– Говорите, по крайней мере, «наш» корабль, Пенкроф, – сказал инженер, на время обезоруженный словами моряка.
На этом их разговор прервался, чтобы возобновиться в будущем. Ни Пенкрофу, ни инженеру не удалось убедить друг друга.
Первый снег выпал в конце июня. Еще до этого времени кораль был снабжен всем необходимым и посещать его ежедневно не было надобности. Но колонисты решили бывать там не реже одного раза в неделю.
Снова поставлены были ловушки, и колонисты произвели испытание приборов, изготовленных инженером. Согнутые пластины китового уса, скованные ледяным обручем и покрытые толстым слоем жира, были разбросаны на опушке леса, где проходили стада животных, направляясь к озеру.
К большому удовлетворению инженера, изобретение алеутских рыбаков оказалось весьма удачным. На приманку попались штук двенадцать лисиц, несколько диких кабанов и даже один ягуар; этих животных нашли мертвыми, с желудками, проткнутыми концами китового уса.
К этому времени относится один опыт, о котором здесь следует упомянуть. Это была первая попытка колонистов установить связь со своими ближними.
Гедеон Спилет уже неоднократно думал о том, что следует бросить в море письмо, закупоренное в бутылку, которую, быть может, отнесет течением к населенному берегу, или доверить его голубю. Но можно ли серьезно надеяться, что голубь или бутылка перенесутся через тысячу двести миль, отделяющих остров от материка? Конечно, нет!
Но 30 июня охотники не без труда поймали альбатроса, которого Герберт слегка ранил в ногу выстрелом из ружья. Это была великолепная птица из семейства парусников, у которой ширина крыльев равна десяти футам и которые могут перелетать даже такие обширные водные пространства, как Тихий океан.
Герберту очень хотелось оставить этого великолепного альбатроса, рана которого быстро затянулась. Он намеревался его приручить, но Гедеон Спилет решил, что нельзя пренебрегать возможностью вступить в переписку с населенными землями, расположенными в Тихом океане, при помощи этого курьера. Герберту пришлось сдаться – ведь если альбатрос прилетел из какой-нибудь обитаемой страны, то, получив свободу, он не замедлит туда вернуться.
Быть может, Гедеон Спилет, в котором время от времени пробуждался журналист, в глубине души мечтал о попытке послать на всякий случай увлекательную статью о приключениях колонистов острова Линкольна. Какой успех для постоянного корреспондента «Нью-Йорк Геральд» и для того номера, где появится статья, если только она когда-нибудь дойдет до издателя газеты, Джона Беннета!
Итак, Гедеон Спилет написал краткую заметку, которую положили в мешочек из толстой прорезиненной парусины, сопроводив ее настоятельной просьбой ко всякому, кто найдет мешочек, доставить заметку в редакцию «Нью-Йорк Геральд». Мешочек привязали не к ноге альбатроса, а на шею, так как эти птицы имеют обыкновение садиться на воду. Затем быстрому воздушному гонцу возвратили свободу, и колонисты не без волнения смотрели, как он постепенно исчезал в тумане.
– Куда-то он полетел! – сказал Пенкроф.
– К Новой Зеландии, – ответил Герберт.
– Счастливого пути! – вскричал моряк, который, со своей стороны, не ожидал больших результатов от этого способа переписки. С наступлением зимы возобновились работы в Гранитном Дворце – починка одежды и различные поделки; между прочим, начали сшивать паруса корабля, выкроенные из неисчерпаемой оболочки аэростата.
В июле стояли сильные холода, но колонисты не жалели ни дров, ни угля. Сайрес Смит установил в большом зале второй камин, и около него обитатели дворца проводили долгие вечера. Они беседовали работая, часы отдыха заполняли чтением, и время проходило с пользой для всех.
Колонисты испытывали истинное наслаждение, когда, сидя в этом зале, ярко освещенном свечами и согретом каменным углем, подкрепленные вкусным обедом, попивая дымящийся бузинный кофе и пуская из трубок клубы благовонного дыма, они прислушивались к завыванию бури. Они могли бы быть вполне счастливы, если бы существовало полное счастье для людей, оторванных от своих ближних и лишенных всякой связи с ними. Они постоянно говорили о Большой земле, о друзьях, оставленных там. Сайрес Смит, который был в Североамериканском союзе большим политическим деятелем, рассказывал своим друзьям много интересного и делился с ними своими мнениями и прогнозами.
Однажды Гедеон Спилет задал ему такой вопрос:
– Но, в конце концов, дорогой Сайрес, промышленность и торговля, которым вы предсказываете постоянный прогресс, разве не существует опасности для них, что их развитие рано или поздно остановится?
– Остановится? Но почему?
– Из-за недостатка угля, который по справедливости следует считать самым ценным ископаемым.
– Действительно, это самый ценный минерал, – сказал инженер. – Можно подумать, что природа решила подтвердить это, создав из угля алмаз, который представляет собой не что иное, как чистый кристаллизованный углерод.
– Не хотите ли вы этим сказать, мистер Сайрес, – вмешался Пенкроф, – что мы когда-нибудь будем жечь в топках алмазы вместо угля?
– Нет, мой друг, – ответил инженер.
– Но все-таки, – продолжал Гедеон Спилет, – вы ведь не отрицаете, что наступит день, когда весь уголь будет сожжен?
– О, залежи каменного угля еще очень значительны, и сто тысяч рабочих, которые добывают из недр земли сто миллионов квинталов[39]угля в год, далеко не исчерпали его запаса.
– При возрастающем потреблении каменного угля, – ответил Гедеон Спилет, – нетрудно предвидеть, что эти сто тысяч рабочих превратятся в двести и добыча угля удвоится.
– Это верно, но вслед за европейскими запасами, которые вскоре можно будет использовать на большей глубине при помощи новых машин, залежи каменного угля в Америке и Австралии будут еще долго снабжать промышленность
– На сколько же времени их хватит? – спросил журналист
– По крайней мере, на двести пятьдесят или триста лет.
– Это успокоительно для нас, – сказал Пенкроф. – Но зато для наших внуков беспокойнее.
– Найдут что-нибудь другое, – сказал Герберт.
– Будем надеяться на это, – сказал журналист. – Ведь без угля остановятся машины, а без машин не будет ни пароходов, ни железных дорог, ни заводов, и прогресс человечества остановится.
– Но что же можно найти? – спросил Пенкроф – Вы это себе представляете, мистер Сайрес?
– Приблизительно да, мой друг.
– Что же будут сжигать вместо угля?
– Воду, – ответил Сайрес Смит.
– Воду!? – вскричал Пенкроф. – Водой будут топить котлы пароходов и паровозов!? Водой станут кипятить воду!?
– Да, но водой, разложенной на свои составные элементы, и разложенной, несомненно, при помощи электричества, которое к тому времени превратится в мощную и легко используемую силу. Ведь все великие открытия, по какому-то непонятному закону, совпадают и дополняют друг друга. Да, друзья мои, я думаю, что воду когда-нибудь будут употреблять как топливо, что водород и кислород, которые входят в ее состав, будут использованы вместе или поодиночке и явятся неисчерпаемым источником света и тепла, значительно более интенсивным, чем уголь. Придет день, когда котлы паровозов, пароходов и тендеры локомотивов будут вместо угля нагружены сжатыми газами, и они станут гореть в топках с огромной энергией. Итак, нам нечего опасаться. Пока на Земле живут люди, они будут обеспечены всем, и им не придется терпеть недостатка в свете, тепле и продуктах животного, растительного или минерального царства. Повторяю, я думаю, что, когда истощатся залежи каменного угля, человечество будет отапливаться и греться водой. Вода – уголь будущего.
– Хотел бы я посмотреть, как это будет, – сказал моряк.
– Ты для этого слишком рано встал с постели, Пенкроф, – сказал Наб; эти слова Наб произнес впервые за все время разговора.
Однако беседа закончилась не словами Наба, а лаем Топа, в котором снова послышались странные нотки, уже обратившие на себя внимание инженера. В это время Топ бегал вокруг отверстия колодца, находившегося в конце внутреннего коридора.
– Что это Топ так лает? – спросил Пенкроф.
– А Юп рычит, – добавил Герберт.
Действительно, обезьяна присоединилась к собаке, выказывая несомненные признаки волнения. И странно: животные казались скорее встревоженными, чем раздраженными.
– Нет сомнения, – сказал Гедеон Спилет, – что этот колодец непосредственно сообщается с морем и что какое-то морское животное время от времени приплывает сюда, чтобы отдохнуть.
– Это действительно так, – сказал Пенкроф, – и другого объяснения тут нет. Замолчи, Топ! – добавил Пенкроф, обращаясь к собаке. А ты, Юп, ступай в свою комнату.
Собака и обезьяна умолкли. Юп вернулся на постель, но Топ остался и весь вечер глухо ворчал.
Никто больше не говорил об этом событии, но инженер был мрачен.
В остальные дни июля дожди сменились морозами. Температура падала не так, как в прошлую зиму, и термометр ни разу не показал ниже 13 градусов (по Цельсию). Но, хотя зима была теплее, чаще случались бури и ураганы. Море иногда набрасывалось на берег, и Трубы подвергались большой опасности. Можно было думать, что какие-то подводные приливы вздымают чудовищные волны и бросают их на стены Гранитного Дворца. Колонисты, стоя у окна, смотрели на огромные массы воды, разбивавшиеся перед ними, и могли лишь восхищаться этим замечательным зрелищем, наблюдая бессильную злобу океана. Волны рассыпались ослепительной пеной. Беснующиеся воды заливали весь берег, и казалось, что гранитный массив возвышается со дна моря, высочайшие волны которого поднимались больше чем на сто футов.
Во время подобных бурь было трудно и даже опасно ходить по дорогам, так как ветер часто валил деревья. Однако колонисты не реже раза в неделю посещали кораль. К счастью, загон, прикрытый юго-восточными уступами горы Франклина, не слишком пострадал от ураганов. Деревья, сараи и забор остались целы. Но зато птичник, расположенный на плато Дальнего Вида и, следовательно, под самыми ударами восточного ветра, подвергся довольно значительному разрушению. С голубятни два раза снесло крышу, ограда свалилась. Все это надо было восстановить и сделать вещества воды, коралловые инфузории создают известняк, из находится в самом неудобном месте Тихого океана. Казалось, что он стоит в центре циклонов, которые хлещут его, как хлыст подхлестывает волчок, но только здесь волчок был неподвижен, а хлыст вертелся. В первую неделю августа бури понемногу стихли, и воздух снова обрел покой, казалось навсегда потерянный. Когда стихло, температура понизилась; снова на ступил мороз, и столбик термометра упал до 22 градусов ниже ноля (по Цельсию).
3 августа состоялась давно задуманная экскурсия в юго-восточную часть острова, на болото Казарок. Охотников привлекала плавающая дичь, прилетавшая туда на зимовку. На болоте в изобилии водились дикие утки, кулики, шилохвосты, и колонисты решили посвятить экспедиции целый день.
Кроме Гедеона Спилета и Герберта, в этом походе приняли участие также Пенкроф и Наб. Только Сайрес Смит, сославшись на неотложную работу, не пошел с ними, а остался в Гранитном Дворце.
Охотники направились к болоту по дороге к гавани Воздушного Шара, обещав возвратиться к вечеру. Топ и Юп сопровождали их.
Едва они перешли мост, инженер поднял его и вернулся, думая осуществить одно дело, для которого он и хотел остаться один.
Его план состоял в том, чтобы тщательно исследовать внутренний колодец, сообщавшийся с морем и служивший когда-то проходом для вод озера.
Почему Топ так часто бегал вокруг отверстия этого колодца? Почему он так странно лаял, какая непонятная тревога притягивала его к этому отверстию? Почему Юп присоединялся к Топу, словно разделяя его тревогу? Нет ли у колодца других разветвлений, кроме вертикального спуска к морю? Не сообщается ли он с другими частями острова? Вот что хотел узнать Сайрес Смит, и притом так, чтобы никто другой не знал этого. Поэтому он решил сделать разведку, когда его товарищи куда-нибудь уйдут, и теперь как раз представился подходящий к этому случай.
В колодец нетрудно было спуститься по веревочной лестнице, которую не употребляли с тех пор, как был установлен подъемник. Длина ее была вполне достаточна. Инженер так и сделал. Он подтянул лестницу к отверстию, имевшему около шести футов в диаметре, и, крепко привязав верхний конец, опустил ее в колодец. Затем он зажег фонарь, взял револьвер, заткнул за пояс нож и начал спускаться по лестнице. Стены колодца всюду были массивны, кое-где попадались выступы, с помощью которых какое-нибудь ловкое существо могло бы подняться до выходного отверстия колодца. Инженер мысленно отметил это, но как ни тщательно он освещал эти выступы своим фонарем, ему не удалось найти ни одного отпечатка или излома, который бы указывал, что кто-нибудь карабкался по ним в давние или недавние времена. Сайрес Смит спустился глубже, ярко освещая стены фонарем.
Он не увидел ничего подозрительного.
Дойдя до последних ступенек лестницы, инженер коснулся поверхности воды, которая была в ту минуту совершенно спокойна. Ни на уровне воды, ни в какой-либо другой части колодца не было ни одного бокового прохода, который мог бы разветвляться в глубине массива.
Сайрес Смит ударил по стене рукояткой ножа и услышал глухой звук. Это был плотный гранит, сквозь который ни одно живое существо не могло проложить себе дорогу. Чтобы добраться до дна колодца и затем подняться до его выхода, необходимо было миновать пролив. И добраться туда было доступно только морским животным. Вопрос о том, где кончался этот пролив, на какой глубине и в какой части берега, оставался неразрешенным. Окончив свои исследования, Сайрес Смит поднялся наверх, вытащил лестницу, закрыл отверстие колодца и в глубокой задумчивости вернулся в большой зал Гранитного Дворца, говоря про себя:
– Я ничего не видел, но все же что-то там есть.
ГЛАВА XII
Охотники возвратились в тот же вечер. Они прекрасно поохотились и буквально сгибались под тяжестью дичи, неся в руках столько птиц, сколько под силу было поднять четверым мужчинам.
Даже Топу надели на шею ожерелье из шилохвостов, а Юп подпоясался поясом из болотных куликов.
– Вот, хозяин, – вскричал Наб, – теперь для нас найдется занятие! Консервы, всякие пироги – это будет замечательный запас! Но кто-нибудь должен мне помочь. Я рассчитываю на тебя, Пенкроф.
– Нет, Наб, – ответил моряк. – Я нужен для оснастки судна, и тебе придется как-нибудь обойтись без меня.
– А вы, мистер Герберт?
– Мне нужно завтра съездить в кораль.
– Так, значит, это вы мне поможете, мистер Спилет?
– Я сделаю тебе это удовольствие, Наб, – ответил журналист.
– Но предупреждаю: если ты меня посвятишь в свои рецепты, я их опубликую.
– Как вам угодно, мистер Спилет, как вам угодно, – ответил Наб.
Вот каким: образом Гедеон Спилет сделался помощником Наба и на следующий же день обосновался в его кулинарной лаборатории. Предварительно инженер поделился с ним результатами своей вчерашней экспедиции, и журналист присоединился к мнению Сайреса Смита, что, хотя тот ничего не нашел, тайна все же остается неразгаданной.
Холода простояли еще неделю, и колонисты старались не выходить из Гранитного Дворца, покидая его лишь для того, чтобы побывать на птичнике. Все их жилище было пропитано прекрасным запахом – результатом сложных манипуляций Наба и журналиста; но далеко не вся добыча последней охоты была превращена в консервы, так как в сильные морозы дичь прекрасно сохранялась.
Колонисты ели диких уток и другую птицу в свежем виде, заявляя, что она вкуснее всякой другой дичи в мире.
В течение этой недели Пенкроф при помощи Герберта, который научился ловко обращаться с иголкой, работал с таким усердием, что паруса корабля были готовы. В пеньковых веревках не было недостатка, так как можно было использовать оснастку шара, найденную вместе с оболочкой. Канаты и веревки сетки были сделаны из прекрасного материала, и моряк их отлично использовал. Паруса обшили крепким лик-тросом, и оставалось еще достаточно веревок для изготовления фал, бакштагов и шкотов. Что же касается блоков, то, по совету Пенкрофа, Сайрес Смит обточил нужное количество их на токарном станке.
Таким образом, оснастка корабля оказалась готова значительно раньше корпуса. Пенкроф даже сшил флаг, выкрасив его росшими в большом числе на острове красящими растениями.
Пока что флаг повесили в центральном окне Гранитного Дворца.
Между тем холодное время подходило к концу. Можно было думать, что вторая зима пройдет без особо важных событий, но 11 августа плато Дальнего Вида чуть было не подверглось полному опустошению.
Колонисты крепко спали после тяжелого рабочего дня, когда около четырех часов утра их внезапно разбудил лай Топа. На этот раз собака лаяла не у колодца, а у порога и бросалась на дверь, как бы желая ее взломать.
Юп тоже испускал пронзительные крики.
– Эй, Топ! – крикнул Наб, который проснулся первым.
Топ залаял еще яростнее.
– Что такое? – спросил Сайрес Смит. И все, кое-как одевшись и бросившись к окнам, распахнули их. Перед глазами колонистов расстилалась снежная пелена, едва белевшая в ночной темноте. Они ничего не увидели, но зато до них донесся из мрака какой-то странный лай. Очевидно, берег подвергся нападению неведомых животных, которых нельзя было увидеть в темноте.
– Что это такое? – вскричал Пенкроф.
– Волки, ягуары или обезьяны, – ответил Наб.
– Черт возьми, ведь они могут взобраться на верхушку плато! – сказал журналист.
– А наш птичник и наши плантации? – воскликнул Герберт.
– Но где же они прошли? – спросил Пенкроф.
– Они перешли береговой мостик, – произнес инженер. – Верно, кто-нибудь из нас забыл его поднять.
– Я вспоминаю, что действительно оставил его опущенным, – сказал Спилет.
– Хорошенькую услугу вы нам оказали, мистер Спилет! – вскричал моряк.
– Что сделано, то сделано, – сказал Сайрес Смит. – Подумаем о том, как быть дальше.
Сайрес Смит и его товарищи обменивались наскоро этими короткими вопросами и ответами. Было ясно, что животные перешли мостик и пробрались на берег. Кто бы они ни были, эти звери могли подняться по левому берегу реки и достигнуть плато Дальнего Вида. Их следовало опередить немедля и в случае нужны дать им бой.
«Но что это за животные?» – спрашивали себя колонисты, прислушиваясь к лаю, который все усиливался. Эти звуки заставили Герберта задрожать: он вспомнил, что уже слышал их раньше, при первом походе к истоку Красного ручья.
– Это хищники, это лисицы, – сказал он.
– Вперед! – вскричал моряк.
И все, вооружившись топорами, карабинами и револьверами, спустились в корзине подъемника на берег.
Лисицы, когда их много и они голодны, становятся страшными. Тем не менее, колонисты, не колеблясь, бросились навстречу стае, и их первые выстрелы, быстро вспыхивавшие в темноте, заставили передних лисиц отступить.
Важнее всего было помешать грабителям взобраться на плато Дальнего Вида, ибо в этом случае посевы и птичник были в их власти и подверглись бы жестокому опустошению, которое трудно будет возместить, особенно хлебное поле. Но так как плато можно было достичь, только пройдя по левому берегу реки, то достаточно было поставить непреодолимую преграду лисицам на узкой части побережья, между рекой и гранитной стеной.
Все понимали это и, по приказанию Сайреса Смита, направились к тому месту, где стая лисиц металась в темноте.
Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Герберт, Пенкроф и Наб выстроились рядом, образовав неприступную линию. Топ, разинув свою пасть, шел впереди, за ним следовал Юп, вооруженный суковатой дубиной, которой он потрясал, точно палицей.
Ночь была исключительно темная: нападающих можно было заметить только при свете выстрелов. Лисиц было не меньше сотни; глаза их сверкали, как угли.
– Они не должны пройти! – закричал Пенкроф.
– Они не пройдут! – ответил инженер. Но если лисицы не прошли, то не потому, что не стремились этого сделать. Задние напирали на передних, и колонистам приходилось все время отбиваться револьверными выстрелами и ударами топоров. Вероятно, немало убитых лисиц валялось уже на снегу, но стая на вид не уменьшалась; казалось, что по мосту прибывают все новые и новые подкрепления.
Вскоре колонистам пришлось драться врукопашную, и даже не обошлось без ранений, к счастью, неопасных. Герберт выстрелом из револьвера выручил Наба, которому лисица, как тигр, прыгнула на спину. Топ сражался с дикой яростью: он хватал лисиц за горло и сразу душил их. Юп нещадно лупил своей дубиной направо и налево, и колонисты напрасно пытались оттеснить его назад. Острое зрение позволяло обезьяне видеть во тьме; она всегда была в самой гуще схватки и изредка издавала резкий свист, служивший признаком ликования. Был момент, когда Юп далеко отделился от остальных бойцов; при вспышке револьверного выстрела те увидели, что храбрую обезьяну окружили пять или шесть больших лисиц, с которыми она яростно сражалась, сохраняя удивительное хладнокровие.
В конце концов исход борьбы был в пользу колонистов, но для этого потребовался не один час! Первые лучи зари, очевидно, спугнули нападающих: они врассыпную побежали на север обратно через мостик, который Наб не замедлил поднять.
Когда лучи солнца осветили поле битвы, колонистам удалось насчитать трупов пятьдесят, разбросанных по берегу.
– А Юп? – взволновался Пенкроф, – Где же Юп?
Юп исчез. Наб окликнул его, и Юп в первый раз не ответил на зов своего друга. Все бросились на поиски Юпа, дрожа при мысли, что найдут его мертвым. Когда с берега убрали трупы, покрывавшие снег пятнами крови, Юп был обнаружен. Он лежал, буквально заваленный грудой убитых лисиц. Раздробленные челюсти хищников, их поломанные ребра свидетельствовали о том, что им пришлось-таки отведать страшной дубинки отважной обезьяны. Бедняга Юп сжимал еще в руках обломок своей палки, но, лишенный оружия, он уступил своим многочисленным противникам, и грудь его была покрыта глубокими ранами.
– Он жив! – вскричал Наб, склонившись над обезьяной.
– Мы его спасем! – воскликнул моряк. Мы будем ходить за ним, как ходили бы за кем-нибудь из нас.
Казалось, Юп понимал слова Пенкрофа, потому что он положил голову на плечо моряка, словно благодаря его. Пенкроф сам был ранен, но его раны, как и раны его товарищей, оказались, к счастью, легкими, ибо благодаря огнестрельному оружию колонисты имели возможность держать нападающих на расстоянии. Один только Юп был в тяжелом положении.
Пенкроф с Набом донесли Юпа до подъемника; обезьяна только раза два слабо застонала. Юпа осторожно подняли в Гранитный Дворец, уложили на матрац, снятый с одной из постелей, и тщательно промыли ему раны.
Ни один важный орган, видимо, не был задет, но Юп очень ослабел от потери крови, и у него появился довольно сильный жар.
После перевязки Юпа уложили и обрекли его на строжайшую диету. «Совсем как настоящего человека», – говорил Наб. Его заставили выпить несколько чашек освежающего настоя, приготовленного из средств, хранившихся в аптеке.
Юп уснул. Сначала он спал довольно беспокойно, но потом дыхание стало ровней, и его оставили спать в тишине. Топ иногда подходил к своему другу, стараясь ступать, так сказать, на цыпочках, и с видимым одобрением смотрел на то, как за ним ухаживают. Одна рука Юпа свешивалась с постели, и Топ с грустным видом лизал ее.
В то же утро колонисты похоронили убитых лисиц. Их стащили в лес Дальнего Запада и глубоко закопали в землю.
Нападение лисиц, которое могло бы иметь столь серьезные последствия, послужило уроком для колонистов. Отныне они уже не ложились спать, не удостоверившись, что все мосты подняты и никакое нападение невозможно.
Между тем Юп, состояние которого внушало серьезные опасения, энергично боролся с болезнью. Могучий организм обезьяны оказался сильнее, и вскоре Гедеон Спилет, который немного понимав в медицине, мог считать ее вне опасности. 16 августа Юп начал есть. Наб готовил для него вкусные блюда, которые Юп поглощал с большим удовольствием. У нашей обезьяны был маленький недостаток: она любила полакомиться, и Наб ничего не предпринимал, чтобы исправить этот порок.
– Что поделаешь! – говорил он Гедеону Спилету, который иногда укорял его, что он слишком балует обезьяну. – У бедного Юпа только и есть удовольствие – вкусно покушать. И я рад, что могу таким образом отблагодарить его за услуги.
21 августа, десять дней спустя после своего заболевания, дядюшка Юп встал с постели. Его раны зажили, и было ясно, что он вскоре поправится и будет таким же ловким и сильным, как прежде. Подобно всем выздоравливающим, он чувствовав неутолимый голод, и журналист не мешал ему есть, сколько тот хотел, доверяя инстинкту, который должен был удержать орангутанга от излишеств, – инстинкту, которого слишком часто не хватает даже разумным существам. Видя, что аппетит возвращается к его ученику, Наб был в восторге.