Шум еще более приблизился. Теперь говорили возле него, без сомнения за одной из переборок, разделявших его тюрьму, но он не мог уловить смысла слов.
Скоро, впрочем, шум прекратился, и молчание снова водворилось вокруг несчастного лоцмана, окруженного непроницаемой тьмой.
Сергей Ладко заснул.
Скоро, впрочем, шум прекратился, и молчание снова водворилось вокруг несчастного лоцмана, окруженного непроницаемой тьмой.
Сергей Ладко заснул.
ВО ВЛАСТИ ВРАГА
После того как Карл Драгош и его люди отступили, победители сначала оставались на месте битвы, готовые сопротивляться новому нападению, а в это время повозка удалялась к Дунаю. Прошло достаточное время, чтобы убедиться, что полиция удалилась, и банда преступников по приказу атамана двинулась в путь.
Они скоро достигли реки, протекавшей всего в пятистах метрах. Телега ждала их перед шаландой, темная масса которой виднелась в нескольких метрах от берега. Расстояние было невелико, а работников много. Две лодки быстро перевезли на борт шаланды содержимое повозки. Она сейчас же удалилась и исчезла в темноте, и большинство сражавшихся на поляне рассеялись по окрестностям, получив плату за свою долю добычи. От только что совершенного преступления не осталось никаких следов, кроме тюков, нагроможденных на палубе судна, где осталось всего восемь человек.
В действительности, знаменитая дунайская банда состояла только из этих восьми человек. Распущенные по домам составляли лишь малую долю бесчисленного количества сообщников, которых использовали в районах, где совершалось преступление. Эти последние никогда не участвовали непосредственно в деле и только выполняли обязанности носильщиков, караульщиков или конвоиров с момента, когда нужно было переправить к реке награбленную добычу.
Такая организация была очень остроумной. Благодаря ей банда располагала на всем течении Дуная множеством соучастников, мало понимавших характер операций, которым они содействовали. Набранные из самого темного слоя общества, очень невежественные, они думали, что участвуют просто в перевозке контрабанды, и ни о чем не допытывались. Они не пытались установить какую-нибудь связь между распорядителем экспедиций, в которых они участвовали, и знаменитым Ладко, который скрывал от них свое имя и в то же время как будто находил странное удовольствие оставлять следы своего пребывания на месте каждого преступления.
Их равнодушие менее удивит читателя, если принять во внимание, что преступления происходили на всем огромном протяжении Дуная. Волнение публики постепенно успокаивалось после каждого из них. Зато в полицейских отделениях, где собирались все жалобы прибрежных жителей, имя Ладко приобрело печальную известность. В городах мещане уделяли ему особое внимание из-за жирных заголовков газетных статей, посвященных Ладко. Но в массе народа, и тем более среди крестьян, он был таким же преступником, как и всякий другой, с которым сталкиваются лишь однажды.
Восемь человек, оставшихся на шаланде, были тесно связаны и образовывали настоящую шайку. На своем судне они поднимались и спускались по Дунаю. Если где-нибудь предстояла выгодная операция, они останавливались, набирали сообщников, потом, когда добыча была в безопасности в плавучем тайнике, отправлялись на новые «подвиги».
Когда шаланда наполнялась, они спускались к Черному морю, где находившийся в их распоряжении пароход ждал в назначенный день. Награбленные богатства, перевезенные на этом пароходе и добытые иногда ценой убийства, превращались в честный груз, который вполне открыто продавался в далеких странах.
Это был исключительный случай, когда в предшествующую ночь о банде заговорили на таком близком расстоянии от места совершенного преступления. Обычно грабители не допускали такой ошибки: она, в случае повторения, могла открыть глаза их несознательным сообщникам. На этот раз атаман шайки имел особую причину не сразу удалиться, и, если причина была и не та, какую ему приписал Карл Драгош, разговаривая в Ульме с Фридрихом Ульманом, все же личность сыщика играла здесь роль.
Когда главарь банды, сопровождаемый помощником Титчей, узнал в Вене Драгоша, за сыщиком начали тайно следить местные сообщники шайки, которые знали лишь самое существенное, и шаланда плыла перед баржей, опережая ее всего на несколько километров. Шпионаж, очень затрудненный в открытой местности, наводненной полицейскими, часто прерывался, и случаю было угодно, чтобы Карла Драгоша и его хозяина ни разу не видели вместе. Ничто не заставляло предполагать, что в барже два обитателя и, следовательно, есть возможность ошибки.
Установив такую слежку, атаман бандитов считал себя хозяином положения. Убить сыщика? Он этого не хотел. Он решил им завладеть хотя бы на время. Когда Карл Драгош окажется в его власти, у преступника появится хорошая возможность вести переговоры в случае серьезных осложнений.
Похищение приходилось откладывать в течение нескольких дней. Или баржа останавливалась на ночлег слишком близко от населенного пункта, или неподалеку оказывались полицейские агенты, рассеянные по берегу, личность которых легко устанавливал опытный бандит.
Наконец утром 29 августа обстоятельства оказались вполне благоприятными. Буря, которая в предыдущую ночь способствовала банде в нападении на виллу графа Хагенау, должна была разогнать полицейских, следовавших за начальником по реке. Вероятно, он на время останется один, без защиты. Этим можно будет воспользоваться.
Как только повозка была нагружена имуществом из виллы, Титча выбрал из своих людей двоих наиболее решительных. Читатель уже видел, как три авантюриста выполнили поручение и как лоцман Сергей Ладко стал их пленником вместо сыщика Карла Драгоша.
После этого Титча мог сообщить атаману об успешном исходе предприятия лишь немногими краткими словами, сказанными на поляне, в момент, когда взвод полиции находился поблизости. Разговор на эту тему обязательно должен был возобновиться на шаланде, но в ту пору было не до того. Прежде всего надлежало скрыться и спрятать многочисленные тюки, разбросанные по палубе, и этим немедленно занялись восемь человек, составлявших экипаж судна. Эти люди быстро снесли или скатили по доскам внутрь судна свою добычу, что потребовало всего несколько минут; потом приступили к окончательной укладке. Для этого пол трюма был поднят, и в нем оказалось зияющее отверстие на том месте, где следовало бы увидеть воду Дуная. Фонарь, опущенный в это второе отделение, позволял различать там нагромождение всевозможных предметов, которые заполняли лишь часть его. Там оставалось достаточно места, чтобы награбленное у графа Хагенау в свою очередь поместилось в оригинальном тайнике.
Замечательно было устроено, в самом деле, это судно, служившее одновременно средством транспорта, жилищем и неприкосновенным складом. Под судном, видимым снаружи, было приделано другое, меньших размеров, палуба которого образовывала дно первого. Это второе судно, глубиной метра в два, имело такое водоизмещение, что могло нести первое, подняв его на фут или два над поверхностью воды. Чтобы хитрость не разоблачилась, внутреннее судно нагружали балластом, достаточным, чтобы затопить его целиком, так что ватерлиния шаланды оказывалась на должном месте.
Когда в тайник погружали награбленные товары, выбрасывалась часть балласта, и осадка судна не изменялась. Поэтому судно, которое при средней нагрузке должно было сидеть в воде едва на фут, погружалось на семь футов. Это не могло представить больших трудностей при плавании по Дунаю и только требовало опытного лоцмана. Такой лоцман у шайки был – Якуб Огул, еврей из Рущука. Прекрасно изучив реку, Якуб Огул мог соперничать с самим Сергеем Ладко в прекрасном знании проходов, рукавов и песчаных мелей; он проводил шаланду уверенной рукой через пороги, усеянные скалами, которые встречались на реке.
Полиция могла обыскивать судно сколько угодно. Она могла измерять внутреннюю и наружную высоту шаланды, не находя никакой разницы. Даже измеряя глубину вокруг судна, нельзя было найти подводный тайник с меньшим обводом и линиями, быстро убегавшими вкось. Всякие обследования приводили к заключению, что шаланда пустая и что эта пустая шаланда сидит в воде настолько, чтобы только сохранять равновесие.
В отношении бумаг все предосторожности были приняты. Во всех случаях, поднималось ли по реке или спускалось судно, оно или шло за товаром, или возвращалось в порт приписки, выгрузив товар. Смотря по обстоятельствам, оно принадлежало то господину Константинеско, коммерсанту из Галаца, то господину Венцелю Мейеру, предпринимателю из Вены. Бумаги, в изобилии снабженные казенными печатями, были в порядке, и никому не приходило в голову их проверять. Впрочем, проверка лишь показала бы, что в указанных городах живут некие Константинеско и Венцель Мейер.
В действительности владелец назывался Иваном Стригой. Читатель, быть может, помнит, что это имя принадлежит одному из наименее достойных обитателей Рущука, который исчез из города после того, как напрасно пытался помешать свадьбе Сергея Ладко и Натчи Грегоревич. О Стриге шли дурные слухи, и людской голос обвинял его во всевозможных преступлениях.
На этот раз народная молва не ошиблась. С семью негодяями такой же закалки Иван Стрига образовал банду пиратов, и она уже долгое время разбойничала по обоим берегам Дуная.
Найти таким образом путь к легкому обогащению, это уже было кое-что; обеспечить себе безопасность – еще лучше. Для этой цели, вместо того чтобы скрывать свое имя и внешность, как сделал бы обыкновенный преступник, он решил устроить так, чтобы жертвы его знали. Разумеется, они узнавали не собственное его имя. Нет, то, которое он с бесстыдной ловкостью оставлял позади себя, было имя Сергея Ладко.
Скрываться под чужим именем, совершая преступления, давно известная уловка, но Стрига очень хитро выбрал себе псевдоним.
Имя Ладко, как и любое другое имя, способно было создать путаницу на месте преступления и отвести подозрение от действительного виновника; но оно имело только ему свойственные преимущества.
Во-первых, Сергей Ладко не был вымышленной личностью. Он существовал, если только ружейная пуля, пущенная в Ладко при его отъезде из Рущука, не прекратила навсегда его существование. Хотя Стрига и хвалился, что уничтожил своего врага, в действительности он этого не знал. Да это было и не важно. Если вздумают производить розыск в Рущуке и окажется, что Ладко мертв, полиция не поймет, почему на него пало обвинение. Если же лоцман жив, следователи найдут человека из плоти и крови с такой безукоризненной репутацией, что дело, по всей вероятности, этим и кончится. Тогда, без сомнения, начнут искать тех, кто имеет несчастье быть его однофамильцем. Но, прежде чем просеют через решето всех Ладко в мире, много воды утечет в Дунае!
Если же случайно подозрения против Сергея Ладко пробьют броню его честности, это будет для Стриги вдвойне счастливый результат. Бандиту всегда приятно, когда вместо него судят другого; помимо того, подмена будет еще приятнее и потому, что он питал к своей жертве смертельную ненависть.
Быть может, эти рассуждения были не вполне справедливы, но отсутствие Сергея Ладко делало их логичными, так как никто не знал его патриотической миссии. Почему лоцман исчез незаметно? Местная бригада речной полиции уже начала как раз задавать себе этот вопрос в то время, когда Карл Драгош, как ему показалось, открыл истину; а как известно, если полиция начинает задавать себе вопросы, она редко отвечает на них благожелательно.
Итак, положение разъяснено читателю во всей его драматической сложности. Длинная цепь преступлений, которые плохо осведомленные люди приписывают некоему Ладко из Рущука; исчезнувший из родного города лоцман с той же фамилией, которого в Рущуке начинают подозревать, правда, пока еще смутно; в это же время за сотни километров оттуда Ладко, обвиняемый Драгошем на основе серьезных улик, скрывается под маской рыболова Илиа Бруша; и, в завершение всего, Стрига, принимающий после каждого преступления свое подлинное имя, чтобы свободно разъезжать по Дунаю.
Существенное условие безопасности для преступников – исчезновение всяких компрометирующих следов в самое короткое время. Вот почему в этот вечер вновь захваченную добычу, как обычно, упрятали в тайник. Шум погрузки слышал настоящий Сергей Ладко в своей темнице, в том самом подводном трюме, в глубине которого к нему не могла прийти никакая человеческая помощь. Затем, поставив на место пол, люди поднялись на палубу. Теперь полиция могла являться.
Было около трех часов утра. Экипаж судна, утомленный тревогами этой и предыдущей ночи, крайне нуждался в отдыхе, но об этом не могло быть и речи. Стрига, желая поскорее удалиться от места последнего преступления, приказал пуститься в путь, пользуясь наступающим рассветом; приказ был выполнен без ропота, так как каждый понимал его резонность.
Пока поднимали якорь и выводили шаланду на середину реки, Стрига осведомился о подробностях утренней операции.
– Он был совсем один, – ответил Титча. – Драгош сразу запутался в сеть, как простая щука.
– Видел он вас?
– Не думаю. У него были другие заботы.
– Не сопротивлялся он?
– Попробовал, каналья. Пришлось его пристукнуть, чтобы успокоить.
– Но ты его не убил? – живо спросил Стрига.
– Совсем нет! Только оглушил. Я этим воспользовался, чтобы связать его покрепче. Я еще не кончил упаковку, как он не мог бы позвать ни папу, ни маму.
– А теперь?
– Он в трюме, понятно, с двойным дном.
– Знает он, куда его перенесли?
– Ну, тогда он чересчур большой хитрец, – объявил Титча с грубым смехом. – Я ведь не забыл ни затычки во рту, ни повязки на глазах. Их убрали только в трюме. Там, если ему угодно, он может распевать романсы и восхищаться пейзажем.
Стрига молча ухмыльнулся. Титча продолжал:
– Я сделал все по твоему приказу, но куда это нас заведет?
– По крайней мере приведет в расстройство бригаду, лишенную начальника, – ответил Стрига. Титча пожал плечами.
– Назначат другого, – сказал он.
– Не спорю, но новый, быть может, будет хуже того, которого мы схватили. И, во всяком случае, мы сможем договориться. При надобности мы потребуем паспорта, которые нам необходимы. Очень важно сохранить его живым.
– Он жив, – заверил Титча.
– А подумал ты накормить его?
– Черт… – Титча почесал в затылке. – Совсем об этом позабыли. Но двенадцать часов воздержания никому не повредят, и я отнесу ему обед, когда мы тронемся… Если только ты не захочешь отнести сам и кстати посмотреть на него.
– Нет, – быстро возразил Стрига. – Я предпочитаю, чтобы он меня не видел. Я его знаю, а он меня нет. Это – козырь, которого я не хочу терять.
– Ты можешь надеть маску.
– Это не пройдет с Драгошем. Он не нуждается в том, чтобы видеть лицо. Он узнает человека по росту, ширине плеч и другим приметам.
– Значит, это на свою голову я должен носить ему пищу!
– Нужно же кому-то это делать… Впрочем, Драгош сейчас не опасен, а когда станет опасен снова, мы уже скроемся.
– Аминь! – сказал Титча.
– Пока, – начал опять Стрига, – надо держать его в коробке. Но не очень долго, иначе он умрет от удушья. Поднимите его в каюту на палубе, когда минуем Будапешт, завтра утром после моего отъезда.
– Ты намерен оставить нас? – спросил Титча.
– Да, – отвечал Стрига. – Я буду время от времени покидать шаланду, чтобы собирать сведения на берегу. Я узнаю, что говорят о нашем последнем деле и об исчезновении Драгоша.
– А если тебя сцапают? – возразил Титча.
– Опасности нет. Никто меня не знает, а речная полиция должна бездействовать. Но вообще я появлюсь в совершенно новом виде.
– В каком?
– В виде знаменитого Илиа Бруша, знатного рыболова и лауреата «Дунайской лиги».
– Вот это мысль!
– Превосходная! У меня лодка Илиа Бруша. Я заимствую его шкуру по примеру Карла Драгоша.
– А если у тебя попросят рыбу?
– Я ее куплю, если понадобится, чтобы продать.
– У тебя есть ответ на все.
– Еще бы, черт возьми!
На этом разговор прекратился. Шаланда плыла по течению. Дул легкий ветерок с севера, который стал попутным, когда чуть выше Визеграда Дунай повернул к югу. До этого, напротив, северный ветер сильно задерживал судно, и Стрига, спеша удалиться от места своих преступлений, приказал грести двумя длинными веслами, которые помогали спускаться против ветра.
Потребовалось три часа, чтобы пройти десять километров и достигнуть первого изгиба реки, потом еще два часа шаланда следовала по дуге, описанной Дунаем, прежде чем он начинает свободно течь на юг. Немного выше Вайцена греблю, наконец, прекратили, и ход судна под парусом значительно ускорился.
Около одиннадцати часов миновали Сентендре, куда будто бы собирались отправиться возчики Кайзерлик и Фогель в предыдущую ночь. Не было и речи о том, чтобы остановиться, и шаланда продолжала держать путь к Будапешту, до которого оставалось еще километров тридцать.
По мере того как спускались вниз, вид берегов становился более суровым. Увеличивалось количество тенистых зеленых островов, иногда разделяемых узкими каналами, где нельзя было пройти шаландам и проходили только увеселительные яхты.
В этой части Дуная судоходство становится довольно бойким. Часто на реке бывает тесно, так как ее ложе сжато между первыми отрогами Норрийских Альп и последними холмами Карпат. Иногда случаются посадки на мель или столкновения, если внимание лоцмана отвлечется хотя бы ненадолго. Впрочем, такие происшествия не опасны и сводятся просто к потере времени. Но сколько криков и споров при таких приключениях!
Шаландой, где Стрига был капитаном, следовало управлять очень хорошо. Размеры ее были значительны, так как водоизмещение превышало двести тонн. На палубе находилась надстройка – спардек, передняя часть его образовывала рубку, где помещался экипаж. Впереди на мачте поднимали национальный флаг, а у кормы был укреплен длинный брус, при помощи которого поворачивали руль.
Оживление на реке все увеличивалось, как всегда при подходе к большим городам. Легкие паровые или парусные суда с гуляющими или туристами скользили между островами. Вдали дым фабричных труб затемнил горизонт, указывая на приближение к предместьям Будапешта.
В этот момент произошло странное событие. По знаку Стриги Титча прошел в рубку с одним из членов экипажа. Они скоро возвратились, ведя стройную женщину, черты лица которой под повязкой нельзя было рассмотреть. Женщина шла между двумя конвоирами с руками, связанными за спиной, и не пыталась сопротивляться, очевидно зная по опыту, что это бесполезно. Она послушно спустилась по лестнице в трюм, а затем в отделение с двойным дном, и над ней захлопнулся трап.
После этого Титча и его компаньон возвратились к, своим делам.
Около трех часов пополудни шаланда оказалась против набережной венгерской столицы. Направо развертывалась Буда, старинный турецкий город; налево современный город Пешт. В ту эпоху Буда была одним из старинных живописных городов, которые начинают исчезать в наши дни при торжестве все уравнивающего прогресса. Напротив, Пешт, хотя его значение уже стало немаловажным, тогда еще не достиг того удивительного развития, которое сделало его одной из самых значительных и прекрасных столиц Восточной Европы.
На обоих берегах, и в особенности на левом, следовали друг за другом дома с аркадами и террасами, над которыми возвышались позолоченные солнцем колокольни церквей; длинная цепь набережных отличалась величием и благородством.
Экипаж шаланды не обращал внимания на это очаровательное зрелище. Плавание мимо Будапешта могло грозить этим сомнительным людям неприятными сюрпризами, и они следили только за рекой, где скрещивались многочисленные суда. Эта благоразумная осторожность позволила Стриге заблаговременно различить среди других лодку с четырьмя людьми, которая направлялась прямо к шаланде. Узнав катер речной полиции, он мигнул Титче, который без дальнейших объяснений ринулся в трюм.
Стрига не ошибся. Через несколько минут катер причалил к судну. Два человека поднялись на борт.
– Капитан? – спросил один из вновь прибывших.
– Это я, – отвечал Стрига, выходя вперед.
– Ваше имя?
– Иван Стрига.
– Национальность?
– Болгарин.
– Откуда судно?
– Из Вены.
– Куда?
– В Галац.
– Его владелец?
– Господин Константинеско из Галаца.
– Груженая?
– Нет ничего. Возвращаемся пустыми.
– Ваши бумаги?
– Вот они, – сказал Стрига, вручая чиновнику необходимые документы.
– Все в порядке, – одобрил тот, возвращая бумаги после тщательного рассмотрения. – Мы заглянем в ваш трюм.
– Прошу вас, – пригласил Стрига. – Осмелюсь только заметить, что это уже четвертое посещение после нашего отплытия из Вены. Очень неприятно.
Полицейский снял с себя жестом личную ответственность за приказы, исполнителем которых он являлся, и, не отвечая, спустился по лестнице. Сойдя, он сделал несколько шагов по трюму, окинул его взглядом и вновь поднялся. Ему не пришло в голову, что под его ногами находятся два человеческих существа, мужчина и женщина, бессильные позвать на помощь. Осмотр не мог быть более добросовестным и долгим. Шаланда, действительно, оказалась совершенно пустой, не приходилось перерывать груз, что значительно упрощало дело.
Полицейский возвратился наверх и, не задавая других вопросов, отбыл на катере осматривать другие суда, а шаланда медленно продолжала путь вниз по реке.
Когда последние дома Будапешта остались позади, пришло время заняться пленницей из трюма. Титча и его компаньон исчезли внизу, затем возвратились, ведя женщину, которую несколько часов назад запрятали в темницу; теперь она снова была водворена в рубке. Из других членов экипажа никто не обратил на этот случай ни малейшего внимания.
Остановились только ночью между городами Эрксин и Адони, в тридцати километрах ниже Будапешта, и отплыли на рассвете. В этот день 31 августа спуск по реке перемежался несколькими остановками, во время которых Стрига покидал судно, пользуясь лодкой, захваченной, как полагали бандиты, у Карла Драгоша. Не думая скрываться, он причаливал к деревням, представлялся их обитателям, как знаменитый лауреат «Дунайской лиги», заводил разговоры, которые ловко направлял на интересующие его темы. Сведения оказывались очень скудными. Имя Илиа Бруша не было популярным в этих краях. Конечно, в Мохаче, Апатине, Нейзаце, Землине или Белграде – в этих значительных городах – дело будет обстоять иначе. Но Стрига не намеревался рисковать, показываясь там, и ограничивался собиранием сведений в деревушках, где полиция менее бдительна. К несчастью, крестьяне вообще не знали о конкурсе в Зигмарингене и не любили, когда их расспрашивали. Да, впрочем, от них ничего нельзя было и выпытать. Карла Драгоша они знали не больше, чем Илиа Бруша, и Стрига напрасно пускал в ход свои дипломатические тонкости.
Как было условленно накануне, во время отсутствия Стриги Сергея Ладко перевели наверх и поместили в маленькой каюте, дверь которой старательно закрыли. Может быть, это была излишняя предосторожность, так как пленник оставался тщательно связанным.
Дни от первого до шестого сентября протекли без происшествий. Гонимая течением и попутным ветром, шаланда продолжала спускаться, делая до шестидесяти километров в сутки. Это расстояние могло стать значительно больше, если бы не частые остановки, вызываемые отлучками Стриги.
Если его вылазки и были бесплодными из-за невозможности собрать нужные сведения, то одну из них Стрига сделал выгодной с другой точки зрения, пустив в ход свои профессиональные «таланты».
Это случилось 5 сентября. В этот день шаланда остановилась на ночлег против маленького местечка Шушек.
Стрига отправился на берег, как обычно. Наступил вечер. Крестьяне, которые ложатся спать с солнышком, по большей части уже ушли в свои жилища. Стрига разгуливал в одиночестве, когда заметил дом с виду побогаче других, хозяин которого, всецело доверяя публичной честности, оставил дверь открытой, а сам ушел куда-то по делам.
Стрига, не колеблясь, проник в дом, где оказалась мелочная лавочка, на что указывало наличие полок с товарами. Вытащить из кассы дневную выручку было делом одного мгновения. Не довольствуясь этой скромной добычей, бандит обнаружил во внутренней комнате сундук, открыть который оказалось для Стриги детской игрой; из него он извлек кругленький мешочек, издававший приятный металлический звон.
Так вознагражденный, Стрига поспешил возвратиться на шаланду, которая с рассветом ушла далеко.
Это было единственное приключение в пути.
На борту Стригу занимали другие дела. Время от времени он исчезал в рубке и входил в каюту, расположенную против той, где поместили Сергея Ладко. Иногда его посещение продолжалось всего несколько минут, иногда значительно дольше. В последнем случае нередко на палубу доносился отзвук жестокого спора, где можно было различить спокойный голос женщины и злобный мужской. Результат был всегда одинаков: полное равнодушие экипажа и возвращение разъяренного Стриги, который спешил покинуть судно, чтобы успокоиться.
Они скоро достигли реки, протекавшей всего в пятистах метрах. Телега ждала их перед шаландой, темная масса которой виднелась в нескольких метрах от берега. Расстояние было невелико, а работников много. Две лодки быстро перевезли на борт шаланды содержимое повозки. Она сейчас же удалилась и исчезла в темноте, и большинство сражавшихся на поляне рассеялись по окрестностям, получив плату за свою долю добычи. От только что совершенного преступления не осталось никаких следов, кроме тюков, нагроможденных на палубе судна, где осталось всего восемь человек.
В действительности, знаменитая дунайская банда состояла только из этих восьми человек. Распущенные по домам составляли лишь малую долю бесчисленного количества сообщников, которых использовали в районах, где совершалось преступление. Эти последние никогда не участвовали непосредственно в деле и только выполняли обязанности носильщиков, караульщиков или конвоиров с момента, когда нужно было переправить к реке награбленную добычу.
Такая организация была очень остроумной. Благодаря ей банда располагала на всем течении Дуная множеством соучастников, мало понимавших характер операций, которым они содействовали. Набранные из самого темного слоя общества, очень невежественные, они думали, что участвуют просто в перевозке контрабанды, и ни о чем не допытывались. Они не пытались установить какую-нибудь связь между распорядителем экспедиций, в которых они участвовали, и знаменитым Ладко, который скрывал от них свое имя и в то же время как будто находил странное удовольствие оставлять следы своего пребывания на месте каждого преступления.
Их равнодушие менее удивит читателя, если принять во внимание, что преступления происходили на всем огромном протяжении Дуная. Волнение публики постепенно успокаивалось после каждого из них. Зато в полицейских отделениях, где собирались все жалобы прибрежных жителей, имя Ладко приобрело печальную известность. В городах мещане уделяли ему особое внимание из-за жирных заголовков газетных статей, посвященных Ладко. Но в массе народа, и тем более среди крестьян, он был таким же преступником, как и всякий другой, с которым сталкиваются лишь однажды.
Восемь человек, оставшихся на шаланде, были тесно связаны и образовывали настоящую шайку. На своем судне они поднимались и спускались по Дунаю. Если где-нибудь предстояла выгодная операция, они останавливались, набирали сообщников, потом, когда добыча была в безопасности в плавучем тайнике, отправлялись на новые «подвиги».
Когда шаланда наполнялась, они спускались к Черному морю, где находившийся в их распоряжении пароход ждал в назначенный день. Награбленные богатства, перевезенные на этом пароходе и добытые иногда ценой убийства, превращались в честный груз, который вполне открыто продавался в далеких странах.
Это был исключительный случай, когда в предшествующую ночь о банде заговорили на таком близком расстоянии от места совершенного преступления. Обычно грабители не допускали такой ошибки: она, в случае повторения, могла открыть глаза их несознательным сообщникам. На этот раз атаман шайки имел особую причину не сразу удалиться, и, если причина была и не та, какую ему приписал Карл Драгош, разговаривая в Ульме с Фридрихом Ульманом, все же личность сыщика играла здесь роль.
Когда главарь банды, сопровождаемый помощником Титчей, узнал в Вене Драгоша, за сыщиком начали тайно следить местные сообщники шайки, которые знали лишь самое существенное, и шаланда плыла перед баржей, опережая ее всего на несколько километров. Шпионаж, очень затрудненный в открытой местности, наводненной полицейскими, часто прерывался, и случаю было угодно, чтобы Карла Драгоша и его хозяина ни разу не видели вместе. Ничто не заставляло предполагать, что в барже два обитателя и, следовательно, есть возможность ошибки.
Установив такую слежку, атаман бандитов считал себя хозяином положения. Убить сыщика? Он этого не хотел. Он решил им завладеть хотя бы на время. Когда Карл Драгош окажется в его власти, у преступника появится хорошая возможность вести переговоры в случае серьезных осложнений.
Похищение приходилось откладывать в течение нескольких дней. Или баржа останавливалась на ночлег слишком близко от населенного пункта, или неподалеку оказывались полицейские агенты, рассеянные по берегу, личность которых легко устанавливал опытный бандит.
Наконец утром 29 августа обстоятельства оказались вполне благоприятными. Буря, которая в предыдущую ночь способствовала банде в нападении на виллу графа Хагенау, должна была разогнать полицейских, следовавших за начальником по реке. Вероятно, он на время останется один, без защиты. Этим можно будет воспользоваться.
Как только повозка была нагружена имуществом из виллы, Титча выбрал из своих людей двоих наиболее решительных. Читатель уже видел, как три авантюриста выполнили поручение и как лоцман Сергей Ладко стал их пленником вместо сыщика Карла Драгоша.
После этого Титча мог сообщить атаману об успешном исходе предприятия лишь немногими краткими словами, сказанными на поляне, в момент, когда взвод полиции находился поблизости. Разговор на эту тему обязательно должен был возобновиться на шаланде, но в ту пору было не до того. Прежде всего надлежало скрыться и спрятать многочисленные тюки, разбросанные по палубе, и этим немедленно занялись восемь человек, составлявших экипаж судна. Эти люди быстро снесли или скатили по доскам внутрь судна свою добычу, что потребовало всего несколько минут; потом приступили к окончательной укладке. Для этого пол трюма был поднят, и в нем оказалось зияющее отверстие на том месте, где следовало бы увидеть воду Дуная. Фонарь, опущенный в это второе отделение, позволял различать там нагромождение всевозможных предметов, которые заполняли лишь часть его. Там оставалось достаточно места, чтобы награбленное у графа Хагенау в свою очередь поместилось в оригинальном тайнике.
Замечательно было устроено, в самом деле, это судно, служившее одновременно средством транспорта, жилищем и неприкосновенным складом. Под судном, видимым снаружи, было приделано другое, меньших размеров, палуба которого образовывала дно первого. Это второе судно, глубиной метра в два, имело такое водоизмещение, что могло нести первое, подняв его на фут или два над поверхностью воды. Чтобы хитрость не разоблачилась, внутреннее судно нагружали балластом, достаточным, чтобы затопить его целиком, так что ватерлиния шаланды оказывалась на должном месте.
Когда в тайник погружали награбленные товары, выбрасывалась часть балласта, и осадка судна не изменялась. Поэтому судно, которое при средней нагрузке должно было сидеть в воде едва на фут, погружалось на семь футов. Это не могло представить больших трудностей при плавании по Дунаю и только требовало опытного лоцмана. Такой лоцман у шайки был – Якуб Огул, еврей из Рущука. Прекрасно изучив реку, Якуб Огул мог соперничать с самим Сергеем Ладко в прекрасном знании проходов, рукавов и песчаных мелей; он проводил шаланду уверенной рукой через пороги, усеянные скалами, которые встречались на реке.
Полиция могла обыскивать судно сколько угодно. Она могла измерять внутреннюю и наружную высоту шаланды, не находя никакой разницы. Даже измеряя глубину вокруг судна, нельзя было найти подводный тайник с меньшим обводом и линиями, быстро убегавшими вкось. Всякие обследования приводили к заключению, что шаланда пустая и что эта пустая шаланда сидит в воде настолько, чтобы только сохранять равновесие.
В отношении бумаг все предосторожности были приняты. Во всех случаях, поднималось ли по реке или спускалось судно, оно или шло за товаром, или возвращалось в порт приписки, выгрузив товар. Смотря по обстоятельствам, оно принадлежало то господину Константинеско, коммерсанту из Галаца, то господину Венцелю Мейеру, предпринимателю из Вены. Бумаги, в изобилии снабженные казенными печатями, были в порядке, и никому не приходило в голову их проверять. Впрочем, проверка лишь показала бы, что в указанных городах живут некие Константинеско и Венцель Мейер.
В действительности владелец назывался Иваном Стригой. Читатель, быть может, помнит, что это имя принадлежит одному из наименее достойных обитателей Рущука, который исчез из города после того, как напрасно пытался помешать свадьбе Сергея Ладко и Натчи Грегоревич. О Стриге шли дурные слухи, и людской голос обвинял его во всевозможных преступлениях.
На этот раз народная молва не ошиблась. С семью негодяями такой же закалки Иван Стрига образовал банду пиратов, и она уже долгое время разбойничала по обоим берегам Дуная.
Найти таким образом путь к легкому обогащению, это уже было кое-что; обеспечить себе безопасность – еще лучше. Для этой цели, вместо того чтобы скрывать свое имя и внешность, как сделал бы обыкновенный преступник, он решил устроить так, чтобы жертвы его знали. Разумеется, они узнавали не собственное его имя. Нет, то, которое он с бесстыдной ловкостью оставлял позади себя, было имя Сергея Ладко.
Скрываться под чужим именем, совершая преступления, давно известная уловка, но Стрига очень хитро выбрал себе псевдоним.
Имя Ладко, как и любое другое имя, способно было создать путаницу на месте преступления и отвести подозрение от действительного виновника; но оно имело только ему свойственные преимущества.
Во-первых, Сергей Ладко не был вымышленной личностью. Он существовал, если только ружейная пуля, пущенная в Ладко при его отъезде из Рущука, не прекратила навсегда его существование. Хотя Стрига и хвалился, что уничтожил своего врага, в действительности он этого не знал. Да это было и не важно. Если вздумают производить розыск в Рущуке и окажется, что Ладко мертв, полиция не поймет, почему на него пало обвинение. Если же лоцман жив, следователи найдут человека из плоти и крови с такой безукоризненной репутацией, что дело, по всей вероятности, этим и кончится. Тогда, без сомнения, начнут искать тех, кто имеет несчастье быть его однофамильцем. Но, прежде чем просеют через решето всех Ладко в мире, много воды утечет в Дунае!
Если же случайно подозрения против Сергея Ладко пробьют броню его честности, это будет для Стриги вдвойне счастливый результат. Бандиту всегда приятно, когда вместо него судят другого; помимо того, подмена будет еще приятнее и потому, что он питал к своей жертве смертельную ненависть.
Быть может, эти рассуждения были не вполне справедливы, но отсутствие Сергея Ладко делало их логичными, так как никто не знал его патриотической миссии. Почему лоцман исчез незаметно? Местная бригада речной полиции уже начала как раз задавать себе этот вопрос в то время, когда Карл Драгош, как ему показалось, открыл истину; а как известно, если полиция начинает задавать себе вопросы, она редко отвечает на них благожелательно.
Итак, положение разъяснено читателю во всей его драматической сложности. Длинная цепь преступлений, которые плохо осведомленные люди приписывают некоему Ладко из Рущука; исчезнувший из родного города лоцман с той же фамилией, которого в Рущуке начинают подозревать, правда, пока еще смутно; в это же время за сотни километров оттуда Ладко, обвиняемый Драгошем на основе серьезных улик, скрывается под маской рыболова Илиа Бруша; и, в завершение всего, Стрига, принимающий после каждого преступления свое подлинное имя, чтобы свободно разъезжать по Дунаю.
Существенное условие безопасности для преступников – исчезновение всяких компрометирующих следов в самое короткое время. Вот почему в этот вечер вновь захваченную добычу, как обычно, упрятали в тайник. Шум погрузки слышал настоящий Сергей Ладко в своей темнице, в том самом подводном трюме, в глубине которого к нему не могла прийти никакая человеческая помощь. Затем, поставив на место пол, люди поднялись на палубу. Теперь полиция могла являться.
Было около трех часов утра. Экипаж судна, утомленный тревогами этой и предыдущей ночи, крайне нуждался в отдыхе, но об этом не могло быть и речи. Стрига, желая поскорее удалиться от места последнего преступления, приказал пуститься в путь, пользуясь наступающим рассветом; приказ был выполнен без ропота, так как каждый понимал его резонность.
Пока поднимали якорь и выводили шаланду на середину реки, Стрига осведомился о подробностях утренней операции.
– Он был совсем один, – ответил Титча. – Драгош сразу запутался в сеть, как простая щука.
– Видел он вас?
– Не думаю. У него были другие заботы.
– Не сопротивлялся он?
– Попробовал, каналья. Пришлось его пристукнуть, чтобы успокоить.
– Но ты его не убил? – живо спросил Стрига.
– Совсем нет! Только оглушил. Я этим воспользовался, чтобы связать его покрепче. Я еще не кончил упаковку, как он не мог бы позвать ни папу, ни маму.
– А теперь?
– Он в трюме, понятно, с двойным дном.
– Знает он, куда его перенесли?
– Ну, тогда он чересчур большой хитрец, – объявил Титча с грубым смехом. – Я ведь не забыл ни затычки во рту, ни повязки на глазах. Их убрали только в трюме. Там, если ему угодно, он может распевать романсы и восхищаться пейзажем.
Стрига молча ухмыльнулся. Титча продолжал:
– Я сделал все по твоему приказу, но куда это нас заведет?
– По крайней мере приведет в расстройство бригаду, лишенную начальника, – ответил Стрига. Титча пожал плечами.
– Назначат другого, – сказал он.
– Не спорю, но новый, быть может, будет хуже того, которого мы схватили. И, во всяком случае, мы сможем договориться. При надобности мы потребуем паспорта, которые нам необходимы. Очень важно сохранить его живым.
– Он жив, – заверил Титча.
– А подумал ты накормить его?
– Черт… – Титча почесал в затылке. – Совсем об этом позабыли. Но двенадцать часов воздержания никому не повредят, и я отнесу ему обед, когда мы тронемся… Если только ты не захочешь отнести сам и кстати посмотреть на него.
– Нет, – быстро возразил Стрига. – Я предпочитаю, чтобы он меня не видел. Я его знаю, а он меня нет. Это – козырь, которого я не хочу терять.
– Ты можешь надеть маску.
– Это не пройдет с Драгошем. Он не нуждается в том, чтобы видеть лицо. Он узнает человека по росту, ширине плеч и другим приметам.
– Значит, это на свою голову я должен носить ему пищу!
– Нужно же кому-то это делать… Впрочем, Драгош сейчас не опасен, а когда станет опасен снова, мы уже скроемся.
– Аминь! – сказал Титча.
– Пока, – начал опять Стрига, – надо держать его в коробке. Но не очень долго, иначе он умрет от удушья. Поднимите его в каюту на палубе, когда минуем Будапешт, завтра утром после моего отъезда.
– Ты намерен оставить нас? – спросил Титча.
– Да, – отвечал Стрига. – Я буду время от времени покидать шаланду, чтобы собирать сведения на берегу. Я узнаю, что говорят о нашем последнем деле и об исчезновении Драгоша.
– А если тебя сцапают? – возразил Титча.
– Опасности нет. Никто меня не знает, а речная полиция должна бездействовать. Но вообще я появлюсь в совершенно новом виде.
– В каком?
– В виде знаменитого Илиа Бруша, знатного рыболова и лауреата «Дунайской лиги».
– Вот это мысль!
– Превосходная! У меня лодка Илиа Бруша. Я заимствую его шкуру по примеру Карла Драгоша.
– А если у тебя попросят рыбу?
– Я ее куплю, если понадобится, чтобы продать.
– У тебя есть ответ на все.
– Еще бы, черт возьми!
На этом разговор прекратился. Шаланда плыла по течению. Дул легкий ветерок с севера, который стал попутным, когда чуть выше Визеграда Дунай повернул к югу. До этого, напротив, северный ветер сильно задерживал судно, и Стрига, спеша удалиться от места своих преступлений, приказал грести двумя длинными веслами, которые помогали спускаться против ветра.
Потребовалось три часа, чтобы пройти десять километров и достигнуть первого изгиба реки, потом еще два часа шаланда следовала по дуге, описанной Дунаем, прежде чем он начинает свободно течь на юг. Немного выше Вайцена греблю, наконец, прекратили, и ход судна под парусом значительно ускорился.
Около одиннадцати часов миновали Сентендре, куда будто бы собирались отправиться возчики Кайзерлик и Фогель в предыдущую ночь. Не было и речи о том, чтобы остановиться, и шаланда продолжала держать путь к Будапешту, до которого оставалось еще километров тридцать.
По мере того как спускались вниз, вид берегов становился более суровым. Увеличивалось количество тенистых зеленых островов, иногда разделяемых узкими каналами, где нельзя было пройти шаландам и проходили только увеселительные яхты.
В этой части Дуная судоходство становится довольно бойким. Часто на реке бывает тесно, так как ее ложе сжато между первыми отрогами Норрийских Альп и последними холмами Карпат. Иногда случаются посадки на мель или столкновения, если внимание лоцмана отвлечется хотя бы ненадолго. Впрочем, такие происшествия не опасны и сводятся просто к потере времени. Но сколько криков и споров при таких приключениях!
Шаландой, где Стрига был капитаном, следовало управлять очень хорошо. Размеры ее были значительны, так как водоизмещение превышало двести тонн. На палубе находилась надстройка – спардек, передняя часть его образовывала рубку, где помещался экипаж. Впереди на мачте поднимали национальный флаг, а у кормы был укреплен длинный брус, при помощи которого поворачивали руль.
Оживление на реке все увеличивалось, как всегда при подходе к большим городам. Легкие паровые или парусные суда с гуляющими или туристами скользили между островами. Вдали дым фабричных труб затемнил горизонт, указывая на приближение к предместьям Будапешта.
В этот момент произошло странное событие. По знаку Стриги Титча прошел в рубку с одним из членов экипажа. Они скоро возвратились, ведя стройную женщину, черты лица которой под повязкой нельзя было рассмотреть. Женщина шла между двумя конвоирами с руками, связанными за спиной, и не пыталась сопротивляться, очевидно зная по опыту, что это бесполезно. Она послушно спустилась по лестнице в трюм, а затем в отделение с двойным дном, и над ней захлопнулся трап.
После этого Титча и его компаньон возвратились к, своим делам.
Около трех часов пополудни шаланда оказалась против набережной венгерской столицы. Направо развертывалась Буда, старинный турецкий город; налево современный город Пешт. В ту эпоху Буда была одним из старинных живописных городов, которые начинают исчезать в наши дни при торжестве все уравнивающего прогресса. Напротив, Пешт, хотя его значение уже стало немаловажным, тогда еще не достиг того удивительного развития, которое сделало его одной из самых значительных и прекрасных столиц Восточной Европы.
На обоих берегах, и в особенности на левом, следовали друг за другом дома с аркадами и террасами, над которыми возвышались позолоченные солнцем колокольни церквей; длинная цепь набережных отличалась величием и благородством.
Экипаж шаланды не обращал внимания на это очаровательное зрелище. Плавание мимо Будапешта могло грозить этим сомнительным людям неприятными сюрпризами, и они следили только за рекой, где скрещивались многочисленные суда. Эта благоразумная осторожность позволила Стриге заблаговременно различить среди других лодку с четырьмя людьми, которая направлялась прямо к шаланде. Узнав катер речной полиции, он мигнул Титче, который без дальнейших объяснений ринулся в трюм.
Стрига не ошибся. Через несколько минут катер причалил к судну. Два человека поднялись на борт.
– Капитан? – спросил один из вновь прибывших.
– Это я, – отвечал Стрига, выходя вперед.
– Ваше имя?
– Иван Стрига.
– Национальность?
– Болгарин.
– Откуда судно?
– Из Вены.
– Куда?
– В Галац.
– Его владелец?
– Господин Константинеско из Галаца.
– Груженая?
– Нет ничего. Возвращаемся пустыми.
– Ваши бумаги?
– Вот они, – сказал Стрига, вручая чиновнику необходимые документы.
– Все в порядке, – одобрил тот, возвращая бумаги после тщательного рассмотрения. – Мы заглянем в ваш трюм.
– Прошу вас, – пригласил Стрига. – Осмелюсь только заметить, что это уже четвертое посещение после нашего отплытия из Вены. Очень неприятно.
Полицейский снял с себя жестом личную ответственность за приказы, исполнителем которых он являлся, и, не отвечая, спустился по лестнице. Сойдя, он сделал несколько шагов по трюму, окинул его взглядом и вновь поднялся. Ему не пришло в голову, что под его ногами находятся два человеческих существа, мужчина и женщина, бессильные позвать на помощь. Осмотр не мог быть более добросовестным и долгим. Шаланда, действительно, оказалась совершенно пустой, не приходилось перерывать груз, что значительно упрощало дело.
Полицейский возвратился наверх и, не задавая других вопросов, отбыл на катере осматривать другие суда, а шаланда медленно продолжала путь вниз по реке.
Когда последние дома Будапешта остались позади, пришло время заняться пленницей из трюма. Титча и его компаньон исчезли внизу, затем возвратились, ведя женщину, которую несколько часов назад запрятали в темницу; теперь она снова была водворена в рубке. Из других членов экипажа никто не обратил на этот случай ни малейшего внимания.
Остановились только ночью между городами Эрксин и Адони, в тридцати километрах ниже Будапешта, и отплыли на рассвете. В этот день 31 августа спуск по реке перемежался несколькими остановками, во время которых Стрига покидал судно, пользуясь лодкой, захваченной, как полагали бандиты, у Карла Драгоша. Не думая скрываться, он причаливал к деревням, представлялся их обитателям, как знаменитый лауреат «Дунайской лиги», заводил разговоры, которые ловко направлял на интересующие его темы. Сведения оказывались очень скудными. Имя Илиа Бруша не было популярным в этих краях. Конечно, в Мохаче, Апатине, Нейзаце, Землине или Белграде – в этих значительных городах – дело будет обстоять иначе. Но Стрига не намеревался рисковать, показываясь там, и ограничивался собиранием сведений в деревушках, где полиция менее бдительна. К несчастью, крестьяне вообще не знали о конкурсе в Зигмарингене и не любили, когда их расспрашивали. Да, впрочем, от них ничего нельзя было и выпытать. Карла Драгоша они знали не больше, чем Илиа Бруша, и Стрига напрасно пускал в ход свои дипломатические тонкости.
Как было условленно накануне, во время отсутствия Стриги Сергея Ладко перевели наверх и поместили в маленькой каюте, дверь которой старательно закрыли. Может быть, это была излишняя предосторожность, так как пленник оставался тщательно связанным.
Дни от первого до шестого сентября протекли без происшествий. Гонимая течением и попутным ветром, шаланда продолжала спускаться, делая до шестидесяти километров в сутки. Это расстояние могло стать значительно больше, если бы не частые остановки, вызываемые отлучками Стриги.
Если его вылазки и были бесплодными из-за невозможности собрать нужные сведения, то одну из них Стрига сделал выгодной с другой точки зрения, пустив в ход свои профессиональные «таланты».
Это случилось 5 сентября. В этот день шаланда остановилась на ночлег против маленького местечка Шушек.
Стрига отправился на берег, как обычно. Наступил вечер. Крестьяне, которые ложатся спать с солнышком, по большей части уже ушли в свои жилища. Стрига разгуливал в одиночестве, когда заметил дом с виду побогаче других, хозяин которого, всецело доверяя публичной честности, оставил дверь открытой, а сам ушел куда-то по делам.
Стрига, не колеблясь, проник в дом, где оказалась мелочная лавочка, на что указывало наличие полок с товарами. Вытащить из кассы дневную выручку было делом одного мгновения. Не довольствуясь этой скромной добычей, бандит обнаружил во внутренней комнате сундук, открыть который оказалось для Стриги детской игрой; из него он извлек кругленький мешочек, издававший приятный металлический звон.
Так вознагражденный, Стрига поспешил возвратиться на шаланду, которая с рассветом ушла далеко.
Это было единственное приключение в пути.
На борту Стригу занимали другие дела. Время от времени он исчезал в рубке и входил в каюту, расположенную против той, где поместили Сергея Ладко. Иногда его посещение продолжалось всего несколько минут, иногда значительно дольше. В последнем случае нередко на палубу доносился отзвук жестокого спора, где можно было различить спокойный голос женщины и злобный мужской. Результат был всегда одинаков: полное равнодушие экипажа и возвращение разъяренного Стриги, который спешил покинуть судно, чтобы успокоиться.