— Однако ветер теперь сзади!
— Ветер теперь сзади… В самом деле… Ветер сзади… — повторил капитан, почему-то раздосадованный этим замечанием. — Но это помимо моей воли, — добавил он.
— Что вы этим хотите сказать?
— Я хочу сказать, что для безопасности судна пришлось изменить направление и постараться уйти от бури.
— Досадно, если мы из-за этого опоздаем, — сказал Годфри.
— Да, очень досадно, — ответил капитан Тюркот, — но днем, как только море немного стихнет, я снова поверну на запад. А сейчас советую вам, мистер Годфри, вернуться в каюту. Доверьтесь мне; Постарайтесь уснуть, пока нас качает на волнах. Так вам будет спокойнее.
Годфри в знак согласия кивнул головой и бросил тревожный взгляд на небо, по которому с удивительной быстротой мчались низкие тучи. Затем, покинув мостик, он вернулся в свою каюту и тотчас же погрузился в крепкий сон.
На следующее утро, 22 июня, ветер почти не ослаб, но «Дрим», как и обещал капитан Тюркот, пошел по прежнему направлению.
Это странное плавание — днем на запад, ночью на восток — длилось еще двое суток. Постепенно барометр стал проявлять тенденцию к повышению, и колебания стали не такими резкими. Следовало ожидать, что непогода уйдет вместе с ветрами, повернувшими теперь на север.
Действительно, так и случилось.
Двадцать пятого июня около восьми часов утра, когда Годфри поднялся на палубу, легкий северо-восточный ветерок быстро прогонял по небу облака. Солнечные лучи, играя на снастях судна, отбрасывали огненные блики на всех выступах борта. Море, отсвечивавшее зеленью в глубине, искрилось на поверхности лучезарным светом. Еще не окончательно утихший ветер покрывал пеной гребни волн. Собственно говоря, это были не настоящие морские волны, а легкая морская зыбь, тихо качавшая пароход. Зыбь или волны, затишье или буря — для учителя танцев Тартелетта все было одинаково скверно. В полулежачем положении он примостился на палубе, открывая и закрывая рот, словно карп, вынутый из воды.
Помощник капитана, стоя на полуюте, глядел на северо-восток в подзорную трубу.
Годфри приблизился к нему.
— Ну что, — сказал он весело, — сегодня, пожалуй, лучше, чем вчера!
— Да, мистер Годфри, — ответил помощник, — море успокоилось.
— А «Дрим» уже взял свой курс?
— Нет еще.
— Нет еще? Но почему же?
— Потому что шквальный ветер отбросил его к северо-востоку, и теперь мы должны снова проложить курс. В полдень мы произведем наблюдения, и капитан даст нам указания.
— А где же он сам? — спросил Годфри.
— Капитана нет на борту.
— Нет на борту?
— Да… ему пришлось уехать. Когда небо прояснилось, наши вахтенные заметили на востоке буруны, не обозначенные у нас на карте. Чтобы узнать расположение рифов, капитан Тюркот приказал спустить шлюпку и вместе с боцманом и тремя матросами отправился на разведку.
— Давно это было?
— Часа полтора назад.
— Как жалко, что меня не предупредили! Я бы с удовольствием к ним присоединился!
— Вы еще спали, мистер Годфри, — сказал помощник, — и капитан не хотел вас будить.
— Досадно. Но скажите, в какую сторону отправилась шлюпка?
— Туда, — показал помощник капитана, — к северо-востоку от правого борта.
— А можно их разглядеть в подзорную трубу?
— Нет, они еще слишком далеко.
— Надеюсь, они скоро вернутся?
— Им нельзя медлить, — ответил помощник, — ведь капитан должен определить месторасположение корабля, а потому ему необходимо быть на борту до полудня.
Поговорив с помощником, Годфри уселся на краю полубака и велел принести морской бинокль. Ему хотелось увидеть возвращающуюся шлюпку. Что же касается морской разведки, предпринятой капитаном Тюркотом, то это его нисколько не удивило. Конечно же, «Дрим» должен обойти подводные рифы, если они действительно окажутся.
Прошло два часа. Только в половине одиннадцатого на горизонте обозначился тонкий, как стрелка, дымок.
Очевидно, это и была паровая шлюпка с «Дрима».
Годфри, глядя в бинокль, не выпускал ее из поля зрения. Он видел, как шлюпка, словно вырастая на поверхности моря, постепенно принимала все более ясные очертания, как на светлом фоне неба все резче и резче выделялась струйка дыма, смешиваясь с облачками пара. Шлюпка быстро приближалась. Скоро ее уже можно было разглядеть невооруженным глазом, а затем — различить белую струю воды у носа и длинную пенистую борозду за кормой, расширявшуюся, как хвост у кометы.
В четверть двенадцатого капитан Тюркот причалил и взошел на палубу «Дрима».
— Итак, капитан, какие новости? — спросил Годфри, пожимая ему руку.
— А, здравствуйте, мистер Годфри! Добрый день!
— Эти буруны действительно представляют опасность?
— Одна видимость! — ответил капитан. — Мы не обнаружили никаких рифов. Наши люди ошиблись. По правде говоря, я не очень в это поверил.
— Теперь, значит, нас уже ничто не задержит? — спросил Годфри.
— Да, теперь мы возьмем наш курс. Но прежде я должен определить координаты.
— Шлюпку можно поднять на борт? — спросил помощник.
— Нет, — ответил капитан, — она еще может понадобиться. Возьмите ее на буксир.
Приказание капитана было исполнено, и шлюпка привязана за кормой «Дрима».
Спустя сорок пять минут капитан Тюркот, с секстантом в руке, измерил высоту солнца и определил курс.
Покончив с этим делом и бросив последний взгляд на горизонт, он позвал своего помощника и увел к себе в каюту, где они довольно долго совещались.
День был прекрасный. «Дрим» мог идти своим ходом, не прибегая к помощи парусов. Ветер так ослабел, что при усиленной работе винта не смог бы их раздувать, а потому они были убраны.
Годфри блаженствовал. Плавание по тихому морю, под ясным небом вселяло в него столько бодрости, укрепляло душу и тело! Однако ничто не могло развеселить бедного Тартелетта. Хотя состояние моря и не внушало теперь непосредственных опасений, житель танцев потерял уже всякую способность реагировать на погоду. Он заставил себя пообедать, не чувствуя ни вкуса, ни аппетита. Годфри хотел снять с него спасательный пояс, сдавливавший ему грудь, но Тартелетт решительно воспротивился. Разве не могло это соединение дерева и железа, называемое кораблем, треснуть в любую минуту?
Наступил вечер. Туман нависал густой завесой, не достигая, однако, поверхности моря. Судя по этому признаку, ночь будет непроглядно темной.
Хорошо, что хоть рифов не оказалось поблизости! Ведь капитан Тюркот сверил их расположение по карте. Впрочем, столкновения возможны всегда, особенно в такие туманные ночи.
Вскоре после захода солнца были зажжены все фонари: белый — на верху фок-мачты, на вантах — справа — зеленый, слева — красный. Если бы столкновение и произошло, то, во всяком случае, не по вине «Дрима» — утешение, впрочем, довольно слабое. Потонуть, даже при соблюдении всех морских правил, — все равно потонуть. Если кто-либо на «Дриме» приходил к такому заключению, то прежде всего, конечно, Тартелетт.
Однако этот достойный человек, перекатываясь от борта к борту и от носа к корме, добрался все-таки до своей каюты; между тем Годфри прошел в свою. Учитель танцев — по-прежнему с сомнением, а молодой человек с надеждой спокойно провести ночь, так как «Дрим» тихо покачивался на длинной волне.
Капитан Тюркот, передав вахту помощнику, тоже отправился к себе, чтобы отдохнуть несколько часов. Все было в порядке. Судно могло держать курс даже и при тумане, оставлявшем все же достаточную видимость. Похоже на то, что туман не собирался сгущаться. Никакая опасность не угрожала.
Через двадцать минут Годфри уже крепко спал, а мучимый бессонницей Тартелетт, в одежде и со спасательным поясом, издавал протяжные вздохи.
Вдруг, около часа ночи, Годфри проснулся от ужасных криков.
Вскочив с койки, молодой человек наскоро оделся и натянул сапоги. Но не успел он выскочить из каюты, как на палубе раздались вопли: «Мы тонем! Мы тонем!»
Годфри бросился наверх. В полуюте он наткнулся на бесформенную массу, в которой с трудом распознал Тартелетта.
Весь экипаж находился на палубе. Матросы мгновенно выполняли приказания капитана и помощника.
— Столкновением — спросил Годфри.
— Не знаю… Ничего не знаю… Такой проклятый туман, — отвечал помощник. — Ясно только, что мы тонем…
— Тонем? — переспросил Годфри.
И действительно, «Дрим», очевидно наскочив на риф, медленно и неотвратимо погружался.
Вода доходила уже до палубы и, без сомнения, залила уже топку и погасила огонь.
— Бросайтесь в море, мистер Годфри! — вскричал капитан. — Нельзя терять ни минуты! Корабль идет ко дну! Если вы будете медлить, вас затянет водоворот!
— А мой учитель?
— Я о нем позабочусь. Мы находимся всего в полукабельтове note 18 от берега.
— А вы, капитан?
— Мой долг — покинуть корабль последним, и я остаюсь! — сказал капитан.
— Быстрее: Быстрее! Дорога каждая секунда!
Годфри несколько мгновений колебался, но вода уже стала заливать палубу.
Зная, что Годфри плавает, как рыба, капитан схватил его за плечи и толкнул в море.
И как раз вовремя! Если бы не такая тьма, можно было бы увидеть, как возле «Дрима» разверзлась водяная бездна.
Океан был спокойный, и Годфри удалось в несколько взмахов отплыть от водяной воронки, которая втянула бы его в себя, подобно Мальстрему note 19.
Все это произошло за какую-нибудь минуту.
Среди криков отчаяния гасли один за другим корабельные фонари.
Сомневаться не приходилось: «Дрим» пошел ко дну…
Годфри вскоре добрался до большой высокой скалы, где и нашел укрытие от прибоя.
Напрасно взывая из кромешной тьмы, не слыша никакого ответа, не зная, где он находится, на уединенной ли скале или на вершине; какого-нибудь рифа, быть может единственный, уцелевший от кораблекрушения, молодой человек стал дожидаться наступления дня.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
Для начала испытание было слишком суровым. Но ведь Годфри пустился в море не ради увеселительной прогулки! Отправляясь в путешествие, он прекрасно сознавал, что счастливая, спокойная жизнь остается позади и не следует ждать ничего хорошего, когда приходится преодолевать всевозможные трудности, встречающиеся на пути. Но что бы ни случилось, путешественник не должен терять мужества!
Пока что он находился в полной безопасности. Волны не достанут его на этой скале, омываемой морским прибоем. А во время прилива? «Нет, — рассудил Годфри, — кораблекрушение произошло при новолунии, когда вода достигает высшего уровня. Значит, волны меня не коснутся…»
А каково положение этой скалы? Была ли она уединенной или возвышалась над цепью рифов? Что это за берег, который капитан Тюркот разглядел во тьме? Какому он мог принадлежать материку? Очевидно, во время бури, не утихавшей несколько дней, «Дрим» был отброшен со своего пути, а взять прежний курс не удалось. Конечно, так оно и было, иначе капитан Тюркот не стал бы утверждать, что в этом месте на его карте не обозначено никаких рифов. И говорил он это не далее, как два-три часа назад. Кроме того, он же сам ездил на разведку, чтобы проверить утверждение вахтенных, будто бы заметивших на востоке буруны…
Теперь-то уж было совершенно ясно, что если бы капитан Тюркот еще немного продолжил свою разведку, не случилось бы катастрофы. Но зачем возвращаться к прошлому? Чему быть, того не миновать!
Для Годфри сейчас самое важное — это вопрос жизни и смерти — выяснить, нет ли поблизости какой-нибудь земли. В какой части Тихого океана он очутился, можно будет поразмыслить потом. Как только наступит день, он должен во что бы то ни стало покинуть эту скалу, чья плоская вершина имела не более двадцати шагов в длину и ширину. Но как ее покинуть, если не окажется поблизости ни островка, ни земли? Вполне возможно, что капитана ввел в заблуждение туман, и Годфри ничего вокруг себя не увидит, кроме беспредельного моря…
Увы, он ничего не видел. Не доносилось никаких запахов, которые свидетельствовали бы о близости земли. Уши не улавливали никаких характерных звуков. Ни одна птица не рассекала крыльями темноту. Вокруг ничего не было, кроме водяной пустыни…
Годфри прекрасно сознавал, что на спасение у него один шанс из тысячи, и дело теперь шло не о том, чтобы продолжить кругосветное путешествие, а чтобы без страха глянуть в лицо смерти. Единственно, что от него зависело
— терпеливо ждать наступления дня, а затем покориться судьбе, если спасение окажется невозможным, либо решиться на все, если представится этот единственный шанс из тысячи.
Рассуждая таким образом, он немного успокоился и в задумчивости сел на скалу. Держась наготове, чтобы можно было в любую минуту пуститься вплавь, он снял с себя вымокшую шерстяную куртку и отяжелевшие от воды сапоги.
Но неужели не спасся кроме него ни один человек? Неужели никто из экипажа «Дрима» не сможет добраться до земли? Страшно подумать, что всех могло затянуть в водоворот, который образуется на поверхности вокруг тонущего корабля! Последний, с кем говорил Годфри, был капитан Тюркот. Отважный моряк решил покинуть судно последним. Он же предусмотрительно толкнул Годфри за борт, когда палуба начала погружаться…
А как же все остальные: несчастный Тартелетт, на которого Годфри наткнулся, взбегая на палубу, бедный китаец, забившийся в трюм? Что с ними сталось? Неужели только ему одному удалось спастись? Но ведь на буксире была шлюпка! Не мог ли кто-нибудь из команды воспользоваться ею и покинуть тонущий корабль? Нет, скорее всего и ее затянуло водоворотом, и теперь она покоится на дне, на глубине двух или трех десятков морских сажень.
Годфри подумал, что если в этой непроглядной тьме ничего нельзя увидеть, то слышать можно не хуже, чем днем. Ничто не мешало ему средь этой тишины кричать, звать на помощь. Быть может, на его зов откликнется кто-нибудь из спутников?
И вот он стал изо всех сил кричать, чтобы быть услышанным на большом расстоянии.
Напрасно. Никто не отвечал.
Он звал на помощь, повторяя призывы по нескольку раз, поворачиваясь во все стороны.
Полное молчание.
— Один, я совсем один, — в отчаянии шептал юноша.
Никакого ответа. Даже эхо не вторило его крику. Будь поблизости утесы, скалы или высокие берега, его крики, отраженные препятствием, возвратились бы назад. Итак, либо берег на востоке от скалы был так низок, что не мог отражать звуков, либо, что более вероятно, никакой земли поблизости не было. В таком случае риф, на котором нашел убежище Годфри, расположен в море уединенно.
Вот так и прошли три долгих часа. Продрогший от холода, Годфри ходил взад и вперед по вершине скалы, стараясь согреться. Наконец, облака в зените слегка посветлели. Это было отражение первых лучей солнца.
Повернувшись в ту сторону, где могла находиться земля, Годфри пытался разглядеть, не выступит ли из темноты силуэт какого-нибудь утеса. Поднимающееся солнце должно было резко обозначить его контуры.
Но заря еще только занималась, и ничего нельзя было разглядеть. Море было окутано легким туманом, который не давал различить очертаний прибрежных скал — если, разумеется, поблизости был берег и возле берега рифы.
Да и не стоило вдаваться в иллюзии. Скорее всего буря выбросила Годфри на уединенную скалу где-то в Тихом океане. А раз так, то его ожидает скорая смерть, смерть от голода, от жажды, или, захоти он этого, смерть в морской пучине, которая будет его последним прибежищем.
Но юноша все еще всматривался вдаль, сосредоточив в своем пристальном взгляде всю силу воли и всю свою еще не погасшую надежду.
Но вот утренний туман стал мало-помалу рассеиваться. Перед глазами Годфри постепенно начали вырисовываться камни и рифы, окружавшие его скалу, точно морские звери. Это было скопление глыб странной формы и всевозможных размеров, обращенных к западу и к востоку. Огромный утес, на вершине которого находился Годфри, выступал к западу от гряды коралловых рифов, приблизительно в тридцати морских саженях от того места, где потерпел кораблекрушение «Дрим». Море там было, по всей вероятности, очень глубоко, так как от парохода не осталось и следов. Не видно было даже часть моря.
Одного взгляда достаточно было Годфри, чтобы понять все. Ждать спасения с этой стороны было бесполезно. Все его внимание вскоре обратилось на полосу бурунов, постепенно выступивших из тумана. Надо заметить еще, что уровень моря был сравнительно низок, и благодаря отливу над поверхностью проступали многочисленные скалы, разделенные то обширными водяными пространствами, то маленькими проливами. Если бы они примыкали к какому-нибудь берегу, добраться до него не составило бы никакого труда.
Однако ничего похожего на берег нельзя было различить. Никаких признаков, указывающих на близость земли!
Туман между тем все больше рассеивался, расширяя поле зрения Годфри. Теперь он мог уже видеть на расстоянии полумили. Среди скал блестели песчаные отмели, покрытые водорослями. Это было несомненным признаком побережья. Значит, поблизости должен находиться либо материк, либо остров.
Действительно, восточная часть горизонта вскоре открыла взору ряд низких дюн, усеянных гранитными глыбами. Солнце выпило уже все утренние испарения, и его огненный диск медленно выплывал из воды.
— Земля! Земля! — закричал Годфри.
И, протянув к ней руки, юноша, охваченный неожиданным счастьем, опустился на колени.
И в самом деле, это была земля. Рифы образовывали в этом месте выступ наподобие южного мыса бухты не менее двух миль в окружности. Поверхность его представляла плоскую отмель, окаймленную маленькими дюнами, поросшими невысокой травой. Видно было, как она колыхалась от ветра.
С места, где он стоял, Годфри мог охватить взглядом все побережье.
Ограниченное с севера и с юга неровными выступами, оно было не длиннее пяти-шести миль, и, конечно, могло составлять часть какой-нибудь большой земли. Так или иначе, потерпевший кораблекрушение найдет здесь хотя бы временное прибежище.
Годфри вздохнул с облегчением. Скала, на которой он очутился, не была уединенной!
— К земле! К земле! — подбадривал он себя и прежде, чем покинуть утес, еще раз осмотрелся, окинув взглядом беспредельное море. Не заметит-ли он каких-нибудь обломков кораблекрушения, следов «Дрима», кого-нибудь из оставшихся в живых?
Ничего…
Не видно было и шлюпки. Без сомнения, и ее постигла общая участь.
И тут Годфри подумал, что кто-нибудь из его спутников мог, так же, как и он, спастись на одном из рифов, и сейчас тоже ожидает наступления дня, чтобы попытаться доплыть до берега.
Но никого не было видно ни на скалах, ни на отмели. Рифы были так же пустынны, как и океан!
Но, если нет живых людей, может быть море выбросило трупы? А что если там, среди рифов, покоятся останки кого-нибудь из его спутников?
Нет, ни на одной из скал, — отчетливо выступавших из воды после отлива, никого не было — ни живого, ни мертвого.
Итак, Годфри остался в одиночестве! В борьбе с угрожавшими ему опасностями он мог надеяться только на самого себя.
К чести Годфри нужно признаться, что он не пал духом. Прежде всего нужно было достичь земли, от которой его отделяло сравнительно небольшое пространство. Не долго думая, он спустился с утеса и поплыл к ближайшему рифу.
Когда расстояние между скалами было незначительным, он перепрыгивал или переходил вброд, а когда увеличивалось — снова бросался в воду. Переход по этим скользким камням, покрытым цепкими водорослями, был труден и долог. В таких условиях нужно было одолеть около четверти мили!
И вот, наконец, ловкий, проворный юноша ступил на землю, где его, может быть, ждала если не скорая смерть, то жалкое прозябание, могущее оказаться хуже смерти: голод, жажда и холод, всевозможные лишения и различные опасности. Ни ружья, чтобы подстрелить дичь, ни теплой одежды — вот в каком жалком положении он теперь находился.
Безрассудный человек! Ты хотел убедиться, способен ли противостоять трудностям! Что ж! Теперь ты сможешь проверить свои силы! Ты завидовал Робинзону? Теперь ты узнаешь, завидна ли его участь!
Вспомнилась счастливая жизнь в Сан-Франциско среди благополучной и любящей семьи, которую он покинул ради приключений, дядя Виль, невеста Фина, друзья… Несомненно, никого из них он больше никогда не увидит. При этой мысли сердце у него сжалось и, вопреки заранее принятому решению держаться стойко, на глаза навернулись слезы.
Если бы не одиночество, если бы кому-нибудь из потерпевших крушение тоже удалось добраться до этого берега! Пусть это будет не капитан Тюркот или его помощник, а любой из матросов, пусть даже учитель танцев Тартелетт! Правда, этот легкомысленный человек при сложившихся обстоятельствах был бы ему слабой опорой. Все равно! Только не быть одному! Если бы нашелся человек, который разделил бы с ним одиночество, будущее показалось бы ему не таким грозным.
Он хотел надеяться до последней минуты. Правда, на прибрежных скалах никого не оказалось, но может быть он кого-нибудь встретит, когда достигнет песчаной косы? Не исключена же возможность, что кто-нибудь добрался до берега и теперь тоже разыскивает товарищей по несчастью?
Годфри еще раз обвел взглядом местность к северу и к югу. Никого. По крайней мере, этот участок земли был необитаем-ни хижины, ни поднимающегося к небу дымка.
— Вперед! Вперед! — подбадривал себя Годфри.
И он зашагал по отмели в северном направлении, решив сначала подняться на песчаный холм, откуда открывалось более широкое пространство.
Полное безмолвие. На песке никаких следов. Только морские птицы — чайки и поморники — резвились среди скал, — единственные живые существа в этой пустыне.
Годфри шел около четверти часа, и уже начал подниматься на самый высокий склон, поросший тростником и низким кустарником, как вдруг неожиданно остановился.
В пятидесяти шагах от него, среди прибрежных рифов, лежала бесформенная вздувшаяся масса, точно труп какого-нибудь морского животного, выброшенного последней бурей.
Годфри бросился туда.
С каждым шагом сердце у него билось все сильнее. В бесформенной массе, принятой им за останки какого-то зверя, он стал различать человеческие черты.
В десяти шагах от цели Годфри остановился, как вкопанный, и закричал:
— Тартелетт!
Да, действительно, это был учитель танцев и изящных манер.
Годфри бросился к своему спутнику.
Через минуту он увидел, что надутый до предела спасательный пояс и делал Тартелетта похожим на морское чудовище. Учитель танцев лежал неподвижно. Но может быть он еще жив? Спасательный пояс должен был удержать его на волнах, а прилив — прибить к берегу…
Годфри принялся за дело. Став на колени перед Тартелеттом, он расстегнул спасательное снаряжение и с силой стал растирать бесчувственное тело. Наконец, приоткрытые губы слегка зашевелились… Юноша приложил руку к его сердцу… Оно еще билось!
Годфри окликнул его.
Тартелетт покачал головой, потом издал хриплый звук, за которым последовало несколько бессвязных слов.
Годфри схватил его за плечи и сильно потряс.
Тартелетт открыл глаза и провел левой рукой по лбу. Потом приподнял правую, чтобы убедиться, на месте ли его карманная скрипка и смычок.
— Тартелетт! Милый мой Тартелетт! — закричал Годфри, поддерживая голову учителя.
Голова с остатками всклокоченных волос едва заметно кивнула в знак одобрения.
— Это я… Я… Годфри!
— Годфри? — переспросил Тартелетт.
Потом он оглянулся, поднялся на колени, поглядел вокруг, улыбнулся и встал во весь рост… Наконец-то он почувствовал под собой надежную точку опоры! Теперь он понял, что уже нечего бояться качки: под ногами не уходящая палуба, а верная, твердая земля…
И тут учитель танцев вмиг обрел свой былой апломб, утраченный им со дня отъезда. Ноги его сами приняли правильную позицию, левая рука схватила карманную скрипку, правая взялась за смычок. Протяжный, меланхолический звук сорвался со струн, и Тартелетт произнес, улыбаясь:
— В позицию, сударыня.
Добряк думал о Фине.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
— Дорогой Годфри! — вскричал Тартелетт.
— Милый Тартелетт! — ответил Годфри.
— Наконец-то мы прибились к порту, — воскликнул учитель танцев тоном человека, пресыщенного плаванием и приключениями.
— Снимите же, наконец, ваш спасательный пояс, — посоветовал юноша. — Эта махина душит вас и мешает двигаться.
— А вы думаете, что теперь я действительно могу его снять? — спросил Тартелетт.
— Вне всякого сомнения. Затем положите вашу скрипку в футляр и отправимся на разведку.
— Не возражаю, — ответил учитель танцев. — Но, прежде всего, прошу вас, зайдемте в первый попавшийся ресторан. Я умираю от голода. Десяток бутербродов и два-три стаканчика вина сразу поставят меня на ноги.
— Согласен… Зайдем в первый попавшийся… А если нам там не понравится, пойдем в другой…
— Ветер теперь сзади… В самом деле… Ветер сзади… — повторил капитан, почему-то раздосадованный этим замечанием. — Но это помимо моей воли, — добавил он.
— Что вы этим хотите сказать?
— Я хочу сказать, что для безопасности судна пришлось изменить направление и постараться уйти от бури.
— Досадно, если мы из-за этого опоздаем, — сказал Годфри.
— Да, очень досадно, — ответил капитан Тюркот, — но днем, как только море немного стихнет, я снова поверну на запад. А сейчас советую вам, мистер Годфри, вернуться в каюту. Доверьтесь мне; Постарайтесь уснуть, пока нас качает на волнах. Так вам будет спокойнее.
Годфри в знак согласия кивнул головой и бросил тревожный взгляд на небо, по которому с удивительной быстротой мчались низкие тучи. Затем, покинув мостик, он вернулся в свою каюту и тотчас же погрузился в крепкий сон.
На следующее утро, 22 июня, ветер почти не ослаб, но «Дрим», как и обещал капитан Тюркот, пошел по прежнему направлению.
Это странное плавание — днем на запад, ночью на восток — длилось еще двое суток. Постепенно барометр стал проявлять тенденцию к повышению, и колебания стали не такими резкими. Следовало ожидать, что непогода уйдет вместе с ветрами, повернувшими теперь на север.
Действительно, так и случилось.
Двадцать пятого июня около восьми часов утра, когда Годфри поднялся на палубу, легкий северо-восточный ветерок быстро прогонял по небу облака. Солнечные лучи, играя на снастях судна, отбрасывали огненные блики на всех выступах борта. Море, отсвечивавшее зеленью в глубине, искрилось на поверхности лучезарным светом. Еще не окончательно утихший ветер покрывал пеной гребни волн. Собственно говоря, это были не настоящие морские волны, а легкая морская зыбь, тихо качавшая пароход. Зыбь или волны, затишье или буря — для учителя танцев Тартелетта все было одинаково скверно. В полулежачем положении он примостился на палубе, открывая и закрывая рот, словно карп, вынутый из воды.
Помощник капитана, стоя на полуюте, глядел на северо-восток в подзорную трубу.
Годфри приблизился к нему.
— Ну что, — сказал он весело, — сегодня, пожалуй, лучше, чем вчера!
— Да, мистер Годфри, — ответил помощник, — море успокоилось.
— А «Дрим» уже взял свой курс?
— Нет еще.
— Нет еще? Но почему же?
— Потому что шквальный ветер отбросил его к северо-востоку, и теперь мы должны снова проложить курс. В полдень мы произведем наблюдения, и капитан даст нам указания.
— А где же он сам? — спросил Годфри.
— Капитана нет на борту.
— Нет на борту?
— Да… ему пришлось уехать. Когда небо прояснилось, наши вахтенные заметили на востоке буруны, не обозначенные у нас на карте. Чтобы узнать расположение рифов, капитан Тюркот приказал спустить шлюпку и вместе с боцманом и тремя матросами отправился на разведку.
— Давно это было?
— Часа полтора назад.
— Как жалко, что меня не предупредили! Я бы с удовольствием к ним присоединился!
— Вы еще спали, мистер Годфри, — сказал помощник, — и капитан не хотел вас будить.
— Досадно. Но скажите, в какую сторону отправилась шлюпка?
— Туда, — показал помощник капитана, — к северо-востоку от правого борта.
— А можно их разглядеть в подзорную трубу?
— Нет, они еще слишком далеко.
— Надеюсь, они скоро вернутся?
— Им нельзя медлить, — ответил помощник, — ведь капитан должен определить месторасположение корабля, а потому ему необходимо быть на борту до полудня.
Поговорив с помощником, Годфри уселся на краю полубака и велел принести морской бинокль. Ему хотелось увидеть возвращающуюся шлюпку. Что же касается морской разведки, предпринятой капитаном Тюркотом, то это его нисколько не удивило. Конечно же, «Дрим» должен обойти подводные рифы, если они действительно окажутся.
Прошло два часа. Только в половине одиннадцатого на горизонте обозначился тонкий, как стрелка, дымок.
Очевидно, это и была паровая шлюпка с «Дрима».
Годфри, глядя в бинокль, не выпускал ее из поля зрения. Он видел, как шлюпка, словно вырастая на поверхности моря, постепенно принимала все более ясные очертания, как на светлом фоне неба все резче и резче выделялась струйка дыма, смешиваясь с облачками пара. Шлюпка быстро приближалась. Скоро ее уже можно было разглядеть невооруженным глазом, а затем — различить белую струю воды у носа и длинную пенистую борозду за кормой, расширявшуюся, как хвост у кометы.
В четверть двенадцатого капитан Тюркот причалил и взошел на палубу «Дрима».
— Итак, капитан, какие новости? — спросил Годфри, пожимая ему руку.
— А, здравствуйте, мистер Годфри! Добрый день!
— Эти буруны действительно представляют опасность?
— Одна видимость! — ответил капитан. — Мы не обнаружили никаких рифов. Наши люди ошиблись. По правде говоря, я не очень в это поверил.
— Теперь, значит, нас уже ничто не задержит? — спросил Годфри.
— Да, теперь мы возьмем наш курс. Но прежде я должен определить координаты.
— Шлюпку можно поднять на борт? — спросил помощник.
— Нет, — ответил капитан, — она еще может понадобиться. Возьмите ее на буксир.
Приказание капитана было исполнено, и шлюпка привязана за кормой «Дрима».
Спустя сорок пять минут капитан Тюркот, с секстантом в руке, измерил высоту солнца и определил курс.
Покончив с этим делом и бросив последний взгляд на горизонт, он позвал своего помощника и увел к себе в каюту, где они довольно долго совещались.
День был прекрасный. «Дрим» мог идти своим ходом, не прибегая к помощи парусов. Ветер так ослабел, что при усиленной работе винта не смог бы их раздувать, а потому они были убраны.
Годфри блаженствовал. Плавание по тихому морю, под ясным небом вселяло в него столько бодрости, укрепляло душу и тело! Однако ничто не могло развеселить бедного Тартелетта. Хотя состояние моря и не внушало теперь непосредственных опасений, житель танцев потерял уже всякую способность реагировать на погоду. Он заставил себя пообедать, не чувствуя ни вкуса, ни аппетита. Годфри хотел снять с него спасательный пояс, сдавливавший ему грудь, но Тартелетт решительно воспротивился. Разве не могло это соединение дерева и железа, называемое кораблем, треснуть в любую минуту?
Наступил вечер. Туман нависал густой завесой, не достигая, однако, поверхности моря. Судя по этому признаку, ночь будет непроглядно темной.
Хорошо, что хоть рифов не оказалось поблизости! Ведь капитан Тюркот сверил их расположение по карте. Впрочем, столкновения возможны всегда, особенно в такие туманные ночи.
Вскоре после захода солнца были зажжены все фонари: белый — на верху фок-мачты, на вантах — справа — зеленый, слева — красный. Если бы столкновение и произошло, то, во всяком случае, не по вине «Дрима» — утешение, впрочем, довольно слабое. Потонуть, даже при соблюдении всех морских правил, — все равно потонуть. Если кто-либо на «Дриме» приходил к такому заключению, то прежде всего, конечно, Тартелетт.
Однако этот достойный человек, перекатываясь от борта к борту и от носа к корме, добрался все-таки до своей каюты; между тем Годфри прошел в свою. Учитель танцев — по-прежнему с сомнением, а молодой человек с надеждой спокойно провести ночь, так как «Дрим» тихо покачивался на длинной волне.
Капитан Тюркот, передав вахту помощнику, тоже отправился к себе, чтобы отдохнуть несколько часов. Все было в порядке. Судно могло держать курс даже и при тумане, оставлявшем все же достаточную видимость. Похоже на то, что туман не собирался сгущаться. Никакая опасность не угрожала.
Через двадцать минут Годфри уже крепко спал, а мучимый бессонницей Тартелетт, в одежде и со спасательным поясом, издавал протяжные вздохи.
Вдруг, около часа ночи, Годфри проснулся от ужасных криков.
Вскочив с койки, молодой человек наскоро оделся и натянул сапоги. Но не успел он выскочить из каюты, как на палубе раздались вопли: «Мы тонем! Мы тонем!»
Годфри бросился наверх. В полуюте он наткнулся на бесформенную массу, в которой с трудом распознал Тартелетта.
Весь экипаж находился на палубе. Матросы мгновенно выполняли приказания капитана и помощника.
— Столкновением — спросил Годфри.
— Не знаю… Ничего не знаю… Такой проклятый туман, — отвечал помощник. — Ясно только, что мы тонем…
— Тонем? — переспросил Годфри.
И действительно, «Дрим», очевидно наскочив на риф, медленно и неотвратимо погружался.
Вода доходила уже до палубы и, без сомнения, залила уже топку и погасила огонь.
— Бросайтесь в море, мистер Годфри! — вскричал капитан. — Нельзя терять ни минуты! Корабль идет ко дну! Если вы будете медлить, вас затянет водоворот!
— А мой учитель?
— Я о нем позабочусь. Мы находимся всего в полукабельтове note 18 от берега.
— А вы, капитан?
— Мой долг — покинуть корабль последним, и я остаюсь! — сказал капитан.
— Быстрее: Быстрее! Дорога каждая секунда!
Годфри несколько мгновений колебался, но вода уже стала заливать палубу.
Зная, что Годфри плавает, как рыба, капитан схватил его за плечи и толкнул в море.
И как раз вовремя! Если бы не такая тьма, можно было бы увидеть, как возле «Дрима» разверзлась водяная бездна.
Океан был спокойный, и Годфри удалось в несколько взмахов отплыть от водяной воронки, которая втянула бы его в себя, подобно Мальстрему note 19.
Все это произошло за какую-нибудь минуту.
Среди криков отчаяния гасли один за другим корабельные фонари.
Сомневаться не приходилось: «Дрим» пошел ко дну…
Годфри вскоре добрался до большой высокой скалы, где и нашел укрытие от прибоя.
Напрасно взывая из кромешной тьмы, не слыша никакого ответа, не зная, где он находится, на уединенной ли скале или на вершине; какого-нибудь рифа, быть может единственный, уцелевший от кораблекрушения, молодой человек стал дожидаться наступления дня.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
в которой Годфри предается печальным размышлениям относительно мании путешествий
Прошло долгих три часа прежде, чем на горизонте появилось солнце. В подобных обстоятельствах часы ожидания могут показаться вечностью.Для начала испытание было слишком суровым. Но ведь Годфри пустился в море не ради увеселительной прогулки! Отправляясь в путешествие, он прекрасно сознавал, что счастливая, спокойная жизнь остается позади и не следует ждать ничего хорошего, когда приходится преодолевать всевозможные трудности, встречающиеся на пути. Но что бы ни случилось, путешественник не должен терять мужества!
Пока что он находился в полной безопасности. Волны не достанут его на этой скале, омываемой морским прибоем. А во время прилива? «Нет, — рассудил Годфри, — кораблекрушение произошло при новолунии, когда вода достигает высшего уровня. Значит, волны меня не коснутся…»
А каково положение этой скалы? Была ли она уединенной или возвышалась над цепью рифов? Что это за берег, который капитан Тюркот разглядел во тьме? Какому он мог принадлежать материку? Очевидно, во время бури, не утихавшей несколько дней, «Дрим» был отброшен со своего пути, а взять прежний курс не удалось. Конечно, так оно и было, иначе капитан Тюркот не стал бы утверждать, что в этом месте на его карте не обозначено никаких рифов. И говорил он это не далее, как два-три часа назад. Кроме того, он же сам ездил на разведку, чтобы проверить утверждение вахтенных, будто бы заметивших на востоке буруны…
Теперь-то уж было совершенно ясно, что если бы капитан Тюркот еще немного продолжил свою разведку, не случилось бы катастрофы. Но зачем возвращаться к прошлому? Чему быть, того не миновать!
Для Годфри сейчас самое важное — это вопрос жизни и смерти — выяснить, нет ли поблизости какой-нибудь земли. В какой части Тихого океана он очутился, можно будет поразмыслить потом. Как только наступит день, он должен во что бы то ни стало покинуть эту скалу, чья плоская вершина имела не более двадцати шагов в длину и ширину. Но как ее покинуть, если не окажется поблизости ни островка, ни земли? Вполне возможно, что капитана ввел в заблуждение туман, и Годфри ничего вокруг себя не увидит, кроме беспредельного моря…
Увы, он ничего не видел. Не доносилось никаких запахов, которые свидетельствовали бы о близости земли. Уши не улавливали никаких характерных звуков. Ни одна птица не рассекала крыльями темноту. Вокруг ничего не было, кроме водяной пустыни…
Годфри прекрасно сознавал, что на спасение у него один шанс из тысячи, и дело теперь шло не о том, чтобы продолжить кругосветное путешествие, а чтобы без страха глянуть в лицо смерти. Единственно, что от него зависело
— терпеливо ждать наступления дня, а затем покориться судьбе, если спасение окажется невозможным, либо решиться на все, если представится этот единственный шанс из тысячи.
Рассуждая таким образом, он немного успокоился и в задумчивости сел на скалу. Держась наготове, чтобы можно было в любую минуту пуститься вплавь, он снял с себя вымокшую шерстяную куртку и отяжелевшие от воды сапоги.
Но неужели не спасся кроме него ни один человек? Неужели никто из экипажа «Дрима» не сможет добраться до земли? Страшно подумать, что всех могло затянуть в водоворот, который образуется на поверхности вокруг тонущего корабля! Последний, с кем говорил Годфри, был капитан Тюркот. Отважный моряк решил покинуть судно последним. Он же предусмотрительно толкнул Годфри за борт, когда палуба начала погружаться…
А как же все остальные: несчастный Тартелетт, на которого Годфри наткнулся, взбегая на палубу, бедный китаец, забившийся в трюм? Что с ними сталось? Неужели только ему одному удалось спастись? Но ведь на буксире была шлюпка! Не мог ли кто-нибудь из команды воспользоваться ею и покинуть тонущий корабль? Нет, скорее всего и ее затянуло водоворотом, и теперь она покоится на дне, на глубине двух или трех десятков морских сажень.
Годфри подумал, что если в этой непроглядной тьме ничего нельзя увидеть, то слышать можно не хуже, чем днем. Ничто не мешало ему средь этой тишины кричать, звать на помощь. Быть может, на его зов откликнется кто-нибудь из спутников?
И вот он стал изо всех сил кричать, чтобы быть услышанным на большом расстоянии.
Напрасно. Никто не отвечал.
Он звал на помощь, повторяя призывы по нескольку раз, поворачиваясь во все стороны.
Полное молчание.
— Один, я совсем один, — в отчаянии шептал юноша.
Никакого ответа. Даже эхо не вторило его крику. Будь поблизости утесы, скалы или высокие берега, его крики, отраженные препятствием, возвратились бы назад. Итак, либо берег на востоке от скалы был так низок, что не мог отражать звуков, либо, что более вероятно, никакой земли поблизости не было. В таком случае риф, на котором нашел убежище Годфри, расположен в море уединенно.
Вот так и прошли три долгих часа. Продрогший от холода, Годфри ходил взад и вперед по вершине скалы, стараясь согреться. Наконец, облака в зените слегка посветлели. Это было отражение первых лучей солнца.
Повернувшись в ту сторону, где могла находиться земля, Годфри пытался разглядеть, не выступит ли из темноты силуэт какого-нибудь утеса. Поднимающееся солнце должно было резко обозначить его контуры.
Но заря еще только занималась, и ничего нельзя было разглядеть. Море было окутано легким туманом, который не давал различить очертаний прибрежных скал — если, разумеется, поблизости был берег и возле берега рифы.
Да и не стоило вдаваться в иллюзии. Скорее всего буря выбросила Годфри на уединенную скалу где-то в Тихом океане. А раз так, то его ожидает скорая смерть, смерть от голода, от жажды, или, захоти он этого, смерть в морской пучине, которая будет его последним прибежищем.
Но юноша все еще всматривался вдаль, сосредоточив в своем пристальном взгляде всю силу воли и всю свою еще не погасшую надежду.
Но вот утренний туман стал мало-помалу рассеиваться. Перед глазами Годфри постепенно начали вырисовываться камни и рифы, окружавшие его скалу, точно морские звери. Это было скопление глыб странной формы и всевозможных размеров, обращенных к западу и к востоку. Огромный утес, на вершине которого находился Годфри, выступал к западу от гряды коралловых рифов, приблизительно в тридцати морских саженях от того места, где потерпел кораблекрушение «Дрим». Море там было, по всей вероятности, очень глубоко, так как от парохода не осталось и следов. Не видно было даже часть моря.
Одного взгляда достаточно было Годфри, чтобы понять все. Ждать спасения с этой стороны было бесполезно. Все его внимание вскоре обратилось на полосу бурунов, постепенно выступивших из тумана. Надо заметить еще, что уровень моря был сравнительно низок, и благодаря отливу над поверхностью проступали многочисленные скалы, разделенные то обширными водяными пространствами, то маленькими проливами. Если бы они примыкали к какому-нибудь берегу, добраться до него не составило бы никакого труда.
Однако ничего похожего на берег нельзя было различить. Никаких признаков, указывающих на близость земли!
Туман между тем все больше рассеивался, расширяя поле зрения Годфри. Теперь он мог уже видеть на расстоянии полумили. Среди скал блестели песчаные отмели, покрытые водорослями. Это было несомненным признаком побережья. Значит, поблизости должен находиться либо материк, либо остров.
Действительно, восточная часть горизонта вскоре открыла взору ряд низких дюн, усеянных гранитными глыбами. Солнце выпило уже все утренние испарения, и его огненный диск медленно выплывал из воды.
— Земля! Земля! — закричал Годфри.
И, протянув к ней руки, юноша, охваченный неожиданным счастьем, опустился на колени.
И в самом деле, это была земля. Рифы образовывали в этом месте выступ наподобие южного мыса бухты не менее двух миль в окружности. Поверхность его представляла плоскую отмель, окаймленную маленькими дюнами, поросшими невысокой травой. Видно было, как она колыхалась от ветра.
С места, где он стоял, Годфри мог охватить взглядом все побережье.
Ограниченное с севера и с юга неровными выступами, оно было не длиннее пяти-шести миль, и, конечно, могло составлять часть какой-нибудь большой земли. Так или иначе, потерпевший кораблекрушение найдет здесь хотя бы временное прибежище.
Годфри вздохнул с облегчением. Скала, на которой он очутился, не была уединенной!
— К земле! К земле! — подбадривал он себя и прежде, чем покинуть утес, еще раз осмотрелся, окинув взглядом беспредельное море. Не заметит-ли он каких-нибудь обломков кораблекрушения, следов «Дрима», кого-нибудь из оставшихся в живых?
Ничего…
Не видно было и шлюпки. Без сомнения, и ее постигла общая участь.
И тут Годфри подумал, что кто-нибудь из его спутников мог, так же, как и он, спастись на одном из рифов, и сейчас тоже ожидает наступления дня, чтобы попытаться доплыть до берега.
Но никого не было видно ни на скалах, ни на отмели. Рифы были так же пустынны, как и океан!
Но, если нет живых людей, может быть море выбросило трупы? А что если там, среди рифов, покоятся останки кого-нибудь из его спутников?
Нет, ни на одной из скал, — отчетливо выступавших из воды после отлива, никого не было — ни живого, ни мертвого.
Итак, Годфри остался в одиночестве! В борьбе с угрожавшими ему опасностями он мог надеяться только на самого себя.
К чести Годфри нужно признаться, что он не пал духом. Прежде всего нужно было достичь земли, от которой его отделяло сравнительно небольшое пространство. Не долго думая, он спустился с утеса и поплыл к ближайшему рифу.
Когда расстояние между скалами было незначительным, он перепрыгивал или переходил вброд, а когда увеличивалось — снова бросался в воду. Переход по этим скользким камням, покрытым цепкими водорослями, был труден и долог. В таких условиях нужно было одолеть около четверти мили!
И вот, наконец, ловкий, проворный юноша ступил на землю, где его, может быть, ждала если не скорая смерть, то жалкое прозябание, могущее оказаться хуже смерти: голод, жажда и холод, всевозможные лишения и различные опасности. Ни ружья, чтобы подстрелить дичь, ни теплой одежды — вот в каком жалком положении он теперь находился.
Безрассудный человек! Ты хотел убедиться, способен ли противостоять трудностям! Что ж! Теперь ты сможешь проверить свои силы! Ты завидовал Робинзону? Теперь ты узнаешь, завидна ли его участь!
Вспомнилась счастливая жизнь в Сан-Франциско среди благополучной и любящей семьи, которую он покинул ради приключений, дядя Виль, невеста Фина, друзья… Несомненно, никого из них он больше никогда не увидит. При этой мысли сердце у него сжалось и, вопреки заранее принятому решению держаться стойко, на глаза навернулись слезы.
Если бы не одиночество, если бы кому-нибудь из потерпевших крушение тоже удалось добраться до этого берега! Пусть это будет не капитан Тюркот или его помощник, а любой из матросов, пусть даже учитель танцев Тартелетт! Правда, этот легкомысленный человек при сложившихся обстоятельствах был бы ему слабой опорой. Все равно! Только не быть одному! Если бы нашелся человек, который разделил бы с ним одиночество, будущее показалось бы ему не таким грозным.
Он хотел надеяться до последней минуты. Правда, на прибрежных скалах никого не оказалось, но может быть он кого-нибудь встретит, когда достигнет песчаной косы? Не исключена же возможность, что кто-нибудь добрался до берега и теперь тоже разыскивает товарищей по несчастью?
Годфри еще раз обвел взглядом местность к северу и к югу. Никого. По крайней мере, этот участок земли был необитаем-ни хижины, ни поднимающегося к небу дымка.
— Вперед! Вперед! — подбадривал себя Годфри.
И он зашагал по отмели в северном направлении, решив сначала подняться на песчаный холм, откуда открывалось более широкое пространство.
Полное безмолвие. На песке никаких следов. Только морские птицы — чайки и поморники — резвились среди скал, — единственные живые существа в этой пустыне.
Годфри шел около четверти часа, и уже начал подниматься на самый высокий склон, поросший тростником и низким кустарником, как вдруг неожиданно остановился.
В пятидесяти шагах от него, среди прибрежных рифов, лежала бесформенная вздувшаяся масса, точно труп какого-нибудь морского животного, выброшенного последней бурей.
Годфри бросился туда.
С каждым шагом сердце у него билось все сильнее. В бесформенной массе, принятой им за останки какого-то зверя, он стал различать человеческие черты.
В десяти шагах от цели Годфри остановился, как вкопанный, и закричал:
— Тартелетт!
Да, действительно, это был учитель танцев и изящных манер.
Годфри бросился к своему спутнику.
Через минуту он увидел, что надутый до предела спасательный пояс и делал Тартелетта похожим на морское чудовище. Учитель танцев лежал неподвижно. Но может быть он еще жив? Спасательный пояс должен был удержать его на волнах, а прилив — прибить к берегу…
Годфри принялся за дело. Став на колени перед Тартелеттом, он расстегнул спасательное снаряжение и с силой стал растирать бесчувственное тело. Наконец, приоткрытые губы слегка зашевелились… Юноша приложил руку к его сердцу… Оно еще билось!
Годфри окликнул его.
Тартелетт покачал головой, потом издал хриплый звук, за которым последовало несколько бессвязных слов.
Годфри схватил его за плечи и сильно потряс.
Тартелетт открыл глаза и провел левой рукой по лбу. Потом приподнял правую, чтобы убедиться, на месте ли его карманная скрипка и смычок.
— Тартелетт! Милый мой Тартелетт! — закричал Годфри, поддерживая голову учителя.
Голова с остатками всклокоченных волос едва заметно кивнула в знак одобрения.
— Это я… Я… Годфри!
— Годфри? — переспросил Тартелетт.
Потом он оглянулся, поднялся на колени, поглядел вокруг, улыбнулся и встал во весь рост… Наконец-то он почувствовал под собой надежную точку опоры! Теперь он понял, что уже нечего бояться качки: под ногами не уходящая палуба, а верная, твердая земля…
И тут учитель танцев вмиг обрел свой былой апломб, утраченный им со дня отъезда. Ноги его сами приняли правильную позицию, левая рука схватила карманную скрипку, правая взялась за смычок. Протяжный, меланхолический звук сорвался со струн, и Тартелетт произнес, улыбаясь:
— В позицию, сударыня.
Добряк думал о Фине.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой доказывается, что не все прекрасно в профессии Робинзона
Тут учитель и ученик бросились друг другу в объятия.— Дорогой Годфри! — вскричал Тартелетт.
— Милый Тартелетт! — ответил Годфри.
— Наконец-то мы прибились к порту, — воскликнул учитель танцев тоном человека, пресыщенного плаванием и приключениями.
— Снимите же, наконец, ваш спасательный пояс, — посоветовал юноша. — Эта махина душит вас и мешает двигаться.
— А вы думаете, что теперь я действительно могу его снять? — спросил Тартелетт.
— Вне всякого сомнения. Затем положите вашу скрипку в футляр и отправимся на разведку.
— Не возражаю, — ответил учитель танцев. — Но, прежде всего, прошу вас, зайдемте в первый попавшийся ресторан. Я умираю от голода. Десяток бутербродов и два-три стаканчика вина сразу поставят меня на ноги.
— Согласен… Зайдем в первый попавшийся… А если нам там не понравится, пойдем в другой…