Паспарту сидел на спине животного и первый принимал на себя все толчки; помня наставления своего господина, он старался держать язык за зубами из боязни откусить его. То взлетая на шею слона, то скатываясь на круп, честный малый проделывал, подобно клоуну на трамплине, сложные упражнения. Но, несмотря на эти неистовые прыжки, он болтал, смеялся и время от времени вытаскивал из сумки кусок сахару и протягивал его умному Киуни, который брал угощение кончиком хобота, ни на минуту не замедляя своей размеренной рыси.
После двух часов пути проводник остановил слона и дал ему часовой отдых. Животное поело веток и молодых побегов и утолило жажду из находившегося вблизи болота. Сэр Фрэнсис Кромарти не жаловался на остановку. Он чувствовал себя разбитым. Зато мистер Фогг выглядел таким свежим, словно только что встал с постели.
– Вы что, железный, что ли? – с восхищением спросил бригадный генерал.
– Из кованого железа! – ответил Паспарту, который занимался приготовлением незатейливого завтрака.
В полдень проводник подал знак к отъезду. Местность становилась все более дикой. Высокие пальмовые деревья сменились зарослями тамаринда и карликовых пальм; затем путники выехали на широкую долину, покрытую чахлым кустарником и усеянную крупными глыбами камня. Вся эта часть горного Бундельханда, редко посещаемая путешественниками, заселена племенами фанатиков, принадлежащих к одной из самых жестоких сект индусской религии. Господство англичан еще не упрочилось в этой области, находящейся под властью радж, куда трудно проникнуть ввиду малой доступности гор Виндхья.
Несколько раз путешественники встречали свирепые толпы индусов, которые гневными жестами провожали быстроногое животное. Парс, насколько это было возможно, стремился избегать подобных встреч, справедливо считая их опасными. Путешественники почти не видели никаких животных: за весь день им попалось лишь несколько обезьян, которые немедленно устремлялись в бегство и своими ужимками и гримасами сильно забавляли Паспарту.
Одна мысль среди множества прочих особенно занимала нашего молодца. Что сделает мистер Фогг со слоном, когда они приедут в Аллахабад? Возьмет его с собою? Невозможно! Транспортные расходы, прибавленные к стоимости слона, сделали бы эту покупку совершенно разорительной. Может быть, он его продаст? Или отпустит на волю? Благородное животное вполне заслуживало подобной счастливой участи. А вдруг мистер Фогг возьмет да и подарит слона ему, Паспарту? Тогда он окажется в большом затруднении. Эта мысль не давала Паспарту покоя.
В восемь часов вечера главная горная цепь Виндхья осталась позади, и путешественники сделали привал в развалившемся бунгало у подошвы северного склона хребта.
За день было пройдено около двадцати пяти миль, до станции Аллахабад оставалось столько же.
Ночь была холодная. Внутри бунгало парс развел костер из сухих веток, наполнивший помещение приятной теплотой. Ужин приготовили из провизии, закупленной в Кольби. Изнуренные и разбитые путешественники с жадностью принялись за еду. Беседа, начавшаяся несколькими отрывистыми фразами, вскоре сменилась звонким храпом. Проводник бодрствовал около Киуни, который спал стоя, опершись о ствол могучего дерева.
Ночь прошла спокойно. Лишь рев гепардов и пантер да пронзительный хохот обезьян время от времени нарушали тишину. Но хищники ограничивались рычаньем и не предпринимали никаких враждебных действий против обитателей бунгало. Сэр Фрэнсис Кромарти спал крепко, как солдат после утомительного перехода. Паспарту в беспокойном сне повторял курбеты, проделанные им за день. Что же касается мистера Фогга, то он спал так же мирно, как в своем тихом доме на Сэвиль-роу.
В шесть часов утра путники снова двинулись в путь. Проводник надеялся к вечеру достигнуть станции Аллахабад. Таким образом мистер Фогг терял только часть тех сорока восьми часов, которые он сберег с начала пути.
Миновав последние отроги горного хребта Виндхья, Киуни снова перешел на рысь. К полудню проводник обогнул стороною поселок Калленджер, расположенный на реке Кен, впадающей в один из притоков Ганга. Он все время держался вдали от населенных мест, чувствуя себя в безопасности среди пустынных полей и низин, указывавших на приближение великой реки. Станция Аллахабад находилась не дальше чем в двенадцати милях к северо-востоку. Последний привал сделали в тени банановых деревьев, сочные плоды которых, столь же сытные, как хлеб, и столь же вкусные, как сливки, были по достоинству оценены нашими путешественниками.
В два часа проводник свернул под покров густого леса, который тянулся на несколько миль. Ехать лесом было безопаснее, чем по открытому месту. Во всяком случае, до сих пор не произошло ни одной неприятной встречи, и можно было надеяться, что путешествие окончится без приключений, как вдруг слон неожиданно остановился, проявляя явное беспокойство.
Было четыре часа пополудни.
– Что случилось? – спросил сэр Фрэнсис Кромарти, высовывая голову из своей корзины.
– Не знаю, господин генерал, – ответил парс, вслушиваясь в неясные звуки, долетавшие сквозь густую листву.
Несколько мгновений спустя гул сделался более отчетливым. Казалось, издали доносились слившиеся в единый хор человеческие голоса и медные инструменты.
Паспарту весь обратился в слух и зрение. Мистер Фогг терпеливо ждал, не произнося ни слова.
Проводник соскочил на землю, привязал животное к дереву и углубился в лесные заросли. Несколько минут спустя он вернулся, говоря:
– Это процессия браминов, направляющаяся в нашу сторону. Постараемся, чтобы они нас не заметили.
Проводник отвязал слона и завел его в чащу, посоветовав путешественникам не сходить на землю. Сам он стоял настороже, готовый в любую минуту взобраться на слона, если бы пришлось бежать. Он надеялся, что толпа верующих пройдет мимо, не заметив их, ибо они были совершенно скрыты густой листвой деревьев.
Нестройный шум голосов и музыкальных инструментов приближался. Слышалось однообразное пение, сопровождаемое барабанным боем и звоном цимбал. Вскоре под деревьями, в полусотне шагов от наших путешественников, показалась голова процессии. Мистер Фогг и его спутники сквозь листву свободно различали причудливые фигуры участников этой религиозной церемонии.
В первом ряду выступали жрецы с митрами на головах и в длинных, расшитых золотом одеяниях. Их окружали мужчины, женщины, дети, тянувшие какие-то похоронные псалмы, прерываемые через правильные промежутки ударами тамтама и цимбал. Позади них, запряженная двумя парами зебу в роскошных попонах, двигалась колесница на высоких колесах, спицы и ободья которых изображали переплетающихся змей. На ней возвышалась безобразная статуя с четырьмя руками, темно-красным телом, дикими глазами, спутанными волосами, высунутым языком и губами, выкрашенными хною и бетелем. На шее у нее было ожерелье из мертвых голов, а на бедрах – пояс из отрубленных рук. Она стояла на распростертом теле великана без головы.
Сэр Фрэнсис Кромарти узнал эту статую.
– Богиня Кали, – прошептал он, – богиня любви и смерти.
– Смерти – согласен, но любви – никогда! – заявил Паспарту. – Что за гнусная особа!
Парс сделал ему знак замолчать.
Вокруг статуи суетились, метались, извивались старые факиры, исполосованные коричневой краской и покрытые крестообразными порезами, из которых каплями сочилась кровь; это были те исступленные фанатики, которые во время торжественных индусских церемоний до сих пор еще бросаются под колеса колесницы Джаггернаута.
За ними несколько браминов в пышных восточных одеяниях вели какую-то женщину, с трудом передвигавшую ноги.
Эта женщина была молода и белым цветом кожи походила на жительницу Европы. Ее голова, шея, плечи, уши, руки и ноги были украшены драгоценными камнями, ожерельями, браслетами, серьгами и кольцами. Туника, расшитая золотом и покрытая легким покрывалом, обрисовывала очертания ее фигуры.
Вслед за молодой женщиной – какой ужасный контраст для глаз! – стража с заткнутыми за пояс обнаженными саблями и длинными пистолетами, украшенными серебряными насечками, несла в паланкине труп человека.
Это было тело старика, облаченное в роскошные одежды раджи; как и при жизни, на нем был тюрбан, вышитый жемчугом, тканный золотом шелковый халат, изукрашенный бриллиантами кашемировый пояс и драгоценное оружие индийского владетельного князя.
Позади шел оркестр музыкантов, сопровождаемый толпой фанатиков, чьи дикие крики заглушали порою звуки музыкальных инструментов.
Сэр Фрэнсис Кромарти печальным взглядом проводил это пышное шествие и, обратившись к проводнику, сказал:
– Сутти!
Парс утвердительно кивнул головой и приложил палец к губам. Длинная процессия медленно прошла под деревьями, и вскоре последние ряды ее скрылись в чаще леса.
Мало-помалу пение стихло. Некоторое время слышались еще отдаленные выкрики, и наконец весь этот шум сменился глубокой тишиной.
Филеас Фогг слышал слово, произнесенное сэром Фрэнсисом Кромарти, и, как только процессия исчезла, спросил:
– Что такое «сутти»?
– Сутти – это, мистер Фогг, человеческое жертвоприношение, – ответил бригадный генерал, – но жертвоприношение добровольное. Женщина, которую вы только что видели, будет сожжена завтра при первых лучах солнца.
– Негодяи! – воскликнул Паспарту, который не мог сдержать своего негодования.
– А мертвец? – спросил мистер Фогг.
– Это князь, ее муж, – ответил проводник, – раджа независимого княжества Бундельханд.
– Как, разве эти варварские обычаи все еще существуют в Индии? И англичане не сумели их искоренить? – спросил Филеас Фогг, в голосе которого не слышалось ни малейшего волнения.
– В большей части Индии, – ответил сэр Фрэнсис Кромарти, – подобных жертв больше не приносят, но мы не имеем никакой власти в диких отдаленных местностях и, в частности, в Бундельханде. В северных отрогах гор Виндхья не прекращаются убийства и грабежи.
– Несчастная! – прошептал Паспарту. – Ее сожгут заживо!
– Да, – ответил бригадный генерал, – а если бы ее не сожгли, вы и представить себе не можете, на какую ужасную жизнь обрекли бы ее близкие! Таким женщинам отрезают волосы, им дают в день всего несколько щепоток риса и считают нечистыми тварями, они умирают, где придется, словно паршивые собаки. Обычно эта ужасная перспектива, а не любовь или религиозный фанатизм толкает этих несчастных на смертные муки. Иногда, впрочем, такие жертвоприношения и на самом деле бывают добровольными, и требуется решительное вмешательство властей, чтобы их предотвратить. Несколько лет назад, когда я жил в Бомбее, к губернатору обратилась молодая вдова с просьбой позволить ей быть сожженной вместе с телом мужа. Как вы можете догадаться, губернатор отказал. Тогда эта женщина покинула город, отправилась во владения какого-то раджи и там принесла себя в жертву.
Во время рассказа бригадного генерала проводник все время покачивал головой и, когда тот кончил, сказал:
– Жертва, которую принесут завтра на восходе солнца, не будет добровольной.
– Откуда вы знаете?
– Об этом знает весь Бундельханд.
– Однако эта несчастная и не пытается даже сопротивляться, – заметил сэр Фрэнсис Кромарти.
– Да, но ведь она одурманена парами опиума и конопли.
– Куда ее ведут?
– В пагоду Пилладжи, в двух милях отсюда. Там она проведет ночь в ожидании часа жертвоприношения.
– Когда произойдет жертвоприношение?
– Завтра, при первых проблесках зари.
Сказав это, проводник вывел слона из чащи и взобрался к нему на шею. Но, прежде чем он успел подать сигнал особым свистом, мистер Фогг остановил его и, обратившись к сэру Фрэнсису Кромарти, спросил:
– А что, если мы спасем эту женщину?
– Спасти эту женщину, мистер Фогг!.. – вскричал бригадный генерал.
– У меня в запасе еще двенадцать часов. Я могу ими пожертвовать.
– А ведь вы, оказывается, человек с сердцем! – заметил генерал.
– Иногда, – просто ответил Филеас Фогг. – Когда у меня есть время.
Глава тринадцатая,
Глава четырнадцатая,
После двух часов пути проводник остановил слона и дал ему часовой отдых. Животное поело веток и молодых побегов и утолило жажду из находившегося вблизи болота. Сэр Фрэнсис Кромарти не жаловался на остановку. Он чувствовал себя разбитым. Зато мистер Фогг выглядел таким свежим, словно только что встал с постели.
– Вы что, железный, что ли? – с восхищением спросил бригадный генерал.
– Из кованого железа! – ответил Паспарту, который занимался приготовлением незатейливого завтрака.
В полдень проводник подал знак к отъезду. Местность становилась все более дикой. Высокие пальмовые деревья сменились зарослями тамаринда и карликовых пальм; затем путники выехали на широкую долину, покрытую чахлым кустарником и усеянную крупными глыбами камня. Вся эта часть горного Бундельханда, редко посещаемая путешественниками, заселена племенами фанатиков, принадлежащих к одной из самых жестоких сект индусской религии. Господство англичан еще не упрочилось в этой области, находящейся под властью радж, куда трудно проникнуть ввиду малой доступности гор Виндхья.
Несколько раз путешественники встречали свирепые толпы индусов, которые гневными жестами провожали быстроногое животное. Парс, насколько это было возможно, стремился избегать подобных встреч, справедливо считая их опасными. Путешественники почти не видели никаких животных: за весь день им попалось лишь несколько обезьян, которые немедленно устремлялись в бегство и своими ужимками и гримасами сильно забавляли Паспарту.
Одна мысль среди множества прочих особенно занимала нашего молодца. Что сделает мистер Фогг со слоном, когда они приедут в Аллахабад? Возьмет его с собою? Невозможно! Транспортные расходы, прибавленные к стоимости слона, сделали бы эту покупку совершенно разорительной. Может быть, он его продаст? Или отпустит на волю? Благородное животное вполне заслуживало подобной счастливой участи. А вдруг мистер Фогг возьмет да и подарит слона ему, Паспарту? Тогда он окажется в большом затруднении. Эта мысль не давала Паспарту покоя.
В восемь часов вечера главная горная цепь Виндхья осталась позади, и путешественники сделали привал в развалившемся бунгало у подошвы северного склона хребта.
За день было пройдено около двадцати пяти миль, до станции Аллахабад оставалось столько же.
Ночь была холодная. Внутри бунгало парс развел костер из сухих веток, наполнивший помещение приятной теплотой. Ужин приготовили из провизии, закупленной в Кольби. Изнуренные и разбитые путешественники с жадностью принялись за еду. Беседа, начавшаяся несколькими отрывистыми фразами, вскоре сменилась звонким храпом. Проводник бодрствовал около Киуни, который спал стоя, опершись о ствол могучего дерева.
Ночь прошла спокойно. Лишь рев гепардов и пантер да пронзительный хохот обезьян время от времени нарушали тишину. Но хищники ограничивались рычаньем и не предпринимали никаких враждебных действий против обитателей бунгало. Сэр Фрэнсис Кромарти спал крепко, как солдат после утомительного перехода. Паспарту в беспокойном сне повторял курбеты, проделанные им за день. Что же касается мистера Фогга, то он спал так же мирно, как в своем тихом доме на Сэвиль-роу.
В шесть часов утра путники снова двинулись в путь. Проводник надеялся к вечеру достигнуть станции Аллахабад. Таким образом мистер Фогг терял только часть тех сорока восьми часов, которые он сберег с начала пути.
Миновав последние отроги горного хребта Виндхья, Киуни снова перешел на рысь. К полудню проводник обогнул стороною поселок Калленджер, расположенный на реке Кен, впадающей в один из притоков Ганга. Он все время держался вдали от населенных мест, чувствуя себя в безопасности среди пустынных полей и низин, указывавших на приближение великой реки. Станция Аллахабад находилась не дальше чем в двенадцати милях к северо-востоку. Последний привал сделали в тени банановых деревьев, сочные плоды которых, столь же сытные, как хлеб, и столь же вкусные, как сливки, были по достоинству оценены нашими путешественниками.
В два часа проводник свернул под покров густого леса, который тянулся на несколько миль. Ехать лесом было безопаснее, чем по открытому месту. Во всяком случае, до сих пор не произошло ни одной неприятной встречи, и можно было надеяться, что путешествие окончится без приключений, как вдруг слон неожиданно остановился, проявляя явное беспокойство.
Было четыре часа пополудни.
– Что случилось? – спросил сэр Фрэнсис Кромарти, высовывая голову из своей корзины.
– Не знаю, господин генерал, – ответил парс, вслушиваясь в неясные звуки, долетавшие сквозь густую листву.
Несколько мгновений спустя гул сделался более отчетливым. Казалось, издали доносились слившиеся в единый хор человеческие голоса и медные инструменты.
Паспарту весь обратился в слух и зрение. Мистер Фогг терпеливо ждал, не произнося ни слова.
Проводник соскочил на землю, привязал животное к дереву и углубился в лесные заросли. Несколько минут спустя он вернулся, говоря:
– Это процессия браминов, направляющаяся в нашу сторону. Постараемся, чтобы они нас не заметили.
Проводник отвязал слона и завел его в чащу, посоветовав путешественникам не сходить на землю. Сам он стоял настороже, готовый в любую минуту взобраться на слона, если бы пришлось бежать. Он надеялся, что толпа верующих пройдет мимо, не заметив их, ибо они были совершенно скрыты густой листвой деревьев.
Нестройный шум голосов и музыкальных инструментов приближался. Слышалось однообразное пение, сопровождаемое барабанным боем и звоном цимбал. Вскоре под деревьями, в полусотне шагов от наших путешественников, показалась голова процессии. Мистер Фогг и его спутники сквозь листву свободно различали причудливые фигуры участников этой религиозной церемонии.
В первом ряду выступали жрецы с митрами на головах и в длинных, расшитых золотом одеяниях. Их окружали мужчины, женщины, дети, тянувшие какие-то похоронные псалмы, прерываемые через правильные промежутки ударами тамтама и цимбал. Позади них, запряженная двумя парами зебу в роскошных попонах, двигалась колесница на высоких колесах, спицы и ободья которых изображали переплетающихся змей. На ней возвышалась безобразная статуя с четырьмя руками, темно-красным телом, дикими глазами, спутанными волосами, высунутым языком и губами, выкрашенными хною и бетелем. На шее у нее было ожерелье из мертвых голов, а на бедрах – пояс из отрубленных рук. Она стояла на распростертом теле великана без головы.
Сэр Фрэнсис Кромарти узнал эту статую.
– Богиня Кали, – прошептал он, – богиня любви и смерти.
– Смерти – согласен, но любви – никогда! – заявил Паспарту. – Что за гнусная особа!
Парс сделал ему знак замолчать.
Вокруг статуи суетились, метались, извивались старые факиры, исполосованные коричневой краской и покрытые крестообразными порезами, из которых каплями сочилась кровь; это были те исступленные фанатики, которые во время торжественных индусских церемоний до сих пор еще бросаются под колеса колесницы Джаггернаута.
За ними несколько браминов в пышных восточных одеяниях вели какую-то женщину, с трудом передвигавшую ноги.
Эта женщина была молода и белым цветом кожи походила на жительницу Европы. Ее голова, шея, плечи, уши, руки и ноги были украшены драгоценными камнями, ожерельями, браслетами, серьгами и кольцами. Туника, расшитая золотом и покрытая легким покрывалом, обрисовывала очертания ее фигуры.
Вслед за молодой женщиной – какой ужасный контраст для глаз! – стража с заткнутыми за пояс обнаженными саблями и длинными пистолетами, украшенными серебряными насечками, несла в паланкине труп человека.
Это было тело старика, облаченное в роскошные одежды раджи; как и при жизни, на нем был тюрбан, вышитый жемчугом, тканный золотом шелковый халат, изукрашенный бриллиантами кашемировый пояс и драгоценное оружие индийского владетельного князя.
Позади шел оркестр музыкантов, сопровождаемый толпой фанатиков, чьи дикие крики заглушали порою звуки музыкальных инструментов.
Сэр Фрэнсис Кромарти печальным взглядом проводил это пышное шествие и, обратившись к проводнику, сказал:
– Сутти!
Парс утвердительно кивнул головой и приложил палец к губам. Длинная процессия медленно прошла под деревьями, и вскоре последние ряды ее скрылись в чаще леса.
Мало-помалу пение стихло. Некоторое время слышались еще отдаленные выкрики, и наконец весь этот шум сменился глубокой тишиной.
Филеас Фогг слышал слово, произнесенное сэром Фрэнсисом Кромарти, и, как только процессия исчезла, спросил:
– Что такое «сутти»?
– Сутти – это, мистер Фогг, человеческое жертвоприношение, – ответил бригадный генерал, – но жертвоприношение добровольное. Женщина, которую вы только что видели, будет сожжена завтра при первых лучах солнца.
– Негодяи! – воскликнул Паспарту, который не мог сдержать своего негодования.
– А мертвец? – спросил мистер Фогг.
– Это князь, ее муж, – ответил проводник, – раджа независимого княжества Бундельханд.
– Как, разве эти варварские обычаи все еще существуют в Индии? И англичане не сумели их искоренить? – спросил Филеас Фогг, в голосе которого не слышалось ни малейшего волнения.
– В большей части Индии, – ответил сэр Фрэнсис Кромарти, – подобных жертв больше не приносят, но мы не имеем никакой власти в диких отдаленных местностях и, в частности, в Бундельханде. В северных отрогах гор Виндхья не прекращаются убийства и грабежи.
– Несчастная! – прошептал Паспарту. – Ее сожгут заживо!
– Да, – ответил бригадный генерал, – а если бы ее не сожгли, вы и представить себе не можете, на какую ужасную жизнь обрекли бы ее близкие! Таким женщинам отрезают волосы, им дают в день всего несколько щепоток риса и считают нечистыми тварями, они умирают, где придется, словно паршивые собаки. Обычно эта ужасная перспектива, а не любовь или религиозный фанатизм толкает этих несчастных на смертные муки. Иногда, впрочем, такие жертвоприношения и на самом деле бывают добровольными, и требуется решительное вмешательство властей, чтобы их предотвратить. Несколько лет назад, когда я жил в Бомбее, к губернатору обратилась молодая вдова с просьбой позволить ей быть сожженной вместе с телом мужа. Как вы можете догадаться, губернатор отказал. Тогда эта женщина покинула город, отправилась во владения какого-то раджи и там принесла себя в жертву.
Во время рассказа бригадного генерала проводник все время покачивал головой и, когда тот кончил, сказал:
– Жертва, которую принесут завтра на восходе солнца, не будет добровольной.
– Откуда вы знаете?
– Об этом знает весь Бундельханд.
– Однако эта несчастная и не пытается даже сопротивляться, – заметил сэр Фрэнсис Кромарти.
– Да, но ведь она одурманена парами опиума и конопли.
– Куда ее ведут?
– В пагоду Пилладжи, в двух милях отсюда. Там она проведет ночь в ожидании часа жертвоприношения.
– Когда произойдет жертвоприношение?
– Завтра, при первых проблесках зари.
Сказав это, проводник вывел слона из чащи и взобрался к нему на шею. Но, прежде чем он успел подать сигнал особым свистом, мистер Фогг остановил его и, обратившись к сэру Фрэнсису Кромарти, спросил:
– А что, если мы спасем эту женщину?
– Спасти эту женщину, мистер Фогг!.. – вскричал бригадный генерал.
– У меня в запасе еще двенадцать часов. Я могу ими пожертвовать.
– А ведь вы, оказывается, человек с сердцем! – заметил генерал.
– Иногда, – просто ответил Филеас Фогг. – Когда у меня есть время.
Глава тринадцатая,
в которой Паспарту лишний раз доказывает, что счастье улыбается смельчакам
Предприятие было крайне смелое, полное трудностей и, быть может, невыполнимое. Мистер Фогг рисковал своей жизнью или по крайней мере свободой, а следовательно, и успешным исходом своего пари; но он не колебался. Впрочем, в лице сэра Фрэнсиса Кромарти он нашел решительного помощника.
Что же касается Паспарту, то он был готов на все; на него можно было положиться. Он был в восторге от намерения своего господина. Под его ледяной внешностью он угадал отзывчивое сердце. Он начинал любить Филеаса Фогга.
Оставался проводник. На чью сторону станет он в этом деле? Не вздумает ли он помогать индусам? Необходимо было обеспечить если не его содействие, то хотя бы нейтралитет.
Сэр Фрэнсис Кромарти откровенно спросил его об этом.
– Господин генерал, я – парс, и эта женщина тоже парсианка. Располагайте мною.
– Прекрасно, – произнес мистер Фогг.
– Но знайте, – продолжал проводник, – мы не только рискуем жизнью, нам грозят страшные мучения, если нас схватят. Подумайте об этом.
– Мы уже подумали, – ответил мистер Фогг. – Мне кажется, для выполнения нашего замысла надо дождаться ночи?
– Я того же мнения, – сказал проводник.
Благородный индус сообщил некоторые подробности о несчастной женщине. Эта красавица индуска из племени парсов была дочерью богатого купца из Бомбея. В этом городе она получила чисто английское воспитание и по манерам и образованию могла сойти за европейскую женщину. Звали ее Ауда.
Оставшись сиротой, она насильно была выдана замуж за старого раджу Бундельханда. Три месяца спустя Ауда овдовела. Зная об ожидавшей ее участи, она бежала, но тотчас была поймана; заинтересованные в ее смерти родственники раджи обрекли ее на мучительную казнь, от которой ее, видимо, ничто не могло избавить.
Этот рассказ только укрепил мистера Фогга и его спутников в их благородном решении. Проводнику приказали направить слона к пагоде Пилладжи, к которой надо было подойти как можно ближе.
Полчаса спустя они остановились в густых зарослях, шагах в пятидесяти от пагоды; она не была им видна, но дикие крики фанатиков явственно доносились до их слуха.
Затем путники тщательно обсудили, как добраться до несчастной. Проводник знал пагоду Пилладжи, где, по его мнению, была заключена молодая женщина. Сумеют ли они проникнуть туда через один из входов, когда толпа, опьянев, погрузится в сон, или им придется сделать пролом в стене? Решить это можно будет лишь на месте. Ясно было одно: похищение надо было произвести этой ночью, не дожидаясь утра, когда жертву поведут на казнь. Тогда уже не в силах человеческих будет ее спасти.
Мистер Фогг и его товарищи выжидали наступления ночи. В сумерки, часов в шесть вечера, они решили отправиться на разведку вокруг пагоды. Оттуда еще доносились затихающие крики факиров. По своему обыкновению, эти люди были, вероятно, погружены в глубокое опьянение, вызванное «hang» – жидким опиумом, смешанным с настоем конопли, так что вскоре могла представиться возможность незаметно проскользнуть к храму.
Парс, за которым следовали мистер Фогг, сэр Фрэнсис Кромарти и Паспарту, бесшумно продвигался вперед. Минут десять они пробирались, прячась за деревьями, а затем вышли на берег маленькой речки; там, при свете железных светильников, на концах которых курилась смола, они заметили груду срубленных стволов. То был будущий костер, сложенный из драгоценных сандаловых деревьев, пропитанных душистым маслом. На нем лежал набальзамированный труп раджи, который должны были сжечь вместе с несчастной вдовой. В ста шагах от костра возвышалась пагода, минареты которой выступали из мрака среди вершин деревьев.
– Вперед! – тихо произнес проводник.
И, удвоив осторожность, он бесшумно пополз вместе со своими спутниками в высокой траве.
Стояла полная тишина, нарушаемая лишь шепотом ветра в ветвях деревьев. Вскоре проводник остановился у края прогалины. Несколько смоляных факелов освещали ее. Поляна была усеяна группами спящих индусов, отяжелевших от опьянения. Она напоминала покрытое трупами поле сражения. Мужчины, женщины, дети – все лежали вповалку. Несколько пьяниц что-то выкрикивали хриплыми голосами.
На заднем плане, среди темной массы деревьев, смутно виднелась пагода Пилладжи. Но, к великому разочарованию проводника, стража раджи бодрствовала: освещенные коптящими светильниками, караульные расхаживали с обнаженными саблями у дверей. Можно было предположить, что и внутри пагоды жрецы тоже не спят.
Парс остановился. Он понял, что проникнуть в храм невозможно, и отвел своих товарищей в глубь леса.
Филеас Фогг и сэр Фрэнсис Кромарти тоже убедились, что с этой стороны ничего предпринять нельзя.
Они остановились и начали тихо совещаться.
– Подождем, – сказал бригадный генерал, – сейчас только восемь часов, и весьма возможно, что ночью стража тоже заснет.
– Это действительно возможно, – согласился проводник.
Филеас Фогг и его спутники расположились у подножия дерева и стали ждать.
Время тянулось так медленно! Проводник несколько раз покидал их, отправляясь на разведку. Стража раджи все еще бодрствовала, горели светильники, а из окон пагоды проникал слабый свет.
Так прождали до полуночи. Положение не изменилось. Охрана по-прежнему бодрствовала. Становилось очевидным, что на сон стражи рассчитывать нельзя. Вероятно, им и не давали опьяняющих снадобий. Необходимо было действовать иначе и попытаться проникнуть в пагоду через отверстие в стене. Оставалось выяснить, не бодрствуют ли и жрецы около своей жертвы так же, как стража у входа в пагоду?
После краткого совещания двинулись вперед. Впереди шел проводник, мистер Фогг, сэр Фрэнсис и Паспарту следовали за ним. Они сделали довольно длинный обход, чтобы приблизиться к пагоде с противоположной стороны.
Около половины первого ночи они остановились у стен здания, не встретив по пути ни одного человека. Охраны с этой стороны не было никакой, но зато там не было ни окон, ни дверей!
Ночь была темная. Луна, уже находившаяся на ущербе, стояла низко над горизонтом, затянутым тучами. Высокие деревья еще больше усиливали темноту.
Но было недостаточно дойти до пагоды, предстояло еще проделать отверстие в стене. Для этой операции у Филеаса Фогга и его спутников не было ничего, кроме карманных ножей. К счастью, стены храма были выложены из смеси кирпича и дерева, и их, вероятно, нетрудно было разобрать. Если вынуть первый кирпич, за ним легко последуют и остальные.
Стараясь производить как можно меньше шума, все приступили к работе. Парс и Паспарту разбирали кирпичи, чтобы образовалось отверстие шириной в два фута.
Работа подвигалась успешно, как вдруг внутри храма послышался крик, и почти тотчас снаружи раздались ответные крики.
Паспарту и проводник прервали работу. Неужели они замечены? Что это? Не сигнал ли тревоги? Простая осторожность требовала, чтобы они удалились, и они отошли, а вслед за ними – Филеас Фогг и сэр Фрэнсис Кромарти. Они вновь укрылись за деревьями в ожидании, пока уляжется тревога, чтобы затем опять приступить к делу.
Но, на беду, у задней стены пагоды появилась стража и расположилась там, не позволяя приблизиться к пролому.
Трудно описать разочарование этих четырех людей, вынужденных прервать свою работу. Теперь, когда они были лишены возможности проникнуть к пленнице, как сумеют они ее спасти? Сэр Фрэнсис Кромарти в ярости сжимал кулаки. Паспарту был вне себя, и проводник с трудом сдерживал его. Невозмутимый Фогг молча ждал, не проявляя своих чувств.
– Что ж, нам остается только уйти? – тихо спросил бригадный генерал.
– Да, больше ничего не остается, – подтвердил проводник.
– Подождите, – сказал мистер Фогг. – Меня вполне устраивает прибыть в Аллахабад к полудню.
– Но на что вы надеетесь? – спросил сэр Фрэнсис Кромарти. – Через несколько часов наступит день и…
– Удача, которая от нас ускользает, может прийти в последний миг.
Бригадному генералу захотелось проникнуть в мысли Филеаса Фогга.
На что рассчитывает этот хладнокровный англичанин? Уж не собирается ли он в момент казни броситься к молодой женщине и на глазах у всех вырвать ее из рук палачей?
Но ведь это безумие, и нельзя допустить, чтобы человек дошел до подобного безрассудства. Так или иначе, но сэр Фрэнсис Кромарти решил дождаться развязки этого страшного события. Тем временем проводник не решался оставаться дольше со своими спутниками на том месте, где они были укрыты, и отвел их на край прогалины. Здесь, спрятавшись за деревьями, они могли не выпускать из виду группы спящих людей.
Паспарту, сидя на нижних ветвях дерева, обдумывал одну мысль, которая, словно молния, пронзила его сознание и все глубже и глубже внедрялась в его мозг.
Сначала он говорил себе: «Какое безумие!» – но потом стал повторять: «А почему бы и нет? Это, может быть, единственный шанс с такими дикарями!..»
Так или иначе, Паспарту больше не раздумывал, он поспешно, с гибкостью змеи, спустился по ветвям, концы которых доходили до земли.
Часы шли, и вскоре небо несколько посветлело, возвещая о приближении дня. Но все же было еще довольно темно.
Время жертвоприношения наступило. Спящие индусы словно воскресли. Толпа зашевелилась. Послышались звуки там-тама. Пение и крики снова усилились. Пришел час, когда несчастная должна была умереть. В это мгновение двери пагоды распахнулись. Сноп света вырвался изнутри. Мистер Фогг и сэр Фрэнсис Кромарти увидели ярко освещенную жертву, которую двое жрецов влекли наружу. Им показалось, что несчастная стряхнула с себя дурман и, следуя властному чувству самосохранения, пыталась вырваться из рук своих палачей. Сердце сэра Фрэнсиса Кромарти забилось, он судорожно схватил Филеаса Фогга за руку и почувствовал, что эта рука сжимает раскрытый нож.
В это время толпа пришла в движение. Молодая женщина снова впала в оцепенение, вызванное парами конопли. Она прошла сквозь ряды факиров, которые провожали ее ритуальными возгласами.
Филеас Фогг и его товарищи, смешавшись с толпой, последовали за процессией.
Минуты через две они дошли до берега реки и остановились меньше чем в пятидесяти шагах от костра, на котором лежало тело раджи. В полутьме они видели, как бесчувственное тело женщины положили рядом с трупом ее мужа.
Затем к пропитанным маслом дровам поднесли зажженный факел, и они тотчас же вспыхнули.
В этот миг сэр Фрэнсис Кромарти и проводник еле удержали Филеаса Фогга, который в порыве благородного безрассудства готов был броситься в костер…
Филеасу Фоггу удалось уже оттолкнуть своих спутников, как вдруг произошло нечто неожиданное. Раздался всеобщий крик ужаса. Толпа в страхе распростерлась на земле.
Старый раджа ожил! Словно привидение, он поднялся со своего ложа, взял молодую жену на руки и сошел с костра, окутанный клубами дыма, придававшими ему призрачный вид.
Факиры, стража и жрецы, охваченные внезапным ужасом, приникли к земле, не смея поднять глаза и лицезреть подобное чудо!
Бездыханная жертва невесомо покоилась на мощных руках. Мистер Фогг и сэр Фрэнсис Кромарти застыли на месте. Проводник в страхе склонил голову, Паспарту, без сомнения, тоже был потрясен!..
Воскресший раджа остановился возле мистера Фогга и генерала и отрывисто сказал:
– Бежим!..
То был не кто иной, как Паспарту, который пробрался к костру под прикрытием густого дыма. Паспарту, который, воспользовавшись темнотой, вырвал молодую женщину из рук смерти. Паспарту, который среди всеобщего смятения блестяще сыграл свою роль!
Через мгновенье все четверо скрылись в лесу и вскоре крупной рысью неслись на своем слоне. Но крики, проклятья и свист пули, пробившей шляпу мистера Фогга, показали, что хитрость их открыта. На пылавшем костре выделялось тело старого раджи. Жрецы, очнувшись от оцепенения, поняли, что их жертву похитили.
Они тотчас бросились в лес. Стража следовала за ними. Вдогонку похитителям раздался залп, но они быстро неслись вперед и вскоре стали недосягаемы для пуль и стрел преследователей.
Что же касается Паспарту, то он был готов на все; на него можно было положиться. Он был в восторге от намерения своего господина. Под его ледяной внешностью он угадал отзывчивое сердце. Он начинал любить Филеаса Фогга.
Оставался проводник. На чью сторону станет он в этом деле? Не вздумает ли он помогать индусам? Необходимо было обеспечить если не его содействие, то хотя бы нейтралитет.
Сэр Фрэнсис Кромарти откровенно спросил его об этом.
– Господин генерал, я – парс, и эта женщина тоже парсианка. Располагайте мною.
– Прекрасно, – произнес мистер Фогг.
– Но знайте, – продолжал проводник, – мы не только рискуем жизнью, нам грозят страшные мучения, если нас схватят. Подумайте об этом.
– Мы уже подумали, – ответил мистер Фогг. – Мне кажется, для выполнения нашего замысла надо дождаться ночи?
– Я того же мнения, – сказал проводник.
Благородный индус сообщил некоторые подробности о несчастной женщине. Эта красавица индуска из племени парсов была дочерью богатого купца из Бомбея. В этом городе она получила чисто английское воспитание и по манерам и образованию могла сойти за европейскую женщину. Звали ее Ауда.
Оставшись сиротой, она насильно была выдана замуж за старого раджу Бундельханда. Три месяца спустя Ауда овдовела. Зная об ожидавшей ее участи, она бежала, но тотчас была поймана; заинтересованные в ее смерти родственники раджи обрекли ее на мучительную казнь, от которой ее, видимо, ничто не могло избавить.
Этот рассказ только укрепил мистера Фогга и его спутников в их благородном решении. Проводнику приказали направить слона к пагоде Пилладжи, к которой надо было подойти как можно ближе.
Полчаса спустя они остановились в густых зарослях, шагах в пятидесяти от пагоды; она не была им видна, но дикие крики фанатиков явственно доносились до их слуха.
Затем путники тщательно обсудили, как добраться до несчастной. Проводник знал пагоду Пилладжи, где, по его мнению, была заключена молодая женщина. Сумеют ли они проникнуть туда через один из входов, когда толпа, опьянев, погрузится в сон, или им придется сделать пролом в стене? Решить это можно будет лишь на месте. Ясно было одно: похищение надо было произвести этой ночью, не дожидаясь утра, когда жертву поведут на казнь. Тогда уже не в силах человеческих будет ее спасти.
Мистер Фогг и его товарищи выжидали наступления ночи. В сумерки, часов в шесть вечера, они решили отправиться на разведку вокруг пагоды. Оттуда еще доносились затихающие крики факиров. По своему обыкновению, эти люди были, вероятно, погружены в глубокое опьянение, вызванное «hang» – жидким опиумом, смешанным с настоем конопли, так что вскоре могла представиться возможность незаметно проскользнуть к храму.
Парс, за которым следовали мистер Фогг, сэр Фрэнсис Кромарти и Паспарту, бесшумно продвигался вперед. Минут десять они пробирались, прячась за деревьями, а затем вышли на берег маленькой речки; там, при свете железных светильников, на концах которых курилась смола, они заметили груду срубленных стволов. То был будущий костер, сложенный из драгоценных сандаловых деревьев, пропитанных душистым маслом. На нем лежал набальзамированный труп раджи, который должны были сжечь вместе с несчастной вдовой. В ста шагах от костра возвышалась пагода, минареты которой выступали из мрака среди вершин деревьев.
– Вперед! – тихо произнес проводник.
И, удвоив осторожность, он бесшумно пополз вместе со своими спутниками в высокой траве.
Стояла полная тишина, нарушаемая лишь шепотом ветра в ветвях деревьев. Вскоре проводник остановился у края прогалины. Несколько смоляных факелов освещали ее. Поляна была усеяна группами спящих индусов, отяжелевших от опьянения. Она напоминала покрытое трупами поле сражения. Мужчины, женщины, дети – все лежали вповалку. Несколько пьяниц что-то выкрикивали хриплыми голосами.
На заднем плане, среди темной массы деревьев, смутно виднелась пагода Пилладжи. Но, к великому разочарованию проводника, стража раджи бодрствовала: освещенные коптящими светильниками, караульные расхаживали с обнаженными саблями у дверей. Можно было предположить, что и внутри пагоды жрецы тоже не спят.
Парс остановился. Он понял, что проникнуть в храм невозможно, и отвел своих товарищей в глубь леса.
Филеас Фогг и сэр Фрэнсис Кромарти тоже убедились, что с этой стороны ничего предпринять нельзя.
Они остановились и начали тихо совещаться.
– Подождем, – сказал бригадный генерал, – сейчас только восемь часов, и весьма возможно, что ночью стража тоже заснет.
– Это действительно возможно, – согласился проводник.
Филеас Фогг и его спутники расположились у подножия дерева и стали ждать.
Время тянулось так медленно! Проводник несколько раз покидал их, отправляясь на разведку. Стража раджи все еще бодрствовала, горели светильники, а из окон пагоды проникал слабый свет.
Так прождали до полуночи. Положение не изменилось. Охрана по-прежнему бодрствовала. Становилось очевидным, что на сон стражи рассчитывать нельзя. Вероятно, им и не давали опьяняющих снадобий. Необходимо было действовать иначе и попытаться проникнуть в пагоду через отверстие в стене. Оставалось выяснить, не бодрствуют ли и жрецы около своей жертвы так же, как стража у входа в пагоду?
После краткого совещания двинулись вперед. Впереди шел проводник, мистер Фогг, сэр Фрэнсис и Паспарту следовали за ним. Они сделали довольно длинный обход, чтобы приблизиться к пагоде с противоположной стороны.
Около половины первого ночи они остановились у стен здания, не встретив по пути ни одного человека. Охраны с этой стороны не было никакой, но зато там не было ни окон, ни дверей!
Ночь была темная. Луна, уже находившаяся на ущербе, стояла низко над горизонтом, затянутым тучами. Высокие деревья еще больше усиливали темноту.
Но было недостаточно дойти до пагоды, предстояло еще проделать отверстие в стене. Для этой операции у Филеаса Фогга и его спутников не было ничего, кроме карманных ножей. К счастью, стены храма были выложены из смеси кирпича и дерева, и их, вероятно, нетрудно было разобрать. Если вынуть первый кирпич, за ним легко последуют и остальные.
Стараясь производить как можно меньше шума, все приступили к работе. Парс и Паспарту разбирали кирпичи, чтобы образовалось отверстие шириной в два фута.
Работа подвигалась успешно, как вдруг внутри храма послышался крик, и почти тотчас снаружи раздались ответные крики.
Паспарту и проводник прервали работу. Неужели они замечены? Что это? Не сигнал ли тревоги? Простая осторожность требовала, чтобы они удалились, и они отошли, а вслед за ними – Филеас Фогг и сэр Фрэнсис Кромарти. Они вновь укрылись за деревьями в ожидании, пока уляжется тревога, чтобы затем опять приступить к делу.
Но, на беду, у задней стены пагоды появилась стража и расположилась там, не позволяя приблизиться к пролому.
Трудно описать разочарование этих четырех людей, вынужденных прервать свою работу. Теперь, когда они были лишены возможности проникнуть к пленнице, как сумеют они ее спасти? Сэр Фрэнсис Кромарти в ярости сжимал кулаки. Паспарту был вне себя, и проводник с трудом сдерживал его. Невозмутимый Фогг молча ждал, не проявляя своих чувств.
– Что ж, нам остается только уйти? – тихо спросил бригадный генерал.
– Да, больше ничего не остается, – подтвердил проводник.
– Подождите, – сказал мистер Фогг. – Меня вполне устраивает прибыть в Аллахабад к полудню.
– Но на что вы надеетесь? – спросил сэр Фрэнсис Кромарти. – Через несколько часов наступит день и…
– Удача, которая от нас ускользает, может прийти в последний миг.
Бригадному генералу захотелось проникнуть в мысли Филеаса Фогга.
На что рассчитывает этот хладнокровный англичанин? Уж не собирается ли он в момент казни броситься к молодой женщине и на глазах у всех вырвать ее из рук палачей?
Но ведь это безумие, и нельзя допустить, чтобы человек дошел до подобного безрассудства. Так или иначе, но сэр Фрэнсис Кромарти решил дождаться развязки этого страшного события. Тем временем проводник не решался оставаться дольше со своими спутниками на том месте, где они были укрыты, и отвел их на край прогалины. Здесь, спрятавшись за деревьями, они могли не выпускать из виду группы спящих людей.
Паспарту, сидя на нижних ветвях дерева, обдумывал одну мысль, которая, словно молния, пронзила его сознание и все глубже и глубже внедрялась в его мозг.
Сначала он говорил себе: «Какое безумие!» – но потом стал повторять: «А почему бы и нет? Это, может быть, единственный шанс с такими дикарями!..»
Так или иначе, Паспарту больше не раздумывал, он поспешно, с гибкостью змеи, спустился по ветвям, концы которых доходили до земли.
Часы шли, и вскоре небо несколько посветлело, возвещая о приближении дня. Но все же было еще довольно темно.
Время жертвоприношения наступило. Спящие индусы словно воскресли. Толпа зашевелилась. Послышались звуки там-тама. Пение и крики снова усилились. Пришел час, когда несчастная должна была умереть. В это мгновение двери пагоды распахнулись. Сноп света вырвался изнутри. Мистер Фогг и сэр Фрэнсис Кромарти увидели ярко освещенную жертву, которую двое жрецов влекли наружу. Им показалось, что несчастная стряхнула с себя дурман и, следуя властному чувству самосохранения, пыталась вырваться из рук своих палачей. Сердце сэра Фрэнсиса Кромарти забилось, он судорожно схватил Филеаса Фогга за руку и почувствовал, что эта рука сжимает раскрытый нож.
В это время толпа пришла в движение. Молодая женщина снова впала в оцепенение, вызванное парами конопли. Она прошла сквозь ряды факиров, которые провожали ее ритуальными возгласами.
Филеас Фогг и его товарищи, смешавшись с толпой, последовали за процессией.
Минуты через две они дошли до берега реки и остановились меньше чем в пятидесяти шагах от костра, на котором лежало тело раджи. В полутьме они видели, как бесчувственное тело женщины положили рядом с трупом ее мужа.
Затем к пропитанным маслом дровам поднесли зажженный факел, и они тотчас же вспыхнули.
В этот миг сэр Фрэнсис Кромарти и проводник еле удержали Филеаса Фогга, который в порыве благородного безрассудства готов был броситься в костер…
Филеасу Фоггу удалось уже оттолкнуть своих спутников, как вдруг произошло нечто неожиданное. Раздался всеобщий крик ужаса. Толпа в страхе распростерлась на земле.
Старый раджа ожил! Словно привидение, он поднялся со своего ложа, взял молодую жену на руки и сошел с костра, окутанный клубами дыма, придававшими ему призрачный вид.
Факиры, стража и жрецы, охваченные внезапным ужасом, приникли к земле, не смея поднять глаза и лицезреть подобное чудо!
Бездыханная жертва невесомо покоилась на мощных руках. Мистер Фогг и сэр Фрэнсис Кромарти застыли на месте. Проводник в страхе склонил голову, Паспарту, без сомнения, тоже был потрясен!..
Воскресший раджа остановился возле мистера Фогга и генерала и отрывисто сказал:
– Бежим!..
То был не кто иной, как Паспарту, который пробрался к костру под прикрытием густого дыма. Паспарту, который, воспользовавшись темнотой, вырвал молодую женщину из рук смерти. Паспарту, который среди всеобщего смятения блестяще сыграл свою роль!
Через мгновенье все четверо скрылись в лесу и вскоре крупной рысью неслись на своем слоне. Но крики, проклятья и свист пули, пробившей шляпу мистера Фогга, показали, что хитрость их открыта. На пылавшем костре выделялось тело старого раджи. Жрецы, очнувшись от оцепенения, поняли, что их жертву похитили.
Они тотчас бросились в лес. Стража следовала за ними. Вдогонку похитителям раздался залп, но они быстро неслись вперед и вскоре стали недосягаемы для пуль и стрел преследователей.
Глава четырнадцатая,
в которой Филеас Фогг пересекает чудесную долину Ганга, даже не подумав ею полюбоваться
Смелое похищение удалось. Паспарту долго посмеивался, вспоминая о своей удаче. Сэр Фрэнсис Кромарти крепко пожал руку отважному малому. А мистер Фогг сказал ему «хорошо», что в устах этого джентльмена было высшей похвалой. На это Паспарту ответил, что вся честь предприятия принадлежит его господину. Ему же просто пришла в голову одна смешная мысль; его забавляло, что на несколько мгновений он, Паспарту, прежний гимнаст и бывший сержант пожарной команды, превратится в старого набальзамированного раджу, мужа прелестной женщины!
А молодая индуска все еще не приходила в себя. Завернутая в дорожное одеяло, она покоилась в одной из корзин.
Слон, направляемый уверенной рукой парса, быстро бежал по еще темному лесу. Спустя час они были уже на широкой равнине. В семь часов сделали привал. Молодая женщина все еще пребывала в полном беспамятстве. Проводник влил ей в рот несколько глотков разбавленного бренди, но действие одурманивающих паров еще продолжалось.
А молодая индуска все еще не приходила в себя. Завернутая в дорожное одеяло, она покоилась в одной из корзин.
Слон, направляемый уверенной рукой парса, быстро бежал по еще темному лесу. Спустя час они были уже на широкой равнине. В семь часов сделали привал. Молодая женщина все еще пребывала в полном беспамятстве. Проводник влил ей в рот несколько глотков разбавленного бренди, но действие одурманивающих паров еще продолжалось.