Страница:
Виктор Степаков
Мистический Петербург
«То, что мы знаем, – ограничено, а то, чего мы не знаем, – бесконечно».
П. Лаплас, французский ученый
От автора
С момента своего основания Санкт-Петербург всегда был полон жутких, мистических историй. То находились очевидцы, видевшие, как ночами по Васильевскому острову проезжала карета, полная мертвецов, то появлялась близ Михайловского замка угрюмая тень убитого императора Павла I, то в заброшенных парках встречали ужасных существ…
Да мало ли какие жуткие истории могли произойти в городе, заложенном на чухонских топях и человеческих костях!
Мистический мир Петербурга не миф, не досужая выдумка, это – реальность. Он существует. Темный, загадочный, страшный… Город, веками вбирающий преступления, тайны и трагедии, не может жить только в одном измерении.
Огромное количество леденящих душу историй известно и за пределами города, в области. Здесь, за стенами древних замков, старинных дворцов, в вымерших деревнях, дремучих лесах и топких болотах, таится запредельный ужас и мрак. И горе, горе тому, кто по неосторожности рискнет появиться в подобном месте!
В петербургских архивах хранится немало уникальных документов, в которых отмечены факты потусторонних кошмаров. Упоминания об этом возможно отыскать и в редких изданиях XVIII–XX веков. Сведения о мистических происшествиях представлены также в архивах и интервью известных городских исследователей аномальных явлений, в частности Андрона Фридмана.
Знакомство с этим обширным архивно-библиографическим материалом и послужило основой для написания данной книги.
Да мало ли какие жуткие истории могли произойти в городе, заложенном на чухонских топях и человеческих костях!
Мистический мир Петербурга не миф, не досужая выдумка, это – реальность. Он существует. Темный, загадочный, страшный… Город, веками вбирающий преступления, тайны и трагедии, не может жить только в одном измерении.
Огромное количество леденящих душу историй известно и за пределами города, в области. Здесь, за стенами древних замков, старинных дворцов, в вымерших деревнях, дремучих лесах и топких болотах, таится запредельный ужас и мрак. И горе, горе тому, кто по неосторожности рискнет появиться в подобном месте!
В петербургских архивах хранится немало уникальных документов, в которых отмечены факты потусторонних кошмаров. Упоминания об этом возможно отыскать и в редких изданиях XVIII–XX веков. Сведения о мистических происшествиях представлены также в архивах и интервью известных городских исследователей аномальных явлений, в частности Андрона Фридмана.
Знакомство с этим обширным архивно-библиографическим материалом и послужило основой для написания данной книги.
Кошмары Смольного
Из всех мистических историй города Петербурга самыми малоизвестными остаются потусторонние кошмары, связанные со знаменитым зданием, построенным в начале XIX столетия архитектором Джакомо Кваренги, которое за время своего существования успело побывать и пансионом для благородных девиц, и штабом революции и было и осталось местом сосредоточения городской власти. И никто из его хозяев оказался не в состоянии совладать с темным ужасом, таящимся в ночных коридорах Смольного. Да и как совладать? Запретить декретом или распоряжением? Было дело, пытались. Не помогло. Поэтому лучше рассказать читателям о тех таинственных и страшных историях, что, случается, происходят за старинным фасадом Смольного.
Древние напрасно не предостерегали
В картографическом собрании Стокгольмского исторического музея хранится несколько карт, составленных известным шведским картографом XIV века Карлом Юлием. Карты эти уникальны не только своим крайне почтенным возрастом, но и тем, что на них довольно точно изображена старинная шведская волость Ингерманландия, то есть территория современного города Петербурга и большей части Ленинградской области.
На картах участок невского берега, где ныне расположено здание Смольного, отмечен зловещей пентаграммой и назван «Дьявольским местом». Здесь же начертано предостережение купцам и путешественникам избегать остановок на этом береговом участке. Точная причина опасности не указана, поскольку людям, жившим в те времена, в подобных случаях особых пояснений не требовалось, им вполне доставало краткого предупреждения.
Упоминания о нехорошем месте на берегах Невы часто встречаются и в рунах вечных данников шведов – финнов и карел, издревле населявших эти края. В карельских сказаниях место носит название «Чертова берега».
После основания Петербурга на «Чертовом берегу» поселились смолокуры, курящие смолу для нужд города и флота. Среди петербуржцев смолокуры пользовались недоброй славой, так как издавна слыли людьми, тесно знающимися с нечистой силой.
В XIX веке мрачные смолокурни снесли. На их месте Джакомо Кваренги начал строительство Смольного института. Какой-то древний старик пришел рассказать архитектору о многих таинственных происшествиях, связанных с этой местностью, но заносчивый итальянец не пожелал слушать мудрого человека, а приказал «гнать в шею старого пня».
На рубеже веков благородные воспитанницы Смольного безумно боялись, даже днем, подходить к пустующему, наглухо закрытому флигелю института, где по ночам был неоднократно замечен плавно скользящий призрачный силуэт. Начальство пансиона не придавало большого значения разговорам о призрачном видении, относя их на счет обычных девичьих страхов. Однако окончилось это довольно печально. Институтский истопник Ефимка Распадков решил похвастать своей недюжинной храбростью. Он сообщил ряду старших воспитанниц, что ближайшей ночью имеет намерение проникнуть во флигель. Добрая половина смолянок из окон своих спален видела, как истопник прошел по двору, открыл дверь помещения и шагнул внутрь. Минул час, другой. Ефимка не выходил. Девиц потянуло в сон. А утром выяснилось, что младший истопник не исполнил своих обязанностей и его нигде не могут найти. Кто-то подсказал место, где нужно искать. Правда, дверь флигеля оказалась закрытой на ключ. Ржавый замок отомкнули, но Распадкова не нашли. Вообще, кроме ломаной мебели и засиженного мухами бюста Вольтера, ничего другого там обнаружить не удалось. Так и пропал Ефимка-истопник, бесследно и неизвестно куда.
Впрочем, его загадочное исчезновение вскоре перестало кого бы то ни было волновать и наводить на ужасные размышления. С закопченных фабричных окраин в Смольный пожаловал ужас иной, который без долгих затей выкинул из пансиона всю благородную публику.
На картах участок невского берега, где ныне расположено здание Смольного, отмечен зловещей пентаграммой и назван «Дьявольским местом». Здесь же начертано предостережение купцам и путешественникам избегать остановок на этом береговом участке. Точная причина опасности не указана, поскольку людям, жившим в те времена, в подобных случаях особых пояснений не требовалось, им вполне доставало краткого предупреждения.
Упоминания о нехорошем месте на берегах Невы часто встречаются и в рунах вечных данников шведов – финнов и карел, издревле населявших эти края. В карельских сказаниях место носит название «Чертова берега».
После основания Петербурга на «Чертовом берегу» поселились смолокуры, курящие смолу для нужд города и флота. Среди петербуржцев смолокуры пользовались недоброй славой, так как издавна слыли людьми, тесно знающимися с нечистой силой.
В XIX веке мрачные смолокурни снесли. На их месте Джакомо Кваренги начал строительство Смольного института. Какой-то древний старик пришел рассказать архитектору о многих таинственных происшествиях, связанных с этой местностью, но заносчивый итальянец не пожелал слушать мудрого человека, а приказал «гнать в шею старого пня».
На рубеже веков благородные воспитанницы Смольного безумно боялись, даже днем, подходить к пустующему, наглухо закрытому флигелю института, где по ночам был неоднократно замечен плавно скользящий призрачный силуэт. Начальство пансиона не придавало большого значения разговорам о призрачном видении, относя их на счет обычных девичьих страхов. Однако окончилось это довольно печально. Институтский истопник Ефимка Распадков решил похвастать своей недюжинной храбростью. Он сообщил ряду старших воспитанниц, что ближайшей ночью имеет намерение проникнуть во флигель. Добрая половина смолянок из окон своих спален видела, как истопник прошел по двору, открыл дверь помещения и шагнул внутрь. Минул час, другой. Ефимка не выходил. Девиц потянуло в сон. А утром выяснилось, что младший истопник не исполнил своих обязанностей и его нигде не могут найти. Кто-то подсказал место, где нужно искать. Правда, дверь флигеля оказалась закрытой на ключ. Ржавый замок отомкнули, но Распадкова не нашли. Вообще, кроме ломаной мебели и засиженного мухами бюста Вольтера, ничего другого там обнаружить не удалось. Так и пропал Ефимка-истопник, бесследно и неизвестно куда.
Впрочем, его загадочное исчезновение вскоре перестало кого бы то ни было волновать и наводить на ужасные размышления. С закопченных фабричных окраин в Смольный пожаловал ужас иной, который без долгих затей выкинул из пансиона всю благородную публику.
Ленин и Печник
О революции 1917 года известно достаточно много. Но исследования историков продолжаются, в научный оборот вводят новые документы, ранее недоступные ученым. Одним из таких документов из закрытых фондов Истпарта является стенографическая запись воспоминаний старого большевика Алексея Гудкова, имеющая непосредственное отношение к нашей теме:
«В октябре под штаб революции заняли Смольный. Мне, как помощнику коменданта, приходилось в этот период отлавливать шпиков и прочий подозрительный элемент. Однажды смотрим, сомнительный субчик крутится рядом со Смольным.
– Эй, ходи сюда. Кто таков? – говорим.
– Потомственный пролетарий, – отвечает. – Разве не видно?
Спасибо товарищ Бутылкин, рабочий с Нарвской заставы, оказался бдительным малым.
– Врешь, шкура! – как закричит. – Я его знаю, это – сын фабриканта Печника, кровососа рабочего класса!
Взяли субчика в оборот, обыскали. Нашли браунинг и удостоверение на имя Рудольфа Печника, вольноопределяющегося 2-го ударного батальона Павловского ея императорского величества юнкерского училища.
Ведем арестованного по штабу, а он кроет нас последними словами.
– Хамы! – орет. – Быдло чумазое!
Навстречу комендант Павел Мальков. Подошел, спрашивает:
– Который тут пролетариев оскорбляет, этот? – выхватил маузер и в лоб арестованному – ба-бах!
На выстрел народ сбежался, целая толпа. Из кабинета Владимир Ильич вышел.
– В чем дело, товарищи? – спрашивает.
Мальков растерялся, давай что-то мямлить.
– Четче. Короче и четче, – требует Владимир Ильич.
Павел с духом собрался и доложил, мол, исходя из революционной целесообразности ликвидировал вредного паразита.
– И поступили, товарищ Мальков, архиразумно. И впредь руководствуйтесь в поступках революционной целесообразностью, не ошибетесь, – Ленин ему говорит.
А время – вперед! Невпроворот великих планов и дел. Только начали мы замечать, что дорогой наш Ильич стал каким-то подавленным и пугливым, но в чем причина, никак не поймем.
И вот однажды ночью идем с комендантом по Смольному, посты проверяем. Вдруг из ленинской комнаты слышим протяжный, испуганный крик, затем оттуда выскакивает Владимир Ильич да как припустит по коридору, только его и видели!
Мы – оружие на изготовку и в кабинет. А там такая картина: из полумрака дальнего угла проступает бледное человеческое лицо. Глаза остекленелые, губы подернуты трупной синевой, а из пробитого лба медленными сгустками вытекает темная кровь. Мгновение – и в углу пусто, лишь в кабинете стоит запах могильного тлена. Но все же мы успели узнать в том кошмарном лице недавно застреленного Рудольфа Печника!
Вот какой оказалась причина странной боязни Владимира Ильича, к которому повадился по ночам приходить с того света мертвец. И главное, как в таком случае поступать, никто из партийцев не знает. Ситуация! А тут еще председатель Центробалта Дыбенко на Павла буром попер:
– Баклан ты, а не революционный буревестник, если не способен на вверенной тебе территории буржуйскую мертвечину к ногтю прижать!
Страшно обиделся Павел Мальков на такие слова. Собрал митинг и поклялся на нем того проклятого мертвяка, шкуру кадетскую, шарахнуть так, чтобы от него одна смола осталась. Для чего повесил себе на пояс пять бомб с усиленным зарядом. И, будьте уверены, шарахнул бы, но не успел. ЦК партии, ограждая Ильича от жутких визитов ночного гостя, принял решение о срочном переезде советского правительства из Петрограда в Москву.
По первости, помню, когда случалось мне рассказывать об этом диком кошмаре, то товарищи называли меня не иначе как «контрой» и даже пару раз сильно избили. Они считали, что подобный факт из биографии Ильича выдуман мною в злых целях и что подобное – вообще невозможно. Поэтому сейчас, выступая перед аудиторией, я выбираю подходящий момент, пока партийцы еще не успели возмутиться и драться не бросились, и крою убедительным аргументом.
– Думаете, товарищи, это невозможно? – говорю. – Царя сбросить тоже кое-кому невозможным казалось, а мы – сбросили. У нас, большевиков, все возможно!
Против такого моего довода возражений у товарищей не наблюдается, что очень приятно. Хоть и с оговорками, но они теперь со мной соглашаются, да и бить меня перестали, что также не может не радовать».
«В октябре под штаб революции заняли Смольный. Мне, как помощнику коменданта, приходилось в этот период отлавливать шпиков и прочий подозрительный элемент. Однажды смотрим, сомнительный субчик крутится рядом со Смольным.
– Эй, ходи сюда. Кто таков? – говорим.
– Потомственный пролетарий, – отвечает. – Разве не видно?
Спасибо товарищ Бутылкин, рабочий с Нарвской заставы, оказался бдительным малым.
– Врешь, шкура! – как закричит. – Я его знаю, это – сын фабриканта Печника, кровососа рабочего класса!
Взяли субчика в оборот, обыскали. Нашли браунинг и удостоверение на имя Рудольфа Печника, вольноопределяющегося 2-го ударного батальона Павловского ея императорского величества юнкерского училища.
Ведем арестованного по штабу, а он кроет нас последними словами.
– Хамы! – орет. – Быдло чумазое!
Навстречу комендант Павел Мальков. Подошел, спрашивает:
– Который тут пролетариев оскорбляет, этот? – выхватил маузер и в лоб арестованному – ба-бах!
На выстрел народ сбежался, целая толпа. Из кабинета Владимир Ильич вышел.
– В чем дело, товарищи? – спрашивает.
Мальков растерялся, давай что-то мямлить.
– Четче. Короче и четче, – требует Владимир Ильич.
Павел с духом собрался и доложил, мол, исходя из революционной целесообразности ликвидировал вредного паразита.
– И поступили, товарищ Мальков, архиразумно. И впредь руководствуйтесь в поступках революционной целесообразностью, не ошибетесь, – Ленин ему говорит.
А время – вперед! Невпроворот великих планов и дел. Только начали мы замечать, что дорогой наш Ильич стал каким-то подавленным и пугливым, но в чем причина, никак не поймем.
И вот однажды ночью идем с комендантом по Смольному, посты проверяем. Вдруг из ленинской комнаты слышим протяжный, испуганный крик, затем оттуда выскакивает Владимир Ильич да как припустит по коридору, только его и видели!
Мы – оружие на изготовку и в кабинет. А там такая картина: из полумрака дальнего угла проступает бледное человеческое лицо. Глаза остекленелые, губы подернуты трупной синевой, а из пробитого лба медленными сгустками вытекает темная кровь. Мгновение – и в углу пусто, лишь в кабинете стоит запах могильного тлена. Но все же мы успели узнать в том кошмарном лице недавно застреленного Рудольфа Печника!
Вот какой оказалась причина странной боязни Владимира Ильича, к которому повадился по ночам приходить с того света мертвец. И главное, как в таком случае поступать, никто из партийцев не знает. Ситуация! А тут еще председатель Центробалта Дыбенко на Павла буром попер:
– Баклан ты, а не революционный буревестник, если не способен на вверенной тебе территории буржуйскую мертвечину к ногтю прижать!
Страшно обиделся Павел Мальков на такие слова. Собрал митинг и поклялся на нем того проклятого мертвяка, шкуру кадетскую, шарахнуть так, чтобы от него одна смола осталась. Для чего повесил себе на пояс пять бомб с усиленным зарядом. И, будьте уверены, шарахнул бы, но не успел. ЦК партии, ограждая Ильича от жутких визитов ночного гостя, принял решение о срочном переезде советского правительства из Петрограда в Москву.
По первости, помню, когда случалось мне рассказывать об этом диком кошмаре, то товарищи называли меня не иначе как «контрой» и даже пару раз сильно избили. Они считали, что подобный факт из биографии Ильича выдуман мною в злых целях и что подобное – вообще невозможно. Поэтому сейчас, выступая перед аудиторией, я выбираю подходящий момент, пока партийцы еще не успели возмутиться и драться не бросились, и крою убедительным аргументом.
– Думаете, товарищи, это невозможно? – говорю. – Царя сбросить тоже кое-кому невозможным казалось, а мы – сбросили. У нас, большевиков, все возможно!
Против такого моего довода возражений у товарищей не наблюдается, что очень приятно. Хоть и с оговорками, но они теперь со мной соглашаются, да и бить меня перестали, что также не может не радовать».
Киров с нами
В декабре 1934 года в Смольном был застрелен вождь ленинградских большевиков Сергей Миронович Киров. Прошло чуть более года, и по городу пополз слух о том, что по ночам в коридорах Смольного появляется призрак убитого. Первым с ним столкнулся начальник АХО товарищ Грызодубов:
– Идет как живой, только холодом от него веет и затылок, куда пуля вошла, раздроблен и весь черный от крови, – по секрету рассказывал он своим друзьям и знакомым.
Этот рассказ долгое время циркулировал по Ленинграду, доводя до бешенства больших большевистских чинов и сотрудников аппарата НКВД. Тем более что какой-то гражданин завалил управление НКВД анонимными посланиями, в которых под факт появления призрака ловко подводил политическую платформу.
«Мироныч волнуется! Это значит, что городское партийное руководство отступает от ленинско-сталинских принципов и ведет дело в гнилое троцкистско-бухаринское болото. Нужны решительные меры по исправлению ситуации, иначе дождетесь появления Ильича!» – дерзко писал аноним.
Во время войны призрак Кирова видели особенно часто. Обычно его силуэт – темный и неподвижный – появлялся на крыше Смольного. Поначалу зловещую фигуру принимали за здоровенного фашистского парашютиста и вели по ней прицельный огонь. Однако вскоре один из офицеров охраны через оптику снайперской винтовки отчетливо рассмотрел в отблесках пожаров характерный кировский зачес, знакомые черты лица, солдатскую гимнастерку и широкий ремень. Только тогда всем стало ясно, кто ночами появляется на крыше здания, вздрагивающего от близкого грохота зениток и взрывов тяжелых фугасок.
Начальник охраны поспешил доложить об этом руководителям обороны. Правда, выбрал не самый подходящий момент: немцы прорвали Лужский оборонительный рубеж и выходили на ближние подступы к Ленинграду.
– Ты что, майор, идиот?! Киров у него на крыше стоит! По-твоему, мы знать обязаны, куда ты бойцов на посты расставляешь?! – так отреагировал на доклад маршал Ворошилов, подавленный фронтовыми неудачами.
Практически всю войну призрак Кирова находился на крыше. Бывало, командир батареи ПВО, защищающей Смольный, глянет наверх и кричит артиллерийским расчетам:
– Киров с нами, ребята! – и зенитчики еще яростнее бьют по фашистским стервятникам.
В послевоенные годы Кирова встречали гораздо реже. Последний раз он появился в августе 1991 года, когда после провала ГКЧП коммунисты покидали здание Смольного. Его появлению предшествовал внезапно возникший ледяной холод, а затем из пустоты материализовался и сам Сергей Миронович. Вид призрака был предельно жутким и угрожающим.
– Что, сукины дети, просрали советскую власть?! Ну, я вам! – раздался глухой, замогильный голос, и Киров, погрозив собравшимся кулаком, исчез столь же стремительно, как и появился.
Это было так неожиданно и страшно (особенно кулак – жилистый и огромный), что одному из коммунистов стало плохо.
С тех пор призрак известного большевика больше не видели. Правда, заслуженные работники Смольного уверяют, что он никуда не пропал, просто затаился на время. По всей видимости, они знают, о чем говорят, старые люди в таких делах ошибаются редко.
– Идет как живой, только холодом от него веет и затылок, куда пуля вошла, раздроблен и весь черный от крови, – по секрету рассказывал он своим друзьям и знакомым.
Этот рассказ долгое время циркулировал по Ленинграду, доводя до бешенства больших большевистских чинов и сотрудников аппарата НКВД. Тем более что какой-то гражданин завалил управление НКВД анонимными посланиями, в которых под факт появления призрака ловко подводил политическую платформу.
«Мироныч волнуется! Это значит, что городское партийное руководство отступает от ленинско-сталинских принципов и ведет дело в гнилое троцкистско-бухаринское болото. Нужны решительные меры по исправлению ситуации, иначе дождетесь появления Ильича!» – дерзко писал аноним.
Во время войны призрак Кирова видели особенно часто. Обычно его силуэт – темный и неподвижный – появлялся на крыше Смольного. Поначалу зловещую фигуру принимали за здоровенного фашистского парашютиста и вели по ней прицельный огонь. Однако вскоре один из офицеров охраны через оптику снайперской винтовки отчетливо рассмотрел в отблесках пожаров характерный кировский зачес, знакомые черты лица, солдатскую гимнастерку и широкий ремень. Только тогда всем стало ясно, кто ночами появляется на крыше здания, вздрагивающего от близкого грохота зениток и взрывов тяжелых фугасок.
Начальник охраны поспешил доложить об этом руководителям обороны. Правда, выбрал не самый подходящий момент: немцы прорвали Лужский оборонительный рубеж и выходили на ближние подступы к Ленинграду.
– Ты что, майор, идиот?! Киров у него на крыше стоит! По-твоему, мы знать обязаны, куда ты бойцов на посты расставляешь?! – так отреагировал на доклад маршал Ворошилов, подавленный фронтовыми неудачами.
Практически всю войну призрак Кирова находился на крыше. Бывало, командир батареи ПВО, защищающей Смольный, глянет наверх и кричит артиллерийским расчетам:
– Киров с нами, ребята! – и зенитчики еще яростнее бьют по фашистским стервятникам.
В послевоенные годы Кирова встречали гораздо реже. Последний раз он появился в августе 1991 года, когда после провала ГКЧП коммунисты покидали здание Смольного. Его появлению предшествовал внезапно возникший ледяной холод, а затем из пустоты материализовался и сам Сергей Миронович. Вид призрака был предельно жутким и угрожающим.
– Что, сукины дети, просрали советскую власть?! Ну, я вам! – раздался глухой, замогильный голос, и Киров, погрозив собравшимся кулаком, исчез столь же стремительно, как и появился.
Это было так неожиданно и страшно (особенно кулак – жилистый и огромный), что одному из коммунистов стало плохо.
С тех пор призрак известного большевика больше не видели. Правда, заслуженные работники Смольного уверяют, что он никуда не пропал, просто затаился на время. По всей видимости, они знают, о чем говорят, старые люди в таких делах ошибаются редко.
Заклятие Аменхотепа
Заклятие фараона Аменхотепа (Аменофиса) родилось во мраке нубийских ночей в таинственных подземельях Фив. Природа его темна и загадочна, как и время правления самого фараона – XV век до н. э. Современная египтология относит заклятие к разряду исторических мифов. Но это не так. Ошибка ученых может дорого обойтись человечеству. В начале нового столетия зловещее заклятие Аменхотепа должно обрести силу. Город Петербург – место грядущего ужаса.
Не произносите в Египте слово «Аменхотеп»
Случилась эта история во время постройки Асуанской плотины. Молодой советский инженер Юрий Рунов решил выразить чувство искренней дружбы группе египетских землекопов. Сделал он это без помощи переводчика, а просто и доходчиво, на скверном арабском.
– Насер Гамаль Абдель, – сказал Юрий Рунов. – Мир, труд, май, товарищи египтяне!
– Аллах акбар, – степенно ответили землекопы.
И Рунова понесло:
– Рамсес, Тутанхамон, Фивы, – важно произносил инженер, а под завязку поднапряг память и выдал: – Аменхотеп! – при этом дружески хлопнув по плечу ближайшего землекопа.
Все, что произошло в следующий момент, было диким и непонятным. Рабочий, который удостоился хлопка Рунова, смертельно побледнел, затем побагровел. Остальные страшно загалдели и вдруг кинулись на инженера, угрожающе воздев совковые лопаты. И быть бы на стройке серьезному ЧП, не окажись поблизости египетских инженеров, сумевших остановить и успокоить разгневанных землекопов.
Советское посольство выразило протест по поводу немотивированного нападения местных рабочих на Юрия Рунова. Мухафаз (губернатор) Асуана выслушал претензии, схватился за голову и горестно застонал:
– Горе нам, лучше бы ваш инженер назвал правоверного Саида иудейской собакой, чем Аменхотепом. Теперь землекоп обязательно убьет советского инженера!
– Позвольте, позвольте – горячо возразил сотрудник посольства Лев Ефимчик, – насколько мне известно, Аменхотеп – имя фараона. При чем же здесь убийство инженера, а главное – иудейская собака?
– Уважаемый, Аменхотеп было когда-то именем фараона, но вот уже несколько тысячелетий, как в Египте нет более гнусного оскорбления, нежели это проклятое слово! – еще горше завопил мухафаз и рассказал советским представителям мрачную историю о самом страшном правителе Древнего Египта.
О временах правления Аменхотепа сведений осталось немного. Известно, что боевые колесницы фараона простерли границы его владычества на огромную территорию от нижнего течения благодатного Нила до суровых пустынь Верхней Нубии. При нем началось возведение Мемноновых колоссов и строительство подземных галерей в древних Фивах (ныне Луксор). Сохранился и такой факт, что за всю историю Египта Аменхотепу не было равных в знании запретных учений, за исключением его наставника, некоего сирийца по имени Хапу, обучившего фараона черной магии и колдовству. Итогом знаний Аменхотепа стал созданный им колдовской культ, жуткие обряды которого происходили в таинственных фиванских подземельях.
Однако ученые склонны относить тайные поклонения фараона к области досужих фантазий, поскольку прямых доказательств существования культа нет. Точнее, их никто не смог отыскать. В XIX веке английскими археологами предпринимались неоднократные попытки проникнуть в нижний ярус фиванских подземных галерей, но все они заканчивались неудачами, связанными со смертью либо бесследным исчезновением отдельных ученых. Более того, в 20-х годах ХХ столетия власти Египта по непонятным причинам вообще запретили исследование подземелий, замуровав все известные входы и выходы.
Между тем в сельских районах Египта с незапамятных времен бытует предание о том, что в обрядах своего колдовского культа Аменхотеп использовал тела забальзамированных мертвецов. Потревоженный в зловещих целях прах мертвых обернулся жуткими последствиями для живых. В окрестностях Фив начались нападения мумий на людей! Особенно частыми они стали в XVIII веке, когда жители целых селений были вынуждены уходить в более безопасные районы страны. Последний случай нападения трупа на двух подростков из селения Эль-Кабир, расположенного на берегу Нила, произошел в 1949 году. Впрочем, власти сочли виновниками гибели подростков гигантского нильского крокодила, хотя крестьяне, недовольные таким заключением, едва не убили полицейского чиновника, проводившего дознание.
– Именно из-за мертвецов, которым, как гласит предание, для вечного успокоения необходима живая человеческая плоть, народ проклял Аменхотепа, и со временем его имя попало в самый гнусный разряд египетской ненормативной лексики, – рассказывал мухафаз советским представителям, а закончил свое повествование так: – Если верить тому же преданию, то скоро должна проявиться вся черная сила Аменхотепа. Перед своей смертью фараон наслал заклятие на посланцев бога Инпу. С их пробуждением наступит конец света. Крестьяне уверены, что это произойдет в новом столетии.
Советскую сторону объяснение удовлетворило, инцидент был исчерпан. В посольстве приняли решение обязать всех советских специалистов дать подписку о неупотреблении на территории Египта слова «аменхотеп», а Юрия Рунова, с формулировкой «за неуважение к местным обычаям», отправили обратно в СССР.
– Насер Гамаль Абдель, – сказал Юрий Рунов. – Мир, труд, май, товарищи египтяне!
– Аллах акбар, – степенно ответили землекопы.
И Рунова понесло:
– Рамсес, Тутанхамон, Фивы, – важно произносил инженер, а под завязку поднапряг память и выдал: – Аменхотеп! – при этом дружески хлопнув по плечу ближайшего землекопа.
Все, что произошло в следующий момент, было диким и непонятным. Рабочий, который удостоился хлопка Рунова, смертельно побледнел, затем побагровел. Остальные страшно загалдели и вдруг кинулись на инженера, угрожающе воздев совковые лопаты. И быть бы на стройке серьезному ЧП, не окажись поблизости египетских инженеров, сумевших остановить и успокоить разгневанных землекопов.
Советское посольство выразило протест по поводу немотивированного нападения местных рабочих на Юрия Рунова. Мухафаз (губернатор) Асуана выслушал претензии, схватился за голову и горестно застонал:
– Горе нам, лучше бы ваш инженер назвал правоверного Саида иудейской собакой, чем Аменхотепом. Теперь землекоп обязательно убьет советского инженера!
– Позвольте, позвольте – горячо возразил сотрудник посольства Лев Ефимчик, – насколько мне известно, Аменхотеп – имя фараона. При чем же здесь убийство инженера, а главное – иудейская собака?
– Уважаемый, Аменхотеп было когда-то именем фараона, но вот уже несколько тысячелетий, как в Египте нет более гнусного оскорбления, нежели это проклятое слово! – еще горше завопил мухафаз и рассказал советским представителям мрачную историю о самом страшном правителе Древнего Египта.
О временах правления Аменхотепа сведений осталось немного. Известно, что боевые колесницы фараона простерли границы его владычества на огромную территорию от нижнего течения благодатного Нила до суровых пустынь Верхней Нубии. При нем началось возведение Мемноновых колоссов и строительство подземных галерей в древних Фивах (ныне Луксор). Сохранился и такой факт, что за всю историю Египта Аменхотепу не было равных в знании запретных учений, за исключением его наставника, некоего сирийца по имени Хапу, обучившего фараона черной магии и колдовству. Итогом знаний Аменхотепа стал созданный им колдовской культ, жуткие обряды которого происходили в таинственных фиванских подземельях.
Однако ученые склонны относить тайные поклонения фараона к области досужих фантазий, поскольку прямых доказательств существования культа нет. Точнее, их никто не смог отыскать. В XIX веке английскими археологами предпринимались неоднократные попытки проникнуть в нижний ярус фиванских подземных галерей, но все они заканчивались неудачами, связанными со смертью либо бесследным исчезновением отдельных ученых. Более того, в 20-х годах ХХ столетия власти Египта по непонятным причинам вообще запретили исследование подземелий, замуровав все известные входы и выходы.
Между тем в сельских районах Египта с незапамятных времен бытует предание о том, что в обрядах своего колдовского культа Аменхотеп использовал тела забальзамированных мертвецов. Потревоженный в зловещих целях прах мертвых обернулся жуткими последствиями для живых. В окрестностях Фив начались нападения мумий на людей! Особенно частыми они стали в XVIII веке, когда жители целых селений были вынуждены уходить в более безопасные районы страны. Последний случай нападения трупа на двух подростков из селения Эль-Кабир, расположенного на берегу Нила, произошел в 1949 году. Впрочем, власти сочли виновниками гибели подростков гигантского нильского крокодила, хотя крестьяне, недовольные таким заключением, едва не убили полицейского чиновника, проводившего дознание.
– Именно из-за мертвецов, которым, как гласит предание, для вечного успокоения необходима живая человеческая плоть, народ проклял Аменхотепа, и со временем его имя попало в самый гнусный разряд египетской ненормативной лексики, – рассказывал мухафаз советским представителям, а закончил свое повествование так: – Если верить тому же преданию, то скоро должна проявиться вся черная сила Аменхотепа. Перед своей смертью фараон наслал заклятие на посланцев бога Инпу. С их пробуждением наступит конец света. Крестьяне уверены, что это произойдет в новом столетии.
Советскую сторону объяснение удовлетворило, инцидент был исчерпан. В посольстве приняли решение обязать всех советских специалистов дать подписку о неупотреблении на территории Египта слова «аменхотеп», а Юрия Рунова, с формулировкой «за неуважение к местным обычаям», отправили обратно в СССР.
Забытое происшествие XIX века
В 1833 году в Санкт-Петербург был доставлен необычный груз. В двух внушительных деревянных ящиках находились гранитные изваяния сфинксов, обнаруженные при раскопках древних Фив.
Главные хранители Египетской коллекции Академии наук Эрик фон Заузе и Иван Армяков приступили к изучению уникального поступления. Их мнения совпали в одном: изваяния насчитывают несколько тысячелетий и относятся к эпохе правления фараона Аменхотепа.
Однако в дальнейшем между учеными начались разногласия, вызванные дешифровкой иероглифов, выбитых на граните. Эрик фон Заузе прочел их как перечисление всех титулов фараона. Иван Армяков настаивал, что в иероглифах заключен иной смысл, на что указывает неоднократно повторяющийся символ Инпу – бога загробного мира, который никоим образом не может иметь отношения к титулам фараона.
Со временем спор двух ученых перерос в откровенную перебранку и завершился потасовкой. Скандал в Академии наук дошел до императора Николая I, который в высочайшем рескрипте не только выразил свое недовольство поведением двух ученых мужей, но и повелел передать изваяния сфинксов архитектору Константину Тону для его проекта по украшению Кадетской (ныне Университетской) набережной Петербурга.
В июльский полдень 1834 года состоялась церемония открытия гранитного спуска к Неве напротив здания Академии художеств. Едва успел попечитель изящных искусств великий князь Константин Павлович произнести приличественную случаю речь, как из толпы выступила некая мрачная личность. Это был ученый Армяков. Подбежав к изваянию одного из сфинксов, установленных на каменных постаментах спуска, он страшным голосом прокричал: «Не допущу!» – и, выхватив из-под сюртука огромную кувалду, с яростью обрушил ее на тысячелетнюю египетскую древность.
Дюжие полицмейстеры тотчас схватили злодея и поволокли в околоток. Некоторое время в Петербурге бурно обсуждалось данное происшествие, но постепенно интерес к Армякову угас, и общество переключилось на обсуждение других городских скандалов.
О дальнейшей судьбе ученого никаких известий не сохранилось. И, вероятнее всего, странный поступок египтолога так до конца и остался бы не проясненным, а памятью о нем служил внушительный скол, оставленный армяковской кувалдой на гранитном челе одного из сфинксов, если бы спустя 150 лет в руки потомкам не попало научное наследие Армякова.
Главные хранители Египетской коллекции Академии наук Эрик фон Заузе и Иван Армяков приступили к изучению уникального поступления. Их мнения совпали в одном: изваяния насчитывают несколько тысячелетий и относятся к эпохе правления фараона Аменхотепа.
Однако в дальнейшем между учеными начались разногласия, вызванные дешифровкой иероглифов, выбитых на граните. Эрик фон Заузе прочел их как перечисление всех титулов фараона. Иван Армяков настаивал, что в иероглифах заключен иной смысл, на что указывает неоднократно повторяющийся символ Инпу – бога загробного мира, который никоим образом не может иметь отношения к титулам фараона.
Со временем спор двух ученых перерос в откровенную перебранку и завершился потасовкой. Скандал в Академии наук дошел до императора Николая I, который в высочайшем рескрипте не только выразил свое недовольство поведением двух ученых мужей, но и повелел передать изваяния сфинксов архитектору Константину Тону для его проекта по украшению Кадетской (ныне Университетской) набережной Петербурга.
В июльский полдень 1834 года состоялась церемония открытия гранитного спуска к Неве напротив здания Академии художеств. Едва успел попечитель изящных искусств великий князь Константин Павлович произнести приличественную случаю речь, как из толпы выступила некая мрачная личность. Это был ученый Армяков. Подбежав к изваянию одного из сфинксов, установленных на каменных постаментах спуска, он страшным голосом прокричал: «Не допущу!» – и, выхватив из-под сюртука огромную кувалду, с яростью обрушил ее на тысячелетнюю египетскую древность.
Дюжие полицмейстеры тотчас схватили злодея и поволокли в околоток. Некоторое время в Петербурге бурно обсуждалось данное происшествие, но постепенно интерес к Армякову угас, и общество переключилось на обсуждение других городских скандалов.
О дальнейшей судьбе ученого никаких известий не сохранилось. И, вероятнее всего, странный поступок египтолога так до конца и остался бы не проясненным, а памятью о нем служил внушительный скол, оставленный армяковской кувалдой на гранитном челе одного из сфинксов, если бы спустя 150 лет в руки потомкам не попало научное наследие Армякова.
Наследие Армякова
В 1984 году проводился капитальный ремонт комплекса зданий Ленинградского университета. В одном из корпусов, где с начала прошлого века располагались жилые квартиры ученых, выпускник строительного ПТУ рушил кирпичную перегородку. Внезапно лом подозрительно легко вошел в стену и вместе с кирпичами и кусками штукатурки к ногам молодого рабочего упала железная шкатулка. Когда ее вскрыли, то обнаружили пожелтевшие бумаги, датированные XIX веком.
Находку передали в Ленинградское отделение АН СССР, где ее определили в архив. Там бы и пылиться обнаруженным бумагам, не наткнись на них аспирант Семен Цибик, установивший, что в архив попало наследие забытого петербургского египтолога Ивана Армякова. После его изучения аспирант с трепетом понял, что держит в руках совершенно новую методику дешифрования древнеегипетской письменности, которая не только перечеркивает устоявшиеся методы прочтения египетских текстов, но и ставит под сомнение все ранее накопленные знания по истории Древнего Египта!
Аспирант рассказал об открытии своему научному руководителю академику Галангусейнову, личности весьма высокомерной и безапелляционной в суждениях.
– Вы не египтолог, а осел, – строго сказал академик Семену Цибику. – Подумать только, увидеть в бреднях какого-то Армякова новую методику дешифрования! Выходит, что мои монографии «Древнеегипетские граффити» и «Ленинское учение в стране пирамид» – псевдонаучные труды и я не ученый, не лауреат Ленинской премии, а шарлатан?!
Аспирант ушел от руководителя, словно оплеванный, но изучения наследия не прекратил. Напротив, чем глубже он вникал в записи Армякова, тем больше убеждался в гениальности его метода прочтения древней письменности (схему армяковского дешифрования излагать не имеет смысла, поскольку она интересна лишь узкому кругу специалистов). Но особенно Цибик был поражен, когда дошел до записей Армякова, где последний приводил новое толкование надписей на египетских сфинксах, установленных на набережной Невы. Выходило, что иероглифы, выбитые на их гранитных основаниях, не имеют никакого отношения к титулам Аменхотепа, а являются страшным заклинанием фараона-чернокнижника. «Я – тот, кто закроет Свет и откроет путь Тьме», – гласил текст на граните. Далее в строгом соответствии были выстроены тайные символы мрачных божеств Инпу, Сета, Нефтиди и обители мертвых – Абидоса, что в целом составляло сложную магическую формулу заклятия. А завершалось оно так: «С исходом ста тысяч Лун будет нарушен покой владык молчания и разрушены предначертания богов. Откроют глаза и выйдут наружу те, кого видел Я, и придет царство Тьмы. Да будет так! Великий Инпу маат хаперрасенеб ипувера Абидос атум птаххотеп!»
– Поначалу я не придавал большого значения смыслу заклятия, но после знакомства с Самуилом Толбачеком мое отношение к этому изменилось, – позже признался Семен Цибик.
Имя Самуила Толбачека (пропал без вести при изучении аномальных явлений на Киновиевском кладбище в 1988 году) было широко известно в среде городских знатоков оккультных учений. Именно он первым пришел к выводу о том, что надписи на сфинксах могут служить реальным доказательством некогда существовавшего в Египте тайного колдовского культа, не известного современной науке. По его мнению, этот культ соединил в себе традиционную египетскую магию и знание чернокнижников Ассирии, Шумера и древней страны Пунт (район современного Сомали). В тексте заклятия присутствуют непереводимые обрядовые фразы (маат хаперрасенеб и др.), встречающиеся только в колдовских манускриптах этих стран древнего мира, таких, как «Песнь ночи», «Свод тайного» и «Природа черных духов пустынь», фрагменты которых сохранились до наших дней. Кроме того, Самуил обратил внимание на явную связь между заклятием и неудачной попыткой ученого Армякова уничтожить одного из сфинксов в 1834 году. Эту попытку он истолковал как догадку египтолога о чем-то ужасном и желание предотвратить этот ужас.
А незадолго до своего бесследного исчезновения Толбачек сделал следующее заключение:
– Если говорить о силе заклятия и его негативных последствиях, возможны два варианта. Первый: вместе с забвением культа заклятие превратилось в пустую угрозу. И второй: за минувшие века древнее Зло обрело страшную силу. Воплощение этого Зла в тех потусторонних существ, о появлении которых предупреждает заклятие, может оказаться причиной непредсказуемых последствий. А так как набережная, где установлены сфинксы, издавна имеет плохую репутацию, то наиболее вероятно, что события будут развиваться по второму варианту.
Находку передали в Ленинградское отделение АН СССР, где ее определили в архив. Там бы и пылиться обнаруженным бумагам, не наткнись на них аспирант Семен Цибик, установивший, что в архив попало наследие забытого петербургского египтолога Ивана Армякова. После его изучения аспирант с трепетом понял, что держит в руках совершенно новую методику дешифрования древнеегипетской письменности, которая не только перечеркивает устоявшиеся методы прочтения египетских текстов, но и ставит под сомнение все ранее накопленные знания по истории Древнего Египта!
Аспирант рассказал об открытии своему научному руководителю академику Галангусейнову, личности весьма высокомерной и безапелляционной в суждениях.
– Вы не египтолог, а осел, – строго сказал академик Семену Цибику. – Подумать только, увидеть в бреднях какого-то Армякова новую методику дешифрования! Выходит, что мои монографии «Древнеегипетские граффити» и «Ленинское учение в стране пирамид» – псевдонаучные труды и я не ученый, не лауреат Ленинской премии, а шарлатан?!
Аспирант ушел от руководителя, словно оплеванный, но изучения наследия не прекратил. Напротив, чем глубже он вникал в записи Армякова, тем больше убеждался в гениальности его метода прочтения древней письменности (схему армяковского дешифрования излагать не имеет смысла, поскольку она интересна лишь узкому кругу специалистов). Но особенно Цибик был поражен, когда дошел до записей Армякова, где последний приводил новое толкование надписей на египетских сфинксах, установленных на набережной Невы. Выходило, что иероглифы, выбитые на их гранитных основаниях, не имеют никакого отношения к титулам Аменхотепа, а являются страшным заклинанием фараона-чернокнижника. «Я – тот, кто закроет Свет и откроет путь Тьме», – гласил текст на граните. Далее в строгом соответствии были выстроены тайные символы мрачных божеств Инпу, Сета, Нефтиди и обители мертвых – Абидоса, что в целом составляло сложную магическую формулу заклятия. А завершалось оно так: «С исходом ста тысяч Лун будет нарушен покой владык молчания и разрушены предначертания богов. Откроют глаза и выйдут наружу те, кого видел Я, и придет царство Тьмы. Да будет так! Великий Инпу маат хаперрасенеб ипувера Абидос атум птаххотеп!»
– Поначалу я не придавал большого значения смыслу заклятия, но после знакомства с Самуилом Толбачеком мое отношение к этому изменилось, – позже признался Семен Цибик.
Имя Самуила Толбачека (пропал без вести при изучении аномальных явлений на Киновиевском кладбище в 1988 году) было широко известно в среде городских знатоков оккультных учений. Именно он первым пришел к выводу о том, что надписи на сфинксах могут служить реальным доказательством некогда существовавшего в Египте тайного колдовского культа, не известного современной науке. По его мнению, этот культ соединил в себе традиционную египетскую магию и знание чернокнижников Ассирии, Шумера и древней страны Пунт (район современного Сомали). В тексте заклятия присутствуют непереводимые обрядовые фразы (маат хаперрасенеб и др.), встречающиеся только в колдовских манускриптах этих стран древнего мира, таких, как «Песнь ночи», «Свод тайного» и «Природа черных духов пустынь», фрагменты которых сохранились до наших дней. Кроме того, Самуил обратил внимание на явную связь между заклятием и неудачной попыткой ученого Армякова уничтожить одного из сфинксов в 1834 году. Эту попытку он истолковал как догадку египтолога о чем-то ужасном и желание предотвратить этот ужас.
А незадолго до своего бесследного исчезновения Толбачек сделал следующее заключение:
– Если говорить о силе заклятия и его негативных последствиях, возможны два варианта. Первый: вместе с забвением культа заклятие превратилось в пустую угрозу. И второй: за минувшие века древнее Зло обрело страшную силу. Воплощение этого Зла в тех потусторонних существ, о появлении которых предупреждает заклятие, может оказаться причиной непредсказуемых последствий. А так как набережная, где установлены сфинксы, издавна имеет плохую репутацию, то наиболее вероятно, что события будут развиваться по второму варианту.