Страница:
- Делай, урус! - улыбнулся и поправился: - Делай, казак!
Он ушел и скоро вернулся со своей старой женой. Старуха присела на пол рядом с постелью раненого.
- Делай, казак! - повторил Таштемир.
Старик и старуха помогли приподняться Фомке. А потом старуха приняла его голову и плечи на руки, как огромного младенца. Фома увидел склоненное над ним лицо старой женщины. Старая морщинистая кожа еще больше обвисла в таком положении, и казак почти ужаснулся. Но глаза были мягкие, теплые, и искупали все старческое уродство собранного в складки лица. Потом Фомка увидел над собой старушечью грудь - просто кусок темной сморщенной кожи.
Если бы не немощь, Фомка отшвырнул старуху и убежал бы прочь, но сил хватило только на то, чтобы посмотреть на старика. Тот внимательно глядел на происходящее, ничуть не смущаясь. Старик приложил ладонь к своим губам и кивнул головой.
"Что с казаком сделали, нехристи! - подумал Фомка. - Коня убили, потом самого подстрелили, а теперь, вместо того чтобы спокойно смерти предать, издеваются. Старухину грудь целовать велят!"
Фомка зажмурился и поцеловал сухую, похожую на пергамент кожу...
Старый Таштемир вышел к толпившимся возле его сакли чеченцам. Те замерли в напряженном ожидании, что скажет теперь старик.
- Нет больше гяура, уруса, казака, - сказал Таштемир. - Есть теперь сын у старого Таштемира и его старухи Фатимы.
* * *
В лагере всех девушек обязали закрывать лицо.
Не из-за того, что так велит закон Шариата, а скорее потому, что тут могли быть внедренные агенты ФСБ, которые потом вполне могли по памяти восстановить фотороботы курсанток, будущих девушек - снарядов.
Распорядок жесткий. Молитва пять раз в день. Еда - три раза в день. Подъем, молитва. Утренние теоретические занятия. Молитва. Завтрак. Снова занятия. Потом обед и практические занятия на полигоне. Снова молитва. Еда. Занятия. И так до позднего вечера.
Преподаватели - арабы или турки. А может, и азербайджанцы. Уроки ведут на русском языке. Преимущественно крутят специальные видеофильмы. Но и много показывают на учебных стендах и муляжах. Инструкторы требуют, чтобы девушки делали записи в конспект. Но не все девушки, как выяснилось, умеют писать.
- А вы рисуйте, - сказал на это Ливиец.
У преподавателей, как и у всех курсанток, клички. Или, говоря официальным языком, - позывные. У Айшат позывной Красная Шапочка. Почему Красная Шапочка? Наверное, у них тут есть список позывных, по которому их и назначают вновь прибывшим.
Начальник безопасности лагеря, позывной Смоки, когда их привезли - пять новеньких курсанток, особо не раздумывал, когда сказал:
- Будешь теперь Красная Шапочка, а имя свое старое - забудь, и как выйдешь отсюда, паспорт мы тебе дадим уже совсем на другую фамилию... Если выйдешь...
Девушки друг с другом почти не общались. Айшат поместили в палатку с маленькой остроносенькой курсанткой по кличке Белка. Белка чем-то напоминала ей Сажи... Такая же маленькая. Может, чуть постарше. Белка как раз и не умела писать. Ей Ливиец и посоветовал больше рисовать. Айшат заглянула к Белке в конспект и увидала там среди каких-то немыслимых каракулей красивые рисунки домов и деревьев. Домашних животных и цветов...
Белка постоянно отвлекалась на постороннее. Когда Ливиец или его сменщик Звездочет рассказывали, как закладывать мину под автомобиль или как минировать железнодорожные пути или телеграфные столбы, рисуя схему закладки боеприпаса, Белка начинала рисовать рядом с рельсами цветы и бабочек на этих цветах. Ребенок!
Айшат добросовестно хотела выучить всю науку о взрывном деле. Она тянула руку, как в школе, когда ей было непонятно. И Ливиец терпеливо повторял.
- Инициирующие взрывчатые вещества, к которым относятся азид свинца, красный фосфор, гремучая ртуть и другие химические соединения, будучи заложенными в небольшом количестве в детонаторы фабричного производства, призваны инициировать взрыв более инертных, или бризантных взрывчатых веществ, таких как тринитротолуол, аммонит, аммонал, динамит, пластид и так далее.... В инициирующих взрывчатых веществах в подрывном деле используется их способность взрываться от нагревания, трения или удара. По этому принципу и действуют различного рода детонаторы, электрические, огневого способа подрыва и ударного механического.
Держа в руках тоненькую блестящую трубочку электродетонатора, Айшат спросила:
- А если на задании я потеряю детонатор, то я могу его чем-то заменить?
Курсантки с завязанными лицами обернулись к ней двумя десятками черных глаз.
- Это хороший вопрос, - сказал Ливиец, - но вы старайтесь не терять детонатора.
- А если откажет? - не унималась Айшат.
- А на случай отказа в минах мы предусматриваем дублирующие системы подрыва. Так, в четырехсотграммовой шашке заводского изготовления, как вы заметили, делается три гнезда для ввода детонаторов, а в пластидовый заряд можно вставить сколько угодно, хоть десять... Один - да сработает!
Ей очень нравились занятия по огневой подготовке.
Девушек учили стрелять из пистолетов. Из пистолетов почти всех систем и калибров, что использовались в современных армиях и полицейских подразделениях.
Ей нравилось стрелять из "Макарова". Он был такой.... Такой.... милый... И когда после стрельбы она разбирала его, он так приятно пах пороховой гарью.
Она любила тереть его. Терла белыми ленточками ветоши. Терла, как терла бы любимые места у своего мужа... или ребенка, если бы он у нее был.
Она прищуривала левый глаз и легко нажимала на спуск. И каждый раз, нажимая на спуск, представляла себе русских. А впрочем, мишени и были изготовлены таким образом, что на силуэт были наклеены большие фото их политических вождей.
Ельцин, Кириенко, Черномырдин, генералы Трошев, Казанцев, Пуликовский.
Бах! Попала. Бах! Еще раз попала.
У нее получалось лучше всех. И она гордилась этим.
А не нравились ей занятия по рукопашному бою.
Когда становились в пары, ей всегда доставалась Белка. И Айшат было жалко причинять Белке боль. Но инструктор по кличке Беркут строго следил.
- Чего бьешь вполсилы? Думаешь, если мент тебя в Москве в метро прихватит, он тебя жалеть будет? А ну бей, как следует! Бей, говорю! Иначе засыпешься, сорвешь операцию, и сама зазря пропадешь, и в рай не попадешь!
Вряд ли Беркут верил в рай. Вряд ли... Но приходилось слушаться, и она била что есть силы.
Лучше было, когда тренировались на манекенах. Манекены были одеты в форму столичной милиции. И девушки от всей души лупили податливых ментов ногами в пах и без жалости швыряли их через спины на землю, ударом ноги добивая в пластмассовую голову, жутко при этом крича:
- Кийя! Кийя! Кийя!.
На втором практическом занятии Белке оторвало кисть руки.
Задание было самым простым. Каждой курсантке выдали по двухсотграммовой тротиловой шашке, детонатору и куску огнепроводного шнура. Отрабатывали огневой способ. Самый первый и самый простой.
Сперва у столов специальным ножом каждый приготовил огнепроводную трубку. Один срез прямой - этим концом в детонатор, другой срез косой - к нему приставится спичка....
Ливиец осмотрел у всех, кивнул, продолжайте, мол...
Потом подошли на огневой рубеж. Каждая из девушек к своей ямке. Снарядили заряды. Ливиец скомандовал:
- Зажигай!
Айшат чиркнула коробком по прижатой большим пальцем спичке. Шнур начал куриться.
- Клади! - скомандовал Ливиец.
Девушки стали класть заряды в ямы. Каждый в свою. Отходить без команды и тем более отбегать было нельзя. У Белки что-то не заладилось...
- Все ждем, никто не нервничает, все ждем, - спокойно говорил Ливиец.
Шашка, положенная Айшат, лежала у самых ее ног. И белый дымок вырывался уже из середины и без того недлинного шнура.
- Все ждут, все ждут команды, - спокойно твердил Ливиец.
И вдруг - рвануло!
Рвануло - и крик! Ужасный крик.
Девушки - кто попадал, кто врассыпную... Потом почти одновременно сработали девять шашек, заложенных в ямки. Дробью, как канонада на салюте.
Айшат и не такое слыхала, когда их село пять дней бомбили... Но вид Белки с оторванной кистью вверг Айшат в состояние ужаса. Она вдруг совершенно отчетливо представила себе, что это Сажи....
- Сажи! - крикнула Айшат, - Сажи, не умирай, я тебя сейчас перевяжу...
Сажи лежала на спине. Совершенно бледная, как белая крахмальная простыня. Лежала и глядела на Айшат своими огромными черными глазами. Ей уже не было больно.
Ливиец сделал ей два укола промедола, наложил жгут, перевязал. Теперь ждали санитарную машину.
- Белка, - позвала ее Айшат, - Белка, теперь ты поедешь домой...
- У меня нет дома, - ответила Белка еле слышно, - у меня нет дома, мне некуда ехать...
И вдруг она разрыдалась. Ливиец сделал ей еще один укол. Белка перестала биться...
И Айшат вновь представила себе, что это ее сестренка Сажи...
Она подсела сбоку к носилкам и по памяти стала рассказывать Белке любимую сестрину сказку, которую Сажи могла слушать сто раз.
Айшат говорила тихо, но с выражением, представляя в лицах, как делала это для маленькой сестры:
- В зоопарке жил тигр по имени Стронг. Он был молодым и веселым тигром и не лежал после обеда в тени куста сирени, как его старый напарник, тигр по имени Кинг, а все время бегал взад-вперед, желтым глазом поглядывая на публику, с почтением и опаской стоящую за оградой.
Всю свою молодую жизнь Стронг мечтал о побеге. Он родился в зоопарке и воли никогда не видел. Не видел ни джунглей, ни Бенгальских гор. О них ему рассказывал старик Кинг, который родился на воле - в далекой Индии, и его давным-давно охотники поймали в сеть и продали в этот зоопарк.
Стронгу иногда казалось, что Индия не так далеко отсюда, что стоит только перескочить через ограду, и за ближайшими домами он увидит джунгли... Вот только надо было перескочить через эту ограду! А она такая высокая. Никак не перескочишь.
Но однажды в зоопарке начался большой ремонт. Зверей стали переводить во временные вольеры и павильоны. Очередь дошла и до Кинга со Стронгом.
"Давай убежим", - сказал Стронг своему старому товарищу.
"Нет, друг, я старый - куда мне бегать, - отвечал Кинг, - да и тебе не советую, поймают. Далеко не убежишь!"
"Ну как хочешь, а я в Индию хочу, в джунгли, надоело мне здесь по вольеру туда-сюда бегать взад-вперед".
И когда рабочие пришли переводить тигров в другой временный вольер, Стронг вдруг прыгнул на старшего рабочего, сторожившего дверь, тот, испугавшись, отпрянул в сторону, а Стронг проскочил в образовавшийся проход и побежал в ту сторону, где по его понятиям находилась Индия. Он перепрыгнул через пару заборов, выскочил на улицу, напугав трех прохожих и двух шоферов такси, что попались ему навстречу. А сразу за дорогой начинался большой городской парк, похожий на лес. Стронг подумал, что это и есть Индия. Он ведь ее никогда не видел.
Пробежав немного по пустынной аллее, тигр прыгнул в кусты и там лег отдохнуть. Он ведь очень переволновался, когда решился на такой отчаянный поступок.
А в городе тем временем началась настоящая паника. По всем программам радио и телевидения объявили, что сбежал опасный зверь - тигр по имени Стронг. Что он очень страшный и злой, и что он может любого человека ранить или даже убить.
Всех детей родители сразу же забрали из садиков и из школ по домам. И сами взрослые тоже старались из своих домов никуда не выходить. Только милиция и солдаты с ружьями и автоматами ходили по пустынным улицам - искали беглеца.
А маленькая Люся в это время ехала с мамой и папой в машине с дачи домой. В машине работало радио, да и милиционер на дороге папу предупредил, так что родители про сбежавшего тигра знали. Но когда машина проезжала мимо парка, прокололась шина, и папа был вынужден остановиться, чтобы заменить колесо.
"Сидите в машине и никуда не выходите", - сказал папа и, открыв багажник, стал доставать домкрат и запасное колесо.
А Стронг в это самое время очень проголодался. Но он не жил никогда в настоящих джунглях и не знал, что в поисках пищи надо охотиться. Он-то привык, что еду ему дают. Вот он подумал, что и на воле - в Индии - тиграм кушать дают люди...
Стронг подошел к папе сзади и принялся мордой тыкаться ему в спину.
"Кто там мне мешается?" - недовольно крикнул папа, но, обернувшись, обомлел.
Только Люся не растерялась. Она вспомнила, что на заднем сиденье в сумке лежат пирожки и котлеты. Люся вынула пакет с едой и, открыв окошко, бросила котлетки в сторону кустов.
"Тигр, тигр, возьми, возьми!" - крикнула Люся.
Стронг бросился за пакетом с пирожками, а папа стремглав вскочил в машину и, включив мотор, рванул с места, как на автомобильных гонках.
В тот же вечер Стронга поймали. Работники Зоопарка специальной ампулой со снотворным выстрелили ему в спину, и когда Стронг уснул крепким сном, перенесли его на носилках в вольер к старому Кингу.
"Ну как, видел Индию?" - спросил Стронга старый Кинг, когда сосед его проснулся.
"Видел! Очень там вкусные котлеты в кустах попадаются и пирожки..."
- Все, хватит, - сказал Ливиец. - Машина пришла...
Да, пришла машина. Санитары погрузили носилки в кузов.
- Прощай, Белка! - крикнула Айшат...
Она так и не узнала, как ее настоящее имя.
Уродство, которое взрыв причинил Белке, не вызвало в Айшат отвращения к учебе. Наоборот, она теперь с еще большим вниманием слушала объяснения инструкторов.
Ливиец сделал разбор случившегося.
Он показал всем Белкин конспект. И с усмешкой на тонких желтых губах сказал:
- Если вы пришли сюда цветочки и бабочек рисовать, то из вас ничего не получится. Война, а особенно подрывная война, не терпит мечтательных. Наша война любит конкретных.
И Айшат приняла эти слова. И единственное, о чем она теперь позволяла себе мечтать, - это была месть. Ложась в холодную и жесткую постель, перед тем как выключалось сознание, она представляла себе, как войдет в Кремль и как навстречу ей выйдут все самые главные начальники русских. Их министры, их генералы, их артисты и ученые... И она, войдя в середину этой толпы, замкнет цепь...
Айшат ненавидела мужчин.
Она ненавидела их за то, что она сама не родилась мужчиной. И когда ночью ей хотелось любви и ласки, она уже не представляла себя в объятиях артиста Бочкина или американского инструктора Джона, она представляла себя в толпе русских, опоясанная зарядом в два кило самого мощного чешского пластида...
Глава 12
Лежал один я на песке долины,
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня - но спал я мертвым сном.
М.Ю.Лермонтов
В станицу Новомытнинскую, а вернее, в батальон Азарова, после того самого случая с проигрышем в карты солдатских денег, собирались прислать проверяющего. Он даже уже укладывал дорожные чемоданы и с бесстрастным видом, но зато слишком часто, спрашивал знающих людей - далеко ли эта станица от Терека и бывали ли там всякие случаи? Но пока он собирался, случай там произошел - казак из ревности убил офицера Поэтому пыльная двуколка вместо проверяющего привезла в станицу военного следователя.
Пристав Парамон Петрович Устюгов был толст, но подвижен. Голос имел кисловато-сладкий, а руки маленькие и в любую погоду прохладные и влажные. Дело поручика Басаргина наделало много шума в Ставрополе, особенно в местном высшем обществе, среди дам Теперь вот, трясясь по степному тракту в коляске позади оказии, Парамон Петрович размышлял, что расследовать, в принципе, ему нечего. Это был первый хороший момент. Дело это было понят но даже местной казацкой козе: убитый, убийца, мотив, невольная виновница преступления. Требовалось только зафиксировать все это точным языком протоколов и приложить к сему свои блестящие выводы.
Но был в этом деле второй приятный момент. Как раз он вызывал у трясущегося по неудободорожью Устюгова улыбку предвкушения. Дело в том, что Парамон Петрович благодаря этой поездке мог на добрый месяц оказаться в центре внимания светского салона княгини Мещерской, самого влиятельного кружка в Ставрополе, где собирались первые лица мужского пола и прекраснейшие - женского. От Парамона Петровича требовалось на самом деле одно - собрать как можно больше деталей, подробностей, не обязательно достоверных. Только бы по больше возвышенной романтики, дикой страсти, а еще психологизма. Одним, словом Устюгов ехал составлять устный роман для сентиментальных ставропольских красавиц.
Именно поэтому охотник за психологизмом решил поселиться не где нибудь, а в той самой хате, которую занимал поручик Басаргин. "Я спал на его кровати", - скажет он просто и услышит в ответ такие дамское "ахи" и "охи", которые можно будет считать залогом его будущей блестящей карьеры.
Здесь, в доме хорунжего Рудых, жил еще слуга поручика Федор в ожидании разрешения вернуться назад в имение Басаргиных. Парамон Петрович увидел заросшего, небритого и нечесаного человека, который потерял интерес ко всему на свете. Лицо его не выражало никаких эмоций, глаза никуда не смотрели. Федор добровольно взял на себя обязанность прислуживать господину приставу, хотя первое время Парамон Петрович опасался - не насыплет ли ему этот потерянный в чай соли, а в суп - сахару? Пристав опросил уже офицеров, казаков, и у него уже складывалась в голове романтичная и занимательная история. Наконец в станицу вернулся выезжавший к раненому на один из казачьих постов доктор. С ним Устюгову хотелось поговорить пренепременно.
- Вы думаете, господин пристав, Дмитрия Ивановича Басаргина убил казак Фомка? - спросил доктор Тюрман, когда они вышли беседовать, по выражению доктора, перипатетически, то есть прогуливаясь.
- Позвольте, Карл Иванович! - Устюгов даже приостановился. - Вы хотите подвергнуть сомнению очевидное? Или у вас есть какие-то новые факты для следствия?
- Нет, любезнейший Парамон Петрович, все факты, которыми я располагал, изложены в медицинском заключении. Представьте, каково писать свидетельство о смерти друга. Ведь мы, осмелюсь предположить, были друзьями...
- Простите, что перебиваю вас. Но, Карл Иванович, вы только что изволили сказать, что поручика убил не казак Фомка. Так кто же, по вашему мнению?
- Печорин...
- Печорин? Это какой же роты... Погодите! Уж не тот ли самый?
- Да-да, Парамон Петрович, именно тот самый Печорин. Господина Лермонтова образ, выведенный им из собственной души и запечатленный в романе "Герой нашего времени".
- Понимаю, понимаю, - пробормотал пристав и вдруг, хлопнув себя по толстой ляжке, воскликнул:
- Ни черта я не понимаю, господин доктор! При чем здесь Печорин, если он только литературный персонаж, к тому же давно умерший, если мне не изменяет память, по дороге в Персию?
- Хорошо бы, если бы он умер, - задумчиво пробормотал доктор, - очень хорошо было бы. Но, к сожалению, Михаил Юрьевич создал бессмертного героя. Смертным был бедный Дмитрий Иванович.
Пристав даже оглянулся по сторонам, как бы в поисках поддержки. Он подозревал в беспамятстве слугу Федора, а тут - сам доктор с неприятными симптомами. Какая неожиданность!
- Я вижу, что уже вызвал в вас достаточное недоумение, - продолжил между тем доктор Тюрман, - и вы уже сформировались, как внимательный слушатель. Хотя, простите! Ваша профессия предполагает обостренное внимание, порой скрываемое в интересах дела. Ладно, закончим эту casse-tete *. Все дело в том, Парамон Петрович, что мой покойный друг не просто был увлечен Печориным, но постоянно примерял его образ к себе. Заметьте, не образ Байрона его привлекал, а Печорина. По нему он сверял свою жизнь, с ним советовался в принятии важных, жизненно важных, решений. Увлеченный господином Печориным он поехал на Кавказ. Что ему не жилось в своем имении? Что не гулялось по Невскому проспекту? Он старался быть противоречивым, властным, ему хотелось, чтобы его или любили, или ненавидели, но чтобы и те и другие подчинялись его воле. Он мечтал о какой-то призрачной власти и желал изнывать от скуки даже под чеченскими пулями. Вернее, не Дмитрий Иванович, а Печорин.
_______________
* Головоломка (франц.)
- Так он и скучал под пулями, если я не ошибаюсь.
- Вот именно. Только, на самом деле, поручик Басаргин был хорошим человеком, про таких говорят - добрый малый. Его все интересовало, все вызывало в нем живейшее любопытство. Где ему было скучать, разочаровываться! Жизнь страшно нравилась ему. Вот подобрал он чечена раненого, будто бы чтобы выделиться среди других, отделить себя от прочих, сделаться им непонятным и интересным. А сам подружился с этим нехристем, дикарем, даже аварский язык стал учить.
- Вы сказали чеченец или аварец? - переспросил внимательный Парамон Петрович.
- Да я их не очень то различаю, господин пристав, - сказал Карл Иванович. - Думал, что чеченец, а Басаргин сказал, что аварец. Все одно татары, barbares. Знаете, наверное, всю эту историю, как поручик отпустил татарина, да еще коня ему подарил? Поверьте мне, тут не было никакой рисовки. От души подарил, от доброты сердечной. Понравился ему человек... Какое сердце могло разглядеть в этом абреке человека?.. и подарил.
- Вы дали мне удивительно точный психологический портрет поручика Басаргина, господин доктор. Но если перейти непосредственно к убийству?
- К убийству... Да... Здесь, Парамон Петрович, уже просто какая-то детская игра в Печорина. Представьте, узнает Басаргин, что казак Фомка из-за Терека привез татарку. Черные глаза, гибкий стан и все такое. С детской непосредственностью пошел на нее смотреть. Посмотрел и сказал себе, что это и есть Бэла. Помните, в этом злосчастном романе?
- Конечно! Говорите, Карл Иванович, говорите. Слушаю вас превнимательнейшим образом!
- Я думаю, и полюбить он ее не полюбил. Не успел полюбить. А может, я ошибаюсь? Кто знает эту любовь? Где она? Сколько вскрыл человеческих тел ни души не видел, ни любви. Все пустое... Так вот, Парамон Петрович, так же по-детски непосредственно и глупо он пошел за этой чеченкой, в лесу на тропе наехал на них Фомка и застрелил... моего Дмитрия Ивановича. Finita la commedia!*
_______________
* Представление окончено! (итал.)
- Стало быть, все по писаному не выходит?
- Ну какой из Басаргина Печорин? Я же говорю вам. Жил бы себе и радовался. Вон лучше бы казачку какую полюбил. Та же дикая природа, то же отсутствие цивилизации, только вот жил бы своей жизнью, пусть даже самой грешной, и не погиб. А так - пропал за что? За Печорина. Извините, Парамон Петрович, но я такой жертвы принять не могу. Может быть, это гениальный роман, хотя, я слышал, государю он не понравился...
- Ничего не могу сказать вам на этот счет, Карл Иванович, - поспешил ответить Устюгов. - Но после того, что вы мне рассказали, думаю, что он вполне мог так отозваться об этом творении. Ведь судьба каждого подданного волнует его больше, чем чья-то писанина. Я вам так скажу, Карл Иванович, если государь так сказал, то насколько же он был прозорлив!
- Вы так думаете? - доктор Тюрман устало пожал плечами. - Мне вот что кажется, Парамон Петрович. Русская литература - это не французские романы, которые можно читать, а можно не читать. Разве что для практики языковой. Русская литера тура - это наша действительная жизнь и еще что-то, что словами не выразить. Мы с вами стали свидетелями, как погиб человек, хотевший жить по-литературному. Ведь живи он по французским романам, был бы жив, весел, любим. А так вот - умер вдали от дома, совершенно один. Но знаете что? Мне кажется, что это только начало. Вы заметили, как прогрессирует наша литература? Скоро она будет играть не только судьбами, но и душами людей. Она еще себя покажет! Она... Знаете, что она сделает? Перепишет Святое Писание. Залезет в самые неразрешимые вопросы, опустится на самое дно человеческой души! Она себя покажет! Обуянная гордыней, она возомнит себя Новейшим Евангелием, будет поучать, поучать... Бедный мой Дмитрий Иванович... Взять бы и сжечь эту великую русскую литературу!
- Совершенно с вами согласен, дорогой вы мой, Карл Иванович, - Устюгов даже обнял доктора от полноты чувств, что с ним бывало крайне редко.
Это была несомненная удача! Тут не просто романтическая история, но совершенно неожиданнейший поворотец. Можно сказать, сенсация! Что там ставропольский салон! Такой десерт можно преподнести и для петербургского высшего общества. Надо, наконец, щелкнуть по носу этим зазнавшимся писакам, которые до сих пор смеют обвинять государя в убийстве Пушкина и Лермонтова. Ну эти двое еще ладно! Писали гладко. Вот это, например: "Кавказ подо мною, стою в вышине..." Кто только из двоих это написал? Ну да ладно! Но вот обвинять государя за Полежаева? Пора их приструнить, создать, так сказать, мнение в высшем свете. А так как вся русская литература идет отсюда, из Кавказа, поставить ей в Ставрополе заслон из мнений влиятельнейших особ. Погодите, господа Пушкины, Лермонтовы!
Хорошо бы еще для красочности представления повидать эту чеченскую барышню. Невольную виновницу, так сказать. Черного ангела всей этой истории. А потом яркими мазками профессионального взгляда дать ее полицейско-литературный портрет. Должно хорошо получиться. Даже прелестно!
Парамон Петрович спросил встречного казака, где находится дом казака Хуторного, и направился к нему мелкими, но быстрыми шагами. Дом хорунжего, в котором он остановился, был далек от его представлений о комфорте, но эта хата была и того хуже.
Он ушел и скоро вернулся со своей старой женой. Старуха присела на пол рядом с постелью раненого.
- Делай, казак! - повторил Таштемир.
Старик и старуха помогли приподняться Фомке. А потом старуха приняла его голову и плечи на руки, как огромного младенца. Фома увидел склоненное над ним лицо старой женщины. Старая морщинистая кожа еще больше обвисла в таком положении, и казак почти ужаснулся. Но глаза были мягкие, теплые, и искупали все старческое уродство собранного в складки лица. Потом Фомка увидел над собой старушечью грудь - просто кусок темной сморщенной кожи.
Если бы не немощь, Фомка отшвырнул старуху и убежал бы прочь, но сил хватило только на то, чтобы посмотреть на старика. Тот внимательно глядел на происходящее, ничуть не смущаясь. Старик приложил ладонь к своим губам и кивнул головой.
"Что с казаком сделали, нехристи! - подумал Фомка. - Коня убили, потом самого подстрелили, а теперь, вместо того чтобы спокойно смерти предать, издеваются. Старухину грудь целовать велят!"
Фомка зажмурился и поцеловал сухую, похожую на пергамент кожу...
Старый Таштемир вышел к толпившимся возле его сакли чеченцам. Те замерли в напряженном ожидании, что скажет теперь старик.
- Нет больше гяура, уруса, казака, - сказал Таштемир. - Есть теперь сын у старого Таштемира и его старухи Фатимы.
* * *
В лагере всех девушек обязали закрывать лицо.
Не из-за того, что так велит закон Шариата, а скорее потому, что тут могли быть внедренные агенты ФСБ, которые потом вполне могли по памяти восстановить фотороботы курсанток, будущих девушек - снарядов.
Распорядок жесткий. Молитва пять раз в день. Еда - три раза в день. Подъем, молитва. Утренние теоретические занятия. Молитва. Завтрак. Снова занятия. Потом обед и практические занятия на полигоне. Снова молитва. Еда. Занятия. И так до позднего вечера.
Преподаватели - арабы или турки. А может, и азербайджанцы. Уроки ведут на русском языке. Преимущественно крутят специальные видеофильмы. Но и много показывают на учебных стендах и муляжах. Инструкторы требуют, чтобы девушки делали записи в конспект. Но не все девушки, как выяснилось, умеют писать.
- А вы рисуйте, - сказал на это Ливиец.
У преподавателей, как и у всех курсанток, клички. Или, говоря официальным языком, - позывные. У Айшат позывной Красная Шапочка. Почему Красная Шапочка? Наверное, у них тут есть список позывных, по которому их и назначают вновь прибывшим.
Начальник безопасности лагеря, позывной Смоки, когда их привезли - пять новеньких курсанток, особо не раздумывал, когда сказал:
- Будешь теперь Красная Шапочка, а имя свое старое - забудь, и как выйдешь отсюда, паспорт мы тебе дадим уже совсем на другую фамилию... Если выйдешь...
Девушки друг с другом почти не общались. Айшат поместили в палатку с маленькой остроносенькой курсанткой по кличке Белка. Белка чем-то напоминала ей Сажи... Такая же маленькая. Может, чуть постарше. Белка как раз и не умела писать. Ей Ливиец и посоветовал больше рисовать. Айшат заглянула к Белке в конспект и увидала там среди каких-то немыслимых каракулей красивые рисунки домов и деревьев. Домашних животных и цветов...
Белка постоянно отвлекалась на постороннее. Когда Ливиец или его сменщик Звездочет рассказывали, как закладывать мину под автомобиль или как минировать железнодорожные пути или телеграфные столбы, рисуя схему закладки боеприпаса, Белка начинала рисовать рядом с рельсами цветы и бабочек на этих цветах. Ребенок!
Айшат добросовестно хотела выучить всю науку о взрывном деле. Она тянула руку, как в школе, когда ей было непонятно. И Ливиец терпеливо повторял.
- Инициирующие взрывчатые вещества, к которым относятся азид свинца, красный фосфор, гремучая ртуть и другие химические соединения, будучи заложенными в небольшом количестве в детонаторы фабричного производства, призваны инициировать взрыв более инертных, или бризантных взрывчатых веществ, таких как тринитротолуол, аммонит, аммонал, динамит, пластид и так далее.... В инициирующих взрывчатых веществах в подрывном деле используется их способность взрываться от нагревания, трения или удара. По этому принципу и действуют различного рода детонаторы, электрические, огневого способа подрыва и ударного механического.
Держа в руках тоненькую блестящую трубочку электродетонатора, Айшат спросила:
- А если на задании я потеряю детонатор, то я могу его чем-то заменить?
Курсантки с завязанными лицами обернулись к ней двумя десятками черных глаз.
- Это хороший вопрос, - сказал Ливиец, - но вы старайтесь не терять детонатора.
- А если откажет? - не унималась Айшат.
- А на случай отказа в минах мы предусматриваем дублирующие системы подрыва. Так, в четырехсотграммовой шашке заводского изготовления, как вы заметили, делается три гнезда для ввода детонаторов, а в пластидовый заряд можно вставить сколько угодно, хоть десять... Один - да сработает!
Ей очень нравились занятия по огневой подготовке.
Девушек учили стрелять из пистолетов. Из пистолетов почти всех систем и калибров, что использовались в современных армиях и полицейских подразделениях.
Ей нравилось стрелять из "Макарова". Он был такой.... Такой.... милый... И когда после стрельбы она разбирала его, он так приятно пах пороховой гарью.
Она любила тереть его. Терла белыми ленточками ветоши. Терла, как терла бы любимые места у своего мужа... или ребенка, если бы он у нее был.
Она прищуривала левый глаз и легко нажимала на спуск. И каждый раз, нажимая на спуск, представляла себе русских. А впрочем, мишени и были изготовлены таким образом, что на силуэт были наклеены большие фото их политических вождей.
Ельцин, Кириенко, Черномырдин, генералы Трошев, Казанцев, Пуликовский.
Бах! Попала. Бах! Еще раз попала.
У нее получалось лучше всех. И она гордилась этим.
А не нравились ей занятия по рукопашному бою.
Когда становились в пары, ей всегда доставалась Белка. И Айшат было жалко причинять Белке боль. Но инструктор по кличке Беркут строго следил.
- Чего бьешь вполсилы? Думаешь, если мент тебя в Москве в метро прихватит, он тебя жалеть будет? А ну бей, как следует! Бей, говорю! Иначе засыпешься, сорвешь операцию, и сама зазря пропадешь, и в рай не попадешь!
Вряд ли Беркут верил в рай. Вряд ли... Но приходилось слушаться, и она била что есть силы.
Лучше было, когда тренировались на манекенах. Манекены были одеты в форму столичной милиции. И девушки от всей души лупили податливых ментов ногами в пах и без жалости швыряли их через спины на землю, ударом ноги добивая в пластмассовую голову, жутко при этом крича:
- Кийя! Кийя! Кийя!.
На втором практическом занятии Белке оторвало кисть руки.
Задание было самым простым. Каждой курсантке выдали по двухсотграммовой тротиловой шашке, детонатору и куску огнепроводного шнура. Отрабатывали огневой способ. Самый первый и самый простой.
Сперва у столов специальным ножом каждый приготовил огнепроводную трубку. Один срез прямой - этим концом в детонатор, другой срез косой - к нему приставится спичка....
Ливиец осмотрел у всех, кивнул, продолжайте, мол...
Потом подошли на огневой рубеж. Каждая из девушек к своей ямке. Снарядили заряды. Ливиец скомандовал:
- Зажигай!
Айшат чиркнула коробком по прижатой большим пальцем спичке. Шнур начал куриться.
- Клади! - скомандовал Ливиец.
Девушки стали класть заряды в ямы. Каждый в свою. Отходить без команды и тем более отбегать было нельзя. У Белки что-то не заладилось...
- Все ждем, никто не нервничает, все ждем, - спокойно говорил Ливиец.
Шашка, положенная Айшат, лежала у самых ее ног. И белый дымок вырывался уже из середины и без того недлинного шнура.
- Все ждут, все ждут команды, - спокойно твердил Ливиец.
И вдруг - рвануло!
Рвануло - и крик! Ужасный крик.
Девушки - кто попадал, кто врассыпную... Потом почти одновременно сработали девять шашек, заложенных в ямки. Дробью, как канонада на салюте.
Айшат и не такое слыхала, когда их село пять дней бомбили... Но вид Белки с оторванной кистью вверг Айшат в состояние ужаса. Она вдруг совершенно отчетливо представила себе, что это Сажи....
- Сажи! - крикнула Айшат, - Сажи, не умирай, я тебя сейчас перевяжу...
Сажи лежала на спине. Совершенно бледная, как белая крахмальная простыня. Лежала и глядела на Айшат своими огромными черными глазами. Ей уже не было больно.
Ливиец сделал ей два укола промедола, наложил жгут, перевязал. Теперь ждали санитарную машину.
- Белка, - позвала ее Айшат, - Белка, теперь ты поедешь домой...
- У меня нет дома, - ответила Белка еле слышно, - у меня нет дома, мне некуда ехать...
И вдруг она разрыдалась. Ливиец сделал ей еще один укол. Белка перестала биться...
И Айшат вновь представила себе, что это ее сестренка Сажи...
Она подсела сбоку к носилкам и по памяти стала рассказывать Белке любимую сестрину сказку, которую Сажи могла слушать сто раз.
Айшат говорила тихо, но с выражением, представляя в лицах, как делала это для маленькой сестры:
- В зоопарке жил тигр по имени Стронг. Он был молодым и веселым тигром и не лежал после обеда в тени куста сирени, как его старый напарник, тигр по имени Кинг, а все время бегал взад-вперед, желтым глазом поглядывая на публику, с почтением и опаской стоящую за оградой.
Всю свою молодую жизнь Стронг мечтал о побеге. Он родился в зоопарке и воли никогда не видел. Не видел ни джунглей, ни Бенгальских гор. О них ему рассказывал старик Кинг, который родился на воле - в далекой Индии, и его давным-давно охотники поймали в сеть и продали в этот зоопарк.
Стронгу иногда казалось, что Индия не так далеко отсюда, что стоит только перескочить через ограду, и за ближайшими домами он увидит джунгли... Вот только надо было перескочить через эту ограду! А она такая высокая. Никак не перескочишь.
Но однажды в зоопарке начался большой ремонт. Зверей стали переводить во временные вольеры и павильоны. Очередь дошла и до Кинга со Стронгом.
"Давай убежим", - сказал Стронг своему старому товарищу.
"Нет, друг, я старый - куда мне бегать, - отвечал Кинг, - да и тебе не советую, поймают. Далеко не убежишь!"
"Ну как хочешь, а я в Индию хочу, в джунгли, надоело мне здесь по вольеру туда-сюда бегать взад-вперед".
И когда рабочие пришли переводить тигров в другой временный вольер, Стронг вдруг прыгнул на старшего рабочего, сторожившего дверь, тот, испугавшись, отпрянул в сторону, а Стронг проскочил в образовавшийся проход и побежал в ту сторону, где по его понятиям находилась Индия. Он перепрыгнул через пару заборов, выскочил на улицу, напугав трех прохожих и двух шоферов такси, что попались ему навстречу. А сразу за дорогой начинался большой городской парк, похожий на лес. Стронг подумал, что это и есть Индия. Он ведь ее никогда не видел.
Пробежав немного по пустынной аллее, тигр прыгнул в кусты и там лег отдохнуть. Он ведь очень переволновался, когда решился на такой отчаянный поступок.
А в городе тем временем началась настоящая паника. По всем программам радио и телевидения объявили, что сбежал опасный зверь - тигр по имени Стронг. Что он очень страшный и злой, и что он может любого человека ранить или даже убить.
Всех детей родители сразу же забрали из садиков и из школ по домам. И сами взрослые тоже старались из своих домов никуда не выходить. Только милиция и солдаты с ружьями и автоматами ходили по пустынным улицам - искали беглеца.
А маленькая Люся в это время ехала с мамой и папой в машине с дачи домой. В машине работало радио, да и милиционер на дороге папу предупредил, так что родители про сбежавшего тигра знали. Но когда машина проезжала мимо парка, прокололась шина, и папа был вынужден остановиться, чтобы заменить колесо.
"Сидите в машине и никуда не выходите", - сказал папа и, открыв багажник, стал доставать домкрат и запасное колесо.
А Стронг в это самое время очень проголодался. Но он не жил никогда в настоящих джунглях и не знал, что в поисках пищи надо охотиться. Он-то привык, что еду ему дают. Вот он подумал, что и на воле - в Индии - тиграм кушать дают люди...
Стронг подошел к папе сзади и принялся мордой тыкаться ему в спину.
"Кто там мне мешается?" - недовольно крикнул папа, но, обернувшись, обомлел.
Только Люся не растерялась. Она вспомнила, что на заднем сиденье в сумке лежат пирожки и котлеты. Люся вынула пакет с едой и, открыв окошко, бросила котлетки в сторону кустов.
"Тигр, тигр, возьми, возьми!" - крикнула Люся.
Стронг бросился за пакетом с пирожками, а папа стремглав вскочил в машину и, включив мотор, рванул с места, как на автомобильных гонках.
В тот же вечер Стронга поймали. Работники Зоопарка специальной ампулой со снотворным выстрелили ему в спину, и когда Стронг уснул крепким сном, перенесли его на носилках в вольер к старому Кингу.
"Ну как, видел Индию?" - спросил Стронга старый Кинг, когда сосед его проснулся.
"Видел! Очень там вкусные котлеты в кустах попадаются и пирожки..."
- Все, хватит, - сказал Ливиец. - Машина пришла...
Да, пришла машина. Санитары погрузили носилки в кузов.
- Прощай, Белка! - крикнула Айшат...
Она так и не узнала, как ее настоящее имя.
Уродство, которое взрыв причинил Белке, не вызвало в Айшат отвращения к учебе. Наоборот, она теперь с еще большим вниманием слушала объяснения инструкторов.
Ливиец сделал разбор случившегося.
Он показал всем Белкин конспект. И с усмешкой на тонких желтых губах сказал:
- Если вы пришли сюда цветочки и бабочек рисовать, то из вас ничего не получится. Война, а особенно подрывная война, не терпит мечтательных. Наша война любит конкретных.
И Айшат приняла эти слова. И единственное, о чем она теперь позволяла себе мечтать, - это была месть. Ложась в холодную и жесткую постель, перед тем как выключалось сознание, она представляла себе, как войдет в Кремль и как навстречу ей выйдут все самые главные начальники русских. Их министры, их генералы, их артисты и ученые... И она, войдя в середину этой толпы, замкнет цепь...
Айшат ненавидела мужчин.
Она ненавидела их за то, что она сама не родилась мужчиной. И когда ночью ей хотелось любви и ласки, она уже не представляла себя в объятиях артиста Бочкина или американского инструктора Джона, она представляла себя в толпе русских, опоясанная зарядом в два кило самого мощного чешского пластида...
Глава 12
Лежал один я на песке долины,
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня - но спал я мертвым сном.
М.Ю.Лермонтов
В станицу Новомытнинскую, а вернее, в батальон Азарова, после того самого случая с проигрышем в карты солдатских денег, собирались прислать проверяющего. Он даже уже укладывал дорожные чемоданы и с бесстрастным видом, но зато слишком часто, спрашивал знающих людей - далеко ли эта станица от Терека и бывали ли там всякие случаи? Но пока он собирался, случай там произошел - казак из ревности убил офицера Поэтому пыльная двуколка вместо проверяющего привезла в станицу военного следователя.
Пристав Парамон Петрович Устюгов был толст, но подвижен. Голос имел кисловато-сладкий, а руки маленькие и в любую погоду прохладные и влажные. Дело поручика Басаргина наделало много шума в Ставрополе, особенно в местном высшем обществе, среди дам Теперь вот, трясясь по степному тракту в коляске позади оказии, Парамон Петрович размышлял, что расследовать, в принципе, ему нечего. Это был первый хороший момент. Дело это было понят но даже местной казацкой козе: убитый, убийца, мотив, невольная виновница преступления. Требовалось только зафиксировать все это точным языком протоколов и приложить к сему свои блестящие выводы.
Но был в этом деле второй приятный момент. Как раз он вызывал у трясущегося по неудободорожью Устюгова улыбку предвкушения. Дело в том, что Парамон Петрович благодаря этой поездке мог на добрый месяц оказаться в центре внимания светского салона княгини Мещерской, самого влиятельного кружка в Ставрополе, где собирались первые лица мужского пола и прекраснейшие - женского. От Парамона Петровича требовалось на самом деле одно - собрать как можно больше деталей, подробностей, не обязательно достоверных. Только бы по больше возвышенной романтики, дикой страсти, а еще психологизма. Одним, словом Устюгов ехал составлять устный роман для сентиментальных ставропольских красавиц.
Именно поэтому охотник за психологизмом решил поселиться не где нибудь, а в той самой хате, которую занимал поручик Басаргин. "Я спал на его кровати", - скажет он просто и услышит в ответ такие дамское "ахи" и "охи", которые можно будет считать залогом его будущей блестящей карьеры.
Здесь, в доме хорунжего Рудых, жил еще слуга поручика Федор в ожидании разрешения вернуться назад в имение Басаргиных. Парамон Петрович увидел заросшего, небритого и нечесаного человека, который потерял интерес ко всему на свете. Лицо его не выражало никаких эмоций, глаза никуда не смотрели. Федор добровольно взял на себя обязанность прислуживать господину приставу, хотя первое время Парамон Петрович опасался - не насыплет ли ему этот потерянный в чай соли, а в суп - сахару? Пристав опросил уже офицеров, казаков, и у него уже складывалась в голове романтичная и занимательная история. Наконец в станицу вернулся выезжавший к раненому на один из казачьих постов доктор. С ним Устюгову хотелось поговорить пренепременно.
- Вы думаете, господин пристав, Дмитрия Ивановича Басаргина убил казак Фомка? - спросил доктор Тюрман, когда они вышли беседовать, по выражению доктора, перипатетически, то есть прогуливаясь.
- Позвольте, Карл Иванович! - Устюгов даже приостановился. - Вы хотите подвергнуть сомнению очевидное? Или у вас есть какие-то новые факты для следствия?
- Нет, любезнейший Парамон Петрович, все факты, которыми я располагал, изложены в медицинском заключении. Представьте, каково писать свидетельство о смерти друга. Ведь мы, осмелюсь предположить, были друзьями...
- Простите, что перебиваю вас. Но, Карл Иванович, вы только что изволили сказать, что поручика убил не казак Фомка. Так кто же, по вашему мнению?
- Печорин...
- Печорин? Это какой же роты... Погодите! Уж не тот ли самый?
- Да-да, Парамон Петрович, именно тот самый Печорин. Господина Лермонтова образ, выведенный им из собственной души и запечатленный в романе "Герой нашего времени".
- Понимаю, понимаю, - пробормотал пристав и вдруг, хлопнув себя по толстой ляжке, воскликнул:
- Ни черта я не понимаю, господин доктор! При чем здесь Печорин, если он только литературный персонаж, к тому же давно умерший, если мне не изменяет память, по дороге в Персию?
- Хорошо бы, если бы он умер, - задумчиво пробормотал доктор, - очень хорошо было бы. Но, к сожалению, Михаил Юрьевич создал бессмертного героя. Смертным был бедный Дмитрий Иванович.
Пристав даже оглянулся по сторонам, как бы в поисках поддержки. Он подозревал в беспамятстве слугу Федора, а тут - сам доктор с неприятными симптомами. Какая неожиданность!
- Я вижу, что уже вызвал в вас достаточное недоумение, - продолжил между тем доктор Тюрман, - и вы уже сформировались, как внимательный слушатель. Хотя, простите! Ваша профессия предполагает обостренное внимание, порой скрываемое в интересах дела. Ладно, закончим эту casse-tete *. Все дело в том, Парамон Петрович, что мой покойный друг не просто был увлечен Печориным, но постоянно примерял его образ к себе. Заметьте, не образ Байрона его привлекал, а Печорина. По нему он сверял свою жизнь, с ним советовался в принятии важных, жизненно важных, решений. Увлеченный господином Печориным он поехал на Кавказ. Что ему не жилось в своем имении? Что не гулялось по Невскому проспекту? Он старался быть противоречивым, властным, ему хотелось, чтобы его или любили, или ненавидели, но чтобы и те и другие подчинялись его воле. Он мечтал о какой-то призрачной власти и желал изнывать от скуки даже под чеченскими пулями. Вернее, не Дмитрий Иванович, а Печорин.
_______________
* Головоломка (франц.)
- Так он и скучал под пулями, если я не ошибаюсь.
- Вот именно. Только, на самом деле, поручик Басаргин был хорошим человеком, про таких говорят - добрый малый. Его все интересовало, все вызывало в нем живейшее любопытство. Где ему было скучать, разочаровываться! Жизнь страшно нравилась ему. Вот подобрал он чечена раненого, будто бы чтобы выделиться среди других, отделить себя от прочих, сделаться им непонятным и интересным. А сам подружился с этим нехристем, дикарем, даже аварский язык стал учить.
- Вы сказали чеченец или аварец? - переспросил внимательный Парамон Петрович.
- Да я их не очень то различаю, господин пристав, - сказал Карл Иванович. - Думал, что чеченец, а Басаргин сказал, что аварец. Все одно татары, barbares. Знаете, наверное, всю эту историю, как поручик отпустил татарина, да еще коня ему подарил? Поверьте мне, тут не было никакой рисовки. От души подарил, от доброты сердечной. Понравился ему человек... Какое сердце могло разглядеть в этом абреке человека?.. и подарил.
- Вы дали мне удивительно точный психологический портрет поручика Басаргина, господин доктор. Но если перейти непосредственно к убийству?
- К убийству... Да... Здесь, Парамон Петрович, уже просто какая-то детская игра в Печорина. Представьте, узнает Басаргин, что казак Фомка из-за Терека привез татарку. Черные глаза, гибкий стан и все такое. С детской непосредственностью пошел на нее смотреть. Посмотрел и сказал себе, что это и есть Бэла. Помните, в этом злосчастном романе?
- Конечно! Говорите, Карл Иванович, говорите. Слушаю вас превнимательнейшим образом!
- Я думаю, и полюбить он ее не полюбил. Не успел полюбить. А может, я ошибаюсь? Кто знает эту любовь? Где она? Сколько вскрыл человеческих тел ни души не видел, ни любви. Все пустое... Так вот, Парамон Петрович, так же по-детски непосредственно и глупо он пошел за этой чеченкой, в лесу на тропе наехал на них Фомка и застрелил... моего Дмитрия Ивановича. Finita la commedia!*
_______________
* Представление окончено! (итал.)
- Стало быть, все по писаному не выходит?
- Ну какой из Басаргина Печорин? Я же говорю вам. Жил бы себе и радовался. Вон лучше бы казачку какую полюбил. Та же дикая природа, то же отсутствие цивилизации, только вот жил бы своей жизнью, пусть даже самой грешной, и не погиб. А так - пропал за что? За Печорина. Извините, Парамон Петрович, но я такой жертвы принять не могу. Может быть, это гениальный роман, хотя, я слышал, государю он не понравился...
- Ничего не могу сказать вам на этот счет, Карл Иванович, - поспешил ответить Устюгов. - Но после того, что вы мне рассказали, думаю, что он вполне мог так отозваться об этом творении. Ведь судьба каждого подданного волнует его больше, чем чья-то писанина. Я вам так скажу, Карл Иванович, если государь так сказал, то насколько же он был прозорлив!
- Вы так думаете? - доктор Тюрман устало пожал плечами. - Мне вот что кажется, Парамон Петрович. Русская литература - это не французские романы, которые можно читать, а можно не читать. Разве что для практики языковой. Русская литера тура - это наша действительная жизнь и еще что-то, что словами не выразить. Мы с вами стали свидетелями, как погиб человек, хотевший жить по-литературному. Ведь живи он по французским романам, был бы жив, весел, любим. А так вот - умер вдали от дома, совершенно один. Но знаете что? Мне кажется, что это только начало. Вы заметили, как прогрессирует наша литература? Скоро она будет играть не только судьбами, но и душами людей. Она еще себя покажет! Она... Знаете, что она сделает? Перепишет Святое Писание. Залезет в самые неразрешимые вопросы, опустится на самое дно человеческой души! Она себя покажет! Обуянная гордыней, она возомнит себя Новейшим Евангелием, будет поучать, поучать... Бедный мой Дмитрий Иванович... Взять бы и сжечь эту великую русскую литературу!
- Совершенно с вами согласен, дорогой вы мой, Карл Иванович, - Устюгов даже обнял доктора от полноты чувств, что с ним бывало крайне редко.
Это была несомненная удача! Тут не просто романтическая история, но совершенно неожиданнейший поворотец. Можно сказать, сенсация! Что там ставропольский салон! Такой десерт можно преподнести и для петербургского высшего общества. Надо, наконец, щелкнуть по носу этим зазнавшимся писакам, которые до сих пор смеют обвинять государя в убийстве Пушкина и Лермонтова. Ну эти двое еще ладно! Писали гладко. Вот это, например: "Кавказ подо мною, стою в вышине..." Кто только из двоих это написал? Ну да ладно! Но вот обвинять государя за Полежаева? Пора их приструнить, создать, так сказать, мнение в высшем свете. А так как вся русская литература идет отсюда, из Кавказа, поставить ей в Ставрополе заслон из мнений влиятельнейших особ. Погодите, господа Пушкины, Лермонтовы!
Хорошо бы еще для красочности представления повидать эту чеченскую барышню. Невольную виновницу, так сказать. Черного ангела всей этой истории. А потом яркими мазками профессионального взгляда дать ее полицейско-литературный портрет. Должно хорошо получиться. Даже прелестно!
Парамон Петрович спросил встречного казака, где находится дом казака Хуторного, и направился к нему мелкими, но быстрыми шагами. Дом хорунжего, в котором он остановился, был далек от его представлений о комфорте, но эта хата была и того хуже.