Верн Жюль Габриэль. Мэтр Захариус

   — Да, так же, как и моя слава!.. Но она находится в Андернаттском замке, и я хочу ее видеть.
   Пустынник осенил себя крестным знамением. Схоластика была чуть жива. Обер поддерживал Жеранду.
   — В Андернаттском замке живет человек, на котором тяготит проклятие. Он не признает креста на моей пустыни.
   — Не ходи, отец!
   — Я хочу найти свою душу, она принадлежит мне!
   — Держите, удержите его! — закричала Жерапда. Но старик уже успел выйти и устремился в темноту, громко повторяя:
   — Ко мне, ко мне, моя душа!..
   Жеранда, Обер в Схоластика бросились за ним. Им пришлось проходить по невозможным тропинкам, по которым мэтр Захариус несся как вихрь, гонимый непонятной силой. Снег кружился над ними, и белые хлопья мешались с пеной стремительных потоков. Проходя мимо часовни, Жеранда, Обер и Схоластика поспешно перекрестились, но мэтр Захариус даже не приподнял шляпы.
   Наконец показалась вдали деревня Эвионаз. Самое черствое сердце умилилось бы при виде этого селения, затерянного среди полного безлюдия. Старик прошел мимо. Он повернул налево и вошел в самую глубь ущелий Дан-дю-Миди, верхушки которых исчезают в небесной выси.
   Вскоре он очутился перед развалинами старыми и мрачными, как сами скалы, служащие им основанием.
   — Там, там!.. — закричал он, бросившись еще стремительнее вперед.
   Андернаттский замок был в то время лишь руиной. Толстая полуразвалившаяся башня, возвышавшаяся над замком, грозила своим падением. Эти громадные глыбы камня наводили ужас. За ними чудились мрачные залы с разрушенными потолками и шипящими в углах змеями.
   Узкие, низенькие ворота с небольшим перед ними рвом, заваленным обломками, вели в замок. Кто входил в них? Неизвестно. Вероятно, какой-нибудь марграф, полувельможа-полуразбойник обитал в стенах этого замка. За ним последовали бандиты, фальшивомонетчики и другие. Легенда говорила, что в темные ночи на склоне гор, поддерживающих эти развалины, сатана справлял свой бешеный шабаш.
   Мэтр Захариус нисколько не испугался их мрачного вида. Он добрался до ворот и решительно вошел во двор. Пройдя его беспрепятственно, он вступил в длинный коридор, под своды которого не проникал даже дневной свет. Никто не вышел к нему навстречу. Жеранда, Обер и Схоластика не отставали от него ни на шат.
   Мэтр Захариус, которым руководила, казалось, какая-то неведомая сила, шел вперед уверенный шагом. Он дошел наконец до железной двери, которая распахнулась под его ударами. Испуганные летучие мыши закружились над его головой.
   Перед ним была громадная зала, сохранившаяся лучше других. Стены были украшены лепной работой с изображениями каких-то страшных фигур, точно двигавшихся в полумраке. Длинные узкие окна, похожие на бойницы, дребезжали под натиском ветра.
   Дойдя до середины зала, мэтр Захариус вдруг радостно вскрикнул.
   На железной подставке, приставленной к стене, стояли те часы, в которых заключалась теперь вся его жизнь. Это бесподобное произведение искусства изображало старую римскую церковь с тяжелой колокольней, в которой находились все необходимые колокола для обедни, вечерни, всенощной и остальных служб. Над дверями церкви, отворявшимися в часы службы, была вырезана розетка с выпуклыми кругом, цифрами и стрелками посередине.
   Между дверями и розеткой появлялись, как и рассказывала Схоластика, в медной рамке, поучения на каждую минуту жизни. Мэтр Захариус распределил когда-то эти поучения с истинно христианским рвением; часы молитвы, работы, отдыха сменялись в строгом порядке и должны были обязательно спасти от грехов того, кто неукоснительно следовал бы им.
   Мэтр Захариус, обезумевший от радости, хотел схватить часы, как вдруг услышал за собой злобный смех.
   Он оглянулся и увидел женевского старичка.
   — Вы здесь! — вскричал он.
   Жеранде стало страшно, она прижалась к жениху.
   — Здравствуйте, мэтр Захариус, — сказал уродец.
   — Кто вы такой?
   — Я Питтоначио и весь к вашим услугам! Вы привели мне вашу дочь! Вы, значит, не забыли моих слов: «Жеранда не будет женой Обера!»
   Молодой подмастерье бросился к Питтоначио, который ускользнул от него как тень.
   — Остановись, Обер! — закричал мэтр Захариус.
   — Покойной ночи! — проговорил Питтоначио исчезая.
   — Отец, — закричала Жеранда — уйдем из этого проклятого места!
   По мэтра Захариуса уже не было в зале, он бросился вдогонку за Питтоначио. Схоластика, Жеранда и Обер остались, пораженные ужасом, в громадном зале. Молодая девушка опустилась в каменное кресло; верная служанка, встав около нее на колени, начала молиться, Обер, стоя, охранял свою вевесту. Бледный свет прокрадывался в темноту, и всюду царствовала жуткая тишина, прерываемая лишь звуками маленьких насекомых, точущих дерево и напоминающих своим равномерным стуком бой «часов смерти».
   Под утро все трое отправились на поиски по бесконечным полуразрушенным лестницам.
   Два часа они скитались по развалинам, никого не встретив и слыша лишь далекое эхо, повторявшее их тревожный зов. То они спускались в подземелье, то поднимались до самой вершины диких гор.
   Наконец они очутились снова в том зале, где провели эту тревожную ночь. В ней кто-то был. Мэтр Захариус и Питтоначио разговаривали, один стоя, выпрямившись во весь рост, другой примостившись на мраморном столике.
   Мэтр Захариус, увидя дочь, взял ее за руку и подвел к Питтоначио, говоря:
   — Вот твой повелитель и господин, дочь моя Жеранда. Вот твой супруг!
   Жеранда задрожала.
   — Никогда! — вскричал Обер, — она моя невеста!
   — Никогда! — повторила, как слабое эхо, Жеранда.
   Питтоначио засмеялся.
   — Вы, значит, желаете моей смерти! — закричал старый часовщик. — Вот там, в этих часах, последних, которые еще сохранились, заключена моя жизнь, а этот человек сказал мне: «Когда я получу твою дочь, я отдам тебе эти часы». И ведь он не хочет их больше заводить! Он может их сломать и погубить меня! О, Жеранда, ты, верно, меня больше не любишь.
   — Отец мой, — прошептала Жеранда, приходя в себя.
   — Если бы ты знала, как я страдал вдали от этих часов, от которых зависит мое существование! — продолжал старик. — Я боялся, что за ними плохо смотрят, что они могут испортиться! Но теперь я уже сам буду за ними ухаживать, я поддержу их драгоценное здоровье, потому что, я — знаменитый женевский часовщик, не должен умереть! Взгляни, как уверенно передвигаются эти стрелки. Вот сейчас пробьет пять. Слушай хорошенько и обрати внимание на поучение, которое сейчас появится!
   В это время часы пробили пять раз, тоскливо отозвавшись в душе Жеранды, и надпись красными буквами появилась перед ее испуганным взором:
   «Надо вкушать плоды от древа знания».
   Обер и Жеранда взглянули с ужасом друг на друга. Это были уже не те слова, которые набожный часовщик вложил в них когда-то! Очевидно, что их коснулся дьявол. Но мэтр Захариус ничего не заметил и продолжал говорить:
   — Слышишь, Жеранда? Я еще жив, жив! Послушай мое дыхание!.. Видишь, как кровь течет по жилам!.. Нет, ты не допустишь, чтобы я умер, и согласишься быть женой этого человека, чтобы я мог сделаться бессмертным и таким же всемогущим, как Бог!
   При этих нечестивых словах Схоластика перекрестилась, а Питтоначио испустил крик торжества.
   — Ты будешь счастлива с ним, Жеранда. Ведь он — Время! Твое существование будет распределено с точнейшей правильностью. Наконец, Жеранда, я дал тебе жизнь, верни и ты мне мою!
   — Жеранда, ведь я жених твой! — прошептал Обер.
   — Но он мне отец! — ответила совсем обессилевшая Жеранда.
   — Возьми ее, Питтоначио! — сказал мэтр Захариус и исполни обещанное!
   — Вот вам ключ от часов, — ответил противный старикашка.
   Мэтр Захариус схватил длинный ключ, похожий на ужа,и, подбежав к часам, начал заводить их с лихорадочной поспешностью. Треск завода бил по нервам. Старый часовщик вертел ключ без конца, и казалось, что это вращательное движение происходило независимо от его воли. Наконец он упал в изнеможении.
   — Теперь они заведены на сто лет! — сказал он.
   Обер выбежал как сумасшедший из зала. После долгих поисков он наконец нашел выход из этих проклятых развалин и побежал к деревне. Он разыскал пустынь и рассказал все случившееся отшельнику, который, видя его отчаяние, решился идти с ним в Андернаттский замок.
   В эти минуты Жеранда уже не плакала. У нее более не было слез.
   Мэтр Захариус не уходил из зала, подходя каждую минуту к часам в прислушиваясь, верно ли они ходят.
   Однако пробило уже десять часов, и, к ужасу Схоластики, появилась следующая надпись:
   «Человек может сделаться равным Богу». Но старик не только не поражался нечестивым поучениям, но повторял их с наслаждением, торжествуя в своей гордости. Все это время радостный Питтоначио не отходил от него.
   Брачный договор должен был быть подписан в полночь. Жеранда, полуживая, ничего не видела и не сознавала. Тишина прерывалась лишь возгласами старика и смехом Питтоначио.
   Пробило одиннадцать.. Мэтр Захариус вздрогнул и прочел:
   «Человек должен быть рабом науки и жертвовать для нее семьей и родителями».
   — Да, — вскричал он, — в этом мире наука есть все!
   Стрелки железных часов передвигались, шипя, как змеи, и маятник стучал громко и отчетливо.
   Мэтр Захариус больше не мог говорить. Он упал на пол, хрипел, и из его стесненной груди вырывались лишь отрывочные слова:
   — Жизнь!.. Нака!..
   В это время отшельник и Обер вошли незаметно в зал. Мэтр Захариус лежал, распростертый на полу. Жеранда, чуть живая, молилась около него…
   Вдруг раздался сухой треск, предшествующий бою часов.
   Мэтр Захариус приподнялся.
   — Полночь! — вскричал он.
   Отшельник протянул руку к часам… и они не пробили.
   Мэтр Захариус так отчаянно закричал, что вопль его был, наверное, услышан в аду и в эту же минуту появились слова:
   «Кто захочет быть равным Богу, будет проклят навеки»!
   Старые часы лопнули со страшным грохотом, и пружина, выскочив из них, понеслась, извиваясь по всему залу. Старик вскочил и побежал за ней, стараясь ее схватить.
   — Моя душа!.. Моя душа!.. — кричал он в ужасе. Пружина подпрыгивала, отскакивала во все стороны, не даваясь в руки.
   Наконец Питтоначио схватил ее и, произнеся страшное проклятие, провалился вместе с нею. Мэтр Захариус упал навзничь. Он был мертв.
   Тело часовщика было погребено среди Андернаттских высот. Затем Жеранда и Обер возвратились в Женеву и в продолжение долгих лет, дарованных им Богом, старались усердной молитвой спасти душу их несчастного отца и учителя.