон покраснел.
   – Странный вопрос! – вспыхнул он.
   – Не менее странный, чем ваше замечание, мсье, – парировал Каверин. Он чувствовал себя в ударе. Похоже, он наконец на верном пути.
   – Я не обязан давать вам отчет в моих словах, сударь, – осадил его Эльстон.
   – А я не обязан терпеть ваши оскорбления, – тут же нашелся Алексей.
   – Но у меня и в мыслях не было вас оскорбить! – защищался Эльстон.
   «Ага, пошел на попятную. Испугался», – сообразил Каверин.
   – Однако же вы это сделали, – наседал он, – и поэтому я требую извинений.
   Эльстон вспылил.
   – Не вижу причин, почему я должен извиняться перед… перед… – он искал подходящие слова и не находил.
   – Господа, – мягко вмешался полковник, – простите меня, но вы, по-моему, ступаете на очень зыбкую почву. Мсье Эльстон и в мыслях не имел вас обидеть, господин офицер.
   – Мсье Эльстон, – повернулся к полковнику Алексей, – позволил себе нелицеприятный намек, который слышали все присутствующие. Поэтому я не уйду отсюда, пока не услышу от него извинений.
   – А по-моему, вы просто не в своем уме, – бросил Эльстон высокомерно.
   Доктор Лабрюни испуганно замер. Каверин, осознавая всю важность момента, очень медленно поднялся с места.
   – А вот это, – сладко пропел он, сузив глаза, – уже серьезно, мсье.
   – В самом деле, – решительно сказал полковник. – Такие слова людям чести не говорят.
   Сам бывший военный, он мгновенно встал на сторону Каверина. «Отличный секундант», – мелькнуло в голове у офицера. Доктор Лабрюни только вздохнул и укоризненно покачал головой.
   – Будьте уверены, – промолвил Эльстон, очень бледный, – я сумею ответить за свои слова.
   – Вот и прекрасно, – процедил Алексей. – Полковник, вы свидетель, что мне было нанесено оскорбление. Мне очень жаль, что это должно было произойти именно под крышей вашего дома, но ни вы, ни я ничего не можем с этим поделать.
   Эльстон помрачнел.
   – Как оскорбленная сторона, вы вправе выбирать оружие, – напомнил полковник.
   – Шпаги, – ответил Каверин. – Встречаемся завтра утром, в семь часов. Кроме того, поскольку я посторонний в этом городе, я никого не знаю здесь… я прошу вас оказать мне честь быть моим секундантом и проследить, чтобы все происходило по правилам.
   Полковник Вадье чопорно поклонился.
   – Можете положиться на меня, мсье.
   Он выпрямился и подкрутил усы.
   – Мсье Эльстон? – спросил он.
   – Это какое-то ужасное недоразумение, – устало промолвил тот. – Хорошо. Я попрошу дю Трамбле быть моим секундантом.
   – Прекрасно, – одобрил полковник. – А как насчет доктора?
   Все взоры невольно обратились к Лабрюни. Тот заметно смешался.
   – Право же, господа… У меня нет необходимого опыта…
   – Бросьте, Лабрюни, – добродушно промолвил полковник. – Лично я живу в этом городке уже двадцать лет и могу с чистой совестью засвидетельствовать, что вы являетесь лучшим лекарем на сто лье в округе. Составите нам завтра компанию? Я мог бы попросить Гужона, но он такой сухарь… С вами мне будет спокойнее.
   – Ну что ж, – нехотя промолвил Лабрюни, – раз вы так считаете… Хорошо.
   Вадье обернулся к пятому игроку, фамилию которого Алексей не запомнил. Это был рябой, невзрачный человек с крупно вырезанными ноздрями. Сидевший на нем сюртук был ему явно великоват.
   – Мсье дю Плантье, мы рассчитываем на вашу скромность. В делах такого рода вовсе не обязательно, чтобы все вокруг знали о том, что готовится. Лишние толки совершенно ни к чему.
   – Будьте спокойны, мсье, – сипло отвечал рябой дю Плантье. – Я не скажу ни слова ни одной живой душе.
   Полковник Вадье важно кивнул.
   – Вот то-то же. Сегодня я встречусь с дю Трамбле и обо всем условлюсь. А господам перед встречей я рекомендовал бы хорошенько выспаться.
   Алексей молча кивнул и стал собирать свой выигрыш. Самая тягомотная часть его работы осталась позади. Теперь надо только филигранно завершить дело, и можно возвращаться домой.
   – До свидания, господин полковник, и спасибо за чудесный вечер, – сказал он. – До скорого свидания, мсье Эльстон, – многозначительно добавил он.
   Эльстон метнул на него хмурый взгляд и отвернулся. Каверин и доктор удалились. Им было по дороге, и, кроме того, Алексей хотел попросить Лабрюни ничего не говорить великой княжне. Но Лабрюни не стал даже заходить на виллу, а просто попрощался с офицером и зашагал своей дорогой.
   Примерно в то же самое время рябой человек, одетый в дурно сидевший на нем сюртук, сел в простую карету без гербов на дверцах. Внутри было довольно темно, и оттого дю Плантье не видел лица того, кто сидел в карете.
   – Ну что? – осведомился его собеседник глухим низким голосом.
   – Все, как вы и думали, патрон, – доложил дю Плантье почтительно. – Он поссорился с Альфредом за картами и вызвал его на дуэль.
   – Когда встреча? – проворчал невидимый.
   – Завтра утром в семь часов.
   – Пфу! Больше ничего?
   – Нет, патрон. То есть да. Я проиграл шестнадцать луидоров.
   – Наверняка не шестнадцать, а шесть. Хорошо, Жако. Ступай.
   – А как же дуэль, патрон? Что с ней делать?
   – Ничего. Да и смотреть там будет не на что. Мсье Эльстон быстро перенесется на небеса, вот и все… Ты пробовал подкатиться к служанке?
   – Жанне? Пробовал.
   – Ну и как?
   – Без успеха, патрон. Похоже, что у меня внешность не очень…
   – Не только внешность… Ладно, это я так. Иди.
   – С Жанной продолжать работу?
   – Конечно. За что я тебе плачу?
   Рябой кивнул и вышел из кареты.
   – Трогай, – приказал кучеру глухой голос.
   Лошади застучали подковами по мостовой. Человек в карете поставил свою трость вертикально и положил обе руки на набалдашник, после чего уперся в них подбородком. Мимо неспешно протекали дома Ниццы.
   – Да, – промолвил человек наконец, – это будет нелегко.

Глава восьмая,
в которой поет соловей, а Алексея одолевают сомнения

   Алексей поднялся в шесть часов утра. Накануне он предупредил Григория, что ему придется встать рано, и вскоре слуга внес к нему завтрак на подносе. Молодой человек немного поел, – самую малость, чтобы не чувствовать голода. Набивать желудок перед дуэлью – последнее дело, потому что сытый человек движется тяжелее, следовательно, у него больше шансов больше никогда не завтракать, не обедать и не ужинать.
   – За мной должен заехать полковник Вадье, – сказал Алексей. – Предупреди меня, когда он появится.
   – Как прикажете, Алексей Константинович, – сказал слуга. – Вы с полковником собираетесь на охоту?
   Алексей рассеянно улыбнулся.
   – На охоту? Что ж, можно сказать и так…
   В доме было непривычно тихо. Обычно Варвара Федотовна металась по комнатам, хлопала дверями, отдавала приказания, а теперь царила сонная, ленивая тишина.
   – Никто еще не встал? – спросил Каверин.
   – Только ее высочество.
   – А, – только и сказал Алексей.
   Интересно, с чего бы ее изнеженному высочеству вставать ни свет ни заря? Уж не подложил ли ему любезник Эльстон какую-нибудь свинью?
   Встревожившись, Алексей вызвал Жанну и спросил у нее, чем занимается ее хозяйка и почему она уже на ногах.
   – Ее высочество часто так делает, – пояснила Жанна, кокетливо глядя на статного молодого человека. – Они и мадам Барбара не очень ладят. Поэтому ее высочество рада любой возможности побыть в одиночестве.
   – А как же вторая фрейлина, мадемуазель Полина? – поинтересовался Алексей. – Я думал, ее высочество считает ее подругой.
   Жанна тщательно разгладила складку на платье.
   – Конечно, сударь, – сказала горничная, – но дружба тех, кто друг другу не равен, всегда имеет пределы.
   Так, ваше превосходительство, спасибо за ценный совет. Действительно, нет ничего такого, что бы о нас не знали наши слуги.
   – Можете идти, Жанна, – сказал Алексей.
   Он отпустил и Григория и, посмотрев на часы, от нечего делать прошелся по комнате, заложив руки за спину. В саду запел соловей.
   "Может быть, – подумал охваченный смятением Алексей, – это последний раз, когда я слышу пение соловья в своей жизни… Ведь я не навел справок об Эльстоне. Вдруг он бретер, каких поискать, и владеет шпагой не хуже меня… Но почему же он тогда пытался уклониться от поединка?».
   Он заслушался и не заметил, как приехала карета.
   – Господин полковник прибыл, – доложил Гришка.
   Чувствуя в душе щемящее сожаление, Каверин отошел от окна. Соловей все пел, когда он вышел в сад. Листья и чашечки цветов были тяжелыми от росы, которая сказочно переливалась на солнце.
   Из-за поворота аллеи вышла Александра Михайловна в голубом платье, с небрежно заколотыми волосами. В руках ее трепетал большой букет.
   Княжна и Алексей едва не столкнулись. Она заметно смутилась. Он – тоже, хотя и по другой причине.
   – Доброе утро, ваше высочество, – промолвил Алексей, учтиво поклонившись.
   – Доброе утро, – нервно повторила она по-французски.
   Вблизи она показалась ему еще более хорошенькой, чем всегда. Но, непонятно почему, ему стало бесконечно жаль ее, и он не смог заставить себя проговорить ни одну из требуемых этикетом малозначительных любезностей. Вместо этого он сказал:
   – Я и не знал, что у вас в саду живет соловей.
   – Правда? – обрадовалась она. – Вы слышали? А мы уж решили, что он улетел. Он так давно не пел!
   Ее глаза заблестели, в голосе звучал искренний восторг. Было видно, что она не притворяется и что маленькая певчая птичка и в самом деле многое для нее значит. У Алексея сжалось сердце. А что же для нее значит тогда этот приторный парижский бездельник? Уж наверное, куда больше, чем соловей.
   – Я прошу ваше высочество извинить меня, – нервно проговорил Каверин. – Меня… мне надо идти. Меня ждут. До свидания.
   – До свидания, сударь, – сказала княжна.
   Она смотрела, как он идет по дорожке к калитке, и Алексей спиной чувствовал ее взгляд. Он был рад, когда наконец смог сесть в карету.
   – Доброе утро, полковник, – сказал он. – Все улажено, я надеюсь?
   Вадье важно наклонил свою плешивую голову.
   – Да, мсье. Нас ждут.

* * *

   Это была большая светлая поляна. Позже Алексей вспомнил, что неподалеку росли кипарисы и, кажется, платаны, но за последние он не смог бы поручиться.
   Полковник и Каверин прибыли первыми. Через несколько минут явился доктор, а за ним – дю Трамбле и Эльстон, который, как показалось офицеру, нервничал куда больше обычного. Дю Трамбле было лет сорок пять. Этот флегматичный, бородатый, невысокий человек представился Алексею и спросил, не хотят ли противники помириться.
   – Нет, – сказал Каверин, не двинув бровью.
   – Нет, – как эхо, откликнулся Эльстон.
   Вадье принес шпаги. Алексей с его помощью снял фрак и жилет, которые в предстоящей схватке ему бы только помешали. Настроение у молодого человека было ровное и, пожалуй, самую чуточку бесшабашное. Он взял шпагу и повертел рукой так и эдак, чтобы привыкнуть к эфесу.
   – Хорошее оружие, – сказал он Вадье. Тот, польщенный, кивнул.
   Доктор сел на пень, сорвал травинку и стал ее покусывать. Было заметно, что он встревожен больше всех, исключая, пожалуй, Эльстона, который только что освободился от фрака и жилета и взял оставшуюся шпагу. Каверин, с вызовом глядя на этого трясущегося жалкого фата, несколько раз со свистом рассек лезвием воздух.
   – Поздравляю вас, сударь, – неожиданно сказал Эльстон. – Я в восхищении.
   – Неужели? – спросил Алексей, даже не давая себе труда скрыть сквозившую в голосе иронию.
   – Вы нашли прекрасный повод для дуэли, – продолжал Эльстон. – Не сомневаюсь, начальство будет вами весьма довольно.
   – Не понимаю, о чем вы, – бросил Каверин, нахмурившись.
   – Вы ведь не просто так вчера затеяли со мной ссору, – бесстрашно продолжал Эльстон. Теперь он в упор глядел на Алексея, и тому не оставалось ничего другого, как опустить глаза. – Все поверили в это, но не я. Вам приказали вызвать меня на дуэль под любым предлогом и убить. Не так ли, милостивый государь?
   Тон его сделался почти вызывающим.
   – Вы бредите, – проговорил Алексей, призвав на помощь все свое самообладание.
   – Кто, я? – возразил Эльстон. – Ничуть. Я знаю, кто я, и знаю, кто вы. Я – человек, посмевший полюбить девушку, которая для него не предназначена. А вы… – Он усмехнулся и смерил Каверина презрительным взглядом. – Вы называете себя русским офицером. Да разве вы офицер? Вы обыкновенный наемный убийца, которого подослал могущественный деспот, чтобы…
   – Замолчите! – прошипел Алексей. – Я не желаю… Я запрещаю вам говорить со мной в таком тоне!
   Эльстон смело вскинул голову.
   – А я плевать хотел на ваши запрещения, – отозвался он. – Слышите? Два раза вы все равно меня не убьете. Но, даже если вы убьете меня, вам все равно ничего не поделать с моей любовью. Вы знаете, о ком я говорю. Так вот: даже ради спасения своей души я не смог бы от нее отречься. Вам этого, конечно, не понять, – прибавил он с презрением. – У вас есть приказ, а приказы надо исполнять. Только не думайте, что вам удалось обмануть меня, что я глуп и поверил в вашу жалкую уловку. Я знал, что этим рано или поздно кончится, но я не боюсь вас. Слышите? Не боюсь! Потому что за все в этом мире приходится платить, и жизнь – слишком ничтожная плата за такую любовь. Так делайте свое черное дело, вы, презренный человек, и радуйтесь, что вас для него избрали!
   – Господа, – недовольно вмешался бородатый дю Трамбле, – что за разговоры между противниками?
   – Так, пустяки, – процедил Эльстон и отсалютовал шпагой Алексею, после чего отошел назад. Каверин застыл на месте, сжимая в руке клинок. Бесстрашие Эльстона, его непоколебимость и то, как легко он разгадал его, Алексея, – все вместе произвело на молодого человека самое странное впечатление. Душа его разрывалась напополам.
   – Начнем? – спросил полковник Вадье, поглядывая на часы, прикрепленные цепочкой к жилету.
   – Да, пожалуй, – согласился дю Трамбле. – На позицию!
   Противники вышли на середину поляны. На душе у Алексея было тяжело как никогда, Эльстон же шагал с решимостью отчаявшегося человека.
   – Шпаги! Начинайте!
   Алексей напал, но не слишком стремительно. Эльстон парировал. «Неплохо владеет шпагой, – мелькнуло в голове у Каверина. – Но я все равно сильнее».
   Он перешел в наступление и отогнал Эльстона назад, дважды задев его кончиком шпаги. Пролилась кровь, но, по счастью, это были лишь пустячные царапины.
   – Хорошо фехтует, – одобрительно промолвил полковник.
   – Недурно, – сдержанно согласился дю Трамбле.
   Доктор Лабрюни заерзал на пне. В глубине души он до конца надеялся, что эта дуэль окончится ничем. Противники принесут друг другу извинения, пожмут руки и мирно разойдутся. Но о «мирно разойдутся» теперь не могло быть и речи.
   – Надеюсь, вам хорошо заплатят за вашу работу, – сказал Эльстон, чудом ускользнув от смертельного удара. – Мне было бы весьма огорчительно, если бы мою голову дешево оценили.
   Алексей промахнулся, и Эльстон, воспользовавшись этим, полоснул его по плечу.
   – Я думаю, вас даже повысят в звании, – продолжал Эльстон как ни в чем не бывало. – Вы достойный противник, мсье, и вполне этого заслуживаете. Хоть и наемный убийца.
   – Я не… – начал Алексей в ярости. Он провел серию коротких стремительных приемов, заставивших Эльстона уйти в глухую защиту.
   – Я знаю, знаю, – проговорил Эльстон. – Вы честный человек, и вам не в чем себя упрекнуть. Полно, сударь, вы принимаете меня за кого-то, кем я не являюсь.
   – Вы сами виноваты в том, что произошло, – ответил Алексей. – И больше ничьей вины тут нет.
   Он снова промахнулся. Эльстон легко парировал и бросился в нападение, но длилось это недолго – до очередного ранения, на этот раз серьезного. Кровь полилась ручьем.
   – Ого! – беззаботно воскликнул Эльстон, как будто ранен не он, а кто-то другой. – Становится занятно, вы не находите, сударь?
   – Сдавайтесь, – сквозь зубы промолвил Алексей, – и я сохраню вам жизнь.
   – Мне – сдаться? – насмешливо спросил Эльстон. – Вы плохо меня знаете, сударь.
   Он остановился, тяжело дыша, и переложил шпагу в левую руку. Каверин ему не препятствовал.
   – Ну и что теперь? – спросил Эльстон. Правый бок у него был весь в крови. Эльстон дотронулся до него рукой и, поморщившись, взглянул на покрасневшую ладонь. – Хороший удар, мсье, – сказал он просто.
   – Сдавайтесь, – настойчиво повторил Алексей. – Вы не можете больше драться.
   – Благодаря вам, – ответил Эльстон с иронией.
   Доктор Лабрюни подошел к секундантам. Его лицо было искажено самым неподдельным страданием.
   – Господа, – проговорил он умоляюще, – надо что-то делать. Мсье Эльстон еле держится на ногах. Он ранен…
   Доктор Лабрюни по натуре был добряк. Стыдно признаться, но он не выносил вида крови, а чья-то боль заставляла его мучиться ничуть не меньше, чем собственная. Может быть, именно поэтому он и сделался первоклассным врачом.
   – Ого, – промолвил Эльстон. – А доктор-то не на шутку встревожен.
   Алексей непроизвольно повернул голову в сторону. В следующее мгновение у его груди словно мелькнула стальная змея, и он почувствовал резкую боль. Потом кипарисы зашатались и поплыли вверх, а небо опрокинулось вниз. Больше Алексей Каверин ничего не видел и не слышал.

Глава девятая,
в которой Алексей бредит, а облако жасмина не на шутку сердится

   Первое, что он увидел, открыв глаза, был какой-то причудливый предмет, посередине которого красовался белый круг. В круге плясали две черточки, и, когда бы он ни посмотрел на них, они неизменно занимали новое положение. Иногда, правда, они притворялись, будто угомонились, но стоило ему на мгновение отвлечься, как они опять начинали проказничать. Алексей пытался втолковать им, что так поступать не стоит, но они, похоже, вовсе не собирались слушаться. Это упрямое своеволие не на шутку огорчало его, – куда больше, чем незваные голоса, то и дело встревавшие между ним и мятежным кругом. У голосов были лица, но все какие-то плоские и невыразительные, как лепешки. Были у голосов и руки, иногда очень приятные, прохладные, которые ложились ему на лоб и приносили с собой какое-то странное облегчение. А еще голоса пахли. Один голос, мужской и низкий, – табаком, другой, женский и сострадающий, – жасмином, третий, нежный и полудетский, – фиалкой, а четвертый, визгливый и неприятный, – пылью. Жасминовый голос приходил довольно часто, и однажды Алексей ощущал его возле себя целый день. Фиалковый почти все время находился где-то рядом, а табачный то приходил, то уходил, и вообще, странный это был голос, ничуть не менее удивительный, чем белый круг с бегущими черточками. Последний голос, визгливый, пару раз прожужжал где-то в вышине да исчез. Алексей был этому рад. Он уже понял, что не любит этот голос, совершенно лишний в его мире, где владычествовали прохладные ладони и фиалка с жасмином. Главное теперь было – призвать к порядку черные черточки, но они дразнились, и прыгали, и совсем не считались с Алексеем. Но в один прекрасный день он очнулся.
   Он лежал на кровати, так туго забинтованный, что было трудно дышать. Тихо тикали бронзовые часы с фигурками амурчиков по сторонам круглого белого циферблата, но Алексей уже не помнил, сколько хлопот ему доставляли непослушные стрелки. Его кровать была как корабль, плывущий по морю изумительного покоя и одиночества, не требовавшего собеседника. Алексей не знал, что это море – часть его души, которая, постранствовав между миром мертвых и миром живых, все-таки решила вернуться в тело, но ему было очень хорошо. Он закрыл глаза – и погрузился в сон.
   Ему приснилось, что он должен ехать на какой-то чрезвычайно важный полковой смотр, на котором обещал присутствовать государь. Алексей сел на коня в яблоках, как две капли воды похожего на Сомерсета из конюшни княжны, но, к его ужасу, тот расправил крылья и взлетел в небо. Внизу, на плацу, царила ужасная суматоха, и молодой человек не осмеливался даже поглядеть туда, а только пригнул голову да крепче вцепился в поводья. Он знал, что за ним гнались, но его конь летел так быстро, что преследователи скоро отстали. Из облака вышел портрет императора и погрозил ему пальцем, но, присмотревшись, Каверин понял, что это вовсе не портрет, а Эльстон.
   – Бедный племянник! – сказал он противным плачущим голосом, до странности напоминающим голос Варвары Федотовны Голиковой.
   – Какой я вам племянник! – с досадой сказал ему Алексей. – Вы украли принцессу грез, немедленно верните ее!
   И тут Каверин понял, что это уже не Эльстон, а притихшая, печальная великая княжна. Ему показалось, что ее глаза занимают пол-лица, а под ними лежат голубоватые тени. Она серьезно смотрела на Алексея, не произнося ни слова.
   – Отчего вы такая? – спросил он удивленно.
   Фрейлина Голикова из-за плеча Александры Михайловны сделала страшные глаза. Каверин сморгнул, надеясь, что проклятая старуха рассеется, как дым, но не тут-то было. Крылатый конь в яблоках и небеса, по которым было так удобно скакать, исчезли, но и княжна, и фрейлина, и часы с амурчиками остались. Не сразу Алексей сообразил, что это уже не сон, а явь.
   – Он пришел в себя, – сказала княжна, оборачиваясь к Варваре Федотовне.
   – Но он бредит! – ужаснулась та. – Надо позвать доктора!
   Княжна с укором посмотрела на нее и повернулась к Алексею.
   – Как вы себя чувствуете сегодня, сударь?
   Каверин сделал попытку сесть в постели, но у него так закололо в груди, что он вынужден был отказаться от этой идеи.
   – Не очень хорошо, – со смешком ответил он. – Благодарю вас.
   От сиреневого платья княжны пахло фиалкой. Странно, – прежде Алексей терпеть не мог этот запах, а теперь он почти ему нравился.
   – Скажите, – несмело спросил Каверин, – я долго лежал?
   Женщины переглянулись.
   – Достаточно, – ответила княжна.
   – Вы едва не погибли! – вскричала Варвара Федотовна. – Доктор сказал, это чудо, что вы не умерли после такого удара.
   При этих словах Алексей окончательно вспомнил происшедшее, и это не замедлило отразиться на его лице. Губы молодого человека сжались, в глазах мелькнули нехорошие огоньки.
   – А… мсье Эльстон? – сухо спросил он.
   Княжна вскинула голову. Вдоль ее левого виска спадала тонкая развившаяся прядь.
   – Он тоже был ранен, но не так серьезно, как вы. Мсье Лабрюни утверждает, что ему больше ничего не грозит.
   "Ну, это пока я не встану на ноги», – мелькнуло в голове у Алексея. Он отличался крайней злопамятностью и никогда ничего не забывал – ни хорошего, ни дурного.
   Должно быть, напоминание о поклоннике оказалось слишком неприятно для Александры Михайловны, потому что она поднялась с кресла и сказала светски-безразличным тоном:
   – Прошу извинить, но меня ждут. Варвара Федотовна, можете немного побеседовать с племянником, но, прошу вас, недолго: ему пока вредно много говорить. Я пришлю Жанну, она пока побудет вашей сиделкой. Полина отдыхает, она и так сидела возле вас всю ночь.
   Она хотела удалиться, но Алексей неожиданно схватил ее за руку. Княжна удивленно взглянула на него, но он лишь поднес к губам тонкие прохладные пальцы и быстро отпустил их.
   – Благодарю вас, – проговорил он горячим шепотом, – вы очень добры.
   Княжна слегка пожала плечами и вышла. «Тетушка» и «племянник» остались одни.
   – Ах, сударь! – сказала Варвара Федотовна скорбно, качая головой. – Поверьте, мне очень жаль, что все так обернулось!
   – Мне тоже, – совершенно искренне ответил Алексей. Чувство юмора не покидало его даже в самых безвыходных ситуациях.
   – Мы все были просто убиты горем! – пожаловалась Варвара Федотовна тоном капризной девочки, получившей клубничное мороженое вместо обещанного шоколадного. – А каким это было потрясением для ее высочества!
   Каверин сжал губы и ничего не ответил.
   – Но ее высочество – настоящий ангел! Представьте, она сама вызвалась ухаживать за вами, хотя доктор и предупредил ее, что это может быть тяжело для неподготовленного человека. Она и вторая фрейлина дежурили возле вас по очереди.
   «Только тебя почему-то не было», – подумал Алексей.
   – Порой, дорогой племянник, – кокетливо прощебетала «тетушка», – вы были так плохи, что мы уж думали о том, чтобы звать священника. К счастью, самого худшего все-таки не произошло. – Она придвинулась поближе к молодому человеку и зашептала: – Но мне-то, мне вы все-таки можете рассказать, что там у вас случилось? Почему вы не смогли убить Эльстона?
   Алексей кисло улыбнулся.
   – Очевидно, потому, дражайшая Варвара Федотовна, что сам Эльстон не пожелал мне в этом помочь.
   – О! – сказала Варвара Федотовна обиженно и отодвинулась.
   – Именно так. Кстати, вы не в курсе, сколько еще мне придется лежать в постели?
   – Не меньше двух недель, – сказала Варвара Федотовна уверенно. – Так сказал доктор Лабрюни.
   – Будем надеяться, что доктор окажется неправ. Что слышно об Эльстоне? Он по-прежнему в Ницце?
   В глазах фрейлины мелькнул огонек понимания.
   – Насколько мне известно, мсье Эльстон пока не собирается покидать свою виллу.
   – Понятно. А великая княжна? Часто он с ней видится?
   – За то время, что вы лежали в постели, – заметила Варвара Федотовна, улыбнувшись краями поблекших губ, – всего два раза.