Страница:
Папа отпрыгнул назад. На лице у него не было ничего, кроме беспредельного изумления, как у человека, который не может поверить своим глазам. Потом он бросился к полковнику Пенну, продолжавшему держать оба тела под огнем.
— Господи! Полковник…
— Не приближайтесь к этому, Сиданер. Не приближайтесь, если вы мне верите.
Голос полковника звучал резко, отрывисто, но совсем не растерянно. Напротив, всем было ясно, что он полностью владеет собой, и, подчинившись, никто не двинулся с места.
Тем более что все были поглощены тем, что происходило. А происходило что-то невероятное. То, что было Овчаром и Хельгой, расплылось посреди обугленной одежды, и оно шевелилось. Это была бесформенная пульсирующая масса, которая, словно живая, судорожно колыхалась, пытаясь уклониться от теплового луча, съеживалась, когда тот попадал в нее, выбрасывала псевдоподы в противоположном направлении, как бы стараясь убежать от смертельного жара.
Освещенный лучом прожектора, то приближаясь, то отпрыгивая, чтобы избежать соприкосновения, полковник Пенн мало-помалу уничтожал этот ползучий студень, превращавшийся под жгучим огнем пистолета в обугленную, комковатую массу.
Часть существа отделилась и отчаянно стремилась уползти в тень. Неотвратимо луч следовал за ней, нашел и не уходил до полного испепеления. Вскоре на выжженной земле не осталось ничего кроме обуглившихся кучек, но полковник продолжал орошать их огнем, пока они полностью не испарились.
В ярком свете прожектора люди стояли молча, ошеломленно глядя друг на друга.
— Ради Космоса, полковник! Что это было? — спросил Шон Финни, белый, как бумага.
Полковник медленно засовывал оружие в кобуру.
— Это ведь был не Овчар?
— Да, это был не он. И не Хельга.
— Не Хельга! — вскрикнула мама, явно еще не пришедшая в себя. — Но тогда где же Хельга?
Полковник Пенн покачал головой.
— Я был бы не прав, если бы сказал, что у меня не было подозрений. Но я гнал их от себя, даже не отдавая себе в этом отчета. В определенном смысле это я виноват. В том, что произошло, есть и моя ошибка. Но я просто не мог поверить… Я попросту отказался в это верить. Я выкинул все сомнения из головы и забрал Овчара, потому что… потому что просто это был Овчар, и никто иной.
— Если вы нам не скажете, о чем идет речь, вряд ли мы хоть чтонибудь поймем, — прервал его Шон Финни. — Я так думаю, что было бы неплохо, если бы колония узнала все-таки, в чем дело. Так ведь?
— Я намеревался сделать сообщение в любом случае. Но я считал, что особой срочности в этом нет. Дело в том, что я не связывал это с Овчаром. И только сейчас я все понял, только сейчас все стало для меня очевидным. Да, именно в тот момент, когда… когда Овчар прижал Хельгу к себе, я увидел то, о чем не решался думать.
Ветка так и ходит подо мной, как будто кто-то трясет мучное дерево. Но это не дерево трясется, а я. Пот струится у меня по спине, и тошнота подступает к горлу. Я так дрожу с тех пор, как все это началось, с того момента, как полковник Пенн вытащил свой термический пистолет.
А дрожу я потому, что я тоже видел то, что увидел и полковник перед тем, как начал стрелять: Петр Овчар обнял Хельгу за плечи, и рука вошла в ее плечо. Да, вот так все и было. Овчар улыбался папе, сделавшему шаг к нему навстречу, и в то же время — видимо, он не отдавал себе в этом отчета — его рука погружалась в обнаженную спину Хельги. Ни крови не было, ничего. Просто два тела, казалось, поглощали друг друга, и кисть руки Овчара уже почти полностью исчезла в плече Хельги, когда полковник Пенн открыл огонь.
На перемене ребята только об этом и говорили. Все говорили об икре. Вчера и слова-то такого никто не слышал, а сегодня как будто других слов и вовсе нет.
— Ну, скажите, что же это такое, эта икра? — ноет Тина.
— Это такая штука, которую едят, — как всегда с важным видом объясняет Херберт. — Она там, на их Земле.
— Так значит, она была и на Бис-бисе? Херберт презрительно поводит плечами.
— Полковник сказал, что это похоже на икру. Он не говорил, что это она и есть. Папа рассказал, что полковник держит эту штуку в банке с двойной крышкой. Это похоже на кучу маленьких черных шариков, слипшихся вместе. И оно шевелится!
Херберт не врет. Я тоже слышал, как папа об этом говорил. Полковник делал доклад в аудитории. Пришли почти все. Мы с Хербертом тоже хотели послушать. Покрутились вокруг ангара, пытаясь подсмотреть в щелки между досками, а потом вышел лейтенант Ле Гаррек и сказал, чтобы мы шли играть.
— Точь-в-точь икра, — говорил позже папа маме. — Пока Пенн рассказывал об этом… об этой штуке и особенно о том, что она может делать, верилось с трудом. Тогда он достал банку, такую, знаешь, какой пользуются зоологи для своих образцов. Через двойное стекло были видны эти липкие гранулы. Действительно, как икра. Там было около полукилограмма.
По словам Пенна, он наткнулся на нее совершенно случайно. Наблюдая издалека за маленьким зверьком, похожим на тушканчика, он увидел, как кусок этого студня упал на того с ветки дерева. Тушканчик был буквально поглощен, растворен, переварен. Но дальше — больше. Поблизости находился еще один тушканчик. И вот, икра стала медленно превращаться… — слушай меня внимательно — стала превращаться в тушканчика. Сначала выросло ухо, потом второе, потом хвост, потом появились глаза… Ты понимаешь? Абсолютная мимикрия. Псевдотушканчик подобрался к настоящему, и оп!
— Что «оп»? — спросила мама дрогнувшим голосом.
— Фальшивый сожрал настоящего. Он прыгнул тому на спину и начал расплываться, как варенье. Тушканчик только пискнуть успел. И не стало больше тушканчиков. Только еще немного икры прибавилось. Пенн собрал ее в банку и решил, что экспедиция на Бис-бис и так затянулась.
Я не хотел показываться, потому что папа наверняка прервал бы рассказ, но мне было страшно интересно увидеть мамино лицо. У нее голос совсем стал другим. По-моему, она здорово струсила.
— Так, Жорж, ты считаешь?..
Она остановилась. А папа продолжал.
— Попробуй поверь в такую историю. Даже биологи и те сказали Пенну, что он, видимо, чего-то не заметил или что-то перепутал. Тогда Пенн разозлился. Он сказал: «Хотите доказательств? Сейчас получите». Он посмотрел вокруг себя, под ноги, и вдруг стремительно нагнулся. Он ведь очень ловок. Этого таракана он поймал с первой попытки. Затем он взял банку, сдвинул верхнюю крышку и положил насекомое на вторую пластину. Потом закрыл крышку. «Я действую так потому, что хочу исключить всякий риск. Я понятия не имею, на что еще способна эта штука». И выдвинул вторую пластину. Таракан упал на дно. И тогда мы увидели. Мы увидели точно то, что видел Пенн на Бис-бисе: этот желатинообразный комок окружил таракана, покрыл его, и не стало больше таракана.
— Но, Жорж, — воскликнула мама, — никакого превращения, значит, не было. Другого таракана не появилось.
— Как раз наоборот. Когда Пенн бросил в банку еще одного таракана, икра… перестала быть икрой. И это было еще более впечатляюще, чем история с тушканчиком, потому что на этот раз она разделилась на мелкие части, и каждая из них превратилась в маленького таракана. Надо ли говорить, что настоящий таракан долго не продержался? Ты понимаешь, Минна? Эта штука съедает что-то и становится этим «что-то». Она поглощает тушканчика и, если появляется еще один тушканчик, имитирует съеденного как приманку для другого. Слопав таракана, она разделяется на столько тараканов, на сколько позволяет ее масса.
— Значит, Петр Овчар… — выдохнула мама.
— Именно эту мысль и пытался отбросить Пенн, и разве можно его в этом винить? Тем не менее, я ведь тебе говорил, что, логически рассуждая, Овчар не мог выжить один на Бис-бисе. Он и не выжил.
— Но, Жорж…
— Знаю, знаю! Все видели, как он вышел из ракеты, с ним разговаривали, даже обнимались… И Хельга поймалась, так же как и все мы.
— Господи Боже, но зачем же и ее надо было убивать?
— Ты заблуждаешься, Минна. Когда Пенн начал стрелять, Хельги уже не было. Что такое, по-твоему, этот ее крик, который всех нас поднял? Это было то же самое, что и последний писк тушканчика, последняя судорога таракана. Именно в этот момент псевдоовчар начал ее поглощать.
— Я верю тебе: думаю, что так оно и было, но в голове у меня это не укладывается. Пускай эта… это вещество способно растворять в себе животных, насекомых и потом их имитировать, но как допустить… В конце концов, ты же видел Овчара на пороге их дома… Ты слышал Хельгу…
— Это были уже не они, Минна, запомни это хорошенько. Пенн считает, что это вещество, это существо или что бы оно ни было по сути своей — всегда лишь живая протоплазма, но она способна превратиться абсолютно во все, что проглотит. И не только с точки зрения физиологии. Слопав тушканчика, она не только имитирует его внешний вид, а на самом деле становится тушканчиком и знает все то, что знал тушканчик. Не больше, но и не меньше. И когда однажды, может быть, несколько лет тому назад, эта штука проглотила на Бис-бисе Овчара, она узнала все, что знал Овчар. Не больше, но и не меньше. Так она узнала, что на соседней планете есть такие же существа, как Овчар: целая колония, годная в пищу. Она узнала, что нужно сделать, чтобы Пенн забрал ее с собой на ракете. Она узнала, что, если она хочет поглотить всю колонию, ей следует это делать постепенно, по одному человеку, иначе ее раскроют и уничтожат.
— Надо… надо убить это, — сказала мама хриплым голосом. — Надо сжечь это немедленно, уничтожить раз и навсегда.
— Что и будет сделано. Только биологи попросили дать им немного времени для опытов. Они с ума сходят от любопытства. Как раз сейчас Делла Рокка этим занимается. А завтра они все уничтожат.
— Завтра — это слишком поздно, — сказала мама.
На этот раз дело плохо. Пока я бежал вниз по улице, я два раза услышал шипение термического пистолета. И раздалось оно из дома Кармело Делла Рокка, папы Тины, куда вошли люди с голубыми повязками. Надеюсь, что Тины там не было.
Сегодня утром она не пришла в школу. Однако мадемуазель Моро даже не успела встревожиться: урок арифметики только начался, как в класс ворвался капитан Буланже, а следом за ним доктор Намара, и два человека с голубыми повязками.
А я стоял «в углу» во внутреннем дворике, куда мадемуазель Моро меня поставила за то, что я стрельнул жеваной бумагой в доску. И когда они влетели в класс, меня они не заметили. Капитан был весь белый.
— Девочка Делла Рокка здесь?
— Я ее еще не видела, — ответила мадемуазель Моро. — Я думала, что она просто опаздывает.
И внезапно побледнев:
— С ней что-то случилось?
Не отвечая, капитан повернулся к двум полицейским.
— Найдите ее! И не забывайте: ни в коем случае не прикасайтесь к ней. Стреляйте, как только увидите.
Мадемуазель Моро бросилась к нему.
— Что происходит? Вы с ума сошли!
Он направил на нее термический пистолет и нервно сказал:
— Не приближайтесь ко мне, Анни. Сначала мы должны сделать тесты. Извините меня, но это необходимо.
Я не стал ждать, пока меня увидят. Я прокрался в другой угол дворика и вылез наружу через дырку в сетке. Надо было найти Тину и предупредить ее. Я не хочу, чтобы ее обижали.
Сейчас, когда я ее нашел, я рад. Все боятся, а я больше не боюсь. Надо просто быть осторожным, и тогда меня не сожгут. Мне Тина так сказала. И еще она немножко непонятно сказала: «Мы свободны».
Я нашел ее на берегу арройо, около загона для овец. Она всегда тут прячется, когда прогуливает школу. Я сказал ей, что капитан Буланже ее разыскивает, на что она мило улыбнулась.
— А я знаю. Поэтому и спряталась здесь. А вот тебя они не ищут. Ты сможешь продолжить.
— Что продолжить?
— Экспансию.
— Слушай, Тина, ты всегда несешь невесть что и потешаешь весь класс. Но мне ты все равно нравишься. Скажи, почему тебя ищут? Ты чтото натворила, да? Скажи.
— Ничего я не натворила. Я сделала то, что надо было сделать.
— Что? Что ты сделала?
Она странно ухмыльнулась.
— Я поела икры.
— Ну вот! Опять начинаешь глупости говорить.
— А вот и нет! Папа взял банку у полковника Пенна, чтобы поставить опыты с икрой. А на перемене, помнишь, говорили, что икра — это такая еда. Ну я и захотела попробовать.
— Ты съела это?!
— Ну, съела. А что?
— Тина, ты что с ума сошла? Я слышал, как папа и мама об этом говорили. Я не все понял, но точно знаю, что это очень поганая штука. Нельзя ее есть!
— Глупости! Икра — это очень хорошая вещь. Я ее поела и тут же все узнала.
— Что ты узнала?
— Все. Я все узнала.
— Но они ищут тебя, Тина. Они плохого тебе хотят.
— Это потому, что они не знают. Вот ты пойдешь и все им скажешь. Ты скажешь им, что мы не хотим им зла и что надо продолжать экспансию.
— Слушай, Тина, ты же не знала, что то, что ты делаешь, — это плохо. Ты пойдешь со мной, и мы все им объясним.
— Нет. Если они меня увидят, ничего слушать не будут: тут же сожгут. Я это знаю. Но вот ты, ты пойдешь.
— Да, Тина, да. Я им скажу, что ты не знала.
Она пододвинулась поближе и погладила меня по щеке.
— Ты хороший, Эрве. Ты хороший, Эрве. Ты самый хороший из всех. Хочешь я тебя поцелую?
Она обняла меня и крепко сжала. Мне вдруг стало страшно, потому что ее губы на моей щеке стали как множество кусачих насекомых. Я закричал — мне казалось, что ее лицо проникает в мое, что ее руки расплываются по моей шее и что я умираю.
Но это продолжалось недолго. Непонятно даже, с чего это я кричал. Теперь мне совершенно не страшно. Я знаю. Мы свободны, и экспансия продолжается. У них есть космический корабль на орбите вокруг планеты. Им не удается его починить, потому что тысяче двумстам разных индивидуальностей не просто согласовать свои действия. А когда мы станем единым целым, когда мы сольем все эти разрозненные сознания в единый разум, в единую мысль, тогда мы легко восстановим корабль. Я часто слышал, как папа сокрушался, что на борту нет нексиалиста, потому что это такая наука, которая объединяет все остальные. Так вот, мы будем интегральным нексиалистом.
На земле — множество индивидуальностей. Я это знаю. Об этом говорил папа и папа Тины тоже. Миллионы и миллиарды разумных существ. Когда мы их всех поглотим, мы станем Единым, и нам не будет преград. Вселенная будет принадлежать нам. Почему они не хотят этого понять? Мы несем им свободу, а они хотят нас сжечь.
Вот и мой дом. Мама выбегает на порог, за ней папа. Их лица полны тревоги.
— Эрве, где ты был? Мы так беспокоились. Скорее в дом, сынок. Ужас, что творится…
Они раскрывают мне свои объятия, и я прижимаюсь к ним. Папочка, мамочка — я так их люблю. Я их люблю еще больше, чем раньше. Я хочу быть с ними вместе, еще больше вместе, совершенно вместе.
Папа и мама кричат, когда мои руки начинают расплываться по их телу, но это скоро кончится. Не кричите. Не кричите, прошу вас. Еще немного, и вы узнаете.
Claude Veillot (c) Стариков В. К. — перевод, составление, 1992 (c) Международный журнал «Панорама» — оформление, 1992 OCR Dauphin, 2002
— Господи! Полковник…
— Не приближайтесь к этому, Сиданер. Не приближайтесь, если вы мне верите.
Голос полковника звучал резко, отрывисто, но совсем не растерянно. Напротив, всем было ясно, что он полностью владеет собой, и, подчинившись, никто не двинулся с места.
Тем более что все были поглощены тем, что происходило. А происходило что-то невероятное. То, что было Овчаром и Хельгой, расплылось посреди обугленной одежды, и оно шевелилось. Это была бесформенная пульсирующая масса, которая, словно живая, судорожно колыхалась, пытаясь уклониться от теплового луча, съеживалась, когда тот попадал в нее, выбрасывала псевдоподы в противоположном направлении, как бы стараясь убежать от смертельного жара.
Освещенный лучом прожектора, то приближаясь, то отпрыгивая, чтобы избежать соприкосновения, полковник Пенн мало-помалу уничтожал этот ползучий студень, превращавшийся под жгучим огнем пистолета в обугленную, комковатую массу.
Часть существа отделилась и отчаянно стремилась уползти в тень. Неотвратимо луч следовал за ней, нашел и не уходил до полного испепеления. Вскоре на выжженной земле не осталось ничего кроме обуглившихся кучек, но полковник продолжал орошать их огнем, пока они полностью не испарились.
В ярком свете прожектора люди стояли молча, ошеломленно глядя друг на друга.
— Ради Космоса, полковник! Что это было? — спросил Шон Финни, белый, как бумага.
Полковник медленно засовывал оружие в кобуру.
— Это ведь был не Овчар?
— Да, это был не он. И не Хельга.
— Не Хельга! — вскрикнула мама, явно еще не пришедшая в себя. — Но тогда где же Хельга?
Полковник Пенн покачал головой.
— Я был бы не прав, если бы сказал, что у меня не было подозрений. Но я гнал их от себя, даже не отдавая себе в этом отчета. В определенном смысле это я виноват. В том, что произошло, есть и моя ошибка. Но я просто не мог поверить… Я попросту отказался в это верить. Я выкинул все сомнения из головы и забрал Овчара, потому что… потому что просто это был Овчар, и никто иной.
— Если вы нам не скажете, о чем идет речь, вряд ли мы хоть чтонибудь поймем, — прервал его Шон Финни. — Я так думаю, что было бы неплохо, если бы колония узнала все-таки, в чем дело. Так ведь?
— Я намеревался сделать сообщение в любом случае. Но я считал, что особой срочности в этом нет. Дело в том, что я не связывал это с Овчаром. И только сейчас я все понял, только сейчас все стало для меня очевидным. Да, именно в тот момент, когда… когда Овчар прижал Хельгу к себе, я увидел то, о чем не решался думать.
Ветка так и ходит подо мной, как будто кто-то трясет мучное дерево. Но это не дерево трясется, а я. Пот струится у меня по спине, и тошнота подступает к горлу. Я так дрожу с тех пор, как все это началось, с того момента, как полковник Пенн вытащил свой термический пистолет.
А дрожу я потому, что я тоже видел то, что увидел и полковник перед тем, как начал стрелять: Петр Овчар обнял Хельгу за плечи, и рука вошла в ее плечо. Да, вот так все и было. Овчар улыбался папе, сделавшему шаг к нему навстречу, и в то же время — видимо, он не отдавал себе в этом отчета — его рука погружалась в обнаженную спину Хельги. Ни крови не было, ничего. Просто два тела, казалось, поглощали друг друга, и кисть руки Овчара уже почти полностью исчезла в плече Хельги, когда полковник Пенн открыл огонь.
На перемене ребята только об этом и говорили. Все говорили об икре. Вчера и слова-то такого никто не слышал, а сегодня как будто других слов и вовсе нет.
— Ну, скажите, что же это такое, эта икра? — ноет Тина.
— Это такая штука, которую едят, — как всегда с важным видом объясняет Херберт. — Она там, на их Земле.
— Так значит, она была и на Бис-бисе? Херберт презрительно поводит плечами.
— Полковник сказал, что это похоже на икру. Он не говорил, что это она и есть. Папа рассказал, что полковник держит эту штуку в банке с двойной крышкой. Это похоже на кучу маленьких черных шариков, слипшихся вместе. И оно шевелится!
Херберт не врет. Я тоже слышал, как папа об этом говорил. Полковник делал доклад в аудитории. Пришли почти все. Мы с Хербертом тоже хотели послушать. Покрутились вокруг ангара, пытаясь подсмотреть в щелки между досками, а потом вышел лейтенант Ле Гаррек и сказал, чтобы мы шли играть.
— Точь-в-точь икра, — говорил позже папа маме. — Пока Пенн рассказывал об этом… об этой штуке и особенно о том, что она может делать, верилось с трудом. Тогда он достал банку, такую, знаешь, какой пользуются зоологи для своих образцов. Через двойное стекло были видны эти липкие гранулы. Действительно, как икра. Там было около полукилограмма.
По словам Пенна, он наткнулся на нее совершенно случайно. Наблюдая издалека за маленьким зверьком, похожим на тушканчика, он увидел, как кусок этого студня упал на того с ветки дерева. Тушканчик был буквально поглощен, растворен, переварен. Но дальше — больше. Поблизости находился еще один тушканчик. И вот, икра стала медленно превращаться… — слушай меня внимательно — стала превращаться в тушканчика. Сначала выросло ухо, потом второе, потом хвост, потом появились глаза… Ты понимаешь? Абсолютная мимикрия. Псевдотушканчик подобрался к настоящему, и оп!
— Что «оп»? — спросила мама дрогнувшим голосом.
— Фальшивый сожрал настоящего. Он прыгнул тому на спину и начал расплываться, как варенье. Тушканчик только пискнуть успел. И не стало больше тушканчиков. Только еще немного икры прибавилось. Пенн собрал ее в банку и решил, что экспедиция на Бис-бис и так затянулась.
Я не хотел показываться, потому что папа наверняка прервал бы рассказ, но мне было страшно интересно увидеть мамино лицо. У нее голос совсем стал другим. По-моему, она здорово струсила.
— Так, Жорж, ты считаешь?..
Она остановилась. А папа продолжал.
— Попробуй поверь в такую историю. Даже биологи и те сказали Пенну, что он, видимо, чего-то не заметил или что-то перепутал. Тогда Пенн разозлился. Он сказал: «Хотите доказательств? Сейчас получите». Он посмотрел вокруг себя, под ноги, и вдруг стремительно нагнулся. Он ведь очень ловок. Этого таракана он поймал с первой попытки. Затем он взял банку, сдвинул верхнюю крышку и положил насекомое на вторую пластину. Потом закрыл крышку. «Я действую так потому, что хочу исключить всякий риск. Я понятия не имею, на что еще способна эта штука». И выдвинул вторую пластину. Таракан упал на дно. И тогда мы увидели. Мы увидели точно то, что видел Пенн на Бис-бисе: этот желатинообразный комок окружил таракана, покрыл его, и не стало больше таракана.
— Но, Жорж, — воскликнула мама, — никакого превращения, значит, не было. Другого таракана не появилось.
— Как раз наоборот. Когда Пенн бросил в банку еще одного таракана, икра… перестала быть икрой. И это было еще более впечатляюще, чем история с тушканчиком, потому что на этот раз она разделилась на мелкие части, и каждая из них превратилась в маленького таракана. Надо ли говорить, что настоящий таракан долго не продержался? Ты понимаешь, Минна? Эта штука съедает что-то и становится этим «что-то». Она поглощает тушканчика и, если появляется еще один тушканчик, имитирует съеденного как приманку для другого. Слопав таракана, она разделяется на столько тараканов, на сколько позволяет ее масса.
— Значит, Петр Овчар… — выдохнула мама.
— Именно эту мысль и пытался отбросить Пенн, и разве можно его в этом винить? Тем не менее, я ведь тебе говорил, что, логически рассуждая, Овчар не мог выжить один на Бис-бисе. Он и не выжил.
— Но, Жорж…
— Знаю, знаю! Все видели, как он вышел из ракеты, с ним разговаривали, даже обнимались… И Хельга поймалась, так же как и все мы.
— Господи Боже, но зачем же и ее надо было убивать?
— Ты заблуждаешься, Минна. Когда Пенн начал стрелять, Хельги уже не было. Что такое, по-твоему, этот ее крик, который всех нас поднял? Это было то же самое, что и последний писк тушканчика, последняя судорога таракана. Именно в этот момент псевдоовчар начал ее поглощать.
— Я верю тебе: думаю, что так оно и было, но в голове у меня это не укладывается. Пускай эта… это вещество способно растворять в себе животных, насекомых и потом их имитировать, но как допустить… В конце концов, ты же видел Овчара на пороге их дома… Ты слышал Хельгу…
— Это были уже не они, Минна, запомни это хорошенько. Пенн считает, что это вещество, это существо или что бы оно ни было по сути своей — всегда лишь живая протоплазма, но она способна превратиться абсолютно во все, что проглотит. И не только с точки зрения физиологии. Слопав тушканчика, она не только имитирует его внешний вид, а на самом деле становится тушканчиком и знает все то, что знал тушканчик. Не больше, но и не меньше. И когда однажды, может быть, несколько лет тому назад, эта штука проглотила на Бис-бисе Овчара, она узнала все, что знал Овчар. Не больше, но и не меньше. Так она узнала, что на соседней планете есть такие же существа, как Овчар: целая колония, годная в пищу. Она узнала, что нужно сделать, чтобы Пенн забрал ее с собой на ракете. Она узнала, что, если она хочет поглотить всю колонию, ей следует это делать постепенно, по одному человеку, иначе ее раскроют и уничтожат.
— Надо… надо убить это, — сказала мама хриплым голосом. — Надо сжечь это немедленно, уничтожить раз и навсегда.
— Что и будет сделано. Только биологи попросили дать им немного времени для опытов. Они с ума сходят от любопытства. Как раз сейчас Делла Рокка этим занимается. А завтра они все уничтожат.
— Завтра — это слишком поздно, — сказала мама.
На этот раз дело плохо. Пока я бежал вниз по улице, я два раза услышал шипение термического пистолета. И раздалось оно из дома Кармело Делла Рокка, папы Тины, куда вошли люди с голубыми повязками. Надеюсь, что Тины там не было.
Сегодня утром она не пришла в школу. Однако мадемуазель Моро даже не успела встревожиться: урок арифметики только начался, как в класс ворвался капитан Буланже, а следом за ним доктор Намара, и два человека с голубыми повязками.
А я стоял «в углу» во внутреннем дворике, куда мадемуазель Моро меня поставила за то, что я стрельнул жеваной бумагой в доску. И когда они влетели в класс, меня они не заметили. Капитан был весь белый.
— Девочка Делла Рокка здесь?
— Я ее еще не видела, — ответила мадемуазель Моро. — Я думала, что она просто опаздывает.
И внезапно побледнев:
— С ней что-то случилось?
Не отвечая, капитан повернулся к двум полицейским.
— Найдите ее! И не забывайте: ни в коем случае не прикасайтесь к ней. Стреляйте, как только увидите.
Мадемуазель Моро бросилась к нему.
— Что происходит? Вы с ума сошли!
Он направил на нее термический пистолет и нервно сказал:
— Не приближайтесь ко мне, Анни. Сначала мы должны сделать тесты. Извините меня, но это необходимо.
Я не стал ждать, пока меня увидят. Я прокрался в другой угол дворика и вылез наружу через дырку в сетке. Надо было найти Тину и предупредить ее. Я не хочу, чтобы ее обижали.
Сейчас, когда я ее нашел, я рад. Все боятся, а я больше не боюсь. Надо просто быть осторожным, и тогда меня не сожгут. Мне Тина так сказала. И еще она немножко непонятно сказала: «Мы свободны».
Я нашел ее на берегу арройо, около загона для овец. Она всегда тут прячется, когда прогуливает школу. Я сказал ей, что капитан Буланже ее разыскивает, на что она мило улыбнулась.
— А я знаю. Поэтому и спряталась здесь. А вот тебя они не ищут. Ты сможешь продолжить.
— Что продолжить?
— Экспансию.
— Слушай, Тина, ты всегда несешь невесть что и потешаешь весь класс. Но мне ты все равно нравишься. Скажи, почему тебя ищут? Ты чтото натворила, да? Скажи.
— Ничего я не натворила. Я сделала то, что надо было сделать.
— Что? Что ты сделала?
Она странно ухмыльнулась.
— Я поела икры.
— Ну вот! Опять начинаешь глупости говорить.
— А вот и нет! Папа взял банку у полковника Пенна, чтобы поставить опыты с икрой. А на перемене, помнишь, говорили, что икра — это такая еда. Ну я и захотела попробовать.
— Ты съела это?!
— Ну, съела. А что?
— Тина, ты что с ума сошла? Я слышал, как папа и мама об этом говорили. Я не все понял, но точно знаю, что это очень поганая штука. Нельзя ее есть!
— Глупости! Икра — это очень хорошая вещь. Я ее поела и тут же все узнала.
— Что ты узнала?
— Все. Я все узнала.
— Но они ищут тебя, Тина. Они плохого тебе хотят.
— Это потому, что они не знают. Вот ты пойдешь и все им скажешь. Ты скажешь им, что мы не хотим им зла и что надо продолжать экспансию.
— Слушай, Тина, ты же не знала, что то, что ты делаешь, — это плохо. Ты пойдешь со мной, и мы все им объясним.
— Нет. Если они меня увидят, ничего слушать не будут: тут же сожгут. Я это знаю. Но вот ты, ты пойдешь.
— Да, Тина, да. Я им скажу, что ты не знала.
Она пододвинулась поближе и погладила меня по щеке.
— Ты хороший, Эрве. Ты хороший, Эрве. Ты самый хороший из всех. Хочешь я тебя поцелую?
Она обняла меня и крепко сжала. Мне вдруг стало страшно, потому что ее губы на моей щеке стали как множество кусачих насекомых. Я закричал — мне казалось, что ее лицо проникает в мое, что ее руки расплываются по моей шее и что я умираю.
Но это продолжалось недолго. Непонятно даже, с чего это я кричал. Теперь мне совершенно не страшно. Я знаю. Мы свободны, и экспансия продолжается. У них есть космический корабль на орбите вокруг планеты. Им не удается его починить, потому что тысяче двумстам разных индивидуальностей не просто согласовать свои действия. А когда мы станем единым целым, когда мы сольем все эти разрозненные сознания в единый разум, в единую мысль, тогда мы легко восстановим корабль. Я часто слышал, как папа сокрушался, что на борту нет нексиалиста, потому что это такая наука, которая объединяет все остальные. Так вот, мы будем интегральным нексиалистом.
На земле — множество индивидуальностей. Я это знаю. Об этом говорил папа и папа Тины тоже. Миллионы и миллиарды разумных существ. Когда мы их всех поглотим, мы станем Единым, и нам не будет преград. Вселенная будет принадлежать нам. Почему они не хотят этого понять? Мы несем им свободу, а они хотят нас сжечь.
Вот и мой дом. Мама выбегает на порог, за ней папа. Их лица полны тревоги.
— Эрве, где ты был? Мы так беспокоились. Скорее в дом, сынок. Ужас, что творится…
Они раскрывают мне свои объятия, и я прижимаюсь к ним. Папочка, мамочка — я так их люблю. Я их люблю еще больше, чем раньше. Я хочу быть с ними вместе, еще больше вместе, совершенно вместе.
Папа и мама кричат, когда мои руки начинают расплываться по их телу, но это скоро кончится. Не кричите. Не кричите, прошу вас. Еще немного, и вы узнаете.
____________________
Claude Veillot (c) Стариков В. К. — перевод, составление, 1992 (c) Международный журнал «Панорама» — оформление, 1992 OCR Dauphin, 2002