Страница:
Вот такими мыслями и рассуждениями была наполнена уже; упоминавшаяся верновская статья об Эдгаре По, которую он написал в 1862 году, а опубликовал два года спустя в «Семейном журнале» («Musee des familles»). В работе анализировались несколько произведений замечательного литератора из Нового Света, прежде всего рассказы «Убийство на улице Морг», «Похищенное письмо», «Золотой жук». Последний произвел на Верна особенно сильное впечатление. Он восторженно утверждает, что одной такой новеллы достаточно, чтобы прославить писателя, навеки.
И тем не менее в наследии По Верн отдает предпочтение роману «Приключения Артура Пима», только что переведенному на французский. Именно в этой большой книге, по его мнению, проявилась вся необычность американского сочинителя. «Но кто ее довершит? — вопрошает молодой автор и сам же отвечает: — Человек более дерзновенный, чем я, и более склонный углубляться в область невозможного!» В то время Жюль Верн еще не ощущал в себе сил для соперничества с заокеанской знаменитостью.
Но влияние Эдгара По на первые верновские романы несомненно. Десяток лет спустя Шарль Валлю, один из близких друзей Жюля, писал о «Пяти неделях на воздушном шаре»: «Это по сути Эдгар По, только более веселый и с меньшим количеством галлюцинаций, причем наука и воображение объединились здесь в совершенной гармонии»[134]. Еще сильнее влияние американского мастера сказывается в «Приключениях капитана Гаттераса» и «Путешествии к центру Земли».
Верн и в последующие годы вдохновлялся творчеством своего любимца. Скажем, роман «Жангада», в завязке и развитии действия которого существенную роль играет шифрованное письмо, перекликается с криптограммой «Золотого жука», а описание ужасов, пережитых командой «Ченслера», живо напоминает соответствующие страницы «Приключений Артура Пима». Что же касается «Ледяного сфинкса», то на этот раз возвращение к сюжету Эдгара По соединилось с давним и очень большим интересом Ж. Верна к исследованию полярных областей нашей планеты.
Видимо, впервые интерес этот у будущего писателя пробудился в 1851 году, когда он гостил в Дюнкерке у своего дяди Огюста Аллот де ла Фюи, на мрачном побережье, рождавшем меланхоличные мысли. Глядя в серо-зеленые волны холодного Северного моря (одно название чего стоит!), молодой человек, верно, уносился мечтой далеко за полуночный горизонт — туда, где эти неприветливые воды соприкасаются с пучинами Ледовитого океана, скованными могучим панцирем многолетних льдов. Воображение рисовало фантастические картины. О, как манил к себе этот бескрайний ледовый простор, за которым скрывается таинственная макушка планеты — полюс!
Поездка в Дюнкерк не прошла даром. Со временем появилась новелла «Зимовка во льдах» (опубликована в 1855 году) — произведение во многом несовершенное, но ставшее как бы наброском вещи гораздо более зрелой и крупной. К ней писатель приступит в 1863 году, почти сразу после окончания романа «Пять недель на воздушном шаре», открывшего серию «Необыкновенных путешествий». Сначала книга называлась «Англичане на Северном полюсе», а когда год спустя было написано продолжение («Ледяная пустыня»), получился двухчастный роман «Приключения капитана Гаттераса». При работе над ним Жюль обнаружил в себе счастливую способность полностью отключаться от окружающей обстановки и переноситься в воображении в места, где действовали его литературные персонажи. Перенос был настолько полным, что получался ошеломляющий эффект. «Я весь в своем романе, — писал Жюль Верн в июне 1863 года издателю Этцелю, — нахожусь на восьмидесятой параллели, температура сорок градусов ниже нуля. Простужаюсь только оттого, что пишу об этом».
В работе над книгой использовались подлинные документы полярных экспедиций, что позволило писателю вполне точно воспроизвести и географическую среду, и поведение людей в суровых условиях Крайнего Севера. Жан Жюль-Верн в своей книге о деде приводит интересное свидетельство французского океанографа, известного полярного исследователя Жана Шарко, назвавшего роман о Гаттерасе «лучшим из бортовых журналов», который он когда-либо держал в руках. Знаменитый ученый, кроме того, восхищался силой предвидения Жюля Верна, тем, насколько точно литератор определил место, откуда сорок пять лет спустя отправилась экспедиция покорителей полюса.
Итак, изучение специальной литературы многое дало роману. Но не обошлось и без издержек.
Слишком подробное штудирование ученых трудов сыграло с автором злую шутку. Поверив высказыванию мореплавателя Пенни о том, будто бы полярный океан «являет собой поразительный водный бассейн, наполненный миллионами живых существ», Жюль Верн в своей книге не приближается, как обычно, к истине, а отходит от нее. В романе прозрачнейшая океанская вода просто кишит всевозможными морскими животными, а над поверхностью моря носятся неисчислимые птичьи стаи, в которых попадаются экземпляры с почти шестиметровым размахом крыльев. Здесь уже сказывается и влияние Э. По: точно таких же гигантов, свинцово-белых, меланхолично выкрикивающих свое таинственное «Текели-ли!» встречал и Артур Пим.
Украшением «Гаттераса» стал образ главного героя. Впоследствии любимые персонажи прославившегося автора будут отличаться тем же набором положительных качеств: личным мужеством, находчивостью, упорством в достижении поставленной цели, презрением к опасностям — и тем завоюют сердце читателей…
Прошло несколько лет, и в конце 1860-х годов творческая воля Верна посылает во льды корабль будущего — подводную лодку «Наутилус». На этот раз речь шла о другом полюсе — Южном, еще более таинственном, еще менее доступном. Автору «Необыкновенных путешествий» было известно, что многочисленные попытки различных экспедиций пробиться в высокие широты южного полушария терпели неудачу — путь кораблям преграждали льды. И тогда Верн находит элегантное и остроумное решение: проводит «Наутилус» под ледяными полями! Трудно судить: то ли романист блестяще предугадал развитие мореходства, опередив время на девять десятилетий, то ли подводники середины XX века сами решили воплотить в жизнь фантазию великого писателя. Во всяком случае, переход подо льдом через полюс (разумеется — Северный) состоялся только в 1958 году, на подлодке, которой было присвоено имя чудесного корабля.
За полосой непроходимых паковых льдов «Наутилус», как позднее и «Халбрейн», находит свободное море. Писатель здесь ничего не выдумывает — он отражает взгляды современных ему натуралистов. Но вот богатство животного мира в примыкающих к полюсу районах, описанное во второй части романа «Двадцать тысяч лье под водой», — это уже выдумка Ж. Верна, на которого, бесспорно, повлияли соответствующие страницы «Приключений Пима». Выдумкой был и сказочно легкий путь «Наутилуса» к полюсу: «Мы достигли этой неприступнейшей точки земного шара без усталости, с полным комфортом, словно наш плавучий вагон скользил туда по рельсам железной дороги». Не только мы, живущие в конце XX века и знающие о неимоверных трудностях, которые приходилось преодолевать людям по пути к географическим полюсам планеты, сомневаемся в этом. Фальшь была заметна и самому автору. Поэтому на обратном пути от полюса он подготовил «Наутилусу» ловушку: плен на перевернувшемся айсберге. Этот сюжетный ход Жюль Верп потом использует и в «Ледяном сфинксе», но уже с другим финалом: ведь «Наутилусу» все же удалось вырваться из ловушки.
Однако даже в самый трагический момент подводного путешествия французский романист остается художником, горячо влюбленным в приполярный мир, и не забывает показать читателю его сказочное очарование:
«Свет прожектора озарил воду. На расстоянии десяти метров от нас по бокам вздымались сверкающие ледяные стены. Сверху и снизу… «Наутилус» заключен в настоящий ледяной туннель шириной в двадцать метров… Несмотря на то, что лампы на потолке не горели, салон заливал яркий свет — отражение лучей прожектора от огромных ледяных коридоров.
Я не могу передать волшебный эффект того освещения, ибо каждый излом, каждый уступ ледяных глыб отбрасывал лучи различного цвета, в зависимости от кристаллической структуры. Это были как будто неисчерпаемые россыпи драгоценных камней, сапфиров и изумрудов, в перекрещивающихся лучах всех оттенков зеленого и синего цвета».
Современный читатель, если ему посчастливилось увидеть тот эпизод «Одиссеи команды Кусто», где отважные акванавты плывут узким, заполненным водой туннелем внутри айсберга, может по достоинству оценить воображение великого французского фантаста. Если тот и переборщил в передаче цветовых эффектов, то самую малость…
Полярную тему Жюль Верн переносит и на театральные подмостки. В декабре 1878 года на парижской сцене Порт-Сен-Мартен ставят «Детей капитана Гранта». Инсценировка создана при участии бойкого драматурга Деннери. В спектакле авторы изменили мотивацию отъезда Гранта из Шотландии: он отправился не на поиски новой родины для своего несчастного народа, а… открывать Южный полюс!
Почти сразу же после этого, вдохновившись дрейфом Н.-А.-Э. Норденшельда на «Веге» вдоль азиатского побережья по Северо-восточному проходу из Атлантического океана в Тихий, Верн в соавторстве с Паскалем Груссе создает образ настойчивого, отважного и удачливого морехода Эрика Герсебома, который совершает в течение одной навигации кругосветное плавание за Полярным кругом. Это был своеобразный вызов морякам последней четверти XIX века: основываясь на достигнутом, дерзкий мечтатель открывал новые, пока еще не достижимые для его современников горизонты. Вызов усиливался еще одним своеобразным авторским приемом: действие произведения перемещалось в прошлое, то есть само выдуманное путешествие утверждалось как уже свершившийся факт реальной жизни.
Своеобразным итогом литературных экспериментов в полярной тематике стал «Ледяной сфинкс», к работе над которым Жюль Верн приступил в 1893 — 1894 годах. В письме Этцелю от 7 августа 1894 года он сообщает: «Мои романы на 1895 — 1897 годы уже сделаны»[135]. Однако в отношении «Ледяного сфинкса» это утверждение явно не соответствовало действительности, потому что 12 октября 1895 года Жюль пишет брату Полю: «Меня целиком захватила работа над продолжением романа По, о котором я тебе уже говорил, я приступил ко второму тому»[136]. (Роман, кстати, вначале носил другое название: «Антарктический сфинкс».) Работа шла тяжело. Жан упоминает, что дед в середине девяностых годов считал себя уже конченым человеком: у него появились мучительные головокружения, ревматические боли в руке мешали писать. Однако необыкновенный запас энергии позволял преодолевать физические недуги, и престарелый писатель работал с поистине юношеским энтузиазмом.
Напомним: в основу замысла нового романа легло самое крупное произведение так любимого французским автором Эдгара По — «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима», как оно называлось в журнальной публикации 1837 года. Начинающий журналист, каким был тогда Э. По, взялся за перо в момент повышения интереса широкой американской публики к антарктическим делам, что связывалось с намерением правительства Соединенных Штатов организовать экспедицию в южные приполярные воды. Руководить ею назначили Дж. Рейнольдса, которого По знал лично. Помимо обычных журналистских сведений о достойных внимания почтеннейшей публики событиях, помимо легенд и россказней, собранных в различных уголках побережья Новой Англии, «издатель записок А. Пима» (так представлялся еще не ставший знаменитым американский новеллист) основательно потрудился над «Повестью о четырех путешествиях в Южное море и Тихий океан» американского мореплавателя Бенджамина Моррела, а также морскими романами «Бунт на корабле» и «Астория» крупнейшего к тому времени национального писателя-романтика В. Ирвинга.
Роман Э. По начинается вполне реалистически. Он изобилует множеством мелких подробностей, знакомых любому моряку из Новой Англии. Описанные в нем ситуации, на первый взгляд маловероятные, находят свое подтверждение в истории мореплавания; так, например, дрейф полузатопленного «Дельфина» с Артуром Пимом и Дирком Петерсом на борту, погибающими от голода и жажды, основан на реальном событии: в декабре 1811 года бостонский бриг «Полли» в шторм дал течь и вскоре опрокинулся, но потом, потеряв мачты, снова выпрямился и дрейфовал в океане сто девяносто один день, проделав путь в две тысячи морских миль с лишним. Двенадцатого июня 1812 года под двадцатым градусом северной широты с брига сняли двоих оставшихся в живых моряков. Документальным началом По хотел завоевать доверие читателей, чтобы они потом тем вернее приняли фантастический конец.
Впрочем, окончания у «Приключений Пима» не было. Автор, объявив себя только издателем записок заглавного героя, в конце книги сообщает, что Пим трагически погиб, а вместе с его гибелью исчезли и две-три заключительные главы повествования, в которых рассказывалось о том, как герои выбрались из таинственных антарктических вод и вернулись на родину. Видимо, Эдгар По сам не очень-то надеялся, что читатели примут на веру его свободное море в высоких широтах с аномально теплой, даже горячей, водой, сказочно богатый животный мир приполярной области, коварных и загадочных чернокожих и чернозубых обитателей острова Тсалал, таинственные письмена в одном из подземных коридоров, странную), струящуюся отдельными прожилками «прозрачную, но не бесцветную» речушку, мистическую человеческую фигуру в белом саване, поднимающуюся из моря. Кажется, основное предназначение романа автор видел в привлечении внимания как можно большего числа граждан Соединенных Штатов к дорогостоящим исследованиям Антарктиды и окружающих ее вод, не сулившим никаких прибылей расчетливому обывателю. Пробуждение постоянного интереса к проблеме обеспечило бы кредиты будущим исследователям. Если это так, то По своей цели не достиг: после плавания Чарлза Уилкса (1839 — 1842) американцы надолго потеряли интерес к антарктическим морям. Роман же остался в мировой литературе великолепным примером исследования человеческой психики в экстремальных условиях.
После экспедиции Уилкса и англичанина Джемса Кларка Росса (1840 — 1843) в изучении Антарктики наступает почти полувековой перерыв. Только китобои изредка заглядывают в высокие широты да в 1874 году совершавшее кругосветное плавание океанографическое судно «Челленджер» доходит до 67° южной широты.
И вот спустя полвека интерес к Южному полюсу снова пробуждается. Антарктическим летом 1893 — 1894 годов норвежец Карл Антон Ларсен на промысловом пароходе «Ясон», пройдя морем Уэдделла, открыл участок побережья Земли Грейама между 65 — 67° южной широты и прилегающий громадный шельфовый ледник, получивший его имя. Следующим антарктическим летом норвежец Ларо Кристенсен на судне «Антарктик» в море Росса дошел до 74° 10' южной широты. Потом норвежцы повернули на север и 24 января 1895 года впервые в истории высадились на антарктический континент (мыс Адэр на Земле Виктории), где биолог К. Борхгревинк обнаружил лишайники, первую антарктическую растительность, которую увидел человек.
О новых плаваниях и открытиях, конечно, знал Жюль Верн. Может быть, они его и подтолкнули заняться продолжением романа Э. По. Отсылая первую часть «Сфинкса» Ж. Этцелю, амьенский мэтр писал 1 ноября 1896 года: роман «подоспеет как раз вовремя, сейчас только и разговору, что о путешествиях и открытиях на Южном полюсе»[137]. Одновременно писатель признается, что «его захватило все необычайное, присущее этому произведению». Сложный вопрос — верил ли когда-либо сам Ж. Верн в фантазии своего американского кумира. Во всяком случае, к моменту начала работы над романом от этой веры не осталось и следа. Джорлинг в начале произведения весьма точно отражает взгляды автора. А дальше Верн развивает появившуюся у него «счастливую мысль»: столкнуть не верящего Эдгару По героя с реальностью. Что из этого получится?
Какие-то фантазии великого американца можно объяснить галлюцинациями. А другие? Жан Жюль-Верн уверяет, что цель деда состояла в том, чтобы дать приключениям Пима развязку в стиле поэтических фантазий самого По, поскольку переносить эти фантазии в реально существующий мир немыслимо.
Тем не менее Верн сначала следует принципу своего американского вдохновителя: завязка романа отмечена реалистичными до мельчайших подробностей описаниями. Но стоит героям «Ледяного сфинкса» вступить в «полосу действия» записок Артура Пима, как в книге, словно по мановению волшебной палочки, образуется таинственная, колдовская, «пимовская» атмосфера. Жюль Верн то подсмеивается над героями По («Форштевень легко рассекал прозрачные, а вовсе не молочной белизны воды; если что и белело на водной глади — то только след за кормой, тянущийся к горизонту»), то приглашает читателя поверить им («Приходилось признать, что мы попали в края, где происходят невероятные события, в которые я отказывался верить, считая их галлюцинациями… Пима»). Отказываясь от фантазий Э. По (кто же в них поверит на исходе XIX века!), амьенский мастер придумывает свои, более научно обоснованные, как ему (увы, напрасно) кажется. Спустя сто лет после написания «Сфинкса» опровергать неточности романа легко, потому что наука и техника за этот век сделали гигантский скачок в своем развитии. Но правомернее, может быть, взглянуть на верновские фантазии с иной стороны, как это сделал внук писателя Жан, видевший цель книги в том, чтобы приключениям Пима «дать… развязку в стиле самого По… Так как речь идет о фантасмагорическом романе, то вполне можно согласиться и с такой фантазией, которая соответствует творческой манере поэта. Его последователь мог несколько сбавить тон своего фантастического повествования, но должен был придерживаться общей линии»[138]. Именно в этом биограф Верна усматривает сохранение дедом духа американского романа.
Сегодня фантастика «Ледяного сфинкса» вряд ли удовлетворит взыскательного читателя. Гораздо большую ценность представляют художественные достоинства романа, а они бесспорны: это — и удивительно красочно написанные полярные пейзажи, и тонкие психологические наблюдения над людьми, оказавшимися в стрессовых ситуациях, и мастерские переходы от картин галлюцинаций и снов героев к действительности, и целая галерея с большой симпатией изображенных мореходов с «Халбрейн». Прежде всего примечателен капитан шхуны Лен Гай, человек, никого не желающий слушать, не любящий, когда что-либо сковывает его действия, «такой же коренастый, как и его шхуна, с крупной головой, седеющими волосами, пылающими черными глазами, скрытыми густыми ресницами, загорелый, с поджатыми губами и превосходными зубами, украшающими мощные челюсти, с короткой рыжеватой бородой, сильными руками и твердой поступью… Он казался не то что суровым, а скорее бесстрашным». В опаснейшей навигационной обстановке к его отваге добавляется осторожность, а в грудную минуту он способен на решительные, но благоразумные действия… Лен Гай входит в ту же когорту путешественников-капитанов, что и Гаттерас и Немо.
Столь же запоминающимися показаны лейтенант Джэм Уэст, боцман Харлигерли, Хант-Петерс. Характеристики этих персонажей необыкновенно ярки и не лишены юмора. Вот, скажем, новичок на «Халбрейн» Хант, «крупноголовый и колченогий, с лицом, обожженным солнцем до цвета каленого кирпича… Его седеющие волосы напоминали скорее меховую шапку… На физиономии сразу обращали на себя внимание маленькие колючие глазки…» И как же образно о нем отзывается боцман: «А ручищи!.. Видели вы его ладони? Я бы вам не позавидовал, мистер Джорлинг, если бы он вздумал пожать вам руку! Уверен, что после такого пожатия у вас останется всего пять пальцев вместо десяти».
Главной темой повествования становится поиск капитаном Леном Гаем своего брата капитана Уильяма. Братская любовь не случайно появляется в романе. «Ледяной сфинкс» был закончен незадолго до смерти Поля, любимого брата и лучшего друга Жюля Верна. С братом — как свидетельствуют сохранившиеся письма — Жюль советовался обо всем: о семейных неурядицах и житейских мелочах, о своих литературных делах и творческих планах. На закате жизни, перед неизбежным расставанием писатель чувствовал себя обязанным выразить свои чувства к брату в любой форме, в том числе и в художественной. Правда, оценивая состояние собственного здоровья, он, видимо, считал, что покинет этот свет первым… Когда Поль умрет, Жюль окажется настолько больным, что не сможет даже поехать на похороны.
Невозможность проводить брата в последний путь добавит Жюлю горечи отчаяния, но то будет потом, после окончания «Сфинкса». А пока… 1 ноября 1896 года он сообщит Этцелю: «Роман увлек меня, посмотрим, увлечет ли он публику».
Приходится признать, что широкая читательская аудитория осталась равнодушной к новому произведению великого фантаста.
«Ледяной сфинкс» публиковался на страницах «Magazine d'education…» с января по декабрь 1897 года, отдельные книжные издания вышли в июне и ноябре, а в конце того же самого года в Антарктику отправилась научно-исследовательская экспедиция на бельгийском пароходе «Бельжика». Командовал ею бельгийский военный Жерлаш де Гомери, а старшим штурманом был приглашен знаменитый впоследствии полярник Руал Амундсен. На долю «Бельжики» выпала честь провести первую антарктическую зимовку (в районе 70 — 71° южной широты и 80 — 95° западной долготы). Антарктическим летом 1898 года к мысу Адэр подошел английский пароход «Южный Крест». С него на континент высадились Карстен Борхгревинк и еще четверо молодых ученых. Эта пятерка отважных впервые перезимовала на антарктической суше, причем один из них, Николас Хансен, погиб. В следующем году «Южный Крест» снял зимовщиков и направился к Ледяному барьеру Росса. Нескольким ученым удалось высадиться на барьер, и Борхгревинк с двумя спутниками продвинулся по льду на нарах с собачьей упряжкой до 78° 50' южной широты. Экспедиция доказала принципиальную возможность научных работ на антарктическом континенте. На очередь был поставлен вопрос о покорении Южного полюса. Практическое решение этого вопроса начала английская экспедиция 1902 года на пароходе «Дискавери». Командовал ею Роберт Фалкон Скотт, будущий покоритель полюса.
Так жизнь в чем-то подтверждала, а в чем-то опровергала книжную фантастику.
А. МОСКВИН.
И тем не менее в наследии По Верн отдает предпочтение роману «Приключения Артура Пима», только что переведенному на французский. Именно в этой большой книге, по его мнению, проявилась вся необычность американского сочинителя. «Но кто ее довершит? — вопрошает молодой автор и сам же отвечает: — Человек более дерзновенный, чем я, и более склонный углубляться в область невозможного!» В то время Жюль Верн еще не ощущал в себе сил для соперничества с заокеанской знаменитостью.
Но влияние Эдгара По на первые верновские романы несомненно. Десяток лет спустя Шарль Валлю, один из близких друзей Жюля, писал о «Пяти неделях на воздушном шаре»: «Это по сути Эдгар По, только более веселый и с меньшим количеством галлюцинаций, причем наука и воображение объединились здесь в совершенной гармонии»[134]. Еще сильнее влияние американского мастера сказывается в «Приключениях капитана Гаттераса» и «Путешествии к центру Земли».
Верн и в последующие годы вдохновлялся творчеством своего любимца. Скажем, роман «Жангада», в завязке и развитии действия которого существенную роль играет шифрованное письмо, перекликается с криптограммой «Золотого жука», а описание ужасов, пережитых командой «Ченслера», живо напоминает соответствующие страницы «Приключений Артура Пима». Что же касается «Ледяного сфинкса», то на этот раз возвращение к сюжету Эдгара По соединилось с давним и очень большим интересом Ж. Верна к исследованию полярных областей нашей планеты.
Видимо, впервые интерес этот у будущего писателя пробудился в 1851 году, когда он гостил в Дюнкерке у своего дяди Огюста Аллот де ла Фюи, на мрачном побережье, рождавшем меланхоличные мысли. Глядя в серо-зеленые волны холодного Северного моря (одно название чего стоит!), молодой человек, верно, уносился мечтой далеко за полуночный горизонт — туда, где эти неприветливые воды соприкасаются с пучинами Ледовитого океана, скованными могучим панцирем многолетних льдов. Воображение рисовало фантастические картины. О, как манил к себе этот бескрайний ледовый простор, за которым скрывается таинственная макушка планеты — полюс!
Поездка в Дюнкерк не прошла даром. Со временем появилась новелла «Зимовка во льдах» (опубликована в 1855 году) — произведение во многом несовершенное, но ставшее как бы наброском вещи гораздо более зрелой и крупной. К ней писатель приступит в 1863 году, почти сразу после окончания романа «Пять недель на воздушном шаре», открывшего серию «Необыкновенных путешествий». Сначала книга называлась «Англичане на Северном полюсе», а когда год спустя было написано продолжение («Ледяная пустыня»), получился двухчастный роман «Приключения капитана Гаттераса». При работе над ним Жюль обнаружил в себе счастливую способность полностью отключаться от окружающей обстановки и переноситься в воображении в места, где действовали его литературные персонажи. Перенос был настолько полным, что получался ошеломляющий эффект. «Я весь в своем романе, — писал Жюль Верн в июне 1863 года издателю Этцелю, — нахожусь на восьмидесятой параллели, температура сорок градусов ниже нуля. Простужаюсь только оттого, что пишу об этом».
В работе над книгой использовались подлинные документы полярных экспедиций, что позволило писателю вполне точно воспроизвести и географическую среду, и поведение людей в суровых условиях Крайнего Севера. Жан Жюль-Верн в своей книге о деде приводит интересное свидетельство французского океанографа, известного полярного исследователя Жана Шарко, назвавшего роман о Гаттерасе «лучшим из бортовых журналов», который он когда-либо держал в руках. Знаменитый ученый, кроме того, восхищался силой предвидения Жюля Верна, тем, насколько точно литератор определил место, откуда сорок пять лет спустя отправилась экспедиция покорителей полюса.
Итак, изучение специальной литературы многое дало роману. Но не обошлось и без издержек.
Слишком подробное штудирование ученых трудов сыграло с автором злую шутку. Поверив высказыванию мореплавателя Пенни о том, будто бы полярный океан «являет собой поразительный водный бассейн, наполненный миллионами живых существ», Жюль Верн в своей книге не приближается, как обычно, к истине, а отходит от нее. В романе прозрачнейшая океанская вода просто кишит всевозможными морскими животными, а над поверхностью моря носятся неисчислимые птичьи стаи, в которых попадаются экземпляры с почти шестиметровым размахом крыльев. Здесь уже сказывается и влияние Э. По: точно таких же гигантов, свинцово-белых, меланхолично выкрикивающих свое таинственное «Текели-ли!» встречал и Артур Пим.
Украшением «Гаттераса» стал образ главного героя. Впоследствии любимые персонажи прославившегося автора будут отличаться тем же набором положительных качеств: личным мужеством, находчивостью, упорством в достижении поставленной цели, презрением к опасностям — и тем завоюют сердце читателей…
Прошло несколько лет, и в конце 1860-х годов творческая воля Верна посылает во льды корабль будущего — подводную лодку «Наутилус». На этот раз речь шла о другом полюсе — Южном, еще более таинственном, еще менее доступном. Автору «Необыкновенных путешествий» было известно, что многочисленные попытки различных экспедиций пробиться в высокие широты южного полушария терпели неудачу — путь кораблям преграждали льды. И тогда Верн находит элегантное и остроумное решение: проводит «Наутилус» под ледяными полями! Трудно судить: то ли романист блестяще предугадал развитие мореходства, опередив время на девять десятилетий, то ли подводники середины XX века сами решили воплотить в жизнь фантазию великого писателя. Во всяком случае, переход подо льдом через полюс (разумеется — Северный) состоялся только в 1958 году, на подлодке, которой было присвоено имя чудесного корабля.
За полосой непроходимых паковых льдов «Наутилус», как позднее и «Халбрейн», находит свободное море. Писатель здесь ничего не выдумывает — он отражает взгляды современных ему натуралистов. Но вот богатство животного мира в примыкающих к полюсу районах, описанное во второй части романа «Двадцать тысяч лье под водой», — это уже выдумка Ж. Верна, на которого, бесспорно, повлияли соответствующие страницы «Приключений Пима». Выдумкой был и сказочно легкий путь «Наутилуса» к полюсу: «Мы достигли этой неприступнейшей точки земного шара без усталости, с полным комфортом, словно наш плавучий вагон скользил туда по рельсам железной дороги». Не только мы, живущие в конце XX века и знающие о неимоверных трудностях, которые приходилось преодолевать людям по пути к географическим полюсам планеты, сомневаемся в этом. Фальшь была заметна и самому автору. Поэтому на обратном пути от полюса он подготовил «Наутилусу» ловушку: плен на перевернувшемся айсберге. Этот сюжетный ход Жюль Верп потом использует и в «Ледяном сфинксе», но уже с другим финалом: ведь «Наутилусу» все же удалось вырваться из ловушки.
Однако даже в самый трагический момент подводного путешествия французский романист остается художником, горячо влюбленным в приполярный мир, и не забывает показать читателю его сказочное очарование:
«Свет прожектора озарил воду. На расстоянии десяти метров от нас по бокам вздымались сверкающие ледяные стены. Сверху и снизу… «Наутилус» заключен в настоящий ледяной туннель шириной в двадцать метров… Несмотря на то, что лампы на потолке не горели, салон заливал яркий свет — отражение лучей прожектора от огромных ледяных коридоров.
Я не могу передать волшебный эффект того освещения, ибо каждый излом, каждый уступ ледяных глыб отбрасывал лучи различного цвета, в зависимости от кристаллической структуры. Это были как будто неисчерпаемые россыпи драгоценных камней, сапфиров и изумрудов, в перекрещивающихся лучах всех оттенков зеленого и синего цвета».
Современный читатель, если ему посчастливилось увидеть тот эпизод «Одиссеи команды Кусто», где отважные акванавты плывут узким, заполненным водой туннелем внутри айсберга, может по достоинству оценить воображение великого французского фантаста. Если тот и переборщил в передаче цветовых эффектов, то самую малость…
Полярную тему Жюль Верн переносит и на театральные подмостки. В декабре 1878 года на парижской сцене Порт-Сен-Мартен ставят «Детей капитана Гранта». Инсценировка создана при участии бойкого драматурга Деннери. В спектакле авторы изменили мотивацию отъезда Гранта из Шотландии: он отправился не на поиски новой родины для своего несчастного народа, а… открывать Южный полюс!
Почти сразу же после этого, вдохновившись дрейфом Н.-А.-Э. Норденшельда на «Веге» вдоль азиатского побережья по Северо-восточному проходу из Атлантического океана в Тихий, Верн в соавторстве с Паскалем Груссе создает образ настойчивого, отважного и удачливого морехода Эрика Герсебома, который совершает в течение одной навигации кругосветное плавание за Полярным кругом. Это был своеобразный вызов морякам последней четверти XIX века: основываясь на достигнутом, дерзкий мечтатель открывал новые, пока еще не достижимые для его современников горизонты. Вызов усиливался еще одним своеобразным авторским приемом: действие произведения перемещалось в прошлое, то есть само выдуманное путешествие утверждалось как уже свершившийся факт реальной жизни.
Своеобразным итогом литературных экспериментов в полярной тематике стал «Ледяной сфинкс», к работе над которым Жюль Верн приступил в 1893 — 1894 годах. В письме Этцелю от 7 августа 1894 года он сообщает: «Мои романы на 1895 — 1897 годы уже сделаны»[135]. Однако в отношении «Ледяного сфинкса» это утверждение явно не соответствовало действительности, потому что 12 октября 1895 года Жюль пишет брату Полю: «Меня целиком захватила работа над продолжением романа По, о котором я тебе уже говорил, я приступил ко второму тому»[136]. (Роман, кстати, вначале носил другое название: «Антарктический сфинкс».) Работа шла тяжело. Жан упоминает, что дед в середине девяностых годов считал себя уже конченым человеком: у него появились мучительные головокружения, ревматические боли в руке мешали писать. Однако необыкновенный запас энергии позволял преодолевать физические недуги, и престарелый писатель работал с поистине юношеским энтузиазмом.
Напомним: в основу замысла нового романа легло самое крупное произведение так любимого французским автором Эдгара По — «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима», как оно называлось в журнальной публикации 1837 года. Начинающий журналист, каким был тогда Э. По, взялся за перо в момент повышения интереса широкой американской публики к антарктическим делам, что связывалось с намерением правительства Соединенных Штатов организовать экспедицию в южные приполярные воды. Руководить ею назначили Дж. Рейнольдса, которого По знал лично. Помимо обычных журналистских сведений о достойных внимания почтеннейшей публики событиях, помимо легенд и россказней, собранных в различных уголках побережья Новой Англии, «издатель записок А. Пима» (так представлялся еще не ставший знаменитым американский новеллист) основательно потрудился над «Повестью о четырех путешествиях в Южное море и Тихий океан» американского мореплавателя Бенджамина Моррела, а также морскими романами «Бунт на корабле» и «Астория» крупнейшего к тому времени национального писателя-романтика В. Ирвинга.
Роман Э. По начинается вполне реалистически. Он изобилует множеством мелких подробностей, знакомых любому моряку из Новой Англии. Описанные в нем ситуации, на первый взгляд маловероятные, находят свое подтверждение в истории мореплавания; так, например, дрейф полузатопленного «Дельфина» с Артуром Пимом и Дирком Петерсом на борту, погибающими от голода и жажды, основан на реальном событии: в декабре 1811 года бостонский бриг «Полли» в шторм дал течь и вскоре опрокинулся, но потом, потеряв мачты, снова выпрямился и дрейфовал в океане сто девяносто один день, проделав путь в две тысячи морских миль с лишним. Двенадцатого июня 1812 года под двадцатым градусом северной широты с брига сняли двоих оставшихся в живых моряков. Документальным началом По хотел завоевать доверие читателей, чтобы они потом тем вернее приняли фантастический конец.
Впрочем, окончания у «Приключений Пима» не было. Автор, объявив себя только издателем записок заглавного героя, в конце книги сообщает, что Пим трагически погиб, а вместе с его гибелью исчезли и две-три заключительные главы повествования, в которых рассказывалось о том, как герои выбрались из таинственных антарктических вод и вернулись на родину. Видимо, Эдгар По сам не очень-то надеялся, что читатели примут на веру его свободное море в высоких широтах с аномально теплой, даже горячей, водой, сказочно богатый животный мир приполярной области, коварных и загадочных чернокожих и чернозубых обитателей острова Тсалал, таинственные письмена в одном из подземных коридоров, странную), струящуюся отдельными прожилками «прозрачную, но не бесцветную» речушку, мистическую человеческую фигуру в белом саване, поднимающуюся из моря. Кажется, основное предназначение романа автор видел в привлечении внимания как можно большего числа граждан Соединенных Штатов к дорогостоящим исследованиям Антарктиды и окружающих ее вод, не сулившим никаких прибылей расчетливому обывателю. Пробуждение постоянного интереса к проблеме обеспечило бы кредиты будущим исследователям. Если это так, то По своей цели не достиг: после плавания Чарлза Уилкса (1839 — 1842) американцы надолго потеряли интерес к антарктическим морям. Роман же остался в мировой литературе великолепным примером исследования человеческой психики в экстремальных условиях.
После экспедиции Уилкса и англичанина Джемса Кларка Росса (1840 — 1843) в изучении Антарктики наступает почти полувековой перерыв. Только китобои изредка заглядывают в высокие широты да в 1874 году совершавшее кругосветное плавание океанографическое судно «Челленджер» доходит до 67° южной широты.
И вот спустя полвека интерес к Южному полюсу снова пробуждается. Антарктическим летом 1893 — 1894 годов норвежец Карл Антон Ларсен на промысловом пароходе «Ясон», пройдя морем Уэдделла, открыл участок побережья Земли Грейама между 65 — 67° южной широты и прилегающий громадный шельфовый ледник, получивший его имя. Следующим антарктическим летом норвежец Ларо Кристенсен на судне «Антарктик» в море Росса дошел до 74° 10' южной широты. Потом норвежцы повернули на север и 24 января 1895 года впервые в истории высадились на антарктический континент (мыс Адэр на Земле Виктории), где биолог К. Борхгревинк обнаружил лишайники, первую антарктическую растительность, которую увидел человек.
О новых плаваниях и открытиях, конечно, знал Жюль Верн. Может быть, они его и подтолкнули заняться продолжением романа Э. По. Отсылая первую часть «Сфинкса» Ж. Этцелю, амьенский мэтр писал 1 ноября 1896 года: роман «подоспеет как раз вовремя, сейчас только и разговору, что о путешествиях и открытиях на Южном полюсе»[137]. Одновременно писатель признается, что «его захватило все необычайное, присущее этому произведению». Сложный вопрос — верил ли когда-либо сам Ж. Верн в фантазии своего американского кумира. Во всяком случае, к моменту начала работы над романом от этой веры не осталось и следа. Джорлинг в начале произведения весьма точно отражает взгляды автора. А дальше Верн развивает появившуюся у него «счастливую мысль»: столкнуть не верящего Эдгару По героя с реальностью. Что из этого получится?
Какие-то фантазии великого американца можно объяснить галлюцинациями. А другие? Жан Жюль-Верн уверяет, что цель деда состояла в том, чтобы дать приключениям Пима развязку в стиле поэтических фантазий самого По, поскольку переносить эти фантазии в реально существующий мир немыслимо.
Тем не менее Верн сначала следует принципу своего американского вдохновителя: завязка романа отмечена реалистичными до мельчайших подробностей описаниями. Но стоит героям «Ледяного сфинкса» вступить в «полосу действия» записок Артура Пима, как в книге, словно по мановению волшебной палочки, образуется таинственная, колдовская, «пимовская» атмосфера. Жюль Верн то подсмеивается над героями По («Форштевень легко рассекал прозрачные, а вовсе не молочной белизны воды; если что и белело на водной глади — то только след за кормой, тянущийся к горизонту»), то приглашает читателя поверить им («Приходилось признать, что мы попали в края, где происходят невероятные события, в которые я отказывался верить, считая их галлюцинациями… Пима»). Отказываясь от фантазий Э. По (кто же в них поверит на исходе XIX века!), амьенский мастер придумывает свои, более научно обоснованные, как ему (увы, напрасно) кажется. Спустя сто лет после написания «Сфинкса» опровергать неточности романа легко, потому что наука и техника за этот век сделали гигантский скачок в своем развитии. Но правомернее, может быть, взглянуть на верновские фантазии с иной стороны, как это сделал внук писателя Жан, видевший цель книги в том, чтобы приключениям Пима «дать… развязку в стиле самого По… Так как речь идет о фантасмагорическом романе, то вполне можно согласиться и с такой фантазией, которая соответствует творческой манере поэта. Его последователь мог несколько сбавить тон своего фантастического повествования, но должен был придерживаться общей линии»[138]. Именно в этом биограф Верна усматривает сохранение дедом духа американского романа.
Сегодня фантастика «Ледяного сфинкса» вряд ли удовлетворит взыскательного читателя. Гораздо большую ценность представляют художественные достоинства романа, а они бесспорны: это — и удивительно красочно написанные полярные пейзажи, и тонкие психологические наблюдения над людьми, оказавшимися в стрессовых ситуациях, и мастерские переходы от картин галлюцинаций и снов героев к действительности, и целая галерея с большой симпатией изображенных мореходов с «Халбрейн». Прежде всего примечателен капитан шхуны Лен Гай, человек, никого не желающий слушать, не любящий, когда что-либо сковывает его действия, «такой же коренастый, как и его шхуна, с крупной головой, седеющими волосами, пылающими черными глазами, скрытыми густыми ресницами, загорелый, с поджатыми губами и превосходными зубами, украшающими мощные челюсти, с короткой рыжеватой бородой, сильными руками и твердой поступью… Он казался не то что суровым, а скорее бесстрашным». В опаснейшей навигационной обстановке к его отваге добавляется осторожность, а в грудную минуту он способен на решительные, но благоразумные действия… Лен Гай входит в ту же когорту путешественников-капитанов, что и Гаттерас и Немо.
Столь же запоминающимися показаны лейтенант Джэм Уэст, боцман Харлигерли, Хант-Петерс. Характеристики этих персонажей необыкновенно ярки и не лишены юмора. Вот, скажем, новичок на «Халбрейн» Хант, «крупноголовый и колченогий, с лицом, обожженным солнцем до цвета каленого кирпича… Его седеющие волосы напоминали скорее меховую шапку… На физиономии сразу обращали на себя внимание маленькие колючие глазки…» И как же образно о нем отзывается боцман: «А ручищи!.. Видели вы его ладони? Я бы вам не позавидовал, мистер Джорлинг, если бы он вздумал пожать вам руку! Уверен, что после такого пожатия у вас останется всего пять пальцев вместо десяти».
Главной темой повествования становится поиск капитаном Леном Гаем своего брата капитана Уильяма. Братская любовь не случайно появляется в романе. «Ледяной сфинкс» был закончен незадолго до смерти Поля, любимого брата и лучшего друга Жюля Верна. С братом — как свидетельствуют сохранившиеся письма — Жюль советовался обо всем: о семейных неурядицах и житейских мелочах, о своих литературных делах и творческих планах. На закате жизни, перед неизбежным расставанием писатель чувствовал себя обязанным выразить свои чувства к брату в любой форме, в том числе и в художественной. Правда, оценивая состояние собственного здоровья, он, видимо, считал, что покинет этот свет первым… Когда Поль умрет, Жюль окажется настолько больным, что не сможет даже поехать на похороны.
Невозможность проводить брата в последний путь добавит Жюлю горечи отчаяния, но то будет потом, после окончания «Сфинкса». А пока… 1 ноября 1896 года он сообщит Этцелю: «Роман увлек меня, посмотрим, увлечет ли он публику».
Приходится признать, что широкая читательская аудитория осталась равнодушной к новому произведению великого фантаста.
«Ледяной сфинкс» публиковался на страницах «Magazine d'education…» с января по декабрь 1897 года, отдельные книжные издания вышли в июне и ноябре, а в конце того же самого года в Антарктику отправилась научно-исследовательская экспедиция на бельгийском пароходе «Бельжика». Командовал ею бельгийский военный Жерлаш де Гомери, а старшим штурманом был приглашен знаменитый впоследствии полярник Руал Амундсен. На долю «Бельжики» выпала честь провести первую антарктическую зимовку (в районе 70 — 71° южной широты и 80 — 95° западной долготы). Антарктическим летом 1898 года к мысу Адэр подошел английский пароход «Южный Крест». С него на континент высадились Карстен Борхгревинк и еще четверо молодых ученых. Эта пятерка отважных впервые перезимовала на антарктической суше, причем один из них, Николас Хансен, погиб. В следующем году «Южный Крест» снял зимовщиков и направился к Ледяному барьеру Росса. Нескольким ученым удалось высадиться на барьер, и Борхгревинк с двумя спутниками продвинулся по льду на нарах с собачьей упряжкой до 78° 50' южной широты. Экспедиция доказала принципиальную возможность научных работ на антарктическом континенте. На очередь был поставлен вопрос о покорении Южного полюса. Практическое решение этого вопроса начала английская экспедиция 1902 года на пароходе «Дискавери». Командовал ею Роберт Фалкон Скотт, будущий покоритель полюса.
Так жизнь в чем-то подтверждала, а в чем-то опровергала книжную фантастику.
А. МОСКВИН.