Когда Паспарту становилось невмочь оставаться одному, он стучался к миссис Ауде, входил к ней в комнату, молча садился в угол и смотрел на молодую женщину, по-прежнему погружённую в задумчивость.
Около половины восьмого вечера мистер Фогг осведомился у миссис Ауды, может ли она принять его, и вскоре они остались вдвоём в её комнате.
Филеас Фогг взял стул и сел у камина против молодой женщины. На его лице ничего нельзя было прочесть. Мистер Фогг после возвращения остался таким же, каким был до отъезда.
Они просидели молча минут пять. Потом он поднял глаза на миссис Ауду и сказал:
— Сударыня, простите ли вы мне, что я привёз вас в Англию?
— Прощу ли? Мистер Фогг, я… — пролепетала молодая женщина, сердце которой сильно билось.
— Позвольте мне кончить, — продолжал мистер Фогг. — Когда я решил увезти вас из страны, ставшей для вас столь опасной, я был богат и рассчитывал предоставить в ваше распоряжение часть своего состояния. Вы жили бы тогда свободно и счастливо. Теперь же я разорён.
— Я это знаю, мистер Фогг, — отвечала молодая женщина, — и в свою очередь спрашиваю у вас: — Простите ли вы мне, что я последовала за вами и — кто знает? — быть может, этим способствовала вашему разорению?
— Сударыня, вы не могли оставаться в Индии, и ваша безопасность требовала, чтобы вы уехали настолько далеко от этих фанатиков, чтобы они не могли схватить вас.
— Итак, мистер Фогг, — продолжала миссис Ауда, — мало того, что вы спасли меня от ужасной смерти, вы ещё считали себя обязанным обеспечить моё существование на чужбине?
— Да, сударыня, — ответил мистер Фогг, — но обстоятельства обернулись против меня. Всё же я прошу вас позволить мне предоставить в ваше распоряжение то немногое, что у меня осталось.
— Но, мистер Фогг, что же будет с вами? — спросила миссис Ауда.
— Мне, сударыня, — ответил холодно джентльмен, — ничего не надо.
— Но как вы представляете себе ваше будущее?
— Так, как должно, — ответил мистер Фогг.
— Во всяком случае, — продолжала миссис Ауда, — такой человек, как вы, не может впасть в нужду. Ваши друзья…
— У меня нет друзей, сударыня.
— Ваши родные…
— У меня нет родных.
— Если так, я вас очень жалею, мистер Фогг, ибо одиночество — очень печальная вещь! Как! Неужели нет никого, с кем бы вы могли поделиться своим горем! Говорят, однако, что вдвоём и бедность не так страшна!
— Да, сударыня, говорят.
— Мистер Фогг, — сказала молодая женщина, поднимаясь и протягивая ему руку, — хотите приобрести сразу и родственницу и друга? Хотите, чтобы я стала вашей женой?
При этих словах мистер Фогг в свою очередь встал с места. Какой-то непривычный свет блеснул в его глазах, губы его как будто слегка дрогнули. Миссис Ауда пристально смотрела на него. Искренность, прямота, твёрдость и нежность благородной женщины, которая решается на всё, чтобы спасти того, кому она всем обязана, сначала удивили, затем глубоко тронули его. На мгновение он закрыл глаза, словно избегая её взгляда и боясь, что он проникнет дальше, чем следует… Потом он вновь открыл их.
— Я люблю вас! — просто сказал он. — Клянусь вам всем святым на свете: я люблю вас и я весь ваш.
— Ах! — воскликнула миссис Ауда, прижимая руку к сердцу.
Мистер Фогг позвонил Паспарту. Тот тотчас явился. Филеас Фогг продолжал держать в своей руке руку миссис Ауды. Паспарту понял всё, и его широкое лицо засияло, как тропическое солнце в зените.
Мистер Фогг спросил его, не поздно ли ещё уведомить преподобного Сэмюэля Уильсона из прихода Мэри-ле-Бон.
Паспарту улыбнулся счастливой улыбкой.
— Никогда не поздно, — сказал он.
Было пять минут девятого.
— Значит, завтра, в понедельник! — прибавил Паспарту.
— Завтра в понедельник? — спросил мистер Фогг, глядя на молодую женщину.
— Завтра, в понедельник! — ответила миссис Ауда.
Паспарту выбежал из комнаты.
За три дня до этого Филеас Фогг считался преступником, которого настойчиво преследует полиция, теперь же это был честнейший джентльмен, совершающий с математической точностью своё эксцентрическое путешествие вокруг света.
Какой шум и гам поднялся в газетах! Все пари, которые держались за или против мистера Фогга и были уже забыты, вновь воскресли, как по волшебству. Все прежние сделки снова стали действительными. Новые заключались с удвоенной энергией. Имя Филеаса Фогга опять стало котироваться на бирже.
Пять коллег нашего джентльмена по Реформ-клубу провели эти последние три дня в некотором беспокойстве. Этот Филеас Фогг, о котором они и думать позабыли, вновь появился на свет! Где он теперь?! 17 декабря — в день, когда был арестован Джемс Стрэнд, — минуло семьдесят шесть дней со времени отъезда Филеаса Фогга из Лондона, а от него не было никаких известий! Потерпел ли он неудачу? Отказался ли от борьбы, или всё ещё движется по избранному им маршруту? Появится ли он в субботу, 21 декабря, ровно в восемь часов сорок пять минут вечера, как воплощение точности, на пороге салона Реформ-клуба?
Невозможно описать то волнение, в котором находилось эти три дня английское общество. В Америку, в Азию полетели депеши с запросами о Филеасе Фогге! Утром и вечером ходили смотреть дом на Сэвиль-роу… Ничего. Сама полиция не знала, что случилось с сыщиком Фиксом, который так неудачно бросился по ложному следу. Всё это не мешало людям вновь заключать всё более и более крупные пари, спорить на всё более крупные суммы. Филеас Фогг, как скаковая лошадь, делал последний поворот. Против него ставили уже не по сто, а по двадцати, по десяти, по пяти против одного, а старый паралитик лорд Олбермейль держал за него пари на равных условиях.
Итак, в субботу вечером на Пэл-Мэл и на прилегающих улицах толпилось много народу. Целая толпа маклеров всё время стояла около здания Реформ-клуба. Движение было затруднено. Всюду спорили, кричали, объявляли курс «Филеаса Фогга», точно так же как объявляют курс английских ценностей на бирже. Полисмены с трудом сдерживали толпу, и, по мере того как обусловленный час возвращения Филеаса Фогга приближался, общее волнение принимало необычайные размеры.
В этот вечер все пятеро партнёров нашего джентльмена собрались задолго до девяти часов вечера в большом салоне Реформ-клуба. Оба банкира — Джон Сэлливан и Сэмюэль Фаллентин, инженер Эндрю Стюарт, Готье Ральф, один из администраторов Английского банка, и пивовар Томас Флэнаган — все ждали с явным беспокойством.
В то мгновение, когда стенные часы показывали двадцать пять минут девятого, Эндрю Стюарт поднялся и сказал:
— Господа, через двадцать минут истечёт срок, назначенный нами и мистером Фоггом.
— В котором часу пришёл последний поезд из Ливерпуля? — спросил Томас Флэнаган.
— В семь часов двадцать три минуты, — отвечал Готье Ральф, — а следующий приходит только в десять минут первого ночи.
— Итак, господа, — продолжал Эндрю Стюарт, — если бы Филеас Фогг приехал этим поездом, то он был бы уже здесь. Мы можем считать пари выигранным.
— Подождём. Не будем судить раньше времени, — возразил Сэмюэль Фаллентин. — Вы ведь знаете, что наш коллега — исключительный оригинал. Его точность во всём общеизвестна. Он никогда не приходит ни слишком поздно, ни слишком рано, и я не удивлюсь, если он появится здесь в последнюю минуту.
— А я, — заметил как всегда нервный Эндрю Стюарт, — даже если увижу его, то не поверю.
— В самом деле, — сказал Томас Флэнаган, — проект Филеаса Фогга был безрассудным. Какова бы ни была его точность, он всё же не мог избежать неминуемых в таком длинном путешествии задержек, а задержка лишь на два или на три дня должна была окончательно погубить всё дело.
— Заметьте, кстати, что мы не имели никаких известий от мистера Фогга, — добавил Джон Сэлливан, — а между тем во многих пунктах его маршрута имеется телеграф.
— Он проиграл, господа, — воскликнул Эндрю Стюарт, — он сто раз проиграл! Вы знаете, между прочим, что «Китай» — единственный пакетбот, на который он мог сесть в Нью-Йорке, чтобы попасть вовремя в Ливерпуль, — прибыл вчера. Вот список его пассажиров, помещённый в «Шиппинг-газет»; имени Филеаса Фогга там нет. При самых благоприятных условиях наш коллега находится теперь всего лишь в Америке! Я, полагаю, что он опоздает по крайней мере на двадцать дней против назначенного срока. И пять тысяч фунтов старого лорда Олбермейля пойдут прахом.
— Это очевидно, — согласился Готье Ральф, — завтра нам останется лишь предъявить братьям Бэринг чек мистера Фогга.
В это мгновение стенные часы в салоне показывали восемь часов сорок минут.
— Ещё пять минут, — сказал Эндрю Стюарт.
Пять членов Реформ-клуба переглянулись. По всей вероятности, сердца их забились быстрее, ибо даже для хороших игроков ставка была весьма крупной! Но они не хотели выказывать своего волнения и по предложению Сэмюэля Фаллентина уселись за карточный стол.
— Я не отдал бы своей доли пари даже в том случае, если бы за четыре тысячи фунтов мне предложили три тысячи девятьсот девяносто девять, — заметил, садясь, Эндрю Стюарт.
Стрелка часов показывала восемь часов сорок две минуты.
Игроки взяли карты, но каждое мгновение их взгляд устремлялся на часы. Можно смело утверждать, что, как ни велика была их уверенность в выигрыше, никогда минуты не тянулись для них так долго!…
— Восемь часов сорок три минуты, — сказал Томас Флэнаган, снимая колоду, предложенную ему Готье Ральфом.
Наступило минутное молчание. В обширном салоне было тихо, но с улицы доносился гул толпы, из которого иногда выделялись резкие выкрики. Маятник стенных часов отбивал секунды с математической точностью. Каждый игрок мог сосчитать его удары, отчётливо раздававшиеся в ушах.
— Восемь часов сорок четыре минуты! — сказал Джон Сэлливан голосом, в котором слышалось невольное волнение.
Ещё одна минута — и пари будет выиграно. Эндрю Стюарт и его партнёры больше не играли. Они бросили карты на стол! Они считали секунды.
На сороковой секунде — ничего! На пятидесятой — всё ещё ничего!
На пятьдесят пятой секунде с улицы донёсся шум, походивший на раскаты грома, послышались аплодисменты, крики «ура» и даже проклятия, — всё это слилось в общий несмолкаемый гул.
Игроки поднялись со своих мест.
На пятьдесят седьмой секунде дверь салона отворилась, и маятник часов не успел ещё качнуться в шестидесятый раз, как на пороге показался Филеас Фогг в сопровождении обезумевшей толпы, которая насильно ворвалась за ним в клуб.
— Вот и я, господа, — произнёс он спокойным голосом.
Читатель помнит, что в восемь часов пять минут вечера, приблизительно через сутки после прибытия наших путешественников в Лондон, Паспарту было поручено его господином уведомить преподобного Сэмюэля Уильсона о некоем браке, который должен был совершиться на следующий день.
Паспарту с восторгом отправился выполнять это поручение. Он быстро зашагал к дому преподобного Сэмюэля Уильсона, но не застал его. Разумеется, Паспарту остался подождать его и прождал добрых минут двадцать.
Словом, в восемь часов тридцать пять минут он вышел из дома преподобного отца. Но в каком виде! Растрёпанный, без шляпы, он бежал, бежал так, как ещё ни один человек не бежал по улице: он мчался по тротуару, словно смерч, опрокидывая по пути прохожих.
Через три минуты он был уже дома на Сэвиль-роу и, задыхаясь, ворвался в комнату мистера Фогга.
Он не мог вымолвить ни слова.
— Что случилось? — спросил мистер Фогг.
— Сударь… — пробормотал Паспарту, — брак… невозможен…
— Невозможен?
— Да… завтра невозможен.
— Почему?
— Потому что завтра… воскресенье.
— Понедельник, — возразил мистер Фогг.
— Нет… сегодня… суббота…
— Суббота? Быть не может!
— Да, да, да! — закричал Паспарту. — Вы ошиблись на день! Мы приехали на двадцать четыре часа раньше… Но теперь остаётся только десять минут!…
Паспарту схватил своего господина за воротник и с силой потащил за собой.
Не успев ничего сообразить, Филеас Фогг, увлекаемый своим слугою, очутился на улице, вскочил в кэб, обещал сто фунтов кучеру и, раздавив по дороге двух собак и зацепив пять карет, прибыл в Реформ-клуб.
Стенные часы показывали восемь часов сорок пять минут, когда он появился в большом салоне…
Филеас Фогг совершил путешествие вокруг света в восемьдесят дней!
Филеас Фогг выиграл пари в двадцать тысяч фунтов стерлингов!…
Но как же столь точный, столь аккуратный человек мог ошибиться на целые сутки? Как он мог думать, что прибыл в Лондон в субботу, 21 декабря, когда на самом деле он приехал в пятницу, 20 декабря, — всего лишь через семьдесят девять дней после своего отъезда?
Вот причина этой ошибки. Она очень проста.
Филеас Фогг, сам того не подозревая, выиграл целые сутки по сравнению со своими записями, ибо, совершая своё путешествие вокруг света, он двигался на восток, и, напротив, он потерял бы целые сутки, если бы двигался в противоположном направлении, то есть на запад .
Действительно, продвигаясь на восток, Филеас Фогг шёл навстречу солнцу, и, следовательно, дни для него столько раз уменьшались на четыре минуты, сколько градусов он проезжал в этом направлении. Так как окружность земного шара делится на триста шестьдесят градусов, то эти триста шестьдесят градусов, умноженные на четыре минуты, дают ровно двадцать четыре часа, то есть сутки, которые и выиграл Филеас Фогг. Иначе говоря, в то время как Филеас Фогг, двигаясь на восток, видел _восемьдесят раз_ прохождение солнца через меридиан, его коллеги, оставшиеся в Лондоне, видели только _семьдесят девять_ таких прохождений. Вот почему именно в этот день — в субботу, а не в воскресенье, как полагал Филеас Фогг, — они ожидали его в салоне Реформ-клуба.
Если бы знаменитые часы Паспарту, которые неизменно показывали лондонское время, помимо часов и минут, показывали бы ещё и дни, то они отметили бы это обстоятельство.
Итак, Филеас Фогг выиграл двадцать тысяч фунтов стерлингов. Однако, так как он издержал в пути около девятнадцати тысяч, то денежный результат пари был незначителен. Но, как уже было сказано, наш чудак не искал денег, он принял условия этого пари, как принимают условия состязания. Он даже разделил оставшуюся тысячу фунтов между честным Паспарту и злосчастным Фиксом, на которого не был способен сердиться. Однако из денег, предназначенных Паспарту, он всё же порядка ради удержал стоимость газа, горевшего по вине француза тысячу девятьсот двадцать часов.
В тот же вечер мистер Фогг, как всегда, спокойный и бесстрастный, обратился к миссис Ауде:
— Вы по-прежнему согласны на наш брак, сударыня?
— Мистер Фогг, — отвечала миссис Ауда, — мне кажется, это я должна задать вам такой вопрос. Вы были разорены, теперь вы вновь богаты…
— Простите, сударыня, это состояние принадлежит вам. Если бы вам не пришла мысль об этом браке, мой слуга не пошёл бы к преподобному Сэмюэлю Уильсону, я не был бы предупреждён о своей ошибке и…
— Дорогой мистер Фогг… — сказала молодая женщина.
— Дорогая Ауда… — ответил Филеас Фогг.
Само собой разумеется, что свадьба состоялась сорок восемь часов спустя. Паспарту, гордый, разодетый и сияющий, был свидетелем со стороны невесты. Разве, спасши её, он не заслужил этим подобной чести?
На другой день, на рассвете, Паспарту громко постучал в дверь своего господина.
Дверь отворилась, и бесстрастный джентльмен появился на пороге.
— Что случилось, Паспарту? — спросил он.
— Что случилось? Сударь, я только сейчас сообразил…
— Что именно?
— Что мы могли бы совершить путешествие вокруг света всего лишь за семьдесят восемь дней.
— Несомненно, — ответил мистер Фогг, — не проезжая через Индию. Но если бы я не попал в Индию, я не спас бы миссис Ауду, она не стала бы моей женой и…
И мистер Фогг преспокойно закрыл дверь.
Итак, Филеас Фогг выиграл пари. Он в восемьдесят дней объехал вокруг света! Он использовал для этого все средства передвижения: пакетботы, железные дороги, коляски, яхты, торговые суда, сани и даже слона. Эксцентричный джентльмен выказал во время этого путешествия изумительную точность и хладнокровие. Ну, а дальше? Что он выиграл в результате своей поездки? Что привёз он с собой?
Ничего, скажут некоторые? Да, ничего, если не считать очаровательной жены, которая — как это ни покажется невероятным — сделала его самым счастливым человеком в мире!
А разве для одного этого не стоит объехать вокруг света?
Около половины восьмого вечера мистер Фогг осведомился у миссис Ауды, может ли она принять его, и вскоре они остались вдвоём в её комнате.
Филеас Фогг взял стул и сел у камина против молодой женщины. На его лице ничего нельзя было прочесть. Мистер Фогг после возвращения остался таким же, каким был до отъезда.
Они просидели молча минут пять. Потом он поднял глаза на миссис Ауду и сказал:
— Сударыня, простите ли вы мне, что я привёз вас в Англию?
— Прощу ли? Мистер Фогг, я… — пролепетала молодая женщина, сердце которой сильно билось.
— Позвольте мне кончить, — продолжал мистер Фогг. — Когда я решил увезти вас из страны, ставшей для вас столь опасной, я был богат и рассчитывал предоставить в ваше распоряжение часть своего состояния. Вы жили бы тогда свободно и счастливо. Теперь же я разорён.
— Я это знаю, мистер Фогг, — отвечала молодая женщина, — и в свою очередь спрашиваю у вас: — Простите ли вы мне, что я последовала за вами и — кто знает? — быть может, этим способствовала вашему разорению?
— Сударыня, вы не могли оставаться в Индии, и ваша безопасность требовала, чтобы вы уехали настолько далеко от этих фанатиков, чтобы они не могли схватить вас.
— Итак, мистер Фогг, — продолжала миссис Ауда, — мало того, что вы спасли меня от ужасной смерти, вы ещё считали себя обязанным обеспечить моё существование на чужбине?
— Да, сударыня, — ответил мистер Фогг, — но обстоятельства обернулись против меня. Всё же я прошу вас позволить мне предоставить в ваше распоряжение то немногое, что у меня осталось.
— Но, мистер Фогг, что же будет с вами? — спросила миссис Ауда.
— Мне, сударыня, — ответил холодно джентльмен, — ничего не надо.
— Но как вы представляете себе ваше будущее?
— Так, как должно, — ответил мистер Фогг.
— Во всяком случае, — продолжала миссис Ауда, — такой человек, как вы, не может впасть в нужду. Ваши друзья…
— У меня нет друзей, сударыня.
— Ваши родные…
— У меня нет родных.
— Если так, я вас очень жалею, мистер Фогг, ибо одиночество — очень печальная вещь! Как! Неужели нет никого, с кем бы вы могли поделиться своим горем! Говорят, однако, что вдвоём и бедность не так страшна!
— Да, сударыня, говорят.
— Мистер Фогг, — сказала молодая женщина, поднимаясь и протягивая ему руку, — хотите приобрести сразу и родственницу и друга? Хотите, чтобы я стала вашей женой?
При этих словах мистер Фогг в свою очередь встал с места. Какой-то непривычный свет блеснул в его глазах, губы его как будто слегка дрогнули. Миссис Ауда пристально смотрела на него. Искренность, прямота, твёрдость и нежность благородной женщины, которая решается на всё, чтобы спасти того, кому она всем обязана, сначала удивили, затем глубоко тронули его. На мгновение он закрыл глаза, словно избегая её взгляда и боясь, что он проникнет дальше, чем следует… Потом он вновь открыл их.
— Я люблю вас! — просто сказал он. — Клянусь вам всем святым на свете: я люблю вас и я весь ваш.
— Ах! — воскликнула миссис Ауда, прижимая руку к сердцу.
Мистер Фогг позвонил Паспарту. Тот тотчас явился. Филеас Фогг продолжал держать в своей руке руку миссис Ауды. Паспарту понял всё, и его широкое лицо засияло, как тропическое солнце в зените.
Мистер Фогг спросил его, не поздно ли ещё уведомить преподобного Сэмюэля Уильсона из прихода Мэри-ле-Бон.
Паспарту улыбнулся счастливой улыбкой.
— Никогда не поздно, — сказал он.
Было пять минут девятого.
— Значит, завтра, в понедельник! — прибавил Паспарту.
— Завтра в понедельник? — спросил мистер Фогг, глядя на молодую женщину.
— Завтра, в понедельник! — ответила миссис Ауда.
Паспарту выбежал из комнаты.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ,
в которой Филеас Фогг вновь становится ценностью на бирже
Теперь настало время сказать, какой переворот произошёл в общественном мнении Соединённого королевства, когда разнеслась весть об аресте настоящего вора, некоего Джемса Стрэнда, который был задержан в Эдинбурге 17 декабря.За три дня до этого Филеас Фогг считался преступником, которого настойчиво преследует полиция, теперь же это был честнейший джентльмен, совершающий с математической точностью своё эксцентрическое путешествие вокруг света.
Какой шум и гам поднялся в газетах! Все пари, которые держались за или против мистера Фогга и были уже забыты, вновь воскресли, как по волшебству. Все прежние сделки снова стали действительными. Новые заключались с удвоенной энергией. Имя Филеаса Фогга опять стало котироваться на бирже.
Пять коллег нашего джентльмена по Реформ-клубу провели эти последние три дня в некотором беспокойстве. Этот Филеас Фогг, о котором они и думать позабыли, вновь появился на свет! Где он теперь?! 17 декабря — в день, когда был арестован Джемс Стрэнд, — минуло семьдесят шесть дней со времени отъезда Филеаса Фогга из Лондона, а от него не было никаких известий! Потерпел ли он неудачу? Отказался ли от борьбы, или всё ещё движется по избранному им маршруту? Появится ли он в субботу, 21 декабря, ровно в восемь часов сорок пять минут вечера, как воплощение точности, на пороге салона Реформ-клуба?
Невозможно описать то волнение, в котором находилось эти три дня английское общество. В Америку, в Азию полетели депеши с запросами о Филеасе Фогге! Утром и вечером ходили смотреть дом на Сэвиль-роу… Ничего. Сама полиция не знала, что случилось с сыщиком Фиксом, который так неудачно бросился по ложному следу. Всё это не мешало людям вновь заключать всё более и более крупные пари, спорить на всё более крупные суммы. Филеас Фогг, как скаковая лошадь, делал последний поворот. Против него ставили уже не по сто, а по двадцати, по десяти, по пяти против одного, а старый паралитик лорд Олбермейль держал за него пари на равных условиях.
Итак, в субботу вечером на Пэл-Мэл и на прилегающих улицах толпилось много народу. Целая толпа маклеров всё время стояла около здания Реформ-клуба. Движение было затруднено. Всюду спорили, кричали, объявляли курс «Филеаса Фогга», точно так же как объявляют курс английских ценностей на бирже. Полисмены с трудом сдерживали толпу, и, по мере того как обусловленный час возвращения Филеаса Фогга приближался, общее волнение принимало необычайные размеры.
В этот вечер все пятеро партнёров нашего джентльмена собрались задолго до девяти часов вечера в большом салоне Реформ-клуба. Оба банкира — Джон Сэлливан и Сэмюэль Фаллентин, инженер Эндрю Стюарт, Готье Ральф, один из администраторов Английского банка, и пивовар Томас Флэнаган — все ждали с явным беспокойством.
В то мгновение, когда стенные часы показывали двадцать пять минут девятого, Эндрю Стюарт поднялся и сказал:
— Господа, через двадцать минут истечёт срок, назначенный нами и мистером Фоггом.
— В котором часу пришёл последний поезд из Ливерпуля? — спросил Томас Флэнаган.
— В семь часов двадцать три минуты, — отвечал Готье Ральф, — а следующий приходит только в десять минут первого ночи.
— Итак, господа, — продолжал Эндрю Стюарт, — если бы Филеас Фогг приехал этим поездом, то он был бы уже здесь. Мы можем считать пари выигранным.
— Подождём. Не будем судить раньше времени, — возразил Сэмюэль Фаллентин. — Вы ведь знаете, что наш коллега — исключительный оригинал. Его точность во всём общеизвестна. Он никогда не приходит ни слишком поздно, ни слишком рано, и я не удивлюсь, если он появится здесь в последнюю минуту.
— А я, — заметил как всегда нервный Эндрю Стюарт, — даже если увижу его, то не поверю.
— В самом деле, — сказал Томас Флэнаган, — проект Филеаса Фогга был безрассудным. Какова бы ни была его точность, он всё же не мог избежать неминуемых в таком длинном путешествии задержек, а задержка лишь на два или на три дня должна была окончательно погубить всё дело.
— Заметьте, кстати, что мы не имели никаких известий от мистера Фогга, — добавил Джон Сэлливан, — а между тем во многих пунктах его маршрута имеется телеграф.
— Он проиграл, господа, — воскликнул Эндрю Стюарт, — он сто раз проиграл! Вы знаете, между прочим, что «Китай» — единственный пакетбот, на который он мог сесть в Нью-Йорке, чтобы попасть вовремя в Ливерпуль, — прибыл вчера. Вот список его пассажиров, помещённый в «Шиппинг-газет»; имени Филеаса Фогга там нет. При самых благоприятных условиях наш коллега находится теперь всего лишь в Америке! Я, полагаю, что он опоздает по крайней мере на двадцать дней против назначенного срока. И пять тысяч фунтов старого лорда Олбермейля пойдут прахом.
— Это очевидно, — согласился Готье Ральф, — завтра нам останется лишь предъявить братьям Бэринг чек мистера Фогга.
В это мгновение стенные часы в салоне показывали восемь часов сорок минут.
— Ещё пять минут, — сказал Эндрю Стюарт.
Пять членов Реформ-клуба переглянулись. По всей вероятности, сердца их забились быстрее, ибо даже для хороших игроков ставка была весьма крупной! Но они не хотели выказывать своего волнения и по предложению Сэмюэля Фаллентина уселись за карточный стол.
— Я не отдал бы своей доли пари даже в том случае, если бы за четыре тысячи фунтов мне предложили три тысячи девятьсот девяносто девять, — заметил, садясь, Эндрю Стюарт.
Стрелка часов показывала восемь часов сорок две минуты.
Игроки взяли карты, но каждое мгновение их взгляд устремлялся на часы. Можно смело утверждать, что, как ни велика была их уверенность в выигрыше, никогда минуты не тянулись для них так долго!…
— Восемь часов сорок три минуты, — сказал Томас Флэнаган, снимая колоду, предложенную ему Готье Ральфом.
Наступило минутное молчание. В обширном салоне было тихо, но с улицы доносился гул толпы, из которого иногда выделялись резкие выкрики. Маятник стенных часов отбивал секунды с математической точностью. Каждый игрок мог сосчитать его удары, отчётливо раздававшиеся в ушах.
— Восемь часов сорок четыре минуты! — сказал Джон Сэлливан голосом, в котором слышалось невольное волнение.
Ещё одна минута — и пари будет выиграно. Эндрю Стюарт и его партнёры больше не играли. Они бросили карты на стол! Они считали секунды.
На сороковой секунде — ничего! На пятидесятой — всё ещё ничего!
На пятьдесят пятой секунде с улицы донёсся шум, походивший на раскаты грома, послышались аплодисменты, крики «ура» и даже проклятия, — всё это слилось в общий несмолкаемый гул.
Игроки поднялись со своих мест.
— Вот и я, господа, — произнёс он спокойным голосом.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ,
в которой доказывается, что, совершив кругосветное путешествие, Филеас Фогг не выиграл ничего, кроме счастья
Да! Это был Филеас Фогг собственной персоной.Читатель помнит, что в восемь часов пять минут вечера, приблизительно через сутки после прибытия наших путешественников в Лондон, Паспарту было поручено его господином уведомить преподобного Сэмюэля Уильсона о некоем браке, который должен был совершиться на следующий день.
Паспарту с восторгом отправился выполнять это поручение. Он быстро зашагал к дому преподобного Сэмюэля Уильсона, но не застал его. Разумеется, Паспарту остался подождать его и прождал добрых минут двадцать.
Словом, в восемь часов тридцать пять минут он вышел из дома преподобного отца. Но в каком виде! Растрёпанный, без шляпы, он бежал, бежал так, как ещё ни один человек не бежал по улице: он мчался по тротуару, словно смерч, опрокидывая по пути прохожих.
Через три минуты он был уже дома на Сэвиль-роу и, задыхаясь, ворвался в комнату мистера Фогга.
Он не мог вымолвить ни слова.
— Что случилось? — спросил мистер Фогг.
— Сударь… — пробормотал Паспарту, — брак… невозможен…
— Невозможен?
— Да… завтра невозможен.
— Почему?
— Потому что завтра… воскресенье.
— Понедельник, — возразил мистер Фогг.
— Нет… сегодня… суббота…
— Суббота? Быть не может!
— Да, да, да! — закричал Паспарту. — Вы ошиблись на день! Мы приехали на двадцать четыре часа раньше… Но теперь остаётся только десять минут!…
Паспарту схватил своего господина за воротник и с силой потащил за собой.
Не успев ничего сообразить, Филеас Фогг, увлекаемый своим слугою, очутился на улице, вскочил в кэб, обещал сто фунтов кучеру и, раздавив по дороге двух собак и зацепив пять карет, прибыл в Реформ-клуб.
Стенные часы показывали восемь часов сорок пять минут, когда он появился в большом салоне…
Филеас Фогг совершил путешествие вокруг света в восемьдесят дней!
Филеас Фогг выиграл пари в двадцать тысяч фунтов стерлингов!…
Но как же столь точный, столь аккуратный человек мог ошибиться на целые сутки? Как он мог думать, что прибыл в Лондон в субботу, 21 декабря, когда на самом деле он приехал в пятницу, 20 декабря, — всего лишь через семьдесят девять дней после своего отъезда?
Вот причина этой ошибки. Она очень проста.
Филеас Фогг, сам того не подозревая, выиграл целые сутки по сравнению со своими записями, ибо, совершая своё путешествие вокруг света, он двигался на восток, и, напротив, он потерял бы целые сутки, если бы двигался в противоположном направлении, то есть на запад .
Действительно, продвигаясь на восток, Филеас Фогг шёл навстречу солнцу, и, следовательно, дни для него столько раз уменьшались на четыре минуты, сколько градусов он проезжал в этом направлении. Так как окружность земного шара делится на триста шестьдесят градусов, то эти триста шестьдесят градусов, умноженные на четыре минуты, дают ровно двадцать четыре часа, то есть сутки, которые и выиграл Филеас Фогг. Иначе говоря, в то время как Филеас Фогг, двигаясь на восток, видел _восемьдесят раз_ прохождение солнца через меридиан, его коллеги, оставшиеся в Лондоне, видели только _семьдесят девять_ таких прохождений. Вот почему именно в этот день — в субботу, а не в воскресенье, как полагал Филеас Фогг, — они ожидали его в салоне Реформ-клуба.
Если бы знаменитые часы Паспарту, которые неизменно показывали лондонское время, помимо часов и минут, показывали бы ещё и дни, то они отметили бы это обстоятельство.
Итак, Филеас Фогг выиграл двадцать тысяч фунтов стерлингов. Однако, так как он издержал в пути около девятнадцати тысяч, то денежный результат пари был незначителен. Но, как уже было сказано, наш чудак не искал денег, он принял условия этого пари, как принимают условия состязания. Он даже разделил оставшуюся тысячу фунтов между честным Паспарту и злосчастным Фиксом, на которого не был способен сердиться. Однако из денег, предназначенных Паспарту, он всё же порядка ради удержал стоимость газа, горевшего по вине француза тысячу девятьсот двадцать часов.
В тот же вечер мистер Фогг, как всегда, спокойный и бесстрастный, обратился к миссис Ауде:
— Вы по-прежнему согласны на наш брак, сударыня?
— Мистер Фогг, — отвечала миссис Ауда, — мне кажется, это я должна задать вам такой вопрос. Вы были разорены, теперь вы вновь богаты…
— Простите, сударыня, это состояние принадлежит вам. Если бы вам не пришла мысль об этом браке, мой слуга не пошёл бы к преподобному Сэмюэлю Уильсону, я не был бы предупреждён о своей ошибке и…
— Дорогой мистер Фогг… — сказала молодая женщина.
— Дорогая Ауда… — ответил Филеас Фогг.
Само собой разумеется, что свадьба состоялась сорок восемь часов спустя. Паспарту, гордый, разодетый и сияющий, был свидетелем со стороны невесты. Разве, спасши её, он не заслужил этим подобной чести?
На другой день, на рассвете, Паспарту громко постучал в дверь своего господина.
Дверь отворилась, и бесстрастный джентльмен появился на пороге.
— Что случилось, Паспарту? — спросил он.
— Что случилось? Сударь, я только сейчас сообразил…
— Что именно?
— Что мы могли бы совершить путешествие вокруг света всего лишь за семьдесят восемь дней.
— Несомненно, — ответил мистер Фогг, — не проезжая через Индию. Но если бы я не попал в Индию, я не спас бы миссис Ауду, она не стала бы моей женой и…
И мистер Фогг преспокойно закрыл дверь.
Итак, Филеас Фогг выиграл пари. Он в восемьдесят дней объехал вокруг света! Он использовал для этого все средства передвижения: пакетботы, железные дороги, коляски, яхты, торговые суда, сани и даже слона. Эксцентричный джентльмен выказал во время этого путешествия изумительную точность и хладнокровие. Ну, а дальше? Что он выиграл в результате своей поездки? Что привёз он с собой?
Ничего, скажут некоторые? Да, ничего, если не считать очаровательной жены, которая — как это ни покажется невероятным — сделала его самым счастливым человеком в мире!
А разве для одного этого не стоит объехать вокруг света?