Страница:
Двадцать минут спустя вереница джипов потянулась по пустыне. Вероника сидела за рулем головной машины, в которой, кроме нее, расположились Макс и Хоакин. Макс просматривал распечатанные листы с данными о новой ракетной установке и фотографиями испытаний, Вероника молчала, Хоакин рассеянно смотрел по сторонам. Смотреть, впрочем, было абсолютно не на что: белая пустыня, белое солнце, белесое небо. Джип трясся, мотор благодушно урчал.
– Хоакин, ты никогда не думал жениться? – задорно спросила Вероника.
Макс фыркнул. Пот из-под кепи заливал его глаза. Он снял головной убор, вытер лоб и вернул кепи на место.
– Из тебя получится отличный муж, – подкалывала меж тем террористка его помощника. – Ты такой тихий…
– Заткнись, – вяло сказал Хоакин. Он не выносил тряски, и его слегка мутило. Сейчас он вообще сожалел, что поехал с ними, – но после того как Макса в его отсутствие едва не взяли, он старался не оставлять командира одного.
– А ты не хочешь выйти замуж? – спросил Макс внезапно у Вероники.
– Ну да, чтобы стирать чужие вонючие носки и нянчить детей, которые, когда вырастут, может, будут обзывать меня по-всякому? – засмеялась она. – Иди ты к черту!
– Так вот почему ты подалась к нам! – воскликнул Хоакин, делая большие глаза. – Испугалась вонючих носков! А я-то думал…
Вероника залилась веселым смехом, оскалив острые зубы.
– Ну уж не из-за твоих прекрасных глаз, это точно! – заявила она. – И даже не ради твоих, мой Принц.
И она снова задорно расхохоталась. Но Максу не понравилось то, что она сказала, и он отвернулся.
Джипы миновали гряду камней и свернули налево. Тут машины начало трясти так, что Хоакин позеленел.
– Далеко еще? – спросил он, не выдержав.
– Уже приехали, – отозвалась Вероника. – Вот они!
Метрах в двухстах впереди показались приличных размеров фура и джип. К последнему привалились две фигурки, и Макс с удивлением заметил, что одна принадлежит женщине.
– Это Аньес, – объявила Вероника. – Все в порядке. – Она с облегчением вздохнула и просигналила два раза. Аньес – женщина в пестром платке, обвязанном вокруг головы, линялой майке и светлых шортах – просигналила ей в ответ.
Вторая фигурка при ближайшем рассмотрении оказалась громадного роста детиной, лениво перекатывавшим жвачку от одной щеки к другой. Едва Вероника соскочила на землю, из-за фуры показались еще двое. Аньес махнула им рукой, они кивнули и отступили в тень, оставаясь, однако, на виду.
– Привет, Аньес, – сказала Вероника по-французски.
– Привет. Мы уж думали, вы заблудились.
– Меня задержали. – Она мотнула головой в сторону Принца. – Знакомься, это Макс.
– А-а, – вежливо протянула женщина. – Очень приятно.
Макс заметил, что у нее шрам вдоль щеки, что она загорелая, поджарая и мускулистая. Она была некрасивая и не понравилась ему, но он все же заставил себя пожать ей руку. Ладонь женщины оказалась сухой и холодной. На шее у Аньес висел черный шнурок с каким-то замысловатым плоским украшением из непрозрачного темного камня.
– Ладно, – сказала Вероника. – К делу. Мы договаривались насчет автоматов, пулеметов, стингеров… И еще одной штуковины.
– Новейшая русская разработка. – Аньес кивнула. – Ты говорила, что хочешь ее испытать.
– Это было бы занятно, – усмехнулся Хоакин, – но у нас тут нет поблизости самолета с президентом США.
По ставшему тяжелым взгляду Макса он понял, что ненароком сболтнул лишнее, и прикусил язык.
– Откуда у вас русское оружие? – спросил Макс.
– От русских, само собой, – ответила Аньес, усмехаясь. Шрам на ее щеке шевельнулся, как живой. – Все любят деньги… – Она повернулась к Веронике. – И я не исключение.
– Я помню, – отозвалась Вероника. Она похлопала ладонью по чемодану, лежавшему на сиденье. – Окончательный расчет как обычно, когда я все проверю.
– Нет проблем. Автоматы тоже будешь проверять?
– Я всегда все проверяю, – с нажимом ответила Вероника.
Хоакин придержал ее за руку.
– В чем дело?
– Большая машина, отсюда не видно, что внутри, – шепнул по-испански Хоакин, кивая на фуру. – А там может быть засада.
Вероника только головой покачала.
– Сказала же – нечего было за мной увязываться, – отрезала она.
– Вероника!
– Я знаю этих людей сто лет, ясно тебе? Отстань!
И, стряхнув его руку, направилась к фуре.
Хоакин поймал взгляд Аньес, которая укоризненно покосилась на него. В самом деле, чего он психует? Аньес и трое ее спутников – итого четверо. А их двадцать человек, не меньше. Даже если в фуре подмога, врасплох их не застать. И все-таки какая-то иголочка беспокойства покалывала его душу. Не утерпев, он отправился следом за Вероникой. Стоя возле фуры, она рассматривала содержимое ящиков с автоматами, которые вытащили подручные Аньес. Хоакин бросил взгляд внутрь прицепа. Ящики, ящики и ничего, кроме ящиков. И среди них высится какая-то здоровенная штуковина, накрытая чехлом. Он сразу же увидел на чехле русские буквы – и у него немного отлегло от сердца. Нет, здесь, пожалуй, нет никакого подвоха.
– Все в порядке? – крикнула Аньес.
– Да! – отозвалась Вероника. – Но какого черта патроны китайские? Я же просила…
– Постоянному покупателю скидка, – тотчас же нашлась Аньес. – Извини, так получилось.
Но Вероника продолжала ворчать. Аньес пожала плечами, вытянула из пачки сигарету, сунула ее в рот и полезла за зажигалкой. Поглядела на Макса и протянула пачку ему:
– Хотите?
– Спасибо.
Аньес зажгла сигарету себе и Максу, с наслаждением затянулась и выдохнула дым через ноздри.
– Лучше покурить до того, как мы пойдем смотреть нашего друга, – объяснила она.
– Друга? – удивился Макс.
– Так я его называю, ваш ракетный комплекс, – пояснила Аньес. – По мне, оружие надо называть так: «ваш лучший друг» или «с наилучшими пожеланиями».
– Неплохо. – Макс оскалился.
Аньес докурила сигарету, бросила ее на песок, тщательно затоптала и двинулась к грузовику. Ее помощники, забравшись в фуру, уже стаскивали чехол с «Зари», и даже Хоакин заинтересовался, ожидая увидеть нечто уникальное.
Макс подался вперед и восхищенно присвистнул.
– Вот это да!
Вероника саркастически рассматривала «друга», выпятив нижнюю губу. Аньес легко поднялась в прицеп и стала в позу аукционщика, продающего главный лот коллекции.
– Итак, «Заря», душка и красавица, – нараспев проговорила Аньес. – Тут система наведения. Ракета пока не заряжена, у меня здесь места маловато. Сами ракеты отдельно, в этом ящике. Если поставить установку на грузовик…
– Кажется, ты говорила о джипе, – сухо напомнила Вероника.
– Джип улетит к чертям от отдачи, – парировала Аньес, – но джип в принципе тоже может быть, если вы воспользуетесь обыкновенным дистанционным управлением. Пульт в комплекте. – Она хлопнула по какой-то коробке. – Против чего оружие предназначено? Ну, по воробьям стрелять никак не подойдет. – Она мимоходом улыбнулась Максу, и он ответил ей понимающей улыбкой. Он уже не находил эту женщину в пестром платке такой неприятной, как вначале, и ему нравилось, как она обращается со своей опасной игрушкой – любовно и вместе с тем совершенно уверенно. – Оно создано для того, чтобы сбивать самолеты, в основном военные. За оружие я ручаюсь, видела съемки его испытаний. Поверьте, его мощность как нельзя лучше подходит для ваших целей.
– Это интересно, – пробормотал Макс. – Оч-чень интересно.
Вероника недовольно поморщилась. Закупка оружия обычно находилась в ее компетенции, и она не любила, когда кто-то вмешивался в то, что она считала своим делом.
– Это все слова. Ты же знаешь, что я не люблю покупать кота в мешке. Надо испытать эту штуку хотя бы на какой-нибудь простой цели.
– Хорошо, – легко согласилась Аньес. – Но это значит, что я потеряю минимум одну ракету. Давайте сразу же договоримся, что испытание – за ваш счет. Так будет честно.
Вероника переглянулась с Максом, и он кивнул:
– Мы согласны.
– Тогда выгружаем нашего друга, – объявила Аньес.
Это оказалось не так легко, потому что «Заря» по своим габаритам все-таки была не маленькой. Пришлось вызвать на подмогу людей из сопровождения Макса.
– Не очень-то удобно, – заметил Хоакин, следивший за выгрузкой.
– Как и все русское, – жизнерадостно ответила Аньес. – Но, уверяю вас, как только вы к нему привыкнете, то сразу же обнаружите, что не можете без него обходиться… Ну что, устроим фейерверк?
…И тут он понял, не зря же он часами играл с Максом в шахматы, а Макс играл в них очень хорошо и сумел многому его научить. Все дело в глупых пешках, которых выманили с их позиций; пешки столпились возле фуры, оставив неприкрытыми короля – Макса и слона – его, Хоакина, наедине с вражеским ферзем – Аньес, которая, конечно, наверняка никакая не Аньес вовсе. Это была хорошо продуманная и просчитанная шахматная комбинация, которую разыграли с ними на белом песке пустыни, исчерченном черными тенями, как на черно-белой доске, это… Но уже нет времени додумывать сложносочиненную мысль, потому что спутники Аньес, тоже каким-то образом оказавшиеся в стороне от фуры, уже без всяких околичностей орут: «Фейерверк!» – и достают оружие.
– Макс! – отчаянно закричал Хоакин. – Спасайся! Это засада!
Нет, у нападающих ничего не получится, потому что их всего четверо, а с Максом куда больше людей, и шума вертолетов не слыхать, так что подмога не поспеет к их недругам… И тут произошло то, что суеверный человек, слабо знакомый с методами спецслужб, мог бы назвать чудом. А именно: песок расступился, и из-под него один за другим полезли французские десантники, специально обученные приемам ведения военных действий в условиях пустыни. Поддерживая их наступление, загрохотала тяжелая артиллерия, тоже до поры до времени прятавшаяся в укрытиях, нарочно для этого устроенных под землей.
От двух джипов из сопровождения остались одни обломки. Другие машины кувыркались, взрывались, взлетали в воздух. Макс и опомниться не успел, как тот самый громила, который сопровождал Аньес, кинулся на него и сбил с ног. Сцепившись, они покатились по песку. Макс был силен, но этот человек был гораздо сильнее, он подмял Принца под себя и душил его. Внезапно Макс почувствовал, что хватка громилы ослабла. Какая-то жидкость закапала ему на лицо, и он увидел рядом с собой Хоакина, который одним махом перерезал врагу горло.
– Бежим, Макс! Сюда, скорее!
Его люди, знавшие, что даже в случае сдачи их не ожидает ничего хорошего, наконец открыли ответный огонь. Несколько десантников упали. Макс стрелял, стрелял и Хоакин, не давая никому приблизиться к ним. Кепи слетело с головы Макса, глаза горели сумасшедшим огнем. Может быть, он чувствовал себя счастливым посреди этого моря огня, смерти и крови, где его спасение зависело только от него самого.
Двух его людей убили у него на глазах. Они с Хоакином отступали, их обстреливали со всех сторон. Внезапно Макс услышал шум мотора. Веронике удалось завести уцелевший джип – единственный, который еще мог передвигаться. Она подъехала к ним. Чемодан с деньгами, которые они собирались заплатить Аньес за оружие, лежал рядом с ней на сиденье.
– Возвращаемся в лагерь! – заорал Макс, перекрывая шум стрельбы. – Мы должны предупредить своих, иначе туда явятся войска и всех перебьют! А…
Вероника спокойно вытащила пистолет и, почти не целясь, выстрелила. Макс остолбенел: Хоакин с пулей между глаз медленно осел на землю.
И тогда он все понял. Вероника увела из лагеря все машины, на которых они могли отступить, Вероника уверяла их, что знает Аньес. Они ничего не подозревали. Ничего. Потому что предатель был среди них. Это Вероника, зная его, догадалась, как можно выманить его со средиземноморского острова, и нарочно требовала, чтобы он не ехал смотреть ракетный комплекс, отлично понимая, что это только его подстегнет. Но почему? Почему именно она? Неужели только из-за…
Больше Макс ничего не успел подумать. Вероника выстрелила в него дважды, потом еще раз. Он упал и покатился по мягкому песку. Вероника, перезарядив пистолет, щелкнула затвором и подошла к нему. Макс не двигался. Тогда она размахнулась ногой в тяжелом ботинке и пнула его.
– Это тебе за моего брата, – процедила она сквозь зубы.
И, ударив второй раз, добавила:
– И за все остальное тоже.
Макс лежал на спине, раскинув руки, и кровь бежала из его рта. Вероника подняла руку, целясь ему между глаз, и почти надавила на гашетку, когда кто-то перехватил ее запястье и вывернул его. Пистолет отлетел в сторону. Дико вскрикнув, Вероника Ферреро уставилась на женщину в платке.
– Тихо, деточка, – миролюбиво сказала Аньес. – Не то я испорчу тебе фасад.
Вероника знала, кто такая Аньес, и знала, насколько опасно спорить с ней. Она отступила.
– Таких, как он, надо убивать, – злобно выпалила она, дергая ртом.
– Таких, как ты, – тоже, – спокойно отвечала Аньес. – Мне лично все равно, но был приказ доставить его живым. Спасибо за сотрудничество.
Макс открыл глаза. Они были мутными, но потом его взгляд прояснился. Он увидел Аньес с наручниками и все понял. Она сковала его запястья и спокойно сказала:
– Ты можешь хранить молчание, можешь говорить, можешь звать свою мамочку, адвоката, папу римского – мне все равно. Можешь предлагать мне миллиарды, можешь сотрясать воздух и угрожать мне – плевать я на тебя хотела. Именем Французской Республики ты арестован. Я доставлю тебя в Париж, а там тебя будут судить. – Голова Макса дернулась. – Тихо-тихо, Маленький Принц.
К ней подошел один из десантников и отдал честь.
– Mon colonel[4], мы взяли шесть человек, они ранены. Что с ними делать? – Его глаза скользнули по лицу Принца, он узнал пленника и невольно приосанился. Все-таки не каждый день берешь матерого зверя, да еще под началом такой замечательной женщины, как их мадам полковник.
– Потери? – бесстрастно спросила Аньес.
– Двое погибли, в том числе Жюль, мой полковник. Еще пять человек ранены.
– Пленных оставить здесь, – холодно уронила Аньес. – Навсегда. – Она достала из заднего кармана рацию. – «Мираж-два», я «Мираж-один». Фейерверк закончился, товар доставлен почти в целости. Никто не убежал. Приказываю приступить ко второй фазе: уничтожению лагеря. Об исполнении доложите.
– «Мираж-один», – прошелестел глуховатый голос, – вас понял. Вызываю бомбардировщики.
– «Мираж-два», конец связи. Эй! Носилки для нашего дорогого пленника.
Самолеты, начиненные бомбами, прилетели к лагерю боевиков через несколько минут.
Вечером того же дня Артюр Боннар, видный французский журналист, начал статью для завтрашней передовицы словами:
«Весь мир вздохнул с облегчением.
Французские спецслужбы обезвредили одного из опаснейших…»
Текст содержал ряд тонких намеков на то, что там, где как англичане, так и американцы потерпели позорную неудачу, Франция опять оказалась на высоте. Трехцветный флаг развевался в каждой строчке, мозоля глаза представителям всех прочих наций.
– Чушь, – высокомерно бросила полковник Мари Декрессак, она же пустынница Аньес, свернув газету и бросая ее на стол. – Бертран!
На ее зов немедля объявился вполне приличного вида господин с добрыми, как у печальной собаки, глазами. Он и Мари были женаты уже полтора десятка лет и души не чаяли друг в друге.
– Бертран, душенька, принеси мне, пожалуйста, еще кофе, – распорядилась грозная полковница. – Я надеюсь, в мое отсутствие ты не забывал поливать цветы? И, кстати, как дела в школе у Женевьевы с Феликсом?
Глава четвертая
Я (потому что это опять я, а кто же еще?) выныриваю из метро и перевожу дух.
Я имею на это право, потому что время, которое я провела под землей, было не самым приятным в моей жизни. Я прижимала сумку крепко к себе, боясь, что ее у меня могут вырвать. Кроме того, меня могли снова оглушить, столкнуть под поезд или, на худой конец, зарезать. Для человека с моей любовью к жизни это, надо признаться, неутешительная перспектива.
Вдобавок человеческий мозг странно устроен, и, как я ни пыталась хоть на время забыть о моем деле, мысли о нем упорно продолжали лезть мне в голову. А случайно увидев свое отражение в окне вагона, я заметила кое-что, на что не обратила внимания прежде и что, по правде говоря, привело меня в еще большее бешенство, чем даже татуировка и одежда с чужого плеча.
Мне обрезали волосы!
Утром они доходили почти до середины спины. Теперь то, что у меня осталось, едва прикрывало шею и, мало того, было стянуто в короткий тугой хвостик, перевязанный мягкой резинкой.
Это было последней каплей. Мне захотелось плакать. Я запустила пальцы в бедные огрызки, которые у меня еще оставались, растрепала прическу, содрала гнусную резинку и швырнула ее на пол. Потом я подумала, что она может пригодиться как вещественное доказательство, подобрала ее и машинально открыла сумку, чтобы положить улику внутрь. Из глубины сумки на меня холодно блеснул пистолет, о котором я уже успела забыть. Клянусь, я едва не закричала от ужаса.
Я призвала себя к порядку. Господи, я же вовсе не героиня по натуре! До недавнего времени я мечтала прожить свою жизнь, по возможности как можно меньше страдая и не причиняя страданий другим. Можете обвинять меня в том, что я старалась плыть по течению. Вам это сделать легко – вы же совсем не знаете меня.
Итак, я взяла себя в руки (очень крепко) и попыталась расставить все части головоломки по своим местам. Я не помнила моего похитителя или похитителей, но все указывало на то, что для сумасшедших они действовали чересчур изощренно. Что они сделали со мной, я знала, по крайней мере, отчасти. Что они собирались сделать…
Тут состав дернулся, как в эпилептическом припадке, и остановился. Я поглядела на синюю табличку с названием и обнаружила, что едва не прозевала свою станцию. Схватив с сиденья сумку, я ринулась к выходу и кое-как протиснулась в уже закрывающиеся двери. Уф.
Наверху моросил дождь, но только так, для виду, и я обрадовалась, потому что люблю дождь, и легкие сиреневые сумерки, и дома, еще помнящие прекрасную эпоху и дам в пышных шляпках. По французскому обычаю почти на всех зданиях бульвара, по которому я шла, имелись таблички с именами архитекторов и дат постройки. И…
Вспомнила. Мы с Денисом гуляли сегодня по этому бульвару. И я прекрасно знаю этот дом, украшенный лепниной, потому что уже фотографировала его. Мы вышли из отеля, взяв с собой карту Парижа, и отправились бродить. И хотя район довольно скромный, а отель всего лишь две звезды, в номере обнаружился бесплатный вай-фай, который в иных странах и в четырехзвездочных отелях не сыщешь. Вернее, сыщешь, но только за дополнительную плату.
Значит, меня похитили с прогулки? Или после нее? И почему Денис не пришел мне на помощь? Или я чего-то о нем не знаю и на самом деле он является не менеджером салона мобильной связи, а, к примеру, генеральным поставщиком международной сети проституток, которым делают татуировки, чтобы в случае бегства их было легче обнаружить? В детективах, замечу, такое приключается сплошь и рядом. Доверчивая девушка, расчетливый негодяй, путешествие, которое оборачивается тысячью неприятностей, изредка – герой, который ее спасает, хотя обычно героине приходится отдуваться самой и полагаться исключительно на силу своего обаяния, а также на силу удара табуреткой, которым при случае удается приласкать главного супостата. Так союз обаяния и табуретки обеспечивает книжке хеппи-энд, а мне – несколько с удовольствием проведенных часов. Потому что да, я люблю детективы. Люблю их наивные хитросплетения, люблю неловкие попытки авторов меня провести, люблю несокрушимых пуленепробиваемых героев и непроходимо идиотических героинь, люблю находчивых сыщиков, которые всегда ухитряются с помощью логики объяснить все на свете, хотя в жизни я ни разу не встречала человека, чьи поступки до конца можно было бы осмыслить логически. Взять хотя бы меня – я обожаю старинную мебель, я просто с ума схожу по этим восхитительным резным стульям и столикам, инкрустированным перламутром, а в жизни меня окружают дрова из ДСП и диван-кровать, который ломается раз в три месяца. Да что там мебель – мне всегда казалось, что меня привлекают брюнеты с голубыми глазами, а Денис – сероглазый и русоволосый. И вообще…
И вообще, углубившись в дебри размышлений о своей нелегкой жизни, я внезапно понимаю, что отель в пяти минутах ходьбы от станции метро и отель в часе ходьбы от станции метро – одно и то же для человека, который в первый раз оказался в незнакомом городе и крайне плохо в нем ориентируется. Потому что я, черт возьми, не помню, где именно находится наша гостиница. Помню, что была улица, которая примыкала к бульвару, и отель был почти в самом ее конце, а по бульвару еще надо было топать до метро. И мы с Денисом… ну да, мы еще посмеялись, что французские «пять минут» в переводе на русский, пожалуй, минут десять, а то и больше.
Я попыталась вспомнить, не было ли какого-нибудь дополнительного ориентира вроде магазина или приметной вывески, но ничего не вспомнила. Тогда я принялась блуждать по бульвару, надеясь, что вот-вот меня настигнет озарение и я вспомню, в какую сторону мне идти. Улица была заполнена толпой прохожих, а еще в Париже через каждые двадцать метров встречается кафе, и столики частенько вылезают прямо на тротуар. Я задумалась, а не зайти ли мне в кафе чего-нибудь перекусить, но тут над бульваром взмыл противный вой полицейских сирен. Он действовал мне на нервы, и я от досады свернула на первую попавшуюся улицу. Здесь уже было потише и прохожих совсем немного (это в Париже тоже часто бывает: идете по многолюдной улице, сворачиваете в переулок, а там – ни души). Но уже через несколько шагов я убедилась, что наш отель не может быть расположен на этой улице, потому что я совсем ее не помню. И тут сзади снова завыла сирена, настигая меня. Я подскочила и шарахнулась к стене, а полицейская машина, сверкая синими огнями, пролетела мимо. Я почувствовала нечто странное – словно ледяная рука тронула меня за сердце, не знаю даже, как объяснить это ощущение. Не раздумывая и не колеблясь, я двинулась в том же направлении, что и полицейские. Вскоре я увидела вывеску обанкротившегося магазина, которая горела неправдоподобно ярким неоновым огнем, и тут мои ноги словно налились свинцом. Я сделала несколько шагов, потом остановилась. Потоптавшись на месте, я скользнула чуть ближе и спряталась за какой-то столб. Возможно, фонарный. Мне в тот момент не пришло в голову его рассматривать.
Под неоновыми огнями вывески стояли две полицейские машины, и мигалки на их крышах рассыпали в ночи синие всполохи. На тротуаре уже собралась небольшая толпа.
У меня екнуло сердце. Возможно, это была пресловутая женская интуиция, не знаю. Зачем-то согнувшись в три погибели, я отлепилась от столба, перебежала улицу и смешалась с толпой.
– Это ужасно, – говорил высокий сухопарый старик. – Просто ужасно. Я вышел, как обычно, на прогулку с моим Жожо и обнаружил его…
Зеваки слушали с благоговением. Маленький белый пудель прижался к ноге хозяина, мелко дрожа всем телом, – очевидно, это и был тот самый Жожо.
– Такой приличный молодой человек, светловолосый, в красной майке… Ему перерезали горло, представляете? – Несмотря на волнение, он произнес слово égorger[5] с явным удовольствием, смакуя его, как хорошее вино.
У меня же было ощущение, что перерезают горло мне. Полиция копошилась в темном дворе, куда никого не пускали, но мне во что бы то ни стало нужно было взглянуть на того, кто там лежит. Потому что – может быть, я читала слишком много детективов – мне показалось, я могу знать этого человека. Слишком многие приметы совпадали.
Покрепче перехватив сумку (эх, знали бы полицейские, что в ней находится…), я двинулась прямиком на представителя закона.
– Сюда нельзя, мадемуазель! – строго сказал мне ажан.
– Но я живу в этом доме! – объявила я, уверенно махнув рукой в сторону двора.
Полицейский смерил меня недоверчивым взглядом. Мне показалось, он собирался спросить у меня документы, но тут к нему подскочил лохматый тип с микрофоном, которого сопровождал оператор с камерой. Тип выглядел так, словно его с утра по ошибке засунули в стиральную машину, а когда вытащили, забыли погладить. Все у него стояло дыбом: волосы, брови, даже очки. Не тратя даром времени, он набросился на полицейского.
– Это убийство? Кто его расследует? Могу я задать несколько вопросов?
– Еще ничего не известно толком, месье, – осадил его полицейский.
– Но это хотя бы серийное убийство, а? – ухмыльнулся тип с микрофоном.
– Это вы лучше спросите у инспектора Миртиля, – твердо ответил ажан.
– У этого? Да он терпеть нас не может!
Воспользовавшись тем, что полицейский отвлекся на перепалку с представителем прессы, я беспрепятственно проскользнула во двор.
Лавируя все время так, чтобы оставаться, насколько возможно, вне поля зрения остальных полицейских, я наконец подобралась к группе из трех человек. Тот, что стоял ко мне спиной, был худ, как щепка, с лысиной на макушке и говорил слегка в нос. Мне подумалось, что это и есть пресловутый Миртиль. Второй, которого я видела в профиль, – курносый плечистый малый лет тридцати пяти с белокурыми вьющимися волосами, сложением напоминающий хороший шкаф. Третий, судя по тому, как он кружил возле распростертого на земле тела, был всего-навсего врач – врач для тех больных, которым он в принципе уже не нужен.
– Хоакин, ты никогда не думал жениться? – задорно спросила Вероника.
Макс фыркнул. Пот из-под кепи заливал его глаза. Он снял головной убор, вытер лоб и вернул кепи на место.
– Из тебя получится отличный муж, – подкалывала меж тем террористка его помощника. – Ты такой тихий…
– Заткнись, – вяло сказал Хоакин. Он не выносил тряски, и его слегка мутило. Сейчас он вообще сожалел, что поехал с ними, – но после того как Макса в его отсутствие едва не взяли, он старался не оставлять командира одного.
– А ты не хочешь выйти замуж? – спросил Макс внезапно у Вероники.
– Ну да, чтобы стирать чужие вонючие носки и нянчить детей, которые, когда вырастут, может, будут обзывать меня по-всякому? – засмеялась она. – Иди ты к черту!
– Так вот почему ты подалась к нам! – воскликнул Хоакин, делая большие глаза. – Испугалась вонючих носков! А я-то думал…
Вероника залилась веселым смехом, оскалив острые зубы.
– Ну уж не из-за твоих прекрасных глаз, это точно! – заявила она. – И даже не ради твоих, мой Принц.
И она снова задорно расхохоталась. Но Максу не понравилось то, что она сказала, и он отвернулся.
Джипы миновали гряду камней и свернули налево. Тут машины начало трясти так, что Хоакин позеленел.
– Далеко еще? – спросил он, не выдержав.
– Уже приехали, – отозвалась Вероника. – Вот они!
Метрах в двухстах впереди показались приличных размеров фура и джип. К последнему привалились две фигурки, и Макс с удивлением заметил, что одна принадлежит женщине.
– Это Аньес, – объявила Вероника. – Все в порядке. – Она с облегчением вздохнула и просигналила два раза. Аньес – женщина в пестром платке, обвязанном вокруг головы, линялой майке и светлых шортах – просигналила ей в ответ.
Вторая фигурка при ближайшем рассмотрении оказалась громадного роста детиной, лениво перекатывавшим жвачку от одной щеки к другой. Едва Вероника соскочила на землю, из-за фуры показались еще двое. Аньес махнула им рукой, они кивнули и отступили в тень, оставаясь, однако, на виду.
– Привет, Аньес, – сказала Вероника по-французски.
– Привет. Мы уж думали, вы заблудились.
– Меня задержали. – Она мотнула головой в сторону Принца. – Знакомься, это Макс.
– А-а, – вежливо протянула женщина. – Очень приятно.
Макс заметил, что у нее шрам вдоль щеки, что она загорелая, поджарая и мускулистая. Она была некрасивая и не понравилась ему, но он все же заставил себя пожать ей руку. Ладонь женщины оказалась сухой и холодной. На шее у Аньес висел черный шнурок с каким-то замысловатым плоским украшением из непрозрачного темного камня.
– Ладно, – сказала Вероника. – К делу. Мы договаривались насчет автоматов, пулеметов, стингеров… И еще одной штуковины.
– Новейшая русская разработка. – Аньес кивнула. – Ты говорила, что хочешь ее испытать.
– Это было бы занятно, – усмехнулся Хоакин, – но у нас тут нет поблизости самолета с президентом США.
По ставшему тяжелым взгляду Макса он понял, что ненароком сболтнул лишнее, и прикусил язык.
– Откуда у вас русское оружие? – спросил Макс.
– От русских, само собой, – ответила Аньес, усмехаясь. Шрам на ее щеке шевельнулся, как живой. – Все любят деньги… – Она повернулась к Веронике. – И я не исключение.
– Я помню, – отозвалась Вероника. Она похлопала ладонью по чемодану, лежавшему на сиденье. – Окончательный расчет как обычно, когда я все проверю.
– Нет проблем. Автоматы тоже будешь проверять?
– Я всегда все проверяю, – с нажимом ответила Вероника.
Хоакин придержал ее за руку.
– В чем дело?
– Большая машина, отсюда не видно, что внутри, – шепнул по-испански Хоакин, кивая на фуру. – А там может быть засада.
Вероника только головой покачала.
– Сказала же – нечего было за мной увязываться, – отрезала она.
– Вероника!
– Я знаю этих людей сто лет, ясно тебе? Отстань!
И, стряхнув его руку, направилась к фуре.
Хоакин поймал взгляд Аньес, которая укоризненно покосилась на него. В самом деле, чего он психует? Аньес и трое ее спутников – итого четверо. А их двадцать человек, не меньше. Даже если в фуре подмога, врасплох их не застать. И все-таки какая-то иголочка беспокойства покалывала его душу. Не утерпев, он отправился следом за Вероникой. Стоя возле фуры, она рассматривала содержимое ящиков с автоматами, которые вытащили подручные Аньес. Хоакин бросил взгляд внутрь прицепа. Ящики, ящики и ничего, кроме ящиков. И среди них высится какая-то здоровенная штуковина, накрытая чехлом. Он сразу же увидел на чехле русские буквы – и у него немного отлегло от сердца. Нет, здесь, пожалуй, нет никакого подвоха.
– Все в порядке? – крикнула Аньес.
– Да! – отозвалась Вероника. – Но какого черта патроны китайские? Я же просила…
– Постоянному покупателю скидка, – тотчас же нашлась Аньес. – Извини, так получилось.
Но Вероника продолжала ворчать. Аньес пожала плечами, вытянула из пачки сигарету, сунула ее в рот и полезла за зажигалкой. Поглядела на Макса и протянула пачку ему:
– Хотите?
– Спасибо.
Аньес зажгла сигарету себе и Максу, с наслаждением затянулась и выдохнула дым через ноздри.
– Лучше покурить до того, как мы пойдем смотреть нашего друга, – объяснила она.
– Друга? – удивился Макс.
– Так я его называю, ваш ракетный комплекс, – пояснила Аньес. – По мне, оружие надо называть так: «ваш лучший друг» или «с наилучшими пожеланиями».
– Неплохо. – Макс оскалился.
Аньес докурила сигарету, бросила ее на песок, тщательно затоптала и двинулась к грузовику. Ее помощники, забравшись в фуру, уже стаскивали чехол с «Зари», и даже Хоакин заинтересовался, ожидая увидеть нечто уникальное.
Макс подался вперед и восхищенно присвистнул.
– Вот это да!
Вероника саркастически рассматривала «друга», выпятив нижнюю губу. Аньес легко поднялась в прицеп и стала в позу аукционщика, продающего главный лот коллекции.
– Итак, «Заря», душка и красавица, – нараспев проговорила Аньес. – Тут система наведения. Ракета пока не заряжена, у меня здесь места маловато. Сами ракеты отдельно, в этом ящике. Если поставить установку на грузовик…
– Кажется, ты говорила о джипе, – сухо напомнила Вероника.
– Джип улетит к чертям от отдачи, – парировала Аньес, – но джип в принципе тоже может быть, если вы воспользуетесь обыкновенным дистанционным управлением. Пульт в комплекте. – Она хлопнула по какой-то коробке. – Против чего оружие предназначено? Ну, по воробьям стрелять никак не подойдет. – Она мимоходом улыбнулась Максу, и он ответил ей понимающей улыбкой. Он уже не находил эту женщину в пестром платке такой неприятной, как вначале, и ему нравилось, как она обращается со своей опасной игрушкой – любовно и вместе с тем совершенно уверенно. – Оно создано для того, чтобы сбивать самолеты, в основном военные. За оружие я ручаюсь, видела съемки его испытаний. Поверьте, его мощность как нельзя лучше подходит для ваших целей.
– Это интересно, – пробормотал Макс. – Оч-чень интересно.
Вероника недовольно поморщилась. Закупка оружия обычно находилась в ее компетенции, и она не любила, когда кто-то вмешивался в то, что она считала своим делом.
– Это все слова. Ты же знаешь, что я не люблю покупать кота в мешке. Надо испытать эту штуку хотя бы на какой-нибудь простой цели.
– Хорошо, – легко согласилась Аньес. – Но это значит, что я потеряю минимум одну ракету. Давайте сразу же договоримся, что испытание – за ваш счет. Так будет честно.
Вероника переглянулась с Максом, и он кивнул:
– Мы согласны.
– Тогда выгружаем нашего друга, – объявила Аньес.
Это оказалось не так легко, потому что «Заря» по своим габаритам все-таки была не маленькой. Пришлось вызвать на подмогу людей из сопровождения Макса.
– Не очень-то удобно, – заметил Хоакин, следивший за выгрузкой.
– Как и все русское, – жизнерадостно ответила Аньес. – Но, уверяю вас, как только вы к нему привыкнете, то сразу же обнаружите, что не можете без него обходиться… Ну что, устроим фейерверк?
…И тут он понял, не зря же он часами играл с Максом в шахматы, а Макс играл в них очень хорошо и сумел многому его научить. Все дело в глупых пешках, которых выманили с их позиций; пешки столпились возле фуры, оставив неприкрытыми короля – Макса и слона – его, Хоакина, наедине с вражеским ферзем – Аньес, которая, конечно, наверняка никакая не Аньес вовсе. Это была хорошо продуманная и просчитанная шахматная комбинация, которую разыграли с ними на белом песке пустыни, исчерченном черными тенями, как на черно-белой доске, это… Но уже нет времени додумывать сложносочиненную мысль, потому что спутники Аньес, тоже каким-то образом оказавшиеся в стороне от фуры, уже без всяких околичностей орут: «Фейерверк!» – и достают оружие.
– Макс! – отчаянно закричал Хоакин. – Спасайся! Это засада!
Нет, у нападающих ничего не получится, потому что их всего четверо, а с Максом куда больше людей, и шума вертолетов не слыхать, так что подмога не поспеет к их недругам… И тут произошло то, что суеверный человек, слабо знакомый с методами спецслужб, мог бы назвать чудом. А именно: песок расступился, и из-под него один за другим полезли французские десантники, специально обученные приемам ведения военных действий в условиях пустыни. Поддерживая их наступление, загрохотала тяжелая артиллерия, тоже до поры до времени прятавшаяся в укрытиях, нарочно для этого устроенных под землей.
От двух джипов из сопровождения остались одни обломки. Другие машины кувыркались, взрывались, взлетали в воздух. Макс и опомниться не успел, как тот самый громила, который сопровождал Аньес, кинулся на него и сбил с ног. Сцепившись, они покатились по песку. Макс был силен, но этот человек был гораздо сильнее, он подмял Принца под себя и душил его. Внезапно Макс почувствовал, что хватка громилы ослабла. Какая-то жидкость закапала ему на лицо, и он увидел рядом с собой Хоакина, который одним махом перерезал врагу горло.
– Бежим, Макс! Сюда, скорее!
Его люди, знавшие, что даже в случае сдачи их не ожидает ничего хорошего, наконец открыли ответный огонь. Несколько десантников упали. Макс стрелял, стрелял и Хоакин, не давая никому приблизиться к ним. Кепи слетело с головы Макса, глаза горели сумасшедшим огнем. Может быть, он чувствовал себя счастливым посреди этого моря огня, смерти и крови, где его спасение зависело только от него самого.
Двух его людей убили у него на глазах. Они с Хоакином отступали, их обстреливали со всех сторон. Внезапно Макс услышал шум мотора. Веронике удалось завести уцелевший джип – единственный, который еще мог передвигаться. Она подъехала к ним. Чемодан с деньгами, которые они собирались заплатить Аньес за оружие, лежал рядом с ней на сиденье.
– Возвращаемся в лагерь! – заорал Макс, перекрывая шум стрельбы. – Мы должны предупредить своих, иначе туда явятся войска и всех перебьют! А…
Вероника спокойно вытащила пистолет и, почти не целясь, выстрелила. Макс остолбенел: Хоакин с пулей между глаз медленно осел на землю.
И тогда он все понял. Вероника увела из лагеря все машины, на которых они могли отступить, Вероника уверяла их, что знает Аньес. Они ничего не подозревали. Ничего. Потому что предатель был среди них. Это Вероника, зная его, догадалась, как можно выманить его со средиземноморского острова, и нарочно требовала, чтобы он не ехал смотреть ракетный комплекс, отлично понимая, что это только его подстегнет. Но почему? Почему именно она? Неужели только из-за…
Больше Макс ничего не успел подумать. Вероника выстрелила в него дважды, потом еще раз. Он упал и покатился по мягкому песку. Вероника, перезарядив пистолет, щелкнула затвором и подошла к нему. Макс не двигался. Тогда она размахнулась ногой в тяжелом ботинке и пнула его.
– Это тебе за моего брата, – процедила она сквозь зубы.
И, ударив второй раз, добавила:
– И за все остальное тоже.
Макс лежал на спине, раскинув руки, и кровь бежала из его рта. Вероника подняла руку, целясь ему между глаз, и почти надавила на гашетку, когда кто-то перехватил ее запястье и вывернул его. Пистолет отлетел в сторону. Дико вскрикнув, Вероника Ферреро уставилась на женщину в платке.
– Тихо, деточка, – миролюбиво сказала Аньес. – Не то я испорчу тебе фасад.
Вероника знала, кто такая Аньес, и знала, насколько опасно спорить с ней. Она отступила.
– Таких, как он, надо убивать, – злобно выпалила она, дергая ртом.
– Таких, как ты, – тоже, – спокойно отвечала Аньес. – Мне лично все равно, но был приказ доставить его живым. Спасибо за сотрудничество.
Макс открыл глаза. Они были мутными, но потом его взгляд прояснился. Он увидел Аньес с наручниками и все понял. Она сковала его запястья и спокойно сказала:
– Ты можешь хранить молчание, можешь говорить, можешь звать свою мамочку, адвоката, папу римского – мне все равно. Можешь предлагать мне миллиарды, можешь сотрясать воздух и угрожать мне – плевать я на тебя хотела. Именем Французской Республики ты арестован. Я доставлю тебя в Париж, а там тебя будут судить. – Голова Макса дернулась. – Тихо-тихо, Маленький Принц.
К ней подошел один из десантников и отдал честь.
– Mon colonel[4], мы взяли шесть человек, они ранены. Что с ними делать? – Его глаза скользнули по лицу Принца, он узнал пленника и невольно приосанился. Все-таки не каждый день берешь матерого зверя, да еще под началом такой замечательной женщины, как их мадам полковник.
– Потери? – бесстрастно спросила Аньес.
– Двое погибли, в том числе Жюль, мой полковник. Еще пять человек ранены.
– Пленных оставить здесь, – холодно уронила Аньес. – Навсегда. – Она достала из заднего кармана рацию. – «Мираж-два», я «Мираж-один». Фейерверк закончился, товар доставлен почти в целости. Никто не убежал. Приказываю приступить ко второй фазе: уничтожению лагеря. Об исполнении доложите.
– «Мираж-один», – прошелестел глуховатый голос, – вас понял. Вызываю бомбардировщики.
– «Мираж-два», конец связи. Эй! Носилки для нашего дорогого пленника.
Самолеты, начиненные бомбами, прилетели к лагерю боевиков через несколько минут.
Вечером того же дня Артюр Боннар, видный французский журналист, начал статью для завтрашней передовицы словами:
«Весь мир вздохнул с облегчением.
Французские спецслужбы обезвредили одного из опаснейших…»
Текст содержал ряд тонких намеков на то, что там, где как англичане, так и американцы потерпели позорную неудачу, Франция опять оказалась на высоте. Трехцветный флаг развевался в каждой строчке, мозоля глаза представителям всех прочих наций.
– Чушь, – высокомерно бросила полковник Мари Декрессак, она же пустынница Аньес, свернув газету и бросая ее на стол. – Бертран!
На ее зов немедля объявился вполне приличного вида господин с добрыми, как у печальной собаки, глазами. Он и Мари были женаты уже полтора десятка лет и души не чаяли друг в друге.
– Бертран, душенька, принеси мне, пожалуйста, еще кофе, – распорядилась грозная полковница. – Я надеюсь, в мое отсутствие ты не забывал поливать цветы? И, кстати, как дела в школе у Женевьевы с Феликсом?
Глава четвертая
Едва нам начинает казаться, что мы что-то узнаем, как тут же выясняется, что мы ровным счетом ничего не знаем.
Гастон Леру. Тайна желтой комнаты, глава I
Я (потому что это опять я, а кто же еще?) выныриваю из метро и перевожу дух.
Я имею на это право, потому что время, которое я провела под землей, было не самым приятным в моей жизни. Я прижимала сумку крепко к себе, боясь, что ее у меня могут вырвать. Кроме того, меня могли снова оглушить, столкнуть под поезд или, на худой конец, зарезать. Для человека с моей любовью к жизни это, надо признаться, неутешительная перспектива.
Вдобавок человеческий мозг странно устроен, и, как я ни пыталась хоть на время забыть о моем деле, мысли о нем упорно продолжали лезть мне в голову. А случайно увидев свое отражение в окне вагона, я заметила кое-что, на что не обратила внимания прежде и что, по правде говоря, привело меня в еще большее бешенство, чем даже татуировка и одежда с чужого плеча.
Мне обрезали волосы!
Утром они доходили почти до середины спины. Теперь то, что у меня осталось, едва прикрывало шею и, мало того, было стянуто в короткий тугой хвостик, перевязанный мягкой резинкой.
Это было последней каплей. Мне захотелось плакать. Я запустила пальцы в бедные огрызки, которые у меня еще оставались, растрепала прическу, содрала гнусную резинку и швырнула ее на пол. Потом я подумала, что она может пригодиться как вещественное доказательство, подобрала ее и машинально открыла сумку, чтобы положить улику внутрь. Из глубины сумки на меня холодно блеснул пистолет, о котором я уже успела забыть. Клянусь, я едва не закричала от ужаса.
Я призвала себя к порядку. Господи, я же вовсе не героиня по натуре! До недавнего времени я мечтала прожить свою жизнь, по возможности как можно меньше страдая и не причиняя страданий другим. Можете обвинять меня в том, что я старалась плыть по течению. Вам это сделать легко – вы же совсем не знаете меня.
Итак, я взяла себя в руки (очень крепко) и попыталась расставить все части головоломки по своим местам. Я не помнила моего похитителя или похитителей, но все указывало на то, что для сумасшедших они действовали чересчур изощренно. Что они сделали со мной, я знала, по крайней мере, отчасти. Что они собирались сделать…
Тут состав дернулся, как в эпилептическом припадке, и остановился. Я поглядела на синюю табличку с названием и обнаружила, что едва не прозевала свою станцию. Схватив с сиденья сумку, я ринулась к выходу и кое-как протиснулась в уже закрывающиеся двери. Уф.
Наверху моросил дождь, но только так, для виду, и я обрадовалась, потому что люблю дождь, и легкие сиреневые сумерки, и дома, еще помнящие прекрасную эпоху и дам в пышных шляпках. По французскому обычаю почти на всех зданиях бульвара, по которому я шла, имелись таблички с именами архитекторов и дат постройки. И…
Вспомнила. Мы с Денисом гуляли сегодня по этому бульвару. И я прекрасно знаю этот дом, украшенный лепниной, потому что уже фотографировала его. Мы вышли из отеля, взяв с собой карту Парижа, и отправились бродить. И хотя район довольно скромный, а отель всего лишь две звезды, в номере обнаружился бесплатный вай-фай, который в иных странах и в четырехзвездочных отелях не сыщешь. Вернее, сыщешь, но только за дополнительную плату.
Значит, меня похитили с прогулки? Или после нее? И почему Денис не пришел мне на помощь? Или я чего-то о нем не знаю и на самом деле он является не менеджером салона мобильной связи, а, к примеру, генеральным поставщиком международной сети проституток, которым делают татуировки, чтобы в случае бегства их было легче обнаружить? В детективах, замечу, такое приключается сплошь и рядом. Доверчивая девушка, расчетливый негодяй, путешествие, которое оборачивается тысячью неприятностей, изредка – герой, который ее спасает, хотя обычно героине приходится отдуваться самой и полагаться исключительно на силу своего обаяния, а также на силу удара табуреткой, которым при случае удается приласкать главного супостата. Так союз обаяния и табуретки обеспечивает книжке хеппи-энд, а мне – несколько с удовольствием проведенных часов. Потому что да, я люблю детективы. Люблю их наивные хитросплетения, люблю неловкие попытки авторов меня провести, люблю несокрушимых пуленепробиваемых героев и непроходимо идиотических героинь, люблю находчивых сыщиков, которые всегда ухитряются с помощью логики объяснить все на свете, хотя в жизни я ни разу не встречала человека, чьи поступки до конца можно было бы осмыслить логически. Взять хотя бы меня – я обожаю старинную мебель, я просто с ума схожу по этим восхитительным резным стульям и столикам, инкрустированным перламутром, а в жизни меня окружают дрова из ДСП и диван-кровать, который ломается раз в три месяца. Да что там мебель – мне всегда казалось, что меня привлекают брюнеты с голубыми глазами, а Денис – сероглазый и русоволосый. И вообще…
И вообще, углубившись в дебри размышлений о своей нелегкой жизни, я внезапно понимаю, что отель в пяти минутах ходьбы от станции метро и отель в часе ходьбы от станции метро – одно и то же для человека, который в первый раз оказался в незнакомом городе и крайне плохо в нем ориентируется. Потому что я, черт возьми, не помню, где именно находится наша гостиница. Помню, что была улица, которая примыкала к бульвару, и отель был почти в самом ее конце, а по бульвару еще надо было топать до метро. И мы с Денисом… ну да, мы еще посмеялись, что французские «пять минут» в переводе на русский, пожалуй, минут десять, а то и больше.
Я попыталась вспомнить, не было ли какого-нибудь дополнительного ориентира вроде магазина или приметной вывески, но ничего не вспомнила. Тогда я принялась блуждать по бульвару, надеясь, что вот-вот меня настигнет озарение и я вспомню, в какую сторону мне идти. Улица была заполнена толпой прохожих, а еще в Париже через каждые двадцать метров встречается кафе, и столики частенько вылезают прямо на тротуар. Я задумалась, а не зайти ли мне в кафе чего-нибудь перекусить, но тут над бульваром взмыл противный вой полицейских сирен. Он действовал мне на нервы, и я от досады свернула на первую попавшуюся улицу. Здесь уже было потише и прохожих совсем немного (это в Париже тоже часто бывает: идете по многолюдной улице, сворачиваете в переулок, а там – ни души). Но уже через несколько шагов я убедилась, что наш отель не может быть расположен на этой улице, потому что я совсем ее не помню. И тут сзади снова завыла сирена, настигая меня. Я подскочила и шарахнулась к стене, а полицейская машина, сверкая синими огнями, пролетела мимо. Я почувствовала нечто странное – словно ледяная рука тронула меня за сердце, не знаю даже, как объяснить это ощущение. Не раздумывая и не колеблясь, я двинулась в том же направлении, что и полицейские. Вскоре я увидела вывеску обанкротившегося магазина, которая горела неправдоподобно ярким неоновым огнем, и тут мои ноги словно налились свинцом. Я сделала несколько шагов, потом остановилась. Потоптавшись на месте, я скользнула чуть ближе и спряталась за какой-то столб. Возможно, фонарный. Мне в тот момент не пришло в голову его рассматривать.
Под неоновыми огнями вывески стояли две полицейские машины, и мигалки на их крышах рассыпали в ночи синие всполохи. На тротуаре уже собралась небольшая толпа.
У меня екнуло сердце. Возможно, это была пресловутая женская интуиция, не знаю. Зачем-то согнувшись в три погибели, я отлепилась от столба, перебежала улицу и смешалась с толпой.
– Это ужасно, – говорил высокий сухопарый старик. – Просто ужасно. Я вышел, как обычно, на прогулку с моим Жожо и обнаружил его…
Зеваки слушали с благоговением. Маленький белый пудель прижался к ноге хозяина, мелко дрожа всем телом, – очевидно, это и был тот самый Жожо.
– Такой приличный молодой человек, светловолосый, в красной майке… Ему перерезали горло, представляете? – Несмотря на волнение, он произнес слово égorger[5] с явным удовольствием, смакуя его, как хорошее вино.
У меня же было ощущение, что перерезают горло мне. Полиция копошилась в темном дворе, куда никого не пускали, но мне во что бы то ни стало нужно было взглянуть на того, кто там лежит. Потому что – может быть, я читала слишком много детективов – мне показалось, я могу знать этого человека. Слишком многие приметы совпадали.
Покрепче перехватив сумку (эх, знали бы полицейские, что в ней находится…), я двинулась прямиком на представителя закона.
– Сюда нельзя, мадемуазель! – строго сказал мне ажан.
– Но я живу в этом доме! – объявила я, уверенно махнув рукой в сторону двора.
Полицейский смерил меня недоверчивым взглядом. Мне показалось, он собирался спросить у меня документы, но тут к нему подскочил лохматый тип с микрофоном, которого сопровождал оператор с камерой. Тип выглядел так, словно его с утра по ошибке засунули в стиральную машину, а когда вытащили, забыли погладить. Все у него стояло дыбом: волосы, брови, даже очки. Не тратя даром времени, он набросился на полицейского.
– Это убийство? Кто его расследует? Могу я задать несколько вопросов?
– Еще ничего не известно толком, месье, – осадил его полицейский.
– Но это хотя бы серийное убийство, а? – ухмыльнулся тип с микрофоном.
– Это вы лучше спросите у инспектора Миртиля, – твердо ответил ажан.
– У этого? Да он терпеть нас не может!
Воспользовавшись тем, что полицейский отвлекся на перепалку с представителем прессы, я беспрепятственно проскользнула во двор.
Лавируя все время так, чтобы оставаться, насколько возможно, вне поля зрения остальных полицейских, я наконец подобралась к группе из трех человек. Тот, что стоял ко мне спиной, был худ, как щепка, с лысиной на макушке и говорил слегка в нос. Мне подумалось, что это и есть пресловутый Миртиль. Второй, которого я видела в профиль, – курносый плечистый малый лет тридцати пяти с белокурыми вьющимися волосами, сложением напоминающий хороший шкаф. Третий, судя по тому, как он кружил возле распростертого на земле тела, был всего-навсего врач – врач для тех больных, которым он в принципе уже не нужен.