Виктор Пронин. Ошибка в объекте

   В этот момент пол под ним дрогнул. Опрокидываясь навзничь, Сухов ухватился за дверной косяк, но рука его соскользнула, поймала цветастую занавеску. Крутнувшись в падении, он с грохотом рухнул поперек комнаты и уже не видел, как вскочила Катя, вбежал отец, как они вдвоем тащили к дивану его отяжелевшее тело.
   – Левым! Левым загребай! – вскинувшись, хрипло заорал Сухов, но, обессилев, снова упал на спину и потерял сознание.

Глава 2

   Сдунув с ладони измельченные листья, Николай долго смотрел вслед последнему вагону, на котором повис Сухов. Он даже посочувствовал ему, когда тот поскользнулся на откосе, пожелал удачи, когда Сухов бежал, хватая пальцами воздух, и облегченно вздохнул, увидев, что тому удалось все-таки вскарабкаться на вагон.
   – Ну, ни пуха тебе, – пробормотал Николай. Ему сразу стало легче. Не маячило перед глазами это несчастное существо, не напоминало ни о чем, не корило одним только своим присутствием. Теперь он один, сам себе хозяин, и все прекрасно, и ничего не случилось. Да, это надо запомнить – ничего не произошло. Этих трех дней не было. И говорить не о чем. Сейчас осень, вечер, закат, через минуту-вторую исчезнет маленький квадратик вагона, на котором навсегда укатил единственный человек, знавший кое-что о нескольких днях его жизни. Да, это были не самые лучшие его дни, но и у Сухова остались воспоминания, которыми вряд ли он станет хвастать.
   Николай все еще смотрел на огоньки последнего вагона, когда почувствовал, что рядом с ним, чуть позади, стоит дежурный по станции, причем не один. По цветовому пятну, увиденному уголком глаза, Николай понял, что это милиционер.
   – Молодой человек! – дежурный тронул его за плечо. – К вам можно обратиться?
   – Можно, – разрешил Николай и улыбнулся легко, беззаботно. – Обращайся, батя, чего там!
   Милиционер, молоденький, прыщеватый парнишка, видно, уже подготовленный дежурным к скандальному разговору, не ожидал таких слов и улыбнулся в ответ.
   – Присаживайтесь! – Николай шлепнул ладонью по сиденью стула, на котором недавно ерзал от нетерпения Сухов.
   – Постоим, – церемонно ответил дежурный.
   – Как будет угодно! – Николай подмигнул милиционеру. Строг, мол, хозяин-то.
   – Куда это ваш дружок так спешно отправился? – дежурный кивнул в сторону ушедшего состава.
   – Черт его знает! Псих какой-то! Мы с ним здесь и познакомились… Куда-то он добирался, кончились деньги, не то пропил, не то потерял… Думаю, что у него их и не было, – Николай улыбнулся, показав ровные белые зубы. – Я и говорю ему – вон прыгай на товарняк и уже сегодня будешь дома.
   – А сам чего здесь торчишь?
   – Встреча у меня с корешком была назначена – вот и промаялся день. Целый день – коту под хвост! – Николай с досадой плюнул. – Что-то у него не получилось…
   Дежурный смотрел на Николая недоверчиво, словно ощупывая его кепочку, светлую плащевую куртку, кожаные плетеные туфли, облегающие джинсы. Они были в меру потерты, широкий пояс с бычьей головой на пряжке плотно охватывал талию. Было видно, что он доволен своей одеждой, самим собой и готов поговорить с кем угодно, о чем угодно, любого принять таким, каков он есть.
   – Документы! – Дежурного раздражала беззаботная неуязвимость парня.
   Николай весело посмотрел на милиционера – до чего, мол, настырный мужик! И, невольно подчиняясь его настроению, милиционер пожал плечами, как бы говоря: такой уж он есть, этот дежурный, но ничего, парень, все образуется.
   Вынув тоненькое удостоверение, Николай вначале сам заглянул в него и, лишь убедившись, что это именно тот документ, который требуется, протянул его милиционеру.
   – Прошу любить и жаловать! – сказал он. – Сухов Евгений Андреевич. Большой специалист по колбасному производству! – И дурашливо выпятил губы, скорчив значительную гримасу.
   Дежурный обошел вокруг стола и тоже заглянул в удостоверение, всмотревшись в печать, в роспись, убедился, что документ не просрочен, что срок действия его не истек.
   – И что же, больше ничего у тебя нет? – грузно повернулся он к Николаю. С выпирающим животом, в тесном, застегнутом на все пуговицы кителе, в замусоленном галстуке, резинкой стягивающем плотную шею, он чувствовал себя неуютно, и его злил Николай, который и вел себя легко, и говорил охотно, и улыбался щедро, и была, была насмешка в самом облике Николая, дежурный почувствовал ее сразу. – Спрашиваю, другие документы есть?
   – Понимаешь, батя, нет! Ну, откуда мне было знать, что сегодня твое дежурство? А то я бы обязательно запасся справками, свидетельствами, характеристиками… А так – прости, пожалуйста! – Николай беспомощно развел руками.
   Дежурный круто повернулся и зашагал к зданию вокзала. Даже издали в его походке ощущалась раздосадованность.
   – Чего это он? – заговорщицки спросил Николай.
   – А! – милиционер махнул рукой. – Не обращай внимания… Вы в самом деле с тем парнем за весь день только бутылку пива выпили?
   – Эхма! – воскликнул Николай. – Тут ты попал в самую точку!
   – С деньгой туго?
   – Говорю же, друг должен был подъехать, – сокрушенно ответил Николай. – Видно, что-то случилось… – Он взял из рук милиционера удостоверение, сунул его в карман куртки и для верности застегнул на «молнию». – Тоже, видно, придется на товарняк цепляться.
   – Через двадцать минут будет пассажирский – посажу. А пока – пошли, пивком угощу, а то, смотрю, ты совсем отощал, а? – Милиционер старался как-то загладить грубость дежурного, показавшего себя таким подозрительным.
   – Вот это разговор! – восхищенно крякнул Николай и поднялся, со скрежетом отодвинув стульчик.
   – Большая зануда наш дежурный, а в общем-то, мужик ничего, жить можно, – сказал милиционер, будто оправдываясь.
   Николаю стало совсем легко. Отношения с незнакомыми людьми складывались именно такими, к каким он привык – доброжелательными и снисходительными. Ему было немного жаль и самолюбивого дежурного, и этого простоватенького милиционера, он успел полюбить их краткой, необременительной любовью, которая растворится без следа, как только он сядет в поезд, махнет прощально рукой и станция исчезнет за деревьями…
   Сунув руки в тесные карманы джинсов, распахнув куртку на широкой груди, подставив лицо под лучи закатного солнца, Николай пружинисто шагал по пыльной улочке поселка. «Все отлично, ребята, все прекрасно! – говорил он себе. – И плюньте в глаза человеку, которому взбредет в голову, будто со мной что-то случилось! Честно говорю – ничего!»
   Когда поезд отходил от станции, Николай долго висел на поручнях, прощально улыбаясь новому знакомому, который настолько проникся расположением к нему, что даже снабдил на дорогу трешкой; Николай дал самую страшную клятву, которая только подвернулась на язык, что вышлет деньги в течение недели.
   В вагон он вошел все с той же признательной и чуть печальной улыбкой, уверенный, что и здесь окажется среди людей, которые, конечно же, отнесутся к нему добродушно, оценив бесхитростность его души.
   Дверь в одно купе оказалась открытой, и он увидел там ребят своего возраста. Расположившись вокруг громадного чемодана, они вяло перекидывались в картишки. Николай скромно остановился у двери, не переступая порога, а когда на него обратили внимание, улыбнулся и поздоровался негромко, как бы между прочим.
   – Что, в кинга рубитесь? – спросил понимающе.
   – В него самого, – ответил один из парней. – Присаживайся, четвертым будешь.
   – А не разорите? – Николай шаловливо посмотрел на каждого.
   – Ха! Часа за три полтинник, может, и продуешь… Или выиграешь! – Ребята засмеялись.
   Через несколько минут Николай знал, как зовут его новых знакомых, какие шуточки у них в ходу, знал, что все едут до Москвы. Он сразу понял, что нравится ребятам, – в таких случаях чутье его не подводило.
   – А ты из какого купе? – спросил рыжий парнишка, сидевший у окна, без всякой задней мысли спросил, позевывая и тасуя карты.
   – Из соседнего вагона, – не задумываясь, ответил Николай. – У нас там скукотища – ужас! Старушка едет, покряхтывает, ребеночек на горшочке попукивает, мамаша чуть ли не постирушку затеяла… В общем, сами понимаете.
   – Сурово, – улыбнулся рыжий.
   – Дальше некуда! – воскликнул Николай и отметил про себя, что пиджаки ребят висят у самой двери, что толстяк, проиграв рублевку, вынул деньги из накладного, открытого, такого манящего кармана.
   Игра выдыхалась – Николай почувствовал это раньше других. Ребята начали ходить бездумно, чаще поглядывая в окно, на полки, явно собираясь завалиться спать. Но Николаю нужно было продержаться в купе хотя бы час – только через час поезд подойдет к Харькову и простоит там не меньше десяти минут. Этого времени ему должно вполне хватить. И он решил взбодрить игру – сделал несколько ошибок, набрал кучу штрафных взяток, разыграл ужас, охвативший его, начал поминать долговую яму, в которую его неизбежно посадят, едва он сойдет с поезда. Ребята развеселились, игра пошла живее. Потом Николай перепутал масти, а заметив свою оплошность, затеял спор, предложил кон переиграть, ребята не соглашались, но в конце концов карты сдали снова.
   – Ничего не случилось, ребята! Ничего! – приговаривал он, а попутчики принимали эти слова как обычные картежные шуточки, которым вовсе не обязательно иметь какой-то смысл.
   Пока сдавали карты, Николай рассказывал анекдоты, ребята тоже кое-чего помнили, посмеялись над бедолагой, который вместо лимона выдавил в чай канарейку, над водопроводчиком, который битых два часа разговаривал через дверь с попугаем, потом Николай неожиданно для себя начал длинно и путано рассказывать о каком-то преступлении, свидетелем которого он случайно оказался: ударом камня по голове убили мужчину, но следствие зашло в тупик, поскольку пострадавший вроде сам был виноват. Ребята, раскрыв рты, слушали, как Николая вызывали в качестве свидетеля, заставляли опознавать преступника, а он то ли не мог его опознать, то ли не хотел, и его в конце концов отпустили, но взяли подписку, и так далее и тому подобное. Когда Николай взглянул в окно, оказалось, что они уже давно едут по Харькову, а в окне мелькают огни, неоновые буквы, рядом с поездом идут троллейбусы и автомобили.
   – Идемте, идемте! – заторопился Николай и первым направился к выходу. – Засиделись, понимаешь, одурели! Подышать надо!
   Ребята разбрелись по платформе, пошли к киоскам, закурили, а Николай, оставшись один, незаметно прошмыгнул в вагон. И не оглядываясь, не колеблясь, не медля, проскочил в купе, где совсем недавно играл в карты, и начал обшаривать пиджаки, рассовывая по карманам кошельки, смятые рубли, трешки, мелочь, документы. Не прошло и минуты, как Николай, сцепив зубы, мучительно медленно прошел в конец коридора, открыл дверь тамбура и, не оглядываясь, хотя нестерпимо хотелось оглянуться, проскочил в следующий вагон. Убедившись, что новые знакомые далеко, он спрыгнул на перрон и тут же нырнул под вагон, а выскочив с другой стороны, оказался прямо перед лестницей эстакады. Взбежав на самый верх, Николай оглянулся. На освещенной платформе он увидел своих попутчиков, и ему стало грустно оттого, что вынужден был поступить с ними вот так… неожиданно.
   Опершись о перила, невидимый в темноте, он сверху внимательно наблюдал, как ребята поглядывают на часы, переговариваются, – видно, беспокоятся, что его так долго нет. Диктор гулко и невнятно объявил отправление, поезд тронулся, тихонько поплыл, набирая скорость, а ребята все шли рядом с вагоном и наконец один за другим впрыгнули в тамбур.
   Николай не ушел до тех пор, пока не убедился, что поезд благополучно отбыл по назначению, что никто не срывал стоп-кранов, не выпрыгивал на ходу и ему в этом городе какое-то время можно ничего не опасаться. Он долго провожал взглядом огни поезда, узнавая их среди городских неподвижных фонарей. Когда светящийся ряд окон ушел в черноту ночи, Николай отряхнул руки от железнодорожной пыли, скопившейся на перилах эстакады, и, ощущая тяжесть в карманах, направился к привокзальной площади.
   Он сел в первое попавшееся такси. Повернувшись к водителю, потешно выпятил губы и показал ладонью вдоль широкой, залитой вечерними огнями улицы. Вперед, дескать.
   – С поезда? – спросил водитель.
   – Да нет, ребят провожал, – ответил Николай.
   Он и сам не смог бы, наверно, объяснить, зачем соврал человеку, которого видит в первый и в последний раз. Примерно с год он стал замечать за собой странность – в нем будто появилось какое-то устройство, все прикидывающее, высчитывающее, что с ним может произойти. И вот сейчас Николай представил: завтра утром у водителя спрашивают, не садился ли в его машину парень в светлой плащевой куртке и в джинсах вскорости после того, как пришел поезд из Днепропетровска. Но как только водитель скажет, что подбросил местного, все вопросы отпадут…
   Увидев светящиеся буквы гостиницы, Николай подождал, пока машина проскочит еще два квартала, положил водителю руку на плечо.
   – Вот я и дома! – сказал он благодарно и радостно, как человек, которому нежданно-негаданно подвезло удачно добраться поздним вечером. Вынув подаренную милиционером трешку, он, не глядя, протянул ее водителю. Тот полез было за сдачей, но Николай великодушно остановил его, вышел и захлопнул за собой дверцу. И лишь когда такси скрылось в потоке машин, он повернулся и зашагал в обратную сторону, к гостинице.
   Мест, конечно, не было, но дежурная, увидев его несчастное и растерянное лицо, беспомощно опущенные руки, сжалилась.
   – Только до утра! – предупредила она строго, будто этим хотела снять с себя ответственность за нарушение порядка. Поправив шарфик, одернув кофточку, она сердито протянула бланк.
   – Господи! – воскликнул Николай. – Да я не останусь, если вы даже просить будете пожить еще пару дней… Хотя нет, если очень попросите, то я подумаю, – он широко улыбнулся.
   – Давайте паспорт!
   – А вот с паспортом хуже, – опять сник Николай. – От поезда я отстал… Понимаю – глупость, дурость и невежество! Но – бывает! Бывает, девушка! Вот мое удостоверение… Может, сгодится?
   – Так как вас зовут, говорите… – дежурная внимательно рассматривала удостоверение.
   – Сухов Евгений Андреевич. Можно просто Женя. А вас?
   – Но-но! Не забывайте, что вы еще не жилец!
   – Эхма! Было бы куда хуже, если бы вы сказали, что я уже не жилец! – Николай сделал такие горестные глаза, что девушка не выдержала, рассмеялась.
   Получив ключ, Николай распрямился, еще раз убедившись в своей удачливости, походка его снова стала уверенной, и девушке на прощание он улыбнулся озорно и шало. Мол, неизвестно, как у нас с вами все дальше сложится, мол, мы еще посмотрим…
   На свой этаж он поднялся неторопливо, с усталой значительностью. А в номере, едва успев запереть двери, Николай преобразился, его движения стали быстрыми, торопливыми до суетливости. Он тщательно задернул шторы, подошел к кровати и начал выворачивать карманы, выбрасывая на одеяло кошельки, смятые деньги, какие-то справки, командировочные удостоверения – всю сегодняшнюю добычу.
   – Простите, ребята, простите! – проговорил он с искренней горечью. – Так уж случилось, поймите меня правильно. Будем считать, что все в прошлом. И кончим на этом. Не обижайтесь, бога ради, не имейте на меня зуб, не таите зла… Виноват, ребята, но куда деваться!
   Вытряхнув содержимое из бумажников и кошельков, Николай отложил их в сторону. Потом к ним присоединил всевозможные документы, справки, удостоверения – воспользоваться ими вряд ли удастся, слишком рискованно. Собрав деньги в одну пачку, тщательно пересчитал. Оказалось около трехсот рублей. Все остальное завернул в газету, найденную в номере. Убедившись, что не оставил, не выронил никакой мелочи, Николай вышел и запер за собой дверь.
   На улице он свернул в первый попавшийся переулок. Дойдя до какого-то сквера, наклонился и бросил пакет под скамейку. И, не разгибаясь, развязал и снова завязал шнурок на туфле. Даже если кто-то нечеловечески хитрый и проницательный следит за ним, разгадывая все его поступки, то он увидит лишь, как Николай завязывает шнурок. И ничего не произошло, и все отлично, и жизнь продолжается. Завтра сверток кто-нибудь найдет, отнесет куда надо, ребят разыщут, вручат, пожурят за ротозейство и… И все. И будем считать случившееся маленьким недоразумением.
   Вернувшись в гостиницу, Николай зашел в ресторан и плотно поужинал – впервые за несколько дней. Потом послушал музыку, даже потанцевал, заботливо придерживая за локоток захмелевшую девушку из какой-то безалаберной компании, успевшей разбрестись по всему ресторану, вестибюлю, туалетам. Поднявшись в номер, он принял душ, растерся махровым полотенцем и, погасив свет, забрался под одеяло.
   Некоторое время Николай лежал неподвижно, но не спал, нет, глаза его под веками продолжали метаться, как если бы он видел что-то неприятное, беспокоящее. Перед ним расплывчато, искаженно проплывали берег реки, крутой откос, мокрые весла, с которых стекала черная вода, издерганное лицо Сухова, его побег, мелькнул милиционер с кружкой пива, ребята с картами, но уже бледно, они были почти во сне. И вдруг Николай вздрогнул, почувствовал, что рука его сжимает тяжелый холодный камень, он даже ощутил, как в ладонь у большого пальца впился острый выступ. Он с силой несколько раз сжал и разжал ладонь, потер ее об одеяло…
   – Да ну вас всех! – со злостью сказал он. – Надоели – спасу нет! Спать хочу. Все. Отвалите.
   Утром он проснулся бодрый; здесь же, в гостинице, на первом этаже, сходил в парикмахерскую, побрился, а выходя, так ласково посмотрел на дежурную, что та забыла о ночной усталости и смущенно улыбнулась в ответ, словно бы прося прощения за то, что вид у нее сейчас далеко не самый лучший. Николай подошел к ней, подробно расспросил, как проехать на вокзал, поскольку ночью он не запомнил дороги, попрощался, а выйдя из гостиницы, взял такси и отправился в аэропорт.
   Билет он взял уже по своему паспорту и через час был в воздухе. Всю дорогу сидел, откинувшись в кресле, закрыв глаза, и по губам его блуждала неопределенная беспокойная улыбка.
   Во Львове шел дождь. Николай обрадовался ему и, сходя по трапу на мокрые плиты аэродрома, поднял голову, подставляя лицо под холодные, освежающие капли. И вздохнул глубоко и облегченно, как человек, вернувшийся из долгого опасного путешествия.

Глава 3

   Погода резко переменилась. От мягкой осени, которая стояла всего несколько дней назад, не осталось и следа. Похолодало. Сухой, жесткий ветер поднимал в воздух пыль и песок, тащил вдоль улиц обрывки бумаг, мусор, старые упаковки.
   Сухов быстро шагал по новой, едва наметившейся улице, вдоль строительных площадок нового района Москвы. Встречный ветер так плотно прижимал к телу его тонкий плащ, что стеснял движения, воротник больно хлестал по щекам, на зубах скрипел песок. Разбитый машинами асфальт был покрыт мелкой щебенкой; небольшой камешек попал в туфлю, но Сухов не находил в себе сил отойти в сторону и вытряхнуть его. Слишком много потребовалось бы действий – остановиться, наклониться, развязать шнурок, снять туфлю… Нет, он не мог сейчас заняться ничем, что отвлекало бы его от главного, ради чего он вышел из дому, едва только спала температура. Сухов был еще слаб, спина взмокла; как он ни отворачивался, ветер дул прямо в лицо, и он поймал себя на том, что тихонько поскуливает, сцепив зубы.
   Сухов уже несколько раз прошел мимо двухэтажного дома из серого кирпича, весь подъезд которого был увешан стеклянными вывесками. Остановившись у ступенек, Сухов постоял несколько минут, глядя на черно-красные с золотыми буквами вывески, и снова пошел прочь, засунув руки в холодные карманы плаща и снова принимаясь мять влажными ладонями труху из крошек, табака, автобусных билетов. Но чем дальше уходил от серого дома, тем шаги его становились медленнее, неувереннее, и наконец он останавливался и поворачивал обратно.
   За последний час Сухов страшно устал. Если вначале он пытался прикинуть шансы, думал, что сказать, о чем промолчать, как бы не оплошать, то теперь собственная судьба стала ему почти безразличной. И он вошел в серый дом из силикатного кирпича, все-таки вошел. Настороженно поднялся по ступенькам, потопал ногами о железную сетку у входа, проскользнул в вестибюль. На стенах под стеклом пестрели какие-то указания, правила оформления документов. Поколебавшись, Сухов свернул влево. Услышав за дверью оживленные голоса, остановился, пригладил волосы, протер красные слезящиеся глаза, постучал. Не решившись раскрыть дверь пошире, просунул голову в щель и увидел нескольких девушек. Они весело о чем-то болтали.
   – Простите… А где… Мне нужен следователь…
   – Второй этаж, дяденька! Там их много! – девушки засмеялись.
   Ему стало легче. То ли оттого, что он не предполагал увидеть в этом доме девушек, не думал, что здесь тоже можно вот так беззаботно смеяться, то ли потому, что удалось без особых хлопот узнать, как найти нужного человека. Последнее время самые обычные, простые дела давались ему с трудом, требовали усилий, подготовки, настроения.
   Он поднялся на второй этаж и на первой же двери увидел табличку с одним словом – «Следователь», а пониже в прорезь была вставлена бумажка с фамилией – «В. С. Демин». Сухов остановился, ощутив, как болезненно дрогнуло сердце. Казалось, будто под его ударами содрогается, прогибается грудная клетка. Опершись спиной о стену, прижавшись затылком к ее холодной поверхности, он постоял и, только услышав шаги на лестнице, постучал.
   – Да! Входите! – раздался молодой нетерпеливый голос.
   Сухов медленно открыл дверь и, не в силах произнести ни звука, кивнул, как бы здороваясь, но так и не переступил порога, остался в полумраке коридора.
   – Вам кого? – спросил его коротко стриженный парень, который что-то быстро писал за столом.
   – Простите… Может быть, я помешал… Дело в том… В общем, мне нужен следователь.
   – Входите. Вот так. Закройте за собой дверь. Теперь садитесь. Я следователь. Слушаю вас.
   Следователь был моложе Сухова. На нем был серый костюм, красноватый свитер, и выглядел он сдержанно-нарядным. С сожалением отложив ручку, следователь повернулся к посетителю. И Сухов начал приглаживать волосы на затылке, потом зачем-то отряхнул плащ. Не зная, что делать с длинными, торчащими из рукавов руками, он скрестил их на животе.
   – Ну что, давайте знакомиться, – улыбнулся следователь, показав крепкие белые зубы.
   – Сухов. Евгений Андреевич Сухов.
   – Очень приятно. А я – Демин Валентин Сергеевич. Слушаю вас внимательно.
   – Мне необходимо сделать заявление… Не знаю только, как у вас принято…
   – Так же, как и у вас! – подбодрил его Демин. – Давайте с самого начала.
   – Вот так сразу? Прямо не знаю… – Сухов почувствовал, что рубашка прилипла к спине. – С чего же начать… В общем… – Сухов помолчал, посмотрел следователю в глаза и с трудом выдавил из себя: – Там… это… человека убили.
   – Где там?
   – На берегу.
   – Кто убил?
   – Один… Его сейчас в городе нет, он уехал, на поезде уехал. И его сейчас нет.
   – Как его зовут?
   – Николай.
   – Какой Николай? А фамилия? Отчество? Где он живет? Чем занимается?
   – Не знаю. Ничего этого я не знаю. Мне известно только, что его зовут Николаем, что он нездешний…
   – Так. – Демин в раздумье потер подбородок, отодвинул лежащие перед ним бумаги. – Когда произошло убийство?
   – Неделю назад.
   – Почему же вы не заявили раньше?
   – Не мог… Это не объяснишь вот так с ходу, все сложнее, чем может показаться… Так получилось… Я не мог оставить его, вернее, он не отпускал меня… Понимаете?
   – Откровенно говоря, плохо. Евгений Андреевич, давайте по порядку. Вы пришли сюда, чтобы заявить о совершенном преступлении. Об убийстве. Преступник – некий Николай. Он уехал, а вас послал сюда, так?
   @B-MAX = – Нет, – Сухов вскочил, но тут же сел. – Я сам пришел. Он меня не посылал.
   @B-MAX = – А как же вы узнали о преступлении? – осторожно спросил Демин. – Или вы вместе…
   @B-MAX = – Нет! Он убил один. А вместе… Вместе мы труп прятали.
   @B-MAX = – Ни фига себе! – невольно воскликнул Демин и, встав, прошелся по кабинету, озабоченно поглядывая на странного посетителя. – И куда же вы его спрятали?
   @B-MAX = – Мы его утопили, – упавшим голосом сказал Сухов. – Я хочу, чтобы вы знали… На случай, если все обнаружится, когда все станет ясно…
   @B-MAX = – Да уж обнаружилось! – Демин сел, откинувшись на спинку стула. – Вы хотите, чтобы этот наш разговор был зачтен как явка с повинной? Так?
   @B-MAX = – Не знаю, как это у вас называется… Просто я считаю, что поскольку стал свидетелем преступления, то должен об этом поставить в известность… Вы не думайте… Я вполне нормальный… Только слегка больной, в том смысле, что у меня температура, простыл… Что-то вроде горячки после той истории.
   @B-MAX = – Дела-а, – протянул Демин и с силой потер лицо ладонями. – И вы можете показать, где все это произошло?
   @B-MAX = – Хоть сейчас! – Сухов вскочил, начал застегивать пуговицы на плаще, пятиться к двери…
   @B-MAX = – Нет-нет, мы еще потолкуем, если вы не против.
   @B-MAX = – Конечно! Я за этим и пришел, я с радостью… Не то чтобы в самом деле с радостью, но так уж говорится, вырвалось, понимаете, бывает, что… – он говорил все тише и наконец совсем замолк.