Верланж Жюли. Пузырьки

   Внезапно появились три или четыре пузырька, которые быстро плыли к ним. Люди направили на пузырьки свою трубу, и из нее вырвалось что-то голубое, ослепительно сверкающее, от чего заболели глаза и пузырьки лопнули. Но на земле, а не на людях.
   Как чудесно было видеть, что уничтожаются эти ужасные пузырьки! Я возгласами подбадривала этих людей.
   Мать-слуга хотела накормить меня. Может быть, я ее напугала. До еды ли мне тут, когда видишь такие необычные вещи и скоро увидишь мир таким, каким он был раньше.
   21 сентября
   Ну, наконец-то! Я видела людей, я говорила с ними!
   Я не могу больше терпеть. Я целыми днями сижу у окна, но там все та же улица, за исключением того, что не видно ни одного пузырька и ни одного другого.
   Я несколько раз слушала по телевизору того молодого человека, но он повторял все одно и то же: терпение, вас найдут. В конце концов он начал действовать мне на нервы. Я ведь ждала достаточно долго. Весь день я пугала мать-слугу. Она, наверное, кипела от ярости.
   Но именно она позвала меня. Я смотрела телевизор.
   - ИДИ, ПОСМОТРИ, МОНИКА.
   Я подбежала к окну. По моей улице шли люди в жутких черных мешках!
   Я закричала, я забыла, что они не могли меня слышать. Но я, как сумасшедшая, начала жестикулировать, и меня наконец заметили; люди подошли к дому и помахали мне.
   Я уже три дня назад сняла блокировку рычага защиты, с таким нетерпением я их ждала. Я ринулась к двери, широко распахнула ее, и они вошли,
   Они быстро закрыли за собой дверь и сняли свои черные мешки.
   Их было двое. Высокий и низенький. У высокого были черные волосы и сияющие от радости глаза. Когда он улыбался, все его лицо словно освещалось. Низенький был довольно полным, у него были кудрявые светлые волосы, маленькие голубые глазки, прячущиеся в жирных складках щек.
   Высокий сказал:
   - Посмотрена это! Лорелея с длинными волосами. Ундина с зелеными глазами, в золотом платье.
   Низенький ответил:
   - Тише! Ты напугаешь мадемуазель своими нелепыми выражениями - они понятны не всякому.
   Это была правда, я не поняла, но не боялась этих людей.
   Они назвали себя. Высокого звали Фрэнк. Низенького Эрик. Я назвала себя: "Моника". Мы пожали друг другу руки, и им захотелось, чтобы я их обняла. Высокий сказал:
   - Кроме всего прочего, сегодня особенный день.
   Я сделала это, и у меня появилось странное чувство, потому что, кроме папы, я никогда никого не обнимала.
   Фрэнк спросил:
   - Где ваши родители, Моника? Вы одна?
   Я быстро ответила:
   - Мама умерла, а папа... вышел наружу.
   Он печально посмотрел на меня и положил руку на мое плечо.
   -Вы давно одна, Моника?
   - Три года.
   Он вздохнул, потом сказал:
   - Теперь вам больше не надо думать об этом. Вам действительно очень повезло. Сколько вам лет?
   -Шестнадцать.
   Они молча переглянулись.
   Фрэнк сказал:
   - Только шестнадцать? Я было подумал, что вам...
   Эрик быстро прервал его:
   - Когда вам исполнилось шестнадцать?
   - В последний месяц.
   Они оба замолчали. Потом опять переглянулись; у них обоих было такое выражение, словно им было за что-то стыдно. Я ничего не понимала. Почему мне только шестнадцать? Может быть, я показалась им слишком молодой? Маленькой девочкой? Но, с другой стороны, казалось, что им было жалко меня, очень жалко.
   Фрэнк потрепал меня рукой по щеке, а Эрик опустил взгляд.
   Внезапно я стала чего-то стесняться, меня охватила печаль, но почему - я не знала. Я охотно спросила бы у них, что они имели в виду, но теперь я не доверяла самой себе.
   22 сентября
   Я жду Фрэнка, который должен забрать меня.
   Я придвинула к окну маленький столик, чтобы не пропустить его, пока я пишу. Конечно, теперь мне не нужно вести этот дневник, потому что время пузырьков закончилось. Я думаю, что это последняя моя запись.
   Представить себе, что я выхожу наружу... Я просто не могу в это поверить. Я спросила у Фрэнка:
   - Вы покажете мне этот мир, каким он был раньше?
   Сначала он озадаченно посмотрел на меня, потом ответил:
   - Ну конечно, малышка, я покажу вам мир, каким он был раньше.
   Но он казался не слишком радостным. Почему? Разве мир раньше не был так прекрасен, как я его себе представляла? Или, может быть, он никогда больше не станет таким?
   Ax, это ничего не значит. Я выйду наружу, и все равно это будет чудесно.
   Я буду совершенно счастлива, даже если не увижу ничего особенного... Теперь я тоже понимаю, почему другая хотела, чтобы я взяла ее малыша. Я должна была сделать это, потому что вчера слышала, что сказал Фрэнк Эрику, а сегодня утром сама видела это по телевизору.
   Я вчера на несколько мгновений оказалась одна, потому что хотела привести себя в порядок, а также потому, что решила надеть мамино платье. Они сидели в библиотеке, и мать-слуга подала им напиток, который иногда давала папе, а мне никак не хотела дать.
   Я вернулась тихо, чтобы послушать, и я услышала.
   Фрэнк сказал:
   - Мы ничего не должны делать. Это бесчеловечно! Несмотря ни на что, у нее такие же права на жизнь, как и у нас, это в конце концов не ее вина. Мне кажется, тут надо действовать иначе, может быть, отправлять в резервацию.
   А Эрик ответил:
   - Нельзя никакого "иначе", ты же сам великолепно это знаешь. Не существует средства, чтобы помочь ей, и она, может быть, заразна. Нет никакого другого выхода. Это нужно сделать.
   Фрэнк гневно ответил:
   - Тебе, может быть, это нравится, мне - нет, я не могу ее просто застрелить! Я просто не могу этого сделать! Это чудовищно, поступать так! Мне стыдно за это.
   Эрик коротко ответил. Было странно видеть, как он защищается. Совсем как я, когда мать-слуга дает мне советы и я знаю, что она права, но не хочу с ней соглашаться.
   Он сказал:
   - Это закон; Мы ничего не можем поделать. Она не должна иметь потомства.
   Фрэнк прервал его.
   - Никто же не знает, действительно ли они опасны! И эти дети, все эти дети!..
   - Мы не можем пойти на риск. Хотя дети других не деформированы, откуда ты можешь знать, нормальны ли они? Произвести отбор невозможно.
   - Но, может быть, они невосприимчивы! Вы же их вообще не исследовали! А здесь во всяком случае нет никакого сомнения.
   - Боже мой, но ведь СОВЕТ решил! Пузырьки в первый раз появились шестнадцать лет и два месяца назад. Посчитай же, посчитай!
   Где-то в доме что-то звякнуло, и они оба вскочили.
   - Тихо, - сказал Фрэнк. - Если она внезапно вернется...
   Потом я вошла и сразу же увидела, что я очаровала их, но мне это не доставило никакого удовольствия. Мне показалось, что я все поняла. Сегодня утром я буду совершенно уверена.
   Я подбежала к телевизору, но там все еще показывали людей, очищающих город. Потом внезапно появилась другая сценка.
   Другой убегал прочь. У него было много ног, и он не мог бежать очень быстро, он все время спотыкался. Но я видела, что он прилагает отчаянные усилия, чтобы спастись. Один из мужчин направил на него излучатель. Другой съежился на земле, превратившись в маленькую кучку пепла.
   Они тотчас же сменили эту сцену и заговорили о чем-то другом.
   Конечно, они не хотели нам этого показывать. Но я все великолепно поняла. Кроме того, я слышала, как об этом говорили Фрэнк и Эрик.
   Они убивали всех других. Да, это так.
   О боже мой! Фрэнк прав. Мне кажется, что что-то не в порядке.
   Другие пугались, но, несмотря на это...
   Поэтому богиня Кали и хотела отдать мне своего малыша. Вероятно, она знала об этом. Я спрашиваю себя, не расстреляли ли они и ее? Я, конечно, не хотела смерти Кали, нет. А ее малыша? Он же выглядел таким нормальным!
   Мне кажется, что они делают что-то не то. Папа этого не одобрил бы.
   Однако я не должна думать об этом. Я не должна грустить. Это великолепный день. Я жду Фрэнка и я выйду наружу. Я жду у окна...
   Ну наконец-то! Он идет... Нет, это Эрик. Вероятно, Фрэнк не пошел и попросил Эрика заменить его. Ну да, я немного ошиблась.
   Эрик же так мил, но Фрэнк милее.
   Я сойду с ума, как медленно он идет. И голова его опущена. Странно, он же глядит в окно, но не реагирует на мои знаки.
   У него в руке излучатель. Зачем он ему? Боже мой, почему он так крадется?
   Вот он уже здесь. Я открою ему дверь.
   Наконец-то я увижу мир, каким он был раньше...