Страница:
Эмболария хорошо знала, кто такие Серторий и Митридат. Молва о двух этих мужах, объявивших войну Риму, ходила по всей Италии.
Присев на скамью рядом со мной, Эмболария тихо и озабоченно спросила:
– Крикс намерен действовать наперекор Спартаку или втайне от него?
– Я убедил Крикса вести переговоры втайне, – ответил я, заглянув в глаза самнитке. – Как только утихнут зимние штормы, Гай Каниций отправится послом в Испанию к Серторию, а Эмилий Варин поедет в Азию к Митридату.
– Если Спартак все-таки уведет часть нашего войска к альпийским горным проходам, ты последуешь за ним? – так же негромко спросила Эмболария.
– Нет, я останусь с Криксом, чтобы и дальше воевать с римлянами, – без колебаний сказал я, подбросив в огонь пару поленьев.
– Значит, и я тоже останусь, – твердо произнесла Эмболария, мягко взяв меня за руку.
Я привлек Эмболарию к себе, поцеловал ее в пунцовые уста и прошептал с улыбкой:
– Конечно, останешься! Кто же будет согревать меня в постели холодными ночами.
– Если будешь шляться по притонам, мой милый, то мои любовные объятия могут стать для тебя смертельными, – в тон мне прошептала Эмболария, крепко обняв меня своими сильными борцовскими руками. – Помни об этом!
Двое галлов из отряда Крикса в одном из лупанаров Метапонта учинили кровавую резню. Они убили хозяина притона, его помощника и слугу-привратника, когда с них потребовали деньги за предоставленные им услуги проституток. Два гладиатора-галла находились в хмельном угаре и плохо соображали, когда размахивали оружием и проливали кровь. Немного протрезвев ближе к утру, эти двое попытались было замести свои следы, но разбежавшиеся из лупанара блудницы слишком хорошо знали в лицо и по именам этих двоих завсегдатаев заведения под названием «Веселый Эрос», разнеся весть об их злодеянии по всему городу. Власти Метапонта и родственники убитых сразу же устремились к Спартаку, настаивая на розыске и суровом наказании убийц.
Спартак прослыл среди граждан Метапонта человеком гуманным и справедливым, всем было известно его непримиримое отношение к любым преступлениям, кровавым и бескровным, бросавшим тень на его войско. Спартаку не составило труда разыскать двух воинов-галлов, запятнавших себя кровью ни в чем не повинных людей. Однако Спартак столкнулся с решительным противодействием со стороны Крикса, который не пожелал выдать ему виновников кровавого преступления. Эти двое злодеев состояли в когорте Брезовира, который был лучшим другом Крикса и у которого совсем не было желания выдавать двух своих лучших воинов на расправу. Брезовир довольно резонно заметил Криксу, что не так давно нечто похожее совершили воины из фракийских и самнитских когорт, которые избили двоих содержателей притонов за то, что те слишком завысили стоимость услуг проституток.
«Тогда тоже была пролита кровь, поскольку не обошлось без разбитых носов и выбитых зубов, но Спартак замял это дело, – сказал Брезовир. – Так и в нашем случае, я полагаю, что эту шумиху надо замять!»
Крикс напрямую заявил об этом Спартаку.
Спартак не пожелал уступать Криксу, сказав ему, что выбитые зубы в одном случае и три трупа в другом явно не одно и то же.
«Граждане Метапонта оказали нам гостеприимство в эти зимние месяцы, поэтому с нашей стороны является верхом неблагодарности пускать в ход оружие при спорах и размолвках, – сказал Спартак. – Виновники этого тройного убийства должны быть сурово наказаны на глазах у всего войска, чтобы впредь никому из наших людей не пришло в голову совершить такое же зло».
Спартак собрал военачальников на совет, желая заручиться поддержкой большинства из них при разрешении этого конфликта. На совете разгорелись нешуточные споры. Сторону Спартака приняли многие из начальников когорт и конных отрядов, но и на стороне Крикса оказались все военачальники-галлы, а также германцы и самниты. Взаимные упреки и обличения распалили спорщиков до такой степени, что временами едва не доходило до драки. Наконец Спартак решил прибегнуть к тайному голосованию. Все участники совета должны были опустить в сосуд либо белый камешек, либо черный. Белый камень означал помилование двух воинов-галлов, запятнанных убийством. Черный камень был знаком того, что этих двоих злодеев нужно судить и сурово наказать. Когда камни высыпали из сосуда и разложили в две кучки, то выяснилось, что черных оказалось на пять штук больше.
Спартак объявил, что решение принято, и распустил совет.
Суд над двумя злодеями должен был состояться на другой день с утра. Однако до суда дело так и не дошло, поскольку Крикс собрал всех галлов и германцев, которые походной колонной выступили из Метапонта в сторону соседнего городка Анапеста. Военачальники-фракийцы попытались было загородить дорогу воинам Крикса своими конными и пешими отрядами, но галлы и германцы, перестроившись в боевой порядок, силой пробились из Метапонта и ушли в Анапест, до которого было не более пяти миль. Галлов и германцев, ушедших вместе с Криксом, насчитывалось около пятнадцати тысяч. За последующие две недели в Анапест из Метапонта ушли еще около пяти тысяч восставших. Это были все те, кому не нравилась жесткая дисциплина, установленная Спартаком, кому хотелось заниматься грабежами и не нести за это никакой ответственности.
Крикс и его люди, расположившиеся в Анапесте, занялись своим привычным делом. Рыская по округе, галлы и германцы разоряли виллы и маленькие городки, таща в свой стан все ценное. Беглые рабы шли к Криксу толпами, иные из них приносили отрубленные головы рабовладельцев или просто случайных людей, оказавшихся у них на пути. Таким образом беглые невольники старались доказать Криксу и восставшим рабам свою готовность участвовать в этом грандиозном мятеже. За короткий срок число беглых невольников в лагере Крикса возросло до двух тысяч человек.
Я тоже ушел в Анапест с буйным воинством Крикса, имея свои далеко идущие цели. Эмболария была вместе со мной.
Глава вторая Битва у горы Гарган
В конце марта к Криксу от Спартака прибыл посланец. Им оказался Рес. Понимая, что Рес приехал неспроста и разговор с ним наверняка будет трудным, Крикс пригласил на эту встречу меня и Брезовира. Меня, как некогда дружившего с Ресом и умеющего с ним разговаривать. А Брезовир был нужен, чтобы отвечать за тех воинов-галлов, которых Крикс не выдал на расправу, если речь опять зайдет о них.
– Завтра Спартак покидает Метапонт, – сказал Рес. – Спартак намерен двигаться к Альпам. Если войско Крикса последует за Спартаком, тогда нужно сразу обговорить условия этого объединения. – Рес посмотрел на Крикса и Брезовира. – Первое условие Спартака – это беспрекословное подчинение ему. Второе условие – выдача вами Спартаку двух ваших воинов, устроивших бойню в притоне «Веселый Эрос». Третье условие…
– Как, есть еще и третье условие?! – желчно усмехнулся Брезовир, переглянувшись с Криксом. – Не слишком ли много власти взял себе Спартак!
– Спартак взял себе власти ровно столько, сколько нужно для поддержания дисциплины в нашем войске, – холодно ответил Рес. – Так вот, в-третьих, вам придется отпустить на свободу всех женщин, плененных вашими воинами в соседних с Метапонтом городках. На этом настаивают граждане Метапонта, с которыми вы поступили некрасиво и неблагодарно, – добавил Рес, вновь окинув Крикса и Брезовира неприветливым взглядом.
– Спартак собрался покинуть Италию, поэтому все его заботы о гражданах Метапонта смахивают на лицемерное притворство, – вступил в разговор я. – Спартак возмущается тем, что галлы обошлись жестоко с друзьями и родственниками метапонтцев, живущих по соседству с ними. Однако Спартака совершенно не заботит то, как обойдутся с гражданами Метапонта римляне, нагрянув сюда. Общеизвестно, что римляне не церемонятся с теми из своих союзников, кто хоть в чем-то помогает их врагам. Если бы Спартак желал блага гражданам Метапонта, то он остался бы на их земле и защитил бы их от гнева римлян.
– Вот именно! – воскликнул Крикс, одобряя сказанное мной. – Легко обвинять в неблагодарности других и закрывать глаза на собственную неблагодарность! Мои люди не пойдут к Альпам, поэтому мы не собираемся выполнять условия Спартака.
– Рес, передай Спартаку что мы продолжим войну с Римом, от которой он намерен бежать за Альпы, – запальчиво произнес Брезовир.
– В таком случае, храбрецы, вам нужно знать следующее, – поднявшись со стула, сказал Рес. – Наши лазутчики, вернувшиеся недавно из Капуи, сообщили, что римский сенат направляет на подавление восстания рабов большое войско во главе с консулами Луцием Геллием и Гнеем Лентулом. Это уже большая сила, намного превосходящая отряды Глабра и Вариния, вместе взятые.
– А, так вот почему Спартак так заторопился выступить к Альпам! – ехидно рассмеялся Брезовир.
– Все, что вы должны были услышать от меня, вы услышали, – сухо промолвил Рес. – Теперь прощайте!
Не прибавив больше ни слова, Рес вышел из шатра.
Едва Рес покинул лагерь Крикса, вслед за ним выехал я верхом на коне. Вместе со мной отправились в Метапонт пятнадцать конных галлов и две повозки, запряженные мулами, в которые были посажены двенадцать пленных знатных гречанок, захваченных воинами Крикса в окрестных городках. Я уговорил Крикса и Брезовира выдать этих пленниц гражданам Метапонта, дабы не ссориться окончательно ни с ними, ни со Спартаком. Истинная же цель моей поездки в Метапонт была другая. Я вез деньги, которые надлежало заплатить владельцам тех торговых судов, на которых наши послы должны были добраться в Испанию и Азию. Гай Каниций и Эмилий Варин уже ждали эти деньги, они уже были готовы отправиться в путь. Все это делалось втайне от Спартака.
Спартак при встрече был очень приветлив со мной, радуясь тому, что хотя бы одно из его условий было выполнено Криксом.
Улаживая все свои дела, я со своими телохранителями расположился в предместье Метапонта в доме, где жил до этого всю зиму. В этом доме поздно вечером я встретился с Гаем Каницием и Эмилием Варином. Я передал каждому из них по триста серебряных драхм и по сто золотых статеров. На эти деньги обоим предстояло совершить неблизкий путь по морю туда и обратно. Выпив по чаше вина за успех задуманного грандиозного дела, мы трое расстались около полуночи.
Ранним утром, едва открыв глаза, я уже знал, что оба судна с нашими послами вышли из гавани Метапонта на морской простор.
Собираясь позавтракать, я вдруг увидел перед собой Реса и Лоллию, которые пришли якобы попрощаться со мной, а на деле принялись убеждать меня оставить Крикса и вернуться к Спартаку.
– Крикс безрассуден и горяч, – молвил Рес. – Ему не выстоять против двух римских армий. Андреас, неужели твоя обида на Спартака сильнее твоего благоразумия?
– Обида тут ни при чем, – сказал я. – Просто мне хочется отомстить за Фотиду, вот и все. За свою жизнь я совершенно не трясусь. Гибель в сражении будет для меня только в радость, ведь тогда я встречусь с Фотидой в царстве Аида.
Рес и Лоллия молча переглянулись. По их лицам было видно, что они не согласны с моей точкой зрения, но не смеют ее оспаривать, видя мою непреклонность.
– Мне жаль с тобой расставаться, Андреас, – обняв меня, промолвил Рес. – Ты был мне как брат и в гладиаторской школе, и на Везувии, и в походах… Прощай! И не держи на меня зла!
От этих слов Реса у меня вдруг защипало в глазах. Я сказал ему дрогнувшим голосом, что давно уже забыл нашу с ним ссору в ноланском амфитеатре.
– Прощай, Андреас! – грустно проговорила светловолосая Лоллия и поцеловала меня в щеку. – Поцелуй от меня Эмболарию.
Отряды Спартака с самого утра выходили из города на дорогу, ведущую на север в Апулию. Конный отряд Реса был замыкающим, поэтому отважный фракиец имел время, чтобы повидаться со мной напоследок.
У меня был приказ Крикса задержаться в Метапонте еще на день-два после ухода отсюда войска Спартака. Крикс беспокоился, что встречные ветры или штормы могут завернуть корабли с нашими послами обратно в Метапонт. Мне следовало проследить за этим и обезопасить наших послов от возможных нападок горожан, если непогода все же помешает осуществлению нашего тайного замысла. При худшем стечении обстоятельств мне было велено доставить обоих послов в лагерь Крикса. К счастью, погода на море в эти дни стояла благоприятная для путешествий, я вернулся к Криксу с доброй вестью.
Спартак во главе сорокатысячного войска вступил в гористый Самниум, продолжая двигаться теми же короткими переходами.
Крикс три дня стоял под Луцерией, держа в страхе власти этого города. Сначала Крикс взял с горожан в качестве откупа двести фунтов серебра, тридцать фунтов золота и всю имевшуюся у них муку. Потом Крикс, словно в издевку, потребовал, чтобы граждане Луцерии сдали все оружие, которое в стан восставших должны были принести жены, сестры и дочери местной знати. Совет декурионов Луцерии согласился и с этим унизительным требованием Крикса. Однако малодушие мужчин было посрамлено мужеством женщин, которые заявили своим отцам, мужьям и братьям, что они скорее сами лишат себя жизни, чем пойдут на позор в лагерь восставших рабов. Тогда сначала самые смелые из граждан взялись за оружие, а затем и все остальные от мала до велика. Вооружились и многие из женщин. Когда от восставших в город пришли послы, чтобы выяснить, почему так долго не выполняется требование Крикса, то горожане перекололи их копьями.
Рассвирепевший Крикс бросил на штурм Луцерии все свое войско. Несколько часов на улицах городка, во внутренних двориках и в домах кипели ожесточенные схватки. Около трех тысяч горожан нашли свою смерть в этом побоище. Крикса и его соратников-галлов потрясло то, что граждане Луцерии сами убили своих жен и дочерей, дабы они не угодили на потеху восставшим невольникам.
От залитой кровью Луцерии Крикс повел свое войско к городу Аргириппе. Этот город был значительно крупнее Луцерии, имел каменные стены и башни, поэтому его жители, принявшие к себе селян из близлежащих деревень, наотрез отказались выполнять любые требования восставших. Крикс не стал тратить время на осаду Аргириппы и повел своих воинов дальше, с ходу захватывая маленькие городки, не имевшие стен, опустошая виллы и селения. Восставшие гнали за собой тысячи коров и овец, отнятых ими у местных землевладельцев.
На гористом Гарганском мысе воины Крикса взяли приступом небольшой городок Урий, защитники которого заранее натаскали на стены побольше камней, чтобы швырять их сверху в мятежников. Как и в Луцерии, все население Урия было вырезано поголовно галлами и германцами, мстившими таким образом за своих погибших соратников.
Во взятом восставшими Урии меня поразил один случай. Совсем еще юная девушка, не желая даваться живой в руки галлов, забралась на плоскую крышу высокого трехъярусного дома и бросилась вниз. Внизу у самой стены дома стояли, сбившись в кучу козы и овцы, напуганные криками и звоном оружия. Девушка упала с большой высоты прямо на эту небольшую отару и осталась жива, не повредив себе ни рук, ни ног, ни головы. Мягкие овечьи спины смягчили удар девичьего тела при падении.
Кто-то из галлов с радостным смехом схватил девушку за черные вьющиеся волосы, посчитав ее своей военной добычей, но я немедленно вмешался и объявил, что эта девушка, спасшаяся столь чудесным образом, явно находится под покровительством кого-то из богов. По этой причине эту девушку нельзя трогать и лучше отпустить ее на все четыре стороны, дабы не гневить богов. Поскольку со мной согласился оказавшийся тут же Брезовир, никто из галлов не стал выражать свое недовольство.
Я взял испуганную растрепанную девушку за руку и повел за собой, желая поскорее увести ее из охваченного кровавым хаосом городка, где свирепствовали галлы и германцы, добивая последних защитников Урия. Вскочив верхом на коня и посадив девушку позади себя, я поехал по дороге в сторону горного хребта, лиловые вершины которого были облиты красными лучами закатного солнца. Дорога шла сначала по каменистой пустоши, затем углубилась в светлый лиственный лес. Крики галлов и германцев, грабивших Урий, постепенно затихли, затерялись вдалеке у нас за спиной. Моя юная спутница рыдала, уткнувшись лицом в мою спину. Я молча правил конем, вглядываясь вперед. Горячий жеребец то и дело порывался перейти на рысь, и мне приходилось туже натягивать поводья, чтобы вновь перевести его на шаг.
Когда тень от горных вершин упала на дорогу, я увидел невдалеке небольшое селение, откуда спешно уходили люди, гоня перед собой коз и коров. Кто-то из селян ехал верхом на осле, кто-то верхом на лошади. Маленькие дети тряслись вместе с нехитрыми пожитками в скрипучих повозках, запряженных быками.
При виде меня какой-то старик в грубом плаще и войлочном колпаке спросил, далеко ли до римского стана. Я ответил, что не знаю.
– А ты разве не из римского войска, друг? – удивился старик, оглядев меня.
На мне был панцирь, шлем и поножи с убитого римского центуриона. Калиги у меня на ногах и красный плащ на плечах тоже были взяты мной как трофеи в лагере Клодия Глабра.
Я молча проехал мимо старика, мимо повозок и каких-то женщин с узлами в руках. Судя по голосам этих беженцев, все они торопились укрыться в военном римском лагере, до которого было рукой подать. Переведя коня в легкий галоп, я преодолел один довольно крутой подъем, затем следующий. С вершины горного кряжа мне открылась зеленая долина, посреди которой гигантским четырехугольником раскинулся стан римского войска, обнесенный по всему периметру рвом и валом. Оттуда долетали протяжные сигналы труб, ржание коней, громкие выкрики военачальников…
«Это подошел кто-то из консулов, – промелькнуло у меня в голове, – но кто из них Луций Геллий или Гней Лентул? А может, оба консула здесь?»
Несколько мгновений я пристально разглядывал римский лагерь, мысленно считая длинные ряды палаток. Выходило, что в этом лагере находится не меньше двух легионов. Значит, тут одна из двух консульских армий.
«Это то самое римское войско, которое должно разбить отряд Крикса, – размышлял я, нервно покусывая ноготь большого пальца на своей правой руке. – Значит, если верить Плутарху и Титу Ливию, это авангард консула Геллия, который преследовал отряды Спартака, но отклонился в сторону чтобы напасть на отколовшееся воинство Крикса. Этим авангардом командовал не сам консул Геллий, а его помощник… Как же его зовут? – Я усиленно копался в своей памяти, стараясь высветить в ней сведения, полученные мною на лекциях и из античных источников. – Это либо легат, либо претор. Ну да, точно, вспомнил! Правой рукой консула Геллия был претор Квинт Аррий. Он-то и уничтожил отряд Крикса. Так было по ходу истории. Но поскольку я – агент из будущего и гибель Крикса не входит в мои планы, стало быть, этот отрезок античной истории мне придется кардинально изменить. С моей помощью Крикс должен не только уцелеть, но и разбить войско претора Аррия! Иначе грош мне цена как агенту!»
Я помог своей спутнице сойти с коня на землю. Спросив, как ее зовут, я указал ей рукой на загоравшиеся в низине огни римского стана:
– Прощай, Сильвия! Ступай в римский лагерь, там ты будешь в безопасности этой ночью. А завтра утром уходи в город Левки, это в десяти милях к западу отсюда.
Сильвия взирала на меня своими большими печальными глазами, прижав согнутые руки к груди и не проронив ни слова.
Ударив коня пятками, я поскакал на восток по каменистой дороге, идущей резко под уклон. Сумерки быстро сгущались. Оказавшись в ложбине между двумя горными кручами, я оглянулся назад и увидел на гребне перевала на фоне сиренево-розового закатного неба одинокую тонкую девичью фигурку в длинном одеянии. Сильвия продолжала стоять на месте, глядя мне вслед.
– Под нашими знаменами двадцать две тысячи воинов, поэтому два римских легиона – для нас сущий пустяк! – Крикс небрежно сплюнул себе под ноги. – Подберемся к римлянам тихо в темноте и перебьем их сонных, как тогда под Везувием.
– Возможно, римлян больше, чем два легиона, – сказал я. – Командует ими претор Аррий. Это авангард консульской армии Луция Геллия.
– Тем лучше, – вставил Брезовир. – Сначала разобьем претора Аррия, потом навалимся на консула Геллия.
Прочие начальники когорт, упоенные стремительным взятием Урия, были настроены столь же решительно. Всем не терпелось поскорее напасть на римлян.
Крикс дал войску три часа на отдых и подкрепление сил пищей. Затем отряды восставших без трубных сигналов и пения победных песен выступили к Гарганскому хребту, у подножия которого стоял со своими легионами претор Аррий.
Дисциплина в войске Крикса была значительно слабее, чем в отрядах Спартака. Галлы и германцы рвались в битву с римлянами, но при этом, двигаясь на марше, многие из них успевали угощаться вином, взятым ими в подвалах разоренного Урия. Кто-то из воинов Крикса шел быстрее, кто-то медленнее, иные из галлов и вовсе сворачивали с дороги в сторону, чтобы пошарить в домах брошенной жителями деревни или поискать какой-нибудь поживы на одиноко стоявшей мельнице. Из-за этого войско восставших неимоверно растянулось на марше. Когда головные галло-германские когорты уже преодолели горный перевал и начали строиться в долине в боевую линию, в это время отставшие отряды Крикса еще только подходили к перевалу.
Эта неслаженность в действиях галлов и германцев выводила меня из себя. Я был готов хлестать плетью тех нерасторопных воинов, которые со смехом и пьяными шутками все подходили и подходили со стороны перевала, занимая свое место в боевом строю. Утро уже занялось, когда войско Крикса наконец-то было в сборе и готово к битве.
В римском лагере не могли не заметить полчища восставших рабов, сверкавшего оружием и доспехами. Очевидно было и намерение восставших, спустившихся с гор и расположившихся фалангой в долине. Чуткую рассветную тишину нарушили резкие громкие сигналы римских букцин. Не прошло и получаса, как из лагерных ворот с глухим шумом и лязгом устремились потоки римских легионеров в блестящих шлемах, с поднятыми кверху копьями. Среди копий покачивались на бегу значки манипулов и когорт. Два римских легиона выстроились в боевой порядок с поразительной быстротой.
– Вот это выучка! – восхищенно обронил самнит Клувиан, переглянувшись со мной.
В этот миг грянули боевые трубы галлов, подав сигнал к атаке.
Фаланга восставших пришла в движение. Шаг многих тысяч воинов, слитых в единый монолитный строй, сначала был медленным, затем стал ускоряться, чему способствовал уклон долины в сторону римского лагеря. Римляне сплотили свои ряды, заслонившись большими прямоугольными щитами. Воины Крикса на ходу наклонили свои копья в сторону врага. Вот рати сошлись с треском ломающихся копий и с грохотом сталкивающихся щитов. Боевой клич римских легионеров потонул в громоподобном реве объятых яростью галлов и германцев, которые в хмельном угаре лезли прямо на римские копья, напирали всей своей массой на боевые порядки римлян. Какое-то время легионеры стойко выдерживали мощный натиск восставших рабов, потери которых, особенно в центре, исчислялись многими сотнями убитых и раненых. Однако численный перевес позволил восставшим охватить фланги римской боевой линии. Не прошло и часа ожесточенной сечи, как плотная стена из красных римских щитов подалась назад, захлестываемая звенящей железом волной из многих тысяч галлов и германцев. Вскоре отступление римлян превратилось в повальное бегство. Воины Крикса, надрывая глотки в торжествующем вопле, преследовали легионеров по пятам, безжалостно закалывая тех из них, кто спотыкался и падал, кто был ранен и не мог бежать.
Римляне попытались было остановить эту орущую лавину восставших рабов у своего лагерного рва, но наступательный порыв воинов Крикса был таков, что они перемахнули через ров и вал, смели поредевшие римские когорты и рассыпались по всему римскому стану, подобно саранче, упавшей с неба на хлебную ниву. Римлянам пришлось бежать из собственного лагеря на близлежащие холмы и подсчитывать там свои потери, в бессильной ярости взирая на торжество восставших невольников.
Отчасти столь быстрый успех галлов и германцев при захвате римского стана был обусловлен тем, что в лагере собралось множество беженцев из окрестных сел. Объятые паникой беженцы с женами и детьми метались по лагерю, внося еще большее смятение и в без того расстроенные римские манипулы и когорты. Участь несчастных беженцев была ужасна. Мужчин галлы убивали, а женщин насиловали прямо на земле рядом с окровавленными трупами. Тут же косматые германцы и беспощадные самниты терзали угодивших в плен легионеров, выпуская им наружу кишки, отрубая руки и ноги. Стоны умирающих в муках пленников сливались с жалобными криками женщин и плачем до смерти перепуганных детей.
Присев на скамью рядом со мной, Эмболария тихо и озабоченно спросила:
– Крикс намерен действовать наперекор Спартаку или втайне от него?
– Я убедил Крикса вести переговоры втайне, – ответил я, заглянув в глаза самнитке. – Как только утихнут зимние штормы, Гай Каниций отправится послом в Испанию к Серторию, а Эмилий Варин поедет в Азию к Митридату.
– Если Спартак все-таки уведет часть нашего войска к альпийским горным проходам, ты последуешь за ним? – так же негромко спросила Эмболария.
– Нет, я останусь с Криксом, чтобы и дальше воевать с римлянами, – без колебаний сказал я, подбросив в огонь пару поленьев.
– Значит, и я тоже останусь, – твердо произнесла Эмболария, мягко взяв меня за руку.
Я привлек Эмболарию к себе, поцеловал ее в пунцовые уста и прошептал с улыбкой:
– Конечно, останешься! Кто же будет согревать меня в постели холодными ночами.
– Если будешь шляться по притонам, мой милый, то мои любовные объятия могут стать для тебя смертельными, – в тон мне прошептала Эмболария, крепко обняв меня своими сильными борцовскими руками. – Помни об этом!
* * *
Вскоре произошли события, ускорившие раскол среди восставших рабов и едва не посеявшие между ними кровавую распрю.Двое галлов из отряда Крикса в одном из лупанаров Метапонта учинили кровавую резню. Они убили хозяина притона, его помощника и слугу-привратника, когда с них потребовали деньги за предоставленные им услуги проституток. Два гладиатора-галла находились в хмельном угаре и плохо соображали, когда размахивали оружием и проливали кровь. Немного протрезвев ближе к утру, эти двое попытались было замести свои следы, но разбежавшиеся из лупанара блудницы слишком хорошо знали в лицо и по именам этих двоих завсегдатаев заведения под названием «Веселый Эрос», разнеся весть об их злодеянии по всему городу. Власти Метапонта и родственники убитых сразу же устремились к Спартаку, настаивая на розыске и суровом наказании убийц.
Спартак прослыл среди граждан Метапонта человеком гуманным и справедливым, всем было известно его непримиримое отношение к любым преступлениям, кровавым и бескровным, бросавшим тень на его войско. Спартаку не составило труда разыскать двух воинов-галлов, запятнавших себя кровью ни в чем не повинных людей. Однако Спартак столкнулся с решительным противодействием со стороны Крикса, который не пожелал выдать ему виновников кровавого преступления. Эти двое злодеев состояли в когорте Брезовира, который был лучшим другом Крикса и у которого совсем не было желания выдавать двух своих лучших воинов на расправу. Брезовир довольно резонно заметил Криксу, что не так давно нечто похожее совершили воины из фракийских и самнитских когорт, которые избили двоих содержателей притонов за то, что те слишком завысили стоимость услуг проституток.
«Тогда тоже была пролита кровь, поскольку не обошлось без разбитых носов и выбитых зубов, но Спартак замял это дело, – сказал Брезовир. – Так и в нашем случае, я полагаю, что эту шумиху надо замять!»
Крикс напрямую заявил об этом Спартаку.
Спартак не пожелал уступать Криксу, сказав ему, что выбитые зубы в одном случае и три трупа в другом явно не одно и то же.
«Граждане Метапонта оказали нам гостеприимство в эти зимние месяцы, поэтому с нашей стороны является верхом неблагодарности пускать в ход оружие при спорах и размолвках, – сказал Спартак. – Виновники этого тройного убийства должны быть сурово наказаны на глазах у всего войска, чтобы впредь никому из наших людей не пришло в голову совершить такое же зло».
Спартак собрал военачальников на совет, желая заручиться поддержкой большинства из них при разрешении этого конфликта. На совете разгорелись нешуточные споры. Сторону Спартака приняли многие из начальников когорт и конных отрядов, но и на стороне Крикса оказались все военачальники-галлы, а также германцы и самниты. Взаимные упреки и обличения распалили спорщиков до такой степени, что временами едва не доходило до драки. Наконец Спартак решил прибегнуть к тайному голосованию. Все участники совета должны были опустить в сосуд либо белый камешек, либо черный. Белый камень означал помилование двух воинов-галлов, запятнанных убийством. Черный камень был знаком того, что этих двоих злодеев нужно судить и сурово наказать. Когда камни высыпали из сосуда и разложили в две кучки, то выяснилось, что черных оказалось на пять штук больше.
Спартак объявил, что решение принято, и распустил совет.
Суд над двумя злодеями должен был состояться на другой день с утра. Однако до суда дело так и не дошло, поскольку Крикс собрал всех галлов и германцев, которые походной колонной выступили из Метапонта в сторону соседнего городка Анапеста. Военачальники-фракийцы попытались было загородить дорогу воинам Крикса своими конными и пешими отрядами, но галлы и германцы, перестроившись в боевой порядок, силой пробились из Метапонта и ушли в Анапест, до которого было не более пяти миль. Галлов и германцев, ушедших вместе с Криксом, насчитывалось около пятнадцати тысяч. За последующие две недели в Анапест из Метапонта ушли еще около пяти тысяч восставших. Это были все те, кому не нравилась жесткая дисциплина, установленная Спартаком, кому хотелось заниматься грабежами и не нести за это никакой ответственности.
Крикс и его люди, расположившиеся в Анапесте, занялись своим привычным делом. Рыская по округе, галлы и германцы разоряли виллы и маленькие городки, таща в свой стан все ценное. Беглые рабы шли к Криксу толпами, иные из них приносили отрубленные головы рабовладельцев или просто случайных людей, оказавшихся у них на пути. Таким образом беглые невольники старались доказать Криксу и восставшим рабам свою готовность участвовать в этом грандиозном мятеже. За короткий срок число беглых невольников в лагере Крикса возросло до двух тысяч человек.
Я тоже ушел в Анапест с буйным воинством Крикса, имея свои далеко идущие цели. Эмболария была вместе со мной.
Глава вторая Битва у горы Гарган
– Завтра Спартак покидает Метапонт, – сказал Рес. – Спартак намерен двигаться к Альпам. Если войско Крикса последует за Спартаком, тогда нужно сразу обговорить условия этого объединения. – Рес посмотрел на Крикса и Брезовира. – Первое условие Спартака – это беспрекословное подчинение ему. Второе условие – выдача вами Спартаку двух ваших воинов, устроивших бойню в притоне «Веселый Эрос». Третье условие…
– Как, есть еще и третье условие?! – желчно усмехнулся Брезовир, переглянувшись с Криксом. – Не слишком ли много власти взял себе Спартак!
– Спартак взял себе власти ровно столько, сколько нужно для поддержания дисциплины в нашем войске, – холодно ответил Рес. – Так вот, в-третьих, вам придется отпустить на свободу всех женщин, плененных вашими воинами в соседних с Метапонтом городках. На этом настаивают граждане Метапонта, с которыми вы поступили некрасиво и неблагодарно, – добавил Рес, вновь окинув Крикса и Брезовира неприветливым взглядом.
– Спартак собрался покинуть Италию, поэтому все его заботы о гражданах Метапонта смахивают на лицемерное притворство, – вступил в разговор я. – Спартак возмущается тем, что галлы обошлись жестоко с друзьями и родственниками метапонтцев, живущих по соседству с ними. Однако Спартака совершенно не заботит то, как обойдутся с гражданами Метапонта римляне, нагрянув сюда. Общеизвестно, что римляне не церемонятся с теми из своих союзников, кто хоть в чем-то помогает их врагам. Если бы Спартак желал блага гражданам Метапонта, то он остался бы на их земле и защитил бы их от гнева римлян.
– Вот именно! – воскликнул Крикс, одобряя сказанное мной. – Легко обвинять в неблагодарности других и закрывать глаза на собственную неблагодарность! Мои люди не пойдут к Альпам, поэтому мы не собираемся выполнять условия Спартака.
– Рес, передай Спартаку что мы продолжим войну с Римом, от которой он намерен бежать за Альпы, – запальчиво произнес Брезовир.
– В таком случае, храбрецы, вам нужно знать следующее, – поднявшись со стула, сказал Рес. – Наши лазутчики, вернувшиеся недавно из Капуи, сообщили, что римский сенат направляет на подавление восстания рабов большое войско во главе с консулами Луцием Геллием и Гнеем Лентулом. Это уже большая сила, намного превосходящая отряды Глабра и Вариния, вместе взятые.
– А, так вот почему Спартак так заторопился выступить к Альпам! – ехидно рассмеялся Брезовир.
– Все, что вы должны были услышать от меня, вы услышали, – сухо промолвил Рес. – Теперь прощайте!
Не прибавив больше ни слова, Рес вышел из шатра.
Едва Рес покинул лагерь Крикса, вслед за ним выехал я верхом на коне. Вместе со мной отправились в Метапонт пятнадцать конных галлов и две повозки, запряженные мулами, в которые были посажены двенадцать пленных знатных гречанок, захваченных воинами Крикса в окрестных городках. Я уговорил Крикса и Брезовира выдать этих пленниц гражданам Метапонта, дабы не ссориться окончательно ни с ними, ни со Спартаком. Истинная же цель моей поездки в Метапонт была другая. Я вез деньги, которые надлежало заплатить владельцам тех торговых судов, на которых наши послы должны были добраться в Испанию и Азию. Гай Каниций и Эмилий Варин уже ждали эти деньги, они уже были готовы отправиться в путь. Все это делалось втайне от Спартака.
Спартак при встрече был очень приветлив со мной, радуясь тому, что хотя бы одно из его условий было выполнено Криксом.
Улаживая все свои дела, я со своими телохранителями расположился в предместье Метапонта в доме, где жил до этого всю зиму. В этом доме поздно вечером я встретился с Гаем Каницием и Эмилием Варином. Я передал каждому из них по триста серебряных драхм и по сто золотых статеров. На эти деньги обоим предстояло совершить неблизкий путь по морю туда и обратно. Выпив по чаше вина за успех задуманного грандиозного дела, мы трое расстались около полуночи.
Ранним утром, едва открыв глаза, я уже знал, что оба судна с нашими послами вышли из гавани Метапонта на морской простор.
Собираясь позавтракать, я вдруг увидел перед собой Реса и Лоллию, которые пришли якобы попрощаться со мной, а на деле принялись убеждать меня оставить Крикса и вернуться к Спартаку.
– Крикс безрассуден и горяч, – молвил Рес. – Ему не выстоять против двух римских армий. Андреас, неужели твоя обида на Спартака сильнее твоего благоразумия?
– Обида тут ни при чем, – сказал я. – Просто мне хочется отомстить за Фотиду, вот и все. За свою жизнь я совершенно не трясусь. Гибель в сражении будет для меня только в радость, ведь тогда я встречусь с Фотидой в царстве Аида.
Рес и Лоллия молча переглянулись. По их лицам было видно, что они не согласны с моей точкой зрения, но не смеют ее оспаривать, видя мою непреклонность.
– Мне жаль с тобой расставаться, Андреас, – обняв меня, промолвил Рес. – Ты был мне как брат и в гладиаторской школе, и на Везувии, и в походах… Прощай! И не держи на меня зла!
От этих слов Реса у меня вдруг защипало в глазах. Я сказал ему дрогнувшим голосом, что давно уже забыл нашу с ним ссору в ноланском амфитеатре.
– Прощай, Андреас! – грустно проговорила светловолосая Лоллия и поцеловала меня в щеку. – Поцелуй от меня Эмболарию.
Отряды Спартака с самого утра выходили из города на дорогу, ведущую на север в Апулию. Конный отряд Реса был замыкающим, поэтому отважный фракиец имел время, чтобы повидаться со мной напоследок.
У меня был приказ Крикса задержаться в Метапонте еще на день-два после ухода отсюда войска Спартака. Крикс беспокоился, что встречные ветры или штормы могут завернуть корабли с нашими послами обратно в Метапонт. Мне следовало проследить за этим и обезопасить наших послов от возможных нападок горожан, если непогода все же помешает осуществлению нашего тайного замысла. При худшем стечении обстоятельств мне было велено доставить обоих послов в лагерь Крикса. К счастью, погода на море в эти дни стояла благоприятная для путешествий, я вернулся к Криксу с доброй вестью.
* * *
Войско Спартака продвигалось по Апулии короткими переходами от города к городу, останавливаясь на долгие стоянки. Эта неспешность объяснялась тем, что восставшие давали возможность своим застоявшимся за зиму коням и мулам откормиться на тучных весенних лугах. Войско Крикса тоже двигалось на север, все время держась в стороне от отрядов Спартака. Самниты и луканцы, видя, что Спартак и впрямь не намерен оставаться в Италии, группами и в одиночку перебегали в стан Крикса, который с радостью принимал всех, обещая поход на Рим. Возле города Луцерии Крикс и его люди отстали от войска Спартака, решив задержаться в этой благодатной местности, где было много цветущих городов, деревень и усадеб.Спартак во главе сорокатысячного войска вступил в гористый Самниум, продолжая двигаться теми же короткими переходами.
Крикс три дня стоял под Луцерией, держа в страхе власти этого города. Сначала Крикс взял с горожан в качестве откупа двести фунтов серебра, тридцать фунтов золота и всю имевшуюся у них муку. Потом Крикс, словно в издевку, потребовал, чтобы граждане Луцерии сдали все оружие, которое в стан восставших должны были принести жены, сестры и дочери местной знати. Совет декурионов Луцерии согласился и с этим унизительным требованием Крикса. Однако малодушие мужчин было посрамлено мужеством женщин, которые заявили своим отцам, мужьям и братьям, что они скорее сами лишат себя жизни, чем пойдут на позор в лагерь восставших рабов. Тогда сначала самые смелые из граждан взялись за оружие, а затем и все остальные от мала до велика. Вооружились и многие из женщин. Когда от восставших в город пришли послы, чтобы выяснить, почему так долго не выполняется требование Крикса, то горожане перекололи их копьями.
Рассвирепевший Крикс бросил на штурм Луцерии все свое войско. Несколько часов на улицах городка, во внутренних двориках и в домах кипели ожесточенные схватки. Около трех тысяч горожан нашли свою смерть в этом побоище. Крикса и его соратников-галлов потрясло то, что граждане Луцерии сами убили своих жен и дочерей, дабы они не угодили на потеху восставшим невольникам.
От залитой кровью Луцерии Крикс повел свое войско к городу Аргириппе. Этот город был значительно крупнее Луцерии, имел каменные стены и башни, поэтому его жители, принявшие к себе селян из близлежащих деревень, наотрез отказались выполнять любые требования восставших. Крикс не стал тратить время на осаду Аргириппы и повел своих воинов дальше, с ходу захватывая маленькие городки, не имевшие стен, опустошая виллы и селения. Восставшие гнали за собой тысячи коров и овец, отнятых ими у местных землевладельцев.
На гористом Гарганском мысе воины Крикса взяли приступом небольшой городок Урий, защитники которого заранее натаскали на стены побольше камней, чтобы швырять их сверху в мятежников. Как и в Луцерии, все население Урия было вырезано поголовно галлами и германцами, мстившими таким образом за своих погибших соратников.
Во взятом восставшими Урии меня поразил один случай. Совсем еще юная девушка, не желая даваться живой в руки галлов, забралась на плоскую крышу высокого трехъярусного дома и бросилась вниз. Внизу у самой стены дома стояли, сбившись в кучу козы и овцы, напуганные криками и звоном оружия. Девушка упала с большой высоты прямо на эту небольшую отару и осталась жива, не повредив себе ни рук, ни ног, ни головы. Мягкие овечьи спины смягчили удар девичьего тела при падении.
Кто-то из галлов с радостным смехом схватил девушку за черные вьющиеся волосы, посчитав ее своей военной добычей, но я немедленно вмешался и объявил, что эта девушка, спасшаяся столь чудесным образом, явно находится под покровительством кого-то из богов. По этой причине эту девушку нельзя трогать и лучше отпустить ее на все четыре стороны, дабы не гневить богов. Поскольку со мной согласился оказавшийся тут же Брезовир, никто из галлов не стал выражать свое недовольство.
Я взял испуганную растрепанную девушку за руку и повел за собой, желая поскорее увести ее из охваченного кровавым хаосом городка, где свирепствовали галлы и германцы, добивая последних защитников Урия. Вскочив верхом на коня и посадив девушку позади себя, я поехал по дороге в сторону горного хребта, лиловые вершины которого были облиты красными лучами закатного солнца. Дорога шла сначала по каменистой пустоши, затем углубилась в светлый лиственный лес. Крики галлов и германцев, грабивших Урий, постепенно затихли, затерялись вдалеке у нас за спиной. Моя юная спутница рыдала, уткнувшись лицом в мою спину. Я молча правил конем, вглядываясь вперед. Горячий жеребец то и дело порывался перейти на рысь, и мне приходилось туже натягивать поводья, чтобы вновь перевести его на шаг.
Когда тень от горных вершин упала на дорогу, я увидел невдалеке небольшое селение, откуда спешно уходили люди, гоня перед собой коз и коров. Кто-то из селян ехал верхом на осле, кто-то верхом на лошади. Маленькие дети тряслись вместе с нехитрыми пожитками в скрипучих повозках, запряженных быками.
При виде меня какой-то старик в грубом плаще и войлочном колпаке спросил, далеко ли до римского стана. Я ответил, что не знаю.
– А ты разве не из римского войска, друг? – удивился старик, оглядев меня.
На мне был панцирь, шлем и поножи с убитого римского центуриона. Калиги у меня на ногах и красный плащ на плечах тоже были взяты мной как трофеи в лагере Клодия Глабра.
Я молча проехал мимо старика, мимо повозок и каких-то женщин с узлами в руках. Судя по голосам этих беженцев, все они торопились укрыться в военном римском лагере, до которого было рукой подать. Переведя коня в легкий галоп, я преодолел один довольно крутой подъем, затем следующий. С вершины горного кряжа мне открылась зеленая долина, посреди которой гигантским четырехугольником раскинулся стан римского войска, обнесенный по всему периметру рвом и валом. Оттуда долетали протяжные сигналы труб, ржание коней, громкие выкрики военачальников…
«Это подошел кто-то из консулов, – промелькнуло у меня в голове, – но кто из них Луций Геллий или Гней Лентул? А может, оба консула здесь?»
Несколько мгновений я пристально разглядывал римский лагерь, мысленно считая длинные ряды палаток. Выходило, что в этом лагере находится не меньше двух легионов. Значит, тут одна из двух консульских армий.
«Это то самое римское войско, которое должно разбить отряд Крикса, – размышлял я, нервно покусывая ноготь большого пальца на своей правой руке. – Значит, если верить Плутарху и Титу Ливию, это авангард консула Геллия, который преследовал отряды Спартака, но отклонился в сторону чтобы напасть на отколовшееся воинство Крикса. Этим авангардом командовал не сам консул Геллий, а его помощник… Как же его зовут? – Я усиленно копался в своей памяти, стараясь высветить в ней сведения, полученные мною на лекциях и из античных источников. – Это либо легат, либо претор. Ну да, точно, вспомнил! Правой рукой консула Геллия был претор Квинт Аррий. Он-то и уничтожил отряд Крикса. Так было по ходу истории. Но поскольку я – агент из будущего и гибель Крикса не входит в мои планы, стало быть, этот отрезок античной истории мне придется кардинально изменить. С моей помощью Крикс должен не только уцелеть, но и разбить войско претора Аррия! Иначе грош мне цена как агенту!»
Я помог своей спутнице сойти с коня на землю. Спросив, как ее зовут, я указал ей рукой на загоравшиеся в низине огни римского стана:
– Прощай, Сильвия! Ступай в римский лагерь, там ты будешь в безопасности этой ночью. А завтра утром уходи в город Левки, это в десяти милях к западу отсюда.
Сильвия взирала на меня своими большими печальными глазами, прижав согнутые руки к груди и не проронив ни слова.
Ударив коня пятками, я поскакал на восток по каменистой дороге, идущей резко под уклон. Сумерки быстро сгущались. Оказавшись в ложбине между двумя горными кручами, я оглянулся назад и увидел на гребне перевала на фоне сиренево-розового закатного неба одинокую тонкую девичью фигурку в длинном одеянии. Сильвия продолжала стоять на месте, глядя мне вслед.
* * *
Услышав от меня про римское войско, стоявшее станом всего в нескольких милях от Урия, Крикс стал похож на голодного волка, почуявшего желанную добычу.– Под нашими знаменами двадцать две тысячи воинов, поэтому два римских легиона – для нас сущий пустяк! – Крикс небрежно сплюнул себе под ноги. – Подберемся к римлянам тихо в темноте и перебьем их сонных, как тогда под Везувием.
– Возможно, римлян больше, чем два легиона, – сказал я. – Командует ими претор Аррий. Это авангард консульской армии Луция Геллия.
– Тем лучше, – вставил Брезовир. – Сначала разобьем претора Аррия, потом навалимся на консула Геллия.
Прочие начальники когорт, упоенные стремительным взятием Урия, были настроены столь же решительно. Всем не терпелось поскорее напасть на римлян.
Крикс дал войску три часа на отдых и подкрепление сил пищей. Затем отряды восставших без трубных сигналов и пения победных песен выступили к Гарганскому хребту, у подножия которого стоял со своими легионами претор Аррий.
Дисциплина в войске Крикса была значительно слабее, чем в отрядах Спартака. Галлы и германцы рвались в битву с римлянами, но при этом, двигаясь на марше, многие из них успевали угощаться вином, взятым ими в подвалах разоренного Урия. Кто-то из воинов Крикса шел быстрее, кто-то медленнее, иные из галлов и вовсе сворачивали с дороги в сторону, чтобы пошарить в домах брошенной жителями деревни или поискать какой-нибудь поживы на одиноко стоявшей мельнице. Из-за этого войско восставших неимоверно растянулось на марше. Когда головные галло-германские когорты уже преодолели горный перевал и начали строиться в долине в боевую линию, в это время отставшие отряды Крикса еще только подходили к перевалу.
Эта неслаженность в действиях галлов и германцев выводила меня из себя. Я был готов хлестать плетью тех нерасторопных воинов, которые со смехом и пьяными шутками все подходили и подходили со стороны перевала, занимая свое место в боевом строю. Утро уже занялось, когда войско Крикса наконец-то было в сборе и готово к битве.
В римском лагере не могли не заметить полчища восставших рабов, сверкавшего оружием и доспехами. Очевидно было и намерение восставших, спустившихся с гор и расположившихся фалангой в долине. Чуткую рассветную тишину нарушили резкие громкие сигналы римских букцин. Не прошло и получаса, как из лагерных ворот с глухим шумом и лязгом устремились потоки римских легионеров в блестящих шлемах, с поднятыми кверху копьями. Среди копий покачивались на бегу значки манипулов и когорт. Два римских легиона выстроились в боевой порядок с поразительной быстротой.
– Вот это выучка! – восхищенно обронил самнит Клувиан, переглянувшись со мной.
В этот миг грянули боевые трубы галлов, подав сигнал к атаке.
Фаланга восставших пришла в движение. Шаг многих тысяч воинов, слитых в единый монолитный строй, сначала был медленным, затем стал ускоряться, чему способствовал уклон долины в сторону римского лагеря. Римляне сплотили свои ряды, заслонившись большими прямоугольными щитами. Воины Крикса на ходу наклонили свои копья в сторону врага. Вот рати сошлись с треском ломающихся копий и с грохотом сталкивающихся щитов. Боевой клич римских легионеров потонул в громоподобном реве объятых яростью галлов и германцев, которые в хмельном угаре лезли прямо на римские копья, напирали всей своей массой на боевые порядки римлян. Какое-то время легионеры стойко выдерживали мощный натиск восставших рабов, потери которых, особенно в центре, исчислялись многими сотнями убитых и раненых. Однако численный перевес позволил восставшим охватить фланги римской боевой линии. Не прошло и часа ожесточенной сечи, как плотная стена из красных римских щитов подалась назад, захлестываемая звенящей железом волной из многих тысяч галлов и германцев. Вскоре отступление римлян превратилось в повальное бегство. Воины Крикса, надрывая глотки в торжествующем вопле, преследовали легионеров по пятам, безжалостно закалывая тех из них, кто спотыкался и падал, кто был ранен и не мог бежать.
Римляне попытались было остановить эту орущую лавину восставших рабов у своего лагерного рва, но наступательный порыв воинов Крикса был таков, что они перемахнули через ров и вал, смели поредевшие римские когорты и рассыпались по всему римскому стану, подобно саранче, упавшей с неба на хлебную ниву. Римлянам пришлось бежать из собственного лагеря на близлежащие холмы и подсчитывать там свои потери, в бессильной ярости взирая на торжество восставших невольников.
Отчасти столь быстрый успех галлов и германцев при захвате римского стана был обусловлен тем, что в лагере собралось множество беженцев из окрестных сел. Объятые паникой беженцы с женами и детьми метались по лагерю, внося еще большее смятение и в без того расстроенные римские манипулы и когорты. Участь несчастных беженцев была ужасна. Мужчин галлы убивали, а женщин насиловали прямо на земле рядом с окровавленными трупами. Тут же косматые германцы и беспощадные самниты терзали угодивших в плен легионеров, выпуская им наружу кишки, отрубая руки и ноги. Стоны умирающих в муках пленников сливались с жалобными криками женщин и плачем до смерти перепуганных детей.