Вейн Пэнси. Неслучайная встреча

   — Я ведь согласилась, бабушка, — примирительно сказала Эдит. — Но все-таки, как ты сама заметила, мистер Смит — совсем неизвестный нам человек. Представь, что сказала бы мама! А вдруг он окажется маньяком? — шутливо добавила она.
   Бабушка укоризненно посмотрела на нее.
   — Хочешь сказать, что я выжила из ума? Или совсем ничего не понимаю в людях? Да с этим человеком ты будешь в большей безопасности, чем со своим Сесилом.
   По спине Эдит пробежал холодок, и она поспешила сменить тему, тем более что случай как раз подвернулся:
   — Кажется, Ви понравилась твоя коробка для шитья. Не трогай, малышка, там лежат острые иголки!
   И бабушка с внучкой бросились к девочке, которая с любопытством заглядывала в шкатулку с иголками, ножницами и нитками.
   Вечером, возвращаясь в Лондон, Эдит размышляла над словами бабушки. Выходит, что она сама не подозревает о каких-то необыкновенных качествах, которыми обладает. Ну, положим, бабушка просто пристрастна, но этот Мэтью Смит изобразил ее необыкновенной, утонченной, словно на средневековом рисунке.
   Впрочем, художники иногда идеализируют свои модели. Сейчас ей казалось странным, что она согласилась ехать к чужому человеку, чтобы позировать ему для портрета. Это было настолько не в духе Эдит, так не соответствовало привитым ей с детства правилам поведения, что она не переставала удивляться самой себе.
   Захотела сделать приятное бабушке — это да.
   Но чем дольше она раздумывала, тем больше убеждалась, что бабушка здесь ни при чем. Ей самой очень захотелось, чтобы Мэтью Смит нарисовал ее портрет, а если заглянуть еще глубже, просто захотелось еще раз встретиться с человеком, который разглядел в ней что-то необыкновенное.
   Неужели она настолько тщеславна? Сама Эдит никогда не считала себя необыкновенной, ей всегда внушали, что главное — быть воспитанной, приятной людям и рассудительной. Это, а еще вежливость и сдержанность, — вот и все, что от нее ждали с самого детства. Какие такие глубины в ней таятся? Видимо, Мэтью Смит художник-романтик, недаром он упомянул Сальватора Розу. Эдит плохо помнила работы этого художника, знала только, что он неаполитанец, принадлежал к романтической школе, жил в семнадцатом веке и сильно повлиял на культуру Англии. Кажется, Смит упомянул «Портрет Лукреции»? Надо поискать дома в маминых альбомах. Вроде бы где-то он ей попадался.
   Дома Эдит целый час перебирала художественные альбомы, но картин Сальватора Розы .так и не нашла. Мэтью Смит решит, что она совсем необразованная. Она открыла альбом с репродукциями Ботичелли и замерла. Манера, в которой были выполнены рисунки великого итальянца, очень напоминали манеру Мэтью Смита. Он, стало быть, учился у старых мастеров… Она закрыла альбом. Завтра Смит покажет ей и Лукрецию, и другие картины Сальватора .Розы… У него-то, разумеется, есть их репродукции.
   Тут зазвонил телефон, и, уже схватив трубку, Эдит с испугом подумала, что это Сесил.
   Но она услышала мамин голос.
   — Эдит, милая, как твои дела? Ты здорова?
   Все у тебя в порядке?
   — Да, конечно, я здорова, все нормально.
   Как вы с папой?
   — У нас тоже все слава Богу. Но нам сегодня два раза звонил Сесил, — тут же заговорила мама о том, что, видимо, больше всего волновало ее в данный момент. — Он в отчаянии — ты не отвечаешь на звонки, а он звонит тебе весь день…
   — Я навещала бабушку, — ответила Эдит сдержанно.
   — Бланш, я надеюсь, здорова?
   — Да. Я приводила в порядок ее садик.
   — Когда наконец она решит воспользоваться услугами муниципального садовника? Не можешь же ты ездить к ней каждую неделю, тем более что скоро у тебя не будет на это времени, — сказала мама, и в ее голосе послышался еле заметный холодок. Эдит знала, что мама не всегда одобряла свою свекровь. — Но у вас с Сесилом все в порядке? Вы, не поссорились? — снова переключилась она на более важную тему.
   — Мама, успокойся, мы не поссорились.
   Сейчас я дома, Сесил, наверное, скоро позвонит, — ответила она и твердо решила, что станет разговаривать с ним как ни в чем не бывало и вообще выбросит из головы всю утреннюю чушь. Она уже жалела, что повела себя как испуганная девчонка и сбежала утром к бабушке, не дождавшись его звонка.
   — Знаешь, в прошлый раз я ничего не сказала тебе, так как еще не была уверена… Теперь можно уже с определенностью говорить, что папу скоро назначат заместителем министра! радостно заявила мама.
   — Это точно? — обрадовалась Эдит. — Поздравь и поцелуй от меня папу. Значит, вы возвращаетесь?
   — Да, в самое ближайшее время. Мы еще успеем побегать с тобой по магазинам, не покупай без меня ничего, ладно? Я хочу сама нарядить моего котенка.
   Мама поговорила еще немного о Блеклифах, общих знакомых, которые спрашивали, что подарить Эдит на свадьбу, и попрощалась, послав своему котенку тысячу поцелуев от себя и от папы. Эдит положила трубку, приготовила себе чай и села у телефона. Может, выпить что-нибудь покрепче? Когда на напольных швейцарских часах стрелки подошли к двенадцати, Эдит решительно прошла в ванную, приняла душ и легла в постель, испытывая облегчение.
   Хорошо, что Сесил не позвонил, утро вечера мудренее…
   Она зажмурилась и попыталась представить Сесила. Бедный, наверное, он сейчас тоскует по ней, переживает. Конечно же, все у них будет хорошо, она не должна в этом сомневаться…
   Эдит уже совсем погружалась в сон, когда перед ней вдруг отчетливо всплыло из таинственной темноты лицо, но оно не было лицом Сесила. У этого человека были темные прямые брови, а не каштановые, капризно изогнутые, как у Сесила. И волосы у него были темные, коротко подстриженные на висках, а глаза — серые, как английское небо, опушенные густыми ресницами, смотрели внимательно и требовательно…
   Утром ее разбудил звонок. Она вскочила и, путаясь в длинной ночной рубашке, подбежала к столику с телефоном.
   — Алло, Эдит, наконец-то! — раздался в трубке голос Сесила. — Здравствуй, моя дорогая девочка. Ну где же ты пропадала вчера весь день?
   — Здравствуй, — бодро ответила она и с тревогой почувствовала, что делает над собой не-. малое усилие, чтобы говорить обычным, естественным тоном. Значит, ночь все-таки не устранила все сомнения, не рассеяла тревоги… — Я ездила в Пилбем навестить бабушку, давно уже не была у нее, — добавила она, потому что Сесил молчал и ждал ответа на свой вопрос.
   — Ну и как поживет старушка? — спросил он, и его тон показался ей искусственным и чересчур игривым.
   — Все хорошо, спасибо, — ответила она сдержанно. — Как там в Монако?
   — Дикая жара, хоть не вылезай из бассейна. — Эдит услышала в трубке плеск и представила, как Сесил сидит на краю бассейна, погрузив ноги в прозрачную воду. — Послушай, Эдит, — понизил он голос, — я не могу сейчас долго говорить. Я тебя обожаю и целую тысячу раз. Вот я вернусь, и все будет, как ты захочешь, ты понимаешь меня? Я тут присмотрел тебе подарок, это сюрприз. Все, меня зовут, надо идти, — заторопился он. — Почему ты молчишь? Ты меня слышишь?
   — Да. Да, я тебя слышу, — проговорила Эдит.
   — Скажи, что все в порядке.
   — Конечно, все в порядке, — сказала она, слегка улыбнувшись его детскому желанию услышать, что он хороший мальчик. — Приезжай быстрее.
   — Целую, целую, целую, — шепотом проговорил он в трубку. В следующую секунду в ней раздались гудки.
   Эдит медленно опустила трубку на рычаг. На сердце словно положили камень, тяжелый и холодный. Она тряхнула головой и отправилась в ванную, твердо решив не думать больше ни о чем. Вот вернется Сесил, они увидятся и все будет у них как прежде. Неделя пролетит быстро, а там и до свадьбы рукой подать…
   При мысли о предстоящей свадьбе ей нисколько не стало легче. Эдит пошла в душ и представила, как прозрачные струйки вымывают из ее головы все темные, неприятные мысли, — этому приему научила ее бабушка. И ей действительно стало спокойнее.
   Закрутив на голове полотенце, Эдит, напевая, прошла в гостиную, увидела нагроможденные на столе альбомы и вспомнила, что сегодня в два часа за ней заедет Мэтью Смит, чтобы отвезти ее к себе в студию, где она будет позировать ему для будущего портрета. При мысли об этом по ее телу пробежала дрожь предвкушения чего-то необыкновенного, совсем непохожего на ее обычную, размеренную, определенную раз и навсегда жизнь. Наверное, это бабушка заразила ее своим авантюризмом. Идея позировать Мэтью Смиту уже не казалось сегодня нелепой.
   Эдит поставила диск с Шестнадцатым фортепьянным концертом Грига и села перед туалетным столиком. Если Мэтью Смит видит ее в этаком романтическом духе, значит ли это, что ей надо в соответствии с этим одеться и причесаться? Или лучше оставаться самой собой?
   Хотя… Она вдруг остановилась, удивившись своей мысли. Что такое: «самой собой»? Что такое она сама и что больше всего ей соответствует?
   Одеваться ее учила мама, и все покупки она делала только с мамой. Да, все ее наряды выбраны мамой, мама определяла и ее стиль в одежде. Эдит привыкла всегда полагаться на маму, на ее безупречный вкус, она считала, что та все знает лучше. Хотя изредка и мелькала бунтарская мысль, что вот то, а не это платье ей нравится больше…
   Эдит не спеша высушила и расчесала волосы, и они легли ей на плечи темно-каштановой волной. Еще не решив, как причешется, она временно заколола волнистые пряди гребнем на макушке и занялась макияжем — тщательно накрасила тушью ресницы, которые считала светловатыми, слегка подрумянила обычно бледные щеки и подошла к шкафу. Слава Богу, ей есть из чего выбирать — мама, заботясь о гардеробе будущей жены дипломата, регулярно присылает ей все самое модное из Рима.
   Она передвигала плечики с летними платьями и ни на одном не могла остановиться. Наконец в самом углу наткнулась на шелковый .темно-зеленый брючный костюм. Эдит надевала его всего один раз, но Сесил тогда сказал, что зеленый ее бледнит. Эдит огорчилась, костюм ей нравился, это была одна из немногих вещей, которые она купила сама, хотя мама считала, что этот стиль не совсем подходит ее дочери. Тогда Эдит повесила костюм в самый дальний угол шкафа и больше не доставала. Но сейчас…
   Эдит вынула костюм и провела ладонью по мягкому шелку. Легкий, удобный, не то чтобы чересчур нарядный… Она уже знала, что наденет именно его. Видимо, бунтарское настроение не проходило. Эдит аккуратно разложила костюм на кровати и пошла в кухню чем-нибудь перекусить, а с губ ее не сходила довольная улыбка. Она словно делала Сесилу назло, и ей это доставляло удовольствие. Поймав себя на таком низменном душевном движении, она тут же ужаснулась в глубине души, но решила, что не станет сейчас анализировать свои побуждения, чтобы не портить праздничное настроение, которое почему-то овладело ею.
   Она подумала, что ни маме, ни Сесилу не сказала о том, чем собирается сегодня заниматься. И правильно сделала, по телефону это прозвучит странно, ее не поймут. Конечно, она все расскажет, но только потом, после…

3

   Мэтью подъехал к дому Эдит на такси. Было еще без десяти минут два. Он боялся попасть в обычную лондонскую пробку, выехал с запасом времени, и сейчас ему предстояло немного подождать. Он расплатился с шофером и начал медленно прохаживаться по чисто вымытому тротуару. Неужели это не сон, и сейчас из подъезда выйдет эта необыкновенная, немыслимо красивая девушка, исполненная поразительного внутреннего достоинства и чистоты?
   Тогда в электричке, впервые увидев ее, он испытал нечто вроде легкого шока. Руки сами собой потянулись к блокноту. У него давно вошло в привычку зарисовывать лица, которые чем-то выделялись из толпы. Но едва начав рисовать ее, он понял, что карандаш не слушается, — ему хотелось просто смотреть на нее и молча восхищаться. Она открыла глаза и недовольно заговорила, но он только и мог, что смотреть в эти манящие, прозрачные карие глаза, которые затягивали его в себя, словно омут.
   Впрочем, он что-то отвечал ей, сам толком не понимая что. А когда она вышла на остановке, он сначала вышел за ней, а потом уже сообразил, что это и его остановка, и тут его посетила непонятная уверенность, что ему суждено увидеть ее снова, и он почти спокойно отправился по своим делам. Ему будто бы свыше подали знак, что встреча с ней гарантирована.
   Когда на часах сровнялось два, у Мэтью сжалось сердце… Что, если она передумала и не выйдет? Он еще не успел придумать, что станет тогда делать, как растворилась дверь подъезда и вышла она, одетая в потрясающий изумрудно-зеленый костюм. Сегодня она показалась ему более свежей и румяной, ее волосы были собраны с висков и заколоты сзади, густые пряди лежали на спине и достигали лопаток.
   Она нерешительно подошла к кромке тротуара, оглядывая проезжающие машины.
   Мэтью кашлянул, и она обернулась.
   — — Здравствуйте. Я, кажется, не опоздала?
   — Нисколько. Сейчас я поймаю такси. Моя машина все еще в ремонте. — Он поднял руку, и вскоре рядом затормозил черный автомобиль.
   Эдит села на сиденье, а он — на откидное место напротив, чтобы видеть ее лицо, и назвал адрес. Автомобильный салон наполнился легким ароматом ее духов. От нее веяло весной — так пахли какие-то ранние весенние цветы… Она обхватила сумочку и с улыбкой поглядела на него.
   — Почему вы так на меня смотрите… Надеюсь, что вы не очень разочарованы? Портрет рисовать не передумали? А то бабушка огорчится.
   — Никоим образом. Жду не дождусь, когда смогу взяться за карандаш. — Естественно было бы сказать что-то вроде: «вы потрясающе выглядите», но Мэтью никогда не отличался особой непринужденностью в общении с женщинами и говорить комплименты был не мастер.
   К тому же он начал бояться, что в ее присутствии просто теряет дар речи вообще. Следовало немедленно взять себя в руки.
   Счастливо избежав пробок, они подъехали к дому Мэтью в рекордно короткий срок. Он отворил дверь подъезда и провел свою гостью в вестибюль. Лифт поднимался только до четвертого этажа, на пятый этаж вела крутая лестница. Он открыл дверь и прошел вперед, а Эдит остановилась и огляделась.
   Прихожей не было, вошедшие сразу оказывались в просторной мансарде. Свет проникал сюда через три больших окна на скошенном потолке, в противоположном конце располагались кухонная стойка и холодильник, слева стоял большой мягкий диван, обитый тканью цвета опавших листьев, рядом с ним — столик и два глубоких кресла, справа — телевизор и стереосистема. Стены были выкрашены белой краской, оконные рамы — темно-коричневой. Создавалось общее впечатление простора, света и обилия воздуха.
   — Проходите, присаживайтесь. Если хотите помыть руки, вход в ванную из спальни, это дверь направо, — проговорил он, наполняя водой стеклянный графин. — Вы будете кофе?
   — С удовольствием, — ответила Эдит, хотя обычно предпочитала чай. Она прошла через раздвижную стеклянную дверь в спальню — небольшую комнатку, которую почти целиком занимала кровать, покрытая легким светлым покрывалом, и большой старинный гардероб.
   Мельком она увидела на тумбочке фотографию, на которой были изображены молодые мужчина и женщина, одетые по моде шестидесятых годов, но из деликатности не стала задерживаться и сразу прошла в ванную. Ванная отличалась чистотой и порядком. Но, ополаскивая руки, Эдит подумала, что здесь не чувствуется присутствия женщины — нет ни цветов, ни безделушек. Но без них эта квартира в большей степени отражала личность своего хозяина. Эдит подумала, что, имей она возможность сама выбрать себе жилье, то подыскала бы что-то вроде этой мансарды.
   Когда она вернулась в гостиную, Мэтью успел поставить на стол две чашки кофе, открыл коробку конфет и порезал кекс. Эдит с аппетитом принялась за угощение, не чувствуя никакой скованности. Чем дальше, тем сильнее овладевало ею ощущение, что она уже была здесь когда-то и с хозяином тоже знакома давно. Даже молчание не вызывало неловкости. Впрочем, она должна была сразу прояснить один вопрос.
   — Скажите, мистер Смит…
   — Пожалуйста, называйте меня Мэтью, — попросил он. — А мне можно называть вас Эдит?
   — Вы вчера меня об этом забыли спросить, лукаво улыбнулась она.
   — В самом деле? Простите мою забывчивость.
   Но, знаете, у меня такое чувство, что мы с вами уже давно знакомы, — сказал он, поглядев ей прямо в глаза.
   Эдит не стала говорить, что и у нее возникло точно такое же чувство, и вместо этого перешла к своему делу:
   — Так вот, Мэтью. Вы, значит, проследили за мной вчера от станции? Не думаю, что это было очень красиво с вашей стороны.
   — Я бы на вашем месте подумал то же самое, — сказал он. — Но на самом деле я навещал одного знакомого, который живет в Пилбеме.
   — А как его фамилия? — полюбопытствовала Эдит. — Я, кажется, знаю весь Пилбем из бабушкиных рассказов.
   — Это Лесли Райт. Он автомеханик, но сейчас сидит без работы. Я давно его знаю, вот и попросил, чтобы он посмотрел мою машину.
   Нужно кое-что отрегулировать.
   Да, Эдит слышала от бабушки о Лесли Райте. Она говорила, что Лесли постоянно теряет работу из-за своей склонности к выпивке.
   — Ну вот, а потом просто сделал небольшой крюк и увидел вас в саду под магнолией. Вы играли с девочкой…
   — Да, это малышка Ви. Моя бабушка организовала детский сад взаимопомощи, и соседи приносят к ней детей, когда отлучаются по делам, — пояснила Эдит и тут же подумала, что вряд ли стоило вдаваться в такие подробности.
   Но в глазах Мэтью промелькнуло какое-то непонятное выражение. Эдит даже и не догадывалась, до чего странное испытал он чувство, услышав, что девочка — не дочь Эдит, как он подумал вначале. Но еще Мэтью неожиданно понял, что ему едва ли не жаль этого. Если бы Эдит была матерью, это придало бы ей только еще большее очарование в его глазах.
   — Ваша бабушка — редкий человек, — сказал, улыбнувшись, Мэтью, и Эдит испытала теплое чувство, но тут же ее кольнула мысль, что он взялся писать ее портрет ради бабушки, а не ради нее самой. Хотя начал рисовать он ее еще в поезде, до знакомства с бабушкой.
   Она сказала:
   — Мне очень хочется сделать ей приятное.
   Она много лет грустит, что не осталось фотографий ее матери, которую она очень любила. — Пусть он не думает, что она согласилась позировать ему от нечего делать.
   Мэтью встал и подошел к стереопроигрывателю.
   — Что бы вам такое поставить? — спросил он. — Вы какую музыку предпочитаете?
   — На ваш выбор, — сказала Эдит.
   Он, довольно кивнув, взял с полки диск.
   Зазвучала проникновенная мелодия. Это был явно Бах, только Эдит не знала, что именно.
   Но разве спутаешь с кем-то еще его неповторимую эмоциональную монотонность?
   — Это чтобы создать нужное настроение. Я думаю, не стоит терять времени. Я не хочу вас долго задерживать, у вас, наверное, на сегодня была куча всяких планов.
   — Нет, никаких особенных планов. Что мне нужно делать? — спросила Эдит, поправляя растрепавшиеся волосы.
   — Делать ничего не нужно. Вы сядьте на диван и просто слушайте музыку, а я расположусь здесь.
   Он в два счета убрал со стола, принес большие листы бумаги и карандаши и через несколько минут весь ушел в работу, словно был в комнате один. Карандаш летал по бумаге, и Эдит казалось, что художник совсем не смотрит на нее. Потом он поднял голову и окинул ее внимательным взглядом.
   — Можно попросить вас чуточку повернуть голову… Не туда, влево. Опустите глаза. Нет, смотрите прямо на меня.
   — Как смотреть, весело или жалобно? — поинтересовалась Эдит.
   — Прямо, но сдержанно. Да, так подойдет.
   Теперь несколько минут терпения…
   Он рисовал, Эдит слушала. Музыка совершенно ее захватила. Позирование оказалось вовсе не тягостным делом, как она предполагала.
   Когда она шевелилась и немного меняла позу, Мэтью не делал ей замечания. Она смотрела на его склонившуюся над бумагой темноволосую голову. Волосы его были подстрижены довольно коротко для художника. Впрочем, он ведь «государственный служащий». В его присутствии она не испытывала ни смущения, ни неловкости, хотя всегда считала себя не слишком общительным человеком. Так она чувствовала себя только с родными и с теми, кого знала с самого детства.
   До чего странно, что в обществе Мэтью Смита ей легко и спокойно. Ей казалось, что она могла бы поделиться с ним своими мыслями, едва ли не самыми сокровенными, и он бы понял ее…
   В спальне резко зазвонил телефон. Этот звук рассеял чары. Эдит словно очнулась и широко раскрыла глаза. Мэтью с досадой отложил карандаш и перевернул лист бумаги.
   — Пожалуйста, не смотрите, я не хочу, чтобы вы делали преждевременные выводы. Извините, Эдит, я оставлю вас на минуту.
   Он исчез в спальне. Вскоре оттуда донесся его голос. Эдит не торопясь поднялась и с наслаждением потянулась, ей давно хотелось это сделать, но при Мэтью она не решалась. Какая превосходная комната для занятий живописью — день пасмурный, но оттого, что свет падает сверху, кажется светлее, чем на самом деле. Ее внимание уже давно привлекала большая красная папка на столике у дивана. Эдит снова села и осторожно открыла ее. В ней лежали рисунки. Встречались пейзажные наброски, но в основном это были портреты людей. Она медленно принялась перебирать их. Наверное, сначала следовало спросить разрешения, но, может быть, Мэтью не оставил бы папку на самом видном месте, если бы не хотел, чтобы его гости в нее заглядывали.
   Сверху лежал портрет молодой девушки. На Эдит смотрело совершенно очаровательное личико, в кукольных чертах которого угадывался отпечаток интеллекта. Девушка сидела на скамейке в парке, одетая в джинсы и тенниску, но, несмотря на современный наряд, обстоятельная манера, в которой был выполнен рисунок, придавала ему какой-то вневременной характер. Эдит снова вспомнились рисунки мастеров эпохи Возрождения, виденные ею в Италии.
   Интересно! Поглядывая на дверь спальни, — вдруг она все-таки поступает не правильно, просматривая папку без спроса, — Эдит стала торопливо перебирать рисунки. На них были разные люди, мужчины и женщины, одни рисунки были выполнены схематично, другие прорисованы более тщательно, но чувствовалось, что художник испытывает к этим людям симпатию и интерес.
   И вдруг Эдит замерла. На очередном листе был изображен Сесил!
   Ну конечно, это был он. Сесил сидел боком на стуле, небрежно откинув в сторону руку с сигаретой очень знакомым жестом, но лицо его…
   Впрочем, его правильные, красивые черты были запечатлены необыкновенно похоже, и в то же время Сесил на рисунке никоим образом не вызывал симпатии. Рисовавший явно не любовался своей моделью. Глаза Сесила смотрели на мир с равнодушием и цинизмом, в изогнутых бровях, в складке капризных губ читались эгоизм и самомнение. Рисунок был выполнен на грани шаржа, Эдит несколько секунд смотрела на лицо своего жениха, потом быстро положила на место верхние рисунки, захлопнула папку и откинулась на спинку дивана. Она почувствовала, что у нее дрожат руки и стучит сердце, словно от испуга. Поражаясь своей реакции, она несколько раз глубоко вздохнула. Что это значит — Мэтью Смит, которого она не знала до вчерашнего дня, знаком с Сесилом, причем знает его не с самой лучшей стороны? Значит, Сесил сделал ему что-то плохое, чем-то обидел? А может, они и не знакомы, а встретились случайно где-нибудь в гостях? Впрочем, в гости Сесил и Эдит ходили вместе, знакомые у них были общие: или друзья родителей Сесила, или его коллеги по работе.
   Внезапно ее охватило враждебное чувство к Мэтью Смиту. С какой стати он такого низкого мнения о Сесиле? И еще позволяет себе изображать его чуть ли не в карикатурном виде! Уж конечно, не Сесил просил его об этом. Позировать такому явному недоброжелателю Сесила будет предательством с ее стороны. Сейчас он вернется в гостиную, и она скажет, что передумала и что ей пора домой. Конечно, это прозвучит страшно невежливо, но она должна поступить именно так.
   Через минуту она услышала, как в спальне клацнула опускаемая на рычаг трубка. Мэтью вернулся в комнату, и Эдит уже приготовилась сказать свой текст, но выражение его лица остановило ее.
   — Что-то случилось? — вырвалось у нее.
   Мэтью выглядел страшно расстроенным.
   — Мой отец серьезно заболел, и я сейчас еду к нему. Звонил сосед. Простите, Эдит, но наш сеанс откладывается. — Он взял с полки над диваном растрепанный справочник и быстро открыл нужную страницу. — Вот черт, нужный поезд только вечером!
   У него же машина в ремонте, вспомнила Эдит. А ремонтом занимается непутевый Лесли Райт. Наверное, он обещал починить ее к субботе, но Мэтью напрасно вчера проехался в Пилбем, машина оказалась не готова…
   Все это быстро промелькнуло в голове у Эдит.
   — А где живет ваш отец? — спросила она.
   — В Кловере… Маленький такой городок к северо-востоку от Лондона, на машине до него часа два езды.
   — У него сейчас врач?
   — Нет, мой отец никогда не обращается к врачам, — ответил Мэтью мрачно. — Только я могу его уговорить, иногда… Простите меня, Эдит, я даже не смогу проводить вас до дома.
   — В этом нет необходимости, — отмахнулась она, озабоченно сдвигая брови. — Но как же вы доберетесь…
   — Ничего, что-нибудь придумаю. Попробую позвонить приятелю.., если он никуда не уехал на выходные.
   Он, наверное, ждал, чтобы она простилась и ушла, оставив его одного с его проблемами, но что-то удерживало Эдит.