Виктор Поротников. Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы

   – Ныне дюже морозно, – сказал Федька, подсев к столу, за которым сидели Дмитрий и Владимир, – а это есть великое благо. Лекари молвят, что мороз всякую заразу убивает, стало быть, мор скоро пойдет на убыль.
   – Этих лекарей послушать, так во всем-то они сведущи, – сердито обронил Дмитрий, глядя на доску с черно-белыми фигурами. – А сами дохнут как мухи вместе со своими больными или того хуже – стараются улизнуть куда подальше, страшась моровой язвы как огня.
   – Все под Богом ходим, – пожал плечами Федька, – что лекари, что обычные люди. Смерть всех одинаково косит.
   – Да, смерть косит всех без разбору, – с тягостным вздохом обронил Дмитрий, и взгляд его вдруг стал печальным и замкнутым. Он снова ощутил на своих плечах тяжесть свалившегося на него горя.
   Владимир выразительным взглядом дал понять Федьке: мол, не упоминай при Дмитрии слово «смерть», говори о чем угодно, только не об этом!
   Федька пошмыгал носом и поведал о том, что их общего знакомого боярича Иванко, сына Боримира Смолятича, вчера лошадь лягнула да так сильно, что сломала ему правую ногу.
   – Иванко-дурень хотел сесть верхом на кобылу, но подошел к ней со стороны хвоста, – с усмешкой промолвил Федька. – Кобылица оказалась норовистая и врезала Иванко копытом.
   – Не повезло Иванко, что и говорить, – вставил Владимир, дабы поддержать разговор. Он двинул вперед одного из своих черных «всадников», слегка пристукнув им по доске.
   – Ничего, – пробурчал Дмитрий, облокотившись на край стола, – наперед будет Иванко наука. Лошадь не корова, к ней особый подход надобен.
   Неожиданно прибежал челядинец в длинной белой рубахе и в льняных портах, заправленных в стоптанные яловые сапоги без каблуков.
   – Господине, боярин Василий Вельяминов пожаловал, – сообщил слуга, отвесив Дмитрию поклон.
   – Все-таки соизволил прийти ко мне мой занятой дядюшка, – встрепенулся Дмитрий с недобрым блеском в глазах. Он махнул рукой челядинцу: – Ладно, пусть войдет.
   Владимир и Федька Свибл поднялись было со своих мест, собираясь удалиться из светлицы. Однако Дмитрий властным голосом повелел им остаться.
   – Вы мои ближайшие друзья, – сказал Дмитрий. – От вас мне таить нечего. К тому же вам будет полезно узреть, сколь высоко вознесся наш тысяцкий в своем властолюбии.
   Владимир и Федька незаметно переглянулись: им и так было ведомо, что слово Василия Вельяминова есть закон для всякого московлянина, будь то боярин, купец или ремесленник. Даже митрополит Алексей – и тот вынужден считаться с Василием Вельяминовым и тремя его братьями.

* * *

   Василию Вельяминову перевалило за пятьдесят, это был сильный дородный мужчина, привыкший к беспрекословному повиновению. Должность тысяцкого Василий Вельяминов получил, можно сказать, по наследству от своего отца, который тоже был московским тысяцким в княжение Ивана Калиты.
   Иван Красный, заняв московский стол, поставил было тысяцким не Василия Вельяминова, а боярина Алексея Босоволкова. Однако спустя два года Алексей Босоволков был убит при загадочных обстоятельствах. Его мертвое тело было найдено на городской вечевой площади ранним февральским утром. Иван Красный затеял расследование, и вскоре выяснилось, что нити этого злодеяния тянутся к братьям Вельяминовым и к боярину Михайле Угрину, на дочери которого был женат Василий Вельяминов.
   Московский люд был возмущен таким самоуправством братьев Вельяминовых, сожалея об убитом Алексее Босоволкове, который не на словах, а на деле радел о купцах и ремесленниках. Опасаясь, что горячие посадские головы отомстят им кровью за кровь, двое из братьев Вельяминовых уехали тогда в Коломну, а Василий Вельяминов с тестем Михайлой Угриным подались в Рязань. Целый год не показывались в Москве братья Вельяминовы, кроме самого младшего из них Юрия, по прозвищу Грунок, который никуда не уезжал. По возвращении в Москву Василий Вельяминов сумел каким-то образом повлиять на Ивана Красного, добившись для себя должности тысяцкого. Следом за Василием Вельяминовым объявились в Москве его тесть и его братья.
   После внезапной кончины Ивана Красного Василий Вельяминов, по сути дела, взял бразды правления в свои руки на правах родства с юным князем Дмитрием. Мать Дмитрия доводилась родной сестрой братьям Вельяминовым. Под началом Василия Вельяминова московская рать трижды ходила походом против нижегородских князей, которым на какое-то время удалось взять главенство на Руси, выпросив в Орде ярлык на великое Владимирское княжение.
   С той поры, как над Северо-Восточной Русью утвердилось иго золотоордынских ханов, среди русских князей началась борьба за владение ярлыком, дающим право одному из них занимать высокий владимирский стол. Утвердившийся во Владимире князь имел право собирать ежегодную дань для Орды, отправляя ее со своими людьми в Сарай. Кроме этого, всем удельным князьям приходилось также время от времени выпрашивать у хана в Орде ярлык на владение своим отчим уделом. Так, тверские князья грызлись между собой ради главенства в Твери. Из-за этого же враждовали друг с другом рязанские князья. И ростовские князья по этой же причине точили нож друг на друга. Не все ладно было и у нижегородских князей, готовых любыми средствами возыметь первенство в Нижнем Новгороде. Так же дело обстояло и в Ярославском княжестве, и в Муромском, и в Белозерском…
   Эти межкняжеские свары были на руку золотоордынским ханам, которые сами же их разжигали, торгуя ярлыками и ссоря князей друг с другом.
   Начиная с Ивана Калиты, московские князья на протяжении многих лет удерживали за собой великое Владимирское княжение. Успех нижегородского князя Дмитрия Константиновича был недолгим. Не прошло и года, как ярлык на владимирский стол оказался у юного московского князя Дмитрия благодаря стараниям Василия Вельяминова.
   Представ перед князем Дмитрием, Василий Вельяминов слегка поклонился, прижав к широкой груди свою правую руку, унизанную перстнями с драгоценными каменьями. Шубу, шапку и рукавицы тысяцкий снял с себя и оставил в помещении теремной стражи по своей давней привычке.
   – Здрав будь, пресветлый князь! – сказал Василий Вельяминов, пригладив свою подернутую сединой темно-русую бороду.
   – Ты почто мой приказ нарушил, боярин? – не отвечая на приветствие, ледяным голосом произнес Дмитрий. При этом он даже не взглянул на тысяцкого, уперев свой хмурый взор в шахматные фигурки. – Как посмел ты оставить в живых лекаря Джакомо? Иль не князь я более? Иль ты у нас теперь на Москве главный верховод? Отвечай!
   Добродушная мина на одутловатом лице тысяцкого мигом сменилась выражением плохо скрываемого раздражения.
   – Негоже ты поступаешь, племяш, вот так сдуру отправляя на казнь нашего лучшего лекаря, – тоном отеческого назидания проговорил Василий Вельяминов. – Да еще в присутствии всей знати! Что о тебе бояре подумают? Опасение в них может зародиться: мол, сегодня Джакомо по сути дела ни за что на казнь угодил, а завтра любой из них без суда головы лишиться может. Не дело это, племяш.
   – Не тебе меня учить, боярин! – Дмитрий надменно приподнял подбородок, его глаза сверкнули недобрым блеском. – У меня своя голова на плечах! Джакомо повинен в шарлатанстве, во лжи и алчности. Я помню, как он похвалялся перед моим отцом, едва прибыв в Москву: мол, ему не составит труда излечить любой недуг.
   – Так ведь Джакомо до сего бедствия и впрямь многих людей вылечил, – вставил тысяцкий. – Вспомни, княже, к нему многие приходили: кто с зубной болью, кто с вывихом, кто с грыжей… Джакомо и роды принимал, и от поноса лечил, и рваные раны зашивал. Чего токмо на него ни сваливалось, со всяким недугом он справлялся.
   – Не спорю, кости вправлять и зубы лечить Джакомо большой мастак, однако с моровой язвой он не совладал, – чеканя слова, продолжил Дмитрий. – Мою мать Джакомо на ноги не поставил, моего меньшого брата от смерти не спас. А ведь я ему щедро серебра отсыпал! Обманул, выходит, меня Джакомо. За это негодяй и должен понести наказание!
   Василий Вельяминов продолжал заступаться за Джакомо, делая упор на то, что свалившееся на русские земли моровое поветрие есть кара Господня за грехи людские.
   – Многие священники о том говорят, племяш, – молвил тысяцкий, то разводя руками, то засовывая пальцы за кушак. На нем была длинная темная свитка ниже колен из дорогой парчовой ткани, из-под которой виднелись желтые татарские сапоги-гутулы, удобные для верховой езды.
   Василий Вельяминов пешком ходить не любил, предпочитая везде и всюду ездить верхом. У него были самые лучшие лошади в Москве, коих ему доставляли из Орды, с Кавказа, с берегов Дуная и из прочих дальних стран.
   – Довольно, дядя! – Дмитрий решительно встал со стула. – Отдай мне Джакомо, ибо гроб для него уже сколочен. Мое решение твердо! Джакомо должен умереть!
   Василий Вельяминов окинул Дмитрия с головы до ног неприветливым взглядом и промолвил, теребя свой толстый нос:
   – До сих пор бояре и народ московский моим решениям внимали, княже. Пусть так и будет впредь. Ты еще не дорос до самостоятельных решений, племяш. В тебе говорит скорбь по умершей матери и злоба твоя против Джакомо…
   – Замолчь, боярин! – гневно воскликнул Дмитрий. – Я – великий князь! Ты не смеешь мне перечить, наглец!..
   – Ты получил великое Владимирское княжение благодаря мне, племяш, – медленно вымолвил тысяцкий, исподлобья взирая на Дмитрия, который напоминал сейчас волчонка, оскалившего клыки на матерого волка. – Без меня ты не одолел бы нижегородских князей и не замирился бы с рязанским князем Олегом. Ты под моим крылом сидишь, племяш, лишь благодаря этому стол отцовский у тебя не отняли соседние князья. А посему умерь-ка свой норов, дружок. И не забывай, кому ты обязан своим теперешним высоким положением! – Василий Вельяминов помолчал и добавил уже более миролюбиво: – Я не меньше твоего скорблю по твоей матери, племяш. Однако и в скорби своей я не забегаю наперед разума, не рублю с плеча. Предать смерти Джакомо легко, но этим горю не поможешь.
   Отвесив прощальный поклон, тысяцкий направился к двери, его сапоги слегка поскрипывали при каждом шаге. Взявшись за дверное кольцо, Василий Вельяминов обернулся и бросил Дмитрию:
   – Князь должен быть милосердным, племяш. Твой покойный отец таким и был, за это люд московский его любил и почитал.
   Перешагнув через высокий порог, тысяцкий вышел из светлицы, плотно притворив за собой дверь.

* * *

   Едва Василий Вельяминов скрылся за дверью, Дмитрий выскочил из-за стола, отшвырнув стул. Его лицо покрылось красными пятнами, в глазах плясали огоньки еле сдерживаемого гнева.
   – Видали, как вызывающе держится предо мной тысяцкий! – возмущался Дмитрий, обращаясь к Владимиру и к Федьке Свиблу. – Дядюшка мой считает меня дитятей неразумным, а себя мнит эдаким мудрецом и славным воителем. Оказывается, я по уши в долгу перед ним. Его послушать, так не видать бы мне княжеского трона, кабы он не порадел за меня! Вот надменный злыдень!
   – Тебе шах, брат, – сказал Владимир, сделав очередной ход. Он начинал атаку на белого «князя».
   – Отстань, не до игры мне! – рявкнул Дмитрий на Владимира, резким движением руки смахнув с доски шахматные фигурки. – Ты что, не видел, как тысяцкий унизил меня? Не слышал, как он разговаривал со мной? Иль тебе сие безразлично, братец?
   Владимир растерянно хлопал глазами, ему еще не доводилось видеть Дмитрия в таком взвинченном состоянии.
   – Бог с тобой, брат! – пробормотал Владимир. – Я душой и сердцем на твоей стороне. Мне тоже не нравится, что дядя твой совсем уж не считается с тобой. Ты – князь, поэтому тысяцкий обязан тебе подчиняться.
   – И я готов пойти за тобой в огонь и воду! – пылко вставил Федька Свибл, приблизившись к Дмитрию и взяв его за руку. – Токмо до поры до времени и тебе и нам придется подчиняться твоему властолюбивому дяде. Ведь Василий Вельяминов ныне верховодит и городовой ратью, и княжеской дружиной, и боярской думой.
   – Да, до поры до времени придется… – в мрачном раздумье проговорил Дмитрий, прохаживаясь по светлице взад-вперед.
   В свои четырнадцать лет Дмитрий выглядел на все шестнадцать, поскольку он был широкоплеч и статен, у него была крепкая шея и большие сильные ладони. Дмитрий был облачен в белую длинную рубаху, опоясанную узорным кушаком. Сквозь льняную ткань рубахи проступали крутые мускулы на его широкой груди и на плечах.
   Темно-русые волосы Дмитрия, подстриженные «в кружок», закрывали ему затылок, уши и виски, свешиваясь спереди до середины лба.
   Неожиданно Дмитрий снял с полки большую резную шкатулку, достал из нее медный пузырек с чернилами, гусиное заостренное перо и чистый лист плотной бумаги.
   – Коль ты и впрямь предан мне, братец, – обратился Дмитрий к Владимиру, – давай заключим с тобой договор на будущее, в коем ты поклянешься мне блюсти мой трон и стоять вместе со мной против любых моих недругов. А ты, Федор, – Дмитрий указал бояричу на стул, – садись и пиши.
   Владимир и Федька, подбиравшие с полу шахматные фигурки, недоумевающе переглянулись. Затем Федька уселся за стол и развернул перед собой бумажный лист, придавив верхний его край медной чернильницей. Перед этом Федька подвернул до локтя длинные рукава своей объяровой темно-синей рубахи с узорами из золотых ниток на груди и вокруг ворота.
   Владимир высыпал в берестяную коробку подобранные с полу костяные черно-белые фигурки и тоже сел к столу напротив Федьки.
   – Чего писать-то? – Федька обернулся на Дмитрия, который продолжал отмерять неторопливыми шагами светлицу, скрестив руки на груди.
   – Напиши заглавие сей грамоте – «Клятвенный договор московского князя Дмитрия Ивановича с его двоюродным братом Владимиром Андреевичем», – после недолгой паузы промолвил Дмитрий, остановившись рядом с Федькой и чуть наклонившись над его плечом. – Токмо не торопись, пиши без ошибок.
   Макая перо в чернила, Федька старательно вывел заглавие большими буквами. Его круглое смуглое лицо стало серьезным.
   Посерьезнел и Владимир, не спускавший глаз со своего старшего двоюродного брата.
   Дмитрий начал диктовать текст договора. Он знал, как оформляются такие договоры, поскольку видел подобные бумаги с княжескими печатями в канцелярии своего отца, который при жизни заключил клятвенные соглашения с несколькими удельными князьями, зависимыми от Москвы. Федька быстро и аккуратно записывал все, что говорил ему Дмитрий. Проявляя усердие, Федька при этом склонил набок свою кудрявую голову и высунул между губами кончик языка.
   Наконец договор был написан.
   – Прочти сие вслух и ежели согласен со всем здесь изложенным, тогда поставь внизу свою подпись, – сказал Дмитрий, протянув Владимиру почти полностью исписанный лист. – Коль с чем-то не согласен, братец, сразу скажи об этом.
   Владимир с шелестом развернул бумагу и, пропустив заглавие, стал читать.
   В договоре было написано следующее: «Клянусь Богом быть заодно со своим старшим братаничем Дмитрием Ивановичем, князем московским, делить с ним все ратные труды, держать под ним княжение великое честно и грозно. Клянусь не искать под Дмитрием удела московского, ибо удел сей должен наследоваться непременно его сыновьями. Всякий выморочный удел в Московской земле и в Великом княжестве Владимирском да поступит во владение Дмитрия Ивановича без раздела с родичами. Враги Дмитрия Ивановича есть мои враги, друзья его есть мои друзья. В сем присягаю перед Богом и Святой Троицей. Аз есмь князь серпуховской Владимир Андреевич.
   Клянусь Богородицей быть вместо отца моему младшему братаничу Владимиру Андреевичу, наделять его городами, селами и земельными угодьями в награду за честную службу. А коли по моей воле кто-то из бояр моих будет отправлен в поход или в дальний гарнизон, то и воеводам Владимира Андреевича надлежит выступить туда же без промедления; а кто ослушается, того предать смерти. И коль я сам выйду из Москвы против врага, то и брату моему Владимиру со мною быть. Также оставляю за собой право творить суд и расправу над боярами моего младшего братанича, кои будут замешаны в злом умысле против меня. В моей же воле будет назначать любого из бояр Владимира Андреевича на воеводство в города, иль на верховодство войском, иль на посольское дело. Так сказано и решено мною, Дмитрием Ивановичем, великим князем московским.
   Сей клятвенный договор составлен в лето 6 873-е декабря 17-го дня».
   Прочитав грамоту, Владимир без колебаний поставил под текстом договора свою подпись.
   Рядом с ним расписался и Дмитрий.
   Затем братья достали свои княжеские бронзовые печати, обмазали их чернилами и оставили два круглых печатных оттиска под своими подписями.
   На бронзовой печати Дмитрия был изображен Георгий Победоносец в воинском облачении, с копьем в руке, верхом на коне. Это был тогдашний герб Москвы. Святой Георгий на этом гербе еще не поражает гигантского змея своим копьем. Пробитый копьем змей появится на гербе Москвы лишь при Иване Третьем, когда Русь сбросит наконец иго Золотой Орды.
   На печати Владимира были изображены шлем и два перекрещенных копья.

Глава третья. Остей

   При Иване Красном в Москве объявился знатный литовец Валимунт, сын Ольгерда. Валимунт еще в детские годы прошел обряд крещения, получив христианское имя Федор. Повздорив со своими братьями, лишившими его княжеского удела, Валимунт поступил на службу к московскому князю. Вместе с Валимунтом приехали в Москву его семья, дружинники и слуги.
   Среди слуг и дружинников Валимунта было несколько язычников, но все остальные были христианами православного толка, как и русичи.
   Ринда, жена Валимунта, тоже была язычницей. У Ринды был твердый и неукротимый нрав, поэтому она не позволила мужу крестить в купели свою дочь Рагану. Валимунт кое-как уговорил жену, чтобы та разрешила повесить крест на шею их старшему сыну Астису. Ринда была из прибалтийского племени жемайтов, которые вот уже больше ста лет ведут непримиримую борьбу с немецкими крестоносцами. Под предлогом искоренения язычества и насаждения христианства немцы поголовно истребили народ куршей и обратили в рабство доблестных пруссов. Жемайты, объединившись с литовцами и земгалами, сумели отстоять свои земли от посягательств крестоносцев. Но сбросить немцев в Балтийское море жемайты и их союзники все же не смогли.
   Немецкие крестоносцы создали на землях пруссов Тевтонский орден, а во владениях эстов немецкие и датские рыцари образовали орден Меченосцев, со временем преобразовавшийся в Ливонский орден. Рыцари-монахи, чувствуя за собой поддержку католического Рима, не прекращали своих попыток завоевать Литву и поработить вольнолюбивых жемайтов. С крестом и мечом приходили немцы на земли прибалтийских язычников, повсюду сея смерть и разрушения.
   Потому-то Ринда, дочь жемайтийского князя Мовколда, с юных лет недолюбливала христиан, своими глазами видя зверства крестоносцев над непокорными жемайтами и литовцами.
   Старший сын Валимунта получил при крещении христианское имя Александр. Однако родные и друзья продолжали называть его прежним языческим именем Астис. Русичи переиначили литовское имя Астис на свой лад, называя Валимунтова сына Остеем.
   Остей был одногодком с Дмитрием и входил в круг его ближайших друзей.
   Дмитрий доверял Остею, поэтому он тоже заключил с ним клятвенный договор, скрепленный подписями и печатями. Поскольку Остей пока еще не имел своей княжеской печати, так как у него не было княжеского удела, поэтому он приложил к грамоте печать своего отца, не сказав тому ни слова об этом. Дмитрий велел Остею держать в тайне заключенный между ними письменный договор.
   Остей видел, как несправедливо обошлись с его отцом ближайшие родственники, отняв у него земли и города в пинском Полесье. Потому-то Остей принял для себя решение верно служить князю Дмитрию, дабы получить от него со временем княжеский удел на Руси.
   Дмитрий знал, что Василий Вельяминов подыскивает ему невесту среди дочерей московской знати. До Дмитрия доходили слухи, что братья Василия Вельяминова сговариваются о том, чтобы определить в невесты своему высокородному племяннику одну из своих дочерей, невзирая на запрет Церкви венчать двоюродных братьев и сестер. Это намерение братьев Вельяминовых имело одну-единственную цель – окончательно прибрать к рукам московский княжеский трон. Тимофей Вельяминов, почти не таясь, разглагольствует повсюду о том, что от «несмышленого» князя Дмитрия требуется лишь его мужское семя для оплодотворения той невесты, какую ему выберут они, братья Вельяминовы.
   Дмитрий решил предпринять самостоятельные поиски невесты для себя, родня которой в будущем могла бы стать опорой для него в его противостоянии с братьями Вельяминовыми. Прознав, что у одного из тверских князей подрастает пригожая дочь, Дмитрий надумал посвататься к ней, рассудив, что ему более пристало сочетаться браком с княжной из рода Рюриковичей, нежели с московской боярышней.
   Свой замысел Дмитрий решил осуществить втайне от Василия Вельяминова и его братьев. С этой целью Дмитрий взял в союзницы свою тетку Марию Александровну, вдову Симеона Гордого. Мария Александровна доводилась родной сестрой тверскому князю Владимиру Александровичу, к дочери которого имел намерение посвататься Дмитрий. У Марии Александровны были весьма натянутые отношения с Василием Вельяминовым, который какое-то время досаждал ей своими непристойными домогательствами. Получив резкий отпор от Марии Александровны, Василий Вельяминов принялся интриговать против нее, стараясь лишить ее завещанных покойным Симеоном Гордым земель и волостей. Братья Василия Вельяминова говорили прямо в лицо Марии Александровне, чтобы она убиралась из Москвы обратно в Тверь.
   Мария Александровна в душе люто ненавидела братьев Вельяминовых, поэтому она охотно согласилась помогать Дмитрию в его тайном замысле. Она даже подсказала Дмитрию, как устроить смотрины тверской княжны, усыпив при этом бдительность Василия Вельяминова и его братьев. Мария Александровна велела Дмитрию пустить слушок, будто он замыслил соединить браком Остея и тверскую княжну Марию Владимировну. Дмитрий так и сделал, наговорив своим боярам, будто этим браком он хочет крепче привязать Остея к себе. Мол, коль пустит Остей корни на Руси, то обратно в Литву уже не уедет.
   Василий Вельяминов нашел сей замысел племянника Дмитрия разумным и не стал чинить препятствий Марии Александровне и Остею, когда те в конце декабря выехали санным путем из Москвы в Тверь. Василию Вельяминову было невдомек, что хитрец Дмитрий обвел его вокруг пальца, поручив своей тетке Марии Александровне под видом сватовства Остея к тверской княжне обговорить с князем Владимиром Александровичем условия бракосочетания его дочери с ним, Дмитрием, князем московским.

Глава четвертая. Тверские обиды

   В Твери, как и в Москве, свирепствовало моровое поветрие. Приехавшие в Тверь Мария Александровна и Остей угодили на похороны великого тверского князя Всеволода Александровича и его супруги Софии Георгиевны.
   Княжеский стол в Твери занял Василий Михайлович, родной дядя Марии Александровны, до сего времени княживший в Кашине. Тверские бояре и духовенство присягнули на верность Василию Михайловичу, за которым было старшинство среди местных князей. Почти все племянники Василия Михайловича признали его главенство. Лишь Михаил Александрович, родной брат Марии Александровны, отказался присягать Василию Михайловичу, сославшись на то, что в Орде еще не подтвердили право его дяди занимать тверской стол.
   Тверские бояре шептались между собой, предчувствуя новую распрю между дядей и племянником. Такое уже было несколько лет тому назад. Тогда ныне покойный Всеволод Александрович, съездив в Орду, сумел добыть для себя ярлык на великое Тверское княжение в нарушение древнего славянского обычая, по которому старшинство в роду всегда оставалось за дядьями, а не за племянниками. Василию Михайловичу пришлось подчиниться воле золотоордынского хана, которому не было никакого дела до русских родовых обычаев. В Орде смотрели на дары, которые привозили русские князья. Исходя из этого наиболее богатый и щедрый князь занимал более высокое положение по сравнению с прочими князьями.
   По родовому укладу Василий Михайлович имел больше прав на тверской стол, но он был беднее своего племянника Всеволода Александровича, поэтому был вынужден признать его старшинство, ибо у того имелся ханский ярлык.
   Ныне черная смерть, косившая тверичан, позволила Василию Михайловичу на какое-то время восстановить свои попранные права, освободив для него тверской великокняжеский трон.
   Василий Михайлович радушно встретил Марию Александровну и княжича Остея, поскольку в своем противостоянии с ретивыми племянниками он неизменно опирался на поддержку из Москвы. Сын Василия Михайловича Михаил был женат на московской княжне Василисе, дочери покойного Симеона Гордого. Мария Александровна не стала раскрывать перед Василием Михайловичем потайной замысел Дмитрия, дабы об этом не прознал вездесущий Василий Вельяминов. У Василия Михайловича не было тайн от своего сына и снохи, а те частенько наведывались в Москву по разным делам. Мария Александровна сказала Василию Михайловичу, будто цель ее приезда в Тверь – это поиски невесты для Остея.