Виктор Пронин. Ворошиловский стрелок

   – Я задал вопрос! – заорал Кошаев. – А ты, мразь поганая, сучий потрох, обязан на него отвечать. Если отвечать не желаешь, то через полчаса будешь в камере. Там о твоей жирной заднице давно мечтают. Человек двадцать в камере... На всех нарах перебываешь.
   – Я же не отказываюсь...
   – А я задал вопрос. Было?
   – Ну... было.
   – Все трое?
   – Да...
   – Кто первый?
   – Понимаете...
   – Повторяю вопрос... Кто первый?
   – Ну... Ребята сказали... Иди ты...
   – Кому сказали? – бесконечно терпеливым голосом произнес капитан Кошаев.
   – Мне...
   – И ты пошел?
   – Пришлось...
   – Бедный... Как же он страдал! – Кошаев посмотрел по сторонам, призывая милиционеров в свидетели. – Я же сказал – главарь. Так и оказалось. Ты сколько весишь? – неожиданно спросил он у Бориса.
   – Что? – не понял тот.
   – Повторяю вопрос для идиотов... Твой вес? В килограммах.
   – Ну... Восемьдесят семь... Может быть, девяносто...
   – Ясно. Центнер. Алексей! – крикнул Кошаев в сторону кухни. А когда из двери выглянул участковый, спросил: – Сколько весит, по-твоему, эта девочка... Потерпевшая?
   – Да на сорок пять потянет... С сумкой.
   – Представляете картину? – Кошаев снова всех обвел гневным взглядом. – Представляете, что делал на ребенке этот вонючий центнер с яйцами?
   – Она, между прочим, была уже... – начал было Борис, но Кошаев не дал ему закончить.
   – Заткнись, дерьмо! Там вся простыня в крови! Это что, твоя кровь? Отвечай на вопрос!
   – Я же не гинеколог, капитан, – попытался свести все к шутке Борис, но капитан проявил твердость.
   – Ты им станешь. Обещаю. Пишите протокол, а потом повезем всех на экспертизу. Они же еще члены не успели отмыть, хряки вонючие.
   И Кошаев прошел в спальню, где с некоторой вольностью, забросив ногу на ногу, сидел в низком кресле Игорь и терпеливо, с явной снисходительностью, объяснял старшине, что он ни в чем не виноват, что только стечение странных обстоятельств вынудило его... Не говоря ни слова, Кошаев с силой поддал красивую загорелую ногу Игоря.
   – Сидеть прилично! – гаркнул он сознательно громко, сразу ломая тихую задушевную беседу.
   – Не понял, – улыбнулся Игорь, но ногу все-таки подтянул поближе к сиденью кресла.
   – Сидеть прилично! – снова заорал капитан и изо всей силы поддал вторую ногу Игоря.
   – Мне кажется, капитан, – начал Игорь с некоторым вызовом, – что ведете вы себя несколько...
   – Что?! – Кошаев приблизился к самому лицу Игоря. – Что тебе кажется, мудак недоделанный? А ну повтори!
   – Прежде чем так говорить...
   – Ну? Ну? – поощряюще прошипел Кошаев. – Ну?
   – Надо разобраться... Дело в том, что...
   – Дело в том, что твои сраные подельники уже дали показания. И подписали протоколы. Из них следует, что главный преступник ты, пидор позорный! Ты заволок девчонку в квартиру! Ты затеял все это дело! Ты! – и, схватив Игоря за нос, капитан с такой силой сжал его, что из глаз парня потекли слезы.
   – Вы ответите! – сумел выкрикнуть Игорь, но мощная пощечина, которую влепил Кошаев, не дала ему возможности продолжить предупреждения.
   – Пока отвечать будешь ты. Кто затащил девчонку в квартиру? Отвечать!
   – Вы взялись, капитан, так круто, что, право же, я затрудняюсь...
   – Затрудняешься? – ласково улыбнулся Кошаев. – Помогу. Сейчас твои мозги обретут необходимую ясность. Только что я пообещал твоему толстожопому приятелю отправить вас на ночь в камеру к уголовникам.
   – Ну и что?
   – Не возражаешь?
   – Если у вас есть такие права... Пожалуйста.
   – А ты знаешь, что делают уголовники с такими красавчиками, как ты? С такими вот красавчиками, которые попадаются на изнасилованиях? Знаешь? Сначала они их полотенцем попридушат, чтоб не очень сопротивлялись, чтоб тело приобрело нужную мягкость, податливость, женственность. А потом трахают. По очереди. Вся камера человек из двадцати. Отказываться у них не принято. А когда все насытятся вами, сволочами, то передадут в другую камеру... А там тоже несколько десятков крутых ребят, истосковавшихся по женской ласке. Ты даже не представляешь, каким станешь любвеобильным к концу первой недели... И это уже на всю жизнь, красавчик. Это уже навсегда.
   – Вы этого не сделаете, – в полной растерянности пробормотал Игорь. – Вы этого не сделаете...
   – Почему? – поинтересовался капитан.
   – Это жестоко.
   – Да? В самом деле? Тогда скажи мне, пожалуйста, ответь, будь добр, сучий ты потрох... Откуда взялись эти кровавые пятна на простыне? Как они появились?
   – Я здесь не хозяин... Это квартира Бориса...
   – Так, начинаем валить друг на друга. Не переживай, – перебил Кошаев, заметив, что Игорь опять хочет возмутиться. – Ты не первый. Твои подельники уже успели все на тебя свалить. Говорят, если бы ты не затащил девчонку в квартиру, то вообще ничего бы не было... Старшина, – повернулся капитан, – созвонись с ребятами... Пусть приготовят камеру... Чтоб она была достаточно населена, чтоб там уже ждали любовных ласк и готовились...
   – Вы этого не сделаете...
   – Только так! – отрезал Кошаев. – Только так. А дальше мне уже будет совершенно неинтересно, сколько вам дадут, будет ли суд, отпустят ли вас на свободу, может быть, даже президентские награды выдадут, с некоторыми это случается... Вы свое уже получите. Паскуда, – прошипел капитан самое страшное ругательство, которое только подвернулось в этот момент. – По скольку раз трахнули девчонку?
   – По одному...
   – Ты первый?
   – Нет... Борис.
   – Ты второй?
   – Да.
   – Старшина! Пиши протокол. И этот хряк зловонный готов дать чистосердечные показания. А я пошел за соседями. Такие важные для суда показания лучше закрепить понятыми. Там уже вся площадка забита народом, есть из кого выбрать.

* * *

   Когда капитан вышел на площадку, люди, собравшиеся из соседних квартир, расступились, и он увидел, что по лестнице поднимается полковник милиции. Кошаев озадаченно крутанул головой, удивился, но самообладания не потерял.
   – Что происходит? – негромко спросил полковник. Его пухловатое лицо было румяным, гладко выбритым, надушенным. Капитан явственно уловил запах сильного одеколона, который распространялся от полковника.
   – Задержали насильников.
   – Сколько их?
   – Трое.
   – Трезвые?
   – Почти.
   – Пройдемте, – сказал полковник и первым шагнул в квартиру. Когда капитан вошел следом, он поставил на место искореженную выстрелами дверь, отгородившись от толпы на площадке. – Кто эти трое? – спросил полковник негромко.
   – Хозяин квартиры Борис Чуханов, Игорь Зворыгин... Не то студент, не то спортсмен... И Вадим Пашутин, сосед. Где-то рядом живет.
   – Так, – озадаченно проговорил полковник и протянул капитану руку. – Познакомимся... Пашутин, Николай Петрович.
   – Очень приятно, – напряженно ответил капитан, пожимая большую, плотную, надушенную руку. – Капитан Кошаев.
   – Так, – полковник не знал, видимо, с чего начать. – И что же они... Сознались?
   – Да, – охотно ответил капитан, и в его голосе прозвучало удовлетворение, хотя он сразу понял, что означает совпадение фамилий у полковника и одного из насильников. – Составлены протоколы, – он заговорил громче, привлекая внимание мелькнувшего в дверях старшины. – Все протоколы преступники подписали. И понятые тоже заверили, – капитан яростно подмигнул старшине – не теряй времени, поторопись.
   Старшина тут же исчез.
   И через минуту-вторую протоколы, до этого момента еще не законченные, были задержанными подписаны. А понятые... Понятым можно потом все объяснить, и они подтвердят показания насильников. Насильников нигде не любят.
   – Быстро работаете, – проговорил полковник с легкой досадой.
   – Стараемся. – Капитан расчетливо стал в проходе так, что полностью перегородил выход в комнату, и полковник не только не мог пройти мимо, он даже не видел того, что происходит в квартире. А капитан не торопился освобождать проход, вроде бы для того, чтобы иметь возможность поговорить с гостем без свидетелей. Капитан сразу догадался, что полковнику свидетели не нужны. Кошаев понимал, что не зря появился здесь полковник Пашутин, но, не выдержав затянувшейся паузы, все-таки спросил:
   – А вы-то как узнали о происшествии? Догадались? – Капитан улыбнулся, пытаясь смягчить последнее, неосторожно сорвавшееся словцо.
   – Соседи позвонили, – холодно ответил полковник. – Они знают моего кретина... И тут же позвонили... Вы тут такую стрельбу устроили, – полковник кивнул в сторону изуродованной двери, – что они просто в ужас пришли.
   – Не хотели открывать, – пояснил капитан. – Были подозрения, что у них там еще жертвы оставались...
   – И что же? Нашлись?
   – Нет, – капитану не понравился вопрос полковника, какая-то в нем издевка прозвучала, снисходительная усмешка. – Были только эти трое. Полупьяные, достаточно наглые, очевидно, уверены в безнаказанности, – нашел и капитан возможность уколоть нежданного гостя.
   Полковник понял намек, усмехнулся. – Дерзите, капитан.
   – Виноват, – капитан покорно вытянул руки вдоль тела, склонил голову.
   – Да ладно... – полковник махнул рукой. – Что намерены делать? – он явно тянул время, не зная, как поступить, капитан это видел. Задача полковника была для него ясна – освободить, забрать домой сына. Но насильников трое, а настаивать на освобождении всех полковник не мог. Слишком громким оказалось задержание – у подъезда собралось не менее полусотни жителей окрестных домов, возбужденных, нетерпеливых, готовых на скорую расправу. И вот так просто выйти с сыном и увести его...
   Нет, это уже было невозможно.
   – Доставим по назначению, – ответил Кошаев. – Пусть переночуют, подумают, сны посмотрят... А утром ими займется следователь. Так примерно.
   – В отделение доставите?
   – Даже не знаю, – слукавил капитан. – Помещение у нас... Сами понимаете...
   – Ясно. А если попрошу доставить их все-таки в отделение? Ведь это в вашей власти?
   – Некуда, товарищ полковник! Не укладывать же их на ночь в кабинете начальства...
   – Под скамьями переночуют... А? – Полковник прекрасно понял затею капитана – отправить насильников на ночь в тюрьму, а уж там они свое получат.
   – Жестко будет под скамьями-то, – усмехнулся капитан.
   – А может, столкуемся?
   – Ну что ж, – Кошаев не хотел так быстро сдаваться. – Позвоните дежурному по городу, объясните положение... Если поступит такое указание... Нет проблем.
   – Пойдите мне навстречу, капитан, – Пашутин дружески похлопал Кошаева по плечу. – Вам зачтется.
   – Хотите посмотреть? – спросил капитан, чтобы не отвечать на слова полковника, уйти от обещания. Он быстро взглянул в сторону комнаты, увидел стоящего в дверях участкового. Тот был в тренировочном костюме, и, может, поэтому полковник не обратил на него внимания, решив, что разговор с капитаном понятен только им двоим. – С протоколами все в порядке? – спросил Кошаев, выделив слово «все».
   – Да, документы оформлены.
   – Покаялись?
   – Очень сожалеют о случившемся... Бес, говорят, попутал... Хотя...
   – Ну-ну? – поощрил капитан участкового. – Что еще?
   – Есть основания полагать, что у них здесь каждую среду происходит нечто подобное.
   – Что значит подобное? – резко спросил полковник, первый раз дав понять, что он здесь тоже не случайный человек. – Вы хотите сказать, что они каждую среду кого-то насилуют?
   – В той или иной мере.
   – Говорите яснее!
   – Есть банные дни, – улыбнулся Леша, почувствовав поддержку капитана. – В некоторых конторах установлены библиотечные дни... И у этих среда была женским днем. Или, лучше сказать, днем сексуальных утех.
   – Они так сказали? – спросил полковник.
   – Ну... Они выражаются иначе... Но именно в этом признались. Как это бывает... Один неосторожное словечко обронил, второй подтвердил, третий уже подробнее... Кстати, именно Пашутин и рассказал о среде.
   – Да? – недобро глянул полковник на участкового. Будто заранее зная, где сейчас находится его сын, он, не колеблясь, свернул на кухню. В его неторопливости чувствовалась уверенность человека, который привык поступать по-своему, который знал, что он имеет право поступать так, как считает нужным.
   На пороге кухни Пашутин остановился. Вадим сидел у газовой плиты, сложив на коленях руки, сцепленные наручниками. Увидев отца, вскочил, попытался улыбнуться, но удар отцовского кулака бросил его на пол. После этого пощечины капитана должны были ему показаться почти ласковыми. Хныкая и размазывая рукавом кровь на лице, Вадим поднялся.
   – Вообще-то избивать задержанных не положено, – улыбаясь, проговорил капитан. – Но в воспитательных целях, в исключительных случаях, в порядке родственного общения... Не помешает. С моей стороны нет возражений.
   – Ну что, сынок... Прекрасно провел вечер? – спросил Пашутин негромко, он, похоже, вообще никогда не поднимал голос. – Получил удовольствие?
   – Батя! Да если бы ты знал эту шалаву...
   – Катя – шалава? – тихо спросил участковый, остановившийся в дверях. – Я правильно тебя понял?
   – А что? – с вызовом ответил Вадим, но продолжить не успел – нога отца, словно сама по себе, дернулась вперед, в самый пах Вадима. Удар, видимо, достиг цели, тот вскрикнул как подстреленный и, схватившись скованными руками за пораженное место, рухнул на кухонный пол.
   – Отдай мне его, капитан, – попросил полковник. – Ты не накажешь его сильнее...
   – Берите, – легко согласился Кошаев. – Если вам удастся провести его через толпу у подъезда... Там не только гневливые старушки, там, как я успел заметить, стоят и ребята, которые запросто могут оторвать ему яйца.
   – Вы думаете? – с сомнением проговорил Пашутин. – Как же нам поступить...
   – Есть еще одна проблема... что делать с теми двумя? Они же первыми начнут строчить жалобы во все концы... Сами знаете, как бывает в таких случаях. На вашего и валить будут... Дескать, одного вытащили, спасайте и нас...
   Полковник крякнул досадливо, отвел назад ногу для еще одного удара, но сдержался, повернулся к капитану.
   – Как же быть?
   – Ну как... Если очень уж настаиваете, можете забрать... Но тогда напишите расписку.
   – Какую расписку? – опешил Пашутин.
   – Обыкновенную... Форма свободная. Я, такой-то и такой-то, пользуясь предоставленным мне правом, забираю насильника Вадима Николаевича Пашутина для содержания в домашних условиях. Обязуюсь по первому требованию предоставить вышеупомянутого насильника органам правосудия в целости и сохранности... Дата, подпись, должность... Так примерно, – капитан смотрел ясными невинными глазами.
   – Шутите? – Глаза полковника сузились, и без того румяное лицо налилось кровью, пухлые щеки еле заметно задрожали от сдерживаемого гнева.
   – А вы? – спросил Кошаев.
   – Ты не прав, капитан, – тихо произнес полковник. – И я постараюсь доказать тебе это. Ты не прав.
   Нескладно повернувшись, полковник споткнулся о скомканный коврик, пересек прихожую и, отодвинув сломанную дверь, вышел на площадку. Люди опять расступились перед ним. Пашутин молча спустился на первый этаж, вышел из подъезда. Наклонив голову, ни на кого не глядя, он направился к своему дому.
   Некоторое время все молчали, потом участковый, не выдержав, тронул Кошаева за локоть.
   – Куда повезем?
   – Куда, куда... В отделение.
   – Ты же хотел их к уголовникам подселить!
   – Мало ли чего хотел... – раздраженно ответил капитан. – Попросил человек, надо откликнуться... Что спрашиваешь, сам понимаешь. Ты вот что, – капитан поднял голову, – в этих домах всех знаешь... Найди надежных понятых, таких, чтоб не дрогнули, чтоб выдержали давление, а давление будет... И пусть подпишут наши протоколы. Дескать, сами слышали, как насильники признавались в совершенном преступлении, каялись... Ну, и так далее. Протоколы должны быть железными.
   – Понял, – кивнул Леша.
   – Этого полковника я встречал в городском управлении... Знаю его немного. Сынка своего в беде не оставит. Все рычаги задействует.
   – Нисколько не сомневаюсь.
   – И это... Девчонке помоги составить заявление. Чтоб грамотно было, убедительно... И от своего имени бумагу напиши. Перед тем, как в отделение доставить, я на экспертизу свожу. Пусть и там напишут, где их члены побывали в этот вечер.
   Пройдя на кухню, Кошаев столкнулся с затравленным взглядом молодого Пашутина.
   – Вы это... Не отправляйте домой... Он меня убьет...
   – Ох-хо-хо, – вздохнул капитан. – Если бы я был уверен в этом, то сам отвел бы тебя к родителю. И пусть бы он убивал тебя всеми доступными способами. Главное, чтоб добился своего.

* * *

   Старик проснулся рано, едва начало светать. Какое-то время лежал неподвижно, глядя в потолок, но постепенно события прошлого вечера начали как бы просачиваться в его сознание. И вдруг он вспомнил все, что произошло накануне. И словно какая-то сила подбросила его с кровати.
   Он сел, осмотрелся по сторонам.
   Прислушался.
   Из-за двери доносились приглушенные звуки, он даже не смог определить, что это, откуда. Старик вышел из своей комнаты и только тогда заметил, что кровать Кати пуста. Он бросился в прихожую – сумка висела на месте. И снова до него донесся слабый, невнятный шум. Он осторожно прокрался к ванной – там шелестели струи воды, разбиваясь о целлофановую штору.
   – Катя, – позвал он.
   И, не услышав ответа, постучал.
   – Здесь я, – послышался голос Кати. – Не беспокойся...
   – Ты что, всю ночь там просидела?
   – Почти.
   – Выходи, хватит тебе плескаться, слышишь?
   – Сейчас, – ответила Катя. – Сейчас выйду.
   Отойдя от ванной, старик направился на кухню, включил газ, поставил на огонь чайник. Заглянув в холодильник, убедился, что на завтрак есть все, что требуется, – два пакета кефира, пачка пельменей, творог, масло.
   – Ну и слава богу, – пробормотал старик, подходя к окну. В предрассветном сумраке невдалеке темнел серой громадой дом, в котором и произошли вчера печальные события. Даже сейчас старик остро почувствовал, что само здание стало ему ненавистным. – Убийцы, – прошептал он. – Самые настоящие убийцы... Они убили прежнюю Катю, убили меня...
   Старика охватило ощущение непоправимости беды. Угнетенность была настолько сильной, будто не просто пострадал, а умер самый близкий человек, а он, Иван Федорович, остался один на земле, отныне и навсегда один...
   Давно закипел чайник, и струя пара заполнила всю кухню, холодное окно покрылось капельками воды. И только тогда старик спохватился, выключил газ.
   Поспешно, чуть ли не воровато, вышла из ванной Катя и, наклонив голову, прошла в свою комнату. Толкнув за собой дверь, отгородилась от старика. Он уже заметил эту ее новую привычку – она отгораживалась от него, не смотрела в глаза, старалась побыстрее прошмыгнуть мимо. Это была разительная перемена – Катя всегда была спокойной и улыбчивой.
   Сам того не заметив, старик глухо простонал, направился было к Катиной комнате, но на полпути остановился, вернулся на кухню. Он не знал, что ей сказать, как приободрить.
   – Катя! – крикнул он. – Чай!
   – Иду, – ответила Катя, но из комнаты не вышла.
   Старик заварил чай, ополоснул чашки, поставил на стол сахар, нарезал хлеба, вынул из холодильника масло. Простыми, неторопливыми действиями он пытался заглушить в себе непрекращающийся жалобный вой. Не будь дома Кати, и старик бы завыл, протяжно, негромко, со звериной тоской. «Ведь знал, что творится в городе, все знал, дурак старый, – казнил он себя. – Что бы тебе выйти, встретить, проводить домой... Нет, с балкона ручкой махал... Домахался...»
   Да, старик во всем случившемся винил себя. Единственное, что давало слабое утешение, – насильники получат по заслугам. «Но Катя, – простонал он, – Катя...»
   – Чай стынет! – опять громко напомнил старик. Он почти кричал, стараясь заглушить в себе непрекращающийся скулеж.
   – Деда... Пей без меня.
   – Что так?
   – Не могу... Ну не могу, – Катя вышла из комнаты и, подойдя, прижалась к его суховатому, но сильному еще плечу. – На себя в зеркало смотреть не могу, – прошептала она сквозь слезы. – Противно.
   – Ну это ты напрасно, – без большой уверенности проговорил старик. – Чего не бывает... Мало ли...
   – Нет сил, понимаешь?
   – На работу пойдешь?
   – Не хочу.
   – Надо как-то объяснить...
   – Говорю же – нет сил.
   – Уволят...
   – Пусть.
   – А знаешь, – старик отстранился и посмотрел Кате в глаза, – я вот сейчас вспомнил... У нас же на третьем этаже врачиха живет, хорошая врачиха, здоровается всегда...
   – Ну и что?
   – Пусть она выпишет тебе что-нибудь... Больничный лист какой-нибудь, справку... На неделю, а?
   – Не надо. Придется все рассказать...
   – Ничего не придется рассказывать. И так уж весь дом знает, – неосторожно сказал старик и тут же пожалел, ругнул себя за болтливость.
   – Весь дом?! – отшатнулась Катя.
   – А как же? Милиция приехала, дверь высаживали, по замкам из пистолета стреляли... когда этих бандюг увозили, чуть ли не сто человек собралось... Все сходили, на вывороченную дверь посмотрели, руками пощупали, внутрь заглянули... У них, оказывается, это не первый скандал, и раньше случалось кое-что. Не так круто, конечно, но случалось...
   – Что же теперь, мне и из дома нельзя выйти?
   – Почему нельзя? Можно. Вместе выйдем.
   – Пальцем будут показывать, деда!
   – Пусть попробуют! Я им эти пальцы быстро повыверну!
   – Расспрашивать начнут... – Катя все еще стояла, прижавшись к старику, и перед ее остановившимся взглядом, кажется, проносились картины вчерашнего вечера. – Он и говорит мне... А сейчас, говорит, милая, тебе будет немножко больно...
   – Пожалел, выходит, – обронил старик.
   – Посочувствовал.
   – Все-таки схожу к врачихе... Сюда звать не буду, попрошу, чтоб она без тебя выписала больничный лист.
   – Не сможет. – Катя отошла, присела к столу. – Она же не по нашему участку.
   – Сговорятся, – заверил старик. – Свои люди... Ее выручат, она выручит... Всем жить надо.
   – Я не пойду на работу, – сказала Катя, помолчав. – На себя глаз поднять не могу, не то что на людей. Может быть, попозже... когда-нибудь.
   – Ты вот что, – голос старика окреп, в нем прозвучали даже металлические нотки. – Нечего вперед заглядывать. Как будет, так и будет. Ясно? Пока ты дома, спешить никуда не надо, на поезд не опаздываешь. Скажи мне вот что... Тебе врач нужен? Тебе...
   – Нет, что ты! – испуганно вскрикнула Катя.
   – Подумай. Я бы позвал... Пусть бы наша соседка с третьего этажа заглянула, а? Она как раз по вашим делам. Ты уж скрепись как-нибудь, поговори с ней, расскажи, что там и как... Подожди, не перебивай. Не для себя, для меня это сделай.
   – Как для тебя? – не поняла Катя.
   – А вот так. Я же себе потом не прощу, если что-то неладно будет... И я должен знать, что сделал все возможное, ни от чего не уклонился, ничем не пренебрег... Поняла? Спать не смогу, если врачиха меня не успокоит. Я и так не знаю, что сказать твоим, когда они из этих Эмиратов вернутся с барахлом, будь оно трижды проклято!
   Катя поднялась, прижалась к тощеватым плечам старика, обхватив его руками, словно в последней надежде, в последней попытке спастись.