Ветринская Инна. Купи меня !

   - Спасибо, мне очень приятны твои комплименты, - томно протянула она фразу, украденную у матери. Та произносила эти слова при появлении в доме очередного кандидата на должность "друга".
   Дело в том, что Элина росла с мамой - и без папы. Поэтому мама её частенько меняла напарников по велотренажерам, установленным в спальне, скажем нежно. Так это подавалось для малолетней дочери.
   И в то же время папа у Элины имелся, другое дело, что он с мамой давно уже не жил вместе и не катался с нею на велотренажерах. Он катался теперь с совершенно другой тетей, и от той тети вскоре должен был, по слухам, наездить ещё одного ребеночка. Очень редко, раз в несколько месяцев, папа приезжал к Элине, и тогда они очень дружили, примеряли новые платья, играли с усатым папиным охранником в лошадь и плакали при расставании.
   В папе была заключена некая мистическая тайна, о которой Элина старалась никому не рассказывать. Слишком уж часто папа появлялся по телевизору - его всегда показывали как-то снизу, отчего казалось, что он высоко задирает нос, а на самом деле он был совсем не такой, а хороший. И ещё папу часто ругали, что он слишком умный, а в нашей стране это стыдно и некрасиво. Но мама по секрету рассказала Элиночке, что на папу клевещут, и вовсе он не такой уж особенно умный. То есть, для нашей страны он вполне подходит.
   И потому Элинка, хоть и гордилась таинственным папой, одновременно чуть-чуть стеснялась его.
   - Встьетимся в раздевайке, ладно? - бросил Карпуша. - Ты с кем сюда пьиехала?
   - С мамой. Она у меня, между прочим, очень красивая.
   - Возможно. Тойко моя мама не пьосто красивая, а ещё и самая очаровательная женщина! - веско заметил Карпуша, законно цитируя комментарии телевизионщиков. - А мой папа американец.
   Это был мощный удар. У Элины перехватило дыхание.
   - А мой... А мой... - пролепетала она. - А мой папа с нами не живет, но он наш госсекретарь...
   - Какой ещё госсекретарь? - небрежно отставил ножку Карпуша.
   Элина, краснея как маков цвет, назвала фамилию папы. Сама-то она, естественно, была записана под материнской фамилией - чтобы не возбуждать в обществе кривотолков вокруг личной жизни государственной персоны.
   Карпуша от удивления тихонько пукнул.
   Два юных сердца уже готовы были слиться в любовно-деловом единении.
   - Слушай, - сказал Карп, переживая мучительную драму первой любви, давай сделаем "ченч": я тебе устраиваю пьиз как лучшему детскому судье года, а ты меня знакомишь со своим папой и чтобы я с ним три минуты поговорил.
   Элинка, как девочка с гонором, тщательно подумала над предложением.
   - А какой приз? - спросила она.
   Карпуша тоже на мгновение задумался. Все было не так просто. С одной стороны, хочется девушку заинтересовать, а с другой - нельзя предлагать слишком много, тогда это будет выглядеть взяткой и может отпугнуть. И потом, не в "ченче" главное, а в дружбе.
   - Ну, напьимер, автомобиль "Ока" и ручная овощерезка, - предположил Карпуша.
   Тут он интуитивно и заочно попал на больную мозоль мамы Элиночки, Маши Живоглотовой. Она издавна страстно желала иметь свою машину. Конечно, ей была предоставлена некая машина от щедрот высокопоставленного бывшего сожителя, но ведь это совсем не то. Ту машину могли в любой момент отобрать - она была записана на управление делами правительства. А вот заполучить собственный экипаж - совсем другое дело. Тогда можно и с возлюбленными немножко более свободно себя вести. Ведь как ни крути, Маше ещё не исполнилось и тридцати - а так хотелось всего того, что к остальным приходит только под старость, да и то лишь в случае, если удается дотянуть до этой самой старости.
   Элина, её дочь, была прекрасно осведомлена о материнских мечтах - мама не могла удержать в себе практически ничего, кроме маточной спирали. И поэтому, а может, и не только поэтому...
   - Годится, - сказала девочка, поджав губы. - Только вот насчет трех минут не знаю. У меня папа очень занятой, и эти три минуты, между прочим, мне придется как от сердца отрывать. Я с ним, между прочим, не так-то много общаюсь - сам понимаешь.
   - А я тебя ещё и поцелую! - вдруг выпалил Карп, совершенно уже теряя голову, но тут же сообразил, что такая уступка женщине на первом же этапе переговоров ставит мужчину в трудное положение. Он решил уточнить: Поцелую после знакомства, конечно!
   Элина прекрасно понимала, что интерес бизнесового мальчика к ней объясняется её папой. Но с другой стороны - ну и что? У многих девочек есть такие папы - но ведь не к каждой клеится такой необыкновенный мальчик!
   Первый роман Карпуши начинался на фоне набирающей силу кампании выборов в парламент и других, тех, которые имели ещё более важное значение.
   Только поэтому мистический папа Элины, в очередной раз приехав к дочери с мороженым-тортом и прочими вкусностями, выслушал дочь не в шутку, а всерьез.
   Потом он навел некоторые справки. И начал потихоньку действовать.
   А в его понимании это означало - собирать компромат.
   На кого? - спросит заинтригованный читатель.
   На Карпушу Уэлдона, - отвечу я.
   На кого же еще?
   Ведь компромат, кропотливо собранный коллегами Евгения Ивановича Редкого на наглую шишку Берсуковского, так и не был пущен в ход. Напротив, он поступил в распоряжение самого Берсуковского. Впрочем, Редкий, уже и сам не знающий, господин он или товарищ, в свое время точно так же поступил с материалами на Франциско Альфонсовича Саня, который теперь стал уважаемым человеком, ходил в галстуке и прошел двухдневные курсы генеральных менеджеров.
   Так что - без обид.
   С этого момента направление интересов Карпуша несколько изменилось. Проект "Диснейленда", как и прочие сугубо промышленно-торговые манипуляции, был неожиданно заторможен. Главный упор теперь делался на разнообразные развлекательные мероприятия, и тут главным помощником выступала именно Ирина, которая успела уже обзавестись достаточно широким кругом знакомых в шоу-бизнесе и вокруг него.
   С другого фланга внедрение в мир средств массовой коммуникации и концертную сферу проходило при активной поддержке Берсуковского. Старый стреляный ворон давно уже понял, что Карпуша копает в нужном месте. И Берсуковский выделял деньги на организационные расходы не скупясь - все равно это были копейки в сравнении с его капиталами, а кроме того, уже в самом скором будущем эти вложения обещали дать прибыль - причем даже не в форме денег, а лучше.
   Менеджеры в подразделениях корпорации "Выбери меня" недоумевали: что творится с фирмой?! Все чаще огромные суммы уходили на оплату детских телевизионных шоу, причем внимательные телеобозреватели вскоре заметили (про себя, конечно), что во всех этих увеселениях непременно участвует рыженькая красивая девчонка с большими шоколадными глазами и не по возрасту длинными голенастыми ножками.
   Карпуша ничего ещё не знал о любви и мучился таинственным желанием. В частности, ему страстно хотелось во что бы то ни стало поразить Элину, дать ей нечто большее, чем она и без того уже имела, будучи дочерью своего непатриотически умного отца.
   Прошло несколько месяцев с момента похищения Карпуши и его водворения в Москву, и трое старых знакомых снова решили попариться в русской баньке.
   Первый, старый и тяжело больной, сопя, переваливался на лавке, подставляя банщику различные участки туловища и ног. Березовый веник ходил по большому ослабевшему телу легонько, еле касаясь, а банщик поминутно поглядывал на установленный на запястье клиента миниатюрный измеритель кровяного давления, японского производства. Важно было не допустить повышения более, чем на десять единиц. Пожилой дядька, покряхтывающий на лавке, в прежние бесшабашные времена непременно заорал бы на банщика и потребовал бы парить по-настоящему, с крепким массажем и так далее. Но во-первых, Первый понимал, что здоровье у него уже не то, а во-вторых, банщик был абсолютно глухой, специально подобранный для таких особых банных переговоров.
   На сей раз в парилке окончательно обсуждался вопрос министра Э-Ю-Я и Берсуковского. Теперь предстояло раз и навсегда расставить акценты в этом деле. Три месяца назад Первый сделал хитрый ход, предоставив всем возможность высказаться, а затем вынеся решение об отсрочке. На самом-то деле Первый надеялся вообще к этому вопросу не возвращаться - и без того дел полно, да и лечиться нужно.
   Но на днях ему сообщили, что министр Э-Ю-Я оказался замешан в одной некрасивой истории. Дело получило громкую огласку, а самое неприятное, что в Америке и Европе сразу зашумели. Суть, как доложили Первому, заключалась вот в чем. То, что берут все и всегда, дело ясное. Но всегда необходимо понимать, в каком коллективе работаешь, и не особо выбиваться из рамок приличий. А министр Э-Ю-Я по сути дела, пошел на двойной обгон - он решил резко снизить свою личную таксу за устройство дел. Получалось, что государственный чиновник, который должен радеть в принципе о благосостоянии государства и чиновничества, поступил подло - отвлек на себя огромные потоки денег и полномочий, за счет значительного снижения ставки взятки. При этом государственные ресурсы уходили за гораздо более низкую цену, а огромные массы высшего и среднего чиновничества лишались весьма ощутимой части доходов.
   Вообще говоря, Первый считал само понятие таксы за устройство дела фраерским. Нерыночный он был человек, старой закваски, хоть ты тресни. У него была широкая душа, и проворачивать дела за какие-то вшивые деньги ему претило. Он и за бесплатно мог сделать что хошь, если только его душенька пожелает. Отдать что-нибудь. Или забрать.
   Но служащим среднего звена необходимо считаться с коллективом. А коллектив не потерпит, если кто-то нарушает правила. И тогда возможно массовое недовольство, переходящее в бунт и парад суверенитетов.
   Поэтому Первый мгновенно принял решение. Нарушителя необходимо сразу же снять с поста, что приятно удивит и успокоит взволнованную общественность.
   Но это только первый шаг. Необходимо было решить, что делать дальше. Ведь свято место пустовать не должно. А с другой стороны, нельзя позволить коллективу слишком много о себе воображать. Дескать, достаточно просто пожаловаться барину, как виновного уже тащат на конюшню пороть.
   Затем-то и собрались в баньке трое.
   Второй, тараканистый и кареглазый, нервно бегал глазами. Больше всего он боялся, что в результате скандала пострадает именно он, в свое время порекомендовавший Э-Ю-Я на должность министра.
   - Так что же нам, понимаешь, делать с Берсуковским, все не пойму? вдруг сказал Первый. - Вот, Э-Ю-Я вроде снимаем, и за дело снимаем...
   Второй встрепенулся и покрылся гусиной кожей.
   - Ведь они друг с дружкой вроде не ладили? - продолжил Первый, всем телом виляя за нежным веником банщинка.
   - Точно, точно, но ведь они... - Второй мучительно подыскивал необходимое слово. - Они ведь не взаимозаменяемы!
   Это он сказал, между прочим, правильно, но ошибочно. Правильно в общем смысле, поскольку никто не может никого заменить, и уж тем более Берсуковский - Э-Ю-Я, но ошибочно по двум другим причинам. Во-первых, он применил сложное слово, которого Первый мог и не понять, а от этого разозлиться, а во-вторых, он сразу выдал свои собственные опасения - что на место Э-Ю-Я можно В ПРИНЦИПЕ поставить и Берсуковского...
   Но ведь отвечать было вообще непросто! Не скажешь ведь, что они одного поля ягоды? Это, конечно, будет понятно, но тогда у Первого возникнет резонный вопрос - а какого черта ты советовал мне полюбить двух таких козлов, которые по сути дела одинаковы?
   - А мне Э-Ю-Я заменять и не нужно! - лукаво заметил Первый. - Мне, понимаешь, приличного человека нужно подобрать на должность, вот и все дела. Ты ведь Берсуковского мне предлагал как-то раз, помнишь? Говорил, дескать, он мужик толковый... Верно?
   - Верно... - протянул Второй, лихорадочно соображая, в какую сторону лучше увиливать.
   - Берсуковского заваливать пора, - коротко вставил Третий с наколками, угрюмо усмехаясь. Он парил в тазике ноги и попивал чифир из своей особой памятной кружечки с облупившейся эмалью.
   - Ты это, понимаешь, брось! - шутливо погрозил ему пальцем Первый. Заваливай своих бычков, а моих людишек - ни-ни! Если что, я им самолично всыплю по первое число, вот... Короче, во имя этого самого, так сказать, гражданского согласия, предлагаю министерство упразднить. Чтоб дурной пример не был заразителен...
   - Гениально! - воскликнул Второй, от души надеясь, что сугубо положительный смысл этого слова понятен Первому.
   - Конкретно, - кивнул Третий в наколках, неопределенно кривя блестящий металлом рот.
   Казалось, все трое были удовлетворены донельзя. Но Первый ещё далеко не все высказал.
   - Вместо этого организуем сборный комитет, который будет курировать ВСЕ вопросы, которыми сейчас ТЫ занимаешься! - Первый пристально посмотрел на Второго. - И назначим Берсуковского начальником комитета!
   - Ответственным секретарем с расширенными полномочиями, что ли? недоверчиво протянул Третий в наколках. Второй вообще лишился дара речи.
   - Я сказал - начальником, значит, начальником!
   Второй был близок к инфаркту. Его карьера висела на волоске.
   - Ладно уж, - сжалился вдруг Первый. - Не будет он ВСЕХ ТВОИХ вопросов курировать. Но будете с Берсуковским работать рука об руку. В мире и дружбе, понимаешь. Согласен?
   Второй почувствовал, как нитевидный пульс его сердца постепенно сменяется быстрыми, хоть и судорожными сокращениями.
   Он молча кивнул, на глазах его проступили слезы.
   - Вот оно как! - резюмировал Первый, вставая с лавки и делая пальцем жест, чтобы банщик налил ему пива. - Банька, она всю дурь-то с человека смывает...
   - Хорошо, хоть наколки остаются, - двусмысленно хмыкнул Третий, оглядывая синие купола на своей груди.
   Карпуша устроил гигантский детский фестиваль с телевидением, танцами и награждением шоколадными медальками, причем внутри некоторых из медалек был спрятан золотой скрипичный ключик. Эта награда полагалась победителям конкурса юных композиторов. Им и предлагалось сломать о ключик свои последние молочные зубки.
   В программе было предусмотрено три отделения. Так подсказали Карпуше опытные и вечно голодные волки-сценаристы с телевидения. Их гонорары составили по нескольку тысяч долларов, и они расстарались вовсю.
   На фестиваль, приуроченный ко дню рождения маленького Карпа, со всей страны, включая ближнее зарубежье, съехалось множество гостей. Единственным условием присутствия было наличие у именитых визитеров собственных детей, хотя бы даже и незаконнорожденных.
   Рассылали пригласительные билеты дед Карпуши - покаянный казак Ножкин, - сводный дядя Франциско и родная мама Ирина.
   Фестиваль вылился в грандиозное шоу в концертном зале "Россия", который был разделен на несколько секторов, в каждом из которых по окончанию официальной части намечалось проведение диковинных игр и развлечений.
   Карпуша музыку недолюбливал, но мужественно выслушал сочинения нескольких конкурсантов. Опусы напомнили ему песенку из мультфильма "Карусель, карусель, это радость моя" или те же самые "Спят усталые игрушки". Правда, прозвучали и творения детского авангарда, которые были похожи на заумные бурчалки из мультфильма "Винни-Пух". Какой-то сумбур, в общем-то, вместо детской музыки, думал Карпуша.
   Но самое главное, что в полном восторге была Элина. Ей предназначалась ключевая роль - именно она раздавала золотые ключики в шоколаде. Берсуковский молча наблюдал за действом из ложи, так, чтобы не попадаться в объективы телекамер. Он просто не мог надивиться инстинкту маленького Уэлдона. Это же надо - посадить на крючок такую девчонку! Теперь Берсуковский уже искренне склонялся к тому, чтобы работать с Карпушей Уэлдоном в ещё более тесной связке. Он ожидал от такого сотрудничества много пользы.
   И при этом, он ведь ещё не знал, что уже принято решение о его назначении начальником новообразованного комитета!
   Дождавшись, пока Элина отвручала призы, Карпуша пробрался за кулисы и приказал человеку в униформе позвать девочку. Элина немножко поломалась, но со сцены все-таки ушла.
   А в зале происходило сейчас самое интересное. Шесть вращающихся площадок возникли на месте чинных кресельных рядов в разных концах зала, и на каждую из них выскочил свой звездный затейник.
   Ефим Керзон, обязательный на любом концерте, как занавес на сцене, пел: "Станьте дети, станьте в круг, жил на свете добрый жук..." расхаживая по огромному масонскому скарабею, нарисованному на круглой площадке; Валерия Бестолкунова - про "Носики-курносики сопят", на фоне стилизованных тюремных коек; Алекпер Газпромов с сыном в своей песне трогательно требовали найти потерявшуюся маленькую собачку за крупное вознаграждение; гренадероворослый Полип Мотыгоров в милицейской униформе с блестящими эполетами эпохи жандарма Бенкендорфа выкладывался в шлягере "Ты мусоровоз, я - твой мусор", вокруг него, словно распознав близкого себе по духу, весело прыгали самые маленькие, карапузы года по три-четыре; полуголенькие парнишки из коммерчески-ориентированной группы "Дай-дай" пели песнь орангутанов из яванских джунглей, состоявшую всего из двух слоганов: "угу" и "эге", - но которые они выкрикивали с разным, подчас непростым и трагическим, выражением; наконец, на шестой площадке выступал известный детский телеведущий и показывал карточные фокусы.
   Нечего и говорить, что все дети распределились по этим шести площадкам, испытывая полный восторг. Но и их родителям были предложены свои развлечения - помимо естественной выпивки с фуршетом к ним относилась и подвижная инсталляция ультрамодного художника Куукиша. Сам художник страшно нервничал - Господи, как публика примет его неоднозначное произведение? - и сидя в осветительской кабинке, ожесточенно пытался нащупать вену на своих исколотых запястьях.
   Творение Куукиша представляло собой огромное медленно двигающееся и перетекающее волнами зеркало из специальной сверхтонкой фольги, удивительно кривое на каждом сантиметре своей поверхности. Всякий смотрящий в него видел совершенно причудливые искажения пространства вокруг себя и даже в себе самом. Например, стоявшие в разных углах зала люди из разных слоев общества, разной партийной принадлежности и вообще смертельные враги, - в этом зеркале могли выглядеть тесно обнимающимися. Или наоборот. Лысые выглядели волосатыми, а бедные - богатыми. Понаехавшие с Урала и с Сибири казачьи функционеры - смотрелись натуральными английскими гвардейцами. Новые русские из ближнего Подмосковья - беженцами из ближнего зарубежья. Скромные овечки - подружки Ирины Уэлдон по её бедной юности - выглядели как клонированные Мерилин Монро на момент романа с клонированными президентами Кеннеди.
   В сердцевине взрослой тусовки в разноцветных лучах прожекторов красовалась Ирочка Уэлдон, в окружении толпы поклонников. Счастье её было так велико и так бездумно, что она почти парила над площадкой, на которую грамотными пиротехниками потихоньку выпускался белый дым, что создавало полную иллюзию парения на облаках...
   Ее муж, Рональд Уэлдон, скромно выпивал за столиком, ошибочно (вследствие выпитого и от общей слабости здравого смысла) ощущая, что уже недалек тот день, когда дети страны непобедившего коммунизма смогут насладиться хотя бы сказкой "Диснейленда".
   Дорогой Чуча, который тоже присутствовал на сказочном вечере, смотрел в волшебное зеркало - и не узнавал себя. Он видел пожилого профессора, немного чудаковатого, но чрезвычайно гениального. Рядом с ним стояла его спутница (явно, по виду, жена) - серенькая невзрачная толстушка. Чуча скашивал глаза вбок, на манекенщицу Линду, которую специально выписал себе из Монако месяц назад, и диву давался. То, что сам он выглядит как профессор - не удивительно, хоть и приятно. Но вот что стоящая под ручку с ним грудоногая шалава превращается в брюхастую кургузую тетку - это Чучу просто убивало. Может быть, он зря потратил на неё пятьдесят три с половиной тысячи долларов, раз она не умеет как следует подать себя в высшем художественном обществе?
   Одним словом, и для детей и для взрослых в зале было навалом интересного.
   За кулисами висел душный запах гримерной пудры и дешевого дагестанского коньяка, который глушили инженеры-телевизионщики. Цокая золочеными туфельками по сверкающему коридору, Элина оглядывалась по сторонам в поисках Карпуши. Но вместо Карпуши пока что под ноги ей выпал только в дым пьяный человек из мужской кабинки. На нем даже штаны были не совсем одеты, и он вовсе не пытался их натянуть и после того, как упал на холодный линолеум голой, по существу, попкой...
   Но Элина не стала смотреть на стыдные дядькины вещи, и прошмыгнула мимо.
   Карпуша схватил её за руку неожиданно, словно вырос из стены.
   Целоваться они не умели, но человеку свойственно больше всего на свете хотеть сделать именно то, чего он делать не умеет... Впрочем, Элина в свои восемь с половиной лет насмотрелась американских эротических фильмов, и представляла себе технические детали целования. Маленький Карп был осведомлен в вопросе несколько меньше, но в конечном счете все сошло неплохо.
   По окончанию сцены, в ходе которой Карпуша дважды наступил Элине на ножку, теряя равновесие, дети разлепились и посмотрели друг на друга с восторгом.
   - Я так хотела подарить тебе на день рождения этот поцелуй, даже раньше обещанного... - сказала Элинка фразу, подслушанную, естественно, у матери.
   - И все? - спросил Карпуша, внутренне собравшись. Он ждал ещё одного подарка, основного.
   Элина позволила ему немного помучиться и стала незаметно разворачивать мятную конфету, запоздало вспомнив, что без неё нельзя целоваться, как предупреждает реклама по телевизору.
   - Я поговорила с папой, - сообщила она наконец. - Сегодня утром, по сотовому. Он как раз в баню собирался. Он примет тебя на полчаса.
   Карпуша понял, что партия - за ним.
   Поцелуй был продублирован, уже с мятной конфетой, как положено.
   Через неделю за Карпушей заехал черный бронированный "мерседес" и увез мальчика на одну подмосковную дачу. Там прошли получасовые переговоры, которые, строго говоря, продолжались около полутора часов.
   Так, во всяком случае, доложили люди Редкого своему начальнику.
   Редкий созвал рабочее совещание в просторном актовом зале "Аква-Банка". Но собрались тут вовсе не одни банкиры. Точнее сказать, банкиров в прямом смысле слова тут вообще не было. Евгений Иванович начал речь с краткой траурной нотки.
   - Господа-товарищи! - с глубоким сарказмом обратился он к старым соратникам и приспешникам. - С глубоким прискорбием напоминаю вам о гибели Станислава Поштучнова от рук... неизвестных. Прошу почтить его память минутой...
   Все встали.
   - Поскольку, - скрипучим осуждающим голосом добавил один из ветеранов, - мы все помним, чей он отпрыск...
   И все взоры обратились на портрет одного из бывших начальников комитета, высящийся над столом.
   - Хоть и незаконнорожденный, - суровым дискантом уточнил другой ветеран, придерживающийся ещё более пуританской линии и не признававший не только новых веяний в работе госбезопасности, но и половых отношений как таковых.
   Редкий призвал к соблюдению минуты, и ветераны приумолкли. Когда все сели, Евгений Иванович продолжил уже в другом тоне, вкрадчиво и деловито:
   - Задуманная нами операция с отстранением Второго не совсем получилась, в то же время задача решена более чем наполовину. Из двух его выдвиженцев один устранен на пенсию, а второй прикован к совершенно конкретным, хлопотным и полезным для нас делам. Он теперь не имеет собственной инициативы, поскольку связан государственной службой и... гм!.. соответствующим окружением. Есть предложения по прямому продолжению операции в настоящий момент?
   Умудренные аксакалы органов погомонили, но большинством голосов порешили пока оставить все как есть - поскольку "там видно будет".
   - А что у нас с народом? С публичной-то политикой гребанной? Есть что предложить? - непрестанно жуя губами (последствия перенесенного недавно инсульта и вкусного питания в течение всей предшествующей жизни), спросил важный белоголовый старик с орлиным взором.
   - В этом вопросе, - чуть улыбнулся Евгений Иванович, - теперь мы имеем перед собой уже не одну альтернативную фигуру... я имею в виду человека с зычным голосом... А целых две. Второго представителя вы пока не знаете. Это очень молодой человек, но в перспективе именно он может оказаться тем магнитом, который оттянет электорат от... от человека с зычным голосом. Всем ясно, какова тема нашего разговора? Поставим сразу на две лошадки, и тогда больше шансов выиграть. Тем более, что мальчиком гораздо проще управлять. Он больше нуждается в помощи для так называемой публичной политики. Опять же, он не произносит букв "р" и "л"... Более того, товарищи... - Редкий с некоторым смущением оглядел приглашенных. - Хотя он справляется с подтиранием, горшок опорожнять он ещё не научился. Прошу правильно меня понять - в таком ответственном вопросе не бывает мелочей. Думаю, управляемость нашего объекта можно считать полной. Итак, слушаю ваши предложения...
   Товарищи покашляли, подвигали по столу стопки бумаги.
   Либеральный работник органов густым басом прогудел, оглаживая лысую макушку:
   - А не слишком ли мы это... в сторону детсада свернем, в смысле электората-то?
   - По-моему, - отвечал Редкий, - если даже и так, то мы окажемся на правильном пути.
   Суровый, не признающий половых отношений ветеран ломким мальчишеским фальцетом вдруг вскрикнул: