Страница:
– А ведь она не выдала тебя брату, хотя не могла не узнать, – задумчиво произнес Мартин.
Эйрик резко хлопнул себя по бедру, и пластины его доспеха жалобно звякнули.
– Что с того, что не выдала? Я, что ли, им нужен? – И добавил с обидой: – Если бы о подобном сообщил твой любимчик Сабир, ты бы его послушал. А я что… Но бежать нам нужно как можно скорее. Или ты еще не налюбовался этими запыленными рожами крестоносцев?
– Я готов уехать, – негромко отозвался Мартин. – Но как? Когда?
Эйрик задумчиво покусывал выбившуюся из-под кольчатого капюшона височную косицу.
– Раненых вон отправляют в Акру. Может, мне тебе руку сломать? А что? С поломанной рукой тебя наверняка отправят на галере к госпитальерам в Акру. Ну а там… Там нам ничто не помешает скрыться.
Мартин скривил рот в улыбке и постучал приятеля по раскаленному на солнце шлему. Но потом внимательно поглядел на море, где на белеющих пеной волнах покачивались распустившие паруса суда. Ну да, так можно было бы… Быстрые галеры крестоносцев то уходили к Акре, увозя раненых, то возвращались с подкреплением. Вот не далее как этим утром привезли в войско короля Ричарда самого Конрада Монферратского с прекрасно обмундированным отрядом из Тира. Конрад знал что делает: не дал своим людям и части пути пройти под палящим солнцем и обстрелом и воодушевил крестоносцев, приведя свежее подкрепление и показав, что судьба Иерусалима ему небезразлична. Недаром его так громогласно приветствовали воины на берегу, когда он вскочил на своего великолепного вороного и вихрем промчался вдоль строя. Герой! Но кое-кто даже пожалел, что в то время, когда маркиз красовался, не появились сарацины со своими луками и не подстрелили наследника престола Иерусалимского. Это позже в шеренге посмеивались, обсуждая приказ Ричарда, который велел Конраду идти под командование Гвидо, своего сюзерена. И что было делать Конраду? Не мог же он перечить главе крестоносцев в походе или, того хуже, повернуть назад? Вот и ехал теперь позади пуленов и пуатевенцев. Он с самым мрачным видом восседал на коне в своих вороненых доспехах, а затем, когда солнце стало припекать, приказал подать ему вымоченный в водах моря светлый плащ. Надолго это не спасет, но от теплового удара герой Тира все же не свалится.
Гвидо явно расстроился, поняв, что рядом будет его наследник, да еще куда более толковый воин, нежели он сам. И приказал Мартину особо следить за тем, чтобы их люди были защищены и готовы к атаке сарацин, дабы Монферрат понял, что у него в войске все в порядке и все готовы к столкновению. Однако этот день неожиданно прошел без происшествий. Неспешный марш с рассвета, остановка в самую жару, а ближе к вечеру мерное, неторопливое продолжение шествия. То же повторилось и на другой день. Все ожидали подвоха, но неприятель будто исчез. Это казалось странным.
На следующий день Гвидо был вызван к Ричарду во главу колонны. В этом не было ничего необычного: Львиное Сердце ехал впереди своего воинства под плещущимся алым стягом Плантагенетов и каждый день просил одного из предводителей разделить его общество, чтобы переговорить на марше. Он каждому уделял внимание, никого особо не поощряя, выслушивал и взвешивал рассуждения командиров о кампании. Вот и Гвидо удостоился этой чести.
На этот раз Ричард хотел услышать мнение Иерусалимского короля о причине неожиданного затишья со стороны сарацин. И оказалось, что Лузиньян, который провел в этих краях немало лет, вполне может оценить обстановку.
– Гора Кармель, – пояснил Гвидо. – Войско Христово подошло к ней, огибая берег, и сарацинам тут негде начать разбег для их легких лучников. Скорее всего, султан повел свои силы в обход по более пригодной для продвижения армии дороге, нежели лесистый кряж Кармель. Но они наверняка появятся, когда мы, двигаясь по длинной дороге у моря, выйдем к Кесарии. И тогда…
– Вы думаете, султан там нападет на нас? – спросил Ричард, и взгляд его серых глаз стал тверже кремня.
Гвидо развел руками – все может быть. И добавил:
– Но впереди уже начинается иная местность – Шаронская равнина, где земля не такая сухая. В тех местах много воды, а леса просто кишат живностью… Хватает и хищников. Там водятся огромные дикие львы и пятнистые леопарды. Есть там и крокодилы. Его Величеству приходилось видеть этих огромных ящериц?
Ричард лишь что-то буркнул, жестом отпуская Гвидо, так как увидел возвращавшегося с разведки маршала де Шампера с его тамплиерами.
Надо сказать, общение с Уильямом казалось Ричарду более полезным, чем рассказы Гвидо о пугающих хищниках. И, выслушав донесение тамплиера, что впереди нет врагов, только опустевшие руины замков – Де Тура, Кафарлета, Капернанума, – король поделился с де Шампером соображениями Гвидо о причине неожиданного отсутствия на их пути мусульман.
– Он прав, – кивнув, подтвердил тамплиер. – Когда мы минуем это узкое место и выедем в Шаронскую долину… Скажу так, она очень заболоченная, и вряд ли султан предпримет там атаку, если не желает увязнуть в зарослях тростника. Однако не сомневаюсь, что атаки лучников возобновятся. Саладин ведь здесь, рядом, он уже понял, куда мы направляемся, и не оставит нас в покое. Я как-то рассказывал вам об излюбленной манере боя сарацин: их небольшие, хорошо подготовленные отряды будут наносить стремительные удары по всей длине нашей колонны, нанося столько урона, сколько смогут, а потом мгновенно отступят.
– Ад и преисподняя! Но они же так и действовали все это время! А мне нужен бой на моих условиях, когда я наконец смогу разделаться с моим приятелем Юсуфом ибн Айюбом. Я твердо намерен сохранить единство армии и напасть только в подходящий момент, когда мусульмане, выведенные из терпения своими безуспешными атаками, решатся на большой бой.
Шампер снял свой горячий шлем и вытер вспотевшее лицо.
– Я не сомневаюсь, что у вас получится, государь. Когда налетит вся армия неприятеля, вы сразу это поймете. Наши лазутчики донесли, что у Саладина в два-три раза больше воинов, нежели у нас, и он рано или поздно пустит их в ход. Я дивлюсь, что он до сих пор так не поступил. Наверное, вы его и впрямь напугали взятием Акры, раз он столь нерешителен, – подытожил Уильям, не особо задумываясь, что его слова выглядят как лесть.
Он просто высказывал свои соображения вслух.
Ричард в ответ просто кивнул.
– Клянусь именем Плантагенетов, я напугаю его еще больше, когда встречусь с ним лицом к лицу.
– Не рассчитывайте на его страх, – заметил Уильям. – Салах ад-Дин не простит вам казнь его единоверцев. Он явно не ожидал подобного, но теперь султан в гневе. И его стоит опасаться.
– Я всегда опасаюсь врагов, – задумчиво глядя вдаль, заметил Ричард. – Так и должно к ним относиться, чтобы не счесть себя непобедимым. А каждая победа дорогого стоит. Это цена сомнений, размышлений, планов и принятых решений. Отвага в этом списке, пожалуй, на последнем месте. И она требуется, когда ты уже знаешь, чего ждать от врага.
Это были откровенные слова для полководца, слывшего непобедимым. Де Шампер ценил эту откровенность. Он вообще все больше ценил своего августейшего кузена. Избранная им тактика – двигаться медленно, без спешки и суеты, не отвечая на атаки сарацин и не разрывая слитного монолита войска, – безупречна. Сохранять порядок, спокойствие, но быть в силах дать быстрый и мощный отпор любым попыткам противника атаковать. Если Ричард и далее будет так действовать, он получит преимущество над Саладином, который явно не готов к подобной манере наступления.
Король попридержал коня, оглядывая свое многочисленное войско – неторопливый лес пик, знамен и копий, поднятая множеством шагающих ног пыль, шлемы, вымпелы, обозы и корабли, идущие вдоль побережья. И в то же время де Шампер уверяет, что у Саладина людей гораздо больше. И он собрал их тоже не для того, чтобы идти рядом с воинами Креста до самой Яффы… а там и до Иерусалима.
– Видит Бог, – процедил сквозь зубы Ричард, – если уж сражения с султаном не избежать, пусть это случится поскорее.
Глава 4
Глава 5
Эйрик резко хлопнул себя по бедру, и пластины его доспеха жалобно звякнули.
– Что с того, что не выдала? Я, что ли, им нужен? – И добавил с обидой: – Если бы о подобном сообщил твой любимчик Сабир, ты бы его послушал. А я что… Но бежать нам нужно как можно скорее. Или ты еще не налюбовался этими запыленными рожами крестоносцев?
– Я готов уехать, – негромко отозвался Мартин. – Но как? Когда?
Эйрик задумчиво покусывал выбившуюся из-под кольчатого капюшона височную косицу.
– Раненых вон отправляют в Акру. Может, мне тебе руку сломать? А что? С поломанной рукой тебя наверняка отправят на галере к госпитальерам в Акру. Ну а там… Там нам ничто не помешает скрыться.
Мартин скривил рот в улыбке и постучал приятеля по раскаленному на солнце шлему. Но потом внимательно поглядел на море, где на белеющих пеной волнах покачивались распустившие паруса суда. Ну да, так можно было бы… Быстрые галеры крестоносцев то уходили к Акре, увозя раненых, то возвращались с подкреплением. Вот не далее как этим утром привезли в войско короля Ричарда самого Конрада Монферратского с прекрасно обмундированным отрядом из Тира. Конрад знал что делает: не дал своим людям и части пути пройти под палящим солнцем и обстрелом и воодушевил крестоносцев, приведя свежее подкрепление и показав, что судьба Иерусалима ему небезразлична. Недаром его так громогласно приветствовали воины на берегу, когда он вскочил на своего великолепного вороного и вихрем промчался вдоль строя. Герой! Но кое-кто даже пожалел, что в то время, когда маркиз красовался, не появились сарацины со своими луками и не подстрелили наследника престола Иерусалимского. Это позже в шеренге посмеивались, обсуждая приказ Ричарда, который велел Конраду идти под командование Гвидо, своего сюзерена. И что было делать Конраду? Не мог же он перечить главе крестоносцев в походе или, того хуже, повернуть назад? Вот и ехал теперь позади пуленов и пуатевенцев. Он с самым мрачным видом восседал на коне в своих вороненых доспехах, а затем, когда солнце стало припекать, приказал подать ему вымоченный в водах моря светлый плащ. Надолго это не спасет, но от теплового удара герой Тира все же не свалится.
Гвидо явно расстроился, поняв, что рядом будет его наследник, да еще куда более толковый воин, нежели он сам. И приказал Мартину особо следить за тем, чтобы их люди были защищены и готовы к атаке сарацин, дабы Монферрат понял, что у него в войске все в порядке и все готовы к столкновению. Однако этот день неожиданно прошел без происшествий. Неспешный марш с рассвета, остановка в самую жару, а ближе к вечеру мерное, неторопливое продолжение шествия. То же повторилось и на другой день. Все ожидали подвоха, но неприятель будто исчез. Это казалось странным.
На следующий день Гвидо был вызван к Ричарду во главу колонны. В этом не было ничего необычного: Львиное Сердце ехал впереди своего воинства под плещущимся алым стягом Плантагенетов и каждый день просил одного из предводителей разделить его общество, чтобы переговорить на марше. Он каждому уделял внимание, никого особо не поощряя, выслушивал и взвешивал рассуждения командиров о кампании. Вот и Гвидо удостоился этой чести.
На этот раз Ричард хотел услышать мнение Иерусалимского короля о причине неожиданного затишья со стороны сарацин. И оказалось, что Лузиньян, который провел в этих краях немало лет, вполне может оценить обстановку.
– Гора Кармель, – пояснил Гвидо. – Войско Христово подошло к ней, огибая берег, и сарацинам тут негде начать разбег для их легких лучников. Скорее всего, султан повел свои силы в обход по более пригодной для продвижения армии дороге, нежели лесистый кряж Кармель. Но они наверняка появятся, когда мы, двигаясь по длинной дороге у моря, выйдем к Кесарии. И тогда…
– Вы думаете, султан там нападет на нас? – спросил Ричард, и взгляд его серых глаз стал тверже кремня.
Гвидо развел руками – все может быть. И добавил:
– Но впереди уже начинается иная местность – Шаронская равнина, где земля не такая сухая. В тех местах много воды, а леса просто кишат живностью… Хватает и хищников. Там водятся огромные дикие львы и пятнистые леопарды. Есть там и крокодилы. Его Величеству приходилось видеть этих огромных ящериц?
Ричард лишь что-то буркнул, жестом отпуская Гвидо, так как увидел возвращавшегося с разведки маршала де Шампера с его тамплиерами.
Надо сказать, общение с Уильямом казалось Ричарду более полезным, чем рассказы Гвидо о пугающих хищниках. И, выслушав донесение тамплиера, что впереди нет врагов, только опустевшие руины замков – Де Тура, Кафарлета, Капернанума, – король поделился с де Шампером соображениями Гвидо о причине неожиданного отсутствия на их пути мусульман.
– Он прав, – кивнув, подтвердил тамплиер. – Когда мы минуем это узкое место и выедем в Шаронскую долину… Скажу так, она очень заболоченная, и вряд ли султан предпримет там атаку, если не желает увязнуть в зарослях тростника. Однако не сомневаюсь, что атаки лучников возобновятся. Саладин ведь здесь, рядом, он уже понял, куда мы направляемся, и не оставит нас в покое. Я как-то рассказывал вам об излюбленной манере боя сарацин: их небольшие, хорошо подготовленные отряды будут наносить стремительные удары по всей длине нашей колонны, нанося столько урона, сколько смогут, а потом мгновенно отступят.
– Ад и преисподняя! Но они же так и действовали все это время! А мне нужен бой на моих условиях, когда я наконец смогу разделаться с моим приятелем Юсуфом ибн Айюбом. Я твердо намерен сохранить единство армии и напасть только в подходящий момент, когда мусульмане, выведенные из терпения своими безуспешными атаками, решатся на большой бой.
Шампер снял свой горячий шлем и вытер вспотевшее лицо.
– Я не сомневаюсь, что у вас получится, государь. Когда налетит вся армия неприятеля, вы сразу это поймете. Наши лазутчики донесли, что у Саладина в два-три раза больше воинов, нежели у нас, и он рано или поздно пустит их в ход. Я дивлюсь, что он до сих пор так не поступил. Наверное, вы его и впрямь напугали взятием Акры, раз он столь нерешителен, – подытожил Уильям, не особо задумываясь, что его слова выглядят как лесть.
Он просто высказывал свои соображения вслух.
Ричард в ответ просто кивнул.
– Клянусь именем Плантагенетов, я напугаю его еще больше, когда встречусь с ним лицом к лицу.
– Не рассчитывайте на его страх, – заметил Уильям. – Салах ад-Дин не простит вам казнь его единоверцев. Он явно не ожидал подобного, но теперь султан в гневе. И его стоит опасаться.
– Я всегда опасаюсь врагов, – задумчиво глядя вдаль, заметил Ричард. – Так и должно к ним относиться, чтобы не счесть себя непобедимым. А каждая победа дорогого стоит. Это цена сомнений, размышлений, планов и принятых решений. Отвага в этом списке, пожалуй, на последнем месте. И она требуется, когда ты уже знаешь, чего ждать от врага.
Это были откровенные слова для полководца, слывшего непобедимым. Де Шампер ценил эту откровенность. Он вообще все больше ценил своего августейшего кузена. Избранная им тактика – двигаться медленно, без спешки и суеты, не отвечая на атаки сарацин и не разрывая слитного монолита войска, – безупречна. Сохранять порядок, спокойствие, но быть в силах дать быстрый и мощный отпор любым попыткам противника атаковать. Если Ричард и далее будет так действовать, он получит преимущество над Саладином, который явно не готов к подобной манере наступления.
Король попридержал коня, оглядывая свое многочисленное войско – неторопливый лес пик, знамен и копий, поднятая множеством шагающих ног пыль, шлемы, вымпелы, обозы и корабли, идущие вдоль побережья. И в то же время де Шампер уверяет, что у Саладина людей гораздо больше. И он собрал их тоже не для того, чтобы идти рядом с воинами Креста до самой Яффы… а там и до Иерусалима.
– Видит Бог, – процедил сквозь зубы Ричард, – если уж сражения с султаном не избежать, пусть это случится поскорее.
Глава 4
В трудные минуты султан Салах ад-Дин черпал силы в чтении Корана.
Грозный Меч Ислама слушал слова чтеца-суфия, сидя в своем походном шатре на низкой софе. Прикрыв глаза, он чуть покачивался, внимая сурам из Корана: «Сражайтесь с теми, кто не верует в Аллаха и в последний день с теми, кто не запрещает того, что запретил Аллах и Его Пророк, и не подчиняется религии истины…»[26]
– Сражайтесь с теми, кто не верует в Аллаха… – медленно повторил султан и поднял тяжелые веки.
Его глаза казались глубокими и темными, как бездна. Уже немолодое породистое лицо источало силу и ум. Темная, с заметной проседью борода была расчесана надвое, а длинные усы, напомаженные и завитые книзу, подчеркивали надменную складку тонких губ. В остальном же великий султан Египта, Сирии, Ливии, Туниса и Йемена выглядел весьма просто: на нем был темный халат из тонкой шерсти, под которым он носил кольчугу, не снимая ее ни днем, ни ночью, ибо опасался покушений, и такой же темный тюрбан. Меч Ислама не любил нарочитой пышности, когда того не требовало его высокое положение предводителя правоверных.
– Да будет велик и благословен в веках Аллах, да прославлен будет в веках пророк его Мухаммад! – Он провел по лицу руками и сделал чтецу знак удалиться.
Медленно отпив из пиалы ячменного отвара – в своих вкусах Саладин тоже оставался прост, как и взрастившее его курдское племя, – султан Юсуф ибн Айюб надолго задумался. Он вел священную войну джихад[27], поклявшись, что закончит ее, только когда на Святой земле не останется ни одного презренного кафира[28]. А потом… Кто знает волю Аллаха! Может, он будет иметь возможность идти под зеленым знаменем Пророка и далее, до самой земли франков…
Но появился Мелек Рик, этот английский Лев, который резко и отчаянно вмешался в планы султана.
Саладин понимал, что война с таким полководцем, как Ричард, будет непростой. Он немало расспрашивал о своем коронованном враге, узнал, что тот не проигрывает сражений, и его действия под Акрой подтвердили молву, что этот английский король умеет и привык побеждать. Да, это не безумный Рено де Шатильон, хмелеющий при виде врага и теряющий разум в атаке, не многомудрый и осторожный Раймунд Тивериадский, с которым можно было вести дела, и не глупец Гвидо де Лузиньян, слушающий советы всех подряд, часто меняющий решения, но совершенно не знающий тактики боя. Ричард был лучшим воином христианского мира, он пришел побеждать.
И вот теперь грозный владыка Востока, растерзавший четыре года назад армию Гвидо де Лузиньяна при Хаттине, растерянно наблюдал за новым вторжением франков.
После того как пала Акра, султан отошел через Хайфу на юго-восток, к Йокнеаму, разрушая все, что не успел уничтожить во время своего победного марша четыре года назад. Саладин решил оставить за собой пустую землю, чтобы остановить продвижение крестоносцев. От этого зависели его влияние, его мощь и даже власть, ибо после потери Акры и казни пленников, за которых он отказался платить, многие эмиры смотрели на султана враждебно. Они уже не восторгались Юсуфом ибн Айюбом, зато вспоминали, что он всего лишь выскочка курд, добившийся высокого положения интригами, хитростью и умением набирать самые большие войска, против которых не могли устоять отдельные правители. Но эти эмиры сами являлись частью его войска, и они могли… могли уйти от него. И чтобы этого не случилось, Саладину была нужна победа.
Пока же его отряды только прослеживали поход короля Ричарда, совершая время от времени набеги, впрочем, не доставлявшие крестоносцам особых волнений. Упрямые кафиры продолжали продвижение, будто их защищал сам шайтан, и несколько дней назад войско Мелека Рика захватило Кесарию, которую Саладин не успел сровнять с землей. Попытка помешать крестоносцам ни к чему не привела – опять были обстрелы, опять ответные залпы стрелков Ричарда. У короля были хорошие лучники, а его арбалеты разили легкую бедуинскую конницу Саладина на расстоянии, откуда сарацины не могли достать своими стрелами закованных в броню рыцарей. И теперь все чаще воины Саладина с ужасом говорили, что Мелек Рик непобедим и его ничто не остановит.
– Глупцы! – воскликнул султан в сердцах. – Мое войско ни на что не способно, если я не поведу его за собой и не буду каждый день присматривать за ним!
Что и говорить, если за спинами сражавшихся египтян всегда были начеку верные Саладину мамлюки с саблями наголо. У рыцарей такого не было: каждый из них знал, за что сражался. И все, что на сегодняшний день Саладин считал своей удачей, – это обман крестоносцев с их святыней, этим куском дерева, на котором был распят пророк Иса, наивно почитаемый этими идолопоклонниками Богом. Но обмануть иноверцев не великий грех. Другое дело, как поступить с ними сейчас, когда они продолжают свой путь и до Яффы, куда они направляются, осталось уже менее десяти фарсахов![29] И если они дойдут… О горе! Крестоносцы сумели показать себя неуязвимыми в пути, в то время как люди султана как раз полны нерешительности. О, Юсуф с горечью отмечал, как рассыпается в прах дело его жизни. Сколько сил было положено во имя священного джихада, сколько героев пало в боях с неверными! И что? Пришел из-за моря надменный англичанин и замыслил во что бы то ни стало возродить ненавистное королевство христиан!
Саладин возвел очи к тенту своего походного шатра, сполз с софы на колени, воздев руки к небу.
– О Аллах милостивый и милосердный! Пошли мне знак! Пошли знак верному твоему слуге!..
Над головой слегка покачивался желтый тент палатки, было тихо, только издали доносились негромкие голоса пришедших на совет к своему повелителю эмиров.
Да, они уже ждали. Его эмиры, которых он собрал для решительного сражения. И он, Юсуф ибн Айюб, не должен ни под каким предлогом показывать им, что его страшит столкновение с Мелеком Риком, воином и правителем, не проигравшим ни одного сражения.
Саладин поднялся с колен и ударил в позолоченный диск. Его закованные в броню телохранители тотчас убрали копья, скрещенные перед входом в шатер, и отвели в сторону полог, образовав широкий вход.
Эмиры, командиры армии султана, входили плотной группой. В парче и сверкающей броне, в кисейных чалмах поверх островерхих шлемов, они смотрелись подле своего скромно одетого повелителя как знатные принцы. И все все они почтительно опустились перед ним на колени, склонились.
– О, непогрешимый, да возвеличится еще более твои могущество и слава!
– Да поведет тебя Аллах по светлому пути удачи, прославленный Меч Ислама!
Потом они все собрались у положенной на козлы столешницы, на которой была расстелена великолепно выписанная карта местности.
– Вот тут они, – указал пальцем племянник Саладина Таки ад-Дин, молодой и горячий, но уже одержавший не одну победу. Глаза его возбужденно сверкали. – Они идут по открытой местности. Это ли не шанс напасть на них, когда они измучены и утомлены длинным переходом? Мы должны напасть! Атаковать до того, как Мелек Рик сам навяжет нам сражение на выгодных ему условиях.
Саладин, не сводя глаз с карты, задумчиво кивнул. Однако тут вмешался его младший брат аль-Адиль.
– О, повелитель, может, стоит еще повременить? Мы знаем, как обороняются франки, но нам неведомо, как поведет себя в бою Мелек Рик. Может, лучше продолжать изводить его армию наскоками и обстрелом, лишить его большей части войска и продолжать убивать коней рыцарей, чтобы они не могли выставить свой железный строй, перед которым трудно устоять?
Саладин поднял на него глаза и слегка усмехнулся – глубокая складка пролегла от носа до аскетически впалой щеки, образовав морщину. Ох, порой султан с подозрением относился к любимому брату – слишком прославленному воину, слишком большому интригану, амбициозному и порой даже симпатизирующему неверным; он и языком их искусно владел, и в гареме его находилось немало белокурых гурий с Запада, коим он отдавал явное предпочтение. Но главное заключалось в том, что иногда поговаривали, будто аль-Адиль – полководец получше своего прославленного брата Саладина: и при Хаттине отличился, и флотом командовал умело, да и после взятия Иерусалима Яффа и все южное побережье Палестины были захвачены именно им. Командуя по приказу старшего брата египетскими войсками, аль-Адиль снискал себе и почет, и любовь.
– Ты слывешь искусным стратегом, брат мой, – все так же кривя щеку улыбкой, заметил Саладин. – Но неужели ты не понял, что целью Мелека Рика является порт Яффа? Если мы допустим его туда, он обустроит там свой лагерь, обоснуется, примет свои суда, которые подвезут ему стройматериалы и свежие силы. От Яффы до Иерусалима рукой подать. Поэтому нам необходимо любой ценой остановить кафиров и не позволить им захватить яффский порт!
– Но мы не ведаем, каков Ричард в большом бою, – настаивал аль-Адиль, хотя и смущенно опустил под взором султана свои густые длинные ресницы. – Наши воины смелы и отважны, но и о кафирах можно сказать то же самое. И я бы советовал и дальше изматывать крестоносцев, пока их ряды не поредеют.
Ах, как же аль-Адиль упрям! Саладин почувствовал глухое раздражение, тем более что заметил, как и другие эмиры согласно закивали, признавая правоту младшего из Айюбов.
– Нет! – сурово отрезал султан. – Или ты забыл, Адиль, что мы ведем за собой огромное войско, которое с приходом отрядов из Конийского султаната[30] стало еще мощнее? Мы сможем разбить франков, раздавить их и уничтожить! И мы не будем медлить! Ибо служба эмиров не бывает столь долговременной, как нам хотелось бы. Эмиры со своими воинами только отбывают у нас срок воинской повинности, а потом они возвращаются к своей земле, к своим семьям, заботятся об урожае и пропитании. Я не имею права бесконечно держать подле себя такое количество воинов Аллаха.
– Позвольте мне сказать, – выступил вперед невысокий плотный человек с пышными усами, подкрученными до самых ушей.
Это был Баха аль-Дин, друг и поверенный султана. И темные глаза Саладина потеплели при взгляде на него. Верный Баха всегда чувствовал настроение своего повелителя, он был мудр и часто давал дельные советы.
– Я должен отметить, – поглаживая свои невероятные усы, начал тот, – что пока строй кафиров обстреливали в основном отряды наемников-бедуинов, вооруженные более легкими луками и облаченные в более легкую броню. Это давало им возможность совершать быстрые наскоки и тут же уноситься прочь. Но эти наскоки особо не вредили закованным в сталь франкам, и я сам видел, как они маршируют вдоль взморья, утыканные стрелами, будто ежи. И, как мы поняли, Мелек Рик разгадал наш план и не позволяет своим тяжелым рыцарям броситься за ними вдогонку и тем самым разорвать строй, куда бы могли вклиниться наши тяжелые конники, дабы разделить армию франков и разбить их по отдельности. Однако если на кафиров нападут не легкие бедуинские стрелки, а конница опытных тюрков и курдов, то разбить колонну не составит особого труда. К тому же большинство командующих эмиров знают, что платой за их службу станут налоги с земель, которые они завоюют. Их ожидает богатство, и ради него они будут сражаться бесстрашно, как тигры и львы!
И это говорил недавно вступивший в войско Салах ад-Дина человек, паломник, совершивший хадж в Мекку, ученый, который больше времени провел над рукописями, нежели в седле! Саладин был готов обнять Баха ад-Дина. Тем более что заметил, как у присутствовавших тут эмиров загорелись глаза при мысли о добыче, а губы растянулись в довольной улыбке.
Но султан не показал своего воодушевления, он редко проявлял чувства, находясь в окружении приближенных, – истинный правитель должен быть далек и непонятен. Поэтому, спокойно склонившись над картой, Саладин указал на отмеченную на ней точку.
– Это Арсуф. Крепость у моря. Стены города мы основательно разрушили, но некоторые строения не успели превратить в груды камней, хотя и они значительно пострадали. И все же, если крестоносцы дойдут до Арсуфа, они смогут там укрыться и передохнуть. Это нежелательно. Будет лучше, если сражение произойдет на подступах к Арсуфу. Я вижу, здесь есть лес? – Он указал на карту.
– Арсуфский лес, – подтвердил кто-то из присутствующих.
– Что ж, нападать в лесу мы не станем – это только внесет путаницу и наши стрелки не смогут помогать конникам. Но когда колонна крестоносцев выйдет на равнину за лесом, войско моих верных курдов и отважных тюрков нанесут свой удар. С ними же будут и тяжеловооруженные египетские воины-аскеры. Пусть нападают с фланга и ра зят арьергард противника, госпитальеров, которыми коман дует Гарнье де Неблус. Мы знаем, как он сражается, его действия нетрудно предугадать, да и его войско больше всего понесло потерь от обстрела бедуинов, так что отбить его от остальной колонны не составит особого труда. К тому же с госпитальерами идут и туркополы, – добавил султан, и его рот презрительно скривился, вновь проложив на щеке глубокую складку. Саладин был безжалостен к туркополам, мусульманским жителям Иерусалимского королевства, которые служили христианам. – Итак, нам надо прорвать войско кафиров, создать брешь в их боевой колонне, потом бросить туда свежие войска, расколоть армию Мелека Рика надвое и уничтожить по частям.
Султан перевел дух, медленно провел руками по длинной бороде. При этом он внимательно оглядел присутствующих.
– Войско наших курдов поведешь ты, мой Таки ад-Дин, – улыбнулся Саладин своему горячему племяннику. – Аскеров направишь ты, Баха. Наскочишь, когда войска Таки ад-Дина уже вступят в схватку. И не давай им спуску, ибо только так мы сможем разорвать колонну неверных франков.
– А мамлюки? – спросил аль-Адиль.
Мамлюки были самой боеспособной гвардией Саладина. Набранные из детей невольников, с детства воспитанные воинами и прекрасно обученные сражаться, они получали за свою службу свободу и хорошую плату и были беззаветно преданы Саладину. Но султан, будучи правителем, только руководил битвой и никогда не рисковал своей жизнью в жестокой сече, хотя обычно перед боем проезжал перед войсками, одним своим присутствием воодушевляя воинов Аллаха. Сейчас же он, повернувшись к брату, сказал:
– Мамлюки будут при мне. Я решу, когда им вступить в битву и закончить разгром кафиров. И поведешь их ты, Адиль. Моих мамлюков, своих мосульцев, а также воинов из Дамаска.
– Слушаюсь и повинуюсь, – склонившись, ответил младший из Айюбов. А когда выпрямился, старший понял, что аль-Адиль не станет больше перечить, – миндалевидные глаза брата, такие же черные, как и у самого Саладина, горели воодушевлением. – Мы отомстим неверным за кровь наших единоверцев, пролитую под Акрой.
Ох, лучше бы он этого не говорил! Многие эмиры до сих пор не могли простить султану, что тот отказался платить выкуп и из-за него погибли зарезанные, как овцы на заклании, превосходные воины. Саладин видел, как потемнели лица присутствующих эмиров. Но он не дал им опомниться, принявшись назначать командиров, объяснять, кто на каком крыле будет сражаться и как важно разделить войско крестоносцев до того момента, как франки смогут выставить против них свою тяжелую смертоносную конницу.
– Мы навяжем Мелеку Рику сражение на наших условиях! – горячо говорил предводитель правоверных, видя, как воодушевленно они его слушают, согласно кивают. – Завтра пятница – день, который у всех, кто исповедует ислам, посвящается молитве. Но на этот раз молитвой для нас станут ненависть к врагу и наша победа. Мы остановим эту стальную змею – армию презренных франков! О, я объявил священную войну джихад и, клянусь тюрбаном Пророка, не выпущу из рук оружия, пока по моей земле ходит хоть один неверный!
Темные глаза Салах ад-Дина искрились молниями, грудь бурно вздымалась. Но он заставил себя успокоиться.
– Ну а теперь помолимся, – закончил он уже другим, смиренным и тихим тоном, при этом вскинув голову и поднятые ладонями вверх руки. – Помолимся, ибо Аллах велик и славен. Он не оставит правоверных!
– Да будет так! Да будет славен Аллах во веки веков, и Мухаммад, пророк его!
Грозный Меч Ислама слушал слова чтеца-суфия, сидя в своем походном шатре на низкой софе. Прикрыв глаза, он чуть покачивался, внимая сурам из Корана: «Сражайтесь с теми, кто не верует в Аллаха и в последний день с теми, кто не запрещает того, что запретил Аллах и Его Пророк, и не подчиняется религии истины…»[26]
– Сражайтесь с теми, кто не верует в Аллаха… – медленно повторил султан и поднял тяжелые веки.
Его глаза казались глубокими и темными, как бездна. Уже немолодое породистое лицо источало силу и ум. Темная, с заметной проседью борода была расчесана надвое, а длинные усы, напомаженные и завитые книзу, подчеркивали надменную складку тонких губ. В остальном же великий султан Египта, Сирии, Ливии, Туниса и Йемена выглядел весьма просто: на нем был темный халат из тонкой шерсти, под которым он носил кольчугу, не снимая ее ни днем, ни ночью, ибо опасался покушений, и такой же темный тюрбан. Меч Ислама не любил нарочитой пышности, когда того не требовало его высокое положение предводителя правоверных.
– Да будет велик и благословен в веках Аллах, да прославлен будет в веках пророк его Мухаммад! – Он провел по лицу руками и сделал чтецу знак удалиться.
Медленно отпив из пиалы ячменного отвара – в своих вкусах Саладин тоже оставался прост, как и взрастившее его курдское племя, – султан Юсуф ибн Айюб надолго задумался. Он вел священную войну джихад[27], поклявшись, что закончит ее, только когда на Святой земле не останется ни одного презренного кафира[28]. А потом… Кто знает волю Аллаха! Может, он будет иметь возможность идти под зеленым знаменем Пророка и далее, до самой земли франков…
Но появился Мелек Рик, этот английский Лев, который резко и отчаянно вмешался в планы султана.
Саладин понимал, что война с таким полководцем, как Ричард, будет непростой. Он немало расспрашивал о своем коронованном враге, узнал, что тот не проигрывает сражений, и его действия под Акрой подтвердили молву, что этот английский король умеет и привык побеждать. Да, это не безумный Рено де Шатильон, хмелеющий при виде врага и теряющий разум в атаке, не многомудрый и осторожный Раймунд Тивериадский, с которым можно было вести дела, и не глупец Гвидо де Лузиньян, слушающий советы всех подряд, часто меняющий решения, но совершенно не знающий тактики боя. Ричард был лучшим воином христианского мира, он пришел побеждать.
И вот теперь грозный владыка Востока, растерзавший четыре года назад армию Гвидо де Лузиньяна при Хаттине, растерянно наблюдал за новым вторжением франков.
После того как пала Акра, султан отошел через Хайфу на юго-восток, к Йокнеаму, разрушая все, что не успел уничтожить во время своего победного марша четыре года назад. Саладин решил оставить за собой пустую землю, чтобы остановить продвижение крестоносцев. От этого зависели его влияние, его мощь и даже власть, ибо после потери Акры и казни пленников, за которых он отказался платить, многие эмиры смотрели на султана враждебно. Они уже не восторгались Юсуфом ибн Айюбом, зато вспоминали, что он всего лишь выскочка курд, добившийся высокого положения интригами, хитростью и умением набирать самые большие войска, против которых не могли устоять отдельные правители. Но эти эмиры сами являлись частью его войска, и они могли… могли уйти от него. И чтобы этого не случилось, Саладину была нужна победа.
Пока же его отряды только прослеживали поход короля Ричарда, совершая время от времени набеги, впрочем, не доставлявшие крестоносцам особых волнений. Упрямые кафиры продолжали продвижение, будто их защищал сам шайтан, и несколько дней назад войско Мелека Рика захватило Кесарию, которую Саладин не успел сровнять с землей. Попытка помешать крестоносцам ни к чему не привела – опять были обстрелы, опять ответные залпы стрелков Ричарда. У короля были хорошие лучники, а его арбалеты разили легкую бедуинскую конницу Саладина на расстоянии, откуда сарацины не могли достать своими стрелами закованных в броню рыцарей. И теперь все чаще воины Саладина с ужасом говорили, что Мелек Рик непобедим и его ничто не остановит.
– Глупцы! – воскликнул султан в сердцах. – Мое войско ни на что не способно, если я не поведу его за собой и не буду каждый день присматривать за ним!
Что и говорить, если за спинами сражавшихся египтян всегда были начеку верные Саладину мамлюки с саблями наголо. У рыцарей такого не было: каждый из них знал, за что сражался. И все, что на сегодняшний день Саладин считал своей удачей, – это обман крестоносцев с их святыней, этим куском дерева, на котором был распят пророк Иса, наивно почитаемый этими идолопоклонниками Богом. Но обмануть иноверцев не великий грех. Другое дело, как поступить с ними сейчас, когда они продолжают свой путь и до Яффы, куда они направляются, осталось уже менее десяти фарсахов![29] И если они дойдут… О горе! Крестоносцы сумели показать себя неуязвимыми в пути, в то время как люди султана как раз полны нерешительности. О, Юсуф с горечью отмечал, как рассыпается в прах дело его жизни. Сколько сил было положено во имя священного джихада, сколько героев пало в боях с неверными! И что? Пришел из-за моря надменный англичанин и замыслил во что бы то ни стало возродить ненавистное королевство христиан!
Саладин возвел очи к тенту своего походного шатра, сполз с софы на колени, воздев руки к небу.
– О Аллах милостивый и милосердный! Пошли мне знак! Пошли знак верному твоему слуге!..
Над головой слегка покачивался желтый тент палатки, было тихо, только издали доносились негромкие голоса пришедших на совет к своему повелителю эмиров.
Да, они уже ждали. Его эмиры, которых он собрал для решительного сражения. И он, Юсуф ибн Айюб, не должен ни под каким предлогом показывать им, что его страшит столкновение с Мелеком Риком, воином и правителем, не проигравшим ни одного сражения.
Саладин поднялся с колен и ударил в позолоченный диск. Его закованные в броню телохранители тотчас убрали копья, скрещенные перед входом в шатер, и отвели в сторону полог, образовав широкий вход.
Эмиры, командиры армии султана, входили плотной группой. В парче и сверкающей броне, в кисейных чалмах поверх островерхих шлемов, они смотрелись подле своего скромно одетого повелителя как знатные принцы. И все все они почтительно опустились перед ним на колени, склонились.
– О, непогрешимый, да возвеличится еще более твои могущество и слава!
– Да поведет тебя Аллах по светлому пути удачи, прославленный Меч Ислама!
Потом они все собрались у положенной на козлы столешницы, на которой была расстелена великолепно выписанная карта местности.
– Вот тут они, – указал пальцем племянник Саладина Таки ад-Дин, молодой и горячий, но уже одержавший не одну победу. Глаза его возбужденно сверкали. – Они идут по открытой местности. Это ли не шанс напасть на них, когда они измучены и утомлены длинным переходом? Мы должны напасть! Атаковать до того, как Мелек Рик сам навяжет нам сражение на выгодных ему условиях.
Саладин, не сводя глаз с карты, задумчиво кивнул. Однако тут вмешался его младший брат аль-Адиль.
– О, повелитель, может, стоит еще повременить? Мы знаем, как обороняются франки, но нам неведомо, как поведет себя в бою Мелек Рик. Может, лучше продолжать изводить его армию наскоками и обстрелом, лишить его большей части войска и продолжать убивать коней рыцарей, чтобы они не могли выставить свой железный строй, перед которым трудно устоять?
Саладин поднял на него глаза и слегка усмехнулся – глубокая складка пролегла от носа до аскетически впалой щеки, образовав морщину. Ох, порой султан с подозрением относился к любимому брату – слишком прославленному воину, слишком большому интригану, амбициозному и порой даже симпатизирующему неверным; он и языком их искусно владел, и в гареме его находилось немало белокурых гурий с Запада, коим он отдавал явное предпочтение. Но главное заключалось в том, что иногда поговаривали, будто аль-Адиль – полководец получше своего прославленного брата Саладина: и при Хаттине отличился, и флотом командовал умело, да и после взятия Иерусалима Яффа и все южное побережье Палестины были захвачены именно им. Командуя по приказу старшего брата египетскими войсками, аль-Адиль снискал себе и почет, и любовь.
– Ты слывешь искусным стратегом, брат мой, – все так же кривя щеку улыбкой, заметил Саладин. – Но неужели ты не понял, что целью Мелека Рика является порт Яффа? Если мы допустим его туда, он обустроит там свой лагерь, обоснуется, примет свои суда, которые подвезут ему стройматериалы и свежие силы. От Яффы до Иерусалима рукой подать. Поэтому нам необходимо любой ценой остановить кафиров и не позволить им захватить яффский порт!
– Но мы не ведаем, каков Ричард в большом бою, – настаивал аль-Адиль, хотя и смущенно опустил под взором султана свои густые длинные ресницы. – Наши воины смелы и отважны, но и о кафирах можно сказать то же самое. И я бы советовал и дальше изматывать крестоносцев, пока их ряды не поредеют.
Ах, как же аль-Адиль упрям! Саладин почувствовал глухое раздражение, тем более что заметил, как и другие эмиры согласно закивали, признавая правоту младшего из Айюбов.
– Нет! – сурово отрезал султан. – Или ты забыл, Адиль, что мы ведем за собой огромное войско, которое с приходом отрядов из Конийского султаната[30] стало еще мощнее? Мы сможем разбить франков, раздавить их и уничтожить! И мы не будем медлить! Ибо служба эмиров не бывает столь долговременной, как нам хотелось бы. Эмиры со своими воинами только отбывают у нас срок воинской повинности, а потом они возвращаются к своей земле, к своим семьям, заботятся об урожае и пропитании. Я не имею права бесконечно держать подле себя такое количество воинов Аллаха.
– Позвольте мне сказать, – выступил вперед невысокий плотный человек с пышными усами, подкрученными до самых ушей.
Это был Баха аль-Дин, друг и поверенный султана. И темные глаза Саладина потеплели при взгляде на него. Верный Баха всегда чувствовал настроение своего повелителя, он был мудр и часто давал дельные советы.
– Я должен отметить, – поглаживая свои невероятные усы, начал тот, – что пока строй кафиров обстреливали в основном отряды наемников-бедуинов, вооруженные более легкими луками и облаченные в более легкую броню. Это давало им возможность совершать быстрые наскоки и тут же уноситься прочь. Но эти наскоки особо не вредили закованным в сталь франкам, и я сам видел, как они маршируют вдоль взморья, утыканные стрелами, будто ежи. И, как мы поняли, Мелек Рик разгадал наш план и не позволяет своим тяжелым рыцарям броситься за ними вдогонку и тем самым разорвать строй, куда бы могли вклиниться наши тяжелые конники, дабы разделить армию франков и разбить их по отдельности. Однако если на кафиров нападут не легкие бедуинские стрелки, а конница опытных тюрков и курдов, то разбить колонну не составит особого труда. К тому же большинство командующих эмиров знают, что платой за их службу станут налоги с земель, которые они завоюют. Их ожидает богатство, и ради него они будут сражаться бесстрашно, как тигры и львы!
И это говорил недавно вступивший в войско Салах ад-Дина человек, паломник, совершивший хадж в Мекку, ученый, который больше времени провел над рукописями, нежели в седле! Саладин был готов обнять Баха ад-Дина. Тем более что заметил, как у присутствовавших тут эмиров загорелись глаза при мысли о добыче, а губы растянулись в довольной улыбке.
Но султан не показал своего воодушевления, он редко проявлял чувства, находясь в окружении приближенных, – истинный правитель должен быть далек и непонятен. Поэтому, спокойно склонившись над картой, Саладин указал на отмеченную на ней точку.
– Это Арсуф. Крепость у моря. Стены города мы основательно разрушили, но некоторые строения не успели превратить в груды камней, хотя и они значительно пострадали. И все же, если крестоносцы дойдут до Арсуфа, они смогут там укрыться и передохнуть. Это нежелательно. Будет лучше, если сражение произойдет на подступах к Арсуфу. Я вижу, здесь есть лес? – Он указал на карту.
– Арсуфский лес, – подтвердил кто-то из присутствующих.
– Что ж, нападать в лесу мы не станем – это только внесет путаницу и наши стрелки не смогут помогать конникам. Но когда колонна крестоносцев выйдет на равнину за лесом, войско моих верных курдов и отважных тюрков нанесут свой удар. С ними же будут и тяжеловооруженные египетские воины-аскеры. Пусть нападают с фланга и ра зят арьергард противника, госпитальеров, которыми коман дует Гарнье де Неблус. Мы знаем, как он сражается, его действия нетрудно предугадать, да и его войско больше всего понесло потерь от обстрела бедуинов, так что отбить его от остальной колонны не составит особого труда. К тому же с госпитальерами идут и туркополы, – добавил султан, и его рот презрительно скривился, вновь проложив на щеке глубокую складку. Саладин был безжалостен к туркополам, мусульманским жителям Иерусалимского королевства, которые служили христианам. – Итак, нам надо прорвать войско кафиров, создать брешь в их боевой колонне, потом бросить туда свежие войска, расколоть армию Мелека Рика надвое и уничтожить по частям.
Султан перевел дух, медленно провел руками по длинной бороде. При этом он внимательно оглядел присутствующих.
– Войско наших курдов поведешь ты, мой Таки ад-Дин, – улыбнулся Саладин своему горячему племяннику. – Аскеров направишь ты, Баха. Наскочишь, когда войска Таки ад-Дина уже вступят в схватку. И не давай им спуску, ибо только так мы сможем разорвать колонну неверных франков.
– А мамлюки? – спросил аль-Адиль.
Мамлюки были самой боеспособной гвардией Саладина. Набранные из детей невольников, с детства воспитанные воинами и прекрасно обученные сражаться, они получали за свою службу свободу и хорошую плату и были беззаветно преданы Саладину. Но султан, будучи правителем, только руководил битвой и никогда не рисковал своей жизнью в жестокой сече, хотя обычно перед боем проезжал перед войсками, одним своим присутствием воодушевляя воинов Аллаха. Сейчас же он, повернувшись к брату, сказал:
– Мамлюки будут при мне. Я решу, когда им вступить в битву и закончить разгром кафиров. И поведешь их ты, Адиль. Моих мамлюков, своих мосульцев, а также воинов из Дамаска.
– Слушаюсь и повинуюсь, – склонившись, ответил младший из Айюбов. А когда выпрямился, старший понял, что аль-Адиль не станет больше перечить, – миндалевидные глаза брата, такие же черные, как и у самого Саладина, горели воодушевлением. – Мы отомстим неверным за кровь наших единоверцев, пролитую под Акрой.
Ох, лучше бы он этого не говорил! Многие эмиры до сих пор не могли простить султану, что тот отказался платить выкуп и из-за него погибли зарезанные, как овцы на заклании, превосходные воины. Саладин видел, как потемнели лица присутствующих эмиров. Но он не дал им опомниться, принявшись назначать командиров, объяснять, кто на каком крыле будет сражаться и как важно разделить войско крестоносцев до того момента, как франки смогут выставить против них свою тяжелую смертоносную конницу.
– Мы навяжем Мелеку Рику сражение на наших условиях! – горячо говорил предводитель правоверных, видя, как воодушевленно они его слушают, согласно кивают. – Завтра пятница – день, который у всех, кто исповедует ислам, посвящается молитве. Но на этот раз молитвой для нас станут ненависть к врагу и наша победа. Мы остановим эту стальную змею – армию презренных франков! О, я объявил священную войну джихад и, клянусь тюрбаном Пророка, не выпущу из рук оружия, пока по моей земле ходит хоть один неверный!
Темные глаза Салах ад-Дина искрились молниями, грудь бурно вздымалась. Но он заставил себя успокоиться.
– Ну а теперь помолимся, – закончил он уже другим, смиренным и тихим тоном, при этом вскинув голову и поднятые ладонями вверх руки. – Помолимся, ибо Аллах велик и славен. Он не оставит правоверных!
– Да будет так! Да будет славен Аллах во веки веков, и Мухаммад, пророк его!
Глава 5
Еще до рассвета, до того, как звуки труб оповестили крестоносцев о начале нового дня, в стане поднялись повара и обозные слуги, чтобы приняться за свои обязанности. И когда лагерь начал оживать и воины проснулись, все вокруг уже было полно запахов стряпни и аромата свежего хлеба, приготовленного в передвижных глиняных печках на телегах.