* * *
Спасо-Ефимьевский монастырь был знаменит не только своей подземной тюрьмой. Именно в нем с 1836 года хранились архивы Десятого присутствия Святейшего Синода – засекреченного подразделения, отпочковавшегося в том году от Канцелярии розыскных раскольнических дел Синода.До декабря 1917 года в монастырские хранилища исправно поступали папки с самыми различными делами: материалы по розыску ересиархов и мистиков, практикующих крайне опасные, порой кровавые ритуалы, соседствовали с историями людей, облыжно и нелепо обвиненных кликушами в богопротивных и колдовских делах2… Зачастую попадались и дела заведомых сумасшедших, чей бред имел религиозную окраску и был признан опасным для православной церкви.
В самом начале 1918 года в обитель заявился отряд матросов, шумных, пьяных, – черная форма перекрещена пулеметными лентами, винтовки с примкнутыми штыками, красные ленточки на бескозырках, ручные бомбы у пояса.
Монастырь затих в тревожном ожидании. Сокровища ризницы и самые ценные иконы были надежно припрятаны, но ожидать можно было всего… Однако незваные гости заинтересовались тем, что никто и не думал прятать – старыми бумагами. Пожелтевшие папки паковали в брезентовые тюки, грузили на монастырские подводы – тех не хватало, матросики быстренько реквизировали в окрестных деревнях подвернувшийся под руку гужевой транспорт.
Командовавший матросами человек выглядел на их фоне более чем нелепо: невысокий, худощавый, в элегантнейшем «буржуйском» костюме под бобровой шубой, в бобровой же шапке и с тростью. Оружия человек не носил, по крайней мере на виду.
Настоятелю лицо странного командира показалось смутно знакомым. Но ни имя, ни обстоятельства встречи отец Елиозар так и не сумел вспомнить, пораженный внезапным беспамятством…
И потом, спустя полтора года, на допросе в ЧК, – поведал следователям, весьма интересующимся личностью статского советника Буланского, о своих встречах с Богданом Савельевичем в Синоде, и о его визитах в обитель. Но о последнем приезде, состоявшемся в морозном январе восемнадцатого, напрочь позабыл.
* * *
Папка, лежавшая на столе Богдана Буланского в сентябре 1927 года, поступила на хранение в Спасо-Ефимьевский архив одной из последних. И содержала документы о деле, по видимости малозначительном, не представляющем никакого интереса сейчас, десять лет спустя. Расследование касалось религиозного помешательства матроса Черноморского флота Прохора Цигулина (в двух документах дела он именовался отчего-то Цегулиным).Суть дела была проста: Цигулин, поднявшийся из кубрика на палубу глубокой ночью с 5 на 6 октября, узрел не кого-нибудь, а шествующую в направлении бака Богородицу. По какой-такой надобности оказался в неурочное время и в неурочном месте полуодетый матрос, выяснить так и не удалось. Потрясенный увиденным, Цигулин ни о чем ином говорить не желал, упорно игнорируя все не относящиеся к делу вопросы.
Утром, вскоре после шестичасовой побудки, Цигулина обнаружили стоящим на четвереньках и исступленно целующим палубу. Покинуть место, ставшее святым после прикосновения стоп Богородицы, моряк наотрез отказался – был насильно доставлен в судовой лазарет, а спустя три часа – паровым катером в гарнизонный госпиталь.
Резолюция без подписи, начертанная на подшитом в дело рапорте капитан-лейтенанта Вязовского о происшествии, гласила: «По излечении подвергнуть дисциплинарному наказанию, ибо Уставом военно-морской службы предписано поднять тревогу при обнаружении на корабле посторонних, будь то хоть сама Богородица».
Но Цигулин так и не излечился… Напротив, бред усиливался, в рассказе появлялись все новые детали, явно досочиненные позже. Из первоначальных же слов матроса следовало немногое: лик у Богородицы был невыразимо прекрасен, кожа светилась словно бы собственным светом, волосы, казалось, парили в воздухе невесомо…
Но главная деталь рассказа – никогда не позволившая бы бедолаге перейти из разряда помешанных в категорию узревших-таки чудо – оказалась чрезвычайно пикантной: Богородица шла по палубе обнаженной! Совершенно голой! Ни единой ниточки!
Цигулин умер от мозговой горячки в конце января 1917 года. Банальная история банального сумасшествия…
Интерес Буланского вызывало лишь одно – место службы несчастного матроса. Служил он на флагмане черноморского флота – на линкоре «Императрица Мария».
Спустя сутки после обнаружения лобзающего палубу Цигулина линкор был уничтожен серией страшных взрывов, унесших жизни нескольких сотен матросов и офицеров. Причину взрывов следственная комиссия так и не установила.
Глава 7. ПУТЬ МЕСТИ – I
Ирина, г. Великие Луки, 30 июня 1999 года
1.
Ира проснулась на рассвете. Она привыкла к ранним подъемам за последние шесть месяцев. Встала, прошлепала босыми ногами по прохладному полу, направляясь в ванну.
Дверь в теткину комнату плотно прикрыта, но Ира все равно старалась не шуметь в коридоре. Поезд уходит сегодня ночью. Впереди целый день, чтобы не торопясь собраться и ничего не забыть. У нее есть дело, которое она должна сделать. И она выполнит то, что задумала. Когда вернется. Главное, чтобы ее не обманули. Чтобы дали то, что обещают. А уж она сумеет распорядиться подарком достойно.
Теплые струи воды ударили из душа, и она замерла, наслаждаясь каждой секундой. Многие вещи изменились. Казалось бы, что удивительного в том, что она набирает в ладонь шампунь, потом втирает в коротко стриженые волосы остро пахнущую цветами жидкость? Роскошь, бывшая ей недоступной почти полгода.
Вода смывала пену с ее тела. Она должна смыть все. Должна. Но не смывает. Вода может смыть грязь с кожи, но ведь есть еще душа. Кто или что смоет грязь с нее?
Ирина протерла запотевшее зеркало. На нее смотрело чужое лицо. Худое, хотя она уже успела поправиться на четыре килограмма, с бледной кожей. Загар словно перестал приставать к ней. Загар – для живых, а она не жила последние полгода. Она выживала… Глаза смотрят из зеркала чужие, безжалостные. Не ее.
Сможет ли измениться ее взгляд? Сможет ожить душа?
Сможет. Она точно знала. Сможет. Когда она сделает то, что задумала. Когда отомстит. Тем, кто унижал и топтал ее шесть долгих месяцев.
Дверь в теткину комнату плотно прикрыта, но Ира все равно старалась не шуметь в коридоре. Поезд уходит сегодня ночью. Впереди целый день, чтобы не торопясь собраться и ничего не забыть. У нее есть дело, которое она должна сделать. И она выполнит то, что задумала. Когда вернется. Главное, чтобы ее не обманули. Чтобы дали то, что обещают. А уж она сумеет распорядиться подарком достойно.
Теплые струи воды ударили из душа, и она замерла, наслаждаясь каждой секундой. Многие вещи изменились. Казалось бы, что удивительного в том, что она набирает в ладонь шампунь, потом втирает в коротко стриженые волосы остро пахнущую цветами жидкость? Роскошь, бывшая ей недоступной почти полгода.
Вода смывала пену с ее тела. Она должна смыть все. Должна. Но не смывает. Вода может смыть грязь с кожи, но ведь есть еще душа. Кто или что смоет грязь с нее?
Ирина протерла запотевшее зеркало. На нее смотрело чужое лицо. Худое, хотя она уже успела поправиться на четыре килограмма, с бледной кожей. Загар словно перестал приставать к ней. Загар – для живых, а она не жила последние полгода. Она выживала… Глаза смотрят из зеркала чужие, безжалостные. Не ее.
Сможет ли измениться ее взгляд? Сможет ожить душа?
Сможет. Она точно знала. Сможет. Когда она сделает то, что задумала. Когда отомстит. Тем, кто унижал и топтал ее шесть долгих месяцев.
2.
День, когда прежняя Ира Величко навсегда исчезла, ничем не отличался от других.
Лекции, семинары – второй курс факультета дошкольного воспитания. Кажется, после занятий они сходили в кино. На какой фильм – Ира потом вспомнить не могла. Хотя старалась. Одно время ей казалось, что если она вспомнит, что смотрела в тот вечер – будет легче.
Возвращалась домой одна, зимой темнело рано… Шла безбоязненно, время детское, девять вечера…
Тень, отделившаяся от стены, ее не испугала. Мало ли кто выходит из парадной? Знакомая улица, знакомые дома.
Крепкие руки ухватили ее за плечи и буквально зашвырнули в неосвещенный подъезд – и она поняла, что попала в беду. «Шапку сорвут!» – мелькнула мысль. Но мужчину интересовала не шапка. Когда грубые ладони зашарили по ее телу, а она вдохнула чужой запах: острый, неприятный, – пришел ужас.
Нападавший, наверное, не ожидал такого бешеного сопротивления…
Что она орала ему в лицо? Несколько человек потом добросовестно показали, что слова «козел», «мудак» и «пидор» оказались самыми цензурными.
Ирина сама не предполагала, что сможет так ругаться. И драться насмерть со здоровенным мужиком, сдиравшим с нее одежду.
Драка, впрочем, не затянулась. Ира успела пару раз пройтись ногтями по лицу насильника – тут же получила удар в живот, заставивший скорчиться, согнуться. Куртки на ней уже не было, мужчина пытался разорвать свитер, ничего не получалось, шерстяные нити растягивались, но не рвались… Тогда он начал стягивать свитер через ее голову – и в этот момент Ирина вцепилась в чужую ладонь зубами.
Тут же получила удар по лицу, еще один… Затем ей заломили руку, закрутили за спину, она не удержалась на ногах, упала, впечатавшись лицом в бетонный пол. Насильник навалился сверху. Боль в заломленной руке была дикой, нестерпимой – такой, что Ира почти не почувствовала, как кулак бил по ее ребрам – раз, второй, третий…
Почему же никто не выйдет на шум? Не спасет ее от кошмара?
Жильцы, как выяснилось впоследствии, всё слышали. Но двери своих квартир не открыли… И только один человек набрал номер милиции.
В какой-то момент она решила прекратить сопротивление – тем более что возможностей для него не осталось. На любую попытку пошевельнуться или закричать мужик выворачивал руку чуть сильнее. Совсем чуть-чуть, но этого хватало, чтобы не кричать и не дергаться…
Слабый свет сочился с площадки второго этажа, Ирина могла разглядеть валяющуюся у самого лица шкурку банана – потемневшую, подгнившую. Она вдыхала гнилостный запах, она сосредоточилась на этой шкурке, словно ничего иного в мире не осталось – ничего нет, и нет руки, содравшей с нее джинсы и грубо вторгшейся в промежность. Всё кончится, всё так или иначе кончится…
Потом она все-таки не удержалась от крика. Мужчина никак не мог возбудиться в нужной степени – и повернул ее набок, одним и тем же движением содрал и бюстгальтер, и обрывки блузки, затем грубо вцепился в грудь, стиснул двумя пальцами сосок, с доворотом, очень сильно, очень больно…
Она заорала.
Казалось, истошный вопль вырвется из подъезда, и разнесется над всей улицей, и над всем городом… И помощь придет.
Помощь к ней не пришла. Кое-что пришло к насильнику. Долгожданная эрекция…
Ира не была девственницей и даже не чуралась анального секса – но сейчас показалось, что сзади в нее вошел напильник – жесткий, грубый, вспарывающий плоть… И добела раскаленный. Она закричала снова.
А чуть позже произошло странное… Боль никуда не исчезла, стала сильнее, – но одновременно с ней Ирина начала чувствовать возбуждение. Да что там говорить – просто-напросто удовольствие. Извращенное удовольствие – густо замешанное на боли, страхе, отвращении и ненависти… Она уже не кричала – негромко вскрикивала в такт толчкам мужчины.
Похоже, он понял, что с ней происходит. Прохрипел что-то одобрительное, отпустил ее руку, перевернул на спину, раздвинул коленями ноги… Вошел спереди так же грубо и больно. Огненный ком болезненного наслаждения разрастался внутри Ирины, и готовился взорваться ослепительной вспышкой, но тут…
Но тут насильник издал блаженный стон и прекратил движения. Расслабился, навалился на нее всей тяжестью, потянулся губами к губам…
Она вцепилась в его нос зубами и изо всех сил стиснула челюсти. Струя горячей крови хлынула в рот. Мужчина отдернулся с диким воплем. Отдернулся, оставив в ее зубах кусок своей плоти.
Того, что случилось дальше, Ирина вспомнить не могла… Может быть, он снова бил ее, или катался по полу, обезумев от дикой боли, или милиция в тот момент уже входила в подъезд… Нет, нет, вроде бы милиция приехала позже…
Ира не помнила. Все перекрыло ощущение бесподобного, феерического оргазма.
Потом она как-то оказалась наверху – на третьем этаже? на четвертом? – полуголая, окровавленная, колотила в одну дверь, в другую, оставляя кровавые следы кулаков. Потом оплыла на пол, бессильно прислонилась к косяку, закрыла глаза. Почти всё, кошмар почти закончился, осталось потерпеть совсем немного…
Кошмар не закончился. Кошмар входил в новую стадию. Потому что послышался топот и чей-то голос яростно и ликующе проорал:
– Вот она, сучка!!!
Ирина подняла веки.
Это о ней? О НЕЙ?
Конечно, вид у нее тот еще: почти голая, в крови, в сперме… и в блевотине – в своей, в чужой? – не понять, не вспомнить… Но она ведь ни в чем не виновата! Почему ей надевают наручники?
Надо просто объяснить, что на нее напали, тот, здоровый тип, который орет, лишь сейчас Ира разглядела его при свете…
На самом деле кричал, тыкая в нее обличающим жестом, вовсе не насильник – один из здешних жильцов-доброхотов. Нападавший к тому моменту потерял сознание от болевого шока и кровопотери.
Но Ирина не смогла возвести напраслину на мирного обывателя. Вообще не смогла ничего сказать, из глотки вырывались рыдания – то громкие, истеричные, то переходящие в тихое всхлипывание…
Ира рыдала, когда ее вели вниз под любопытными взглядами жильцов, наконец-таки выползших из-за своих бронированных дверей… Рыдала, когда ее запихнули в задний, зарешеченный отсек милицейского «уазика»… Рыдала всю дорогу… Рыдала в отделении милиции, сидя на жесткой лавке «обезьянника» – так и не смогла ничего произнести, даже своего имени…
Дар речи вернулся спустя двое суток, и первой собеседницей Ирины стала пьяная в стельку бомжиха, норовившая назвать ее дочкой и отчего-то Лизанькой…
Лекции, семинары – второй курс факультета дошкольного воспитания. Кажется, после занятий они сходили в кино. На какой фильм – Ира потом вспомнить не могла. Хотя старалась. Одно время ей казалось, что если она вспомнит, что смотрела в тот вечер – будет легче.
Возвращалась домой одна, зимой темнело рано… Шла безбоязненно, время детское, девять вечера…
Тень, отделившаяся от стены, ее не испугала. Мало ли кто выходит из парадной? Знакомая улица, знакомые дома.
Крепкие руки ухватили ее за плечи и буквально зашвырнули в неосвещенный подъезд – и она поняла, что попала в беду. «Шапку сорвут!» – мелькнула мысль. Но мужчину интересовала не шапка. Когда грубые ладони зашарили по ее телу, а она вдохнула чужой запах: острый, неприятный, – пришел ужас.
Нападавший, наверное, не ожидал такого бешеного сопротивления…
Что она орала ему в лицо? Несколько человек потом добросовестно показали, что слова «козел», «мудак» и «пидор» оказались самыми цензурными.
Ирина сама не предполагала, что сможет так ругаться. И драться насмерть со здоровенным мужиком, сдиравшим с нее одежду.
Драка, впрочем, не затянулась. Ира успела пару раз пройтись ногтями по лицу насильника – тут же получила удар в живот, заставивший скорчиться, согнуться. Куртки на ней уже не было, мужчина пытался разорвать свитер, ничего не получалось, шерстяные нити растягивались, но не рвались… Тогда он начал стягивать свитер через ее голову – и в этот момент Ирина вцепилась в чужую ладонь зубами.
Тут же получила удар по лицу, еще один… Затем ей заломили руку, закрутили за спину, она не удержалась на ногах, упала, впечатавшись лицом в бетонный пол. Насильник навалился сверху. Боль в заломленной руке была дикой, нестерпимой – такой, что Ира почти не почувствовала, как кулак бил по ее ребрам – раз, второй, третий…
Почему же никто не выйдет на шум? Не спасет ее от кошмара?
Жильцы, как выяснилось впоследствии, всё слышали. Но двери своих квартир не открыли… И только один человек набрал номер милиции.
В какой-то момент она решила прекратить сопротивление – тем более что возможностей для него не осталось. На любую попытку пошевельнуться или закричать мужик выворачивал руку чуть сильнее. Совсем чуть-чуть, но этого хватало, чтобы не кричать и не дергаться…
Слабый свет сочился с площадки второго этажа, Ирина могла разглядеть валяющуюся у самого лица шкурку банана – потемневшую, подгнившую. Она вдыхала гнилостный запах, она сосредоточилась на этой шкурке, словно ничего иного в мире не осталось – ничего нет, и нет руки, содравшей с нее джинсы и грубо вторгшейся в промежность. Всё кончится, всё так или иначе кончится…
Потом она все-таки не удержалась от крика. Мужчина никак не мог возбудиться в нужной степени – и повернул ее набок, одним и тем же движением содрал и бюстгальтер, и обрывки блузки, затем грубо вцепился в грудь, стиснул двумя пальцами сосок, с доворотом, очень сильно, очень больно…
Она заорала.
Казалось, истошный вопль вырвется из подъезда, и разнесется над всей улицей, и над всем городом… И помощь придет.
Помощь к ней не пришла. Кое-что пришло к насильнику. Долгожданная эрекция…
Ира не была девственницей и даже не чуралась анального секса – но сейчас показалось, что сзади в нее вошел напильник – жесткий, грубый, вспарывающий плоть… И добела раскаленный. Она закричала снова.
А чуть позже произошло странное… Боль никуда не исчезла, стала сильнее, – но одновременно с ней Ирина начала чувствовать возбуждение. Да что там говорить – просто-напросто удовольствие. Извращенное удовольствие – густо замешанное на боли, страхе, отвращении и ненависти… Она уже не кричала – негромко вскрикивала в такт толчкам мужчины.
Похоже, он понял, что с ней происходит. Прохрипел что-то одобрительное, отпустил ее руку, перевернул на спину, раздвинул коленями ноги… Вошел спереди так же грубо и больно. Огненный ком болезненного наслаждения разрастался внутри Ирины, и готовился взорваться ослепительной вспышкой, но тут…
Но тут насильник издал блаженный стон и прекратил движения. Расслабился, навалился на нее всей тяжестью, потянулся губами к губам…
Она вцепилась в его нос зубами и изо всех сил стиснула челюсти. Струя горячей крови хлынула в рот. Мужчина отдернулся с диким воплем. Отдернулся, оставив в ее зубах кусок своей плоти.
Того, что случилось дальше, Ирина вспомнить не могла… Может быть, он снова бил ее, или катался по полу, обезумев от дикой боли, или милиция в тот момент уже входила в подъезд… Нет, нет, вроде бы милиция приехала позже…
Ира не помнила. Все перекрыло ощущение бесподобного, феерического оргазма.
Потом она как-то оказалась наверху – на третьем этаже? на четвертом? – полуголая, окровавленная, колотила в одну дверь, в другую, оставляя кровавые следы кулаков. Потом оплыла на пол, бессильно прислонилась к косяку, закрыла глаза. Почти всё, кошмар почти закончился, осталось потерпеть совсем немного…
Кошмар не закончился. Кошмар входил в новую стадию. Потому что послышался топот и чей-то голос яростно и ликующе проорал:
– Вот она, сучка!!!
Ирина подняла веки.
Это о ней? О НЕЙ?
Конечно, вид у нее тот еще: почти голая, в крови, в сперме… и в блевотине – в своей, в чужой? – не понять, не вспомнить… Но она ведь ни в чем не виновата! Почему ей надевают наручники?
Надо просто объяснить, что на нее напали, тот, здоровый тип, который орет, лишь сейчас Ира разглядела его при свете…
На самом деле кричал, тыкая в нее обличающим жестом, вовсе не насильник – один из здешних жильцов-доброхотов. Нападавший к тому моменту потерял сознание от болевого шока и кровопотери.
Но Ирина не смогла возвести напраслину на мирного обывателя. Вообще не смогла ничего сказать, из глотки вырывались рыдания – то громкие, истеричные, то переходящие в тихое всхлипывание…
Ира рыдала, когда ее вели вниз под любопытными взглядами жильцов, наконец-таки выползших из-за своих бронированных дверей… Рыдала, когда ее запихнули в задний, зарешеченный отсек милицейского «уазика»… Рыдала всю дорогу… Рыдала в отделении милиции, сидя на жесткой лавке «обезьянника» – так и не смогла ничего произнести, даже своего имени…
Дар речи вернулся спустя двое суток, и первой собеседницей Ирины стала пьяная в стельку бомжиха, норовившая назвать ее дочкой и отчего-то Лизанькой…
3.
Ира выключила воду и вылезла из ванны, чувствуя, что ее всю трясет.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента