Страница:
— Ничего, — отозвался инженер. — По всей вероятности, бомбейский губернатор еще раз был введен в заблуждение и Сахиб никогда не появлялся в президентстве.
— Вероятно, — подтвердил капитан, — иначе старый мятежник наверное заставил бы говорить о себе.
— Как бы там ни было, — сказал Банкс, — но мне хочется поскорее удалиться от долины Ганга, бывшей свидетельницей стольких бедствий во время восстания сипаев от Аллахабада до Канпура. Но главное, не нужно упоминать об этом городе при полковнике, так же как мы не упоминаем при нем о Нана Сахибе! Оставим Мунро вполне свободным в его решениях.
На другой день Банкс предложил мне себя снова в спутники для прогулки по Аллахабаду.
Подробный осмотр трех кварталов, составляющих его, потребовал бы, пожалуй, не менее трех дней. Однако Аллахабад менее интересен, чем Бенарес, хотя тоже числится в списке священных мест.
Об индусском квартале почти нечего сказать. Это сборище низеньких домов, разделенных узкими улицами и осененных то там, то сям тамариндами великолепных размеров.
Английский город и военные поселения тоже ничем не примечательны. Широкие тенистые аллеи, богатые здания, обширные площади — словом, элементы, нужные городу для того, чтобы превратиться в столицу.
Все это помещается в обширной равнине, замкнутой на севере и на юге руслами двух рек: с одной стороны — Джамны, с другой — Ганга. Долина носит название долины Милостыни, так как сюда приезжали индусские принцы для добрых дел. По словам Русселе, приводящего цитату из жизнеописания Хионен — Цанга, «похвальнее подать здесь одну монету, чем раздать сотню тысяч в другом месте».
Нельзя не сказать несколько слов об аллахабадском форте, представляющем большой интерес для посетителя. Он построен на западной стороне долины Милостыни и смело подымает вверх свои красные каменные стены, с которых пушки могут легко обстреливать рукава обеих рек. Среди форта находится дворец, бывший любимой резиденцией султана Акбара и превращенный теперь в арсенал. В одном углу его находится камень Фероз-Шах, великолепный монолит в тридцать шесть футов вышины, увенчанный львом, а несколько отступя, небольшой храм — одна из главных святынь индусов. Однако они лишены возможности посещать его, так как их не впускают в форт. Таковы главные достопримечательности, привлекающие внимание туриста в аллахабадском форте.
Банкс сообщил мне, что у этого форта есть и своя легенда, напоминающая библейское сказание о восстановлении Иерусалимского храма Соломоном.
Когда султан предпринял постройку форта, камни, как говорят, выказали замечательное сопротивление. Не успевали возвести стену, как она обрушивалась. Обратились к оракулу. Оракул ответил, по своему обыкновению, что для умилостивления злого рока нужна добровольная жертва. Один индус вызвался пожертвовать собой. Он пал под жертвенным ножом, и форт был построен. Индуса этого звали Брог, и вот причина, почему город до сих пор носит двойное имя Брог-Аллахабад.
Затем Банкс повел меня в знаменитые сады Хузру, достойные своей известности. Там, под тенью роскошнейших в мире тамариндов, возвышалось несколько магометанских мавзолеев. Один из них служит последним жилищем султана, давшего свое имя садам.
На одной из белых мраморных стен памятника находится отпечаток гигантской ладони. Нам показали его с любезностью, какой мы тщетно добивались, когда желали видеть священные следы в Ганге. Правда, на этот раз дело шло не об отпечатке ноги божества, а о следе руки простого смертного, внука Магомета.
Во время восстания 1857 года Аллахабад не был пощажен от кровопролития, и его постигла участь остальных городов долины Ганга. Сражение королевской армии с мятежниками на площади маневров Бенареса подало сигнал к возмущению туземных войск, и главным образом к возмущению 6-го полка бенгальской армии. Началось оно убийством восьми прапорщиков; но благодаря энергичному поведению нескольких артиллеристов, принадлежащих к европейскому корпусу Шинара, сипаи кончили тем, что сложили оружие.
В военных поселениях дело приняло более серьезный оборот. Туземцы восстали, тюрьмы были растворены, даже ограблены, и жилища европейцев сожжены. В это время полковник Нейль, восстановивший порядок в Бенаресе, прибыл к Аллахабаду со своим полком и сотней фузилеров мадрасского полка. Он отнял у мятежников плашкоутный мост, 18 июня, овладев предместьями, разогнал членов временного правительства и снова восстановил свою власть над провинцией.
Во время нашей кратковременной экскурсии по Аллахабаду мы с Банксом постоянно сторожили, не следят ли здесь за нами, как в Бенаресе, но в этот раз ничего подозрительного не заметили.
— Все равно, — сказал мне инженер, — нам следует остерегаться, и мне хотелось бы сохранить наше инкогнито, так как имя полковника Мунро слишком известно населению этой провинции.
В шесть часов мы вернулись к обеду. Сэр Эдвард Мунро, отлучавшийся из стоянки на два или три часа, возвратился раньше и ожидал нас. Что же касается капитана Года, ходившего повидаться с несколькими товарищами, стоявшими гарнизоном в военных поселениях, то он пришел домой почти в одно время с нами.
Я тотчас же заметил и обратил внимание Банкса на то, что полковник Мунро казался если не печальным, то задумчивее обыкновенного.
— Вы правы, — ответил Банкс на мое замечание, что-то есть, но что же могло случиться?
— Не расспросить ли нам МакНейля? — спросил я.
— Да Мак-Нейль, быть может, знает… Инженер, покинув гостиную, отправился к дверям каюты сержанта.
Сержанта там не оказалось.
— Где Мак-Нейль? — спросил Банкс у Гуми, готовившегося служить у нашего стола.
— Он ушел из стоянки, — ответил Гуми. — Когда?
— Около часа назад, по приказанию полковника Мунро.
— Вы не знаете, куда он пошел?
— Нет, господин Банкс, не сумею сказать, куда и зачем ушел он.
— А ничего нового без нас не случилось?
— Ничего.
Банкс вернулся, сообщил мне об отсутствии сержанта и повторил еще раз:
— Не знаю еще что, но что-то такое есть положительно! Подождем.
Мы сели за стол. Чаще всего полковник Мунро во время обеда принимал участие в разговоре. Он любил слушать рассказы о наших похождениях. Интересовался тем, что мы делали днем. Я старательно избегал говорить о том, что могло хотя издали напомнить восстание сипаев. Мне казалось, что он замечает это, но был ли он благодарен за эту внимательность? Кто знает? А между тем было мудрено обходить молчанием эту тему, когда дело шло о таких городах, как Бенарес и Аллахабад, бывших театром восстания.
За нынешним обедом предстояла опасность разговора об Аллахабаде. Но опасения были напрасны. Полковник Мунро не спросил ни Банкса, ни меня о том, как провели мы время. Он молчал весь обед. Его задумчивость стала тягостной. Он часто взглядывал на дорогу, ведущую к военным поселениям, и мне даже показалось, что раза два он порывался встать из-за стола, — очевидно, он нетерпеливо ждал возвращения сержанта Мак-Нейля.
Обед прошел довольно тоскливо. Капитан Год молча, взглядом спрашивал Банкса, в чем дело, но Банкс знал не более его.
После обеда полковник Мунро вместо того, чтобы пойти и отдохнуть, по обыкновению, спустился по ступеням веранды и сделал несколько шагов по дороге, всматриваясь в даль. Затем обернулся к нам.
— Банкс, Год и вы, Моклер, хотите пройтись со мной до первых домов военного поселения?
Мы тотчас поднялись из-за стола и последовали за полковником. Он шел вперед медленно и молча.
Пройдя сотню шагов, сэр Эдвард Мунро остановился перед возвышавшимся по правую сторону дороги столбом с прибитой к нему афишей.
— Прочтите, — проговорил он.
Это было объявление, изданное два месяца назад, в котором оценивалась голова набоба Нана Сахиба и возвещалось о его присутствии в Бомбейском округе.
Банкс и Год не могли сдержать досады. В Калькутте и во время путешествия им удалось помешать этому объявлению попадаться на глаза полковника.
Случай уничтожил все их предосторожности.
— Банкс, — сказал сэр Эдвард Мунро, беря руку инженера, — ты знал об этом объявлении.
Банкс не отвечал.
— Ты уже два месяца знал, что присутствие Нана Сахиба в Бомбейской провинции открыто, и не сказал мне?
Не находя ответа, Банкс продолжал молчать.
— Да, полковник, мы это знали! — воскликнул капитан Год, — Но к чему было сообщать это вам? Где доказательство, что это объявление говорит правду, и зачем напоминать вам массу тяжелых событий?
— Банкс, — громко заговорил полковник Мунро, лицо которого словно преобразилось, — ты забыл, что мне более чем кому-нибудь принадлежит право судить этого человека. Знай же, что если я согласился покинуть Калькутту, то только потому, что это путешествие должно было приблизить меня к северу Индии, что я все время не верил в смерть Нана Сахиба и не забывал моих обязанностей судьи! У меня была одна мысль, одна надежда, я рассчитывал, что случайности путешествия и помощь Божия приведут меня к цели. И я был прав! Бог привел меня к этому объявлению. Нана Сахиба надо искать не на севере, а на юге! Прекрасно! Я отправлюсь на юг.
Итак, наши предчувствия не обманули нас. Они оказались слишком верны! Не только затаенная мысль, но настоящая idee fixe руководила более чем когда-нибудь полковником Мунро. Он сам открыл ее нам сполна.
— Мунро, — ответил Банкс, — если я не сказал тебе ничего, то единственно потому, что сам не верил в присутствие Нана Сахиба в Бомбейской провинции. Власть еще раз ошиблась. Это объявление помещено 6 марта, и с тех пор не было подтверждений известия о появлении набоба.
Полковник не сразу ответил на замечание инженера. Он еще раз продолжительно поглядел на дорогу.
— Друзья мои, — сказал он затем, — я сейчас узнаю, в чем дело. Мак-Нейль отправился в Аллахабад с письмом к губернатору. Через минуту я буду знать, действительно ли появился Нана Сахиб в одной из западных провинций, там ли он еще или скрылся.
— Но если факт окажется верен, Мунро, что ты намерен делать? — спросил Банкс, взяв за руку полковника.
— Я отправлюсь туда! — ответил сэр Эдвард Мунро. — Я пойду всюду, куда меня призовет долг правосудия!
— Это решено, Мунро?
— Решено положительно, Банкс. Продолжайте путешествие без меня, друзья мои… Сегодня вечером я пересяду на бомбейский поезд.
— Хорошо, но ты не поедешь один! — ответил инженер, оборачиваясь к нам. — Мы поедем с тобой, Мунро!
— Да, да полковник! — воскликнул капитан Год. — Мы не отпустим вас одного! Вместо охоты за хищниками мы будем охотиться за злодеями!
— Вы позволите и мне, полковник, присоединиться к капитану и вашим друзьям? — спросил я.
— Да, Моклер, — ответил Банкс. — Мы сегодня же вечером уедем из Аллахабада…
— Бесполезно! — раздался за нами серьезный голос…
Мы обернулись. Перед нами стоял Мак-Нейль с газетой в руке.
— Прочтите, полковник, — сказал он. — Губернатор приказал показать вам это.
Сэр Эдвард Мунро прочел следующее:
«Губернатор Бомбейской провинции доводит до сведения публики, что объявление 6 марта касательно набоба Данду-Пана не имеет более силы. Вчера Нана Сахиб, атакованный в ущельях Сатпурских гор, где он искал убежища со своим отрядом, убит в схватке. Сомнения относительно личности убитого быть не может. Он был узнан жителями Канпура и Лакнау. На левой руке недоставало одного пальца, а, как известно, Нана Сахиб отрубил себе палец, когда желал уверить всех в своей смерти ложными похоронами. Королевству Индии, следовательно, нечего более опасаться происков кровожадного набоба, стоивших стольких жертв стране».
Полковник Мунро читал эти строки глухим голосом, затем уронил листок.
Мы не произнесли ни слова. Несомненно, смерть Нана Сахиба освобождала нас от всяких тревог за будущее.
Промолчав несколько минут, полковник Мунро провел рукой по глазам, как бы желая стереть след страшных воспоминаний.
— Когда мы должны покинуть Аллахабад? — спросил он.
— Завтра на рассвете, — сказал инженер.
— Банкс, — продолжал полковник Мунро, — нельзя ли остановиться нам на несколько часов в Канпуре?
— Ты хочешь?
— Да, Банкс,., я желал бы увидать еще в последний раз… Канпур!
— Мы будем там через два дня, — ответил инженер.
— А затем?.. — спросил полковник Мунро.
— Затем… будем продолжать наш путь на север.
— Да, да… пойдем на север! — подхватил полковник голосом, перевернувшим мне сердце.
В самом деле можно было бы предположить, что сэр Эдвард Мунро сохраняет еще сомнения относительно исхода этой последней борьбы между Нана Сахибом и агентами английского правительства. Был ли он прав, не веря очевидности?
На это ответит нам будущее.
— Вероятно, — подтвердил капитан, — иначе старый мятежник наверное заставил бы говорить о себе.
— Как бы там ни было, — сказал Банкс, — но мне хочется поскорее удалиться от долины Ганга, бывшей свидетельницей стольких бедствий во время восстания сипаев от Аллахабада до Канпура. Но главное, не нужно упоминать об этом городе при полковнике, так же как мы не упоминаем при нем о Нана Сахибе! Оставим Мунро вполне свободным в его решениях.
На другой день Банкс предложил мне себя снова в спутники для прогулки по Аллахабаду.
Подробный осмотр трех кварталов, составляющих его, потребовал бы, пожалуй, не менее трех дней. Однако Аллахабад менее интересен, чем Бенарес, хотя тоже числится в списке священных мест.
Об индусском квартале почти нечего сказать. Это сборище низеньких домов, разделенных узкими улицами и осененных то там, то сям тамариндами великолепных размеров.
Английский город и военные поселения тоже ничем не примечательны. Широкие тенистые аллеи, богатые здания, обширные площади — словом, элементы, нужные городу для того, чтобы превратиться в столицу.
Все это помещается в обширной равнине, замкнутой на севере и на юге руслами двух рек: с одной стороны — Джамны, с другой — Ганга. Долина носит название долины Милостыни, так как сюда приезжали индусские принцы для добрых дел. По словам Русселе, приводящего цитату из жизнеописания Хионен — Цанга, «похвальнее подать здесь одну монету, чем раздать сотню тысяч в другом месте».
Нельзя не сказать несколько слов об аллахабадском форте, представляющем большой интерес для посетителя. Он построен на западной стороне долины Милостыни и смело подымает вверх свои красные каменные стены, с которых пушки могут легко обстреливать рукава обеих рек. Среди форта находится дворец, бывший любимой резиденцией султана Акбара и превращенный теперь в арсенал. В одном углу его находится камень Фероз-Шах, великолепный монолит в тридцать шесть футов вышины, увенчанный львом, а несколько отступя, небольшой храм — одна из главных святынь индусов. Однако они лишены возможности посещать его, так как их не впускают в форт. Таковы главные достопримечательности, привлекающие внимание туриста в аллахабадском форте.
Банкс сообщил мне, что у этого форта есть и своя легенда, напоминающая библейское сказание о восстановлении Иерусалимского храма Соломоном.
Когда султан предпринял постройку форта, камни, как говорят, выказали замечательное сопротивление. Не успевали возвести стену, как она обрушивалась. Обратились к оракулу. Оракул ответил, по своему обыкновению, что для умилостивления злого рока нужна добровольная жертва. Один индус вызвался пожертвовать собой. Он пал под жертвенным ножом, и форт был построен. Индуса этого звали Брог, и вот причина, почему город до сих пор носит двойное имя Брог-Аллахабад.
Затем Банкс повел меня в знаменитые сады Хузру, достойные своей известности. Там, под тенью роскошнейших в мире тамариндов, возвышалось несколько магометанских мавзолеев. Один из них служит последним жилищем султана, давшего свое имя садам.
На одной из белых мраморных стен памятника находится отпечаток гигантской ладони. Нам показали его с любезностью, какой мы тщетно добивались, когда желали видеть священные следы в Ганге. Правда, на этот раз дело шло не об отпечатке ноги божества, а о следе руки простого смертного, внука Магомета.
Во время восстания 1857 года Аллахабад не был пощажен от кровопролития, и его постигла участь остальных городов долины Ганга. Сражение королевской армии с мятежниками на площади маневров Бенареса подало сигнал к возмущению туземных войск, и главным образом к возмущению 6-го полка бенгальской армии. Началось оно убийством восьми прапорщиков; но благодаря энергичному поведению нескольких артиллеристов, принадлежащих к европейскому корпусу Шинара, сипаи кончили тем, что сложили оружие.
В военных поселениях дело приняло более серьезный оборот. Туземцы восстали, тюрьмы были растворены, даже ограблены, и жилища европейцев сожжены. В это время полковник Нейль, восстановивший порядок в Бенаресе, прибыл к Аллахабаду со своим полком и сотней фузилеров мадрасского полка. Он отнял у мятежников плашкоутный мост, 18 июня, овладев предместьями, разогнал членов временного правительства и снова восстановил свою власть над провинцией.
Во время нашей кратковременной экскурсии по Аллахабаду мы с Банксом постоянно сторожили, не следят ли здесь за нами, как в Бенаресе, но в этот раз ничего подозрительного не заметили.
— Все равно, — сказал мне инженер, — нам следует остерегаться, и мне хотелось бы сохранить наше инкогнито, так как имя полковника Мунро слишком известно населению этой провинции.
В шесть часов мы вернулись к обеду. Сэр Эдвард Мунро, отлучавшийся из стоянки на два или три часа, возвратился раньше и ожидал нас. Что же касается капитана Года, ходившего повидаться с несколькими товарищами, стоявшими гарнизоном в военных поселениях, то он пришел домой почти в одно время с нами.
Я тотчас же заметил и обратил внимание Банкса на то, что полковник Мунро казался если не печальным, то задумчивее обыкновенного.
— Вы правы, — ответил Банкс на мое замечание, что-то есть, но что же могло случиться?
— Не расспросить ли нам МакНейля? — спросил я.
— Да Мак-Нейль, быть может, знает… Инженер, покинув гостиную, отправился к дверям каюты сержанта.
Сержанта там не оказалось.
— Где Мак-Нейль? — спросил Банкс у Гуми, готовившегося служить у нашего стола.
— Он ушел из стоянки, — ответил Гуми. — Когда?
— Около часа назад, по приказанию полковника Мунро.
— Вы не знаете, куда он пошел?
— Нет, господин Банкс, не сумею сказать, куда и зачем ушел он.
— А ничего нового без нас не случилось?
— Ничего.
Банкс вернулся, сообщил мне об отсутствии сержанта и повторил еще раз:
— Не знаю еще что, но что-то такое есть положительно! Подождем.
Мы сели за стол. Чаще всего полковник Мунро во время обеда принимал участие в разговоре. Он любил слушать рассказы о наших похождениях. Интересовался тем, что мы делали днем. Я старательно избегал говорить о том, что могло хотя издали напомнить восстание сипаев. Мне казалось, что он замечает это, но был ли он благодарен за эту внимательность? Кто знает? А между тем было мудрено обходить молчанием эту тему, когда дело шло о таких городах, как Бенарес и Аллахабад, бывших театром восстания.
За нынешним обедом предстояла опасность разговора об Аллахабаде. Но опасения были напрасны. Полковник Мунро не спросил ни Банкса, ни меня о том, как провели мы время. Он молчал весь обед. Его задумчивость стала тягостной. Он часто взглядывал на дорогу, ведущую к военным поселениям, и мне даже показалось, что раза два он порывался встать из-за стола, — очевидно, он нетерпеливо ждал возвращения сержанта Мак-Нейля.
Обед прошел довольно тоскливо. Капитан Год молча, взглядом спрашивал Банкса, в чем дело, но Банкс знал не более его.
После обеда полковник Мунро вместо того, чтобы пойти и отдохнуть, по обыкновению, спустился по ступеням веранды и сделал несколько шагов по дороге, всматриваясь в даль. Затем обернулся к нам.
— Банкс, Год и вы, Моклер, хотите пройтись со мной до первых домов военного поселения?
Мы тотчас поднялись из-за стола и последовали за полковником. Он шел вперед медленно и молча.
Пройдя сотню шагов, сэр Эдвард Мунро остановился перед возвышавшимся по правую сторону дороги столбом с прибитой к нему афишей.
— Прочтите, — проговорил он.
Это было объявление, изданное два месяца назад, в котором оценивалась голова набоба Нана Сахиба и возвещалось о его присутствии в Бомбейском округе.
Банкс и Год не могли сдержать досады. В Калькутте и во время путешествия им удалось помешать этому объявлению попадаться на глаза полковника.
Случай уничтожил все их предосторожности.
— Банкс, — сказал сэр Эдвард Мунро, беря руку инженера, — ты знал об этом объявлении.
Банкс не отвечал.
— Ты уже два месяца знал, что присутствие Нана Сахиба в Бомбейской провинции открыто, и не сказал мне?
Не находя ответа, Банкс продолжал молчать.
— Да, полковник, мы это знали! — воскликнул капитан Год, — Но к чему было сообщать это вам? Где доказательство, что это объявление говорит правду, и зачем напоминать вам массу тяжелых событий?
— Банкс, — громко заговорил полковник Мунро, лицо которого словно преобразилось, — ты забыл, что мне более чем кому-нибудь принадлежит право судить этого человека. Знай же, что если я согласился покинуть Калькутту, то только потому, что это путешествие должно было приблизить меня к северу Индии, что я все время не верил в смерть Нана Сахиба и не забывал моих обязанностей судьи! У меня была одна мысль, одна надежда, я рассчитывал, что случайности путешествия и помощь Божия приведут меня к цели. И я был прав! Бог привел меня к этому объявлению. Нана Сахиба надо искать не на севере, а на юге! Прекрасно! Я отправлюсь на юг.
Итак, наши предчувствия не обманули нас. Они оказались слишком верны! Не только затаенная мысль, но настоящая idee fixe руководила более чем когда-нибудь полковником Мунро. Он сам открыл ее нам сполна.
— Мунро, — ответил Банкс, — если я не сказал тебе ничего, то единственно потому, что сам не верил в присутствие Нана Сахиба в Бомбейской провинции. Власть еще раз ошиблась. Это объявление помещено 6 марта, и с тех пор не было подтверждений известия о появлении набоба.
Полковник не сразу ответил на замечание инженера. Он еще раз продолжительно поглядел на дорогу.
— Друзья мои, — сказал он затем, — я сейчас узнаю, в чем дело. Мак-Нейль отправился в Аллахабад с письмом к губернатору. Через минуту я буду знать, действительно ли появился Нана Сахиб в одной из западных провинций, там ли он еще или скрылся.
— Но если факт окажется верен, Мунро, что ты намерен делать? — спросил Банкс, взяв за руку полковника.
— Я отправлюсь туда! — ответил сэр Эдвард Мунро. — Я пойду всюду, куда меня призовет долг правосудия!
— Это решено, Мунро?
— Решено положительно, Банкс. Продолжайте путешествие без меня, друзья мои… Сегодня вечером я пересяду на бомбейский поезд.
— Хорошо, но ты не поедешь один! — ответил инженер, оборачиваясь к нам. — Мы поедем с тобой, Мунро!
— Да, да полковник! — воскликнул капитан Год. — Мы не отпустим вас одного! Вместо охоты за хищниками мы будем охотиться за злодеями!
— Вы позволите и мне, полковник, присоединиться к капитану и вашим друзьям? — спросил я.
— Да, Моклер, — ответил Банкс. — Мы сегодня же вечером уедем из Аллахабада…
— Бесполезно! — раздался за нами серьезный голос…
Мы обернулись. Перед нами стоял Мак-Нейль с газетой в руке.
— Прочтите, полковник, — сказал он. — Губернатор приказал показать вам это.
Сэр Эдвард Мунро прочел следующее:
«Губернатор Бомбейской провинции доводит до сведения публики, что объявление 6 марта касательно набоба Данду-Пана не имеет более силы. Вчера Нана Сахиб, атакованный в ущельях Сатпурских гор, где он искал убежища со своим отрядом, убит в схватке. Сомнения относительно личности убитого быть не может. Он был узнан жителями Канпура и Лакнау. На левой руке недоставало одного пальца, а, как известно, Нана Сахиб отрубил себе палец, когда желал уверить всех в своей смерти ложными похоронами. Королевству Индии, следовательно, нечего более опасаться происков кровожадного набоба, стоивших стольких жертв стране».
Полковник Мунро читал эти строки глухим голосом, затем уронил листок.
Мы не произнесли ни слова. Несомненно, смерть Нана Сахиба освобождала нас от всяких тревог за будущее.
Промолчав несколько минут, полковник Мунро провел рукой по глазам, как бы желая стереть след страшных воспоминаний.
— Когда мы должны покинуть Аллахабад? — спросил он.
— Завтра на рассвете, — сказал инженер.
— Банкс, — продолжал полковник Мунро, — нельзя ли остановиться нам на несколько часов в Канпуре?
— Ты хочешь?
— Да, Банкс,., я желал бы увидать еще в последний раз… Канпур!
— Мы будем там через два дня, — ответил инженер.
— А затем?.. — спросил полковник Мунро.
— Затем… будем продолжать наш путь на север.
— Да, да… пойдем на север! — подхватил полковник голосом, перевернувшим мне сердце.
В самом деле можно было бы предположить, что сэр Эдвард Мунро сохраняет еще сомнения относительно исхода этой последней борьбы между Нана Сахибом и агентами английского правительства. Был ли он прав, не веря очевидности?
На это ответит нам будущее.
Глава десятая. ГРУСТНЫЕ КАРТИНЫ
Королевство Ауд было некогда одним из значительнейших государств полуострова, и до сих пор оно одно из богатейших в Индии. В числе его государей были сильные и слабые правители. Слабость одного из них, Ваяд-Али-Шаха, привела к присоединению королевства Ауд к владениям Индийской компании 6 февраля 1857 года. Случилось это, как видно, за несколько месяцев до начала восстания, и здесь-то произошли самые жестокие избиения и не менее жестокие репрессии.
Имена двух городов — Лакнау и Канпура — в особенности сохранили печальную известность. Лакнау — столица, а Канпур — один из главных городов бывшего королевства.
Полковник Мунро желал побывать в Канпуре, и мы приехали туда утром 29 мая, следуя правым берегом Ганга, пересекающим плоскую равнину, покрытую обширными полями индиго. В продолжение двух дней «Железный великан» наш шел со скоростью трех лье в час на пространстве двухсот километров от Аллахабада до Канпура.
Мы находились приблизительно на расстоянии тысячи километров от Калькутты, исходной точки нашего путешествия.
Город Канпур занимает на правом берегу реки полосу земли в пять миль длиной и имеет до шестидесяти тысяч жителей. В нем стоит гарнизон в семь тысяч человек, расположенных в военных поселениях.
Несмотря на древность Канпура, построенного, как говорят, до начала христианства, турист напрасно стал бы искать в нем памятников, достойных внимания. Поэтому нас влекло туда не любопытство, а исключительно желание полковника Мунро.
Утром 30 мая мы вышли из нашего дома. Банкс, капитан Год и я, следуя за полковником и сержантом Мак-Нейлем по пути к местам, полным тяжелых воспоминаний, которые еще раз захотел увидеть сэр Эдвард Мунро.
Нужно запомнить следующие факты, рассказанные мне Банксом, и передаваемые мной здесь в нескольких словах: Канпур в момент присоединения королевства Ауд и начала мятежа насчитывал не свыше двухсот пятидесяти солдат королевской армии при трех полках туземной пехоты: 1-м, 53-м, 56-м, двух полках кавалерии и одной артиллерийской батареи бенгальской армии. Кроме этого в городе находилось значительное количество европейцев: служащих, купцов и проч. и до восьмисот пятидесяти человек женщин и детей солдатских и офицерских семейств 32-го королевского полка, занимавшего гарнизоном Лакнау.
Полковник Мунро жил несколько лет в Канпуре, где и познакомился с девушкой, сделавшейся его женой.
Мисс Ганлей была прелестная молодая англичанка, умная, с благородным характером и возвышенным сердцем, словом, девушка с героической натурой, достойная любви такого человека, как полковник, и он чтил и любил ее до обожания. Она жила с матерью на окраине города в бенгало, в котором и совершилась свадьба полковника в 1855 году.
Два года после свадьбы, в 1857 году, когда обнаружились первые признаки мятежа в Мируте, полковник Мунро был принужден отправиться в полк, не теряя ни минуты. Жену и тещу ему пришлось оставить в Канпуре, советуя им немедленно начать сборы к отъезду в Калькутту. Полковник не считал Канпур безопасным, и — увы! — события слишком скоро оправдали его мнение.
Отъезд миссис Ганлей и леди Мунро был замедлен, а между тем несчастные были застигнуты событиями и не могли выехать из Канпура.
Дивизией командовал генерал сэр Гуго Уллер, честный и прямой солдат, которому суждено было сделаться в скором времени игрушкой коварных замыслов Нана Сахиба. Набоб находился в то время в своем замке Бильгур, в десяти милях от Канпура, и притворно поддерживал дружеские отношения с европейцами.
— Вам известно, милый Моклер, — говорил мне Банкс, — что первые попытки к восстанию произошли в Мируте и Дели. Известие о том дошло до Канпура пятнадцатого мая. И в тот же день первый полк сипаев обнаружил мятежное настроение. Тогда Нана Сахиб предложил свои услуги правительству. Генерал Уллер был достаточно простодушен, поверив искренности злодея, и солдаты последнего тотчас заняли здание казначейства. В тот же день полк сипаев, проходивший через Канпур, вырезал своих офицеров у самых городских ворот. Тогда разом обрисовалась вся глубина опасности. Генерал Уллер приказал всем европейцам переселиться в казармы, где жили жены и дети солдат 32-го полка, стоявшего в Лакнау. Казармы эти находились вблизи Аллахабадской дороги, единственной, откуда могла прийти помощь. Леди Мунро и ее матери пришлось запереться с остальными. Во время заключения молодая женщина самоотверженно помогала товарищам по несчастью. Она ходила за больными, помогала им деньгами, ободряла примером и словами и доказала, как я вам уже говорил раньше, что у нее сердце героя.
Между тем и охранение арсенала было поручено войску Нана Сахиба. Изменник развернул знамя восстания, и по собственному его приказанию сипаи атаковали 7 июня казарму, в которой не было и трехсот здоровых солдат для защиты. Эти храбрецы защищали ее под огнем осаждающих, под градом картечи, среди разрушительных болезней, умирая от голода и жажды, так как запасы были недостаточны, а вода в колодцах иссякла скоро. Сопротивление продолжалось до 27 июня. Нана Сахиб предложил капитуляцию, на которую генерал Уллер, совершив непростительную ошибку, согласился, несмотря на увещевания леди Мунро, умолявшей его продолжать борьбу. На основании этой капитуляции человек пятьсот мужчин, женщин и детей — в том числе и леди Мунро с матерью — были посажены на лодки, которые должны были доставить их вниз по Гангу в Аллахабад. Но едва лодки отчалили от берега, как сипаи открыли по ним огонь. Посыпался дождь пуль и картечи.
Одни лодки пошли ко дну, другие загорелись. Одной из них удалось, однако, уплыть на несколько миль вниз по реке. Это была лодка, где находилась леди Мунро и ее мать. Они могли считать себя некоторое время спасенными. Но солдаты Нана Сахиба гнались за ними, овладели лодкой и, захватив пассажиров, возвратили их в казарму. Там сортировали пленных. Мужчины были немедленно расстреляны, женщин же и детей поместили с остальными женщинами и детьми, уцелевшими во время резни 27 июня. В сложности это составило двести жертв, на долю которых выпала медленная агония в бенгало, носившем имя Виби-Гар.
— Но откуда вы знаете все эти ужасные подробности? — спросил я Банкса.
— От одного старого сержанта тридцать второго королевского полка, — ответил инженер. Человек этот, спасшийся каким-то чудом, был укрыт раджой Раишвараха (одной из провинций королевства Ауд), который обошелся с ним и с несколькими другими беглецами с величайшим человеколюбием.
— А что сталось с леди Мунро и ее матерью?
— Милый мой друг, — продолжал Банкс, — с этой минуты прекращаются показания очевидцев, но легко представить себе ход событий со времени роковой минуты. Сипаи стали хозяевами города. Канпур был в их власти до пятнадцатого июня, и в течение этих девятнадцати дней — девятнадцати веков — злополучные жертвы ждали помощи, явившейся слишком поздно. Генерал Гавлок выступил из Калькутты на помощь Канпуру и, разбив несколько раз по пути мятежников, прибыл семнадцатого июля в город. За два дня до его прихода Нана Сахиб, узнав, что королевские войска переправились через реку Панду-Надди, решился ознаменовать последние часы своего владычества страшной расправой. Он считал все дозволенным относительно завоевателей Индии! Несколько пленников, разделявших узничество затворниц Биби-Гара, были приведены к нему и убиты на его глазах. В живых оставалась толпа женщин и детей, и в числе их леди Мунро с матерью. Взвод шестого полка сипаев получил приказание расстрелять их в Биби-Гара. Началась экзекуция, но так как она продвигалась недостаточно быстро, по мнению Нана Сахиба, опешившего отступить, то этот кровожадный принц прикомандировал к офицерам своей гвардии мусульманских мясников… началась бойня!.. На следующий день живых и мертвых женщин и детей бросили без разбору в колодец, и когда солдаты Гавлока подоспели, от колодца, переполненного до краев телами, еще валил пар!
Наступило возмездие. Несколько человек мятежников, единомышленников Нана Сахиба, попалось в руки генерала Гавлока. Последний издал приказ, текст которого я никогда не забуду. Он гласил следующее: «Колодец, содержащий останки бедных женщин, детей, убитых по распоряжению злодея Нана Сахиба, заровнять до краев в форме могилы. Отряду европейских солдат исполнить сего дня вечером этот благочестивый долг. Дом и комнаты, в которых совершалось избиение, не очищать единоплеменникам жертв. Генерал требует, чтобы каждая капля невинно пролитой крови была вычищена и вылизана языком преступников до их казни, соразмерно с кастовым рангом и доли участия каждого в резне.
Каждый из осужденных после вынесения смертного приговора будет отводим в дом, где совершено избиение, и принуждаем к чистке известной части пола. Принять меры к тому, чтобы исполнение этой задачи было как можно возмутительнее для религиозных убеждений подсудимого, и в случае необходимости не щадить ударов плетьми для принуждения к работе преступника. По окончании работы исполнить приговор на виселице, воздвигнутой подле дома».
— Таково было содержание приказа, — говорил сильно взволнованный Банкс. — И он был исполнен в точности. Но это не спасло несчастных жертв. Они были убиты, изувечены, разорваны на части! Когда несколько дней спустя прибыл полковник Мунро и захотел отыскать какие-нибудь останки леди Мунро и ее матери, он не мог найти ничего!
Это все было рассказано Банксом до приезда в Канпур, и теперь полковник направился к месту действия всех этих безобразных преступлений.
Прежде всего он хотел посетить бенгало, где жила леди Мунро, где провела свою молодость, где он увидал ее впервые и на пороге которого он простился с ней в последний раз.
Бенгало этот находился недалеко от города и близко от военных поселений. Развалины, почерневшие остатки стен, несколько высохших деревьев, валявшихся на земле, — вот все, что сохранилось от прежнего жилья. Полковник не допустил никакого ремонта. Бенгало остался в течение шести лет в том же виде, в какой его привела рука поджигателей.
Мы пробыли час в этом печальном месте. Сэр Эдвард молча бродил между развалинами, которые будили в нем столько воспоминаний! Он мысленно воскрешал картины счастья, утраченного им навсегда. Он снова видел перед собой молодую девушку, счастливую в доме, где она родилась и где познакомилась с ним, и иногда зажмуривал глаза, словно стараясь яснее припоминать ее черты!
Наконец, как бы делая над собой усилие, он обернулся к нам и предложил идти дальше.
Банкс вадеялся, что полковник ограничится посещением бенгало. Но нет! Сэр Эдвард Мунро решил испить до дна горькую чашу своих воспоминаний. После жилища леди Мунро он хотел увидеть казарму, где столько жертв, помогая которым самоотверженно трудилась энергичная женщина, испытали все ужасы осады. Казарма стояла в равнине, вне города, и во время нашего посещения на месте, служившем убежищем европейскому населению Канпура, строили церковь. Мы шли туда по вымощенной дороге, окаймленной красивыми деревьями. Тут произошло тогда первое действие ужасной трагедии. Тут жили, страдали, томились леди Мунро и ее мать до капитуляции, предавшей в руки Нана Сахиба толпу несчастных.
Вокруг неоконченной постройки видны были остатки кирпичных стен казармы и укреплений, устроенных генералом Уллером с целью обороны note 2.
Полковник Мунро долго стоял молча перед развалинами. В его памяти живо рисовались ужасные сцены, происходившие в этих стенах. Вслед за бенгало, где леди Мунро жила счастливой, вот и казарма, где она испытала страдания, не поддающиеся никаким описаниям.
Оставалось еще посетить Биби-Гар, дом, превращенный Сахибом в тюрьму, и находящийся рядом с ним колодец, на дне которого покоились жертвы.
Когда Банкс увидел, что полковник намерен идти туда, он схватил его за руку, желая остановить.
Сэр Эдвард посмотрел ему прямо в глаза и с устрашающим спокойствием в голосе сказал:
— Пойдемте.
— Мунро, умоляю тебя…
— Я один пойду.
Противиться было бы бесполезно.
Имена двух городов — Лакнау и Канпура — в особенности сохранили печальную известность. Лакнау — столица, а Канпур — один из главных городов бывшего королевства.
Полковник Мунро желал побывать в Канпуре, и мы приехали туда утром 29 мая, следуя правым берегом Ганга, пересекающим плоскую равнину, покрытую обширными полями индиго. В продолжение двух дней «Железный великан» наш шел со скоростью трех лье в час на пространстве двухсот километров от Аллахабада до Канпура.
Мы находились приблизительно на расстоянии тысячи километров от Калькутты, исходной точки нашего путешествия.
Город Канпур занимает на правом берегу реки полосу земли в пять миль длиной и имеет до шестидесяти тысяч жителей. В нем стоит гарнизон в семь тысяч человек, расположенных в военных поселениях.
Несмотря на древность Канпура, построенного, как говорят, до начала христианства, турист напрасно стал бы искать в нем памятников, достойных внимания. Поэтому нас влекло туда не любопытство, а исключительно желание полковника Мунро.
Утром 30 мая мы вышли из нашего дома. Банкс, капитан Год и я, следуя за полковником и сержантом Мак-Нейлем по пути к местам, полным тяжелых воспоминаний, которые еще раз захотел увидеть сэр Эдвард Мунро.
Нужно запомнить следующие факты, рассказанные мне Банксом, и передаваемые мной здесь в нескольких словах: Канпур в момент присоединения королевства Ауд и начала мятежа насчитывал не свыше двухсот пятидесяти солдат королевской армии при трех полках туземной пехоты: 1-м, 53-м, 56-м, двух полках кавалерии и одной артиллерийской батареи бенгальской армии. Кроме этого в городе находилось значительное количество европейцев: служащих, купцов и проч. и до восьмисот пятидесяти человек женщин и детей солдатских и офицерских семейств 32-го королевского полка, занимавшего гарнизоном Лакнау.
Полковник Мунро жил несколько лет в Канпуре, где и познакомился с девушкой, сделавшейся его женой.
Мисс Ганлей была прелестная молодая англичанка, умная, с благородным характером и возвышенным сердцем, словом, девушка с героической натурой, достойная любви такого человека, как полковник, и он чтил и любил ее до обожания. Она жила с матерью на окраине города в бенгало, в котором и совершилась свадьба полковника в 1855 году.
Два года после свадьбы, в 1857 году, когда обнаружились первые признаки мятежа в Мируте, полковник Мунро был принужден отправиться в полк, не теряя ни минуты. Жену и тещу ему пришлось оставить в Канпуре, советуя им немедленно начать сборы к отъезду в Калькутту. Полковник не считал Канпур безопасным, и — увы! — события слишком скоро оправдали его мнение.
Отъезд миссис Ганлей и леди Мунро был замедлен, а между тем несчастные были застигнуты событиями и не могли выехать из Канпура.
Дивизией командовал генерал сэр Гуго Уллер, честный и прямой солдат, которому суждено было сделаться в скором времени игрушкой коварных замыслов Нана Сахиба. Набоб находился в то время в своем замке Бильгур, в десяти милях от Канпура, и притворно поддерживал дружеские отношения с европейцами.
— Вам известно, милый Моклер, — говорил мне Банкс, — что первые попытки к восстанию произошли в Мируте и Дели. Известие о том дошло до Канпура пятнадцатого мая. И в тот же день первый полк сипаев обнаружил мятежное настроение. Тогда Нана Сахиб предложил свои услуги правительству. Генерал Уллер был достаточно простодушен, поверив искренности злодея, и солдаты последнего тотчас заняли здание казначейства. В тот же день полк сипаев, проходивший через Канпур, вырезал своих офицеров у самых городских ворот. Тогда разом обрисовалась вся глубина опасности. Генерал Уллер приказал всем европейцам переселиться в казармы, где жили жены и дети солдат 32-го полка, стоявшего в Лакнау. Казармы эти находились вблизи Аллахабадской дороги, единственной, откуда могла прийти помощь. Леди Мунро и ее матери пришлось запереться с остальными. Во время заключения молодая женщина самоотверженно помогала товарищам по несчастью. Она ходила за больными, помогала им деньгами, ободряла примером и словами и доказала, как я вам уже говорил раньше, что у нее сердце героя.
Между тем и охранение арсенала было поручено войску Нана Сахиба. Изменник развернул знамя восстания, и по собственному его приказанию сипаи атаковали 7 июня казарму, в которой не было и трехсот здоровых солдат для защиты. Эти храбрецы защищали ее под огнем осаждающих, под градом картечи, среди разрушительных болезней, умирая от голода и жажды, так как запасы были недостаточны, а вода в колодцах иссякла скоро. Сопротивление продолжалось до 27 июня. Нана Сахиб предложил капитуляцию, на которую генерал Уллер, совершив непростительную ошибку, согласился, несмотря на увещевания леди Мунро, умолявшей его продолжать борьбу. На основании этой капитуляции человек пятьсот мужчин, женщин и детей — в том числе и леди Мунро с матерью — были посажены на лодки, которые должны были доставить их вниз по Гангу в Аллахабад. Но едва лодки отчалили от берега, как сипаи открыли по ним огонь. Посыпался дождь пуль и картечи.
Одни лодки пошли ко дну, другие загорелись. Одной из них удалось, однако, уплыть на несколько миль вниз по реке. Это была лодка, где находилась леди Мунро и ее мать. Они могли считать себя некоторое время спасенными. Но солдаты Нана Сахиба гнались за ними, овладели лодкой и, захватив пассажиров, возвратили их в казарму. Там сортировали пленных. Мужчины были немедленно расстреляны, женщин же и детей поместили с остальными женщинами и детьми, уцелевшими во время резни 27 июня. В сложности это составило двести жертв, на долю которых выпала медленная агония в бенгало, носившем имя Виби-Гар.
— Но откуда вы знаете все эти ужасные подробности? — спросил я Банкса.
— От одного старого сержанта тридцать второго королевского полка, — ответил инженер. Человек этот, спасшийся каким-то чудом, был укрыт раджой Раишвараха (одной из провинций королевства Ауд), который обошелся с ним и с несколькими другими беглецами с величайшим человеколюбием.
— А что сталось с леди Мунро и ее матерью?
— Милый мой друг, — продолжал Банкс, — с этой минуты прекращаются показания очевидцев, но легко представить себе ход событий со времени роковой минуты. Сипаи стали хозяевами города. Канпур был в их власти до пятнадцатого июня, и в течение этих девятнадцати дней — девятнадцати веков — злополучные жертвы ждали помощи, явившейся слишком поздно. Генерал Гавлок выступил из Калькутты на помощь Канпуру и, разбив несколько раз по пути мятежников, прибыл семнадцатого июля в город. За два дня до его прихода Нана Сахиб, узнав, что королевские войска переправились через реку Панду-Надди, решился ознаменовать последние часы своего владычества страшной расправой. Он считал все дозволенным относительно завоевателей Индии! Несколько пленников, разделявших узничество затворниц Биби-Гара, были приведены к нему и убиты на его глазах. В живых оставалась толпа женщин и детей, и в числе их леди Мунро с матерью. Взвод шестого полка сипаев получил приказание расстрелять их в Биби-Гара. Началась экзекуция, но так как она продвигалась недостаточно быстро, по мнению Нана Сахиба, опешившего отступить, то этот кровожадный принц прикомандировал к офицерам своей гвардии мусульманских мясников… началась бойня!.. На следующий день живых и мертвых женщин и детей бросили без разбору в колодец, и когда солдаты Гавлока подоспели, от колодца, переполненного до краев телами, еще валил пар!
Наступило возмездие. Несколько человек мятежников, единомышленников Нана Сахиба, попалось в руки генерала Гавлока. Последний издал приказ, текст которого я никогда не забуду. Он гласил следующее: «Колодец, содержащий останки бедных женщин, детей, убитых по распоряжению злодея Нана Сахиба, заровнять до краев в форме могилы. Отряду европейских солдат исполнить сего дня вечером этот благочестивый долг. Дом и комнаты, в которых совершалось избиение, не очищать единоплеменникам жертв. Генерал требует, чтобы каждая капля невинно пролитой крови была вычищена и вылизана языком преступников до их казни, соразмерно с кастовым рангом и доли участия каждого в резне.
Каждый из осужденных после вынесения смертного приговора будет отводим в дом, где совершено избиение, и принуждаем к чистке известной части пола. Принять меры к тому, чтобы исполнение этой задачи было как можно возмутительнее для религиозных убеждений подсудимого, и в случае необходимости не щадить ударов плетьми для принуждения к работе преступника. По окончании работы исполнить приговор на виселице, воздвигнутой подле дома».
— Таково было содержание приказа, — говорил сильно взволнованный Банкс. — И он был исполнен в точности. Но это не спасло несчастных жертв. Они были убиты, изувечены, разорваны на части! Когда несколько дней спустя прибыл полковник Мунро и захотел отыскать какие-нибудь останки леди Мунро и ее матери, он не мог найти ничего!
Это все было рассказано Банксом до приезда в Канпур, и теперь полковник направился к месту действия всех этих безобразных преступлений.
Прежде всего он хотел посетить бенгало, где жила леди Мунро, где провела свою молодость, где он увидал ее впервые и на пороге которого он простился с ней в последний раз.
Бенгало этот находился недалеко от города и близко от военных поселений. Развалины, почерневшие остатки стен, несколько высохших деревьев, валявшихся на земле, — вот все, что сохранилось от прежнего жилья. Полковник не допустил никакого ремонта. Бенгало остался в течение шести лет в том же виде, в какой его привела рука поджигателей.
Мы пробыли час в этом печальном месте. Сэр Эдвард молча бродил между развалинами, которые будили в нем столько воспоминаний! Он мысленно воскрешал картины счастья, утраченного им навсегда. Он снова видел перед собой молодую девушку, счастливую в доме, где она родилась и где познакомилась с ним, и иногда зажмуривал глаза, словно стараясь яснее припоминать ее черты!
Наконец, как бы делая над собой усилие, он обернулся к нам и предложил идти дальше.
Банкс вадеялся, что полковник ограничится посещением бенгало. Но нет! Сэр Эдвард Мунро решил испить до дна горькую чашу своих воспоминаний. После жилища леди Мунро он хотел увидеть казарму, где столько жертв, помогая которым самоотверженно трудилась энергичная женщина, испытали все ужасы осады. Казарма стояла в равнине, вне города, и во время нашего посещения на месте, служившем убежищем европейскому населению Канпура, строили церковь. Мы шли туда по вымощенной дороге, окаймленной красивыми деревьями. Тут произошло тогда первое действие ужасной трагедии. Тут жили, страдали, томились леди Мунро и ее мать до капитуляции, предавшей в руки Нана Сахиба толпу несчастных.
Вокруг неоконченной постройки видны были остатки кирпичных стен казармы и укреплений, устроенных генералом Уллером с целью обороны note 2.
Полковник Мунро долго стоял молча перед развалинами. В его памяти живо рисовались ужасные сцены, происходившие в этих стенах. Вслед за бенгало, где леди Мунро жила счастливой, вот и казарма, где она испытала страдания, не поддающиеся никаким описаниям.
Оставалось еще посетить Биби-Гар, дом, превращенный Сахибом в тюрьму, и находящийся рядом с ним колодец, на дне которого покоились жертвы.
Когда Банкс увидел, что полковник намерен идти туда, он схватил его за руку, желая остановить.
Сэр Эдвард посмотрел ему прямо в глаза и с устрашающим спокойствием в голосе сказал:
— Пойдемте.
— Мунро, умоляю тебя…
— Я один пойду.
Противиться было бы бесполезно.